Лес пропитался влагой. Берёзовые ветви тяжело обвисли, а каждая травинка лаково блестела. Лепестки цветов, прозрачные от воды, уныло склонились. Под колючими еловыми лапами было сухо, но нет-нет, да и попадали за шиворот прохладные струйки. Алёнка дождь любила, особенно ночной. Терпкую, знобкую свежесть из открытого окна, ритмичный стук капель и всхлипыванье листвы. А вот сейчас, когда дождевая стена поредела, сменилась усталой дробью, в порывах ветра словно почудилась какая-то просьба. Так бывает, когда подружка во время урока что-то торопливо на ухо шепнёт: один шум от дыхания, а слов не понять. Но прислушиваться к лесному шёпоту некогда. Домой бежать нужно: влажная ягода быстро сопреет и варенье получится тёмным. Девочка, утопая руками в прошлогодней хвое, на коленках выбралась из-под ели.
Ой, чего ливень натворил! В высокой траве настелил серебристых дорожек, тропинку превратил в бурый кисель. Так, корзинку с лесной клубникой повыше - и, по-журавлиному поднимая ноги, вперёд. А тут будто кто потянул за подол - постой, остановись на минутку. Тревожно как-то ... Вообще Алёнка боевая и рассудительная. В сказки, которые бабки ребятишкам рассказывают, не верит. Её даже в лесу не запугаешь. Отчего же так оглянуться хочется? Вот ещё!.. Только примерилась шагнуть - за спиной послышались то ли вздохи, то ли рыдания. И вовсе не страшно ... Обернуться да посмотреть, кто там горюет ...
В траве маленькими лужицами блестели следы, а возле косматой исчерна-зелёной ёли - ну, где она минуту назад стояла - зыбко дрожало облако. На человеческую фигуру похожее ...
На руках приподнялись волоски, выжженные солнцем до золотой искорки. И затылок будто онемел.
Но солнышко на помощь подоспело, отодвинуло выдохшуюся тучу. А ветер поддержал: погнал к горе сизую громаду. Там она туманом и осела.
Облачное изваяние не растаяло, яркими бликами мигнуло. Так речка в утренних лучах играет.
Тут на девочку колотун напал. Зазнобило - затрясло, как в лихорадке.
Но внучку бывшего начальника мехмастерской голыми руками не возьмёшь. Корзинку - на траву, дрожащие руки - в бока. Подбородок с храброй ямочкой выше.
Кто это морок наводит?
А туманная фигура вроде как жалостливо головой качнула и двумя дымными полосками к ней потянулась.
Пышные, как ржаные снопы, ресницы прищурились и скрыли слезинку в зелёных глазах. Все, кто Алёнку знал, сказали бы: сейчас кому-то непоздоровится. Но и себе самой она не призналась бы, что готова бросить корзинку с ягодой, оставить сапоги в вязкой глине и бежать со всех ног - из леса прочь, в спасительный простор полей, к родному мосту через речку, под защиту высокого забора бабкиного дома.
Девочка облизнула пересохшие губы и воинственно застегнула кофтёнку.
Ну, в гляделки играть будем, или как?..
Видение радужно вспыхнуло и стало таять. Рассыпалось по траве росистыми сполохами.
И следом грянул птичий хор, да так радостно и звонко, что боевитая девица в ту же минуту позабыла о своих страхах. Мало ли чего в лесу почудится!
Ноги сами неслись по тропинке. Ох, и жуткая история складывалась в голове! Будут, будут ойкать от ужаса подружки-дурёхи, когда услышат про её видение. Нет, про лесного призрака! Который выходит из тумана после дождя ... Весело простучали сапоги по деревянному мосту, и лёгкая тревога осталась на нём вместе с ошмётками рыжей глины. Вот уже их забор - металлический, дорогущий. Зато надёжный. Бабушка сейчас, конечно, разворчится: ушла в лес да и провалилась. Рассказать ей или нет?
Пока Алёнка сапоги чистила, руки мыла да ягоду по полотну на столе рассыпала, всё как-то само собой рассказалось. Без придуманных подробностей, конечно. Бабушке не соврёшь: она через Алёнкины прозрачные, льдисто-зелёные глаза видит внучкину душу до донышка. Только за чаем с царственно-высокими шаньгами девочка заметила, что бабушка по-неживому бледна, как снятое молоко.
