Львова Лариса Анатольевна : другие произведения.

Доля-не-доля

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Общий файл. Первая и вторая часть

   Пролог
  
   - Как вымахал-то! Точно настоящий куст! - удивилась русоволосая девушка в охотничьем костюме.
   Под невысокой скалой вздрагивали крупные, с оловянное блюдо для овощей, листья. На яркой кожистой стороне темнели прожилки, а оборотная, покрытая пушком, ещё серебрилась от росы.
   - Таких возле Ручья было много... - отчего-то захлюпала носом девочка, одетая по-мальчишечьи. Однако волосы повязаны платком.
   - Чего на траву смотреть? Ну, выросла. Может, пойдём? - худощавый мальчик притоптывал от нетерпения и смотрел вниз, на склон Горы, на камни, уступы и трещины, которые до блеска облизала отступившая вода.
   Второй парнишка присел на корточки и осторожно коснулся листьев, как будто боялся, что они исчезнут.
   - Герел... Это первая трава после землетрясения и потопа, - сказала девочка, не отводя глаз от вспыхивающих росинок на листьях. - Талька, а правда, что всё будет как раньше?
   - Не знаю, Рузана. Может, и как раньше. Мужчины вчера спускались - озерцо крохотное нашли. С рыбёшкой. Среди красных камней след зверя увидели. Оленьи кости обглоданные. Всё это - как раньше. Только вот Сила ушла. Присядем-ка... Уходить не хочется, - ответила Талька.
   - Талька, а ты правда раньше по камням прыгала, словно летала? - спросил крепыш Корди.
   - Было дело, - засмеялась Талька, которая носила прозвище Защитница.
   - А вот с того уступа на этот, - спросил Герел, отмахнув руками, - перепрыгнуть смогла бы?
   - Конечно. И втрое дальше. Только вот сейчас Гора крепко держит, не даёт взлететь. Садись, Герел. Успеем ещё находиться, - увещевающе проговорила Талька.
   Дети угнездились вокруг растения, которое неведомо как уцепилось корешками за крошечную горстку земли между камней.
   В свежем ветре ощущался и запах гари, и болотная гниль, но так весело кивали ему листья, так бодро бежали отмытые дождём от копоти пожарищ облака... Поэтому ребятишки забыли про общее горе и засыпали девушку вопросами:
   - Талька, а где сейчас Хранитель и Хозяйка?
   - А почему Гора захлопнулась?
   - Что случилось с Велеком и Родиком?
   Последней спросила Рузана, и Талька подивилась девочкиным слезам, которые ручьём хлынули. Потеря друга значила для детей больше, чем потеря мира. Но гибель Благословленного Края и суровая жизнь после неё не располагали к утешениям. Даже к сочувствию. Лучше правда без ложной надежды. Тальке вдруг показалось, что она снова рубит стволы лиственниц для того, чтобы перебраться на другую сторону пропасти.
   - Мы не узнаем, что сейчас делают Велек и все, кто сидел с нами у костра. И Гилана, которая мне стала подругой, - Талька произнесла последнее слово с особой силой и значением. - Думаю, что наши миры - Благословленный Край и Объединённый - и соприкоснуться-то никогда не должны были. Знаете, как день и ночь не встречаются. Или зима и лето. Но вот что думала Гилана: однажды прилетел живой камень. Не спрашивайте, как и откуда. При встрече с землёй вызвал рождение Горы. А она уже вытянула из Сердцевины Мира и наши земли. Принёс с собой что-то камень. И стало это Силой. В Объединённом мире ею неправильно воспользовались. И погубили себя. И нашу жизнь заодно. Камня не стало - всё вернулось к тому порядку, какой и должен быть.
   - Значит, вот здесь, - Рузана обвела взглядом суровые камни, пёстрое небо, туман над водой внизу, - нет и не может быть Силы? Она исчезла с Краем?
   - Это нужно принять, Рузана... - мягко сказала Талька.
   - Никогда! Ты, Талька, внучка и сестра Хранителей. Не исчезла ведь. На месте... - возмутилась Рузана.
   Защитница усмехнулась, глядя на взърошенную девочку, которая в чувствах даже платок с головы стащила:
   - Сила была мне дана Хозяйкой.
   - Ты ведь её не любила, Хозяйку-то... - перескочила с одного на другое Рузана. - А сейчас жалеешь, что некому кланяться и просить.
   - Да, не любила. Если можно так о божестве говорить. Не понимала, что она наш Край, как воду в ладонях держит. Чуть дрогнет рука, разожмутся пальцы - прольётся... - задумчиво заметила Талька.
   - Ничего не понятно, - заявил Герел, который долго молчал и хмурился. Обдумывать - занятие не для отважного мальчишки.
   - Мамонька рассказывала однажды про эту траву. Долей-не-долей называется. Видите - часть на свету гладкая, холодная. Ею жар лечили. Ко лбу приложить - и лихорадки как не бывало. А другая - мягкая, с пушком. Ломоту в костях и боль от ушибов изгоняет, - решила объяснить с "другого боку" Талька-Защитница.
   - К чему ты это говоришь? - не смогла успокоиться Рузана.
   - К тому, что Благословленный Край и Объединённый мир мне эти листья напоминают. У каждого своя доля. Своё время, свой путь. И свои герои. - Талька посмотрела на детей и улыбнулась.
   - Ничего не понятно, - присоединился к Герелу молчун Корди.
   - А вот спустимся вниз - объясню.
   Талька поднялась. Дети вскочили и вперёд Защитницы заспешили вниз.
  
   Глава первая
  
   Темень прикрывала мир, словно войлочным плащом. Влажно дышало пастбище, истоптанное овцами за день. Над невысокой травой поднимался пар, скапливался в низинах дымными озерцами. Костёр яростно бодал ночную мглу оранжевыми вихрами, струил сухой жар и запах дубовых углей. С Горы налетал ветер, настоянный на лютом холоде снежной вершины. Кружил над долиной, пропитывался острой навозной прелью отар, разнотравьем, теплом сонных батрацких подворий. Нёс пряную смесь к каменной стене вокруг Города. Разбивался о замшелую неприступность, оседал разноцветными росами на граните.
  
   - Дядюшка, а правду говорят, что там, - старший мальчик боязливо указал в сторону невидимого в темноте Города, - живут только те, у кого своей крови нет?
   - Кто ж тебе сболтнул такое? - восемнадцатилетний Гурат вздрогнул и поуютнее закутался в полосатое шерстяное одеяло. - Люди как люди. Лечить, заклинать там, солнце на небе останавливать горазды. Работать на земле не могут. Детей у них не бывает. Зато нам помогают. Помните, год назад пожар был? Вот ... помогли ...
   Ребятишки придвинулись ближе к костру. Но мирное пламя не смогло отогнать воспоминаний ...
  
   Время и непогода бесплодно лизали городские ворота, оставляя прозелень на красноватом металле. Говорили, что он взят из самого сердца Горы. Не было на створках ни засовов, ни замков. Бесполезно даже подходить к ним - отбросит, отобьёт нутро. Отправит туда, где люди навсегда утрачивают любопытство - в дубовую рощу. Там покоятся отходившие свой срок по земле. Открывались ворота раз в месяц - затащить бочки с овечьей кровью, кули с зерном и овощами, кадки с мёдом или ягодами, с мягким сыром. И оставить замотанные в полотно тела.
  
   Вот и этим утром с пронзительным визгом разошлись металлические челюсти Города. Втянули несколько подвод с поклажей, пропустили высокого человека в сером плаще, за которым плелись понурые и осоловелые, будто осенние мухи, подростки. Потом вытолкнули телегу с полотняными свёртками.
  
   -Гляди-ка, покойнички горой навалены. Может, мор там случился? - плечистый молодец нерешительно топтался возле телеги.
   То ли запрягать лошадку, то ли прочь бежать. А ну как Серая немощь или Чёрная язва под полотном таятся, ждут свежей пищи?
   - Чего мнёшься? Делай, что должно! - буркнул Всеобщий староста и огляделся: нет ли лишних ушей и глаз. Увидел, что ребятишки с батрацких подворий уши навострили, и погрозил плёткой: - Кыш отсюда!
   Тяжело, совсем по-людски, вздохнула лошадь, тревожно раздула ноздри: почуяла смерть. Скрипнула телега, колыхнулись верхние тела.
  
   - Давайте за ними? - бедовый Родик даже приплясывал.
   А что? Если уж нельзя в ворота заглянуть, так разведать, что из-за них в мир явилось.
   - Поймают - прибьют, - рассудительный Велек потрогал связку амулетов на груди.
   Мамонька навешала. От сглаза, нечаянной беды, болезней и для доброго ума-рассудка.
   - Ну и сиди в лопухах, как маленький, - Родик вытянул шею, следя за телегой. - Они в Роще Предков покойников до ночи оставят. Перед самой темнотой костёр разведут. Достойных - в землю, преступивших - в огонь.
   - Откуда знаешь?
   У Велека дух захватило то ли от судьбы преступивших, то ли от смелости друга. Ещё быстрее завертелись пальцы среди кожаных перевязок. Ой, лихо ... наговорные слова, вытверженные под мамонькиным присмотром, забылись. Но чем страшнее, тем интереснее ... А, была не была. Мальчик привстал и посмотрел из-за Родиковой спины вслед телеге. А что тут такого? Прогуляются. В Рощу Предков никому путь не заказан. И про особые дни в Правилах ничего не говорится. Ну не виноваты же они, что именно сегодня туда покойников привезут.
  
   Стайка белых рубашонок вспорхнула, полетела за телегой.
  
   В роще, под резными тенями гигантских дубов, тепло и сухо. Высоко - посмотришь вверх, так шапка свалится - переплелись мощные ветви. Ребятишки уселись на заботливо подставленные корни дуба-старожила, который, верно, помнил дни Создания Мира. Достали из-за пазух хлеб, пожевали. Фляжка с водой была только у Родика. Старших детей могли отправить с поручением, поэтому полагалось за поясом носить нож, а на кожаной тесьме - посудину с водой.
  
   - Уходят, - Велек никак не мог преодолеть страх.
   Так и стояли в ушах мамонькины предупреждения да причитания. Вот и приходилось постоянно быть настороже. Будто у беды дела иного нет, как возле мальчика бродить, слабинку выглядывая.
   - Подождём чуток. На всякий случай. Вообще-то никогда не возвращаются. Предки сейчас, - и Родик топнул сапогом по опавшим листьям, - покойничков судят.
   Сказал и выдал себя. Теперь ясно, откуда у вожака удивительные вещи: кольцо с невзрачным камешком, которое птиц притягивает, бусинки, светящиеся в темноте. Велек сразу отодвинулся от товарища. Неправильно это, опасно - усопших касаться. Вдруг на себя их судьбу перетянешь.
   - Ой, гляньте, будто дождь идёт! - порадовался Байру.
   Над телами закружилась дубовая листва, будто из золотистых вспышек, осела на полотно. Растаяла ...
   - Так всегда бывает, - разошёлся Родик, выдавая все секреты Рощи Предков. Так удивить товарищей хотелось. - Сам однажды попал. Нагнулся к покойнику, а тут этот ... свет. Сначала будто иголками проткнули, а потом приласкали. Вот, кольцо забрал ...
   - И тебе ничего не было? Ты запрет нарушил! Дар от них взял! Говорится же в Правилах: "Не спрашивай того, кто не дышит и не отвечай ему. Не дари и добра не бери..."
   - Думай, что говоришь! - Родик сердито толкнул друга. - Наследие это, а не дар. Твоим родителям после деда мельница досталась. Чего ж они от мёртвого дар приняли, не пожгли его? Ишь ты! "Тебе ничего не было!" Предкам больше заняться нечем. Ну, кто со мной?
   Велек поплёлся за друзьями. Подходить не стал, выглянул боязливо из-за головы низкорослого Байру.
  
   Под первым полотнищем оказался меднолицый иноземец. Весь в синяках, точно высосанный пиявками. Из-под чёрных ногтей - бурая, похожая на грязь, кровь. Велек вслух забормотал обережные наговоры. Так захотелось остановить Родика, который нагнулся над вторым телом! Прямо почувствовал беду. Но слова налипли на онемевший язык. "Не надо ... не трогай ..." - пронеслось в голове.
   Соскользнула грубая небелёная ткань.
   Захотел мальчик отвернуться. Убежать подальше. Не смог ...
   Это был брат Родика, пять лет назад взятый колдунами в Город. То ли в услужение, то ли в ученики. Но кричала по нему тогда мать. Родик тосковал.
   Высохшая складчатая кожа, волосы осыпаются.
   Скалится обожженный жаждой рот.
   Зубы вцепились в запястье. Несчастный, видно, хотел добыть хоть каплю влаги из своего тела ...
   Взвыл Родик, заругался страшными словами.
   Пронёсся шум в дубовых кронах.
   Попытался Велек схватить друга, не дать непоправимому случиться. Но тягучим, вязким стал мир. Тяжестью тело налилось. Время будто зависло ...
   Рванул Родик фляжку с пояса и плеснул водой на лицо мертвеца.
   - Нельзя, Родик! Нельзя! Он должен принять свою участь! - наконец-то вернулся голос к Велеку.
   - Они же его мучили ... Высох весь ... Если бы твоего брата до смерти запытали?..
   - Мёртвого не напоишь, пойми! А Предков оскорбишь.
   Но друг вытряс последние капли на лицо несчастного. Исчезли они в серых трещинах кожи.
   Ничего не произошло, только Родик забился в рыданиях - не оторвать от тела.
   Послышалось негромкое пение. Колдуны! Страх наказания придал детям силы, волоком утащили они горюющего друга подальше. Незаметно теперь не выбраться, придётся до конца погребения отсиживаться.
  
   Только сейчас ребятишки заметили, что ночь уже пробралась в рощу. Тенёт своих между неохватных стволов намотала. Вспыхнул невдалеке огонь, и к гигантским кронам понеслись торжественные слова:
   - Примите свою участь, ушедшие по Правилам.
   Дрожь разверзнувшейся земли. Шумный лиственный вздох. Тишина.
   - И ты прими свою участь, преступивший поневоле ...
   - Только одного сожгут, - вдруг брякнул Байру, до этого не раскрывавший рта.
   - Кого? Кого сожгут? - очнулся Родик, вывернулся из дружеских рук. - Пустите!
   Силён вожак ребячьей стаи, не удержать. Кинулись следом. Подумалось: вот увидят их, и конец. Однако сберегла судьба - или Предки помиловали. Колдунам было не до них.
  
   Люди в серых плащах взяли полотнище с телом и бросили его в огонь. Взметнулось пламя, облизнуло жертву.
   Но приподнялся покойник и в полыхающем саване пополз прочь.
   Пальцы обугливались, но царапали священный дёрн.
   Сеяли летучие искры горящие волосы.
   - Прими свою участь!
   - Не-е-ет ...
   Оживший факел бросился прочь. Потянулся за ним огненный след по сухой поросли и палой листве.
   Ужас перебил дыхание, затуманил глаза. Не скрываясь, с воплями - домой, под родительский кров.
  
   В батрацком селе уже было неспокойно. Народ высыпал на улицы и глядел, как на скошенном лугу вспыхивают один за другим стога сена. А пылавший комок метался, рвался к избам, сеял смерть на своём пути. И вскоре ветер понёс гудевшую стену на избы. Испуганные люди не заметили, как просочились между ними серые плащи и встали на пути огня.
   Бледные звёзды выглянули было, но спрятались.
   Заунывное пение понеслось в небо.
   В ответ оно затянулось траурной пеленой.
   Шквальный ветер налетел и вздыбил пламя.
   Но через миг огонь посветлел, лишился гневной яркости и будто стал таять.
   Хор ветра и колдунов зазвучал нестерпимо громко.
   Хлынул дождь и погасил пожар.
   Угольками рассыпался несчастный изгой. А уголь в пыль превратился, оставил чёрную язву на зелёном лугу ...
  
   Ребятишки прильнули к Гурату, затеребили одеяло:
   - Дядюшка, а какую плату колдуны тогда назначили? Правда, что завтра они на подворья придут?
   - Придут. Но не за старым долгом. Взамен одного покойника из Города всегда пятерых забирают. Раз в месяц.
   - А почему пятерых? Сказано же в Правилах: "Взяв единожды, однократно верни, не плоди избытка и недостатка ..."
   - Велек, Правила для нас, батраков, писаны. Колдуны по другим законам живут. Слышал я, что учение у них тяжкое, не все выдерживают. Смертью заканчиваются испытания, через которые пройти нужно. Вот и набирают учеников про запас.
   - Испытания? - оживились любопытные племянники.
   Тотчас забыли об ужасной участи Родикова брата, о пожаре. Поманили приключения, обманули рассудок и страх.
   - Всё, спать ложимся, - рассердился Гурат. - О Городе на ночь не только говорить - думать не следует. Быстро под одеяла! Скажу вашей матери, чтобы не отправляла больше ко мне. Болтуны. Надоели.
  
   Мальчики юркнули под толстое колючее одеяло и тотчас заснули. Набегались за день. И не увидели, что Гурат, младший брат матери, ещё долго сидел, обхватив голову. Шептал, утирая слёзы: "Не спасти тебе детей, Арада. Хоть на Горе спрячь сыновей - найдут".
  
   Проснулся он, едва посветлело небо. Спустился к ручью, наполнил большую флягу. Оступился на вертлявом камешке и начерпал в сапоги холоднющей воды. Стал умываться - кожу оцарапали крупные песчинки. На ладонях кровь ... не к добру это ... Нашёл под рубахой амулеты, пробормотал нужные слова. Ощущение невидимой защиты так и не появилось. Посидеть у воды, что ли. Пусть грустные думы быстрое течение умчит. Засмотрелся на переливчатое взбрыкивание воды.
  
   Вдруг она словно затвердела.
   Куском льда стала, пеплом подёрнулась.
   Проморгался юноша и ниже нагнулся. Холодом и смертью пахнуло вместо влажной свежести.
   Чуть ближе - и навсегда останешься там, в безмолвном небытии ...
  
   Гурат отпрянул, отдышался. Что же это такое? Прямо ходит беда по пятам. Никак не отвязаться. Не помогают сестринские обереги. Покровительство Всеобщего старосты не спасает. Раньше-то Гурату в шахте работать пришлось, таскать в корзине руду, а потом камни в отвалах разбирать. Да потянула его чёрная бездна, охмурила. Забываться стал под землёй. Начудил однажды, чуть под породой напарников не погубил. Услышал голос, который подрубить опоры велел. Приволокли тогда Гурата к старосте, но пожалели. Сестра с ребятишками на шее, молодость, праведность. Отправили отары пасти. Но и тут он позволил себя подмять.
  
   Случилось это как раз после памятного пожара. Подвывая от страха перед наказанием - виданное ли дело, в Роще Предков самовольничать - племяшки ему в колени ткнулись. Повинились.
   - Дядюшка Гурат, что теперь будет? - хлюпая обильно текущим носом, спросил замухрышка Байру.
   Хотел было по затылку треснуть, да замерла рука, опустилась ласково на виноватые вихры.
   - Принять наказание нужно. Правило есть такое.
   - Дядя, а наказание-то ... пороть прилюдно?..
   Задумался Гурат. Порки боятся ... Да он бы сам отвёл к Всеобщему негодников. Чтобы через содранную кожу на спине поняли и потом детей своих научили. Нельзя бездумным баловством мир коверкать. Таким он уж создан, башенкой из камней: один вытащишь - все повалятся. Дали покойнику обратно в жизнь ступить - чуть подворья не сгорели. За такое могут и головы потребовать. Представил юноша суд, сестру, захлёбывающуюся горем. Руки колдунов над светлыми кудряшками ... И серый прах, в который превратятся маленькие шалуны ... Нет!
   - Хватит ныть. Ждать нужно. Молчать.
  
   Молчать ... Это было труднее всего. Особенно когда второй пастух, его друг с детских лет, утром обнаружил, что не может двинуть рукой. На ней вспух багровый пузырь, потом прорвался зловонным гноем. Чёрная язва. До подворий, до Города - полдня пути. Да и что сделают те же колдуны? Испепелят, чтобы зараза дальше не пошла. Доморощенные знахарки, конечно, не откажут. Да нет среди них такой умелой, как свекровь сестры Арады. Но померла старуха. Молча развёл Гурат огромный костёр, накалил добела тесак. Молча кинул потом в огонь отрубленную руку несчастного.
   Ни слова не произнёс, когда невиданная по размеру саранча пала тучей на поля и луга, опустошила их.
   Не пошёл к Всеобщему старосте, когда узнал, что кишит молодое зерно мельчайшими червями и что батрацкие подворья ожидает голод. А того, кто не удержится и поест хлеба из поражённых злаков, подкараулит Серая немощь.
   Прятал от людей глаза, помогая чистить пруды от раздутой дохлой рыбы. Собирал огромными решетами ряску, всю сплошь в ядовитой плесени, и молчал.
   По ночам не мог уснуть и думал возле стынущего костровища: неужели от детской шалости сдвинулась незыблемая мировая ось? Хлынули несчастья из разрушенной плотины вековых Правил? И поступи он по закону - отдай детей на верную смерть - не пришлось бы городским колдунам дневать и ночевать на подворьях? Может, Правила нарушены не с их, батрацкой, стороны? А наоборот, там, за громадными городскими воротами?..
   А мальчишки-то давно всё забыли. Храни их Предки ...
  
   Наверху, у пастушьего стана, увидел запряжённую лошадь однорукого напарника. Его сын возился с телегой, тихо переговаривался с Арадой. Ребятишки радостно шныряли возле них. Вот же неспокойная у него сестрица. Не удержалась, прибежала детей потискать. Выросли уже, а она их всё за младенцев держит. Подошёл поближе, глянул на лицо Арады, словно пылью запорошенное, и понял: вот и догнала судьба. Не удалось отмолчаться.
  
   Глава вторая
  
   Без мальчишек в избе пусто. Не хватает бревенчатым стенам крика и шума. Очень они теперь старческие морщины напоминают - грустные и одинокие. Из кадушки с тестом сдобный запах. Да что толку, если под ногами никто не вертится, не теребит материнский передник - скоро ли хлебы в печь сажать будешь? Тишина такая, что слышно, как ветер в саду яблоневые листья перебирает, как шлёпаются спелые плоды в траву. Где же заговорённый от тоски рушник? С жёлтыми птицами на зелёной траве? Свекровушка, ушедшая к Предкам три года назад, советовала: как зайдёшься в маете, умойся да оботрись рушником. Сразу полегчает. Только тосковать некогда было. Сначала ребятишки пошли: один, другой, третий. Близняшками за праведность вознаграждена была. Потом хозяйство вдовье, общинные работы. Хорошо, младший брат помогал. Как сгинул вслед за матерью от Серой немощи муж, впрягся Гурат в сестрино хозяйство. Предупреждали её, что так и будет - раннее вдовство да многотрудная жизнь. Да где было внять советам ... Любовь дурманила, манила. И словно запахло в избе праздничным хороводом - дымком, разгорячёнными молодыми телами, клейкой весенней листвой ...
  
   Непослушные, с рыжинкой, Арадины кудри с ветерком дружны: так и летят за плечами. Мчится она в быстром, как ручей, хороводе. Рукава праздничной рубахи пузырём, полосатая юбка колоколом. Рядом вьётся ужом другой круг - неженатые парни зубы скалят, глазами охально сверкают. Вот умолкнут рожки и бубны, остановятся хороводы. Лицом к лицу, судьбой к судьбе окажутся девки и холостяки. И будет то воля Предков - с кем жизнь коротать, детей растить.
  
   Оборвалась музыка. Сердце сильно забилось, кровь в висках застучала. Крепко зажмурилась Арада. Открыла глаза - никого ... Ой, как же так? А на земле растерянно покраснел соседский молодец, красавец сероглазый. Давно сговорились их родители. А души в одну сплелись ещё раньше. Только решения Предков и ждали влюблённые. Но потерял ритм парень и не удержался на ногах. Плохая примета, очень плохая. Не жилец, не муж. Не поднять ему деточек - позвали Предки к себе.
   - Беги, Арада, беги прочь! - заверещала подруга.
   Она в толпе мужних молодок стояла, придерживая рукой громадный живот. Отшумел в прошлом году её хоровод, первенца ждала. На Арадино счастье пришла полюбоваться. Да вот не случилось.
   Если умчаться немедля, может, и не заметят Предки, что в кругу была. Остаться - одной уйти из леса. Ждать чужеземца какого-нибудь из-за Горы. А она путников раз в три года пропускает. Если же руку подать тому, кто упал, - на несчастье себя и будущих детей обречь. Ибо не дадут ему Предки веку.
   - Беги, Арада! Что же ты стоишь?.. Арада ...
  
   Свекровь Арадой довольна была. Заботливой птичкой-просянкой возле невестки суетилась. Утром с улыбкой на руки польёт, днём с огородных грядок вытеснит - поди отдохни, ещё наработаешься. Вечером куделю отнимет - звёзды над прудом высыпали, вода ласковая. Когда ещё в лунном свете поплескаться, как не в молодости ... А может, зря все судачат, что Арада с обречённым на смерть свою судьбу связала?..
  
   Ой, шаги по выложенной речными камешками дорожке. Постукивание посоха. Не иначе, Всеобщий староста пожаловал. Обмерла женщина, руки сжала и не почувствовала пальцев. Так и стояла бы истуканом, но печка вдруг шумно вздохнула, хозяйке о долге напомнила. Прочь платок, на голову - праздничный чепец, на плечи - свекровкину цветастую косынку. Беду, возможно, гости принесли. Но ведь гости же ...
  
   Стоят за дверью, еле слышно о чём-то говорят. Ждут, пока она приготовится. Арада открыла укладку, вытащила тканый коврик, большую чашу из странного металла. Она веками в семье хранилась - для встреч, праздников и поминовений. Открыла дверь, расстелила коврик. Не глядя на входящих, встала на колени, чашу протянула. Что нальют в неё?.. Воду - призовут на общинные работы. Молоко - на ярмарку торговать поставят. Коль пустой останется - горе семье. Ждала Арада и не знала, что с печалью и отеческой нежностью смотрел на неё староста: на вздрагивающий чепец, ходуном ходившую в руках чашу.
   Кто-то ещё подошёл. Пахнуло болиголовом. Его свекровь сушила и пользовала болящих.
   Отошли. Теперь предстоит узнать судьбу. Подняла глаза и обомлела.
   Рядом с кафтаном старосты - серый плащ.
   Будто сердце выпрыгнуло из груди, такая в ней пустота ... мёртвая пустота.
   Глянула в чашу - кровь ... Ещё пузырьки не осели ...
  
   Троих малых к соседской калитке подтолкнула. Даже не увидела, как метнулась навстречу низенькая хозяйка. Не услышала сочувственное:
   - Ступай, Арада, за детей не волнуйся, пригляжу. Да будут милостивы к тебе Предки ...
   Неслась несчастная мать через лес, рекой к пастушьим тропам. Скорей обнять старшеньких. В последний раз обнять ...
  
   Полдня обратного пути быстро пролетели. Ребятишки наперегонки впереди мчались, а Гурат с сестрой переговаривался:
   - Кого ещё забирают?
   - Почему-то только моих ... За что?.. Ой, не пережить мне разлуки ... Всеобщему в ноги бросилась: малы, пусть подрастут. Дети постарше при родителях. А мои ...
   - А что Всеобщий?
   - Говорит, это их решение ... Не оспоришь.
   - А Родик? Мальчик с соседней улицы?
   - Говорю же, только моих! - взвыла женщина. - Видно, плохая мать я, поленилась одеяла ткать, пряжа была неровной. Руки травой не исколоты ...
   Гурат посмотрел на племянников, которые уже подбегали к дальним огородам. Арада хотела было окликнуть мальчиков, но дядя остановил: пускай побегают. В последний раз.
   За спинами у них - полосатые свёртки. Чистые, весёлые краски на солнце горят. Нет, сестра - хорошая мать. Как рождался мальчик, ткали ему покрывало, которое и в стужу спасёт, и в последнем пути прикроет. Снимут его только Предки при встрече. Каждая женщина старалась сработать пряжу поровнее - чтоб жизнь нового мужчины праведной была. Трава для окраса нужна наиредчайшая, чтоб краски сияли. Тогда не оставит удача. Не поблекли узоры - в силе материнский оберег. Не прожгли и не порвали сорванцы своё достояние. Отчего же им носить отныне только серые плащи городских отшельников? Не знать участи человеческой? Да и то если выживут ...
  
   А изба уж соседями к расставанию приготовлена. Ожидает семью праздничный стол. От потрескивавшей печи - острый хвойный запах.
   - Мамонька, разве уже ярмарка осенняя началась?
   Велек принюхался, головой тревожно повертел: можжевельник в печи, белые половики и скатерть ... Все ли живы?..
   - Мама, братики где?
   - В гости их позвали, сынок, в гости ...
   - Ой, пирог с ягодами! Груши в меду! Это всё нам? А что в той чаше?
   Арада с осторожной нежностью отвела детские руки от стола:
   - Это для Всеобщего старосты.
   - Староста пожалует? Мамонька ... Ну скажи, что он придёт меня на общинные работы звать! Вот здорово! Надоели эти детские рубашки и чирки. Сапоги носить буду! - Велек даже запрыгал от долгожданной радости.
   А как же: вырос, мужчиной стал!
   Байру на брата завистливо посмотрел, губы надул. Отмахнулся сурово от ласковой материнской руки: ничего, дождётесь, и он скоро вырастет.
  
   Во дворе - голоса. Мужчины котёл с водой внесли. Мать полотенца без вышивки достала. Велек снова недоброе почуял: зачем притащили посудину, из которой покойников обмывают? Да ещё эти полотенца ... Нет на них узоров-оберегов, потому что никто не знает, какие дела ожидают тех, кого на носилках в Рощу Предков отнесли и песком засыпали. Тревога ручейком за ворот просочилась. Схватился было за нагрудные амулеты - да только где они?..
   - Мамонька! Амулеты потерял! Я быстро сбегаю ... Наверное, за кусты у речки зацепились. А всё Байру - давай искупаемся. Будто дома помыться нельзя.
   - Не нужно, сынок. Завтра новые наденешь.
   - А я? - Байру тоже изумлённо зашарил по своей рубашонке.
   - И ты, сыночек, и ты ...
  
   Арада раздела сыновей, окатила водой из котла, изукрашенного непонятными рисунками. Под странное пение из-за забора обтёрла детей обрядовой тканью. Велеку это не понравилось: почему певцы во двор не войдут? Неприятная песня - уж очень печальная. Не плач по покойному, не отчаянный крик. Но всё равно душа отчего-то стынет. Но увидел, что мать на порог половик праздничный постелила, колена преклонила, и обрадовался: войдёт в избу как взрослый мужчина. Только по какой причине и недоростку Байру такие почести?
  
   За столом мальчишки вовсе развеселились: вкусного столько, что за три дня не съесть. Гурат уставшим сказался, сидел на угловой лавке туча тучей. Арада слёзы утёрла и наглядеться на детей, уплетающих прозрачные грушевые кусочки, не могла.
  
   Вот уж вечерняя дремота в окошко глянула, а стол всё не пустеет. Вдруг мать к двери бросилась, низко склонилась. Рядом дядюшка на колени упал. Всеобщий староста - вот честь-то какая! - порог переступил. За стол с ребятишками сел, а они всё от почтительного страха очнуться не могли. Дары рядом с каждым мальчиком положил - рубахи тонкого полотна. Но тоже почему-то без обережных вышивок. Серые. Велек глаза широко распахнул - догадка острым гвоздиком царапнула. В таких же рубахах шли в Город подростки ... Видели же год назад ... Ну, в тот день, когда в Роще Предков самовольничали.
   - Почему они серые?.. - сглотнув застрявший кусок, спросил.
   Староста, подняв кустистые брови, тяжело, со значением, в глаза посмотрел. На Байру, румяного от еды, взгляд перевёл. И Велек промолчал, только плечи затряслись. А брат так ничего и не понял. Облизнул липкие пальцы и ляпнул по глупости:
   - А вот та чаша для вас, всеобщий староста. Только там что-то несъедобное.
   Арада от стыда руками всплеснула.
   Староста засмеялся негромко, по-доброму. Ну прямо родной дедушка! И сказал:
   - Правильно говоришь. Не еда это.
   Тронул амулеты на груди, пробормотал что-то в усы и окунул пальцы в бурую жижу, коркой взявшуюся.
   Мать подошла и выгоревшие на солнце вихры поцеловала. Потом откинула их.
   Всеобщий багровой рукой коснулся мальчишеских лбов, начертил что-то.
   Остро запахло кровью.
   Поплыло всё перед глазами.
   Мать и дядя подхватили безвольные тела братишек, усадили их, мёртво заснувших, рядышком. Голова к голове.
  
  
   Глава третья
  
   Верховный колдун башен не любил. Сказывалось происхождение. От земли был оторван, от батрацкого подворья. Так давно, что не осталось даже древесной трухи на месте, где стояла родительская изба. Тошно Верховному. Никто в Городе, да и во всём едином Краю не подозревал, что терзало великого колдуна. Многое было создано: тучные поля, не знавшие неурожаев. Батрацкие многолюдные подворья с изобильными садами. Гулкие шахты, по которым текла руда редких металлов. Но не внешний мир интересовал Верховного Исунта. Его страстью были книги. Это они создали из несмелого и недоброго последыша батрацкой семьи великого колдуна. Много их ... Самые ценные - в его личной библиотеке. Никому туда хода нет. Ибо знания - это власть. А ею Верховный делиться не намерен.
  
   Единственный из горожан, который носил белый плащ, ступил на винтовую лестницу, ведущую вниз. Она соединяла смотровую площадку и его обитель. С каждым шагом Верховный чувствовал, как прибывают силы. С каждым новым кругом отлакированных за века перил освобождался от тяжести, которая утомляла его наверху. Это из-за предшественника, Верховного Дилада. Он, бывало, говаривал: "Только здесь я ощущаю, для чего живу. Для полёта". Ну что ж, он получил своё - полёт. Удалось поймать последний удивлённый взгляд Дилада, когда, обездвиженный покорным и подобострастным учеником, он пробил перила и рухнул вниз. Гудела и заметно лишь для Исунта дрожала лестница. Будто сопротивлялся металл, который против воли исторгли из недр и отлили в форму колоссальной спирали. Верховный привык: всё сопротивляется до поры до времени. А потом дрожит, подчиняясь. Ну разве что кроме Нелы ...
  
   Колдун с облегчением ощутил надёжную твёрдость каменных плит. Почувствовал приятное волнение, открывая дверь в личную библиотеку. Вот она - власть. В каждой книге - чей-то опыт, закончившийся смертью. Но звучат из небытия голоса учеников и адептов. А он впитывает и ... пользуется? Нет, властвует. На глаза попался небольшой том в светлом переплёте. Пальцы чувственно погладили шероховатые от времени страницы, исписанные девичьим почерком. Только две женщины за все века были признаны ученицами. Одна, Агила, жива и сейчас. А вот Элейю пришлось ... отправить в полёт. Её книга, посвящённая овеществлению чувств, помогла расправиться с Диладом.
  
   - Готова ли ты?
   - Я готова, Исунт.
   - Будь осторожна. Я не хочу тебя потерять.
   Исунт, ученик самого Дилада, вышел из комнаты и словно ощутил груз каменных пород, скрывавших подземное помещение для опытов. Тяжело ... Элейя - наиболее способная среди недавно принявших Посвящение. Три испытания без единого прокола. Он сам когда-то чуть не провалил последнее. Девчонка сильна ... Сильна, стало быть, опасна. И всё же колдун не признался себе, что отправил девушку на верную смерть. Наоборот, считал, что дал ей бессрочную жизнь. В книге заклинаний, созданных ею. Законченной последним опытом.
  
   Через месяц после того, как лязгнул дверной засов, отрезая Элейю от мира, Исунт зашёл в комнату. Почему-то представилось, что он раскапывает могилу. Плащ, тогда ещё серый, словно дымился от вплетённых в него заклинаний. Защита от возможного нападения. Да, было страшно. Но сильнее страха мучил вопрос: а кто или что встретит за дверью?
  
   Сладкий запах ударил в ноздри, закружил голову. Исунт едва успел отбить атаку острого желания - подойти к громадным, лучащимся радостной силой цветам. Отдать их красоте силу ... душу ... Только бы наслаждаться изящной формой, любоваться переливчатыми бликами атласных лепестков. Впитывать аромат ... быть вечно рядом ... не жить ...
   Исунт поднял ладонь, кожу словно огнём ожгло. Заклинание первородного пламени заставило эти цветы растечься осклизлой лужицей. Но прекрасные убийцы всё же успели сотворить споры. Их Исунт пустил по ветру с башни - пускай растут где-нибудь. Да хоть за Горой. Город и долина надёжно защищены.
   А на столе он нашёл книгу.
   Заказал самый дорогой переплёт.
  
   Вот ещё один томик. Здравствуй, Найдёныш ...
   С книгой в руке Верховный вошёл в низкую дверь, которая из библиотеки вела в его комнату. Застыл на мгновение. Послушал, нет ли чужих следов в стоялом воздухе. Скинул белый плащ - символ отличия и могущества. Сел к столу, побарабанил по переплёту длинными пальцами без ногтей. Полюбовался на синеватые бугристые шрамы. Усмехнулся: раньше учение было куда более жестоким, чем теперь. Но быстро приносило настоящие знания. Найдёныш, ты очень нужен сегодня. Приведут новых служек для городских надобностей. Или новых учеников, которые удостоятся чести носить серые плащи. Как получится. Коснулся лба краем томика. Вспомнил, что написал мальчишка о своей первой встрече с Городом.
  
