Гурад с болью смотрел на сестру. Подчинилась Правилам, осталась в глазах общины честной праведницей. Но сердце материнское не вырвешь - иссохла, состарилась. Под платком - волосы топорщатся лежалой соломой, на посеревшем лице - ранние, но глубокие морщины. В глазах - дождливая слякоть. А ещё чуял брат зреющую опасность. Как в шахте когда-то. Стоял в забое и знал: там, за маломощным пластом породы - жадная бездна. Ждёт, выдыхая ядовитый пар, предвкушает. Тёплую кровь людскую, сладкую кашицу из костей. Набедокурил он тогда. Хотел заткнуть алчную пасть, завалить. Стал подрубать опорные столбы. Всеобщий староста безумство ему простил. И насторожился, потому что шахту засыпали. Без городских колдунов точно не обошлось: ещё вечером зиял провал, а к утру на этом месте уже трава росла. Так и сейчас он чувствовал за согбенной Герадой готовую вырваться тёмную силу.
- Не убивай себя, сестра. Ты поступила правильно, - Гурад хотел накрыть ладонью руку женщины, но не решился.
Нельзя близко подходить к смертельно раненому зверю. Змеи, умирая, жалят свой хвост. Волки сжимают челюсти на собственной лапе. Так и человек ...
- Правильно? Когда Правила для всех. Если для кого-то их нет, это уже ... хуже разбоя. Почему забрали сразу двух сыновей? Родика не тронули. Есть подростки постарше.
- Судьба, Герада. Не плачь. Может, станут великими колдунами.
- А может, уже засыпал их глаза песок в роще. Может ... мучают их сейчас ...
- Герада! Людям не зря запрещено гадать о том, чего они не видят и не знают. Не воображай камней на пути - не споткнёшься.
Женщина резко встала из-за стола, схватила братов мешок, покрывало, сунула ему в руки:
- Уходи, Гурад. На пастуший стан, в лес - куда-нибудь. И детей с собой забери.
Ступила на скамеечку и принялась тормошить спящих малышей. Они еле проморгались со сна, а потом весело посыпались с полатей. С дядькой ночью уйти из надоевшей избы - это здорово!
- Что задумала, Герада? Прошу тебя ... не тревожь неведомое. Вспомни: в детстве мы с тобой дощечку маленькую от запруды оторвали. Половодьем половину огорода смыло. Или свекровь свою. Не отдала Серой немощи её жатву - и где она сейчас?
- Ступай, брат, - женщина сгребла недоумённо таращивших глаза ребятишек, на миг прижала к себе и к дядьке подтолкнула. - Уведи их подальше. Раньше завтрашнего полудня не возвращайся.
Масляные лампы враз поперхнулись, зачадили и погасли. Во внезапной темноте фигура Герады будто выше и мощнее стала. А глаза поймали лунный отблеск и безумной, больной голубизной сверкнули.
- Мамонька ... - захныкал самый младший.
- Одумайся, сестра, - голос Гурада в шёпот ушёл, задрожал от горького предчувствия. - У тебя трое детей на руках ...
- Нет! Пятерым я мать! И за каждого ... Уходи, - незнакомо и страшно прозвучало из густеющей темноты, частью которой становилась женщина.
Гурад, не сказав ни слова, увлёк за собой ребятишек.
Они шли берегом реки, а волнистый туман скорбно струился следом. В лесу на другом берегу дико и тоскливо прокричал зверь. Дети сразу ухватили дядюшку за рукава и полы кафтана:
- Страшно ... Вдруг на нас кинется?
- Не бойтесь. Зверь нападает молча. Кричит от одиночества, пару ищет.
Гурад рассказывал племянникам, как нужно поступать в охотничьей схватке с обитателями лесной чащи, будь то волк или кошмарное порождение гнилых буреломов. "Береги своё оружие ... Не бойся ... Нападай первым". И то ли дыхание реки оседало капельками солёной влаги на щеках, то ли слёзы губы щекотали: вспоминал, как то же самое слушал Велек, его любимый племянник. Забегал вперёд, широко раскрыв глаза, восхищённо ловил каждое слово притворно хмурого дядюшки ...
- А ещё есть главное Правило: не ступай на звериную тропу. Этого они не прощают.
Что сейчас делает Герада? Простится ли несчастной матери чужая тропа?..
Тихо в осиротелой избе. Но будто незримый дым слоями ходит. Это сытный хлебный дух, запахи высушенных на ветру детских рубашек да ароматы непустой кладовой покидают жилище когда-то большой и дружной семьи. Исчезают тихие радости да взаимная забота. Остаётся пустота.
Герада разделась донага. Косу от охранной перевязи освободила, обереги сняла.
Открыла двери и окна. Сорвала занавески, бросила на пол.