- Баб, ты заболела? Может, таблеток каких?
- Не поможет лекарство ... Скажи, какое сегодня число?
Внучка глянула на настенный календарь. Так и есть, больше недели не перелистывали - работы в огороде и на дворе много, да ещё ягода пошла ... Но и без календаря она знала, что скоро день рождения. Четырнадцать лет! Паспорт будет получать. Неужто бабушка забыла? Не верится. Потом вовсе встревожилась: в доме приёмник бубнит не переставая. Вечерние новости по телевизору так же привычны, как пузатый заварник на столе. Только хотела рот открыть, как языка от бабкиных несвязных речей лишилась.
- Она это. Доченька моя. Что ж ты сказать-то хотела? Почему меня сторонишься?..
Алёнка со стула привстала, чуть красивую кружку с розами не уронила:
- Баб ...
- Ой, лихо мне ...
- Я до тёти Люды сбегаю. Сейчас ...
- Погоди. Подойди ко мне. Маму ты свою, Леночку, в лесу видела. Не утерпела, видно, пришла на дочку полюбоваться.
Девочка оторопела: суровая Таисия ни в бога, ни в чёрта не верила. Во всякие сказки подавно.
Бабка сжала холодными ладонями внучкины веснушчатые щёки. И всё в глаза заглядывала, будто не Алёнкина милая рожица перед ней, а кто-то другой. Не выдержала девочка, губы распустила и за компанию заревела.
Да только нет времени слёзы лить, друг на друга глядя. Кто огород подрыхлит? Нет у них помощников.
Через пять минут внучка уже ровняла тяпкой расползшиеся грядки, выщипывала вреднючие сорняки, поправляла помидорные обвязки. Винила себя в бабкиных слезах.
А Таисия куда-то собралась. В праздничном платке, с городским пакетом. В нём что-то стеклянно звякнуло, когда бабушка калитку за собой закрыла. Вот и гадай теперь - куда.
Работы во дворе - как семян репейника на пустыре. То одно, то другое дело за руки цеплялось. Вот уже сиреневые сумеречные тени пролегли, а бабушки всё нет и нет. Тревога погнала за калитку.
Ой, какая заря! Багровый порез небо вспорол и кроваво на землю пролился, разбавился у лесной кромки до жиденького розового цвета. Мокрая разбухшая скамейка нагрелась, и Алёнке баня вспомнилась. Вон тётя Аля идет из своего магазина. Вот у кого всё вызнать можно.
- Тётя Аля, бабушку не видали?
- Да Таисия на кладбище пошла, Леночку помянуть. Я сказала ей, что негоже на погост под вечер тащиться, так нет - пойду и пойду. Собралась уж магазин закрыть и с ней сходить. Ну да ты свою бабку знаешь.
Женщина плюхнулась рядом, вокруг себя заботливо угнездила сумки-сетки. Видно, поговорить захотелось. Её дети давно в город перебрались. А с курами, да собакой, да ленивым котом много не набеседуешься. Оттого и с работы в маленьком магазине не уходила, хоть уже не под силу она. Часто платила недостачи из своего кармана - а что сделаешь с ленивым умом и рассеянностью? Да и долгие разговоры с покупательницами, такими же одиночками, ничем не заменишь. Тётя Аля явно решила бабушку дождаться и поживиться новостями, а заодно и о себе поохать. Она донельзя была запугана и подавлена воинственной Таисией, которая болтливый соседкин язык на короткую верёвочку привязала. Только и Алёнка не лыком шита. Для порядка повздыхав, завела жалостливое: вот живёт человек, всю жизнь в детей выльет, а под старость один останется:
- Тяжело нынче хозяйство достаётся. А для чего? Кому нужно-то?
- У меня хоть взрослые ребята и далеко, - быстро купилась на змеиные Алёнкины речи простоватая женщина, - да всё же приедут, глаза закроют и положат рядом с родителями. А бабка твоя и уйти спокойно не сможет: на кого сиротинку оставить? Тебя ж ещё ростить и ростить.