   Он пришёл в себя на холодном гладком полу. Сначала принял его за речной лёд. Подумал: как быстро зима наступила. Ещё вчера в луговой траве птичьи гнёзда искали. Повозил ладонью по серому и неживому и понял: не лёд. Голова болела так, что взмокли длинные пряди. Залезли под ворот и прилипли к коже. Горло перехватил спазм, пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы тошнота ушла. А ну как напачкает здесь? Прибьют ещё. Скосил глаза и увидел, что дружок Гастад выстелился рядом. Щекой в зловонной розоватой луже с кусочками непереваренных пирогов. Ой, вдруг этот позор на глаза Всеобщему старосте попадётся? Больше не пригласят в красивую большую избу, не усадят за богатый стол. Да и новые рубашки пачкать жалко.
   - Гастад, очнись ... Пока никто не заметил. Гастад, тебя вырвало ...
   - Он помнит. Странно ... - раздалось сверху.
   - Да. Видит, слышит и помнит. Всё ли было сделано, как нужно?
   - Всеобщий староста не посмел бы ослушаться.
   - Откуда они?
   - Найдёныши. Пастухи на Горе подобрали. Видимо, семейство чужаков в сугробах замёрзло, а эти спаслись. Год по разным подворьям побирались. Народ в долине сердобольный.
   Перед глазами колыхнулся край серого плаща, а узкий носок сапога больно ткнул в лоб.
   - Как зовут?
   Ясно и чётко пришла мысль: никто и никогда не должен узнать его имя.
   - Не-е ... не помню.
   - Лукавит.
   Взмах бесформенного рукава, и спина взорвалась болью. Под рубашкой потекли горячие струйки.
   - Имя?
   Хотел было назваться, но второй взмах вспорол плечи.
   - Зовите Верховного Дилада, - неохотно, как бы через силу, сказал высокий человек. - Мы нашли того, кого он искал. Этот ... Найдёныш умеет защищаться.
  
   Исунт возненавидел мальчишку. Настолько сильно, насколько Верховный Дилад привязался к Найдёнышу. Своевольному и прямолинейному отродью чужаков из-за Горы. Он провалил первое же испытание - преодоление страха смерти. Нужно было усмирить дух умершей, а наглец, оказавшись в склепе, попросту улёгся спать. Свернулся калачиком в самом сухом углу. Напрасно смрадная мумия кружила над посапывающим как ни в чём ни бывало Найдёнышем. Умел закрыться в себе негодяй. Дилад, узнав об этом, посмеялся и велел учить вместо того, чтобы уничтожить. А вот Исунта старик никогда не ценил. Но ведь будущий Верховный сразу ощутил своё родство с Городом, когда очнулся в башне. Хотя показалось вначале, что воздуха нет вообще. И что сердце не билось, а только дрожало. Лёгкие резко, раздирающе болели. Как когда-то в детстве, когда тонул. Он понял тут же, что эта боль навсегда. И поступил, как опытный пловец. Позволил водовороту увлечь себя на дно. Распластался на илистом дне. И - ползком из мерзостной липкой взвеси, прочь от опасного места. "Вынырнул" учеником. Быстро стал первым. Ещё быстрее - одним из серых плащей. Не без усилий и не без хитрости возвысился до Верховного.
  
   Дилад, Дилад ... Ты смог бы разрушить то, что создавалось веками. Если бы не приняла тебя мостовая из серого горного камня. Не впитала без остатка отравленную ненужными размышлениями кровь. Подумать только: лишившийся ума старикан мечтал открыть Камень для всех. Для всех! И Найдёныш помог бы ему в этом. Хватит размышлений. Немного бы отвлечься ... Он ведь тоже нуждается в ... отдыхе. Точнее, в Неле ...
  
   Верховный открыл для себя Нелу в один из сложных моментов. В его комнате часть стены струила блеск отполированного металла. В ней отражался он сам - бледное, как у покойника, лицо. Совершенно седые волосы. Испещрённое шрамами тело. И беспроглядная тоска в глазах, которую он ошибочно принимал за мудрость. Стоял тогда и разглядывал шею, лишившуюся куска кожи. И части мышцы. Укрощение дикого зверя обернулось временной неудачей, потому что зверь этот был необычным. Доставленным из прошлого, из первородной пустыни. Конечно же, по ошибке одного из учеников. И вот теперь среди белёсых лохмотьев медленно пульсировал лиловый тяж.
  
   Сначала исчезло отражение комнаты и изуродованного тела. Потом зеркальная глубина набрала фиолетовый цвет ночного неба. И на недолгое время вспыхнули две звезды. Да, как ни гони из себя внешний мир, где ты родился, полная победа очень спорна. Потом он всмотрелся и обнаружил, что это, к удивлению, не звёзды. Кто-то наблюдал за ним из отполированной глыбы. Совершенное по чистоте линий лицо. Светящаяся сталь - блеск молнии - окружала нежную позолоту спелой ржи. Поэтому казалось, что глаза Нелы то зелены, как травяной покров, то полны густо-серых зимних сумерек. Эта изменчивость завораживала.
  
   - Кто ты?
   - А кого ты хочешь видеть? - изумрудное сияние просто ослепляло.
   - Не уверен, что хочу видеть. Ещё менее - что должен отвечать.
   - Тогда прощай ... - радостный блеск скрыло пепельным снегопадом.
   - Постой ... Не исчезай ...
  
   Так началось мучение - видеть Нелу и не сметь коснуться её. Провести рукой по великолепию светлых прядей, коснуться губами миндальных щёк. Верховный признался сам себе: узница зеркала пленила его, свободного и могущественного колдуна. Истощила волю, сделала обычным человеком. Правда, только на время, пока её видел. Получалось это всё реже. Да и сопротивлялся он. Обиняками расспросил Дилада:
   - В Городе есть лишённые тела сущности? Такие, что, являясь из прошлого или будущего, могут влиять на настоящее?
   - Странный вопрос. Противоречит нашей вере и учению. Не хочется ли тебе обратно в ученики? Напомни-ка первую строку Правил. Я серьёзно требую: напомни ...
   - Есть сила, дающая право быть миру и частям его ...
   - Всё верно. Мы управляем силой и правом быть. То, что существовало ранее и случится потом - лишь разнонаправленные следствия. Видишь скамью? Сожги её! Ну!
   Исунт поднял ладонь, и дерево немедля занялось синеватым пламенем. Потом жарко вспыхнуло и превратилось в уголь. Ещё через мгновение сквозняк шевельнул горстку пепла. Дилад удовлетворённо вздохнул:
   - Прах ли потребовал, чтобы скамья перестала быть?
   - Нет, конечно, но ...
   - А если я велю тебе испепелить другую скамью, на батрацком подворье или в комнатёнке какой-нибудь служки, ты сделаешь это?
   - Но какую именно скамью? Откуда мне знать ...
   - Так-так. А что будет с грязью на полу?
   - Это зависит от твоей воли. Позвать служку или оставить ветру ...
   - Вот именно. Этот маленький опыт и есть ответы на твои вопросы. Теперь расскажи, что заставило тебя думать над вещами, недостойными даже ученического внимания?
   Пришлось выкручиваться. Дилад посмотрел недоверчиво. А Исунту опять пришла в голову мысль, что Нела тянет из него силу, как омела древесные соки.
  
   Позже, роясь в старых книгах, с трудом разбирая наречия исчезнувших народов, он нашёл упоминание о Неле. Всего несколько слов о девке-разбойнице, пожелавшей уничтожить Камень. Запись была древняя, тогда ещё не отбирали память у новых учеников. Оставил её какой-то Ирик. Да, в то время башни не закрывали клочок первородной пустыни и колоссальный валун, источник колдовской силы. И Города ещё не было ...
  
   Но пора идти. В главной башне сейчас приходят в себя, по сути, наоборот, теряют прежнее сознание приведённые из внешнего мира будущие колдуны. Или служки. Или расходный материал, место которому в Роще Предков. Он сам осмотрит детей. Выберет из исторгающих рвоту сопляков тех, кто сможет влить новую силу в камень, на котором держится Объединённый мир.
  
   Верховный взял плащ, накинул его. Не осознавая своего движения, захватил книгу, написанную Найдёнышем. Уникальную книгу. Она не о том, как подчинить молнию или бурю. О том, как сохранить себя. Верховный Исунт не обернулся и не посмотрел на зеркальную стену. Побоялся обессилеть перед важным делом. А в отполированном камне победно сияли глаза Нелы. Не услышал колдун и тихий смешок, который ударился о захлопнутую дверь.
  
  
   Глава четвёртая
  
   Городская площадь всегда пустовала. Безлюдие охраняли ворота. За ними солнечно или дождливо. Или снег валит. Поют птицы, звучат в полную мощь человеческие голоса. А в Городе словно стёрли все краски, приглушили звуки. Выбраться из него можно только завёрнутым в погребальные полотна, на громадной телеге. Другого способа нет, если ты не носишь серый плащ, конечно. Одежда цвета дождливых сумерек скрывала лицо и руки, сливалась с каменными стенами. Гилане казалось, что под ней никого нет: скользят по улицам, появляются в башенных окнах, мелькают во дворе развевающиеся тряпки. Сами по себе. Без людей. Недавно позвали её убирать библиотеку. Что там произошло, никто не знал. Но отполированные до зеркального блеска плиты были залиты вонючим илом. Такой же не высыхал в сточных канавах вдоль домов. Гилана замучилась таскать тяжёлые вёдра и не заметила, что вот-вот столкнётся с серым плащом. Девушку передёрнуло от неприятных воспоминаний. До сих пор она чувствует отвратительный холод. И понимает: тот, кто прятался под мешковатым одеянием, не дышал.
  
   Хватит смотреть в окно, всё равно, кроме вечной серости, ничего не увидишь.
   В крохотную комнатёнку вплыли металлические звуки. Это тётка об оловянный кувшин постучала, к утренней еде пригласила. У женщины, конечно, было имя. Только не назвалась она, когда Гилану сюда совсем молоденькой привели. Так и осталась на долгие годы тёткой.
   В сырой кухне с низким потолком чуть теплее - синеватое пламя в очаге гложет угли.
   На столе блюдо с ноздреватыми хлебцами, кувшин. Да кусок крошащегося сыра.
   Девушка еле дождалась, пока тётка обереги над едой прогундосит, и впилась зубами в чёрствое тесто. Странное дело: с тех пор, как оказалась в Городе, желудок сводило от голода. А кусок в рот попадёт - выплюнуть хочется.
   - В главную башню пойдёшь, проронила тётка. - Вот, возьми
   И указала на ведро и кусок мешковины.
   Гилана поморщилась: не любила она башен. Всегда казалось, что мрачный гранит пьёт силы из худенького тела. Последнюю кровь тянет из бледных до голубизны рук. Приходила домой, без сил и памяти валилась на узкую деревянную лежанку. Уж лучше улицы мести. Или мыть окна в домах с гулкими пустыми комнатами. Кто уж там живёт, непонятно. Но окна бывают сплошь перемазаны - не ототрёшь.
   Девушка подхватила пустое ведро, тряпку.
   - Постой.
   Было в голосе тётки такое, что Гилана замерла.
   - Вот ... - вокруг шеи обвилась полоска кожи с тяжёлым амулетом, - спрячь под рубаху. Смотри, чтобы во время работы никому не попался на глаза. Ступай. И ... возвращайся.
   Последние слова были настолько неожиданными, что ноги порог зацепили. Ведро царапнуло дверной косяк. А сердце в тревоге зашлось: придётся ли вернуться-то ...
  
   За спиной глухо хлопнула дверь. Знала Гилана: назад впустят только вечером. Стучать, домой проситься бесполезно. В первый раз она кулаки сбила, голос сорвала. Но глухим и неживым был Город. Подошвы башмаков шаркали о мостовую, вечный туман налипал на лицо холодной моросью. Амулет нагрелся под рубахой, и его тяжесть стала даже приятной. Совсем рядом послышался негромкий скрип. Гилана шагнула в сторону и вжалась в стену дома.
  
   Из-за поворота наплывала, растекалась по мостовой чёрная дымка. Двое в сером тащили за дышла телегу. На ней - груз горой. Вздрагивал, когда колёса цеплялись за края расколотых булыжников. Повозка проплыла мимо девушки. Из-под одного погребального полотна высунулся край коричневого плаща, такого же, как у неё. Уголок оборван, словно дверью ткань прищемило. Отправилась, значит, одна из служек во внешний мир. Ну что ж, у всех них такая судьба ... Засеменила девушка дальше, но потом как вкопанная остановилась. Вспомнила, чей это плащ.
  
   Страх перед наказанием погнал дальше. Но в башмаки будто камней наложили. А один - самый тяжёлый - взвалили на плечи. Вот бы стать одной из теней у серого дома. Никуда не идти, не шевелиться. Или за ворота, в Рощу Предков. Вместе с единственной подругой. Вообще-то никогда они с усопшей служкой подругами не были. Просто поговорили несколько раз. Но и этого хватило, чтобы Гилана выжила. То-то удивилась тётка, когда девушка вернулась домой после первого мытья окон в пустом доме.
  
   Сколько времени прошло с того дня, неизвестно. Она помнит, что была ниже ростом и намного пухлее - сейчас единственная рубашка болталась на плечах, но едва достигала колен. А тогда коричневый плащ волочился по булыжникам. Было страшно: а вдруг кто наступит и оборвёт? Неизвестно, как здесь наказывают ... Но случилось так, что именно из-за неё оторвался кусок от подола чужого плаща. Сначала подумала, что рослая и плотная служка, чуть старше Гиланы, ударит. Пожалуется, измочалит её одежду - что угодно. Однако, когда их повели в комнаты, услышала за спиной шепоток:
   - Пыльно будет - не дыши. Натяни ворот рубахи на нос. Кровяные полосы сначала щепочкой соскреби. Вот, возьми, - в руку сунули деревяшку. - Потом тряпкой смахни. Заговорят за спиной - не отвечай. Духи это, не люди. По сторонам не смотри, через стекло не вглядывайся - испугаешься и память потеряешь. Станет невмочь - рукавом глаза прикрой.
   - Как тебя зовут? - еле слышно прошептала Гилана.
   Голос прервался от страха, а сердце согрелось нежданным участием. Но повернуться и посмотреть в глаза не посмела.
   - Ещё чего спроси ... - буркнули позади.
   Досталась ей тогда пыль, плотным слоем залепившая окно. Гилана поступила, как было велено: закрылась рубашкой и даже дышать старалась реже. От этого позже нещадно заболела голова. Зато живой осталась. Когда служек вывели, возле дверей стояли носилки, прикрытые мешковиной. Не всем повезло ... Другой раз она зазевалась и чуть было не обернулась на приветливый голос за спиной. А произойди такое - рассудок бы потеряла. И ещё был случай, когда нечаянно рукой тронула кровавые разводы. Год не сходили язвы с посинелой кожи.
  
   Второй раз неназвавшаяся подруга встретилась возле малой башни. Им вручили маленькие кожаные мешочки и кисточки. Нужно было из стыков булыжников на мостовой вымести крохотные искрящиеся камешки, а потом собрать их. На лица заставили натянуть колпаки, но всё было видно. Девушки опустились на колени поблизости друг от друга. Мерцающие крупинки позванивали и ускользали, как живые.
   - Это Вечный лёд, - прошептала приятельница.
   - А для чего он?
   - Для того, чтобы выжить. Говорили, что берут его из Сердцевины Мира, которая в Горе находится. Прикрой меня от старшей, - сквозь зубы пробормотала подруга.
   - Зачем?
   - Не спрашивай! Прикрой, быстрее!
   Получилось ещё лучше: Гилана привстала и хотела сделать вид, что потянулась к дальнему камню мостовой. Но не удержала равновесия и упала. Получила болезненные тычки сапогом в рёбра. Одежду тщательно осмотрели и перетрясли. Старшая - очень высокая женщина в потрёпанном плаще - смахнула сияющую пылинку с плеча девушки и дёрнула за волосы: не зевай! Когда Гилана вернулась к работе, напарница удовлетворённо обронила:
   - Спасибо! Теперь я им покажу ...
   Темнота помогла закончить нудную и кропотливую работу - странные камешки светили, как звёзды. Служек снова осмотрели, забрали колпаки. Гилана почувствовала, как ей в руку сунули комочек. Чужие пальцы сильно, до боли, сжали её кулак:
   Не потеряй. Это спасение.
   Не было сил обдумать слова. Девушка приплелась домой и схоронила дар.
  
   Пригодился он скоро. Понужаемая неприязненными взглядами тётки, она отправилась на одну из самых тяжёлых работ - расчистку завалов подземного хода. По наитию - Город, оказывается, не только забирал, но и что-то вливал в сохнувшую от работы девушку - захватила с собой малюсенький свёрточек. Так и не раскрыла его за всё время.
  
   В подземелье служки таскали обломки перекрытий, каменные плиты, выкатывали куски породы. Внезапно всё вокруг пришло в движение: посыпался песок из швов между уцелевшими потолочными сводами, задрожали стены, подпрыгнул пол. Служек швырнуло друг на друга, и мир обрушился.
   Какое-то время девушка словно летела в гудящей пустоте.
   Слышала многоголосый стонущий хрип тележных колёс. Затухающее бульканье каких-то струек.
   Поняла: жива. Но глыбы ей не сдвинуть.
   Ни звука извне, только содрогание камня.
   Темнота. Вечная?.. Вот так и оборвётся её жизнь - под завалом?
   Рука втиснулась под глыбу, сдавившую грудь. Нащупала узелок. Вытянула.
   Звезда-малютка засияла неожиданно мощно. Очертания кусков обвалившейся породы побледнели и начали таять.
   Стало легко дышать.
   Гилана не запомнила, как появилась у выхода из подземелья. Ощутила пустоту в руке - дар безымянной служки полностью истощился. Вечный лёд исчез. Но спас её.
  
   Теперь она совсем одна в Городе. И никогда не узнает, как сгинула её приятельница.
   Странно, но эта мысль придала твёрдость шагу. Да, выжить и ... отомстить?
   Гилана испугалась. А вдруг уродливые дома и башни только притворяются неживыми? Вдруг слушают мысли, догадываются о чувствах? Нет. Теперь её не проведёшь. Теперь всё будет по-другому ...
   Девушка добралась до башни. Почему-то сегодня не видно других служек.
   Бесшумно распахнулась обитая металлом дверь. Старшая выглянула и поманила Гилану в чёрную пасть входа.
  
   Верховный раздражённо вышагивал перед понуро опущенными капюшонами серых плащей.
   Не бывало ещё такого. Семеро детей, приведённых из внешнего мира, снопами валялись на изгаженном полу.
   То ли народ ослаб. То ли переусердствовали ... эти. Однако понимал: нет, не перестарались. Жизнь в Городе быстро приучает к точности и повиновению. Ибо отступника ожидает неминуемая смерть. Не всегда быстрая. И никогда - лёгкая.
   Трижды перевёрнуты большие песочные часы, отмерявшие время.
   Всё, ждать бесполезно.
   Махнул стиснутой в руке книгой - зовите служку.
   Развернулся, чтобы уйти. Но что-то удержало. Будто хрустальный голос из тёмного зеркала ... Нела?.. Откуда ей здесь взяться? Всё же остановился, прислушался. Ничего, кроме муторного колыхания под плащами колдунов и сгустков безжизненного мрака там, где лежали детские тела. А вот ещё дрожь несчастной служки ...
  
   Гилана сразу поняла, что от неё требуется. Взяла один из кусков полотна, сваленных у входа.
   Подошла к телам. Какие маленькие чирки ... Когда-то и она носила такие. Память не сохранила детских лиц, и девушка уже забыла, что когда-то сама была ребёнком. Под амулетом стало жарко. Защипало глаза. Гилане было невдомёк, что во внешнем мире это называют горем.
   Потянула за хрупкие щиколотки, перебросила тело на полотно. Закатала, оттащила к двери.
   Старалась всё делать аккуратно. Это единственное, что в её власти.
   Медленно и бережно - до недовольного движения серых плащей. Ничего, потерпят ... Бессмертные ...
   Раньше бы Гилане не пришла в голову мысль поступить по своей воле. Ну а теперь ... Теперь было почему-то всё равно.
   Пять полотняных свёртков улеглись у входа.
   Девушка склонилась над шестым телом.
   Словно удар молнии ... Обожгло руки, сердце ...
   - Он живой! Мальчик жив!
   Перевернула ребёнка. На бледных губах пузырится пена - дышит.
   Края серых плащей замаячили рядом. Брезгуют ... Как же помочь малышу?
   Что-то шлёпнулось на каменные плиты рядом с Гиланой. Скосила глаза - книга.
   Верховный оттолкнул служку, вытянул руку. Прошелестело заклинание.
   Девушка упала на книгу, в показном страхе отползла подальше. Может, не заметит колдун пропажи.
   Дверь открылась, и Гилана выскользнула наружу, унося под плащом томик в зелёном переплёте.
  
   Мальчишки оглядывались и хныкали, размазывали следы рвоты по щекам. Но друг за друга не цеплялись - не узнавали. Верховный был доволен. Такой сложный переход означал, что сопляки заплатили высокую цену за будущие возможности. Будет с них толк! Да ещё утраченные родственные связи ... Будет толк!
   - Старшего сразу готовить к испытанию страхом смерти. Меньшего - под ваше наблюдение. Потом - под присмотр служек. Там и останется, если ...
   Окрылённый удачей, колдун отправился в свои покои.
  
  
   Глава пятая
  
   Мальчик, которого мамонька называла Велеком, не помнил ни её, ни своего имени. Переход, мерзкий колдовской обряд, забирал прошлое без остатка: с воспоминаниями, любовью к близким, желанием видеть, ощущать мир. Часто отнимал саму жизнь. Ребёнку сказали: иди вперёд и ничего не бойся. Если суждено умереть - умрёшь. Без страха легко расстаться с существованием. Но это глупо и недостойно. Попробуй обмануть смерть.
   И мальчик пошёл.
   Перед ним распахнулась дверь в помещение с низким сводом. Погреб?
   Вонючая густая сырость обдала лицо. Он расчихался.
   Что-то, похожее на куделю, по углам намотано. Ниток на целый половик напрясть можно.
   Ой, да это паутина. Испытуемый брезгливо попытался отряхнуть липкий комок с руки - бесполезно. Только ещё больше уляпался в слизи. Кожу стало жечь, как огнём.
   Факелы на стенах больше чадят, чем светят.
   Ларь какой-то каменный.
   В углу кости. Пусть себе лежат.
   А вот паутина - беда. Ну как её хозяева явятся? Где-то в другом мире - не вспомнить в каком - укусы громадных пауков были смертельны. Может, про такую смерть говорили люди в серых плащах? Тогда нужно держаться подальше от стен. Ни один паук на человека не бросится, если не потревожить.
   А ларь ничего себе - крепкий. Красивый, с узорами на крышке. Тяжеленная, наверное. И как её поднять?
   Тьфу, запах какой-то. Словно всю зиму репу хранили, а потом вытащить забыли.
   Вонь становилась всё сильнее, забивала дыхание. Мальчик с трудом сглотнул едкую слюну, подавил тошноту.
   Зашипели и погасли три факела.
   Остался один, и от его красноватого света на стенах заплясали чёрные тени.
   Испытуемый всмотрелся: в живой, какой-то кипящей темноте словно синеватые огоньки загорелись ...
   Это они ... Громадные пауки-убийцы ... Что делать? До факела не дотянешься. А если?..
   Мальчик схватился за край каменной крышки, с натугой толкнул.
   Не поддаётся ... Оглянулся.
   Темнота наступала из углов и словно шевелилась от движения крупных, с кулак взрослого мужчины, тварей.
   Мальчик вздрогнул: толстая нить коснулась волос. Прилипла, задрожала, натянулась. Рывок ... Острая боль. Ребёнок утёр пот и слёзы. Перед глазами закачалась паутина с выдранным клочком волос. Ой, лихо!.. Скорей, скорей сдвинуть крышку, спрятаться в ларе.
  
   Плита медленно съезжала с места. Ещё немного ... Из щели понесло таким смрадом, что пришлось повернуть голову и уткнуться носом в плечо. Рубашка стала мокрой. Кто-то мягко вспрыгнул на спину, и мальчик перестал обращать внимание на вонь. Ещё усилие, и каменная крышка сдвинулась. Рой насекомых ударил в лицо. Ребёнок зажмурился, но от чёрных градин не увернёшься. В лоб, щёки, шею вонзились твёрдые, словно костяные, тельца. Да что же хранилось в этом ящике? Вскарабкаться наверх и втиснуться под плиту.
  
   Ай! В спину впилось что-то острое, а руки захлюпали в тягучей грязи. Под лопатками заломило, боль запульсировала и поползла к шее. Мальчик почувствовал, как непонятные прутики ворохнулись в последний раз и замерли. Паук!.. Раздавил его, когда упал. За болью пришло онемение. Холодными и мёртвыми стали плечи. Нужно повернуться на бок. Оттолкнуться ногами, отползти чуть выше. Там какие-то тряпки, но посуше. Хорошо, что ларь такой огромный ... Пальцы тоже как неживые, но ещё шевелятся. Самое главное - он может дышать. Грудь натужно колыхала густой, как кисель, воздух. На мгновение ребёнок забылся.
  
   Наверху в металлическую решётку упирались сапоги. Над ними - полы серых плащей. Это колдуны наблюдали за испытанием. Сначала - со скукой. Думали, что сегодня прибавится костей в углу склепа - слабоват мальчишка. Но хоть пауков накормит. Потом - с возрастающим интересом. Досадливый возглас:
   - Паук его укусил. А испытуемый раздавил тварь. Конец потехе.
   - Вдруг выживет? Станет нечувствительным к яду. Быстрее пройдёт обучение.
   - Может, уже коченеть начал. Спущусь, проверю
   - Зачем? Сейчас подниму мумию. Если живой, услышим.
   Раздалось подобие человеческого смеха.
  
   Испытуемый открыл глаза. Попытался двигаться. Тело стало чужим, знобким. Но голова соображала. Помнил, как попал в каменный ларь. Его стенки слабо светились. Или просто видеть начал лучше после укуса. Он полежит. Подумает. Обманет смерть. А потом за ним придут те люди. Какой-т шорох рядом. Словно ящерка по палой листве скользнула. Воздух тоже пришёл в движение, слабый ветерок мазнул по онемелой щеке. Напрягся, присмотрелся. Рядом груда тряпок. Снова что-то зашуршало - уже десяток невидимых ящериц сновал в чёрной куче. Она шевельнулась. А вдруг ... змеи? Стоило тогда спасаться от пауков ... Чётко и спокойно заработали мыслию Змеи не бросятся на недвижное тело. Нужно затаиться. Почти не дышать. Потерпеть ... Вдруг тряпки вскинулись вверх.
  
   Кто-то сел рядом.
   Хруст, будто чёрствую корку разломили.
   Глухое сипение, потом рычащее дыхание.
   Существо развернулось к мальчику.
   Белёсые, с красноватыми жилками, глаза без зрачков.
   Обезображенная тлением, распадающаяся плоть.
   Хищный оскал.
   Вопль зверя, обнаружившего пищу.
  
   Мальчик понял: вот она, погибель. Это о ней говорили серые плащи. Сам сунулся поближе. Теперь не спастись. Так замирает перед готовой к броску змеёй полевая мышка. Но вместе с леденящей неизбежностью пришло желание стать камнем в жадных клыках. Отравой в голодной глотке. Острым ножом, который распорет нутро.
   Существо застыло, словно прислушиваясь. Или приготовилось наброситься.
   Мысли не поспевали одна за другой. Обмануть ... Но как? Нет, лучше прикончить. Ведь что-то оживило мертвеца? Не успеть ...
  
   Мумия кинулась на ребёнка. В шею вцепились костяшки, лишённые плоти.
   Мальчик собрал всю волю и отвращение. Мысленно свил их в клинок. Он даже словно увидел его - блестящий, острый и беспощадный. И направил прямо в глаз, который уже пылал торжеством.
   Потом всё заволокла погребальная темнота.
  
   На решётку брызнули алые струйки. Обильные капли упали вниз, в черноту и смрад склепа.
   Колдун зажимал рану краем капюшона.
   - Что произошло? Ты ранен?
   - Мальчишка ...Он не стал защищаться, как другие ... Напал. Ударил не по мумии, а по хозяину ... По мне ... Не знаю, как ему это удалось. Не досмотрели, что ли. Может, какой-нибудь магический предмет у него.
   - Ты помнишь исцеляющие заклинания? Нужно спуститься вниз. Скорее всего, испытуемый жив. Не исключаю, что может снова напасть. Оставайся здесь.
  
   Взвизгнула дверь склепа. Колдун вошёл, прошипел что-то, и пауки скрылись. Подобрался к усыпальнице, легко сдвинул плиту. Она упала, подняв пыльные облака, и раскололась. Ну что ж, теперь это лежбище больше не понадобится. Придётся искать что-то новое для испытаний. Воздел ладонь над разлагающимся месивом и ощутил тепло. Жив ребёнок. Нападать не будет. Видимо, действует ещё паучий яд. А ведь неплохо, совсем неплохо для первого раза. Разворошил останки. Пробормотал заклинания. Мальчишка открыл глаза, но не пошевелился. Вот это плохо.
  
   Над раненым проплывали сводчатые потолки, серое безоблачное небо. Носилки усыпляющее покачивались. Саднило горло, но боль воспринималась как бы со стороны. Словно он был разлучён со своим телом. Зато яростно ворочались мысли. Кто-то давно, в каком-то другом мире учил его: "Не показывай зверю, что боишься ... Нападай ... Береги оружие от чужого взгляда" Вот бы вспомнить ... Но он спрячет своё оружие. Никто не узнает о клинке, который создан из ненависти и желания жить. И ещё странные голоса повторяли издалека: "Велек ... Велек". Наверное, это имя. Чьё? Может, его? Сухие губы шевельнулись: "Ве-е-лек". Что бы ни значило это слово, он теперь будет так называть себя. И сразу стало спокойно и легко.
  
   В крохотной комнатёнке не было окон. Мальчика внесли и перевалили на лежанку. Тело безжизненно мотнулось. Ранки на шее закровили.
   - Тебе больно? - спросила серая тень.
   Велек молчал. Человек откинул капюшон. Синюшная кожа стянута желтоватыми рубцами. Серые глаза холодно, без сочувствия, смотрят на ребёнка.
   - Тебе больно?
   - Нет ... - язык еле шевельнулся во рту.
   - А так? - колдун чуть двинул рукой.
   Ноги словно пламенем опалило. Но Велек даже звука не издал. Ответил бесстрастным взглядом. "Береги своё оружие ..." Новая огненная волна. "Береги..."
   - Послушай, ученик ... - начал синелицый.
   Какой ученик? Это о нём? Велек старался дышать ровно, отходя от третьего болевого шквала в измученном теле.
   - Ты прошёл испытание. Впереди другие. Тебя подготовят. А сейчас запомни правило: не лги тому, кто сильнее. Так больно или нет?
   Колдун положил ладонь на лоб мальчика.
   Велек припомнил ощущение от укуса паука. Больно было. А сейчас словно сотни мохнатых чудищ впились в голову.
   Ребёнок провалился в беспамятство.
  
   Над лежанкой зудели голоса.
   - Не думаю, что второе испытание нужно было начинать сразу после первого.
   - Да что оно ему после паучьего яда? Видишь, обездвижен. Стало быть, ничего не чувствует.
   - Так это не ... это просто пытка? Ну и горазд же ты на выдумки. Доложу-ка я Верховному.
   - Погоди ... Знаешь ведь, что случилось в склепе? Нет? Мальчик чуть было не угробил вожака мёртвых. А должен был отбиться от мумии. Эх, нет теперь старушки Флосси. Так вот, отбиться или сдохнуть. Кто-то усмирял, снося ей голову. Кто-то ухитрялся снять факел и поджечь. Самые сильные прерывали биение сердца и останавливали дыхание. Камни Флосси не интересовали, и она засыпала. А этот ... Поразил вожака. Но заклинаний мы не слышали. Не было и магических предметов. Нужно вперёд Верховного догадаться, как это удалось мальчишке. Он ещё и учеником-то не был.
   - Что мы о нём знаем? Как призвали?
   - Обычный. Такие кишмя кишат на батрацких подворьях. Призвали по доносу Всеобщего старосты. Начудили дети в Роще Предков. Помешали погребению. Пожар помнишь?
   - Староста-то откуда узнал? Суд должен быть. По обычаям и данным им Правилам. И смерть преступившим.
   - Один из пакостников - сын Всеобщего. Другие слишком малы.
   - Сын? Так вроде старосте жениться не положено.
   - Ну, знаешь, бараны тоже не женятся. А ягнят плодят.
   - И всё же почему их не судили?
   - Чтобы не наболтали лишнего. А Городу без разницы, кого прибрать - правого или виноватого. Назад ещё ни один не вернулся.
  
   Велек всё слышал, но не понимал, о чём говорят колдуны. Запомнил на всякий случай. К лежанке снова подошёл мужчина с обожжённым лицом. Второй, не снимая капюшона, встал позади.
   - Очнулся? Говорить можешь?
   "Не показывай зверю, что боишься ...". Чьи же это слова? Кто даёт советы через беспамятство и боль?
   Велек собрался с силами, чтобы голос прозвучал ровно.
   - Могу ...
   - Тогда скажи мне, ученик, - синелицый сосредоточенно уставился на переносицу мальчика, - какое заклинание ты применил в усыпальнице?
   Глаза колдуна словно почернели. Велек почувствовал жар в том месте, где кожу буравил пристальный взгляд. Вдруг пришло весёлое облегчение, захотелось говорить, говорить ... О пауках, жутком мертвеце, о победном клинке. "Береги своё оружие ..." Мальчик ответил честно:
   - Я не знаю заклинаний.
   Колдун едва слышно что-то прошипел. На его лице между кожных тяжей пролегли тени. Гневается. И пусть. Велек сбережёт от чужого взгляда единственное оружие.
   -Ты использовал какой-нибудь предмет?
   - Нет ... Ничего у меня не было.
   - Отдыхай, - синелицый едва заметно дунул в сторону мальчика, и сонная одурь смежила ресницы ребёнка.
  
   Забытье отступило. Перед глазами маячил грязный неровный потолок. Так и лежать ему - недвижному и бессильному - в этом каменном гнезде колдунов? Ждать своей участи: то ли сразу убьют, то ли немного погодя. Ещё и помучают. Может, взять да направить воображаемый клинок себе в грудь?.. Нет, умереть он всегда успеет. Вот если бы заставить ноги шевелиться ... Ну хоть немого. Мальчик рванулся, но тело от пояса было неживым. Только реденькое покрывало слетело на пол. Холодно! Почти так же, как на льдине весной. И вместо потолка улыбнулась отчаявшемуся ребёнку ранняя весна.
  
   - Смотри, какие глыбы! Что твоя лодка!
   Мимо обрывистого берега с ещё голыми кустами и худосочной травой по реке неслись льдины. Мощно сталкивались зернистыми изломами боков. Гулко ухали и трещали.
   - Если на такую забраться, до подворий мигом домчишься.
   - Или до Крайнего моря. Как к берегу пристанешь-то? Унесёт ведь.
   - Можно шестом отталкиваться, как веслом. Ну, кто со мной?
   - А никто! Дураков нет. Да и тебе слабо, - рослый, плечистый мальчик уселся прямо на холодную землю и с мрачным разочарованием стал наблюдать за побоищем между льдинами на реке.
   Качнувшись на серой волне, в берег ударила одна из них. Приглашающе задержалась.
   Была не была! Гибкий ошкуренный стволик в руки - и вниз, в слякотную снежную крошку.
   Растерянные и восхищённые лица на берегу. Биение норовистого ледяного скакуна под ногами.
   Ещё не поздно крикнуть, и его под дружеское гоготанье и насмешки вытянут за шест. Как малька-ротозея удочкой.
   Ни за что ...
   Страх заставил метаться с одного конца на другой. Течение подхватило, закружило. Льдина накренилась, нахлебалась стылой воды.
   Это конец?.. Внизу, под ногами, что-то со звоном лопнуло.
   Успокоиться. Стать одним целым. Распластаться на льду. Пусть жалит холод. С силой отталкиваться шестом. Впереди излучина. Это спасение.
  
   Кто же кричал ему о том, что нужно успокоиться? Распластаться и искать шестом опору? Кто бежал по берегу, не давая подумать, что он совсем один на реке? Вот и сейчас воспоминания помогли преодолеть отчуждение. Заставили бороться за спасение. Он попробует. Тогда выбрался же на берег, уткнулся носом в пастушью куртку. Родной запах дыма ...
  
   Скрипнула дверь. Велек закрыл глаза: пусть думают, что он спит.
   Размеренные тяжёлые шаги. Снова этот синелицый. Опасен и жесток. Как бурливая тёмная вода под издыхающей льдиной.
   - Ты не спишь. Почему притворяешься?
   Ничего себе! Неужели мысли слышит?
   - Да, это так. Слышу твои мысли. И вижу чувства. Увы, не все. Помнишь недавний разговор? Помнишь. Ты ответил правдиво и заслужил поощрение. Какое именно, скажу позже. Больше вопросов не будет. Постарайся увидеть всё, что произошло в склепе. Ничего не говори, только представляй, что случилось после того, как ты вошёл.
   Велек вздрогнул: небольшое головокружение, и вот он уже не беспомощно распростёрт на лежанке, а стоит у входа на ногах.
   Ах, вот что задумал колдун! В ловушку загнал. Сделал Велека западнёй для самого себя.
   - Правильно, - донёсся издалека голос синелицего. - Не медли, иди вперёд. Не бойся - ты же не использовал заклинаний и магических предметов. Если всё было не так, ещё не поздно сознаться.
   Успокоиться. Стать одним целым.
   Пусть будет по-твоему, колдун. Снова чадили факелы. Колыхалась в углу паутина. Рой насекомых бросался в лицо.
   Велек передавал своему мучителю воспоминания. Миг за мигом. Как когда-то за столом передавал то ложку, то хлеб, то луковицу членам своей семьи. Семья! У него была мать, братья, любимый дядя. Это он бежал за льдиной по берегу и учил его охотиться, защищаться. Ну, теперь держитесь, колдуны! Велек невозмутимо, как право на кусок домашнего пирога, удержал в памяти, скрыл о синелицего сверкающий клинок.
   И тут же очнулся на жёстком ложе.
   - Ну что ж, - разочарованно сказал колдун, - ты не солгал. Отдыхай. Вечером, перед новым испытанием, тебя ждёт встреча с Верховным.
   Резко развернулся и пошёл к двери. Остановился и, не поворачиваясь, добавил:
   - Не спрашиваешь о поощрении? Правильно. Оно в том, что ты доживёшь до вечера.
   Обитые металлом створки хлопнули с такой силой, что стало ясно: синелицый с удовольствием прикончил бы его прямо сейчас.
  