Серпом косу под корень отхватила. Из сундучка украшения вынула. Растоптала на занавесках хрупкие стекляшки, погнула браслеты да гривны. Перемешала всё.
Добавила трав ядовитых, ещё свекровью запасённых. Из склянки вылила пахучее масло.
Только вот крови женской нет.
Полоснула по животу ножом. Постояла, от боли отдыхая.
Закрутила узел из занавесок. Высекла лиловый огонёк.
Вспыхнуло сотворённое "гнездо".
Женщина за голову схватилась, застонала. Крик и вой со всех сторон смяли её, на колени бросили.
То ли новорожденные, впервые жизнь глотнувшие, заливаются. То ли свекровь, задавленная болезнью, хрипло последний вздох тянет.
Стихло. Вместо узла на полу - круг чернее ночи, бездна, откуда пути назад не было и нет.
Герада в круг шагнула. Глаза закрыла и прислушалась. Не увидела, как темнота прильнула к её телу и словно запульсировала, вытягивая через вскрывшиеся жилки кровь и душу. Вскоре женщина превратилась в сгусток лунного света. Но не тот, заманчиво-обещающий, таинственный и будоражащий, что по ночам молодым спать не даёт. А безнадёжный и бесполезный. Такой в роще Предков проливается на незрячие глаза усопших, которых вот-вот поглотит земля.
Шаркающие шаги. Тяжкий дух сырой земли.
- Матушка, ты ли это?
- Герада ... Глаза не открывай. Зачем потревожила?
- Матушка, внуков твоих в Город свели. Скажи, живы они? Или уже рядом с тобой?
- Глупая ... Это вы, живые, вместе. Пока ты дышишь, дети с тобою. Даже ушедшие. А здесь ... здесь все одиноки.
- Матушка ...
- Слушай меня. Не вздумай ещё кого звать. Знаю тебя, дурочку. Как почуешь, что я ушла, бросайся на пол и змеёй ползи из круга. До ближайшей воды. Омоешься - надень всё новое. Имя тоже новое возьми. Уходи из избы, где родовое "гнездо" пожгла. Живи до последнего дня под общей крышей - небом над головой. Коли не послушаешь, вместе с детьми до срока в землю ляжешь.
- Но ...
Снова тишина.
Герада замерла. Не выйдет из круга, пока своего не добьётся. Всю семейную жизнь свекровь над ней тряслась, оберегала. Знания свои не передавала, говорила, что любит, как родную дочь. Даже люто страдая, перед смертью за руку не взяла - дара своего пожалела.
Запах тухлого мяса. Словно из миски с кровью, которую отхаркивал больной муж.
- Герада, любушка! Дай обниму после разлуки.
- Азур?.. Азур, муж мой, детей наших в Город отвели. Скажи мне, живы ли они? Поможешь ли вернуть их? Да, виновата я. Не додумалась бежать с ними - хоть на Гору, хоть в заброшенные шахты, - частила женщина, не замечая удушья. - Но я найду Велека и Байру, коли живы ещё. Нет - со всеми поквитаюсь.
- О детях потом, Герада. Тосковал по тебе. Всё вспоминал улыбку, глаза ... Взгляни на меня, родная.
Женщина заскребла ногтями по шее - дышать было нечем.
- Милая ...
Герада упала и, теряя сознание от боли в спадающихся лёгких, поползла из круга. Уткнулась лицом в зловонную едкую слизь, чуть не захлебнулась от рвоты, едва не вывернувшей нутро наизнанку. Какой-то щепкой раскроила щёку. Но остановилась, только когда ткнулась макушкой в колодезный сруб.
И как она раньше не замечала, сколько живительной силы в прохладном ночном воздухе! Каким родным кажется далёкий небосвод ... Как сладко пахнет вода в замшелой глубине колодца. Воды ... скорей добраться до воды.
Распахнутые окна и двери избы источали жадную, завистливую злобу ко всему живому:
- Герада, вернись ... Герада ...
Женщина опустила бадейку. Еле вытянула её слабыми руками. Опрокинула на себя.
Жива.
Отдышалась. Поднялась и пошла по улице, не думая о наготе. На бывшее жилище не оглянулась, знала: чёрный круг, даже невидимый днём, будет караулить любого, кто ступит на крыльцо.
Сняла с чьего-то забора позабытое в хлопотах покрывало.
Куда теперь? К детям, наверное, нельзя вот так сразу - неочищенной, не поименованной заново. Успеть бы до рассвета добраться до рощи Предков. Возле неё на широком камне Всеобщий староста всегда нарекает младенцев. Кто даст спасительное имя и закрепит его наговором? Ведь без него мир не примет новую душу. Всеобщий ... Он был добр к ней: соединил с обречённым Азуром. Оправдал свекровь, занимавшуюся тайным лекарством. Отстоял мельницу, которую хотел забрать у вдовы родственник мужа - всё равно работать на ней некому. А староста каждый двор обязал за жерновами смотреть, чинить обветшалое, чистить запруду. Да и брату помог.