Девочка оскорбилась, но вида не подала. В самый пик соседкиной болтовни вклинила главный вопрос:
- Тётя Аля, а почему мама меня бросила?
- Да кто тебе сказал, что бросила? - вошла в раж болтушка. - Ты вот у Таисии спроси ...
- Правильно. Только у Таисии спрашивать нужно. Не у деревенских сплетниц, - раздался рядом чёткий и властный голос.
Аля покраснела, пробормотала что-то невразумительное про незакрытый курятник, подхватила сумки и, опустив глаза, шустро заковыляла к своему дому.
Бабушка укоризненно посмотрела на внучку. Да, спуску за пустые разговоры на запретную тему не будет. Но ласковая рука пригладила своевольную кудрявую чёлку, а в бабкиных словах прозвучало уважение. Как взрослой сказала многоопытная и твердокаменная бабушка:
- Поговорить, Алёна, надо.
Поговорить так поговорить. Девочка с готовностью подскочила и калитку перед Таисией распахнула.
Смышлёная внучка давно догадывалась, что расскажет ей бабка. Ну не могла Елена - счастливое большеглазое личико на фотографии, гора грамот и благодарностей, золотая медаль в коробочке - оставить дочку. Не тот характер. Рассказывали, перед школьным выпускным её подружка в районную больницу с аппендицитом попала. Лена два дня возле койки просидела. И ночь, когда на берегу Оды шумно веселились одноклассники. Медаль за неё Таисия получила и сказала, что гордится поступком дочери больше, чем успехами в учёбе.
Но однажды весной, когда небо обрушилось на деревню и тронувшуюся реку сплошным холодным водопадом, Лена выбежала из дома.
Нашли её только летом, когда маленькой дочке вот-вот годик должен был исполниться.
С тех пор у Алёнки вместо мамы - увеличенный портрет. Еленина могилка целиком в бабушкином ведении - тяжёлая кованая изгородь, мраморный памятник со ступеньками и каменными вазами для цветов. И сиротливой скамеечкой, где Таисия часто сидит. И смотрит не на красивых безутешных ангелочков, не на громадную фотографию в золотистой рамке. А на холм, за которым куда-то с шумом торопится Ода.
Нет, над единственной внучкой бабка не трясётся.
В лес и на реку - хоть с подружками, хоть в одиночку.
Успехи в учёбе выше, чем у одноклассников, - поезжай к родственникам в областной центр.
Музыкальные способности - вот деньги на частных учителей. Готовься к поступлению в школу искусств.
На всё, о чём бы девочке ни помечталось, Таисия Валерьевна накладывала резолюцию: "Потянем. Трудись, Алёна".
Внучка трудилась - училась в двух школах, обычной и музыкальной. Летом работала на огороде, на сенокосе, на рынке. И конца и краю этой работе не было.
В доме бабушка села возле стола, руки на него положила и не выдержала, взвыла в голос. Ну это вообще никуда не годится! Алёнка её обняла и по-взрослому сказала: "Бабуля, горе не гора, его перетерпеть надо". Хотела добавить: "И трудиться", - но почему-то раздумала.
- Совсем большая стала. Не увидит Леночка свою дочь, не порадуется ...
- Баб, ты ж сказала, что в лесу ... мама на меня поглядеть приходила.
- А, забудь. О будущем думать нужно. Пока жива, всё для тебя сделаю. Сама видишь, какое хозяйство волоку.
- Поговорить-то, баб? О маме?
- И о ней тоже. Знаешь ведь, какой она была, моя Леночка. Гордость района. Три сессии в университете на пятёрки сдала. Вот только однажды приехала домой с животом. И мужем ... - Таисия сморщилась, будто раскусила орех с тухлым и горьким ядром. - Лентяем и бездельником. Музыкантом. Жить им в городе негде было. Вернее, не на что. Запросы-то у муженька - ого! А сам палец о палец не ударил. Прожил месяц и назад, в город, рванул. Леночка за ним. Только я ей сказала: денег от меня не жди. Я не для того всю жизнь вкалывала, чтоб тунеядца содержать.
- А па ... мамин муж хорошим музыкантом был?
- Откуда ж мне знать? У нас в деревне одна музыка, - Таисия глянула в окно. - Пойдём коров встречать. Раненько сегодня Михей их пригнал.