   Рубашка промокла от пота. Велек только сейчас понял, чего ему стоил поединок с колдуном. А впереди ещё какое-то испытание. И новые муки. Встреча с Верховным явно не сулит ничего хорошего. Поможет ли клинок? Нужно что-то придумать. Эх, кабы не ноги ... Досадуя, мальчик ущипнул себя за бедро. Точно деревяшка ... А если?..
  
   Три серых тени метались возле лежанки. Тело ребёнка уже остыло. Невидящие глаза потеряли блеск. Бескровные губы перекошены агонией.
   - Это не должно было случиться!
   - Разве? Мальчишка был обречён. Верховный собирался сделать его преемником Флосси. По-моему, справедливо.
   - Может, хотя бы труп и сгодится?
   - Нет, для того, чтобы тело стало вечной мумией, нужна особая смерть.
   - А ты веришь, что мальчишка действительно мёртв? Негодяй был крепок, как никто.
   - Конечно, - синелицый ещё раз ковырнул длинным тонким ножом под рёбрами. - Видишь, даже крови нет.
   - Нужно отнести его вниз и вызвать служек.
   - И всё-таки откуда такие способности у этого мальца? Он ведь навязал нам свою волю, не говоря уже о ранении вожака и гибели мумии.
   - Думаю, это природный дар. Молчал, пока мальчишка жил обычной жизнью на подворье. А близость к Камню разбудила его. Хорошо, что малый убрался прежде, чем он полностью проявил себя.
   - А ты не любишь возможных соперников!
   - Я просто очень осторожен.
  
  
   Велек покидал Город. На печально известной телеге, обмотанный белыми тряпками. На них расплывалось алое пятно.
  
  
   Глава шестая
   Гилана быстро шла домой. Всё время казалось, что в башне уже хватились: где книга? И в спину летит заклинание. Может, тело внезапно разлетится кровавыми ошмётками по опостылевшим каменным стенам. Или из-за угла полыхнёт синеватое пламя. А к вечеру постоянный обитатель городских улиц - гуляка сквозняк - разметёт её прах. Утром служки соберут его в кожаные мешки вместе с другим мусором. Но такая смерть будет благом. Гораздо хуже оказаться в подземелье. Девушка чуть не пронеслась мимо двери собственного дома. Она тут же отворилась. Гилана скользнула в вечный, без жилого запаха и тепла, полумрак.
  
   Ой, что ж это тётка так внимательно смотрит? Вдруг почуяла её вину? В комнату пройти? Но женщина ещё не посторонилась, приглашая. Заговорить? Не бывало такого, чтобы служка первой рот открывала. Затряслись от страха руки, пальцы стали потными и сильнее сжали переплёт. Как бы не выскользнула книга-то. Но того, что произошло дальше, девушка не ожидала. Тётка, суровая, беспощадная, которая отрывистыми словами, как лаем, провожала её на работу, вдруг ... поклонилась! Гилана застыла на мгновение. Что-то глухо стукнуло о пол рядом с башмаками. Книга! Пропала ... Помертвелая девушка ждала ... Но тётка даже не посмотрела на упавший предмет. Развернулась и ушла на кухню.
  
   Маленькая комнатёнка всегда была убежищем. Непрочным щитом между ней и Городом. Тревога превратила стены в молчаливых надзирателей, а окно - в беспощадный всевидящий глаз. Томик нигде не спрячешь. Да разве есть в этом гнезде колдунов безопасное место? Девушка сунула книгу под жиденькую перину и улеглась на неё. Что делать дальше? Тётка ... Можно ли верить тому, кто сам ни разу никому не поверил? Всё равно что рассчитывать на сочувствие бесцветного тумана и помощь пустых улиц. Как тёпло ... Это медальон на груди ... Кто знает, может, он дал ей сегодня силы. А на шею повесила тётка ... Гилана заснула.
  
   Кто-то плачет. Горько, от боли и обиды.
  
   Это она захлёбывается слезами. Сидит на вонючем полу в тёмном гулком зале. Вокруг великаны в сером. Злые. Один наклоняется и смотрит ей в глаза. Как змея смотрит: не мигая, холодно и завораживающе. Голоса гудят, спорят:
   - Небывалый переход. Как по мосту с одного берега на другой. Откуда она?
   - В лесу ещё осталось несколько подворий. Замухрышка с одного из них. Староста донёс, что бабка лекарством промышляла. Судили. Девчонка нам досталась.
   - Подготовьте к первому испытанию.
   - Но ведь девчонка ... Лучше сразу в служки.
   - Можно, конечно. Но вдруг пройдёт испытание?
   - Ну что ж, значит, есть у неё дар.
   - Девочка не может быть учеником. Женщина не наденет серый плащ ...
   - А я разве сказал, что она ... будет учиться?
   - Но тогда ...
   - Да.
   Она размазывает слёзы по лицу и сквозь пальцы смотрит на серых. Ой, беда! Будто зажалить, закусать до смерти хотят. Рассказывала бабонька, что есть зверьки, которые хищников обманывать умеют. Застынут и холодными станут. Может, ей тоже мёртвой притвориться?
   - Что с ней? Судороги, пена изо рта. Был же переход.
   - Мертва?
   Ветерок над головой, точно птичка пролетела.
   - Жива. И пуста, как рассохшаяся бочка. Обманулись мы.
   - Уверен?
   - Проверь сам.
   - Проверю немного по-другому.
   Снова ветерок. Откуда зверь лесной? Добычу высматривает. Хочет зубы вонзить. Только не нужна ему стылая заячья тушка, грызунами траченная. Для мух разве что пища.
   - Девчонку к служкам. Пуста.
   - Почудилось. Бывает.
   В новом доме, на жёсткой лежанке решила: останется мёртвой для Города. Застынет. Похолодеет. Булыжником в мостовой, пылинкой на ветру сделается.
  
   Кто же снова так жалобно хнычет? Гилана приподнялась на лежанке. В тёткином доме гость. Новый служка. Скоро ужин, вот всё и прояснится.
   Оловянное позвякивание - пора за стол. Девушка сунула книгу под рубашку, потуже затянула поясок.
  
   Мутные фиолетовые сумерки почти вытеснили голубоватый свет кухонного очага. На грубом табурете сгорбился мальчонка. Чуть старше, чем была она, впервые оказавшись здесь. Тётка неодобрительно взглянула на горюна:
   - Еда на столе. Завтра работать.
   Малец поднял заплывшие глаза: хлебцы, похожие на булыжники. Сыр будто щебёнки кусок. В кувшине, должно быть, травяной отвар. Сеном пахнет. Снова опустил голову. Рубашонка на коленях потемнела от слёз. Гилана неожиданно спросила:
   - Ты, верно, молоко любишь?
   - Да ... - протянул ребёнок.
   - Но его только хворым дают. А ты ведь заболел? К лавке, которая у ворот, поутру телега подъехала. Есть, наверное, у хозяев молоко, - сказала девушка для тётки.
   Женщина помедлила, но взяла с полки кожаный кошель и вышла. Мальчик так и потянулся к Гилане - с надеждой на сочувствие, на помощь. Но девушка бросилась из кухни, захлопнула за собой дверь. Ничего, подождёт. Не растает от слёз. Она меньше была, но ни на кого не рассчитывала.
  
   В комнате вытащила книгу. Скорей пролистать жёлтые хрупкие страницы. Найти что-то очень важное. Пока не вернулась хозяйка.
   У Гиланы была ещё одна тайна от сумрачного Города. Умела она читать. Трём наречиям обучила её бабонька. И ещё птичьим и звериным голосам.
   Девушка раскрыла томик. Страницы будто ветром раздуло, а в голове зазвучал голос.
   Через некоторое время книжка вывалилась из рук.
   Вот это да!.. Найдёныш ... Сколько же он знал и умел! Будто с другом или родственником поговорила.
  
   Хозяйка застала служек в кухне. Гилана сосредоточенно жевала сыр. Мальчишка перестал плакать, но за стол не сел. Глотнул поданное молоко и поплёлся в отведенную ему комнату.
   - Говорила с ним?
   - Нет.
   Тётка прислонилась к стене. Так и впилась в девушку глазами. Подняла изумлённо брови: впервые постоянного страха не почуяла. Словно служка прозрачной стеной себя огородила: близко, но не коснёшься. Спросила осторожно, как будто ногой первый хрупкий лёд попробовала: крепок ли? Шагнуть можно? А то ведь в стылой воде окажешься:
   - Что в книге-то прочитала?
   Гилана взглянула недоумённо:
   - Не умею я читать. А в какой книге? - и добавила веско и твёрдо: - Нет никакой книги.
   Женщина на мгновение девушке поверила: да откуда взяться книге у безвольной и бесправной служки? Кивнула согласно и стала ужинать.
   Но когда Гилана, поклонясь, спать отправилась, тяжело вслед посмотрела. Быстро девчонка учится, на глазах хитрость растёт.
  
   Тётка знала: ночью Город не спит. Притворяется. Поэтому была очень осторожна. Встала с лежанки, светильник зажгла. И тут же ладонью потушила. Зачадил странный, из разноцветных ниток свитый фитилёк. Дым комнату застлал, пополз из дверных щелей в коридор. Пробрались еле видные серые струйки в Гиланину комнату. Словно обвили лицо спящей девушки, в волосы вплелись. Поднялась сонная рука - отмахнуться. Да где там ...
  
   Вскоре дымчатые нити опутали Гилану. Девушка дышала ровно и глубоко, а над ней колыхался слабо светящийся кокон. Тётка стояла в своей комнате, запрокинув к потолку бледное лицо, широко раскинув руки. Будто жадно впитывала лунный свет и холод городской ночи. Выпущенная ею паутина должна поймать мысли и воспоминания служки. Женщина радостно оскалилась: почуяла близкую добычу. Но не могла видеть, что дверь в комнату нового приёмыша тихонько отворилась.
  
   Широко раскрытые глаза удивлённо, а потом с ужасом проследили за мерцающими струйками, которые исчезли в убежище этой худой и злой девки. Она неприятная, злая с виду. Ну точно змеюка болотная - бледное, как подточенное хворью, лицо. Глаза не мигают, смотрят холодно и пристально. Того и гляди, изо рта с бесцветными губами раздвоенный язык высунется. Ему-то какое дело, что в её комнате творится? И всё же рядом с ней легче. Словно стены не давят и туман в голове рассеивается. Вот побыл с ней какое-то время на кухне, и словно проступили сквозь головную боль какие-то люди, другие дома - низенькие, из тёплого дерева. Даже запах хлеба почуял. Вкусного, сытного. Не то что грязно-бурые корки на блюде в кухне. А ещё услышал голоса какие-то. На все лады тянули странное слово: "Байру-у ..." Имя чьё-то, что ли. С чего всё началось-то? Девка вошла довольная, даже щёки порозовели. Он ещё сильнее заплакал, а она над макушкой что-то прошептала. Вышло так, что она ему помогла. Нет, нужно посмотреть, что за дверью делается.
  
   Шаг. Ещё один - осторожный, даже трусливый. Мальчик был готов вмиг броситься назад, в свою каморку. Холодный сквозняк шевельнул кудрявый хохолок на макушке. Зато пот так и струился с не в меру любопытной мордашки. Ох, как бы не поймали да не наказали за непослушание. А может, вернуться к себе? Ребёнок остановился. Вспомнилось, как его вели сюда. Путался в полах коричневого плаща, боялся глянуть на высокого человека, который бесстрастно поучал:
   - Слышишь рёв? Это дикий зверь. Давно не кормили. Придётся ему подождать, пока какой-нибудь служка не провинится...
   - Смотри под ноги. Это колодец. Подними камень и брось в него.
   Мокрые пальцы еле ухватили голыш. Когда поднял руку над чёрным провалом, будто какая-то сила дёрнула за неё. Ещё мгновение, и свалился бы вниз. Но удержался на ногах и услышал, как камень несколько раз цокнул, ударяясь о колодезные стены. А потом всё стихло. Словно бездна проглотила. Только волна душного сладковатого смрада вдруг плеснула в лицо.
   - Не морщись. И не вздумай напачкать здесь. Это запах непослушания. Или попытки бегства. Понял?
   Шея задеревенела от ужаса, даже кивнуть не смог. Говорить-то словно разучился ещё в мрачном зале, когда очнулся среди серых плащей и замотанных в полотно мёртвых тел. С тех пор будто окоченел, только глаза исходили слезами, да застрявший в горле комок мешал хныканью перейти в заливистый плач. Пока эта служка, Гилана, так вроде назвала её жилистая хозяйка, не сказала ... Что же она сказала?.. Не вспомнить. Но после этого точно полегчало. Его учили добром на добро отвечать. Хоть и не вспомнить, кто учил. Но он должен ...
  
   Тихий, жалкий стон. С таким умирает заяц, которого настигла стрела охотника. Ну же, вперёд! Дрожащая потная рука толкнула дверь.
  
   Гилана задыхалась.
   Светящийся саван плотно окутал, а потом начал медленно сдавливать грудь и горло.
   Девушке снилось, будто её спеленала ловчая сеть паука. Вот-вот появится мохноногий хозяин и вонзит жало в слабеющее тело.
   Точно - сквозь голубизну просвечивает что-то тёмное, угрожающее.
   Ближе. Ближе. Вспыхнули недобрые красноватые огоньки. Да это же паучьи глаза!
   Нет сил пошевелиться и отогнать страшное видение. Может, вовсе не видение?
   Раскрылись гигантские жвала и потянулись к лицу.
  
   Тётка раскрыла рот и тяжело задышала - сейчас в каждую клеточку тела хлынет Гиланина сила. Не верится, что оберег, данный девчонке для поддержки, так изменил её. Дело в той книге, которую служка смогла каким-то чудом утащить из башни. Сейчас всё выяснится ...
  
   Ой! Девка Гилана слабо дёргалась под прозрачным покрывалом, издававшим странное голубоватое свечение. Уворачивалась от невидимого врага. Потом отчаянно билась. Ну точно птица в силках. Сон такой, что ли ... Надо разбудить. Мальчик подошёл к девушке. Горло спящей задрожало, вспухли жилы, зачернели под мёртвенной белизной кожи. Боязно дотронуться до светящейся в темноте пелены. А если она обволокёт и его? Будет как муха в паутине ... Ещё могут наказать ...
   На шее девушки проступили тёмные точки.
   Гилана вскрикнула - негромко, протяжно.
   Крохотные, будто от укуса, пятнышки засочились кровью.
   А вдруг она умрёт во сне?
   Мальчик больше не топтался в нерешительном страхе. Схватил Гилану за плечи и стал трясти.
   Мерцающий полог тотчас исчез. На несчастную и испуганного ребёнка обрушилась темнота.
  
   Хозяйка дома обессилено опустилась на пол. Не бывало ещё такого - девчонка вырвалась из паутины. Обычно удавалось опустошить сознание безответных служек, доверенных ей под присмотр. Присвоить чужую силу, пусть крохотную, но важную для мечты - уйти из Города. Живой. Одной уйти - после заклинания подростки становились словно мёртвые и вскоре на самом деле погибали. Гилана ей нравилась: было в этой служке что-то. Так неприглядная кожура водяного ореха скрывает вкуснейшее ядро. И под безликой покорностью девчонка утаила способность сопротивляться. Уцелела там, откуда никто не возвращался. Женщина в досаде даже стукнула кулаком о каменный пол. Но ничего. Она попытается ещё раз ...
  
   В непроглядной темноте клокотало дыхание, будто висельник внезапно освободился от петли, перехлестнувшей горло.
   - Гилана ... - жалобно проскулил испуганный голос.
   - Кто? Кто здесь? - хрипло спросила девушка.
   Она потёрла саднившую шею. На пальцах осталась липкая влага. Кровь. На неё напали. Сон оказался реальностью.
   Кто хнычет возле лежанки? А-а, новый служка. Кому же была нужна атака во время сна? Явно не задохлику-приёмышу.
   Тётка ... Не поверила, что книги нет. Слаба ещё Гилана для внушающих заклинаний.
   А может, серые хозяева Города до неё добрались? Нет, пожалуй. Они бы не промахнулись.
   - Гилана ... Что это было? Я боюсь ...
   - Не ной, помолчи. Думаю.
   Прерывистое сопение рядом. Надо же - этот плакса спас её от сильнейшего тёткиного колдовства. Возможно, от смерти. Повезло и на этот раз.
   Холодная мокрая ладошка коснулась руки. Гилана поморщилась, как от боли, захотела отбросить её. Но мягко сжала дрожащие тоненькие пальцы. Да чего мальчишка так трясётся-то? Не скоблил ещё запёкшуюся кровь на окнах. Под завалом не лежал. Не провожал взглядом телегу с трупами служек и учеников. Таких же горожан, как тётка, невидных и неслышных в своих домах. Только серым плащам да бестелесным теням хорошо в этом Городе. Чтоб он рассыпался ... Девушка рывком села. Тело заныло, точно побитое камнями. Что же делать с ребёнком? Он будет помехой: беспомощен, слишком молод и труслив.
  
   В комнате посветлело. То ли наступало новое безрадостное утро, то ли глаза к темноте привыкли.
   Головёнка на тонкой шее. Круглые, как блюдца, беззащитные глаза выглядывают из-под взмокших прядей. Губы подковой - сейчас снова заревёт. Навязался ... Гилана вспомнила умершую подругу - вот кто помог бы ей потягаться силой с колдунами. Вырваться отсюда. Освободиться. Не этого ли добивалась служка, которая сейчас уже, наверное, покоится в роще Предков? Гилана всё больше вспоминала о мире, скрытом для всех горожан за огромными металлическими воротами. Прорастает и набирает силу заклинание, которое она прочитала в похищенной книге. А приёмыш ... Ну-ка, проверим, как подействовали на него тайные слова. Ведь она вечером не выдержала жалкого зрелища - одинокой хрупкой фигурки среди каменных плит кухни, длинных чёрных теней на полу в мертвенном свете очага. Использовала украденную мудрость ради мальчишки. Увидела, как высохли слёзы и прояснился взгляд. Потом ребёнок стал недоумённо озираться, точно понял: этот мир чужой.
  
   - Как тебя зовут?
   - Не помню ... Может, никак ...
   - Ерунда. У каждого есть имя. Прислушайся.
   Шея ребёнка вытянулась, он покорно наморщил лоб, свёл в ниточку жиденькие белёсые брови. Застыл. Старался, дурачок.
   - Ты должен научиться слушать себя. Здесь никому нельзя верить. Только тому, что у тебя в голове. Попробуй, должно получиться.
   - Не могу, - начал капризно мальчик, но потом замер и вдруг продолжил напевным, ласковым говорком: - Ой ... Велек, Байру ... ужин на столе. Каша работников не ждёт ... это они караулят кашу ... А не успеют, голодными спать лягут.
   - Хорошо. Значит, ты Велек. Или Байру.
   Голос мальчика стал обиженным, с едва заметным баском:
   - Мама, скажи Байру, пусть птенца отпустит. Тоже мне охотник, теперь силки распутывать придётся ...
   А потом снова будто зажурчал нежно, но требовательно:
   - Сыночек, Байру, брат правильно говорит. Отпусти маленькую пташку, ей расти ещё и расти ...
   Мальчик крепко зажмурился и поднёс сомкнутые лодочкой ладони к лицу. В них словно забилось крохотное тельце, защекотало пальцы мягкими пёрышками, зацарапало крохотными коготками ...
   - Байру! Меня зовут Байру!
   Слёзы потекли по разгоревшимся детским щекам, но Гилана не рассердилась: когда-то и она расплакалась, назвав изумлённой тётке своё имя. И сразу почувствовала другое отношение. Для того чтобы не потерять себя, тоже нужна сила. Этот проклятый Город жил силой, отнимал чужую. А слабых убивал.
  
   Тётке не спалось. Как всегда. Так она платила за ночные делишки. Её ценили хозяева: в кожаном кошеле не переводились монеты, а сама она жила очень долго. Так долго, что иногда хотелось покинуть Город в телеге, замотанной в полотно. Ибо с каждой прожитой лунной тысячей ничуть не приближалась к свободе. Очень, очень было бы жалко потерять нынешнюю служку. Думала, что способности девчонки будут жёрдочками для моста через пропасть. А на другой её стороне - спасение. Не вышло. Может, и хорошо: знать, сильна Гилана. Жёрдочки будут крепкими. Губы внезапно свела лёгкая судорога. Зевота?.. Неожиданно и непривычно ... Женщина закрыла глаза и провалилась в сон.
  
   - Почему ты молчишь, Гилана? Скажи что-нибудь. Мне снова страшно ... - ребёнок теребил новую подругу за рукав рубашки.
   Девушка не отвечала. Окаменела возле тонюсенькой свечки с какой-то книгой в руках. Даже не дышала.
   Тени плясали на неподвижном лице. И Гилана походила то на истлевшего покойника, то на измученную старуху.
   Байру не одолел страх, отлепил свечку со столешницы и поднёс к глазам девушки: заснула что ли? Может ... померла?
   Зрачок полностью скрыл радужку. Чёрная затягивающая пустота. Даже свечной огонёк не отразился.
   Что делать? Решил проверить биение жилы на шее. Осторожно дотронулся до холодной, как у водяной змеи, кожи.
   Ай! Ухо словно обожгло: Гилана ухватила его ногтями.
   - Охальник!
   - Почему не отвечала? Думал, ты умерла.
   - Даже и не думала, - девушка притянула к себе ребёнка и испытующе посмотрела в глаза. - Байру, много тысяч лун назад меня обманом притащили в этот Город. Выжила, потому что помогла подруга. Её больше нет. Теперь моя очередь поддержать ... вот хотя бы тебя. Ты хочешь вернуться в свой родной мир? Который остался за городскими воротами?
   - Не знаю никакого мира за воротами ... - тихо ответил мальчик и сонно заморгал. Голова упала на грудь, и через мгновение ребёнок уснул.
   - Знаешь, Байру. Только не помнишь. Ты заплутал. Я верну тебе тропинку к твоему дому. Побежишь по ней, и у крайнего от леса подворья тебя встретит мама ...
   Девушка уложила Байру на свою лежанку. Пусть спит, хоть под ногами путаться не будет. Нет нужной отваги в мальчишке. Одни страхи да слёзы. И всё же ... Гилана помедлила. Но ребёнок чмокнул во сне губами, и она решительно направилась к двери, захватив плащ и книгу. Дело у неё срочное. И опасное.
  
  
   Глава седьмая
  
   Всеобщий староста шёл за телегой и горбился. Хоть и надвинул шапку на самую переносицу, да виноватую растерянность от мира не скроешь. И за что ему эта доля - быть посредником у городских колдунов. Питать тоскливые от древности камни молодой кровью с батрацких подворий. А ведь поначалу радовался - нескончаемому веку, непреходящему здоровью и власти. Покорному уважению сельчан, лучшей части урожаев и отборному приплоду от скотины. Не пахал, не сеял, работой спину не рвал. Зато всю долину и видимую часть Горы мог считать своей вотчиной. За стенами города всё было, есть и будет по его слову, кроме семьи и наследника, конечно. Нечем ему зацепиться за жизнь, след после себя оставить - лишился такого права, приняв по дурости выбор Верховного колдуна. Захочет этот живой мертвяк старостиной смерти или отставки - сгинет он в одночасье, а люди забудут. Только раз решился обойти Верховного - прижил тайно сына от крутобокой вдовы-красотки. И вот теперь близкая расплата гнула его шею к земле.
  
   Покачивался скорбный груз на проклятой телеге. Один взрослый и четверо детей. Уж не их ли он недавно отвёл к воротам - потерявших память и имя, живых, но умерших для мира. Притворно закашлялся, чтобы скрыть вырвавшийся вздох.
  
   Тихо в роще. На тенистой земле - редкие золотые монетки пронырливого солнечного света. Немного парит, будто по дубовым корням поднимается вечно тёплое дыхание сердцевины мира. Подручный посмотрел вопросительно: почему медлим? Староста еле заставил себя наклониться к телам. Выложили их рядком и с облегчением назад тронулись. Всеобщий только у своего дома понял, отчего мутило всю дорогу и печальные мысли голову туманили. Один саван запачкан кровью. Свежей, чисто-алой. Вроде у людей за городскими воротами её вовсе нет ... Руки затряслись, и староста долго не мог ухватить богато украшенную дверную скобу.
  
   Родик нетерпеливо прикусил губу: скоро ли староста и подручный уберутся из рощи? Осторожно прислонился к замшелой коре и сморщился: плечи под новой рубахой словно обожгло. Старую-то мать в печке сожгла: ветхая ткань была вся изорвана старостиной плёткой. Высек его старый дурак. Хорошо, что тайно, в коровьем хлеву. А за что? Ну повёл Родик ребячью ватагу к заброшенной шахте. Доказать хотел, что новая находка помогает камни двигать. Только положил кристаллик-светлячок под нависшую глыбу, как мощная фигура у входа возникла. Подскочили они, шапки сняли и виноватые глаза к запылённым сапогам опустили. Так и не увидели, как вышло, что гранитный валун в песок рассыпался. Посторонился староста, ребятишки кто куда из шахты порскнули. А вожака железная рука за шиворот ухватила, домой поволокла. Мамонька уголком косынки глаза закрыла и молча слезами давилась, пока староста Родика допрашивал и уму-разуму учил.
   - Где колдовскую вещичку раздобыл?
   - Не было никакой ...
   Вссс ... - по-змеиному просвистела плётка и рванула спину.
   - Ой, не надо!.. Не было ...
   Плеть уже просто пела, взвиваясь, стряхивала в полёте красные капли.
   И от боли да злости Родик всё рассказал. Что промышлял в роще Предков, обирая с тел безделушки. Что хотел выучиться всяким чудесам и бежать из долины, от городских стен за Гору. Надоели ему вечная работа и занудливые Правила. А ещё страх перед уродами в сером. Подумаешь, колдуны ... Он и сам уже многое умеет. Подумал: убьёт его Всеобщий на месте за такие слова. Но староста вдруг руку с плетью бессильно опустил и будто меньше ростом стал. Зашатался, обхватил голову, совсем как мамонька, потом глухо спросил:
   - Значит, тогда в роще ... ты не случайно оказался? Когда брата своего нашёл? Не случайно?
   Родик промолчал.
   Староста тоже. Ушёл и три луны на люди не показывался. Правильно сделал, потому что мальчик, шныряя в темноте возле дома Всеобщего, мечтал обидчика прикончить. При мамоньке не посмел наброситься, а вот если подкараулить ... Есть у него кое-что ... нарочно для такого случая припрятал.
  
   Наконец стихло горестное поскрипывание телеги, отшуршали тяжёлые шаги в лежалой сухой листве. Откружился рой дубовых листьев из золотистого света над телами - поприветствовали Предки новых гостей. Родику от этого не холодно и не жарко. Первое время, конечно, трусил. Всё ждал, когда его накажут: ну, молния ударит или земля под ногами разверзнется. Или явится кто в ночной темноте по его душу. Потом понял, что подземным обитателям рощи до него дела, как до вон того оглашенного жука, который сдуру под дубовую тень залетел. Пожужжал, пометался, а потом к солнышку вырвался да и скрылся. Теперь можно посмотреть, кого в этот раз привезли.
  
   Святые Предки ... Обварили доходягу, что ли ... Родик попытался веточкой приподнять рубаху, чтобы посмотреть, нет ли какого амулета, но отступился. Вместе с тканью пополз и лоскут побуревшей кожи. Мальчик бережно прикрыл тело, отдышался, крепко зажмурился, чтобы прогнать дурноту. Ох, как же он ненавидел этих городских извергов. Ничего, придёт время, и он сам подпалит их серые плащи. За брата. За всех, кого до времени прячут в священной земле. И за четырёх ребятишек, которые лежали у его ног. Не стоит даже трогать трупы, ничего не найдёшь. Видно, Город убил их сразу, как только захлопнулись ворота. А вдруг ... Давно не видел он своих друзей - Велека и Байру. Как раз с годовщины того вечера, когда покаялся Всеобщему в том, что натворил в роще. Пожурил староста и велел четыреста лун молчать и ватаге своей наказать, чтобы языки не распускали. А как срок вышел, соседские ребятишки куда-то пропали. Думал, отправили их овец пасти ... Нет, не может быть ... Но и уйти просто так нельзя. Родик зачем-то опустился на колени и медленно потянул полотно.
  
   Велек ... Друг ... Слева под рёбрами - узкая длинная рана. Пузырясь на её краях, бежала тоненькой струйкой кровь.
   Глаза защипало. Потекло из носа. Родик, как маленький, ладонями по лицу слёзы размазал.
   Вдруг что-то холодное запястья коснулось. Открыл заплывшие глаза, проморгался.
   Ледяной петлёй перехватили руку синие пальцы покойника.
   Крик в горле забултыхался, дыхание пресеклось. Так и замер мальчик истуканом.
   А Велек умоляюще на него посмотрел, беззвучно что-то прошептал. А может, это Родик слуха от страха лишился.
   - Где я?.. - услышал наконец.
   - Велек ... Ты жив ... Что они с тобой сделали? Не думай, это не из-за меня ... А Байру где? В городе? Не переживай, вызволим его. Велек ... Кто тебя так? Как удалось выбраться? Почему молчишь? Может, пить хочешь? Вот, у меня во фляжке вода. Родниковая, целебная.
   Мальчик губу закусил, и слова, как всхлипы в плаче - одно за другим, - растаяли в виноватом молчании. Нет ему, болтуну, прощения ...
   Велек попытался приподняться. Не смог. Глубоко и шумно дышал, будто глотал пряный, тёплый воздух дубовой рощи и никак не мог насытиться. Смотрел вверх на живой, золотисто-зелёный полог листвы с могучими стропилами кряжистых ветвей и видел что-то тайное, древнее. От этого зрачки расширились и скрыли радужку. Провёл рукой по груди и животу, поднял чистые пальцы к глазам. Крови не было.
   Родик словно цветом кожи с покойником поменялся: на месте опасной раны побледнел и скоро вовсе исчез розоватый рубец.
   - Как ты это сделал?
   Но Велек его не слышал - спал.
  
   Икры дрожали от напряжения. Мальчик, полусогнувшись, тащил на спине друга. Подальше от трупов. Сейчас серые явятся. Как ни тяжело было, а приостановился, чтобы презрительно и смачно плюнуть в сторону Города. Погодите ... спрячет Велека подальше. Домой-то ему нельзя - искать заявятся. Спрячет и вернётся.
   - Постой! - голос ребёнка окреп, прозвучал настойчиво, даже повелительно.
   - Тихо. Может, колдуны уже в роще. Кто знает, как далеко они слышат ... - прошептал Родик, почувствовав что-то неладное. Будто вожак теперь не он, а боязливый и нерешительный Велек, раньше кстати и некстати вспоминавший Правила. И свою мамоньку.
   - Остановись. Куда ты идёшь?
   - К старым шахтам. Там спрячешься. Пока всё утихнет.
   - Неси назад. А лучше сам пойду.
   Родик остолбенел. Зло скинул друга с плеч, но Велек, к его удивлению, не свалился снопом. Твёрдо встал на ноги. Тяжело глядя ему в глаза чёрными провалами громадных зрачков, весомо и медленно объяснил:
   - Серые хватятся моего тела. В два счёта найдут того, кто был в роще. Суда и смерти захотел? Ступай домой. Я вернусь и всё улажу.
   - Я с тобой.
   - Нет!
   Ребячий вожак захотел было возразить, но почувствовал, что говорить разучился. Надо бы по старой привычке двинуть товарищу в ухо - руки плетьми повисли. Затоптался на месте, пытаясь удержаться, чтобы не кинуться прочь. А Велек между тем быстро скрылся в молодой дубовой поросли. Недолго в Городе пробыл, но многому научился вероломный друг. Только и Родик не промах. Слабыми, словно без костей, пальцами фляжку открыл и плеснул воды в лицо. Разом в голове просветлело. С родниковыми каплями да струйками всё бессилие на землю стекло. Эта водица из горных недр лучше амулетов помогала. Теперь можно посмотреть, что там Велек задумал. Ну и помочь при нужде.
  
   Цепляя непослушными ногами сучки, ветки и сухую, но крепкую траву, пробрался к погребальному месту. Снова изумился: унылое пение приблизилось, совсем рядом в просветах между деревьями мелькнули серые плащи, а Велек преспокойно сидел рядом с телами. Неподвижно и мрачно смотрел на приближавшихся колдунов. Мальчик хотел крикнуть, отвлечь на себя внимание. А друг словно узнал о его присутствии, предостерегающе вытянул руку: не мешай. И Родик замер.
  
   Прозвучали прощальные слова. В ответ из невидных глазу пор земли, границ теней полыхнул неяркий свет. Сгустился над телами в недвижные языки гигантского костра. Дрогнула роща - и тела исчезли, призрачное пламя растаяло. Колдуны неспешно удалились, так и не заметив Велека. Он прижал к вискам стиснутые добела кулаки и прошептал: "Я так и знал. Не только для погребения это заклинание. Мог бы знать раньше ..." Когда подошёл с немым вопросом друг, поднял на него обычные, радостные глаза мальчишки с подворий, возбуждённого от разгадки тайны:
   - Ведь так просто ... Что клинок сотворить, что пламя ... Всё сущее тут, - Велек приложил руку к груди, потом ко лбу и чуть не выкрикнул: - Всё сущее одинаково во мне и мире. И я могу им управлять!
   Смышлёный Родик ничего не спросил. Сел рядом и стал ждать.
   - Могу создать. Могу уничтожить, - продолжил Велек. - Нужно только очень захотеть.
   - А бараньих рёбрышек в сметане, с луком и приправами, не хочешь? - спросил практичный Родик. Друг проглотил мигом скопившуюся слюну.
   - Хочу. Очень хочу. Не помню, когда ел в последний раз, - мальчик прислушался к возмущённому бурчанию пустого желудка.
   - Тоже не откажусь. Давай, действуй. Поедим хоть.
   - Не получится, - разочарованно вздохнул Велек. - Здесь же нет ни пауков, ни ожившего мертвеца, ни синелицего.
   Родик тревожно и боязливо глянул на товарища: не спятил ли часом бедняга? Поднялся и стал сгребать в кучу листву.
   - Зачем?
   - Ночевать здесь будем. Если будут искать, то уж точно не здесь.
   - Твоя правда, - сказал Велек и принялся помогать.
   Они были первыми, кто рискнул остаться до утра в роще Предков.
  
   ***
   Утро не задалось: сначала доложили о смерти нового ученика. Верховный даже зубами скрипнул от досады. Мальчишка определённо подавал надежды. Флосси была опасной и надёжной проверкой способностей к колдовству. Всего лишь способностей. А новенький, похоже, многое уже умел. Так хотелось подвергнуть его новым, совсем не ученическим испытаниям, чтобы побыстрее обнаружил себя истинный дар этой деревенщины. Мельчает народ. Давно не встречались подобные Элейе или Найдёнышу. На книжных полках есть свободные места, а душа Верховного жаждет мудрости. Он по сути давно истратил себя, изувеченное тело уже больше не выдаст ничего нового для осуществления мечты: вызволить из зеркальных застенков Нелу, создать новый, личный мир для неё и себя. Возможно, не на этой земле. Именно оттого часто ходил к первородному камню, пытался увидеть намёк, осознать подсказку или обрести прозрение. Ничего ... Кроме ощущения незримых трещин, изнутри подтачивавших глыбу. Это чувствовал и предшественник, Дилад. И вёл нескончаемые споры. Верховный этим утром мысленно продолжил прения с давно почившим учителем. В игре чёрных радуг на удивительной поверхности камня заметил что-то новое. Но его отвлекли. К библиотеке не в урочный час явилась Агила и потребовала встречи.
  
   Верховный быстро прошёл подземным ходом к башне-библиотеке, открыл хитро оплетённую заклинаниями дверь и внезапно возник за спиной женщины. Привычно метнул приказание не хитрить и попытался распознать ощущения и мысли одной из старейших служек Города. Агила обернулась. Низко надвинутый капюшон, а из-под него - никакого отклика. Колдун напрягся: что-то не так. Он знал женщину с первых минут своей жизни в городе. Агила превзошла способностями всех, но должна была либо идти в вечное услужение, лишившись природных талантов, либо умереть. Женщины не имели права носить серый плащ. Тогда девчонка выбрала жизнь, добровольно передав ему вместе с кровью умения. Вытерпела одиночное заключение длительностью в три человеческие жизни, не пытаясь освободиться. Поселилась в одном из домов и заботилась о новых служках. Верховный её ненавидел как раз из-за отступничества. Он-то не смог бы жить без колдовства. Элейя, согласившаяся умереть, и бунтарка Нела были дороги ему верностью своему дару.
   - Хорошо, что пришла сама. Я уже собирался призвать тебя.
   - Почуяла, Верховный.
   - Не лги. Я не звал - просто проверил. Так и существуешь в вечной лжи, ибо живёшь. Правдива, однолика и неизменна лишь смерть.
   - Не лгу, Верховный. Утром показалось, что ты хочешь узнать о новом служке.
   - Хм ... Это действительно так. Но каким образом ... Наверное, твоя кровь ... Я ведь тогда должен был умереть. А ты кровью продлила мне жизнь и помогла пройти третье испытание.
   - Что ты хочешь знать, Верховный?
   - Тот, кто был братом нового служки, умер. Но перед смертью показал поистине дивные умения. Каковы возможности новенького?
   - Он пуст.
   - Уверена?
   - Вполне.
   - А как служка, которая исхитрилась запомнить своё имя? Гилана, кажется?
   На миг Верховному показалось, что женская фигура приобрела чуть расплывчатые очертания. Как если бы в глазах стало двоиться. Но только на миг.
   - Она тоже пуста.
   - Наверное, ты ошибаешься. Девчонка уже трижды должна была принять уготованную ей участь. Но до сих пор жива. Или ты помогаешь ей? Хотя чем - ведь и ты пуста?
   - Жива? Вопрос времени. И качество моей работы.
   Верховный поверил и отпустил Агилу жестом руки. Постоял в раздумье. Что это?.. Книга! Ну и тварью же оказался сдохший Найдёныш! Даже написанный им том имеет все свойства создателя. Колдун подобрал книгу и направился к себе.
  