Но свёл детей в Город. Тогда на разум словно затмение нашло - повиновалась, сама сыновей ему в руки отдала.
Нет. Пойдёт одна. Пусть судьба решит - жить ли ей.
Женщина миновала мёртво заснувшие избы и не увидела, что от изгороди богатого старостиного дома отделилась тень и заскользила следом.
- Предки всемогущие, куда ж она так несётся? - прошептал Всеобщий, споткнувшись в кромешной темноте. Вынул ниточку бусинок, отнятую у вороватого сынка Родика, и присвечивая ими под ноги, стал тихонько догонять Гераду.
Показалась роща. Небо просыпалось, венчая её розовато-золотистой рассветной короной. Тоненько просвистели самые смелые птицы. С шумом листвы, с разноголосым утренним хором Герада почувствовала себя возрождённой. Словно и не было чудовищной ошибки, которая едва не стоила ей жизни. Сейчас переберётся через ручеёк, и вот он - камень, где когда-то счастливый отец высоко поднял новонаречённую дочку и показал её миру. А потом и она обливалась радостными слезами и гордо оглядывалась на соседей: первенец ... второй сын ...третий.
Герада стояла в холодной воде, следя за алыми струйками возле разбитых ног. Надо же, и не заметила, как поранилась.
- Не трогай её! Мамонька, я здесь!
Женщина не посмела поднять глаз.
Чудо! Может, это старшенький Велек позвал её из-под песчаной насыпи в роще?
Или она сама уже не в этом мире, а там, где нет боли и печали? Вспомнилось: "...здесь все одиноки".
Нет, какова свекровушка: везде успела обхитрить простоватую Гераду.
- Не трогай, я сказал!
Всё же это не её сыночек, ласковый да обходительный. Грозная сила в знакомом голосе.
Словно жаркой волной из распахнутой печи обдало женщину. Рядом кто-то беспомощно заплюхал руками по воде и голосом Всеобщего завопил:
- Хватит! Не надо!
Герада повела безумными глазами - староста растерял всю важность, пытаясь перевернуться со спины на бок. Отплёвывался и жалобно моргал.
А к ней уже словно плыл по воздуху Велек.
Туман в глазах рассеялся, и женщина бросилась было обнять сына. Вроде вот же он, её первенец: русые кудряшки, карие, как у отца, глаза. Но родное ли сердце бьётся под рубахой ненавистного всем людям с подворий цвета? Да и взгляд ... Будто не мать перед ним, а малая зверушка лесная. Ещё и Родик этот. Никогда Герада не жаловала ребячьего заводилу: то в одно сыновей втянет, то в другое. И тут словно грудью на острый сук напоролась:
- Велек ... А где Байру? Где мой малыш?
- В Городе, мама. Не плачь, я верну его.
- Как же так, Велек?.. Ты бросил меньшого брата?
Как странно, пугающе пристально посмотрел её ребёнок. Но отчего-то душа успокоилась, отчаяние отступило. Поняла: разлучили детей, Велек сам чудом спасся. Но брата Городу не оставит. Герада, как сонная, из ручья вышла и на тёплые голыши присела.
Всеобщий на четвереньках из воды выполз, но встать или рядом сесть не посмел. Зашарил под мокрой рубахой, забормотал что-то.
- Чего это он? - грубовато спросил товарища Родик. На спине зачесались шрамы от плётки старосты. Так захотелось ещё раз увидеть, как обидчик беспомощно в ручье барахтается.
- Колдунов призывает.
Радужка Велековых глаз словно провалилась, уступив место мрачной черноте. А Всеобщий взвыл, отряхивая с ладоней амулеты вместе с обожжённой кожей. Потом заскулил, разглядывая раны:
- Помилуй ... Я не виноват, Правила заставили ... За ослушание - смерть. Не только мне ...
- Правила? В каких Правилах говорилось, что я и Байру должны были умереть?
- Нет, не умереть! Колдунами стать ... Власть над миром получить.
- Вот как? А почему ты для своего сына власти не пожелал?
Староста замер, потом опёрся на израненные руки, не чувствуя боли, и отполз подальше от мальчиков:
- Какой сын? Нет у меня сына ... Тебе известно, что нельзя Всеобщему старосте семью иметь. За ослушание ... Узнают в Городе, тогда ...
- Так ты за ребёнка боялся или за себя? Что, окажись он в Городе, колдуны о твоих грешках проведают?