Перед сном девочка принялась разглядывать мамины книжки, аккуратно, по размеру и по цвету корешков расставленные в шкафу. Сплошь стихи. В школьной программе таких нет. Алёнка решила даже не трогать их. А вот этот томик обязательно прочитает - старый, пожелтелый, с многочисленными закладочками. И в город увезёт - поэта Есенина в школе изучали.
- Мне на окончание десятилетки в правлении подарили, - бабушка положила тяжёлые загрубевшие ладони на внучкины плечи. - Я и не открывала. Но берегла как память. А вот Леночка часами читала.
Так и присели бабка с внучкой возле шкафа. Но разговор был недолгий - в деревне утро начинается не по часам. По коровьему мычанию в стайках и хрюканью голодных свиней.
Не спалось. Потолок комнаты, куда Алёнку привезли из городского роддома, казался очень низким и неровным. Вон там, в углу, стояла её кроватка. Десять месяцев разрывалась мама между Таисией, ребёнком и гражданским мужем-музыкантом. В стены, сейчас оклеенные красивыми городскими обоями, когда-то стучали гневные бабушкины крики:
- Заварила кашу - сама расхлёбывай! Пригрела тунеядца. Дочь чему научишь? На бабкиной шее сидеть?
- Ну и беги к нему! Только внучку я тебе не отдам! Беги, беги ... Как есть беги - без плаща и сапог, на мои деньги купленных ...
- Где серёжки? Колечки где? По копеечке собирала, чтоб ты не хуже городских была ...
"Несчастный случай", - вспомнились бабушкины слова, и девочка заснула.
Алёнка ещё глаз не открыла, как поняла: что-то произошло. Из кухни не тянуло крепко, по-бурятски - на молоке с солью, заваренным чаем. У калитки кто-то виновато бубнил.
Не умывшись, девочка выскочила на крыльцо. Так и есть, незваный гость.
Старый по Алёнкиным меркам, но приятный такой мужчина. Чемодан на колёсиках.
Сказал жалостно:
- Поймите, Таисия Валерьевна, раньше я просто не мог. Зато теперь ...
- Нет! - сказала бабушка, и её раскрасневшиеся щёки нервно дёрнулись. Она дрожащими руками попыталась захлопнуть калитку, но оглянулась и замерла.
Мужчина увидел Алёнку и отчего-то побледнел.
Сердце застучало часто-часто: по зелёным глазам в пышных рыжеватых ресницах, по густым бровям вразлёт и светлым кудрям признала девочка своего отца. Ну как если бы она в зеркало посмотрелась.
Лентяй и тунеядец.
Папа. Родной. И в классном журнале вместо прочерков - фамилия. Пусть не такая, как у неё.
Предатель. Виновник маминой гибели.
Карандашная надпись на закладочке в книге: "Эти строки о тебе. Напишу музыку, и будет песня. О тебе".
Музыкант ...
Алёнкин подбородок с ямочкой, точь-в-точь отцовский, воинственно приподнялся. Мохнатые ресницы прищурились и скрыли зелёный блеск. Громко и твёрдо девочка сказала:
- Баб, пойдём чай пить. Работа не ждёт. Это пусть бездельники прохлаждаются. А нам некогда.
Развернулась и вошла в крепкий, ухоженный и надёжный бабушкин дом.
Таисия словно обмякла. Сказала устало и тихо:
- Слышал? Уезжай уж.
И осторожно и медленно закрыла калитку.
Поработать в тот день не удалось. Хлынул дождь, холодный и злой. Ледяные потоки пробуравили канавки в огородной земле, повалили картофельную ботву. Алёнка даже закрыла окно, обычно распахнутое всё лето. Такой потоп - настоящая беда для помидоров и огурцов. А ещё двух старых коров придётся сдать на мясо. Не потянет бабушка такое хозяйство.
И о родителях девочка подумала. Без обиды и злости, как о малышне на школьной перемене. Семью создали, ребёнка завели. Столько горя из-за них бабушка вытерпела.
А в лесу около старой ели колышется полупрозрачное облако. Вроде как человек. Будто бы рыдает в такт хлещущим струям. Горько рыдает ...