   Вечный городской ветер развевал полы Агилиного плаща, только капюшон как прилип к лицу. Женщина удалялась, и с каждым новым поворотом улицы её фигура стройнела, становилась выше. Вот и дом. Капюшон сполз с блестящих тёмных волос, восковая щека прижалась к грубому дереву. Тоненькие гибкие пальцы дрожали, вместо стука скребли дверь. Сердце шумно билось. Она ведь была так близка к смерти - стоило только Верховному ещё два раза назвать её имя. Гилана несколько раз вдохнула-выдохнула серую стылую муть городской улицы, успокоилась и вошла в дом. Теперь у неё есть время ...
  
   В своих покоях Верховный долго стоял возле чёрного зеркала, безмолвно звал Нелу. Не пришла. Присел к столу, открыл книгу Найдёныша. Попытался вчитаться в знакомые слова. Отчего-то буквы поплыли перед глазами. Второй раз за день это жуткое состояние - не то головокружение, не то двоение предметов. Сосредоточился. Не может быть! Рука и стиль юного мерзавца. Его дерзость и простые для запоминания мысли. Отточенные и изящные заклинания. Но почему за ними пустота?.. Нет, нужно отгородиться от мира в самом себе, отдохнуть. Иначе ему конец.
  
   Колдун прилёг на жёсткую узкую лежанку. Вскоре струной выпрямленное тело чуть поднялось в воздух и зависло. Вокруг него свились в плотный мерцающий кокон синеватые мерцающие нити. Точно такие же служка Агила умело направляла на чужое сознание. Заимствованный дар Верховный использовал менее прихотливо: всего лишь защищал себя. И свои мечты о Неле.
  
   В дивном сне он стоял рядом с любимой на мягком живом ковре из мелких лиловых растений. Тёплый поток поднимался снизу, с душистых лепестков, отчего волосы Нелы шевелились, касались щеки и подбородка. Сильной рукой без всякого изъяна он отводил их от нежных полураскрытых губ, мягкого сияния зелёных глаз. И розоватый миндаль нежной кожи наливался пламенем азалий, и девушка тянулась к нему ...
  
  
   Глава восьмая
  
   Гурад с болью смотрел на сестру. Подчинилась Правилам, осталась в глазах общины честной праведницей. Но сердце материнское не вырвешь - иссохла, состарилась. Под платком - волосы топорщатся лежалой соломой, на посеревшем лице - ранние, но глубокие морщины. В глазах - дождливая слякоть. А ещё чуял брат зреющую опасность. Как в шахте когда-то. Стоял в забое и знал: там, за маломощным пластом породы - жадная бездна. Ждёт, выдыхая ядовитый пар, предвкушает. Тёплую кровь людскую, сладкую кашицу из костей. Набедокурил он тогда. Хотел заткнуть алчную пасть, завалить. Стал подрубать опорные столбы. Всеобщий староста безумство ему простил. И насторожился, потому что шахту засыпали. Без городских колдунов точно не обошлось: ещё вечером зиял провал, а к утру на этом месте уже трава росла. Так и сейчас он чувствовал за согбенной Герадой готовую вырваться тёмную силу.
   - Не убивай себя, сестра. Ты поступила правильно, - Гурад хотел накрыть ладонью руку женщины, но не решился.
   Нельзя близко подходить к смертельно раненому зверю. Змеи, умирая, жалят свой хвост. Волки сжимают челюсти на собственной лапе. Так и человек ...
   - Правильно? Когда Правила для всех. Если для кого-то их нет, это уже ... хуже разбоя. Почему забрали сразу двух сыновей? Родика не тронули. Есть подростки постарше.
   - Судьба, Арада. Не плачь. Может, станут великими колдунами.
   - А может, уже засыпал их глаза песок в роще. Может ... мучают их сейчас ...
   - Арада! Людям не зря запрещено гадать о том, чего они не видят и не знают. Не воображай камней на пути - не споткнёшься.
   Женщина резко встала из-за стола, схватила братов мешок, покрывало, сунула ему в руки:
   - Уходи, Гурад. На пастуший стан, в лес - куда-нибудь. И детей с собой забери.
   Ступила на скамеечку и принялась тормошить спящих малышей. Они еле проморгались со сна, а потом весело посыпались с полатей. С дядькой ночью уйти из надоевшей избы - это здорово!
   - Что задумала, Арада? Прошу тебя ... не тревожь неведомое. Вспомни: в детстве мы с тобой дощечку маленькую от запруды оторвали. Половодьем половину огорода смыло. Или свекровь свою. Не отдала Серой немощи её жатву - и где она сейчас?
   - Ступай, брат, - женщина сгребла недоумённо таращивших глаза ребятишек, на миг прижала к себе и к дядьке подтолкнула. - Уведи их подальше. Раньше завтрашнего полудня не возвращайся.
   Масляные лампы враз поперхнулись, зачадили и погасли. Во внезапной темноте фигура Герады будто выше и мощнее стала. А глаза поймали лунный отблеск и безумной, больной голубизной сверкнули.
   - Мамонька ... - захныкал самый младший.
   - Одумайся, сестра, - голос Гурада в шёпот ушёл, задрожал от горького предчувствия. - У тебя трое детей на руках ...
   - Нет! Пятерым я мать! И за каждого ... Уходи, - незнакомо и страшно прозвучало из густеющей темноты, частью которой становилась женщина.
   Гурад, не сказав ни слова, увлёк за собой ребятишек.
  
   Они шли берегом реки, а волнистый туман скорбно струился следом. В лесу на другом берегу дико и тоскливо прокричал зверь. Дети сразу ухватили дядюшку за рукава и полы кафтана:
   - Страшно ... Вдруг на нас кинется?
   - Не бойтесь. Зверь нападает молча. Кричит от одиночества, пару ищет.
   Гурад рассказывал племянникам, как нужно поступать в охотничьей схватке с обитателями лесной чащи, будь то волк или кошмарное порождение гнилых буреломов. "Береги своё оружие ... Не бойся ... Нападай первым". И то ли дыхание реки оседало капельками солёной влаги на щеках, то ли слёзы губы щекотали: вспоминал, как то же самое слушал Велек, его любимый племянник. Забегал вперёд, широко раскрыв глаза, восхищённо ловил каждое слово притворно хмурого дядюшки ...
   - А ещё есть главное Правило: не ступай на звериную тропу. Этого они не прощают.
   Что сейчас делает Арада? Простится ли несчастной матери чужая тропа?..
  
   Тихо в осиротелой избе. Но будто незримый дым слоями ходит. Это сытный хлебный дух, запахи высушенных на ветру детских рубашек да ароматы непустой кладовой покидают жилище когда-то большой и дружной семьи. Исчезают тихие радости да взаимная забота. Остаётся пустота.
   Арада разделась донага. Косу распустила, обереги сняла.
   Открыла двери и окна. Сорвала занавески, бросила на пол.
   Серпом косу под корень отхватила. Из сундучка украшения вынула. Растоптала на занавесках хрупкие стекляшки, погнула браслеты да гривны. Перемешала всё.
   Добавила трав ядовитых, ещё свекровью запасённых. Из склянки вылила пахучее масло.
   Только вот крови женской нет.
   Полоснула по животу ножом. Постояла, от боли отдыхая.
   Закрутила узел из занавесок. Высекла лиловый огонёк.
   Вспыхнуло сотворённое "гнездо".
   Женщина за голову схватилась, застонала. Крик и вой со всех сторон смяли её, на колени бросили.
   То ли новорожденные, впервые жизнь глотнувшие, заливаются. То ли свекровь, задавленная болезнью, хрипло последний вздох тянет.
   Стихло. Вместо узла на полу - круг чернее ночи, бездна, откуда пути назад не было и нет.
   Арада в круг шагнула. Глаза закрыла и прислушалась. Не увидела, как темнота прильнула к её телу и словно запульсировала, вытягивая через вскрывшиеся жилки кровь и душу. Вскоре женщина превратилась в сгусток лунного света. Но не тот, заманчиво-обещающий, таинственный и будоражащий, что по ночам молодым спать не даёт. А безнадёжный и бесполезный. Такой в роще Предков проливается на мёртвые глаза усопших, которых вот-вот поглотит земля.
   Шаркающие шаги. Тяжкий дух сырой земли.
   - Матушка, ты ли это?
   - Арада ... Глаза не открывай. Зачем потревожила?
   - Матушка, внуков твоих в Город свели. Скажи, живы они? Или уже рядом с тобой?
   - Глупая ... Это вы, живые, вместе. Пока ты дышишь, дети с тобою. Даже ушедшие. А здесь ... здесь все одиноки.
   - Матушка ...
   - Слушай меня. Не вздумай ещё кого звать. Знаю тебя, дурочку. Как почуешь, что я ушла, бросайся на пол и змеёй ползи из круга. До ближайшей воды. Омоешься - надень всё новое. Имя тоже новое возьми. Уходи из избы, где родовое "гнездо" пожгла. Живи до последнего дня под общей крышей - небом над головой. Коли не послушаешь, вместе с детьми до срока в землю ляжешь.
   - Но ...
   Снова тишина.
   Арада замерла. Не выйдет из круга, пока своего не добьётся. Всю семейную жизнь свекровь над ней тряслась, оберегала. Знания свои не передавала, говорила, что любит, как родную дочь. Даже люто страдая, перед смертью за руку не взяла - дара своего пожалела.
   Запах тухлого мяса. Словно из миски с кровью, которую отхаркивал больной муж.
   - Арада, любушка! Дай обниму после разлуки.
   - Азур?.. Азур, муж мой, детей наших в Город отвели. Скажи мне, живы ли они? Поможешь ли вернуть их? Да, виновата я. Не додумалась бежать с ними - хоть на Гору, хоть в заброшенные шахты, - частила женщина, не замечая удушья. - Но я найду Велека и Байру, коли живы ещё. Нет - со всеми поквитаюсь.
   - О детях потом, Арада. Тосковал по тебе. Всё вспоминал улыбку, глаза ... Взгляни на меня, родная.
   Женщина заскребла ногтями по шее - дышать было нечем.
   - Милая ...
   Арада упала и, теряя сознание от боли в спадающихся лёгких, поползла из круга. Уткнулась лицом в зловонную едкую слизь, чуть не захлебнулась от рвоты, едва не вывернувшей нутро наизнанку. Какой-то щепкой раскроила щёку. Но остановилась, только когда ткнулась макушкой в колодезный сруб.
   И как она раньше не замечала, сколько живительной силы в прохладном ночном воздухе! Каким родным кажется далёкий небосвод ... Как сладко пахнет вода в замшелой глубине колодца. Воды ... скорей добраться до воды.
   Распахнутые окна и двери избы источали жадную, завистливую злобу ко всему живому:
   - Арада, вернись ... Арада ...
   Женщина опустила бадейку. Еле вытянула её слабыми руками. Опрокинула на себя.
   Жива.
   Отдышалась. Поднялась и пошла по улице, не думая о наготе. На бывшее жилище не оглянулась, знала: чёрный круг, даже невидимый днём, будет караулить любого, кто ступит на крыльцо.
   Сняла с чьего-то забора позабытое в хлопотах покрывало.
   Куда теперь? К детям, наверное, нельзя вот так сразу - неочищенной, не поименованной заново. Успеть бы до рассвета добраться до рощи Предков. Возле неё на широком камне Всеобщий староста всегда нарекает младенцев. Кто даст спасительное имя и закрепит его наговором? Ведь без него мир не примет новую душу. Всеобщий ... Он был добр к ней: соединил с обречённым Азуром. Оправдал свекровь, занимавшуюся тайным лекарством. Отстоял мельницу, которую хотел забрать у вдовы родственник мужа - всё равно работать на ней некому. А староста каждый двор обязал за жерновами смотреть, чинить обветшалое, чистить запруду. Да и брату помог.
   Но свёл детей в Город. Тогда на разум словно затмение нашло - повиновалась, сама сыновей ему в руки отдала.
   Нет. Пойдёт одна. Пусть судьба решит - жить ли ей.
   Женщина миновала мёртво заснувшие избы и не увидела, что от изгороди богатого старостиного дома отделилась тень и заскользила следом.
  
   - Предки всемогущие, куда ж она так несётся? - прошептал Всеобщий, споткнувшись в кромешной темноте. Вынул ниточку бусинок, отнятую у вороватого сынка Родика, и присвечивая ими под ноги, стал тихонько догонять Гераду.
  
   Показалась роща. Небо просыпалось, венчая её розовато-золотистой рассветной короной. Тоненько просвистели самые смелые птицы. С шумом листвы, с разноголосым утренним хором Арада почувствовала себя возрождённой. Словно и не было чудовищной ошибки, которая едва не стоила ей жизни. Сейчас переберётся через ручеёк, и вот он - камень, где когда-то счастливый отец высоко поднял новонаречённую дочку и показал её миру. А потом и она обливалась радостными слезами и гордо оглядывалась на соседей: первенец ... второй сын ...третий.
   Арада стояла в холодной воде, следя за алыми струйками возле разбитых ног. Надо же, и не заметила, как поранилась.
   - Не трогай её! Мамонька, я здесь!
   Женщина не посмела поднять глаз.
   Чудо! Может, это старшенький Велек позвал её из-под песчаной насыпи в роще?
   Или она сама уже не в этом мире, а там, где нет боли и печали? Вспомнилось: "...здесь все одиноки".
   Нет, какова свекровушка: везде успела обхитрить простоватую Араду.
   - Не трогай, я сказал!
   Всё же это не её сыночек, ласковый да обходительный. Грозная сила в знакомом голосе.
   Словно жаркой волной из распахнутой печи обдало женщину. Рядом кто-то беспомощно заплюхал руками по воде и голосом Всеобщего завопил:
   - Хватит! Не надо!
   Арада повела безумными глазами - староста растерял всю важность, пытался перевернуться со спины на бок. Отплёвывался и жалобно моргал.
   А к ней уже словно плыл по воздуху Велек.
  
   Туман в глазах рассеялся, и женщина бросилась было обнять сына. Вроде вот же он, её первенец: русые кудряшки, карие, как у отца, глаза. Но родное ли сердце бьётся под рубахой ненавистного всем людям с подворий цвета? Да и взгляд ... Будто не мать перед ним, а малая зверушка лесная. Ещё и Родик этот. Никогда Арада не жаловала ребячьего заводилу: то в одно сыновей втянет, то в другое. И тут словно грудью на острый сук напоролась:
   - Велек ... А где Байру? Где мой малыш?
   - В Городе, мама. Не плачь, я верну его.
   - Как же так, Велек?.. Ты бросил меньшого брата?
   Как странно, пугающе пристально посмотрел её ребёнок. Но отчего-то душа успокоилась, отчаяние отступило. Поняла: разлучили детей, Велек сам чудом спасся. Но брата не Городу не оставит. Арада, как сонная, из ручья вышла и на тёплые голыши присела.
   Всеобщий на четвереньках из воды выполз, но встать или рядом сесть не посмел. Зашарил под мокрой рубахой, забормотал что-то.
   - Чего это он? - грубовато спросил товарища Родик. На спине зачесались шрамы от плётки старосты. Так захотелось ещё раз увидеть, как обидчик беспомощно в ручье барахтается.
   - Колдунов призывает.
   Радужка Велековых глаз словно провалилась, уступив место мрачной черноте. А Всеобщий взвыл, отряхивая с ладоней амулеты вместе с обожжённой кожей. Потом заскулил, разглядывая раны:
   - Помилуй ... Я не виноват, Правила заставили ... За ослушание - смерть. Не только мне ...
   - Правила? В каких Правилах говорилось, что я и Байру должны были умереть?
   - Нет, не умереть! Колдунами стать ... Власть над миром получить.
   - Вот как? А почему ты для своего сына власти не пожелал?
   Староста замер, потом опёрся на израненные руки, не чувствуя боли, и отполз подальше от мальчиков:
   - Какой сын? Нет у меня сына ... Тебе известно, что нельзя Всеобщему старосте семью иметь. За ослушание ... Узнают в Городе, тогда ...
   - Так ты за ребёнка боялся или за себя? Что, окажись он в Городе, колдуны о твоих грешках проведают?
   - Нет! Нет! - Всеобщий побелел, подскочил и бросился под защиту дубовых ветвей в рощу. Но упал как стреноженный.
   Арада встала было - поднять, помочь, но Велек остановил:
   - Он мёртв, мамонька.
   - Сынок, это ты его ... - женщина так и не смогла вымолвить: убил.
   - Нет, что ты, мамонька. Он сам себя изнутри источил. Так дерево с подгнившей сердцевиной в бурю валится.
   - Выходит, у Всеобщего ребёнок был? Не знал раньше ... Он бы у меня ... - досадливо мотая головой, сказал Родик.
   Велек горько усмехнулся:
   - Разве позволили бы всемогущие Предки такому мерзавцу сына иметь?
  
   ***
   Один день гаже другого. Плотные слои тумана, стелившиеся понизу, сделали волглыми полы плаща. Поднялись над головой, истончаясь и не закрывая бельмастого солнечного пятна. Верховный разглядывал первородный камень. Чёрные радуги потускнели и застыли. Не отступало ощущение потери, разрушенной основы. Из записей предшественника Дилада он знал, что неограниченными способностями городские колдуны обязаны именно каменной плоти сокровища. Не каждый может принять их. Для этого и существовали испытания, начиная с перехода и заканчивая извлечением скрытых личных возможностей. Их пробуждению способствовала свирепая, бесчеловечная жестокость и муки. А также бесконечные тренировки. Верховный глянул на пальцы без ногтей, провёл лишёнными чувствительности ладонями по ужасным шрамам на горле, из-за которых казалось, что голова грубо пришита к телу. Он дорого заплатил за право быть сильнейшим. Но всемогущим ему не стать. Дело не в соперниках и изнурительной ежедневной борьбе. В камне. Невидимые трещины готовы его расколоть. Он чувствует их. Не только он. Ещё Дилад говорил ... Размышления прервали непривычно торопливые шаги:
   - Верховный, во внешнем мире беда. Всеобщий староста умер.
   - К лучшему. Он не оправдывал нашего доверия. Был слаб и плохо служил.
   - Значит, по вашей воле?..
   - Нет. Говори, в чём дело.
   - Он потревожил вызовом. Потом скончался. Мы ощутили воздействие. Но те, кто осмотрел тело, сказали - умер сам.
   - Назначить нового. На подворья наслать мор - Серую немощь или Чёрную язву.
   - Нет меры вашей справедливости, Верховный ...
   - При чём здесь справедливость? Кто-то, причастный к гибели старосты, начнёт тайно врачевать и обнаружит себя.
   - А если не начнёт?
   - Тогда поищем преступника в Городе, - Верховный чуть приподнял капюшон и воззрился на серого.
   - Но такого просто не может быть! - голос колдуна задрожал и перешёл в жалкий шелест. - Среди нас нет предателей ...
   - Ты не прав. Среди нас нет тех, кто ни разу не предал.
  
   Верховный, оказавшись у себя, дал волю гневу. Успокоился, испепелив груду одеял на ложе. Пока бродил по цветам сновидений, любовался миражом своего больного сознания, созданный им мир чуть не обрушился. Нет, не в первородном камне дело. В том, что за городскими воротами. В людях на жалких вонючих подворьях. Нужно ещё раз прочитать, что написал о них человеколюбец Дилад.
  
   Колдун расшвырял книги на столе. Отыскал тёмно-малиновый увесистый том. Подумал и, взмахнув рукой, закрыл зеркальную поверхность непроницаемым пологом. Теперь он станет подозревать всех. Даже Нелу. Кто знает, на что способно это порождение его фантазий и материи, в которой застывает прошлое. Верховный не сомневался, что зеркальная девушка возникла, когда его воспалённые мысли напитали жизнью бесплотный дух, каким-то чудом удержавшийся во временном междумирье.
  
   Застыл над книгой. Да ... По мысли безумца, каждый человек урвал силы от первородного камня. Допустим, он прав. Это означает, что среди нечистых скотоводов и невежд может появиться тот, кому без надобности знания и длительные тренировки. Опаснейшие бесконечные испытания. Кто-то, от рождения способный влиять на предметы и людей. Чуть ближе к камню - и он приобретёт невиданное могущество. Сможет потягаться с ним самим. Верховный встал и заметался по комнате. Какая-то мысль томила близкой разгадкой, а потом ускользала ... Подворья ... камень ... Колдун будто обезумел. Этот мальчишка, что упокоил мумию ... Умер, не вынеся испытания болью? А если не умер?..
  
  
   Глава девятая
  
   Весь вечер Гилана провертелась, как на иголках, всё ждала, что обман раскроется. Вот-вот распахнутся двери и ворвётся стража. Её потащат на муки и смерть в подвалы одной из башен. Ночью уснуть не могла - мерещились каменные застенки. Вспомнились пытки, о которых среди служек легенды ходили. Когда поняла, что выпад против Верховного колдуна удался, ещё тяжелее стало: толку-то в первом шаге, если второй сделать боязно. Но теперь до ужаса, до знобкого отвращения не хочется оставаться в жутком колдовском гнезде, быть рабой безумцев в серых плащах. Книга безымянного ученика словно засовы с городских ворот сняла. Теперь нужно собраться с силами и распахнуть металлические створки. И она знала, как это сделать. Сама дивилась силе, которую пробудили в ней записи сгинувшего подростка. Может, жив он? Навряд ли, если Верховный их прочёл. Гилана усмехнулась: пусть теперь попробует открыть книгу. Добраться бы до Главной башни ... Что делать с Байру и тёткой ... мысли свились в клубок, и под утро девушка провалилась в сон.
  
   Побурела осока, болотные кочки почернели. В корзинке - алая россыпь крупной ягоды. "Умница внучка, добытчица", - похвалит бабонька, когда Гилана вернётся из первого самостоятельного похода в лес. Девочка ловко отматывала петли незримой для других тропинки. Ой, чудно -то как! Будто лунный отблеск средь бела дня. Осторожно назад шагнула, вгляделась. Там, за сухим, выше головы, травяным лесом - зелёный островок. Шелковистый, ласковый. Как если бы и не было осенних холодов. А цветок ... Глаз не отвести! Один почему-то. Наверное, от случайно принесённого ветром семечка. Бабонька рассказывала, есть за Горой такие - с лепестками белее снега, ароматом слаще мёда. Она ещё что-то говорила ... Не вспомнить, уж очень хочется взять в руки диковинный венчик, поднести к лицу, почувствовать дыхание цветка ...
   - Не трогай, Гилана! - откуда-то издалека, словно из забытых снов, донёсся бабонькин голос.
   Девочка остановилась. Чёрная холодная вода уже по колено. Но с тропки ещё не сошла - ноги почву чувствуют.
   Чуть в стороне будто бубенчики прозвенели. Гилана не удержалась, глянула.
   Уже два бутона еле заметно ей кивнули. Красота-то какая!
   Закачалась на воде корзинка, потянуло её в сторону. Не до ягоды сейчас. Снизу нет спасительной тверди. Ну и что? Гилана поплывёт. Выберется на островок и прикоснётся к цветку.
   Мутная, пузырящаяся вода почему-то не держит.
   Плотный ледяной слой из глубины поднялся, обхватил ноги, повлёк в жадную бездну.
   Рванулась девочка что было сил, но где ей совладать с почуявшим добычу болотом!
   - Бабонька ... - только и смогла позвать Гилана.
   - Не бойся. Шагай вперёд. По сторонам не гляди, - раздался голос в голове.
   Гилана от удивления бояться болотной пасти перестала. Высвободила ладошку, глаза отёрла.
   Сквозь мутные вонючие потёки - коридор какой-то. Осока, кочки, жидкая грязь в туманную зыбь свились. А в конце - яркое многоцветье осеннего леса.
   И девочка шагнула.
   Злобно фыркнуло позади болото, обдало своим нутряным смрадом.
   А Гилану будто из трубы вытолкнуло. Оглянулась - ну всё как поутру, когда она только через болото идти собиралсь. Так же утка из осоки взлетела, крякнула предостерегающе. И корзинка пустая. Только вот сапог нет, и вязаные чулки залубенели от илистой жижи. Поплелась домой.
  
   Бабонька даже поговорить с внучкой не захотела, не то что пожалеть. Ещё из сеней вытолкала, деревянную шайку с колодезной водой под забором поставила - мойся. Костерок во дворе развела, грязную одежонку пожгла. А воду после мытья за забор выплеснула. Закутала девочку в полотно и только потом в баньку повела. Там и сидела Гилана, пока сухой жар мелкую дрожь из стылого тела не прогнал.
  
   - А там, на болоте-то ... Что было? - спросила внучка. И тотчас зубы лязгнули - вспомнился ужасный холод топи, чуть не ставший её могилой.
   - Охотились на тебя, дурочку. Кровушки сладкой, детской болотные хищники захотели. Этого я не прощу.
   - Бабонька, ты так говоришь, будто там была. Но ведь ...
   - Чтобы видеть тебя, мне следом ходить не нужно. Или позабыла, чему я тебя учила?
   - Я про коридор. Как ты его сделала?
   - Сотворила. Мала ты ещё для таких заклинаний. Глупа. А подрастёшь, так, станется, и негожа будешь. Много силы нужно, знаний. А у тебя из головы всё сыплется. Рассказывала я тебе про морок болотный. Оказалось, попусту.
   - Ба-а-бонька ... - разревелась девочка. Не от своей вины, пережитых страхов да бабкиной суровости. От того, что не узнает, как из одного места в другое по чудесному коридору ходить можно.
   Старуха внимательно на внучку посмотрела, словно мысли под копной смоляных волос прочитала. Смягчилась:
   - То, что было, и то, что сейчас есть, тропинку напоминают. Так? - бабка выложила на столе дорожку из сухих бобов.
   - Да ...
   - Знаю я слова, которые эту тропинку в круг свести могут, - старуха ладонью сгребла зёрна и продолжила: - Найди, где прошлое и настоящее. Вот этот боб - ты на болоте. Но рядом другой, с которого, положим, ты из леса вышла. Понимаешь? И таких тропинок много.
   - Значит, вернув то, что было, можно изменить то, что есть?
   - Можно. Но нельзя. Чего глазёнки-то вытаращила? Наши дорожки ведь с чужими пересекаются. Изменишь свою - и другие перекосятся.
  
   Гилана проснулась. В ушах ещё словно звучал бабонькин голос. Раньше она плакала по ночам, вспоминая суд. И казнь. И невесомые хлопья на своём лице, когда колдуны взмахом руки испепелили единственного родного человека. Всё время терялась в догадках: как могла позволить почти всемогущая бабка взять верх над собой? Но только сейчас поняла, что судьба великой знахарки и ведуньи решилась, когда она вытянула внучку из болотной топи. Ну что ж. Теперь её очередь "перекосить" городской мир. Чем бы это ни закончилось.
  
   Гилана и Байру одновременно вышли из своих комнат на робкий оловянный звук из кухни. Бледная до синюшности и непривычно вежливая тётка выставила на стол скудный завтрак. Девушка с показным отвращением отвернулась и присела у окна. Байру накинулся на хлебцы, и, когда исчезли последние крошки, с несмелой жадностью посмотрел на тарелку. Не пропадать же девкиной доле, раз в неё хлеб не лезет?
   - Ешь, чего уж там, - сказала Гилана, спиной ощущая тёткино бессилие. Не посмеет возразить. А посмеет, так ...
   - Сегодня все остаются дома, - через силу, дрожащим голосом, попыталась распорядиться женщина. Словно боялась остаться со служками. - Выходить на улицу запрещено. Что-то произошло за воротами.
   Девушка сначала злорадно вслушалась в испуганные речи, а потом призадумалась. На руку ей это. Хоть и странно - впервые за то время, что она провела в Городе. Встала и тихо, но веско произнесла:
   - Иди в свою комнату ... мальчик.
   Негоже служкино имя при тётке произносить. Мало ли чего ... А теперь первый бой в открытую.
   Едва хлопнула за обрадованным ребёнком дверь, как девушка резко повернулась к хозяйке. Тяжело посмотрела в глаза, прислушиваясь к частому и неровному дыханию. Женщина медленно попятилась и, коснувшись спиной стены, замерла. Попыталась встретиться взглядом с Гиланой, но не смогла. Осела на пол, расстёгивая глухой воротник нижней рубахи. На шее вздулись жилы, с подбородка закапал пот. Девушка чуть двинулась на неё, но тётка прохрипела:
   - Не надо ... Твоя взяла ...
   - Поздновато ты это поняла, - прошептала Гилана и вдруг щёлкнула пальцами.
   Женщина сомкнула глаза и заснула. Рот приоткрылся, тягучая слюна на рубашку закапала.
   - Пуста я ... всё отдала ... помилуй, позволь жить ... делать буду, что прикажешь, - послышалось невнятное. - Гад смердячий. Знаю твоё имя. Своего часа дождусь ... Агила не прощает ...
   - Занятно, очень занятно. Я ещё вернусь, Агила. И тогда ты расскажешь всё, - пробормотала девушка и стянула с тётки платок. Подхватила её плащ с крючка под полкой. Торопливо вышла.
  
   - Куда ты, Гилана? Я с тобой, - заныл Байру из приоткрытой двери. - Не хочу тут один ...
   Гилана повернулась к мальчику. Её лицо оплывало и подёргивалось, кожа грубела и спекалась морщинами прямо на глазах. Ребёнок вскрикнул и спрятался в своей комнате.
   - Сиди у себя и не высовывайся. Я вернусь за тобой, - прозвучал из-за разбухшего дерева голос девушки.
   Байру скорчился у двери. Он будет ждать. Он дождётся.
  
   Женщина торопливо шла по улице. Сначала - к маленькой лавчонке у самых ворот. Как сделать так, чтобы её увидело как можно больше народу в полупустом по обыкновению городе?
   Закрыто.
   На бешеный стук из зарешёченного крохотного оконца раздался испуганный голос хозяина:
   - Чего стучишь? Открывать не велено.
   - Новый служка разболелся. Молоко нужно и мёд. Открой, заплачу хорошо.
   - Это ты, Агила ... Не могу. Не велено. Да и хватит баловать своих жильцов.
   - Помрёт служка. Пыли, наверное, наглотался. Той, что у башни-библиотеки бывает. Сам знаешь, откуда она - из праха человеческого.
   - Не открою. И донесу, что уж очень ты о мальчишке печёшься.
   - Не надо. Ты прав, пойду я, - с притворным ужасом сказала женщина в окованную металлом дверь.
   - Всё равно донесу, что запрет нарушила. Может, простят. Ступай.
   Когда свернула за угол лавки, открылись ставни высоко расположенного окна. Под ноги шлёпнулся бараний пузырь, перевязанный кожаной бечёвкой. В нём бултыхнулось что-то чёрное.
   - Агила, это заговорённая кровь. Не спрашивай, откуда. Намажь мальчишку, он заснёт. Навсегда. Только так сама спасёшься. Знаю точно. О тебе спрашивали.
   Окно захлопнулось.
   Женщина подняла пузырь. Холодный, как из проруби. Руки сразу заломило. Знать бы ещё, кто эта доброхотка. Может, приятельница Агилы? Но весьма вероятно, что враг. В этом Городе никому нельзя верить. Приберечь отраву на всякий случай ...
  
   Каждый шаг к Главной башне давался с трудом. Тянули назад прежние страхи и неуверенность. Колдуны - это не слабая запуганная Агила. Маловато сил и знаний. Но ждать другого подходящего случая нельзя. Была бы одна ... Так Байру навязался ... Погибнет ведь несмышлёныш, все опасности не предусмотреть. Если уж Город убил её безымянную подругу, то слабому мальчонке вовсе не выкарабкаться. Гилана посмотрела в вечно сумрачное небо, содрогнулась. Всё бы отдала за ласковую бездонную синеву, за пухлые розовощёкие облака на закате. За мир, оставшийся за воротами, - суровый, но свободный. Но как тяжелы первые шаги к этой свободе ... А ещё тяжелее думать о её цене.
  
   Дверь в башню чуть заметно светилась. Ясно, подстраховались серые. Гилана посмотрела на свои ладони. Выпуклые мозоли, шрамы без числа. Сможет ли израненная кожа пропустить её силу? Ну что ж, узнает, когда попробует.
   Девушка вытянула перед собой руки. Сосредоточилась.
   В кончиках пальцев появилось покалывание. Ещё усилие.
   Руки запылали. Больно. Что-то она делает не так.
   А если бросить этот жар вперёд? Как в детстве бросала мяч, сшитый из кожаных обрезков и набитый травой?
   Громкий хлопок, запах гари. На двери задымилось обугленное пятно.
   Нет, так нельзя. Гилана воровато оглянулась: вроде никого.
   Представить, что в руках меч. Звук мощного замаха, тонкий и смертельно опасный.
   Вот лезвие входит, как в масло, в дверную толщу. Со скрежетом рвёт металлическую окову.
   Как страшно кружится голова. Нет, она не удержит меч. Не вынесет напряжения.
   Девушка опустила руки. Они дрожали, как тогда, в подземелье, когда она пыталась выбраться из-под завала.
   Перед нею всё та же охраняемая заклятием дверь. Значит, всё напрасно. Зря терзала себя. Пуста, как говорила несчастная Агила.
   Вечный уличный сквозняк усилился и сдул со щёк обильные слёзы.
   Впереди что-то бухнуло. Это упала вырезанная вместе с косяками дверь.
  
   Все страхи разом вместе с пылью на каменные плиты осели. Гилана весело башню вошла. Огляделась. На полу в нескольких местах - вмятины от бесчисленного скобления. Ох, знакома ей эта работа. Впитывается кровушка в невидные глазу каменные поры. Гораздо выше головы, на стенных монолитах - радужные разводы в ореолах окалины. Сама не видела, немногословные служки изредка роняли, что это от летучего огня бывает. Ступила на винтовую лестницу. Как найти покои Верховного среди муравьиных коридорных ходов? Их и за тысячу лун не обойти. Вспомнить бы, что бабонька когда-то рассказывала - "чтобы видеть, следом ходить не нужно". Закружились воспоминания о колдуне - едкая вонь от чёрного плаща. Животный страх от взгляда из-под век без ресниц. Ощущение смертного холода, как от болотной топи. И тотчас с верхнего пролёта жуткой мерзлотой потянуло. На цыпочках, неслышно девушка взлетела по ступенькам выше. Вздохнула-выдохнула и точно в камень себя обратила. А у истукана ни страха, ни слёз не бывает. Смело в темноту двинулась.
  
   И сразу во что-то носом ткнулась.
   - Кто ты? - проскрежетало над ухом.
   Ах, нет - и истуканам иногда так боязно, что зубы стучат. Человек перед ней или колдовством сотворённый страж?
   От смрадного дыхания из когда-то развороченного и нелеченого нутра затошнило. Человек.
   - Служка? Тебе здесь не место. Кто вызвал?
   Девушка вскрикнула от внезапной головной боли. Будто раскалённой спицей в мозгу ковырнули. Потом навалилась слабость. Упасть и не двигаться ...
   - Я ... вот ... - еле промолвила Гилана и вынула из рукава бараний пузырь с чёрной кровью.
   Серый плащ отшатнулся:
   - Убери. Скорее!
   Вот как?.. Боишься, значит. Протянуть бы мгновение да выяснить, чего боишься. А уж тогда ... Сделала вид, будто прячет пузырь, а сама его в кулаке зажала и рукавом прикрыла.
   - Кто тебе приказал мёртвую кровь сюда принести? Для кого? Не слышал, что кого-то к обратному переходу приговорили. Отвечай!
   Так всё рассказать захотелось, аж язык и губы зачесались. Но слово "переход" насторожило. Он-то Гилане известен. И тела убирала после, и плиты скоблила. А обратный переход ... Сейчас проверим.
   - Хозяйке Агиле кто-то велел, а она занедужила, вот меня и послала ... - зачастила девушка, незаметно приближаясь к колдуну.
   Эх, крепка завязочка, ногтём не сколупнуть.
   - Агила? Занедужила? Тебя послала? Вздор! Правду говори!
   - Да ... - прошептала взмокшая от напрасных усилий Гилана, - я скажу правду ... сейчас. Уже говорю!
   Швырнула пузырь в лицо колдуну и мысленно его в полёте проткнула.
   Растеклась чёрная жижа по серому капюшону, разъела ткань. Тонко, как раненый заяц, заверещал колдун. Навзничь упал.
   Девушка не стала дожидаться, пока он перестанет дёргаться. Но оглянулась: в спину воздушная волна ударила, да и дух отвратный пошёл.
   На плитах серым кругом прах размётало, в центре - плащ без тела.
   Вот тебе и обратный переход. Жалко, что вся отрава разлилась.
   Гилана пузырь осторожной щепоткой прихватила за чистую поверхность, подняла и в край хозяйкиного плаща увязала. Не много крови внутри осталось, но в её деле любая малость сгодится.
  
   Ледяной сквозняк привёл девушку к огромной двери. Она не светилась - пламенем разила от наведённых охранных заклятий. Такую мечом рубить - всю стену обрушишь, увернуться не успеешь. Валяться ей с разбитой головой и переломанными костями на каменных плитах нижней площадки. Тут нужно что-то другое. А не поможет ли снова мёртвая кровь? Вдруг обратный ход колдовству даст? Девушка узел распустила и выдавила из пузыря тягучие капли. С силой в дверь бросила.
   Сначала будто издалека вопль послышался.
   Темень вокруг сморщилась, завибрировала. Ещё ярче вспыхнула дверь и погасла. Лишь кое-где синие язычки промелькнули.
   Толкнула Гилана створки. И остолбенела.
  
   Ну и мерзкие же у Верховного покои. Точно каждый день с кем-то сражался. Следы летучего огня сплошь потолок расписали. Окна без стёкол, но сырой туман, гуляющий за ними, в жилище колдуна не заглядывает. Только один из слоёв приблизится, как тотчас отплывает, словно в испуге. Про стены и пол говорить нечего. Изрублены-изрезаны. А кое-где вроде следы гигантских зубов. Порядок только на книжных полках. Да зеркальная стена чистотой сияет.
  