- Нет! Нет! - Всеобщий побелел, подскочил и бросился под защиту дубовых ветвей в рощу. Но упал как стреноженный.
Герада встала было - поднять, помочь, но Велек остановил:
- Он мёртв, мамонька.
- Сынок, это ты его ... - женщина так и не смогла вымолвить: убил.
- Нет, что ты, мамонька. Он сам себя изнутри источил. Так дерево с подгнившей сердцевиной в бурю валится.
- Выходит, у Всеобщего ребёнок был? Не знал раньше ... Он бы у меня ... - досадливо мотая головой, сказал Родик.
Велек горько усмехнулся:
- Разве позволили бы всемогущие Предки такому мерзавцу сына иметь?
***
Один день гаже другого. Плотные слои тумана, стелившиеся понизу, сделали волглыми полы плаща. Поднялись над головой, истончаясь и не закрывая бельмастого солнечного пятна. Верховный разглядывал первородный камень. Чёрные радуги потускнели и застыли. Не отступало ощущение потери, разрушенной основы. Из записей предшественника Дилада он знал, что неограниченными способностями городские колдуны обязаны именно каменной плоти сокровища. Не каждый может принять их. Для этого и существовали испытания, начиная с перехода и заканчивая извлечением скрытых личных возможностей. Их пробуждению способствовала свирепая, бесчеловечная жестокость и муки. А также бесконечные тренировки. Верховный глянул на пальцы без ногтей, провёл лишёнными чувствительности ладонями по ужасным шрамам на горле, из-за которых казалось, что голова грубо пришита к телу. Он дорого заплатил за право быть сильнейшим. Но всемогущим ему не стать. Дело не в соперниках и изнурительной ежедневной борьбе. В камне. Невидимые трещины готовы его расколоть. Он чувствует их. Не только он. Ещё Дилад говорил ... Размышления прервали непривычно торопливые шаги:
- Верховный, во внешнем мире беда. Всеобщий староста умер.
- К лучшему. Он не оправдывал нашего доверия. Был слаб и плохо служил.
- Значит, по вашей воле?..
- Нет. Говори, в чём дело.
- Он потревожил вызовом. Потом скончался. Мы ощутили воздействие. Но те, кто осмотрел тело, сказали - умер сам.
- Назначить нового. На подворья наслать мор - Серую немощь или Чёрную язву.
- Нет меры вашей справедливости, Верховный ...
- При чём здесь справедливость? Кто-то, причастный к гибели старосты, начнёт тайно врачевать и обнаружит себя.
- А если не начнёт?
- Тогда поищем преступника в Городе, - Верховный чуть приподнял капюшон и воззрился на серого.
- Но такого просто не может быть! - голос колдуна задрожал и перешёл в жалкий шелест. - Среди нас нет предателей ...
- Ты не прав. Среди нас нет тех, кто ни разу не предал.
Верховный, оказавшись у себя, дал волю гневу. Успокоился, испепелив груду одеял на ложе. Пока бродил по цветам сновидений, любовался миражом своего больного сознания, созданный им мир чуть не обрушился. Нет, не в первородном камне дело. В том, что за городскими воротами. В людях на жалких вонючих подворьях. Нужно ещё раз прочитать, что написал о них человеколюбец Дилад.
Колдун расшвырял книги на столе. Отыскал тёмно-малиновый увесистый том. Подумал и, взмахнув рукой, закрыл зеркальную поверхность непроницаемым пологом. Теперь он станет подозревать всех. Даже Нелу. Кто знает, на что способно это порождение его фантазий и материи, в которой застывает прошлое. Верховный не сомневался, что зеркальная девушка возникла, когда его воспалённые мысли напитали жизнью бесплотный дух, каким-то чудом удержавшийся во временном междумирье.
Застыл над книгой. Да ... По мысли безумца, каждый человек урвал силы от первородного камня. Кто-то совсем немного - малую каплю, которая позволит выжить. Змею в траве учуять. Ядовитый гриб стороной обойти. Другой - поболе. Взглядом дикого зверя прогнать, на врага страх напустить. А третий сполна отхватил ... И куда уходит сила после смерти? Дилад считал, что близким передаётся. Допустим, он прав. Это означает, что среди нечистых скотоводов и невежд может появиться тот, кому без надобности знания и длительные тренировки. Опаснейшие бесконечные испытания. Кто-то, от рождения способный влиять на предметы и людей. Чуть ближе к камню - и он приобретёт невиданное могущество. Сможет потягаться с ним самим. Верховный встал и заметался по комнате. Какая-то мысль томила близкой разгадкой, а потом ускользала ... Подворья ... камень ... Колдун будто обезумел. Этот мальчишка, что упокоил мумию ... Умер, не вынеся испытания болью? А если не умер?..