   Девушка дотронулась до раскрытой книги на столе.
   И сразу в ушах властно и значительно чей-то голос зазвучал. Доказывал, что мир на части не делится. Нельзя жить на одной стороне. Взволнованная Гилана не дослушала, книгу захлопнула. Подняла какую-то тряпку, на столе разложила. В неё она увяжет несколько томов, с собой унесёт. Кроме той, что в зелёной обложке. Её рукописные строки Гиланой до того запутаны, что она сама уже ни в чём не разберётся. Да и нужды нет - каждое слово в её сердце. Другой том взяла. "Предки всемогущие ..." - всплыли в памяти бабонькины слова, до того противно стало. Кто-то рассказывал, как мёртвых можно воскресить. Целое тело и его части. Нет, эта книга ей точно без надобности. Сколько же их здесь! Трёх человеческих жизней мало, чтобы всё перечитать! Гилана к полкам подошла. Сжала виски, застонала. Многоголосый хор чуть голову не взорвал. Поняла: люди, тома написавшие, давно мертвы. Заплатили жизнью за знание. Почти всегда по своей воле. И никогда - под давлением чужой. Что же вело их от одного опасного опыта к другому? Обидно за безымянных творцов колдовских чудес. Их труд присвоен Верховным. А может, не только труд? Скорее всего, они умерщвлены колдуном. Как же разобраться, какие книги ей нужны в первую очередь?
   - Книги тебе не помогут. Только я ... - раздался мелодичный, словно из птичьих трелей и ласковых колыбельных сотканный голос.
  
  
   Глава десятая
  
   Гилане будто за ворот холодной воды плеснули. На миг даже сердце стучать перестало. Повернулась, как только дышать смогла.
   С зеркальной стены ей улыбалась девушка. Русые волосы, льдисто-зелёные глаза. Как будто с одного из подворий сошла. Чужачка. Ещё до гибели ведуньи их, бабку и внучку, так называли - чужачки. Да, пришлыми они были. Откуда и почему - запретные вопросы. Гилана не знала, а бабонька молчала. Доставала иногда из маленькой укладки, обтянутой кожей, странную одежду - рубаху длинную, затейливо расшитую, да кафтан без рукавов. Цвели на нём невиданные растения, а среди них сновали диковинные птицы.
   Гилана другой раз вздрогнула: рубаха белокурой чужачки была точь-в точь такой, как та, в которой бабонька свои слёзы ночные от внучки прятала.
   - Кто ты? - спросила девушка и слов своих от волнения не услышала.
   - Не видишь разве? Человек, - рассмеялась чужачка. - Пленница, как и ты. Только не Города, а шлифованного камня. Уж не знаю, что хуже.
   - Рубаха ... - Гилана потянулась рукой к зеркалу.
   Чужачка напряглась, словно лиса перед прыжком.
   Девушка дотронуться до камня не решилась, попятилась.
   - Нелой меня зовут, - разочарованно вздохнула зеленоглазая. - Чего испугалась-то? Я тебе не враг. Помочь могу.
   - Рубаха ... - не услышала её взволнованная Гилана. - Такая же у бабоньки была ... Откуда ты?
   - Не о том спрашиваешь. Откуда ... Того мира, поди, уж нет. Хотя что там про бабкину рубаху говорила?
   - Ведуньей бабонька была. Но ...
   - Казнили её, - закончила Нела. - Ясно. Таких никогда не жаловали. Да что там не жаловали, смерти предавали.
   - Колдуны городские?
   - Да не было ещё Города, когда я во внешнем мире жила. И серых колдунов тоже. Единый был народ.
   - Так ты здесь долго? А почему ты такая ... светленькая? Как и все на батрацких подворьях? Мы-то с бабонькой - видишь? - и Гилана сряхнула капюшон, освободила от жалкой перевязки чёрную косу. - Все нас сторонились из-за этого. Тёмных глаз боялись. Но за помощью шли.
   - Долго? Да я здесь вечно, - Нела снова рассмеялась, но так невесело, что Гиланино любопытство пропало, как лужица дождевая под солнечными лучами. - Трёх Верховных видела, а до них - разных безумцев. Хотя каждый из Верховных тоже сумасшедший. Вот Дилад только был разумней. И добрее. Но исчез. А после него явился этот ...
   - Ты с ними говорила?
   - Вот недогадливая-то. Я вроде есть, но в то же время меня нет. Первый Верховный не нуждался в ком-либо. Любая чужая мысль для него что путник в болотной топи - без следа пропадала. Как с таким поговоришь? Вот и молчала весь его век, покуда он сам себя не упокоил. Дилад рассуждать любил. Спорили по вечерам, а ему казалось - с выдуманной Сутью мира беседует. Так и не захотел увидеть лица того, кто ему отвечает. А нынешний ... Вот он-то и вызвал меня из каменных застенков. Но за другим.
   - А я? Тоже тебя вызвала?
   - Можно и так сказать. Поверь, я помочь могу. Но и ты меня без поддержки не оставь.
   - Путается всё в голове. Да и времени нет. Догадываешься, зачем я здесь?
   - Я знаю всё с того мига, как Верховный принёс испорченную тобой книгу. Бедный Найдёныш. Страшную смерть принял за оставленные знания. Но хоть не напрасно. Я вот зазря в камне томлюсь. Послушай, ты ведь можешь, как хозяйка твоя, в чужие мысли и память проникнуть - у Найдёныша прочитала. И менять их можешь. Подойди ко мне. Боишься ... Ну хорошо, попробуй хоть издали.
  
   Гилана противиться не стала.
   Глаза девушки расширились, и покои Верховного словно таять стали. Лёгкие сизые язычки дыма потянулись к зеркалу, обволокли его.
  
   - Как можешь говорить такое, Нела? - щуплый черноволосый паренёк от возмущения даже отошёл от подруги на шаг. - Нельзя первородный камень трогать. Предками, с небес его встретившими, завещано. А ты расколоть хочешь.
   - Да пойми, Ирик, будет ещё хуже - скроют от людей святыню. Оберегать будут. А животворную силу как милостыню выдавать. И не всем, а кому пожелают охраняющие. Вспомни: пришёл староста за дождём - его даже слушать не стали. Почему? Хлеба им выдали, как детворе, не пахали ведь и не сеяли. Обиделись. Отомстили. Не выжить скоту после такого сухого лета. Теперь сами голодать будем. Но к камню лучшее зерно унесли.
   - Так там же день и ночь народ толпился - кто по делу, а кто от безделья. Исчезать сила стала. Страшно подумать, что случится, если не охранять ...
   - Кто тебе сказал, что сила, всему миру дарованная, уменьшилась? Охраняющие? Не верю им.
   - А про Итвара что скажешь? Это тот, кто мог из земли воду вызвать? Напал на него зверь лесной, кости поломал да нутро подавил. Кровь чёрная ртом шла, все знахарки отступились. Мать его к камню кинулась, пропустили её. Не помогло. Истощается сила. Не охранять - так и народу не выжить.
   - Вот как? А ты подумай: с чего бурый зверь, который никогда из чащи не выходит, вдруг на пастбище забрёл? Почему на Итвара, который не только воду из глубин поднимал, но и мысли читать умел, набросился? А он и зверей понимал. Но не смог угадать, что бурый нападёт.
   - Да больной зверь был. Как его рогатинами закололи, истлел. За луну одна расползшаяся шкура осталась.
   - Вот-вот. Или была гнилая шкура давно сдохшего зверя, а потом её подняли. И вдохнули ненависть к человеку, который и без ползания по камню силён был. Как мать и весь его род.
   - Тебя послушать, так охраняющие во всём виноваты. Какая им выгода?
   - Ты точно дитё малое. Чем слабее и беспомощнее люди, тем больше почёта, зерна и скота у того, кто безотлучно у камня сидит и не работает.
   - Но ведь они лечат. Грозу останавливают.
   - Не оспоришь. Пока лечат, избёнки да пашни наши берегут. Немудрено, поди, это делать, коли от камня не отходишь - прибывает силушка. А вот во что она выродится? Может, уже ... Болезни появились - Серая немощь и Чёрная язва. Кто первый умер? Назвать по именам? Лучше так - Итворова мать, которая любую рану заговорить умела. Его дядька, в темноте и сквозь землю видевший.
   - Хватит, Нела ... Я тоже родственник Итвару. Скажешь, и до меня доберутся?
   Девушка подошла к Ирику и отвела от чёрных обидчивых глаз смоляные кудри:
   - Пусть только попробуют. Ты всё угодить пытаешься. Взглядом сухую траву поджигаешь, тешишь бездельников. Родовому наречию обучаешь. Привечают вроде тебя. Только скажи, отчего так с тела спал? Почему не смеёшься больше? Ко мне вечерами не приходишь? Захворал?
   Ирик досадливо отстранился:
   - Некогда мне ... нужно записать всё, что знаю. Сама только что говорила, последний я в роду. Есть, конечно, ещё за Горой наши ...
   - Скажи мне, Ирик, на каком наречии ты пишешь? Только честно, как перед ликом Предков. На родовом?
   Ирик глазами сверкнул, и рядом с девушкой вспыхнула сухая ветка. Прочь бросился:
   - Не буду слушать тебя! Сам всё спрошу!
   Нела умоляюще закричала:
   - Не нужно, Ирик! Погубишь себя и меня ...
   Но только удалялся шум от заломанных со злости хворостин.
  
   Всю ночь девушка не спала. Как только серый рассвет добела вылизал полную луну, решилась. Встала тихонько, вытащила из подушки женихов подарок - рубашку, вышитую матерью Ирика для будущей невесты. Красивая рубаха. Но чудная. Когда наденешь - словно невидимой станешь. Нет, тело-то никуда не денется, только люди замечать перестанут. Да ещё вспоминать начнёшь, что с тобою вовсе не бывало: огонь небесный, раскалённый камень в тверди земной. И возмущённые недра, которые взбунтовались сначала, Гору вознесли, чтобы камень завалить. А потом успокоились. И жизнь народов возле камня. Вспоминать-то Неле всё некогда: то работа повяжет, то лес да речка увлекут. А то и звёздочки над прудом, на берегу которого она часто с Ириком сиживала. Но ничего, Нела всё вернёт: и жениха, и утраченную справедливость. Нужно всего лишь расколоть камень да по осколочку всем людям раздать. Тогда не можно охраняющим не кланяться. Да и работать все будут. И никто ей не помешает любить своего Ирика ...
  
   Гилана цеплялась за ускользающий мир, но её будто тянули назад - в смрадные колдовские покои. Очнулась. Зеркальная Нела к чему-то прислушивалась.
   - Неужели всё это с тобой случилось? А потом что? Про камень не спрашиваю - целёхонек и сейчас. Что с Ириком? И как ты здесь очутилась?
   - Потом. Я чувствую: Верховный скоро будет здесь. Разъярён и ранен. Решайся: поддержишь меня?
   Девушка, заворожённая грёзами, бросилась было к призрачной подруге, но остановилась:
   - Я с тобой. Но расскажи, что дальше будет.
   Нела от досады даже кулачками о камень застучала:
   - Экая ты твердолобая. Тела у меня нет. Столько времени ждала того, кто со мной поделится. И уж тогда я закончу то, что в своём мире не доделала.
   - Я не могу ... Как же я без тела?
   Подруга в отчаянии лицо ладонями закрыла. Потом заплакала:
   - Да всё при тебе останется: голова и руки-ноги. Просто мы вместе будем. Я - всего лишь мыслями в твоей голове.
   Гилана сначала обрадовалась. Потом отчего-то бабонькины слова вспомнила: "Не трогай, Гилана..." Но ведь она про болотный цветок говорила? А с Нелиными знанием и силой ей будет легче из Города вырваться, с Верховным потягаться. И всё же почему давняя детская история из головы не идёт? Видно, соприкоснулись те тропинки, которых видимо-невидимо между прошлым и настоящим нахожено. А если ... коридор? Попробовать можно. Тогда и Нела освободится, и Гилана сама собой останется.
   - Ну что же ты?.. Подойди ко мне ... - взмолилась из своих застенков Нела.
   Девушка стала бледнеть, таять, будто звонкую льдинку жаркое солнышко подтачивало. И уже не молодой голос, а шёпот обессиленный донёсся:
   - Говорила ж тебе ... Верховный меня вызвал ... Ранен он. Слабеет ... Не до меня ...
   Гилана решилась. Не успела бабонькины знания перенять. Самой до всего доходить надо. Девушка сосредоточилась. Вызвала из памяти все беды своей недолгой жизни, ужасную судьбу зеркальной подруги. Мир, тронутый серой колдовской плесенью. И ещё что-то пришло, чего Гилана осознать даже не смогла.
   Будто все ветра разом завыли.
   Тьма со светом перемешались.
   Гилана упала на выщербленные плиты. Судорога тело словно жгутом вытянула. Но во вращающемся пространстве возник коридор. В конце - бледная тень в зеркальной стене. Ну же, Нела, прыгай!
   Дышать нечем - воздух сгустился и плитой лёг на грудь.
   Какая-то сила будто тянула из неё жизнь.
   Не удержать коридор ... И он исчез.
   Гилана подняла голову. Волосы слиплись от пота. Шмыгнула носом - на полу заалели капельки крови. Как жалко Нелу ...
   - Встать не могу. И поверить тоже. Спасибо тебе ... великая ведунья.
   Рядом с Гиланой лежала исхудалая девушка с бесцветной кожей.
   - Нела?
   Подруга даже улыбнуться не смогла, только синие сухие губы слабо дёрнулись.
   Гилана подскочила - откуда только сила взялась - и подняла лёгкую, будто пёрышко, девушку. На лежанку колдуна положила.
   - Может, воды? Скажи, что для тебя сделать?
   - Ты всё уже сделала ... Теперь моя очередь ... Вот только встану ... Воды не нужно. У Верховного где-то там, - Нела нашла силы поднять полупрозрачную руку и указать на угол у двери, - кровь хранится. Заговорённая. Ты же её свойства знаешь? Дай мне ...
   - Предки всемогущие! Да эта кровь убьёт тебя! Сама в прах колдуна одного ею обратила.
   - Нет ... - Нела уже еле шептала, и Гилана наклонилась к девушке, чтобы расслышать. - Каково заклинание, такова и сила. И жизнь, и смерть в одной капле.
   - Я не знаю, как её заговорить. А проверять не могу.
   - Цель ... Что все заклинания, как не цель?
   Один миг девушка думала. Подошла к свалке каких-то предметов в углу, разворошила. Нашла металлический сосуд. Крышки не было.
   Нелино дыхание едва доносилось с лежанки.
   На помощь пришёл созданный мыслью меч, которым Гилана разнесла дверь в башню.
   Верхняя часть сосуда словно взорвалась. Маслянистая чёрная жижа забрызгала девушку.
   Гилана замерла от ужаса. Вот сейчас ... Но ничего не произошло. Наоборот, мысли обрели чёткость. Теперь она твёрдо знала, что делать.
   Выбрала погнутый кубок из развалившейся кучи вещей, с содроганием зачерпнула крови. Капнула на покрытые серыми трещинами Нелины губы.
   Девушка их жадно облизала. Через некоторое время смогла приподнять голову и глотнуть из кубка.
   Вскоре подруга порозовела. В тусклых глазах мелькнул зелёный огонёк.
   - Нужно уходить. Верховный у ворот.
   - Куда уходить-то? Дождусь его ... А там видно будет.
   - Дай ещё попить, - Нела приникла к кубку, а потом, отдышавшись, уже твёрдо продолжила: - Ты великая ведунья. Не возражай. Но у Верховного - знания, которые копились века. Он готовился стать первым Всемогущим. И стал бы им, если бы не я.
   - Как тебе удалось? За зеркалом?
   - Нитка в каком месте рвётся? Где тонка. Ищи не боя с врагом, а его слабость. Он мечтал о спутнице в выморочном, созданном из его слабости, мире. И я пришла. Не всякая мечта является такой, какой её ждут. Мне удалось запутать, отвлечь. А кое-чего лишить. Много зла не сотворил Верховный, блуждая по лиловым цветам ...
   - А разве мы вместе не сможем его одолеть?
   - Не забывай - он главный хранитель камня, скрытого для всех, кто не носит серый плащ. Мы даже не знаем точно, каким вещам он научился у них, - Нела окинула взглядом бесчисленные полки с книгами. - У загубленных им. У погибших по своей воле в попытках подчинить мир. Не поверишь, он ведь разговаривал с книгами, как с людьми. Рассказывал, каким способом отнял жизнь. Никогда и ни с кем не делился знанием. Жадность Верховного станет его могилой. Нет у него сильных защитников. Давай всё же уйдём отсюда.
  
   Девушки тенями скользнули по коридору и башенной лестнице. На улице Нела снова побледнела и упала бы, не поддержи её подруга.
   - Что с тобой? Снова плохо ... Эх, крови не захватила ... - Гилана принялась растирать мертвенно-белые щёки запачканным краем плаща.
   - Нет. Мне впервые хорошо ... Если бы ты знала, каким видится мир из камня.
   - Куда пойдём? В дом моей хозяйки? В другую башню? Или в один из пустых домов ...
   - Пойдём к первородному камню. Там нас искать не будут.
   - Но я не знаю, где он.
   - Я в мыслях столько раз проделала этот путь с Верховным, что не ошибусь.
  
   Святыня отыскалась на удивление быстро. Она и укрыта-то не была. Гилана подумала, что колдунам каким-то образом удалось сделать камень невидимым для городских служек. И не только для них. Возле переливающейся глыбы не задувал вечный сквозняк, а туман вокруг неё замыкался дымящимся кольцом.
   - Никогда не думала, что чёрный цвет может быть красным, жёлтым и синим. Как чёрная радуга.
   - Верховный тоже так говорил.
   - А можно дотронуться?
   - Конечно.
   Гилана заметила, что подруга дрожит, а глаза не по-хорошему горят. Как у людей, тащивших бабоньку на казнь.
   Но прикоснуться к камню не удалось.
   Показалось, Город разваливается: рушатся дома и башни, вопят служки, встаёт дыбом мостовая. Но на самом деле всё оставалось на месте. И было тихо.
   - Верховный вернулся. Чинит дознание, - догадалась Нела. - Давай здесь посидим.
   Девушки спрятались от Главной башни за глыбой.
  
   - Расскажи всё же, как ты в камне оказалась, - попросила Гилана.
   Нела прислонилась к нему затылком, поморщилась от боли при неловком движении. Но сила, видимо, вливалась в страдалицу: кожа уже не была пергаментной, в глазах, ясных, без болезненной пелены, отражалось небо.
   - Как в камне оказалась? - переспросила Нела звучным, полным голосом. И с каждым словом он становился всё более громким и гневным: - Надеть подарок жениха - рубаху, что человека невидным для остальных делает - не успела. Так и держала в руках, когда в избу охраняющие да староста с несколькими мужиками ворвались. Тятенька отбивать стал, кричать, суда просить. Да только кровью захлебнулся, упал. Больше я его не видела. Никого из семьи не видела ... Нас много было.
   Девушка показала подруге обе руки с растопыренными пальцами, потом сжала кулачки:
   - А теперь я одна.
   - Ну что ты ... Я с тобой. А ещё есть служка маленький, Байру. Дальше-то что?
   - Приволокли к камню. Сижу, наверное, сейчас на этом месте, где тогда избили меня страшно. Уж и кричать не могла. А потом полотно окровавленное принесли. Развернули перед народом. И объявили, что я Ирика убила. Вроде рассказал он им, что я камень расколоть хочу, людей силы и защиты лишить. Образумить меня не смог, за защитой к охраняющим обратился. И будто я его заколола за это. Как услышала, решила: жить незачем. Вскочила и со всей силы головой о камень ударилась. Сначала ничего не было, сплошь чернота и беззвучье. Потом колдовские покои видеть стала. Понемногу слышать научилась. Вообще многому научилась.
   Гилана молча руку девушки сжала:
   - Тогда скажи, как с Верховным покончить?
   Нела выпрямилась, от камня отстранилась:
   - Сначала покончим с ним.
  
  
  
   Глава одиннадцатая
  
   Гурат так и не уснул на пастушьем стане. Всё всматривался в темноту, и ни душная овчина, ни жар от костра не могли прогнать дрожь. Внизу в тяжёлом болезненном сне маялась долина. Не было ощущения мирного тепла от закутанных в ночной мрак подворий. Только тоска: а будет ли завтрашний день? И лишь туманный столб над городскими стенами бодрствовал: колыхался, пульсировал, изгибался. Точно жало, которое ищет мягкую плоть жертвы. "Серая немощь", - отчего-то подумал юноша. Тронул амулеты на груди. Сестра сделала. От дурных дум, нечаянного увечья, нападения зверя. И целая связка маленьких - с лесной орех - для удачи в делах. Холодные, как лёд. Гурата словно сила какая выдёрнула из груды пастушьих овчин. Холод! А ведь сестринская забота если и не помогала, то согревала. В любой мороз через рубаху он чувствовал тепло. Что с Арадой? Как далеко забралась она в поисках сыновей?
  
  
   Юноша хотел было сейчас же бежать в долину, но остановился. Посмотрел на спящих племянников. Сжал кулаки, стукнул ими друг о друга и вернулся к костру. Небо посветлело, а звёзды утратили блеск. Бисерной россыпью пала роса. Гурат почувствовал, как что-то заворочалось в недрах Горы. Одолел утреннее оцепенение и глянул вверх. Пронзительно сияли снега, а над ними поднималось багровая заря в пепле слоистых облаков. И на миг кроваво сверкнули вечные льды. Будь что будет. Негоже отсиживаться среди мирных просторов пастбищ. Спускаться нужно. Зря он послушал сестру, сам ушёл и мальчишек увёл. Единая семья они, и судьба их должна быть единой. Глядишь, вместе и справились бы.
   - Куда собрался, Гурат? - спросил напарник, уцелевшей рукой укутывая потеплее своего сына.
   - Не могу сидеть и ждать. Домой пойдём.
   - Повременил бы. Сам понимаешь, так безопаснее. Если что случилось, то ты здесь, со мной, вечер и ночь был. Ничего не знаешь, ничего не видел.
   - Случилось, друг. Чувствую, случилось.
   - Ребятишек-то хоть оставь. Не беспокойся, пригляжу, как за своими. Мы ж с тобой нашими бедами, как пуповинами двойняшки, к одной матери привязаны, - и мужчина посмотрел на Гору, осиянную восходом.
   Гурат не ответил, голову склонил. Подошёл к племянникам. Дети спали, младший по-младенчески раздувал губы и пускал пузырики. Юноша снял амулеты и положил на овчину. Может и пригодятся когда материнские охранки.
  
  
   Пастушья тропа, а потом и дорога сами убегали из-под ног. Даже не заметил, как выросли впереди заборы подворий. Улица словно в клубок свернулась, и вот он уже у родных ворот.
   - Беда! - сказали раскрытые окна и двери избы.
   - Беда! - дёрнулось сердце.
   Обихоженное, хозяйской заботой обласканное подворье точно озерцо иссохшее: спеклось, потрескалось. Из хлева - прожорливое жужжание и дух раздутой на солнце, гниющей утробы. Сруб колодца обвалился. Из дома смрадные тени ползут, но не тают в солнечных лучах, а густеют, сажей всё обволакивают: не трогай, моё!
   Что же натворила ты, Арада ... Где ты сейчас, сестра ...
  
  
   - Гурат, всё ли в порядке?
   - Что произошло? Хозяйка-то с детьми живы?
   Столпились возле юноши соседи, а он и не заметил.
   - Всеобщего дома нет. Ни в полях, ни на реке. К шахтам искать бегали - тоже нет.
   - Мне ночью чудилось, будто земля ходуном ходит ...
   - Сквозь сон вой какой-то слышался.
   - А я заснул, как провалился: вот только что сидел и сбрую чинил. Глаза открыл - на полу лежу.
   Юноша почувствовал, что к гудению участливых голосов примешался звук со стороны - едва слышный, но тяжёлый. Как из-под земли. Такой он услышал, когда в шахте работал. Тогда чуть было не погубил себя и людей. Не Сердцевина мира, согретая телами предков, а жадная утроба звала, тянула. И вот уже шагнули люди к воротам, а чёрные тени, ринувшиеся из окон и двери Арадиного дома, смачно облизнули ноги тех, что оказались впереди. С удивлённым криком упали кузнец и две женщины. Через миг их тела потеряли плотность, словно в дым превратились, и исчезли.
   - Стойте! - Гурат раскинул руки, пытаясь удержать толпу.
   Но мужчины, женщины и подростки с застывшими, как у покойников, лицами ломились в ворота. Языки мрака, нетерпеливо подрагивая, тянулись к ним. Внезапно навалилось усталое безразличие, и Гурат шагнул было следом.
   - Дядюшка ... Не двигайся ... - донеслось откуда-то, точно через меховую шапку.
   - Велек? - подумал юноша. - Жив, проказник. Слава всемогущим Предкам. Сейчас ... Сейчас я посмотрю, что там, в доме ... Это важно. Посмотрю и вернусь обнять тебя, Велек ...
   - Нет!
   Гурат уже не услышал. Шагнул во тьму.
  
   Улица словно невидимым пламенем занялась: колыхнулся воздух, задрожали и покривились дома.
   Ветер понёс в небеса волну жара, в которой исчезла стая птиц.
   Возле страшного зева, глотающего людей, появились серый тени. Впереди чернел плащ Верховного колдуна.
   Он вытянул руку со странным посохом и медленно, словно против сильнейшего ветра, пошёл навстречу алчной пасти.
   Она изрыгнула большое сажевое облако и захлопнулась.
   Перед колдунами снова возник обычный батрацкий дом. У опалённых стен приходили в себя те, кто не успел кануть в пучину.
  
   - Гурат! - истошно закричала женщина.
   - Дядюшка! - мальчик в длинной рубашке бросился к юноше, лежащему без сознания.
   Затормошил, прижал к лицу покрытую копотью руку.
   Гурат открыл глаза. Племянник отшатнулся: вместо яркой синевы - два чёрных болотца.
   - Братик, - заплакала Арада. - Что с тобой случилось? Всё я виновата ...
   Опустилась на колени и завыла.
   Родик истуканом застыл и даже моргать перестал.
   Люди недоумённо затоптались на разрушенном подворье. У каждого в глазах словно часть чёрной бездны осталась - тусклая, бессмысленная и опасная. Того и гляди, друг на друга бросятся.
   Велек запрокинул к небу голову и руки в стороны развёл, точно всё разноцветье и красоту жизни собирая.
   - Жаль ... Очень жаль, что Верховный Дилад не увидел, к чему приведёт сила, розданная по кусочку всем батракам, - раздался над мальчиком голос, глухой и гулкий одновременно, словно эхо в горах. - И хорошо, что не увидит, как я уничтожу того, кем он собирался укрепить нашу веру.
   Верховный направил посох на мальчика.
   Велек ничего не различал из-за радужных кругов перед глазами. Но чувствовал дар солнца - умение творить жизнь из темноты и холода.
   Обнял Гурата и словно растопил мрак. Дядюшка снова посмотрел в мир синими глазами. Как у всего их рода.
   Велек радостно засмеялся и случайно заметил жест Верховного.
   Никто не понял, что произошло. Точно молния сверкнула. Расплавился посох и растёкся лужей с красноватыми искрами на поверхности. А в ней мигом обуглилась кисть Верховного, наполнила двор жутким чадом палёной плоти.
   - Я не хотел ... - прошептал Велек. - Я не хотел ...
   Все городские колдуны были приучены побеждать боль, а увечья лишь умножали их силу. Ни звука не донеслось из-под капюшона. Но отступил Верховный. И через миг колдуны исчезли.
   - Велек ... - прошептал непослушными губами Гурат. - А Байру с тобой?..
   - В Городе он, дядюшка. Но я вернусь туда и заберу его.
   - Я с тобой ... - юноша поднялся и покачнулся.
   - Не нужно. Сам справлюсь. Лучше мамоньку к Горе уведи. Всех с собой зови.
   - К Горе?.. Понимаю. Сам на пастбищах и во льдах ни разу колдунов не заметил. Может, возьмёшь с собой?
   - С ним пойду я! - наконец-то оправился от изумлённого оцепенения Родик. Подбежал к матери, которая добралась до колодца и обессилено оперлась на сруб. - Мамонька, ты с Гуратом. А я - в Город.
   - Где ... ты ... был ... - еле выговорила женщина и подняла было руку - отвесить сыну подзатыльник.
   - Родик, друг, - начал убеждать Велек, - ты лучше дядюшке помоги.
   - Дядюшке?!! - заорал, как прежде, ребячий вожак. - Да ты только что глазами водить умеешь. Подумаешь, выучил несколько колдовских штучек. К ним ещё и соображение требуется. Зачем Верховного отпустил? "Я не хотел, я не хотел". Сжёг бы его, и дело с концом... Тоже камень увидеть хочу. Посмотрим, чем он меня наградит. А может ... ты один таким умелым быть хочешь?
   - Всё не так, Родик. Пойми, Город. Верховный - тоже часть жизни. Не понимаю, не могу понять, почему. Вот как день и ночь. Зима и лето. Почему так мир устроен? Никто не знает.
   - С тобой пойду! А ещё лучше - один! - мальчик оттолкнул материнские руки и направился с подворья.
   Но дальше ворот уйти не смог. Прирос ногами к земле. Оглянулся на Велека, и по веснушчатым щекам побежали слёзы.
   - Хорошо, Родик. Вместе пойдём. Только шагать не придётся, - Велек в последний раз глянул на мать и дядюшку, подошёл к товарищу, обнял его. - Давай просто представим, что мы у городских ворот.
   Родик глаза закрыл, покраснел от натуги. Потом обиженно протянул:
   - Я представил. Обманываешь меня?
   Велек не ответил, улыбнулся. Мальчишки исчезли, только колыхнулся воздух.
  
   ***
   Гилана подруге не успела ответить.
   Не у ворот был Верховный с колдунами, не в башне чинил дознание - стоял возле камня. Рядом с оторопевшими девушками. Поднял сожжённый наполовину рукав с сочащейся культёй. Нела ощутила, как невидимые пальцы сдавили её горло.
   - Вот как? Дурачила меня? Не бестелесная жертва зеркальной стены, а мерзкая соглядатайка?
   Гилана шагнула было вперёд, но словно гигантская змея прошипела, столько лютой ненависти было в голосе колдуна:
   - Не смей, служка. Я раздроблю ей позвонки прежде, чем ты успеешь что-либо подумать.
   Девушка отступила.
   Из носа Нелы, изо рта потекли тонкие струйки крови. Она словно ссыхалась на глазах: посерели и сморщились щёки, изморозью тронуло волосы.
   - Тебе удалось ослабить меня. Но я всегда побеждаю. Ступай же обратно в камень!
   Рукав колдуна чуть колыхнулся, но мощь призрачной руки швырнула девушку прямо на камень.
   В воздухе растаяли её последние слова:
   - Гилана, бой ...
   Бывшая служка вздёрнула подбородок и без всякого страха посмотрела на колдуна. Сердце ныло, будто в него вонзилась расстегнувшаяся булавка. Она ещё успеет оплакать Нелу и свою судьбу. Такой уж у неё путь - от потери к потере. А сейчас нужно принять бой. Так сказала подруга ...
   Верховный скинул капюшон. На испещрённом шрамами безносом и безгубом лице - два кипящих злобой омута.
   Девушка ощутила, как в голову вонзаются тонкие длинные клинки.
   Где же её меч? Вот он, в руке. Но почему нет сил поднять?
   Колдовское оружие словно вспарывало мозг. Гилана почувствовала, что теряет сознание.
   Пальцы разжались и выпустили рукоятку. Меч растаял, не долетев до земли.
   Глаза колдуна налились торжествующим багрянцем. Кожа на лице покрылась металлическими чешуями. Чёрная щель рта округлилась и стала похожа на кошмарную дыру.
   Боя не будет. Верховный одержит победу.
   Может, последние слова Нелы были о другом? Бой ... Бойся ...
   То ли во взорванной болью голове, то ли из сгустившегося вокруг девушки воздуха прозвучало:
   - Бойся его глаз ...
   Гилана последним волевым усилием опустила веки и заставила темноту завращаться.
   Удалось! Перед ней был коридор. Скорее, в башню, куда-нибудь, где можно перевести дух. А потом она вернётся.
   В кружащемся мраке раздалось торжествующе-коварное:
   - Поссмотри-и ссю-да-а ...
   Как же! Гилана шагнула в коридор.
   Вслед понёсся тоненький плач. Так плакал Байру на тёткиной кухне ...
   Нет, нужно вернуться. Пусть это обман, ловушка. Она не сможет оставить за спиной того, кто ей доверился. Достаточно Нелы.
   Гилану выбросило к камню.
   Перед ней стояли Байру, тётка, печальные и покорные служки. Обитатели нескольких заселённых домов.
   Девушка понимала: если она скроется и не позволит убить себя, умрут другие люди. Если погибнет, то участь городских жителей будет хуже смерти. Выхода нет.
   И вдруг заплаканный и трясущийся от ужаса мальчик произнёс:
   - Гилана, девка из камня говорит, что сейчас разрушит его изнутри. Если колдуны нас всех не отпустят.
   - Байру ... Ты слышишь Нелу? Она жива! Она вернётся!
   - Ещё девка говорит, что не вернётся. Просто сделает то, что должна. А ты знаешь.
   Колдун повёл руками, но ничего не произошло. Никто не упал бездыханным. Верховный суетливо замахал. С обезображенной морды осыпались чешуйки.
   - Верховный, она дробит камень! - прорезался голос у кого-то из свиты серых плащей.
   Поднялся шум. Кричали все: колдуны, служки и горожане.
   - Остановись! - взвыл Верховный. - Я отпускаю! Всех!
   - Он никого не отпустит, - продолжил Байру. - Ему нельзя верить. Девка говорит, чтобы ты предложила обмен: камень за его жизнь. Если ему дороги Город и источник силы, пусть убьёт себя. Не согласится - камень будет разрушен.
   Слова мальчика прозвенели в полной тишине.
   Колдуны будто отмерли и угрожающе двинулись к Верховному.
   Он зарычал от ярости, вынул из-за пазухи горсть амулетов и бросил их перед подступающими серыми плащами. Только слабые язычки пламени взвились вверх.
   - Сила ... сила исчезает ... - забормотала толпа.
   Покачнулись башни. Загрохотали вывалившиеся из кладок камни. Взревели подземные источники.
   - Верховный! Исполни свой долг! - заорали колдуны. - Или мы сами расправимся с тобой.
   - Безумцы. Она сделает то, ради чего время сохранило её. Нашей силе придёт конец. Но не Городу. Моих знаний достаточно, чтобы сохранить его. Всё будет по-прежнему.
   Теперь уже раскричалась горожане и служки. В колдунов полетели камни. Земля словно подпрыгнула: это обрушился один из домов.
   Про Гилану противники забыли. Она подбежала к Байру, схватила его в охапку.
   - Байру, спасибо тебе. Как тебе это удалось?
   - Не знаю, - шмыгая раскисшим носом, сказал ребёнок. - Просто услышал. Ты же была занята. Ты всегда занята и оставляешь меня одного.
   - Не капризничай, - ласково ответила девушка. - Беги к воротам. Видишь, какая драка: серые остались без своей силы и сейчас получат за всё. Ворота не охраняют. Беги, Байру!
   От гулкого металлического звука заложило уши.
   - Слышал? Ворота наверняка рухнули. Не медли!
   - Без тебя не побегу, - заупрямился мальчик.
   Девушка нахмурилась, и ребёнок отскочил:
   - Гилана! Ты жалишься, как оса! Сила ... у тебя осталась сила?
   - Конечно, - услышали они. - Гиланина тропа ещё кончилась. Идти и идти. Уводи с собой всех. Торопись.
   - Нела! - вскричала девушка. - Не оставляй меня!
   - Разве я могу? Мой мир далеко, в истёкшем времени. Я - никто, лишь тень.
   - Неправда! Я доберусь до заговорённой крови и дам тебе новое тело!
   - Та кровь давно стухла, - засмеялась невидимая Нела. - Заклинания больше не имеют силы.
   - Я сотворю новые. Только не покидай!
   - Прощай, Гилана. Иди своей тропой.
   - Подожди, дай подумать. Я освобожу тебя из камня.
   - Камню тоже нужна свобода. Чувствуешь? Земля дрожит, отпускает его туда, откуда когда-то прилетел. У него свой путь. Не горюй, тропинки иногда пересекаются в самых неожиданных местах.
   Девушка действительно ощущала биение земли, будто из-под булыжников рвалось наружу нечто громадное, такое, что и вообразить нельзя.
   Она бросилась бежать, крепко ухватив за руку упиравшегося Байру. Увидела тётку с обломком в руке.
   - Агила, бежим! Город сейчас рухнет. Спасайся!
   Женщина вздрогнула, услышав своё имя. Глаза полыхнули безумием. Она подбежала к дерущимся колдунам и стала их колотить.
   Гилана с ребёнком пронеслась по пляшущей мостовой. Гулко топая по красному металлу, пересекла поваленные ворота.
   Скорее, скорее! Дорога вырывалась из-под ног.
   Байру вдруг заверещал, как голодный поросёнок в хлеву:
   - Велек, Велек! Я здесь!
   По дороге, переругиваясь и тыча друг друга кулаками, шли друзья. Одежда разодрана на локтях и коленях. Лица в ссадинах. Велек бросился к брату.
   - Велек, а кто тебя так избил? Родик? - спросил, чуть успокоившись, счастливый мальчик.
   Брат конфузливо промолчал, а друг признался:
   - Мы внезапно упали.
   - Откуда? - изумился Байру.
   - Знать бы, откуда, - туманно ответил ребячий вожак.
  
  
   Там, где ещё луну назад была цветущая долина, кипела вырвавшаяся на волю Сердцевина мира, посылая в закопчённое небо столбы огня. Гора содрогалась, но заснеженная макушка по-прежнему держалась гордо и прямо. К ней шли люди, кутаясь кто во что от пронзительного холода. Лица настороженные и измученные. Между молчаливыми взрослыми сновали говорливые малыши.
   - А я не испугался, когда Город развалился.
   - Я даже видел, как он под землю провалился.
   Гилана обернулась и посмотрела вниз.
   Конец одной тропы - всегда начало другой.
  
   Часть вторая
  
   Глава первая
  
   Хранительница Эльда разбирала пахучую горку трав. Ещё светло - закатное солнце заплутало среди кряжистых дубов в Роще предков, но нужно поторопиться. Вот-вот подкрадутся сумерки, и она не сможет отличить одну травку от другой. Стара Эльда, и зрение уже не то, что раньше. Глаза видят мир другим: не бурую дубовую кору, а лица. Не стволы, а фигуры человеческие: вот одна - пахарь усталый на соху опёрся. Или другая - девица потянулась яблочко сорвать. А эта - мать бережно к сердцу ребёнка прижала. В первый раз, как затуманилось и дрогнуло всё перед глазами, испугалась было. Подумала: уж не болезнь ли какая. Потом поняла - дар от Хозяйки за вековую службу. Справедливо, ибо отдала она годы жизни, ясный взгляд, здоровое тело Благословленному краю. Близок долгожданный покой. Скоро вплетутся её руки-ветви в плотный листвяной полог над сухим и ласковым песком.
  
   Вот стебли горлянки. Нужная трава, особенно при простудах и обморожении. Нутряной жар или жидкость скверную из тела прогнать. И эта же трава может людей разлучить, навсегда отвернуть сердце от милых прежде мест. Не за ней в лес шла - за ягодой для сладких пирогов. Девкой стала её дочка, черноволосая хохотушка Ирма. Праздник будет. Но вот остановилась перед высокими сине-зелёными стеблями, увенчанными жёлтыми метёлками, да и сорвала. Будто кто-то в бок толкнул: запасай, не дожидайся нужды. Женщина перехватила шнурком пучок горлянки и всмотрелась, выискивая среди деревьев особенное. То, в котором признала Хранительницу Зельду, ушедшую к Предкам в те времена, когда она, сиротка Эльда, ещё девичьего наряда не примеряла. Под наплывами коры увидела ту, которая перед смертью вручила заботу о Крае. Так и приходит Хранительница к Зельдиному дубу, совета и благословления просит. Заметила: если под крону собранную траву положить, то в миг перед сумерками негожая завянет, а лечебная особой силой напитается.
  
   Мягкие невысокие побеги прильнули к самому стволу, словно защиты от жаркого солнца искали. На них и опустила Эльда сноп горлянки и, задумавшись, корзинку с ягодой поставила. Отошла на пять шагов и ждать стала. Недовольно шевельнулись ветви, ветерок в листьях воркотню поднял. Эльда замерла: почудился ей суровый голос умершей Хранительницы. Как девчонка, покаянно голову склонила, руки под передник спрятала.
   Тоскливо птица прокричала.
   Скрутились вечерние тени, уползли в молодую поросль - испугались чего-то.
   Мрак пал на Рощу, да такой густой, что показалось: плотный чёрный плат над миром растянули.
   И вдруг будто кто-то этот платок за углы схватил и тряханул.
   Содрогнулись и застонали дубы.
   Земля вспучилась и треснула.
   Из разломов багрянцем полыхнуло.
   Где-то далеко-далеко на тысячи голосов прокричала беда.
   Боль эхом в сердце отдалась.
   Следом тишина пришла, и была она такой страшной, что Эльда без чувств упала.
   А как глаза открыла, увидела, что мудрая вечная Роща в который раз встречает лиловый вечер, купая в нём разморённую за день листву.
   - Эх, нажалила мошка лесная, кровь в жилах забродила. Теперь отворять нужно, а то видения-мороки замучают, - решила женщина и потянулась за травой и корзинкой.
   Глядь, в плетёнке - чёрные угольки. А вялая горлянка изумрудными соками налилась, тугие стебли выпрямила.
   Эльда ворот рубахи рванула, воздух ртом хватать стала. Зловещее знамение это. Не будет сладкого пирога для дочкиного праздника.
   Ну что ж, коли так. Не поспоришь с Предками. Но в обиду дитя своё она не даст. Если до беды дело дойдёт, с самой Хозяйкой поспорит, потягается. Нужна старая Эльда Краю - пускай все за неё встанут.
   Что с корзинкой-то опоганенной делать?.. Предки всемогущие! Исчезли угли. Полна она алой ягоды, с любовью матерью для ребёнка собранной.
   Женщина подхватила поклажу и в деревню заспешила.
  
   Какие славные пироги вышли! Пышные, нежные, с глянцевитой корочкой. Старухи первыми отведали тающие во рту куски с распаренными ягодами и сказали: сладка и горяча будет Ирма, и жить ей с мужем в любви и ласке. Эльдина дочка зарделась, уткнулась матери в плечо и выкрикнула: "Не нужен мне никакой муж!" И никто не увидел, как сияют счастливой слезой серые глаза. Но, видать, старухам всё известно: заулыбались сморщенные рты, которые когда-то, давным-давно, выпалили перед гостьями эти же слова. Только соседская бабка не порадовалась, опустила платок пониже, рукой заслонилась. В прошлом году вытекла начинка из пирога на внучкином празднике. До сих пор никто не глянул на бедняжку. А Ирму-свиристелку в это же лето, поди, сговорят. Через три года шуметь на улице весёлой свадьбе.
  
   Одарили будущую невесту богато: Хранительницу уважали и побаивались. Хоть и знали, что не может Эльда ни во зло, ни для своей выгоды поколдовать, но сторожились. Мало ли чего. Ирма скакала, как бельчонок, у короба с лентами и платками. Мать показывала гостьям девичий наряд. Они обмирали и охали, разглядывая вышитые цветы: подуй ветерок, и шевельнутся лепестки, скользнут с листьев капли росы. Да, не поскупилась Эльда. Даже в избе светлее стало от бисерной россыпи да переливчатых ниток. Бабка-соседка губы поджала и глаза отвела: ох, сговорят девчонку раньше её Дежки. Будут внучке вслед шептать: неудачница, нелюбь, неумеха. Ой, да как тут на месте усидеть? Как слышать о счастливой доле чужого ребёнка и знать, что свой обречён? Старуха за спины товарок спряталась, а потом незаметно выскользнула.
  
   В девичий наряд облачали в баньке. До этого Ирма, похожая на шуструю стремительную ласточку, три дня всё мыла и скоблила. Останься какая-нибудь грязинка - будет судьба сорная: с бедами да болезнями. С песнями снята детская рубашонка и передничек. Из семи шаек девица облита настоями трав.
   Мамонька на колени опустилась, в сапожки из мягкой кожи дочку обула: пусть жизненная дорога длинной будет.
   Старшая женщина на селе рубашку кружевную, что речная пена, набросила: будь нежна и любима.
   А за ней остальные гостьи подошли: верхняя рубаха, тёплая, шерстяная, - пускай твой дом не остывает; кафтан, цветами изукрашенный, - да не переведётся добро; кушак, строченный золотыми и серебряными нитями, - для чрева плодоносящего. И связки монист и оберегов - здорова будь!
   Осталось только в косу ленту вплести. Их в коробе множество - со всех сёл и даже из городища. Сколько парней неженатых, столько и лент. Должна девка не глядя одну вытянуть - судьбу свою.
   Эльда сердито оглянулась: где соседка с дарами?
   А запыхавшаяся бабка уже берестяной ящичек протянула: вот, выбирай, Ирма, свою судьбу.
   Девушка дрожащие пальцы под узорчатую крышку запустила и замерла. С чьего двора лента?
   Женщины тесно обступили, задышали в уши, носы чуть ли не к ящичку сунули...
   Ах! Какая удача, какое счастье!
   Ирма глаза открыла: в руке змеился алый шёлк с позументами. Нарут ... Красивый и наглый сын ювелира из городища.
   Эльда прищурилась и задумалась, вспомнить попыталась - вроде не присылали ленту родители беспутного парня. Куда такому жениться ... В прошлом году хотели было окрутить сына, так он из дома сбежал и три дня на Ледащем болоте отсиживался.
   А соседка бочком, бочком - из баньки прочь. Поменяла она шёлковые тряпочки. Дежкино горюшко дочке Хранительницы подбросила.
  
   На берегу стол от угощения ломился. Всё село собралось посмотреть, как Ирма детство провожает.
   Бросила она снятую в баньке одежонку в Волчий ручей. И поплыли серые холстинки к Крайнему морю.
   Поклонилась новая невеста честному народу. Будет она прилежной да трудолюбивой, деток родит-воспитает. А кому - так сейчас все узнают. Объявиться перед всеми должен хозяин ленты и будущий муж.
   Гости из городища особняком держались. Первый раз они на девичьем празднике - почтение Хранительнице оказать. Когда полыхнул в чёрной косе алый шёлк, ювелир и его жена изумлённо переглянулись. Но волю Предков не оспоришь. Да и зачем? Честь это неслыханная - с Хранительницей породниться. Глядишь, остепенится за три года их чадо. Свадьбы дожидаючись, может, холостяцкие чудачества позабудет. Ну что это такое - уже три раза должен был на правёж за непочтение к людям идти. Три раза ювелир мошну развязывал и откупался от обиженных. Но Предкам серебра не предложишь, они другую мзду потребуют. А у них ещё три дочери ...
  
   Вытолкнул ювелир сына из толпы. Парень словно себя не помнил, чуть не упал, на ясноокую зарумянившуюся Ирму глядя. Люба, ой люба ему девка. Рядом с такой всё позабудется: и проказы с друзьями, и вылазки в дом знакомой вдовушки, и странные ночи на Ледащем болоте. Сунул руку за пазуху - за подарком - и даже тяжёлый мешочек не сразу нащупал, так разволновался. А суженая скромно глаза опустила - густейшие ресницы страстные тени на миндальную свежесть щёк бросили. Зато разулыбались до ушей по-детски пухлые губы.
  
   Подружки налетели - поздравлять. А Эльда так и не перестала хмуриться. Словно заёмным, ненастоящим праздник был. Вспомнилось видение в Роще. И почудился исполинский чёрный платок, который накрыл и Ручей, и людный берег, и заливистое дочкино торжество ...
  
   Дежка из шумливой толкотни выбралась. Не про неё общая радость. Даже сейчас, когда всё веселятся, за шею маленькая сестрёнка уцепилась, тычет скользким носом в щёку, лысоватой макушкой праздник заслоняет. Подняться на мост через ручей да с шаткой высоты на гуляние полюбоваться ...
  
   Эльду будто вязальной спицей под сердце кольнуло. Хотела же кровь себе отворить, избавиться от лихоманки из-за укусов лесной мошки. Нет, захлопоталась ... Терпи теперь, майся тревогой да мороком. Может, и обойдётся всё. Вон, девичий хохот всех вокруг смеяться заставил: и вечно хмурый ворчливый ручей, и угрюмый от одиночества лес, и селян, и холодно-надменных гостей из городища. Обвела взглядом звонкое разноцветье и повернулась ... Рванулся крик, да застрял в горле от внезапной судороги.
  
   Дежкина сестрёнка потянулась к игручей радуге в водяных брызгах. А девушка на парочку - Ирму да Нарута - засмотрелась. Задумали, видно, сговорённые под шумок улизнуть да поближе познакомиться. Проворонила Дежка малышку-непоседу: вывернулось дитя из рук. И лёгким пёрышком на бурливые воды скользнуло. Какой-то миг белела головёнка в густой синеве волны, а потом скрылась. Сестра бросилась грудью на низкие перильца, забилась, закричала. Да толку-то. Никто её не услышал.
  
   Эльдино оцепенение в клочья разлетелось. Побежала вдоль берега. Помчалась, полетела. Только бы успеть. Горе-Хранительница. О своём в последнее время душа болела - вот и расплата за отступничество подоспела. Чем угодно, но только не детской жизнью готова она за ошибку ответить.
   На бегу в Дежку-разяву, как стрелой из лука, мыслью ударила:
   - Спускайся скорей, у Ручья дитя отбивать будем.
   Зол и жаден младший брат величавой Реки. Не упустит добычи. Но и Эльду не зря Хранительницей кличут.
   Недалеко от пышногривых порогов остановилась. Распустила кушак, повязку стянула. Отхватила кинжалом край рубахи и прядь седых волос. Повела руками, и вспыхнул на песке огненный круг.
   Дежка притащилась, ноги волоча. Ну что это за девка - ни ума, ни проворства.
   - В круг ступай. Чего глаза вытаращила?
   Девушка даже слова вымолвить не смогла - горе и вина дыхание сбили.
   Эльда тем же кинжалом по руке её полоснула.
   Хлынула молодая алая кровь на песчаную охру.
   Побледнела девка, но вытерпела, не вскрикнула.
   - Мониста и обереги сымай. Серьги не забудь. Чтоб ни крошки металла на тебе не было.
   Руками разорвала Дежкину рубаху, выпростала девичью гладкую плоть из одежды.
   Затряслась несчастная, кожа синеватой сыпью пошла.
   - Лепи из кровавого песка фигурку. Быстро!
   Девка на колени опустилась, начала суетливо обминать липкую песчаную кашу.
   Эльда и свои украшения сняла, увязала всё вместе, между делом вырвав курчавый локон с Дежкиного затылка. Это плата за обращение к Хозяйке.
   - Теперь в воду ступай. Иди, пока с головой не скроешься. Не бойся, не утопнешь. Но помучаешься, этого не избежать. Выдюжишь - с сестрой вернёшься. Назад повернёшь - некого будет в Роще Предков похоронить. Не отдаст Ручей тело. А тебе к воде путь навсегда станет заказан. Иди ...
   Девушка с кровавым комом в руках покорно пошла к Ручью. Вскоре скрылась в разгневанной волне русая макушка.
   Эльда взмахом руки пылающий круг в один костёр собрала. Кинула в пламя дань за колдовство. Стала ждать.
   А как иссякло пламя, спаяв костровище в мутную лепёшку, из воды Дежка показалась. Вышла с малышкой на руках.
  
   Всю ночь Хранительница возле ребёнка просидела, отпаивала горлянкой. Вот и пригодилась трава-то, благословленная Зельдиным дубом. Быстро отступал ледяной холод, которым пропиталось тельце; уходило мёртвое безвоздушье из груди. На миг лишь глаза прикрыла - морок тут как тут. Привиделась Хозяйка:
   - Отдай дитя ...
   - Не могу. Моя вина - отвлеклась, не уследила.
   - Так нужно было. Это плата за зло.
   - Чьё зло?
   Эльда очнулась и достала ещё горсть горлянки. Рассвет скоро - тот самый миг, когда болезнь вернуться может.
  
   А сероглазую Ирму где-то всю ночь носило. И спросить не у кого, разве что у яблонь в саду или лесной опушки.
  
   ***
   Щедрые утренние росы омывали Благословленный Край, вздымались туманом у подножия Горы, ластились прозрачной поволокой к суровому Волчьему Ручью. Счастливый Нарут шагал домой. Щурился на слепящие снега вершины, потягивался так, что праздничная рубаха трещала. Хороша сговорённая девица. Такая красивая, что глаза слепнут. Весёлая. И поёт заливисто. Очень хотелось кушак на тонюсенькой девичьей талии развязать, да нельзя - сразу убьют. Три года ждать нужно, пока дозреет Ирма, руки-прутики округлятся и смогут и кадушку с водой поднять, и мужа крепко к сердцу прижать. Задрожит, заколыхается при движении спелая грудь ... Наруту впору к вдовушкиному дому бежать от своих мыслей. Но не побежит. Жених он теперь сговорённый. Звенела радость в молодецком сердце, кружилась голова в любовной одури. Пока обочь Ледащее болото не показалось.
  
   Год назад он воспротивился отцовской воле, удрал туда, где точно икать не будут - на проклятое болото. Изумительно красиво было оно - сияющие огромные цветы среди переливчатой травяной зелени. Сапфировые островки чистейшей воды, над ними - занавес лунного тумана. Алмазные сполохи бродячих огоньков. Он сын ювелира, смысл и цену игры красок понимал. Но вокруг болота - мёртвый лес. Даже дичь дальше сухих верхушек не летала. А он пробрался к самому зыбкому месту и между тремя бархатными кочками, как на трон, уселся. Покачивалась исполинская колыбель, и то ли грезил он, то ли в мыслях плутал. Потом батюшка объяснил Наруту, что его чудные видения - отравление болотным воздухом.
  
   - О чём думаешь, Нарут? - хрустально звеня, спросил звёздный хор.
   - Не хочу домой возвращаться. Надоело всё ...
   - Надоело - не возвращайся ... - вкрадчиво прошептали венчики цветов.
   - Искать же пойдут. От батюшки не скроешься.
   - Спрячься ... - выдохнула маслянистая гладь воды и пошла морщинами, будто сочувственно принахмурилась.
   - Эх, было бы где спрятаться, и думать бы не стал.
   - К Хозяйке обратись, - просвистел ночной ветер-смутьян. - Здесь она ...
   Почувствовал юноша, что невидимые ладони ласково касаются кудрей, а жаркие губы пьют его дыхание.
  
  
   Глава вторая
  
   Ирма и Дежка короба, полные грибков, домой несли. Весело мяли цепенеющую осеннюю траву высокие кожаные сапоги. Хоть и устали девушки, но хохотали на весь лес. А он осыпал счастливую юность золотыми монетами, подхватывал звонкие голоса и прятал в высоких кронах. Вот и ключик среди позеленелой бронзы валунов. Отдохнуть можно. Достали домашние подорожники: коврижки да яблоки. Выбрали, которые порумянее, медовую корочку со сладкого хлеба отломили. Духам угощение. Спасибо за лесную удачу, за лёгкую дорогу, за душистую холодную водицу!
  
   - Ирма, тебе Нарут люб? - спросила подружка. Голос лёгкий и беспечный, а вот глаза печальные.
   - Мне никто не люб! - что-то слишком быстро ответила девушка. Стала яблоко разглядывать, показывая, что нет ничего важнее, с какой стороны в блестящий налитой плод острые белые зубы вонзить.
   - Говорили, что испортил его болотный воздух, - осторожно начала Дежка.
   - И не надоело тебе дурёх слушать? - отчего-то обозлилась Ирма. - Хуже старухи. Нужно узнать свежие сплетни - у Дежки спросите.
   - Ты же подруга мне ... - в голосе девушки зазвенели слёзы. - Кабы сговор только счастье сулил, стала бы я о тебе переживать.
   - Нечего переживать, - Ирма хрупнула яблоком, помолчала и застенчиво добавила: - Хорошо всё у нас. Куда ни посмотрю - Нарут перед глазами. Вчера бусы лазурные подарил. Носи, говорит, сердечко моё ...
   Дежка завистливо вздохнула, но потом с заботливой опаской сказала:
   - Ты бы свою мать поворожить попросила ... Правда, болтают много о нём.
   - Мамоньке до нашей любви что снега на вершине Горы, - обидчиво ответила девушка. - Живи, дочка, радуйся ... Только это и услышала.
   - Так, стало быть, ты спрашивала её о Наруте? - оживилась Дежка. - Значит, сама чуешь ...
   - Да что я чуять-то должна? - повысила голос Ирма. - Почему вокруг да около ходишь? Говори прямо, в чём дело. Ну же!
   - Хозяйкин избранник он ...
   - Хо-о-озяйкин? - потрясённо протянула Нарутова невеста. - Хозяйкин, значит. Уж не сама ли она это тебе сказала?
   Девушка сердито толкнула ногой короб с грибами. Кувыркнулись чрез край крепенькие шляпки, рассыпались по траве. Так и Ирмино хорошее настроение рассыпалось, обидчивым удивлением на душу легло.
   - Хочешь - верь, хочешь - нет, - зачастила Дежка. - Только в прошлом году поссорился он с отцом, на Ледащее болото убежал. Там и нашли его. Работник ювелира первый увидел, что Нарут с девкой среди топи целуется. Она вся сверкала, как монисто. Вскрикнул тот работник, девка прозрачной стала и исчезла. Нарут как помешанный три дня был, еле выходили. Назад его поволокли - ядовитая ящерица откуда ни возьмись выскочила. И прямо на грудь к мужику, который парня тащил. Твоя мать ему зелье готовила и отчитывала. Но не спасла. Сказала, что это Хозяйкин гнев.
   - Дурацкие выдумки. Зачем Нарут Хозяйке? Она же старая, как Гора-защитница ... Как весь Благословленный край. Почему мне лента со двора ювелира досталась? Почему не Хозяйке? Эй, Хозяйка, попробуй, сними с меня ленту-то!
   Девушка захохотала, но не весело и беззаботно, а яростно, сверкая серыми глазами, рассерженно багровея.
   Дежка испуганно за грудь схватилась, да нет амулетов, отдала она их за спасение сестры. Взмолилась:
   - Ирма, перестань! Тебе хорошо, твоя мать - Хранительница. Защитит. А мне каково? И так уж ...
   Подруга и сама испугалась. Склонила голову, повинилась. Примет ли Край её покаяние? Мамонька-то веником разок-другой огреет, это точно. Но отчитает нечаянную беду. На минуту Ирма забыла о цене слова, расчувствовалась. Больше не будет.
   Загомонили вдруг листья, ветер травяные пожелтелые вихры взъерошил.
   Солнце будто тучей румяный бок прикрыло.
   Зябко стало.
  
   - Ой, Дежка! Смотри, какой ореховый куст!
   Подружка недоумённо вытаращилась на лещину:
   - Откуда он взялся? Не было здесь никакого куста. Сколько раз ходили ... Не за три же дня вырос?
   - Какие орехи-то! Крупные, словно яйца перепелиные. Давай пособираем. Твоей сестрёнке на радость.
   - Лучше не подходить к нему. Не бывает такого, чтоб за несколько дней куст вырос, зацвёл и заплодоносил. Да ещё чтоб орехи вызрели. Идём, Ирма, домой идём ...
  
   А из-за бархатистой с сизым налётом листвы, из-за размашистых веток с ореховыми розетками вышла незнакомая девка. Разодетая, куда там щеголихам из городища. Тонкая в поясе, что трёхлетний стволик черёмуховый. И белокожая, как снежная кукла, которую ребятишки зимой лепят. Из-под рыжих кудряшек задиристо смотрели разные по цвету глаза - синий и золотисто-карий. Красивая девка, одногодка им, но отчего так страшно-то? Холодные мурашки по коже забегали, а потом колотун напал. Открылся девкин яркий роток, и загрохотал в небе дикий смех. С ужасом девушки узнали голос Ирмы. При ясном солнце и одиноком облачке ревело, надрывалось в хрустальной синеве:
   - Эй, Хозяйка, попробуй, сними с меня ленту-то!
   И эхо швыряло раскаты над пригнувшимися макушками деревьев.
  
   Подруги на колени упали, закрыли уши руками, газа зажмурили. А как стихли вопли - никого у ключика лесного уже не было. Исчез и ореховый куст. Ветер зло обрывал лиственное золото, выстилал багрянцем тропинку. Короба на заплечные ремни и - скорей, скорей домой. А вслед уже летели косые струи сердитого осеннего дождя.
  
   В избе темно, как поздним вечером. Мамоньку опять где-то носило. Ирма с неудовольствием подошла к дровам возле печки. Вот досада-то. У Эльды полешки вспыхивали сразу, как только в натруженный чёрный зев ложились. А теперь вот с кресалом да лучиной возиться надо. Так и есть - дыму полно, а огня нет.
   - Фу-у ... - девушка ладошками замахала. Потом всмотрелась в сизые крендели и ленточки.
   Ой, будто стол свадебный ... С блюдами широкими, братинами высокими. А цветов-то, цветов ...
   И вдруг исчезло всё. Дым густым туманом обернулся. А туман - лесом дремучим.
   И выходит из леса зверь-чудище. Поднимается на задние лапы, вот-вот бросится.
   Замерло сердце, потом стукнуло два раза. И меж ударами Ирма увидела: не зверь, старуха косматая к ней тянется.
   А горло меж тем так сдавило, что ни вздохнуть, ни выдохнуть.
   Вцепилась девушка в плотные серые ленты, что перехватили шею под подбородком, да где там разорвать удавку ...
   Ирма на пол в задымленной избе опустилась. Обмякли, раскинулись руки, изо рта тоненькая струйка крови побежала.
  
   Открылась дверь, шум дождя и стылый ветер впустила. Зашла усталая Эльда и ахнула. Бросилась к дочери, по щекам нашлёпала. Девушка открыла невидящие глаза. Хотела было мать зашуметь на неумеху, отругать раззяву, но тёмные пятна на шее заметила. Нахмурилась так, что брови глаза закрыли, ничего не сказала. Зашуршала связками сухой травы, что висели над печкой. В горшок несколько щепоток бросила. Печь сама собой затопилась. Поплыл по избе запах болотной тины. А может, это всё Ирме показалось.
  
   Девушка, выплёвывая листочки и распаренные стебельки - цедить зелье было некогда, - рассказала матери и о встрече в лесу, и о дыме-убийце. Разъярённая Эльда руку к испуганной виноватой мордашке поднесла:
   - Эх, намотать бы твою косу, дочь, да отходить пониже спины хворостиной ... В Благословленном краю живёшь, где словом нарекают детей и славят Предков. Пустопорожнего обронить нельзя, а ты Хозяйку поносить взялась. Поделом вам, страх-то на пользу, коли ума нет. А вот дым ... Выясню, что с дымом-то ... Спи!
   Эльда дунула в зарёванное лицо, и девушка тотчас уснула.
  
   Из растрёпанной косы прядка выбилась и к губам прилипла.
   Проснулась Ирма. Тихо в избе. Свет какой-то странный. Будто под водой она: глаза видят, но всё расплывается. Может, сон такой?
   В одной рубашке, простоволосая, Эльда посредь избы стоит.
   На столе - плошка, кувшин с молоком. Тлеет вощаной огарочек.
   Проморгалась девушка и чуть не вскрикнула.
   Напротив матери избяной угол скособочился, а в нём - скорченная мохнатая тень.
   - Ты что же хозяйское дитя не бережёшь?
   Задёргалась тень, вроде как лапами замахала.
   - Отвечай Хранительнице: кто мою дочь убить хотел?
   Вздыбилась чернота и опала, растеклась по дощатому полу, уползла в свой угол.
   Вздохнула Эльда, подошла к столу, налила в плошку молока и поставила туда, где миг назад колыхалась тень.
  
   Девушка от страха вспотела, но заметила: полыхают красным материнские глаза. В первый раз увидела такой Хранительницу. Не суровой, но доброй, а жуткой и невероятно опасной. И поклялась держаться в стороне от Эльдиных дел. Когда мать уснула за занавеской, Ирма долго размышляла: что за тень в родной избе живёт?.. Однажды женщина с другой улицы пожаловалась, что в бане кто-то шкодит: то за волосы дёрнет, то шайки спутает. Холодной водой ошпарит, а в горячую льдинок напустит. Эльда с ней в баню сходила. На дочкин вопрос ответила: выдумки сварливой неласковой бабёнки. Пошутил кто-то из домашних. А ещё сама Ирма заметила: стерегли её. Маленькая была, неуклюжая, захотела каши. Полезла с ложкой к горшку на печке, а он опрокинулся. Ни капли на неё не упало. Или в подпол однажды чуть не свалилась. Удержал кто-то за рубашонку. Засыпая, девушка некстати почему-то подумала: эх, скорее бы кончился срок сговора. Войти законной женой и хозяйкой в дом Нарута, да и забыть про всё.
  
   Эльда не спала, без сна лежала. Слушала дочкино посапывание и размышляла: за последнее время в который раз она сталкивается с Хозяйкой. Сначала сплетни о Наруте, женихе сговорённом. Странный и непутёвый парень. Как Предки могли такой выбор допустить? Знака даже не дали, что сын ювелира - судьба её кровиночки. Потом видение у постели спасённой малышки. И вот теперь - упреждённое несчастье с Ирмой.
  
   Хозяйка ... Непостижимое, древнее и вечно молодое божество. Порождение Огня и Воды. Посредница между стихиями и людьми. Повелительница духов земных, водных и небесных. И сколько же в ней от человека: любит и страдает, защищает и мстит. Только она поможет своей правой руке - Хранительнице, которая чтит законы и всех этому учит. Поклониться Хозяйке нужно, ибо что-то неправильно пошло. Перепуталось всё в мире.
  
   Эльда поднялась, неслышно двигаясь, оделась. Прихватила из укладки под лавкой свёрточек - поклонные дары. Выскользнула из избы.
  
   Рыдала от ветра, захлёбывалась дождём ненастная ночь. Эльда быстро шла в темноту по ведомой ей одной тропинке.
  
   У Волчьего Ручья непогода словно запнулась и остановилась. Дождь не пускал пузыри по чёрной воде, не рвал в остервенении верхушки кустов ветер. Сияла луна. Мерцал голубовато-зелёными искрами куст лещины. Около него покачивалась не осенняя, пожухлая и подвяленная морозом трава, а по-летнему сочные, лоснящиеся стебли. Эльда положила под куст свёрток, отошла, в землю уставилась. Тишина ... Потом прозвучал какой-то шелестящий голос:
   - Будь жива и здорова, Хранительница ...
   - Слава тебе, Хозяйка. Благословленному Краю слава.
   - Какая нужда привела тебя сюда? Говори, недосуг мне ...
   - Прости за грех, о своём спросить хочу.
   Вздохнуло, тревожно задрожало лунное марево:
   - Нет у нас своего, Хранительница. Такова наша участь ... Всё же спрашивай ...
   - Не понимаю выбора Предков для своей дочери. Не вижу в Наруте её судьбы. Не хочу гибели своего ребёнка.
   Тихо, со сдержанными громовыми раскатами прозвучало:
   - Не Предки сделали выбор. Это ошибка глупого, слабого человека. Бывает, что от трещины тоньше волоса запруда на Реке рушится. А ничтожное губит великое. Не могу всего сказать. Нарут не для твоей дочери. Будет умна так же, как ты, выживет. Нет - сама знаешь.
   Эльда на колени упала:
   - Что мне сделать? Как своё дитя спасти?
   Грянуло сурово с вышины:
   - Не ползай, не стирай колен. Ты Хранительница. Закон знаешь? Не потеряв, не обретёшь. Почему у Ручья его добычу отняла? Мне отказала?
   - Моя промашка ... не доглядела ... Маленькая Асута ни в чём не виновата ...
   - Не было твоих недосмотра и провинности. И не всё тебе знать дозволено.
   Холодной стеной перед глазами Эльды хлынул ливень. За миг промокла до нитки. Ушла Хозяйка.
   И Хранительница домой поплелась.
  
   Утром дочку допросила. Пересказала Ирма вчерашнюю историю, но недоверчиво, с опаской на мать посмотрела:
   - Зачем Хозяйке мой Нарут?
   Не ответила Эльда сразу. Долго о чём-то размышляла. Потом отёрла лицо платком, с наигранной весёлостью девушке сказала:
   - Не переживай. Не Хозяйка, а твоя подруга Дежка по Наруту вздыхает. Не присылали в этот год его родители ленту. А вот прошлый - было дело. Дежка тогда пирогами угощала. Потекла начинка-то. Не дошло дело до выбора доли. Вот только не пойму, как Нарутов подарок в твоём коробе оказался. Живи и будь счастлива, дочка.
   Ирма воспряла духом и, мотнув чёрной косой, убежала.
   Хранительница, ей вслед глядя, подумала:
   Эх, скорее бы срок сговора закончился, да стала мужней женой непоседа Ирма.
  
   ***
   Дежка у печки вчерашние грибы чистила. Падали на затёртую холстинку почерневшие кусочки шляпок да лесной мусор. Вот если б можно было так и свою судьбу от всего негожего очистить. Так нет, терпи, Дежка, страдай. Мучайся от чужой удачи. И за что это ей? Рядом сестрёнка норовит утянуть грибок в рот. Мать к соседке ушла общую пряжу мыть, бабка за занавеской грудным кашлем мается. Вся её семья. Отец-то три года назад на Реке сгинул. Тяжко, тоскливо ... Запеть попробовала - малышка стала повизгивать, всё испортила. Потянула сестру за передник:
   на руки возьми, покачай. Ой, как всё надоело ...
  
   Затрещали дрова в печке. Темно - по оконному стеклу дождевые потоки слезятся.
   Рыжая кошка, тревожно прижав уши, прошла.
   - Кис-кис, - запищала сестрёнка.
   - Шишка, Шишка, - позвала девушка. Может, отвлечётся дитя на кошку и мешать, путаться под руками не станет.
   Но Шишка возле двери остановилась. Выгнула спину горбом, хвост распушила. Мявкнула утробно. Пролетела рыжей искрой по избе - спряталась где-то.
   Сумеречно в избе и на душе, неспокойно.
   Асута замолчала, удивлённо на дверь посмотрела.
   Протянула кому-то невидимому грибок:
   - На-на-на ...
   Насупилась, губы горестной подковой распустила. Заревела.
   Боится чужих, бедолага. После Ручья еле выходили ребёнка, никак в себя не придёт.
   Чужих? А вправду, словно кто чужой в избе. Холодом болотным потянуло.
   Какая-то тень к бабкиному углу скользнула.
   Дежка к грибам наклонилась, быстро-быстро руки замелькали. Сделать работу да с сестрёнкой к подруге в гости сходить. Но через миг нож из ослабевших пальцев вывалился: заговорила с кем-то бабка ...
   - Кто тут?.. А, это ты ...
   - Ничего не знаю ... Не видела ленту ...
   - Помилосердствуй ... без отца внучки растут ... Кто, если не я, заступится?..
   - Прости, прости меня ...
   Застонала бабка, потом захрипела.
   Стихло всё.
   Дежка подождала немного, выпрямила задеревеневшую спину. Взяла на руки ребёнка, замершего с широко открытыми глазами, на лавку бочком положила. Укрыла тёплым платком.
   Только потом к бабке подошла.
   Мертва старуха. Вцепились в горло синие пальцы, чёрный язык вывалился.
  
   Глава третья
  
   Хранительница Эльда привела к ювелиру молодого кузнеца. Рыжие кудри на макушке смахивали пыль с потолка мастерской. На широченных плечах едва не трещала по швам праздничная рубаха. Громадные кулаки скромно прятались под кожаным фартуком, который ковали никогда не снимали. Здоровенный детина, отец двух мальчишек. А глаза, синие, как весенняя лужа, с детским восторгом бегали по прилавку с узорными кубками. Изумлённо приоткрылся румяный рот под мужицкими пышными усами. Поздороваться бедолага забыл.
  
   Эльда глянула на него, хмыкнула, сама обратилась к мастеру:
   - Будь здоров, Данор.
   - Слава тебе, Хранительница, - поклонился ювелир. Улыбнулся чуть шире, чем требовали приличия. Родственники они по сговору. Через два лета примет его новый дом, самый большой в городище, Эльдину дочку. Данор предвкушал, какими почестями и выгодой обернётся новое родство для его промысла. Ничего, что бедна Эльда и за дочерью ничего почти не даст. Хранителям не положено добро копить. Чтобы соблазну и пристрастности не было. Власть всё с лихвой окупит. Да и сына Нарута не узнать. В мастерской стал дневать и ночевать. Завтра на ярмарку свои первые изделия понесёт.
  
   - Прежний кузнец от дел отошёл, стар стал. Нужен нагрудный знак из серебра и ключи от кузни.
   - Конечно, Хранительница. Всё сделаю за три дня.
   Ювелир посмотрел на будущего помощника Эльды. Огневолосый великан рассматривал причудливые узоры и россыпи зерни на ведерном кубке. Одной рукой мял покрасневшее ухо, большой палец другой сунул в рот. Данор приблизился к Хранительнице и сказал тихо-тихо:
   - Молод ещё. Справится ли? Посмотри - дитя дитёй.
   - Справится. Испытано, - твёрдо и недовольно ответила Эльда. Никто не смел сомневаться в её решении. Что-то много на себя этот Данор берёт.
   Кузнец прошёл дальше и увидел огромные блюда из странного металла. Восхищённо цокнул. Повернулся к ювелиру и спросил:
   - Из-за Горы привозили руду? Смешать красную и жёлтую да выплавить металл - хорошая посуда и другая утварь получится. Дешевле серебра, но по красоте не уступит. И крепче той, что странники привозят.
   Данор не сразу нашёлся, что ответить - на него с деловитым прищуром смотрели не глупые синие блюдца, а толковые, знающие глаза настоящего мастера. И вправду, если породнить металлы, изделия крепче. Кивнул и подумал: "Справится".
  
   Кузнец в Благословленном краю - особый человек. День и ночь пылает в горне пламя, которое рождено в Сердцевине мира. Жив огонь - живо и село, городище. На новом месте, прежде чем сложить собственные очаги, люди строят кузню и идут на поклон к соседям - за священным огнём. Ковали считаются отличными костоправами, защищают от козней расшалившихся духов. Как знак особого положения, сияет на груди серебряный горн, а на поясе - ключи от кузни. Когда отходит кузнец от дел, они чернеют и пылью рассыпаются.
   - Я пойду, Данор, - сказала Эльда. - На гостином дворе странники опять помирают. В их краях эта болезнь Серая немощь зовётся. Мнится мне, насланная она. Тамошний Город как паук, который своих жертв не отпускает.
   Ювелир и кузнец поклонились Хранительнице.
  
   В раздумьях Эльда не заметила, как добралась до длинной низкой избы, полной народу - завтра ярмарка. Прошла по узкому коридору, не глядя на постоянно кланявшегося хозяина. Потом нахмурилась:
   - Где больные?
   - Больные? А, странники ... В пристройке они. Сами понимаете, Хранительница, опасно это - вместе со всеми больных селить ... Вдруг зараза перекинется ...
   Эльда вышла, не дослушав.
   В пристройке на низких лежанках лежали измождённые тела.
   - Хорошо, что не на полу, - сердито подумала Эльда.
   По серым от бескровья лицам тёк пот. Хрипло сипело дыхание под тяжело поднимавшимися рёбрами. Сливовые губы обнажили чёрный налёт на дёснах. Не жильцы, сразу видно. Не вытянуть их, как ни старайся. Узнать бы, отчего косит мор пришлых из-за Горы людей. Хранительница достала из потайного кармана отполированную пластину и склянку с тёмной маслянистой жидкостью. Сняла немного налёта с дёсен самого молодого странника, положила на пластину и капнула воняющей лесными клопами жижи. Вверх взметнулась струйка дыма, раскрылась веером и зависла в духоте маленькой пристройки. Хозяин гостиного двора чуть приоткрыл дверь, сунул в щель любопытный нос, тихонько охнул и захлопнул створку. Посреди комнаты возвышалась гигантская чёрная тень.
  
   Когда Хранительница вышла, на ней лица не было. Никто не посмел расспросить. Она приказала убрать тела и отправилась за кузнецом. Домой, скорей домой. Как хорошо, что в Благословленном Краю нет места бесчеловечной жестокости!
  
   ***
   Ярмарка. Яркое, пышное многоцветье и лихое многозвучье при встрече лета и осени. Шум, смех, жаркие споры. Радостная похвальба и хозяйственные заботы. Нарут пришёл в палатку, едва рассвело. Как же - первый торговый день. Совсем загонял работников: то это ему не так, то другое. Они только посмеивались, выполняя нелепые поручения. Юноша сел возле прилавка, устав от волнения. На миг глаза смежил. А открыл - радужные круги пошли. Застучало сердце: первая покупательница.
  
   Рыженькая девушка, тоненькая, того и гляди - переломится в талии, стянутой плетёным ремешком. Сочные щёки солнце да ветер расцеловали, так и пылают румянцем. Чистые и ясные глаза, трогательные от неправильности: один голубой, другой - карий с золотыми искрами. Глянул Нарут на застенчиво подобранные губки, и вспомнилась малина, полуденными лучами освещённая. Откуда незнакомка? Нарут всех девок в Городище и окрестных сёлах знал. Не на прилавок красавица смотрела, в глаза, вернее, в самое Нарутово сердце, которое уже не билось, а трепетало.
  
   Девушка насмешливо спросила:
   - Что предложишь, купец?
   Нарут ком в горле проглотить не смог и промычал что-то.
   - Фибулу бы мне на плащ, - красавица вытащила из-за пазухи кафтана, ревниво и плотно охватывавшего её фигуру, сломанную застёжку.
   Юноша попятился: вещица была сделана в форме болотного цветка. Стебель усыпан крохотными изумрудами, на нём красовался венчик из ослепительно сиявшего металла. Сразу повеяло незабываемым сладким и печальным ароматом. Средь бела дня закачались сполохи лунного тумана, сверкнули звёзды. Послышались его собственные слова:
   - Люба ты мне. Хочу быть с тобою ...
   Жар к щекам прихлынул, задышал Нарут часто. Обрёл голос и спросил:
   - Кто же сломал такую красоту?
   Хотел в руки фибулу взять, но не посмел.
   - Ты ... - прозвенело в ответ.
   Юноша поднял глаза от маленького созвездия среди грубоватых поделок на прилавке: пуста палатка. В углах перливчатый туман таял. Рванул ветер входную занавеску, принёс, как далёкую музыку, чудный голос:
   - Приходи вечером к Медвежьему Ручью ...
   Нарут долго в себя прийти не мог. Не разлядел толком свою первую покупательницу, а мир от него точно закрыли рыженькие, словно кисточкой выведенные брови, разноцветные глаза, не знавшая солнца белоснежная шея. Сжал крепко в руке застёжку и не заметил, что пальцы красны от крови.
  
   Поранился, сынок? - раздалось над ухом.
   Нарут не ответил. Обмякла рука, фибула на прилавок упала.
   - Что?!!
   Отец застонал, как от сильной боли, потом разъярился:
   - Откуда это у тебя? Откуда?!! Отвечай, поганец!
   Обидно и больно, как в детстве, рванули плечо жёсткие, сильные руки мастера.
   - Я ... девушка ... незнакомка ... сломалась фибула ... - замямлил юноша, потом очнулся, на отца взглянул. От яростных глаз отшатнулся. Голос пресёкся от обиды: - Ты, батюшка, думаешь ... думаешь, я украл?..
   - Такое не украдёшь ... А украдёшь, так далеко не унесёшь. Подарок?
   Юноша виновато пожал плечами:
   - Не знаю ... Она сказала, что я застёжку сломал ... Велела к Медвежьему Ручью прийти ...
   Нарут ожидал раскатов отцовского гнева, крепкого подзатыльника.
   Старый ювелир закрыл ладонями лицо, отчаянно всхлипнул.
  
   В новом бревенчатом доме прохлада и сумрак. Отгородились окна плотными занавесками от жаркого по-летнему солнца и ярмарочного веселья. О крашенные по причуде хозяина стены весь день бились причитания. В спаленке матери всё пропахло едким сердечным отваром. В девичнике среди массивных сундуков с приданым сидели зарёванные сестры. Рядом валялось позабытое рукоделье. Из кухни, из закутка для слуг - отовсюду плач слышался: Нарут отеческий кров покидает. А в мастерской юноша тёр кулаками глаза: нелегко было сыну видеть, как по-стариковски тряслись руки мастера. Пытался отец удержать рыданья, сжимал губы, да не смог:
   - О нас с матерью не думаешь, вспомни Ирму свою. Дочка Хранительницы - не старая шапка, которую на новую сменить не жалко.
   - Не могу, батюшка, - глотая слёзы, отвечал Нарут. - Стоит рыжая перед глазами, улыбается, зовёт ... Нет жизни без неё ...
   - Послушай, сын ... - отчаянно молил ювелир. - Не девка это тебя завлекла, Хозяйка. Пойдёшь за ней - сгинешь! Смертоносна её любовь. Не человек она ...
   - Батюшка, помоги! Помоги мне забыть её! Нет, не надо ... я сам сегодня к ручью пойду, сам всё скажу ... Родителей не на кого оставить. Невеста сговорённая у меня есть ... Какая невеста?.. Нет вроде никого ... - нахмурил густые брови Нарут. Потёр виски, что-то важное вспомнить попытался.
   - Ладно, пойдёшь. Пойдёшь и скажешь, - неожиданно согласился отец. - Ступай приляг перед дорогой-то.
  
   Нарут вытянулся на лежанке, которую уже три раза удлиняли под рост сына-первенца. Посмотрел на высокий белёный потолок и заулыбался: манили его разноцветные глаза, звали развевающиеся по ветерку золотые кудри. Обещали счастье яркие и сладкие, как ягода, губы ...
   - Сынок, выпей-ка молока, - неожиданно и неприятно прозвучал над ухом голос отца.
   С каких это пор батюшка молоком потчует? Сроду такой заботы не бывало. А, не всё ли равно ... Быстрыми глотками Нарут выхлебал какую-то горечь и повернулся на бок, чтобы никого и ничего не видеть. Мешает всё в доме его чудной мечте ...
  
   Утром юноша не знал, к чему налитую тупой болью голову прислонить. На сердце точно тяжёлый ледяной валун. В ушах плакал-заливался колокольчик, который ему в детстве подарили - злые сны отгонять. Нет же, вот он, колокольчик, над лежанкой привязан. Так ни разу и не прозвенел. А вот сейчас надрывается ... Слонялся бедолага по дому, по двору, искал что-то. За обедом и вечерей ложка из рук падала, кружка сама по себе опрокидывалась.
  
   Только село солнце, за Горой гневно вспыхнула багровая, как опасная смертельная рана, заря. Быстро стёрли её траурные фиолетово-чёрные тучи, и к утру выпал сухой, пополам с пылью и пеплом, снег. Погиб неубранный хлеб.
  
   Данор следом за сыном ходил, в мастерской не появлялся. Как парню помочь? Жена требовала Хранительницу позвать, боялась, что Нарут слабоумным останется. Не мог ювелир к Эльде обратиться, наперёд знал, что она скажет. Но разве можно отдать сына Хозяйке? Потерять его навсегда? Нет уж, лучше пусть тенью останется, но в семье. Однажды подумал о невесте сговорённой, Ирме ...
  
   - Чёрная зима нынче. Негоже свадьбу устраивать. Не праздновать - молиться нужно. Дневать и ночевать в Роще Предков. О вразумлении просить. Не понимаю, за что такая немилость ... беды одна за другой. В чём провинился Благословленный край перед Хозяйкой?.. - сурово сказала Эльда.
   - Помоги, Хранительница ...
   - Кто о чём, а Данор о своём ... Не могу я ради твоего сына обычаи, созданные Предками нам всем на благо, нарушить. Да и не было никогда, чтоб раньше трёх лет по сговору женились.
   - Эльда, тебя по праву считают милосердной. Почему Наруту не хочешь помочь? Что такое обычай против человека? Умом тронулся парень. Женится - прежним станет. Его не жалеешь - о дочери подумай. Я ведь видел её, извелась вся. Как пылинка в лунном свете, синяя. Поздороваться позабыла, только посмотрела печально. Глаза будто у оленя подстреленного ... - схитрил старик, зная: безумно Эльда свою дочь любит. Босиком через Змеиную пустошь пройдёт, Ледащее болото лопатой вычерпает.
   Хранительница пристально посмотрела на ювелира:
   - Не договариваешь что-то, Данор. Вижу черноту в твоих глазах. Сам знаешь, что будет, если дознаваться начну. Правду говори. Что случилось с Нарутом на болоте?
   - Надышался, наверное, поганым воздухом. Заболел. Потом сговор нечаянный. Воспрял духом парень. А уж как Ирма-то счастлива была ... - не перестал гнуть своё несчастный отец.
   - Про дочь я сама всё знаю. Дальше!
   - Всё лето как на крыльях летал. А после ярмарки головой тронулся.
   - Чувствую, связаны и неурожай, и чёрная зима, и Нарутова хворь. И твоё желание поскорей оженить парня. К Хозяйке пойду на поклон.
   - Послушай, Эльда ... - старик перестал соображать от ужаса. - Ну что ты по всякому пустяку, который лишь меня и тебя касается, будешь беспокоить Хозяйку? Бывали и неурожаи, и падёж скота, и болезнь людей косила. Просили мы Великую и Предков о помощи. А тут всего-то парень от любви голову потерял. Давно женить его надо было, но судьба для твоей дочери моего сына хранила.
   Задумалась Эльда: прав хитроумный Данор. Но что-то мешает ему верить. Вздохнула и велела:
   - Ещё раз расскажи, что с Нарутом творится.
   - Не помнит, что минуту назад делал. По утрам меня с матерью не узнаёт. Вещи теряет. Часами сидит и глядит куда-то, как будто в себя. Ищет что-то ...
   - Понятно. А знаешь что? Покажи-ка мне отвар, который в прошлом году для работника давала. От ядовитого укуса. Не ври, что не осталось: помер мужик, прежде чем лекарство подействовало. Уж не отравил ли ты своего сына ...
   - Хранительница! - взвился Данор. - Как можно ...
   - Кто-нибудь из домашних знал о склянке с ядом? Мог Нарут её случайно найти?
   - Нет, нет! - ювелир даже руками замахал. - Разбил случайно в подвале, где прятал.
   - Показывай! - велела Эльда.
  
   - Вот ... Данор боязливо кивнул головой на чёрное пятно. Каменные плиты на полу сожгла какая-то сила.
   - Ну что ж, поверю тебе, - вымолвила сбитая с толку Эльда. - Но если что-то скрыл от меня - всем плохо будет. И не я за ложь накажу. И не только тебе отвечать придётся.
   Повернулась и стала тяжело подниматься по лестнице. Точно куль пшеницы несла.
   А безумный старик порадовался своей предусмотрительности. Не выплесни он остатки отвара, которым лишил памяти своего сына, что сотворила бы с ним разгневанная Хранительница?
  
   Ирма со спицами в руках скучала у окна. Даже не услышала звука материнских шагов по бесснежной, вымороженной земле. Не подняла глаз, когда дверь распахнулась. И лишь мать ласково дотронулась до понуро опущенной головы, спросила:
   - Из городища, мама? Нет ли от Нарута известий?
   - Болен твой жених, дочь.
   Ирма без единого слова вскочила, схватила шубейку. Не обув тёплых сапог, в одних шерстяных носках бросилась к двери.
   - Стой, Ирма! - перехватила её мать. - Куда помчалась?
   Девушка подняла на неё невидящие глаза:
   - В городище. К Наруту. Не жди назад, мама.
  
  
   Глава четвёртая
  
   Холодно и пусто в богатом и многолюдном доме ювелира. Нарут на облитый водой уголь походил, смотрел в серые глаза жены и будто кого другого видел. Ирма себя обманщицей чувствовала, и если бы не тянущий к земле огромный живот, в родное село, в мамонькину избу вернулась. Отмаялось безрадостное лето, вымокли в нескончаемых ливневых дождях посевы. Ушёл из леса зверь, а который остался, охотился теперь на человека. Только Ледащее болото богатело, расползалось, наступало, с чавканьем поглощая упавшие стволы деревьев.
  
   Скучной и недоброй нищенкой показалась ярмарка. Лишь Нарут радовался, стоя возле своей палатки в полном одиночестве. Работников распустить пришлось: в мастерской одни убытки. Люди про хлеб говорили, на украшения и не смотрел никто. Наоборот, купленное до бескормицы назад несли: возьмите за мешочек муки или гороха. Ювелир в глаза не смотрел, бубнил что-то про законы торговли. Потом буянил, кричал, но выносил что-нибудь из съестного - в долг до нового урожая. Рассчитывал одного за другим работников и слуг. А они уходить не хотели: ни на мельницах, ни в хлевах, ни в мастерских работы не было.
   - Что сын, плохи дела? - спросил Данор, подойдя к палатке. - Пойди в дом, помоги женщинам сундуки таскать. Полотна много нужно. Посуды. Ирма вот-вот родит. Справимся ли, не знаю, как гости потянутся. Праздник должен быть, несмотря ни на что - первый внук всё же.
   Нарут будто не услышал, знай себе протирал куском замши серебряные кубки.
   Отец тряханул его за плечи, посмотрел в затуманенные глаза и выругался. Вырвал замшу, развернул за плечи:
   - Иди помогай!
   Нарут поплёлся к дому.
  
   В кладовой застыл у большого сундука, на котором - один на другом - громоздились маленькие.
   - Что случилось? - покачиваясь при ходьбе, как уточка, подошла Ирма. Обняла мужа, с тревогой заглянула в лицо.
   Он не ответил, оттолкнул. С шумом и грохотом на весь дом, яростно раскидал сунуки. Легко, словно орех с куста, сорвал кованый замок с нижнего. Взвились вверх старые шубы, кафтаны. Полетели в лицо обмершей Ирме куски полотна. Бережно, словно новорожденного, обеими ладонями вытащил со дна крохотный свёрточек. Прижал к сердцу. На плачущую жену глазами сверкнул: "Не подходи!"
   Развернул тряпицу, и в комнатёнке без окон вспыхнуло белое солнце.
   Долго клял себя Данор, что пожадничал и не бросил цветок-застёжку в Ледащее болото, где ей и место.
  
   Три дождливых рассвета спустя, глядела Эльда на свою дочь, мучавшуюся родовыми схватками. Выдержит ли сердце, раненное предательством? Когда роженица заснула ненадолго, тихонько вышла. С каждым мигом шаг Хранительницы становился всё тяжелей и стремительней. Вслед ей стонали половицы, охали стены. На крыльце спросила испуганного ювелира и жавшихся к нему домочадцев:
   - Где Нарут?
   Загрохотало над Горой, молния сверкнула.
   - Ушёл он ... Сказал, что навсегда ... - глотая слёзы и страх, ответил Данор.
   - Куда?
   В ответ старик только головой помотал.
   Эльда внимательно на него посмотрела:
   - Не договариваешь опять. Не могу я заплатить за твои делишки жизнью своей дочери. Так что не обессудь ...
   Хранительница вытащила из-за пазухи кусок верёвки и направилась к остолбеневшему от ужаса старику. Верёвка стала извиваться, и вот уже в руках Эльды болотная гадюка ...
   В тот же миг из дома раздался пронзительный вопль Ирмы:
   - Ма-а-ма!
   Женщина словно очнулась, бросила верёвку на землю и побежала к дочери.
  
   ***
   Талька вынырнула из глубокого сна, как из омута. Только не в ясный улыбчивый день, а в тёмную избу, на полати, в груду овечьих шкур. Рядом сопел братишка Талёк. Внизу, возле окна, навалившись грудью на стол, спала мама. Видать, присела отдохнуть, и её сморила усталость.
   - Кха, кха ... ох ... кха ... - раздалось из-за занавески. - Доча ... Ох ... моченьки нету ...
   Это помирала бабка Эльда. Днём лежала молча и неподвижно, а при лунном свете стонала и охала. Колыхалась плотная тряпка, будто кто её сорвать хотел. Но Талька знала: бабка даже встать не может. Высохли ноги, когда близняшки на свет появились. Соседки шептались: Эльда из-за них недвижной сделалась. Своё здоровье отдала, чтобы жизнь в мёртворожденных вдохнуть.
  
   Вчера вечером, наевшись каши, они решили бабку накормить. Думали, поест и охать ночью не будет. Взяли длинную ложку, которой мама щи мешала, зачерпнули сытную горку пшена и подкрались к занавескам.
   - Талька, а почему бабушка днём спит, а ночью плачет?
   Худенький, болезненный мальчик обращался к сестре, как старшей.
   - Не знаю, - Талька локтем отодвинула полотно.
   - Фу, чем пахнет? - отшатнулся Талёк. - Может, под лежанкой соседкина кошка сдохла?
   - Она же весной потерялась, не помнишь, что ли? Ну, чего встал? Раздвигай занавеску со своей стороны.
   Талёк сморщился, но послушался.
   Звякнули металлические кольца, и розоватый вечер проник в затхлые сумерки бабкиного убежища.
   На подушке, серой, как придорожная пыль, косматая голова.
   Зеленоватый плесневелый налёт бугрится на лбу.
   В чёрном провале рта посинелый язык.
   Полусомкнутые веки в тяжах бурого гноя.
   - Она ...она живая? Талька, бабка-то живая ... или померла?
   - Маму надо звать, Талёк. Мама ... - хотела закричать, но прошептала девочка. - Пойдём отсюда ...
   А как идти, если ноги будто в пол вросли?
  
   За окном ветер в яблоневых ветках запутался. Зашуршал листвой, рванулся в небо и собрал тучи в сумрачные громады. Сразу потемнело и поскучнело на улице. В избу неожиданно для этого часа ночь прокралась. Бабкин угол будто шапкой накрыли.
   Не успели ребятишки отпрянуть, как пошевелилась Эльда.
   Вспучилось одеяло, с шорохом на пол упало.
   Замерцали красноватые огоньки - это бабка на них посмотрела.
   Выпала ложка из Талькиных рук.
   Тоненько Талёк заплакал.
   Сестра его к себе прижала, косыночкой от бабкиного взгляда прикрыла.
   Кхм ... кхм ... - раздалось привычное.
   - Бабушка, мы думали ... - Талька от страха запнулась, но собралась с силами: - Думали, померла ты ... Каши вот принесли ... А мамы нет ...
   Поняла девочка, что говорит неладно, но остановиться не смогла:
   - Ты, бабушка, лежи, а мы сейчас уйдём, мешать не будем.
   - Кхм ... руку ... руку дай ... - проскрипела из темноты бабка.
   - Встать хочешь? Нельзя тебе. А то я водички принесу?
   - Руку дай! Ру-у-ку! - вдруг истошно закричала старуха.
   И сразу закачалась, заходила ходуном занавеска.
  
   Хлопнула дверь, это мама пришла. Рванулась к ребятишкам, но подойти не смогла - словно сильный встречный ветер остановил. Закрылась рукой, к столу подошла. Свечу зажгла. И от огонька, хиленького и робкого, который больше чадил, чем светил, успокоилось всё в избе. Опали вздувшиеся занавески, потускнели страшные бабкины глаза. Уже не выла старуха, а едва слышно сипела:
   - ... у ... дай ... руку ...
  
   Мама детей оттолкнула и задёрнула угол. Ох, и досталось же близняшкам!
   Тальке - по щекастой мордашке, брату - веником по тощему заду. Забился он за печку и тихонько хныкал. А сестрица подобрала брошенный мамой веник и аккуратно в угол поставила. Подошла к женщине, горестно лицо закрывшей, и прямо спросила:
   - За что, мамонька? Мы бабушку покормить хотели. Думали, от голода она по ночам стонет. Ты ей раньше каши и молока давала. А теперь нет ...
   - А теперь не нужна ей каша! - выкрикнула Ирма. - Не ест она. Понимаешь? Не ест!
   - Почему? - только и могла вымолвить дочка.
   - Умерла потому что ... - женщина высморкалась в угол косынки. - Третий месяц уже ... Вы тогда щавель у реки искали. А я у коров чистила. Захожу - она на полу у лавки лежит. Остыла ...
  
   Ирмины плечи затряслись от рыданий. Она села на лавку, прижала к сердцу плотную и рослую дочку. Уткнулась в кудрявую макушку, будто золотыми стружками обсыпанную, запричитала:
   - Нет мне прощения, мамонька. Не проводила тебя, не упокоила. Не отблагодарила за счастье своё - деток маленьких.
   Талька тоже хотела заплакать, но не получилось. Уж больно диковинными мамонькины речи показались. Тихонько отстранилась, взяла тяжеленный табурет и напротив села - рассказывай. Талёк из-за печки выскользнул, в ногах у Ирмы устроился.
  
   Женщина долго крепилась, скрыть свою муку от детей хотела. Людям объяснила: больна Хранительница, восприемника ждёт. И замер Край в ожидании освобождения Эльды. Сама судьба должна нового Хранителя к её одру привести.
  
   - Землю нашу, Благословленный Край, Река и Гора охраняют. Созданы они первородным Огнём и Водой неприступными: до заснеженной вершины не добраться, по мёртвым водам не проплыть. Законы Края Хозяйка блюдёт, в её руках - страшные, огромные силы. Умом не понять.
   - А кто-нибудь Хозяйку видел? - спросила любопытная девочка.
   Ирма поперхнулась, за грудь схватилась. Потом собралась с силами:
   - Не знаю. Разве расскажут о таком? Только Хранителям позволено обращаться к Хозяйке ...
   - Значит, мы в Краю, как в западне? - другой раз перебила Талька. Знала: сегодня можно.
   Даже мёртвая Эльда в своём углу непривычно молчала.
   - Раз в три года пропускает Гора странников. Сама их зовёт. Иные погибнут, в каменюки превратятся. Видели на вершине огромную лиственницу? Говорят, сама Хозяйка на страже стоит ...
   - А что за Горой? - раздался тоненький Тальков голос.
   Мать лёгонькие, как пёрышки, кудряшки тяжёлой ладонью пригладила.
   - Там страшный, тяжёлый мир. Не по нашим законам живут. Вот растёт у Волчьего ручья доля-не-доля. С одной стороны лист мягкий, пушистый. Приложишь к щеке - греет ласково. С другой - холодный и жёсткий, как рыбья чешуя. А разделяет их грань - с острыми колючками. Так и наша Гора - грань двум разным мирам.
   - Вырасту, попробую Гору перейти. Посмотрю, что там делается, - решила Талька.
   Мать грустно на неё посмотрела, промолчала. Вздохнула: вспомнился отец ребятишек. Потом продолжила:
   - Может, и уйдёшь. Только знать нужно, что вернуться нельзя. Благословленная земля у человека всегда одна, как единственной мать бывает. Дважды ещё никого не рожали. Странники, что до нас добираются, долго не живут. Помирают от Серой немощи. А о тех, кто о нас покинул, никогда вестей не бывает.
   Снова надолго замолчала Ирма. Знать бы, что с Нарутом случилось. Нашёл ли то, что искал, ради чего семью покинул. Не простилась она с ним, родовыми муками маялась. В памяти только два синих мёртвых комочка на простынке и собственный дикий вопль:
   - Не-е-ет!
   Когда очнулась, в руках близняшки шевелились, крохотные ротики грудь искали. А на полу - обезножившая Эльда. Не подпускала потом детей к себе - может, полюбить боялась, закон помня. Берёшь - отдай ... Или что-то страшное, вроде цены за спасение детей, утаила. Хотела свою вину с собой унести ...
   - А почему бабушка разговаривает? Кричит и стонет, как живая? Ты же говорила, мёртвым не больно? - порушила тишину Талька.
   - Потому что не упокоена в Роще Предков. Не вернулась в землю, из которой пришла.
   Девочка даже завертелась на табурете. Подумать только: три месяца они не спят из-за воплей неживой старухи!
   - Так давай похороним её!
   - Нельзя, доченька. Сила и знания Эльды должны к кому-то из жителей Края перейти. Ждём нового Хранителя. Он будет сердцем и совестью нашей земли. Учить и лечить будет. Мирить и судить. От своего откажется ради общего.
   - А если не откажется?
   - Сынок, как свечка горит? Пламя её поедает тихонько. А если с двух концов поджечь? Быстро сгорит. Так и мамонька моя ...
   - Непонятно про свечку-то, - сказала Талька. - А как Хранителем стать?
   - Это невозможно. Благословленный Край сам выберет. А теперь - быстро на печку!
  
   Присела Ирма к столу и застыла в тяжких раздумьях. Слышала она, как мать руку просила. Только чью? Талькину? Девочка вся в отца-странника. Или доходяги Талька?.. Сколько же ждать ещё освобождения?
  
   Вспомнила Ирма материнский рассказ, как Хранительницей сиротка Эльда стала.
  
   Выхаживала старая Зельда странника. Тяжелее других ему переход через Гору дался. Не потому, что страдал больше, просто умер не сразу. Разворотил ему горный холод бока, раздуло всего. Кровь сначала носом шла, потом изо рта хлынула. Почернелые пальцы мешок сжимали, мяли постоянно - тут ли? Дух нехороший пошёл, Хранительница ждать устала, когда мученик отойдёт. А он всё не умирал. Решила Зельда обмыть бедолагу, не дожидаясь последнего вздоха. Больной уже без сознания был, блуждал где-то в дальних краях, с кем-то на непонятном наречии разговаривал. Развязала тряпки на груди, распустила ворот рубахи. Глядь, а это женщина. Батюшки, да она же на сносях!
  
   Кинулась к кузнецу за советом:
   - Что делать-то? Не разродится пришлая.
   Кузнец брови нахмурил:
   - Как удалось бабе через Гору перейти? Не принимает она женщин. И не в одёжке дело.
   - О чём думаешь, дурень? Перешла и перешла. Что делать?
   - А что ты в таких случаях делаешь? Освобождай дитя от материнской утробы.
   - Дитя-то я достану. А ну как оно выживет? Куда его нести? Кто наречёт и воспитает?
   - Мне принесёшь. Среди моих пусть вырастет, - ответил отец пятерых дочерей.
  
   Зельда вскрыла плоть женщины на последнем её вздохе, девочку вынула.
   Как заверещала новорожденная, вздёрнулась материнская мёртвая рука с мешком.
   В нём камешки потом Эльда нашла - прозрачные, но огнистые. На звёзды похожи. Велела их на Гору отнести и там оставить. Ни к чему им судьбу в Благословленном краю пытать - откуда да зачем. Посланцы вернулись едва живые, высоко подняться не смогли.
  
   Отнесла Зельда девчонку кузнецу.
   А через год Предки ему сразу двух сыновей послали.
   Маленькая Эльда дневала и ночевала у свой спасительницы. Хвостиком за ней ходила.
   Только однажды вспыхнула ни с того ни с сего Зельдина изба.
   Пламя в небо с гулом рвалось, а из избы крик:
   - Ру-у-ку!
   Толпа быстро стянулась на пожар, но никто не пошевелился.
   Маленькой шустрой мышкой скользнула Эльда в огонь .
   Пожар угас так же внезапно, как начался. А из обугленного остова избы вышла невредимой Хранительница Эльда.
  
  
   Глава пятая
  
   Талька перебрала события дня, как пёстрые речные камешки, и стала размышлять. Не всё ей мама рассказала. И узнать не у кого. Кроме бабки. Опасно это, Талька не дурочка. И братик её не помощник. Девочка бережно поправила одеяло, которое щекотало мальчику нос.
  
   Слезла по лесенке с полатей, к маме подошла. Крепко заснула Ирма, намаялась за три месяца. И вся изба точно в сон провалилась. Яркий лунный свет расплылся белёсым туманом. В бабкином углу тихо. Страшно. Талька с ноги на ногу переступить побоялась, так и стояла возле спящей матери.
  
   Вдруг ночной мрак шевельнулся, и выплыла из него угольная тень.
   Словно злой зимний ветер Талькино лицо обдул, губы заморозил.
   Тень к двери скользнула и растаяла.
   Остался на запятнанном луной полу след, будто землю просыпали ...
  
   Глава шестая
   Тень удалилась, и сразу посветлело в избе. Засеребрились за окном яблоневые листья в ночной росе, сочные лунные блики по стенам заиграли. Повеселела Талька и смело к занавеске шагнула. Отдёрнула одним взмахом ...
   Пуста лежанка, даже тюфяка нет.
   Талька обессилела разом. Куда бабка подевалась? Присела девочка на Эльдино ложе и призадумалась. Потом заметила, что босые ноги что-то колет. Глядь, а они все в чёрной земле. Кто же это в их чистую избу земли натащил? Растёрла ногой мелкие комочки и поняла: Эльда свой срок на земле переходила, вот и стала в землю превращаться. А вдруг да рассыплется где-нибудь грудой чернозёма, развеет его ветер, дождь размоет. А как же Благословленный Край? Вдруг Эльда никому свой дар передать не успеет? Ох, как пожалела девочка, что не знала этого раньше! Сразу бы бабке руку протянула. А теперь Эльду, или что там от неё осталось, в ночной темноте искать нужно.
  
   Девочка решительно из избы вышла. Даже на маму не оглянулась, к братику не подошла. Бывает такое с теми, кого судьба в дорогу зовёт.
  
   Сонная тишина плыла над миром. Прозрачная дымка омывала стволы яблонь и стекала вниз к Волчьему Ручью. На востоке пылали снега неприступной Горы. Одинокая гигантская лиственница , как безмолвный, но грозный страж, чернела на их величественной белизне. Ноги сами понесли Тальку по росистому сиянию травы к бурливой воде. Рубашка вымокла и налипла на ноги. Полёвка, такая мягкая в лунном свете, колола и резала ступни. Бежала девочка и не слышала, как хлопнула дверь избы, выпуская кого-то вслед за ней. И словно в его честь вдруг протяжно, печально и торжественно закричали ночные птицы.
  
   На берегу Ручья ветер трепал высокую чёрную фигуру. Клубящимся дымом таяли в воздухе призрачные волосы, рассыпалась пылью смертная рубаха. Талька перевела дух и крикнула:
   - Баба Эльда, вот моя рука!
   Над Горой глухо расхохотался гром.
   Ухнули совы на другом берегу Ручья.
   Понёсся к луне страдальческий вой одинокого зверя.
   Привидение задрожало, словно рассёк его на мелкие части неожиданно сильный и холодный ветер.
   - Баба Эльда, не нужна моя рука, сердце возьми! Не уходи просто так! - Талька шагнула к призраку, но остановилась. Невидимая ледяная стена не пустила.
   - Что же теперь будет? - прошептала отчаявшаяся девочка.
   Что будет с Талькиной семьёй, с деревней в уютной горсти долины? С Благословленным Краем вообще? Эх, если б раньше знать ...
  
   - Я здесь ... - раздался родной голос.
   Это спешил к ней братишка. Штаны все в росе, на коленке - дыры. Кровь на ладонях. Расшибся, наверное, недотёпа. Лежал бы себе на полатях, нет, понесло его вслед за сестрой. Заболеет теперь заморыш. Как строгая и заботливая мать, хотела Талька братца погнать домой, в ласковое тепло избы, к неизменным при любой хвори жарким шкурам. Опять что-то не пустило.
  
   А худенький, чуть ли не прозрачный Талёк, с вечными синяками под неяркими глазами, костлявыми плечами и кривоватыми ногами, мимо сестры прошёл, даже не поглядел. Ткнулся головёнкой в чёрную тень, и рухнула она на него, словно погребла под грудой сажи.
  
   И тотчас первый алый луч прорезал предутреннюю мглу. Это Благословленный Край приветствовал нового Хранителя.
  
   Талька от ярких сполохов закрылась ладонями. А когда отняла их от лица, зажмурилась: в глаза било сиянием необыкновенное утро. Талёк?!! Бросилась к мальчику, который ничком на песке лежал. Схватила. Какие же хрупкие косточки под чересчур свободной рубашкой ... Беззащитные ... Повернула к себе курносое личико. Глаза закрыты синюшными веками. Жив ли? Смирный ветерок сдул с губ чёрные хлопья, пригладил торчавшие дыбом негустые волосы.
   - Талёк, братик, очнись! - отчаянно позвала девочка.
   Приложила ухо к груди ребёнка и не услышала стука сердца.
   - Талёк ... Посмотри на меня ... утро уже ... Талёк! - громко заплакала сестра.
   И брат открыл глаза. Слепые. Неживые. Белые и мутные, как скисшее молоко.
   Девочка от неожиданности руки разжала. Упал брат на песок, широко распахнув незрячие очи. А над ним играло малиновыми сполохами радостное небо.
   Снова заплакала Талька. А мальчик чему-то улыбался. И была страшна эта улыбка на обескровленном личике ребёнка.
  
   Не чуя ног, принеслась Ирма. Бросилась к сыну. Но взять на руки не посмела. Опустилась на колени и долго смотрела, как слепой Талёк радуется утру ...
   - Мама, что с его глазами?
   - Живой, и ладно, - неожиданно твёрдо и спокойно ответила Ирма.
  
   Талька не заметила, как их окружили сельчане, как женщины подняли Ирму и повели вверх по склону. Чужие сильные руки подхватили девочку, но вывернулась она скользкой рыбёшкой, упала, вёртким ужиком к брату поползла. Ступили рядом на песок громадные мужские сапоги, и забилась девочка в железной хватке кузнеца. И тут словно мир завертелся ... Когда в себя пришла, увидела, что кузнец лицом вниз у самой воды лежал, а люди вокруг к земле нагнулись, как от сильного ветра.
  
   - Защитница ... - испуганно прошелестело в толпе.
   - Первая Защитница ...
   - Не верил байкам, что может объявиться ...
   - Объявилась ... Не спроста. Что-то случиться должно.
   - Ну как же так? Почему сразу двоих? - вдруг заголосила Ирма. - Всех детей забрали! За что?..
   - Живы, и то хорошо, - сказал кто-то рассудительно.
   Потянулись люди с берега к своим избам. Стихли в толпе причитания матери, до времени потерявшей детей. Не ей теперь принадлежат близняшки. Благословленному Краю. А горе рано или поздно затупится о неизбежность.
  
   А Талёк уже на бок повернулся и как ни в чём ни бывало чертил что-то на песке. Поднимал белые глаза к небу, к ветру прислушивался. Рисунок этот целый месяц ни дождь с ветром, ни человек тронуть не могли. Пока не были насыпаны в устье Волчьего Ручья горы камней и земли, чтобы удержать в долине воду. И спасены были небольшие поля от иссушающей жажды, потому что Гора долго не давала прорваться грозовым облакам с дождями.
  
   ***
   Талька резво, как легкокрылая птица-просянка, перепрыгивала с камня на камень. Ноги в кожаных башмаках едва касались макушек чёрных валунов, когда-то оплавленых огнём Сотворения мира. Тогда недра взбунтовались и в чудовищном гневе разбросали глыбы. Теперь они стали частью ложа вечных снегов. Заплечный мешок после каждого прыжка больно ударял в поясницу, но девушка весело смеялась небу, слоистым облакам, которые опоясывали Гору. Не страшили и коварные обындевевшие провалы. Два дня Талька собирала разноцветные камни, которые растолчёт, чтобы сделать краску для картинок брата. Пора и передохнуть. Вообще-то она никогда не уставала по-настоящему. Особенно на Горе. Обычные люди не выживали - из груди уходил воздух, засыпалось на ходу. А потом возникали вечные стражи мёртвого мира - ледяные истуканы. Но Тальке всё нипочём, она давно стала своей среди камней, снега и тишины.
  
   Девушка села прямо в снег у остроконечного валуна. Пить и есть не хотелось. Талька заглянула в мешок: не маловато ли насобирала? Представила, как брат опустит тонкие пальцы в краску, и оживут под ними чудные картины. А люди будут их рассматривать и толковать. Не только слеп их Хранитель, но и нем.
  
   Хватит рассиживаться. Приготовилась рвануть вниз, но взгляд зацепил запорошенный, ледяной коркой взявшийся бугорок. Так, ещё один житель Горы. Видно, решил когда-то человек покинуть Благословленный Край, да и напился вдосталь смертельного холода. Напился и застыл навсегда. Талька вроде его раньше здесь не замечала. И будто кто-то тихонько, издалека девушку окликнул, просительно и мягко за руку тронул. Известно, что на Горе ложных видений столько же много, сколько у человека снов за всю жизнь бывает. И всё же нужно подойти к покойнику.
  
   Талька оскальзывалась на камнях-голышах, которые прятались под снегом, но упорно приближалась к истукану. Не привыкла она отступать. Добралась, отряхнула иней. Корку отколупнула. Не из пугливых Защитница, а всё-таки отпрянула.
   На каменно-серой голове с наплывами чёрных язв слюдянисто мерцали живые глаза.
   Неповиджные веки обкрошились.
   Коричневатые белки с кровянистыми прожилками чуть дрожали.
   От пронзённого ледяными иглами зрачка шла волна боли.
   Такой боли, какую людям знать не дано. Только изваяниям, каменную плоть которых по крупинке, по кусочку гложет время.
   И тут глаза давно мёртвого человека задрожали и забились, как птичка в силках. Поняла Талька в каком-то наитии, что вниз они указывают, и рукой в сторону долины вопросительно махнула. Отчаянием слюдяная слеза сверкнула. И словно взорвались изнутри очи каменного бродяги. Вспухшая изнутри чернота высыпалась наружу пеплом. С гулом треснул истукан и развалился. И снова вздрогнула Талька. Не раз она видела такое. Считала обычной чередой жизненных явлений. Но сегодня ... Девушка стала копать снег там, где виднелись остатки каменного остова. Порвались об осколки перчатки из оленьей кожи, закровили ободранные руки. И лишь у самой горной поверхности нащупала свёрточек. Развернула. Мощнее и ярче снега засиял белый цветок на изумрудном стебле. По глазам будто ножом полоснули, таким пламенем полыхнуло украшение. Спрятала его Талька за пазуху, поклонилась развороченной снежной могиле, останкам несчастного, сгинувшего давным-давно. Да и домой, в долину, бросилась. Помчалась так, что ветер за ней не успевал. Прыгала-летела, забыть старалась поскорее снежную пустоту и её тайны.
  
   А в долине горный холод и пар от реки превращались в мохнатые редкие хлопья. Они падали на зардевшиеся кусты, поскучневшие цветы и ленивую рыжеватую траву. Под яблоней, на пёстротканой листве, сидел бледный, как осенний рассвет, юноша. На впалых щеках проступали синеватые тени. Такие можно увидеть на снежной вершине Горы. Но те сияли, слепили. Была в них особенная смертоносная сила. А юношеское лицо напоминало проблеск дневного света в глазах умирающего. Устало, измождено опустились уголки бесцветных губ. Слепые глаза смотрели вверх. Искривлённые болезнью пальцы царапали острые ключицы.
  
   Талёк, сыночек, молока выпей, - подошла к юноше статная красивая женщина. Мать с сыном походили на пышную яблоню и поражённый плесневелым налётом кустик.
   - На гору смотришь? Талька домой несётся?
   - За горло-то почему держишься? Болит? Или ... с Талькой что случилось? Может, ранена она? - женщина напряжённо всмотрелась в лицо слепого, пытаясь отгадать причину его беспокойства. Расслабилась: губы юноши дрогнули в улыбке.
   - Пойду воды нагрею, Тальке с дороги помыться. Может, в избу пойдёшь? Или дощечку дать?
   Талёк протянул ладонь - да, дощечку.
   Как только в руку легла деревянная пластинка, а рядом оказалась корчажка с красками, замелькали пальцы слепого. Сколько жизни в них было и чувства! Ирма с возрастающей тревогой разглядывала проступающую картинку. А когда выхватила разукрашенную доску, вскрикнула.
  
   - Хозяйка это, - сказал кузнец, которого в первую очередь позвала Ирма. - Сход собирать нужно. Беды не миновать.
   - А всё старая Эльда виновата! Не отдала земле мёртвых внуков. Теперь нам за неё ответ держать? - завизжала беременная Асута, кузнецова сноха. Обхватила руками живот и села на землю.
   - Побойся Предков! - прикрикнул на неё кузнец. - Сколько всего Эльда для народа сделала, не перечесть! И тебя от смерти отбила, когда ты в Волчий ручей свалилась. Синюю и раздутую к Хранительнице принесли. Два дня она от тебя не отходила.
   - Да лучше б я тогда к Предкам ушла, чем в огне погибнуть! Ошиблась Зельда, отдав силу девчонке, невесть откуда взявшейся ...
   - Ты ещё Сотворение мира вспомни. Небось в то время вороницей летала. Или речкой текла. Иначе откуда б знать тебе? - сурово отчитала Асуту согнутая годами старуха. - Кузнец дело говорит. Сход собирать нужно.
  
   Судача о сходе, люди отправились по домам. Гигант-кузнец ещё немного подержал разрисованную дощечку и бережно положил рядом с яблоней. В прозрачное небо смотрело удивительное лицо: один глаз - яркая синева, другой - спелая рожь. А кругом бушевали языки пламени. Через весь рисунок змеилась чёрная молния.
  
   Талька уже обглодала косточки тушёного кролика и подчистила лепёшкой кисло-сладкую подливку. А брат всё не выходил из своего закутка. Обычно садился возле ног сестры, ощупывал камешки, словно видел в бугристых комках будущие картины. А сейчас мешок сиротливо стоял у двери. Девушка вопросительно посмотрела на мать. Ирма без слов понимала детей. Детей ли?.. Они принимали её заботу, как поле принимает труд землепашца. Не более того. Женщина знала, что Хранитель и Защитница - уже не родная плоть и кровь. Не малые детки, прятавшие мокрые мордашки у неё в подоле - пожалей, мама ... Они над ней, родной избой, селом, всем Благословленном Краем. Как Гора и Река. Ирма вышла, вздохнув: нелегко лишней быть.
  
   Девушка вытащила найденную вещицу, и осветилась изба двуцветными сполохами. Не мог брат видеть игру камней, да, видать, почувствовал. Мёртвыми глазами поймал блики, вышел к сестре. К цветку руки протянул. Талька передала слепому украшение и порадовалась: никогда ещё не было такой улыбки у обречённого на тьму и беззвучие Хранителя.
  
   Ирма всю работу в избе переделала и встретила сумерки на лавочке у двери. Тихо было в избе. Омертвелым молчанием отвечал мир. Женщина не выдержала и вошла. Готовые в дорогу сидели Хранитель и Защитница. Только сейчас заметила мать, как тесна им старая горница. Смелый вызов в Талькиных глазах. А Талёк ... Ирма перевела взгляд с прозрачных, по обыкновению опущенных век юноши на руки и глухо вскрикнула. Узнала она застёжку-цветок ...
  
   - Где? Где ты нашла это?.. - только и смогла вымолвить.
   - На Горе, мама. Возле истукана обледенелого.
   - Вот как ... - Ирма схватилась за сердце. - На Горе ты, Нарут, нашёл, что искал - свою смерть ...
   - Кто такой Нарут? Откуда ты его знаешь?
   - Отец ваш. Странник ... - женщина уже не смогла говорить и еле шевелила губами.
   - Это его вещица?
   - Нет. Хозяйки ... Приглянулся он ей ...
   - Рассказывай, мама! - потребовала девушка. Принесла кружку воды и насильно сунула в руки матери. - Талёк на Гору собрался. Я с ним. Ничего не понимаю, но ты мне поможешь.
   - Приглянулся Нарут Хозяйке ... Сама знаешь, не человек она. И избранник её тоже должен свою людскую суть потерять. Кто ж знал ... Запуталось всё ... А она, стало быть, не приняла его ... Оледенел ... Не добрался ... Я вам сейчас в дорогу соберу ... - Ирма встала и засуетилась.
  
   Быстро заполнился Талькин походный мешок подорожниками.
   Поглядела Ирма в окно на удаляющиеся спины детей и присела у стола.
   Теперь она окончательно с миром расплатилась.
   Вернула то, что Эльда вырвала, выцарапала у него.
   Теперь можно отдохнуть. Теперь всё будет правильно ...
   В холодном осеннем воздухе остывала земля. Остывала и старая изба.
   Уходил из неё животворный запах тёплого хлеба, звук потрескивающих в печи дров.
   И луна больше не заглядывала в тусклое окно.
   Пыль забвения затягивала углы горницы, оседала пеленой на запрокинутом мёртвом лице.
  
  
   Глава седьмая
  
   - Батюшка! Что делать? Где мои деточки? - билась в руках женщин Асута.
   Кузнец не отвечал, поклоном встречая каждого, кто имел силы и смелость отправиться на поиски детей. Идти в ночь, на верную смерть - на Ледащее болото. Ибо где могли ещё задержаться дети? Благословленный Край был уютной колыбелью людям. Кроме болота, конечно.
  
   Только отошли, натянув поглубже шапки, чтобы не слышать надрывного женского воя, как в темноте кто-то дорогу преградил:
   - Стойте!
   Кузнец напором вперёд шагнул - невидимая рука отшвырнула.
   Гневный крик в лужёной глотке застрял.
   А потом будто повязку с глаз сдёрнули - опознали люди ту, о которой давно забыли.
   Защитница. Талька, внучка старой Эльды. Сестра Последнего Хранителя.
   - Возьмите семьи и к Горе бегите. Скорее. Беда пришла. Промедлите - умрёте.
   - Веди людей, Защитница, - посторонился кузнец. - А меня пропусти. Мне беда не страшна - внуки пропали. К Ледащему болоту пойду.
  
   Ещё слова в темноте не растаяли, а долину будто встряхнуло. Взревел Волчий Ручей и захлебнулся песчаным отвалом. Застонали дубы в Роще Предков, вдоль раскалываясь. Избы, на века сложенные, в пляс пустились. Посыпались каменные трубы, вывалились брёвна с венцов. Будто в зубах лесного зверя, закричала скотина. Из разрушенных печей вырвался огонь и окровавил темноту пожарами. Тишина наступила так же внезапно. Замерла долина, чтобы через некоторое время умереть.
  
   - Твоё право - людей бросить и за внуками отправиться. Но есть ещё долг. Тебе выбирать, - прозвучал над головами голос из ниоткуда. - Только вспомни мою судьбу.
   Кузнец вздрогнул: узнал голос Хранительницы Эльды. А другие от страха ничего не поняли. Или услышать не смогли, оглушённые несчастьем.
   - Эльда ... За что это нам?.. - прошептал кузнец тихо-тихо, так, что слова дальше усов не пошли.
   Но ему ответили:
   - В том, что умирают миры, нет ничьей вины. Срок вышел Благословленному Краю. Ты плавил металл и знаешь, что делает огонь с рудой. Сгорает одно, освобождается другое. Спасай людей!
  
   Только миг помедлил кузнец. Закричал:
   - На Гору, братья! За мной! На Гору!
   Кто-то в диком страхе по земле покатился, визжа, будто бесноватый:
   - Смерть, смерть пришла! На Горе тоже смерть!
   Кузнец вытащил из-за пазухи камни:
   - Это вечный лёд! Берите себе и семьям раздайте. Примет нас Гора и спасёт.
   В темноте засияли странные огоньки, точно звёзды на землю спустились. Скоро у каждого в полах кафтанов, в шапках, в передниках по маленькому огоньку горело. Печальной колонной потянулись жители долины к Горе. Их провожал вой оставленной в хлевах скотины.
   - В городище у меня сестра ... Как она там?
   - Помоги им Предки всемогущие. Может, догадаются к Горе идти.
   - А коли не догадаются?..
   - Верить нужно. Детей отведу, вернусь.
   - Не пропустит Ледащее болото. Чуешь, земля, как блюдо, вниз наклонилась?
   - В лесу тропы есть.
  
   Грязевая лавина выливалась из разлома, который змеился прямо по бывшему болоту. Чавкала. С сопением поглощала всё, что попадалось на пути. Над ней клубился небывалый по плотности туман, гасил все звуки. Вытравливал очертания мира, превращал его в серую мглу. Талька не шла - летела навстречу ему. Целы ли дети? Есть и на болоте островки тверди. Как каменные пальцы руки из Сердцевины мира, тянутся они вверх. Вот если бы ребятишки оказались на одном из них... А нет - примет Защитница последний бой. Помогут ей. Должны помочь ...
  
   Туман сменился чернотой. Но полыхнуло наверху. Белые молнии зло рванули чернильные космы, взорвали слепящим огнём воздух над болотом. Увидела Талька: три фигурки беззащитно скорчились на накренившейся поверхности. Вот-вот скользнут в громадную пасть. Миг - и захлопнется она, наконец-то дождавшись живой крови. А потом взревёт и набросится на мир. Не успеть ... Вспомнила Защитница, как когда-то перенёс её брат к вершине, свила мысли и каждую клеточку тела в тугую тетеву. Стрелой взвилась - и успела. Выхватила ребятишек. Последнее, что смогла краем глаза заметить - две сотканные из снежного сияния тени, которые ринулись в рычащую чёрную бездну. Хозяйка и Хранитель.
  
   Второй подземный удар разорвал долину, превратил её в грохочущее месиво из камней, воды и грязи. Люди спешно карабкались по ледяным уступам Горы и вниз не смотрели - боялись, что не выдержит сердце или душа. Тащили за собой детей и стариков, переносили их на спинах через трещины. Неутомимая Защитница помогала самым слабым и раненым. Спасённые ребятишки сновали около матерей. Женщины даже не спросили, где их носило. Всё заслонил ужас от крушения привычного мира.
  
   Ещё чуть-чуть. Ещё немного. На вершине - спасение. Самые отчаянные, а среди них Герел и Рузана, оказались возле гигантских лиственниц. Но не замахали руками, не закричали радостно. Стояли молча, опустив головы. Подтянулись мужчины и словно только что ощутили снежное дыхание Горы. Оледенели. Когда взобрались все, раздался стон. Гора тоже раскололась. У ног чернела бездна. Молодой мужчина, самый храбрый и удачливый охотник, вдруг дико и радостно рассмеялся. Так, трясясь от хохота, и прыгнул вниз. Его жена остекленевшим от отчаяния взглядом проследила, как осыпался снег в чудовищный провал.
   - Это смерть, - раздалось в усталой толпе.
   - Мы все здесь умрём!
   - Зачем только полезли сюда. Уж лучше бы сразу, в долине ... Не мучились бы ...
   - Цыть! Окаянные! Не допустят Предки нашей гибели. Гнев это Хозяйки ... - начал говорить и осёкся, закашлявшись, сухонький старичок.
   Его сын, рыжебородый увалень, недоумённо посмотрел на батюшку, который всю жизнь донимал семью наставлениями. И для чего он тащил на Гору невесомое тело отца? Пусть остался бы в долине с Предками на радость Хозяйке ... Тряхнул мужик головой, опомнился. Оттянул ворчуна от опасного края пропасти.
   - Нет больше Предков. Только мы остались, - глубокомысленно заявил Герел. Не спрашивая разрешения и не подумав, опустился на корточки, свесил голову в провал. Подошёл к нему кузнец, широченной ладонью сгрёб кафтан на спине. Высоконький мальчик в воздухе ногами заболтал.
   - Живы Предки, - коваль другой рукой гулко стукнул себя в грудь. - Здесь они. И Благословленный Край жив, пока мы живы.
  
   А Талька гладила бугрящуюся кору лиственниц. Не слышала стонов и споров. Не видела искажённых лиц. Словно не только земля, но и души треснули. И перед каждым - своя пропасть. Что же делать?
  
   Подошла к людям. С надеждой посмотрели не неё: научи, защити. Как объяснить, чтобы сами о себе заботились?
   - Рубите лиственницы. Мост через провал сделаем. Все, у кого с собой ножи, мечи - за дело!
   - А что потом? Вдруг на той стороне ещё хуже?..
   - Рубите! Делайте, что Хранительница велит!
   - Хранительница?.. Талька?.. А кто ей ...
   - Никто. Не Хранительница я. Прошло время, когда за вас решали. Когда за всё, что ни случись, Хранитель отвечал.
   - За что это нам? - заголосила Асута, тряся на руках маленького Минди. - Почему?
   Кузнец не шикнул на заполошную невестку, ласково её по голове погладил, отобрал хнычущего мальчика. Малыш матери подвывать перестал, угнездился на руках поудобнее - спать приготовился.
   - Талька дело говорит. Сотворим мост, посмотрим. А как узнать иначе?
   Люди поглядели на неохватные стволы, и отчаяние вернулось:
   - Как мы одними ножами-то ... крепче металла древесина ...
   - Попробуем - узнаем, - повторил кузнец.
   За спинами кто-то испуганно вскрикнул. Потом раздался радостный визг.
   Повернулись и охнули: по склону карабкались жители городища.
   Глядя на обнимающих людей, слушая галдёж расспросов-ответов, Талька сказала кузнецу:
   - Пропустила Гора ... без всякого Вечного льда. Не убила. Что-то ещё изменилось ...
   - Тепло вроде ...
   - Может, разлом до Сердцевины мира достал? И оттуда жар идёт? Раньше на Горе смерть была, теперь - жизнь?..
   - Талька, ты мне, только мне, скажи: сама-то прежняя? Сможешь так ... - по воздуху ... Точно это было - за моими внуками словно по воздуху ...
   - Есть ли ещё у меня сила? - горько усмехнулась девушка. - Нет, кузнец, не осталось ничего. Такая же, как все. И я, и брат мой, и ... - Талька немного помолчала, пытаясь сказать ровно и веско, - и Хозяйка всё отдали, чтобы ребятишек спасти. Нельзя было их болоту оставить. Наверное, в этом и наше спасение - никого не оставить. Понимаешь, никого не оставить?..
   - Понимаю, - тихо, чтобы не разбудить ребёнка, ответил кузнец.
  
   До смурой голубоватой мглы, которая теперь считалась рассветом, сменяя друг друга, подтачивали вековую древесину люди. Тупились и ломались ножи, тесаки и топоры. Лиственницы стояли недвижно, подставляя стволы под металл. Из щепок, маслянистых на разломах, развели костры. Под ногами зашумели потоки: таяли снега. На обнажившихся тепловатых камнях устроились отдохнуть.
  
   - Корди, ты с нами? - спросила брата Рузана.
   Мальчик поморгал опухшими красными веками, покосился на дремлющую с малышом на руках мать:
   - Куда опять? Ну вас. Не надоело?
   - Пусть спит, слабак, - сердито шепнул Герел. - Без него обойдёмся. Нам же больше достанется.
   При этих словах глаза Корди наконец стали осмысленными:
   - Чего достанется? Рузана, чего достанется-то?.. С вами я.
   - Мы вниз спустимся, пока никто не догадался. Помнишь, мамонька рассказывала, что на Горе люди в камень обращаются? Ну, кто родителей не слушал, о своей семье не думал? Отправился другой доли искать? Вот, мы их разыщем. Посмотрим. Без ножей, мечей да луков кто в путь пустится? Вернёмся и тоже лиственницы рубить будем. А вообще-то просто интересно ... - на ходу объяснила брату Рузана.
   Корди быстрее стал быстрее переставлять ноги.
   От нескольких костров бесшумно отделились маленькие тени и присоединились к разведчикам. Чем дальше от вершины, тем громче и беззаботнее перекликались детские голоса.
  
   - Ничего себе ... - разочарованно протянул Герел, разглядывая кучку серого праха. - Пыль одна.
   Поворошил носком сапога, а потом и руками попытался что-нибудь нащупать.
   - Лучше бы поспали ... - затянул усталый Корди. - А всё ты, Рузана. Вечно что-нибудь выдумаешь.
   - Нужно ещё поискать, - как-то неуверенно ответила девочка.
   Герел плюхнулся на землю, попав рукой в грязь. Грозно глянул на подругу, задумался.
   Ребятишки устроились рядом. Замолчали и насупились.
   Снизу наползал туман, скрадывая уступы и провалы.
   - Ой! - не сдержалась девочка.
   Туман перед ними сгустился и замерцал.
   Дети уставились на призрачную фигуру. Она колыхалась от едва заметного ветерка, исходила тающими пыльными струйками.
   - Снится, что ли?.. - проворчал Герел.
   Возле детей стоял незнакомец.
   - Охотник из городища ... - прошептал плотный мальчуган.
   - Откуда знаешь? - ещё тише спросил Герел.
   - Куртка охотничья. Знак вон на ней - олень со стрелой в рогах.
   - Точно ... Охотник. Неживой, что ли?
   - Откуда здесь живому-то быть? Что ему надо?
   Призрачная фигура указала рукой немного влево. Кисть и рукав куртки тотчас же рассыпались неяркими искорками. Силуэт задрожал и быстро растворился в тумане.
   - Ничего себе, - пробубнил Герел и уже в полный голос добавил: - Звал куда-то, что ли ...
   - Нет, показывал, - Рузана ткнула в ближайшую расщелину. - Наверное, туда.
   И точно, в её узком зеве валялся расползшийся мешок, раскисшие ножны. Стало ясно: там осталось взятое в дорогу. Пришлось бросить, потому что с грузом охотник-странник бы не выбрался. Но уйти от своей участи он не смог ...
   - Как доставать-то будем? - спросил один из мальчиков, когда дети отошли посовещаться.
   - Лучше других истуканов поискать, - предложил осторожный Корди. - Не ровён час всё обвалится. Опасно.
   - Да уж, - заметила Рузана. - Малой братик Минди тоже бы так сказал, он мамоньку всегда слушается, об опасности помнит. Иди, Корди, мимо человека, который только известное Предкам перенёс, после смерти явился, чтобы нам помочь. Иди, ищи лёгкой добычи!
   Герел одобрительно посмотрел на подругу, хлопнул её по плечу. Девочка чуть не свалилась от дружеского признания. Отвернулась от брата и последовала за ребячьим вожаком, который вернулся к расщелине. Корди остался один. Подумал немного, бросился за детьми. Забежал вперёд, качнувшись на самом краю, и преградил дорогу.
   - Ну чего вы? Я не струсил. Просто нельзя так. Нужно всё обдумать. Правду вам сказал, - ребёнок не удержался и с этими словами полетел спиной вниз.
   Отчаянно завизжала Рузана. Рванула к бездне, но Герел перехватил её, чуть не порвав кожаную кацавейку. Забилась в руках друга.
   - Тихо, Рузана, тихо ... Сейчас что-нибудь придумаем.
   Дети встали на четвереньки возле провала и заглянули в жадную пасть.
   Рядом с вещами странника валялись чирки, которые мамонька заставила обуть, когда мир был прост, цел и безопасен.
   Жалобные причитания девочки падали на дно и терялись в ощутимом гудении. Может, оно только казалось друзьям, чья юная кровь бунтовала против случившегося на их глазах.
   - Где же ты, Корди?.. Братик мой ... Что я мамоньке скажу? Как жить буду ...
   Даже у Герела на носу повисла прозрачная капля. Он отёр глаза, размазав грязь.
   При виде плачущего вожака Рузана вообще потеряла голову. Дети едва удержали щупленькое, но вёрткое тело.
   - Ты чего, Рузана? Зашиблась, что ли? - раздался позади голос.
   Сбившиеся в шаткую кучку ребятишки замерли. Кучка развалилась. Повернули головы - Корди. Живой и невредимый.
   - Чего уставились-то? Сестрёнка, обидели тебя?
   - Корди ... ты жив?..
   - Я?.. - мальчик даже задохнулся от возмущения. - Нет, помер и с Предками говорю. А вам снюсь. Сдурели вы, что ли? А я-то торопился, все ногти ободрал. Вот!
   И Корди помахал громадными, почти целыми ножнами. По ручке было видно: оружие нешуточное.
   - Ты же упал ... - обиженно протянул Герел. Он явно пожалел, что свалился в пропасть Рузанин брат, а не он.
   - Упал. Потом смотрю: по стене ущелья вверх трещина. Неровная такая. Схватил ножны и поднялся. Очень легко: на уступы ноги ставишь и вверх лезешь. Только удержаться непросто.
   И ребёнок показал ободранные ладони.
   - А спуститься за мешком можно?
   - Конечно, - мальчик чувствовал себя героем и наслаждался этим. - Сейчас попробую.
   Но Рузана вцепилась в брата и не отпустила.
   Герел воспользовался замешательством и скрылся в трещине.
   Через миг донесся его довольный вопль.
  
   - Корди, - девочка всё не выпускала брата из объятий. - А как ты не разбился-то? Да не услышат моих слов Предки. Уцелел как?
   - Не знаю. Я даже испугаться не успел. Только что видел перед собой вас, а потом вдруг небо с большой тучей. И глупо так подумал: вот бы здорово с неё скатиться. Ну как со стога сена. Глядь, уже на твёрдом. Рядом мешок и ножны. Ещё что-то было, но не успел рассмотреть. А, вспомнил. Гудело что-то, тревожно так, неприятно. Ну я и поторопился. Поднялся и подумал, что Герел тебя обидел опять. Но с ножнами-то он бы у меня поплясал ...
   Раздались вопли, и брат с сестрой опять обрели способность замечать мир.
   - Вы только гляньте! - Герел радостно потрошил остатки мешка, выпутывая какие-то предметы из полуистлевших кусков кожи. - Здесь весь охотничий припас! Наконечники стрел, мотки тетевы в тряпке. Фу, дрянь!
   Мальчик бережно отложил пропитанную серым от времени, крошащимся воском ткань и отбросил в сторону комок слизи.
   Неподалёку раздались голоса взрослых, и оживление улетучилось: к ним спускались кузнец и Талька. При виде их лиц дети вспомнили, что за все дела нужно держать ответ. Рузана и Корди попятились. Дед никогда не трогал внуков, но каждый миг своей недолгой жизни ребятишки понимали: он может. От этого было ещё страшнее. Спас всех Герел: его мать давно с ним не справлялась, и вожак не ведал страха наказания. Оттого и завопил:
   - А мы нож нашли! Припасы! Корди в пропасть свалился! Нам мертвец помог!
   Кузнец споткнулся, а Талькины шаги стали ещё стремительнее. Через миг детей ощупали, встряхнули и допросили.
  
   В гору ребячья стая летела впереди взрослых.
   - Как думаешь, Защитница, что спасло моего внука? Неужто ещё осталась сила? Сама-то ты как, чуешь?
   - Не называй меня так. Какая я Защитница без Хранителя и ... Хозяйки? Подумать нужно. Повалим лиственницы, перейдём на ту сторону...
   - Правду ли говорили, что это не деревья, а твой брат и ... она? Не гложешь ли себя за решение повалить стволы?
   - После, кузнец, после ...
  
  
   Глава восьмая
  
   Медленно вгрызался металл в древесную плоть, тупился и ломался. Бессильно падал из усталых рук. Всё ощутимее теплело, работники скидывали одежду. С каждым мигом редел войлок туч и становилось светлее. Всё громче раздавался женский плач и нытьё детей - хотелось есть и пить. Выжили. Но жить дальше было ещё труднее.
  
   Асута не бросилась к детям - укоризненно посмотрела.
   - Мамонька! Мы нож нашли!
   Женщина прижала к себе Минди. Мальчик вырвался и подбежал к брату:
   - Корди, я лепёшку хочу. Молока. Пойдём, поищем.
   Ребятишки только сейчас поняли, как голодны. Мать вытащила из мешочка, привязанного к кушаку, раскрошенный хлеб, протянула детям.
   - А мне?.. - захныкал малыш.
   - Ты уже ел, сынок, - с усталым безразличием ответила женщина.
   - Я уже забыл, что ел, - разревелся Минди.
   - Возьми, - улыбнулась Рузана .
   - Не смей. Терпи, - сказала мать, и ребёнок опустил жадные ручонки. Но глаз от чёрствого куска отвести не смог.
  
   Талька и кузнец подошли к работникам.
   - Беда, Хранительница. Всё, что успели из дома захватить, подъели. А тут конца и краю не видно, мужчина кивнул на неглубокие раны в стволах лиственниц. Привели беглецов?
   - Привели. Посмотрите, - девушка протянула ножны.
   - Ух ты ... Это же не нашей работы?
   - Не нашей, - согласился кузнец. - Древняя вещь. Из-за Горы. Ребятишки нашли возле истукана.
   - Смекалистые. Как мы раньше не догадались спуститься да посмотреть, чем старожилы Горы порадовать могут.
   - Сильно-то не спустишься - снега растаяли, потоки камни ворочают. Да и пар ядовитый дыхание сбивает. Я проверила - вниз нам пути нет.
   - А может, у странников-то ... хлеб с собой был? Как без него в дорогу?
   - Стало тепло, и вся еда сгнила. Дети сказали - слизь одна. Нужно отправить несколько человек - пусть подберут всё годное для работы - ножи, мечи ... Вот ещё наконечники. Повалим лиственницы, сделаем луки и стрелы.
   Кузнец взял нож и вогнал его в ствол. Легко, как в масло. Работа возобновилась. Когда вернулись оживлённые мужчины с находками, все поверили в успех.
  
   Талька отдыхала за валуном. Но не переставала думать о ребячьем приключении. Мир перевернулся, изменился. Рухнули незыблемые основы. Где сейчас духи, которым оказывали почести. Где Хозяйка и Хранитель? Всё разом кануло в ревущую пропасть. Но остались жители долины ... Дети говорили про призрачного странника, который указал им, где можно найти его мешок и нож. Может, сохранилось на Горе что-то от Благословленного Края, где в каждой избе жил дух, который охранял детей, заботился, чтобы опара не вылезла из кадушки. Где Ручей, лес и маленькие поля щедро вознаграждали людей за почести. Где Хозяйка держала в узде ветры, огонь и воды. И Хранители учили с благодарностью брать и с достоинством отдавать. Даже если шла речь о жизни. Девушка тронула тепловатые комочки земли между камнями. Неужели это всё, что осталось от ... Предки всемогущие! Два крохотных листочка на слабом стебельке. Может, это знак: теперь здесь их Край? Но будет ли это место Благословленным ...
  
   Как же мамонька называла эту траву ... Одна сторона кожистая, холодная, другая - мягкая и тёплая. Доля-не-доля... Талька задремала.
  
   Герела отругали. Мать пригрозила, что заставит тесаком с мужиками махать, но заметила радостный блеск в глазах неслуха и отправила доглядывать за маленькими ребятишками. Это было страшное наказание. Мальчик закусил губу, чтобы не разреветься. Надвинул шапку ниже и угрюмо нахохлился в стороне от малышовой возни. Если кто-то начинал хныкать, показывал кулак. При общем визге рычал: "С Горы в пропасть скину!" Дети быстро присмирели и не мешали ему думать.
  
   - Герел, Герел! Хватить спать, мы такое придумали! - Рузана потрясла приятеля за плечо.
   Мальчик не сразу понял, где он и что делает. Потом подскочил: как подопечные-то? Малыши устали возиться и пытались прилечь.
   - Мы хотим в пропасть спуститься. Как Корди в расщелину. Сердцевину Мира посмотреть ...
   Герел снял кафтан, накинул на малышей - сами разберётесь, как укрыться - и поспешил за друзьями.
   - Сегодня ночью не спи. Как все улягутся, собираемся возле лиственниц. Оттуда спустимся.
   - Рузана, ты, наверное, разум в долине позабыла. Какой ночью спуск? Да и не отступится никто, работать, меняя друг друга, будут. Не уйдём отсюда завтра - люди с голоду вскоре помрут.
   - Мой разум всегда при мне, - заносчиво ответила девочка. - А ты не забудь фартук и чепец надеть, когда другой раз будешь с малышнёй возиться.
   И тут же шлёпнулась от тычка в плечо.
   - Не будь ты девкой, ух ... Зашиб бы!
   - Все устали. Сегодня точно отдыхать будут, сил нет работать. Это раз. Всё изменилось, Герел. Заметил ли ты: вчера ночью почти так же всё хорошо было видно, как и сейчас. Это два, - невозмутимо сказала Рузана, как если бы не лежала на земле, а над ней не нависал похожий на булыжник кулак приятеля.
   - Твоя правда, - неохотно признал мальчик. - Но как мы спустимся? Ни верёвок, ни ножей ...
   - Верёвки сделаем. А вот ножи ...
   - Рузана, не дури. Из чего совьём ве ...
   - Ну хватит, - рывком поднялась девочка. - На Горе ты стал таким же ... как камень.
   Подруга выразительно постучала себя по лбу. Герел не разъярился, а наоборот, его глаза заблестели:
   - Хорошо.
   За день пропало много кушаков, передников. У тех, кто пустился в путь обутым в башмаки и неосторожно выставил их посушиться, исчезли кожаные перевязки. Куда-то делось всё, из чего можно связать длинную и крепкую верёвку.
  
   - Осторожно, не запнитесь, - прошипел Герел. - Разбудим кого - в этот раз высекут.
   Рузана и Корди, более хлипкие, чем вожак, скользили на покрытых росой камнях.
   - Корди, а в той трещине что гудело? - с трудом удерживая дыхание, шумное от страха, спросила сестра.
   - Не знаю. Подумал, что в ушах шумит. Как тогда, зимой. Когда нарыв в ухе мамонька лечила, - отдуваясь, ответил Корди.
   Герел пошёл чуть тише, чтобы слышать разговор.
   - Интересно, почему Гору так порвало - ступеньками. Помнишь, лёд в озере кололи? Он по-другому разламывался. А ведь камень твёрже льда ...
   - Наверное, Гора не вся из камня. Кое-где помягче ... Рузана, ты только никому не говори, - начал мальчик и уткнулся в спину друга, который остановился, чтобы ничего не упустить. - И ты, Герел, тоже не говори ... Я там, внизу, многое умел. Упал, в руке что-то ка-а-ак хрустнет. Ну, подумал, переломался. Как наш Минди, когда с яблони свалился. Больно было, страсть! И тут решил: не маленький, нечего ныть. Целая и сильная у меня рука. А через миг и в самом деле всё прошло. Опёрся на руку - даже не кольнуло. Захотел подняться - будто в спину что-то толкнуло. Только на самом верху стало трудно, еле удержался. А ты, Герел? Что в той трещине чувствовал?
   - Ничего. Спустился, подобрал мешок и твои чирки, поднялся ... Так же легко ...
   - Как в подвал садовника из городища, - закончила за друга Рузана.
   Мальчик нахмурился и подозрительно посмотрел на неё. Но девочка не насмешничала, не припоминала прошлые делишки неслуха и проказника. Она размышляла:
   - Защитница Талька говорила, что мир изменился. Где была смерть, теперь жизнь.
   - Когда Талька такое говорила? - удивился Герел.
   Братишка Корди засмеялся:
   - Герел, помнишь огромную болотную пасть, которая нас чуть было не заглотила? А наша Рузана - огромное ухо ... Всё услышит.
   Девочка не обратила внимания на подначивания брата и продолжила:
   - Сила, на которой держался Благословленный край, наверное, сейчас внутри Горы. А может, когда-то из неё к нам пришла. Только досталась Хранителям. А сейчас каждый может взять её. Вот ты, Корди, в расщелину свалился. Мог бы убиться. Но остался целым. Выбрался - и опять прежний.
   - А я? - обиделся Герел. - Мне-то почему этой силы не досталось?.. Хватит болтать, спускаться нужно.
  
   Туман глушил звуки, застилал глаза. Из бездны исходило красноватое свечение, но его гасила водяная взвесь. Дети обвязали верёвкой остроконечный выступ, напоминающий трубу, и заспорили, кому первому погрузиться в гигантский провал. Решили, что спуск начнёт Герел. Еле договорились о сигналах, затвердили их на память. Макушка Герела скрылась за краем пропасти.
  
   Мальчик без труда перебирал узлы, выискивая, куда бы поставить ногу при толчке. Очень скоро сапоги заболтались в пустоте: самодельная верёвка кончилась. Немного повыше он заметил чёрное углубление среди выступов. Подтянулся. Раскачался и обеими ногами встал на твердь. Чуть было не потерял равновесие, но справился. Мотнул верёвку три раза: он цел-невредим. Глаза быстро привыкли к темноте. В довольно большой нише тренькала о камень тоненькая струйка. Мальчик подошёл к углублению-чаше, сотворённой самой Горой, и напился воды - тепловатой, с привкусом смолы. Во рту потом долго держалась горечь. Ноздри щекотал слабый, но раздражающий запах.
  
   Герел присел на корточки возле стены. Усталости от спуска не было, но каждую клеточку тела заполнила истома. Он немного отдохнёт, а потом дёрнет за верёвку четыре раза - сюда, друзья!
  
   Черноволосый охотник мечтательно смотрел на игру бликов на вершине Горы. Нет, солнечные лучи никогда не касались слепящей поверхности снегов. Их отталкивала сила, противоположная животворящей солнечной ярости. Охотник чувствовал зов этой силы - поток бурлящей энергии среди застоя обыденных забот.
   Герел помнил этого охотника, знал его мысли и хотел вместе уйти к вершине. Куда-нибудь, но только прочь из клетки, которая зовётся Благословленным Краем.
   - Батюшка, ты меня слышишь? - теребил охотника за руку подросток.
   Смоляная копна коротко стриженных волос, серые, как зимний беличий мех, глаза. Герелу даже смешно стало: все думают, что это мальчишка. На самом деле - десятилетняя девка, упрямая и проказливая. Не хочет растить косу и носить расшитую рубашку.
   - Слышу, слышу. Эх, кабы подняться повыше да глянуть на всё с высоты ...
   - А меня с собой возьмёшь? Тоже хочу - с высоты ...
   Герел рассердился: вот же глупые, на Горе смерть. А отец-то каков: сам в никуда собирается, да ещё девчонку разговорами прельщает.
   - Не могу, мала ты ещё, дочка.
   - На охоту же брал? Я стрелы поднимала.
   - Нет, это не на зайцев охотиться. Тут впору самому, как стрела, лететь ... Уйду я. А ты не горюй, мать слушайся. Вырастешь, выходи за охотника.
   - Батюшка, возьми с собой ...
   - Нет! - оборвал ребёнка мужчина и быстро пошёл вперёд.
   - ... добром прошу, - сказала девочка тёмному лесу, высокой Горе и белым снегам на вершине. - А не возьмёшь, всё равно за тобой пойду.
   Герел даже подскочил: как можно не думать о дочери? Ведь ясно, что она за отцом отправится. И оба погибнут ... Хотел крикнуть, но очертания леса и маленький силуэт растаяли, растворились в красноватом сумраке ...
  
   Мальчик очнулся. В проёме дёргалась верёвка. Кто-то из друзей устал ждать, заподозрил неладное и решил спуститься. Герелу захотелось, чтобы это была Рузана. Отчаянная девчонка любит всякие чудеса и сумеет объяснить, почему он сошёл с ума и надолго ли это. Ну что за дела - услышать у себя в голове чужие мысли?!
  
   У верхней части входа в нишу взбрыкнули Рузанины чирки. Мальчик подтянул верёвку, поймал подругу, втянул. Девочка обхватила его за плечи и не сразу отпустила:
   - Герел ... Мы подумали ... Хвала Предкам, не допустили ...
   - Надоели твои Предки. Что подумали?
   - Да ничего, - подруга быстро пришла в себя. - Договорились же верёвкой сигналить. А ты ... Корди в провал свесился и тебе орал, чтобы откликнулся. Еле остановила. Услышат - высекут. Почему молчал?
   - Рузана, тут такое ... Пообещай, что никому не расскажешь.
   После таких слов девочка могла примириться с чем угодно. Она приготовилась слушать:
   - Говори, да побыстрее и поподробнее.
   - Рузана, мне почудилось, что меня много ... То есть я не только я, но и другие люди ...
   Подруга так захохотала, что у Герела загудело в ушах. Он сморгнул влагу нечаянной обиды и просительно протянул:
   - Не знаю, почему так получается. У расщелины-то, помнишь? Корди говорил, что стал очень умелым. А я каким был, таким и остался. Сейчас вспомнил: на дне что-то видел. Вроде как мелькнул какой-то человек сбоку, у стенки трещины. Но я спиной повернулся, вещи собрал и полез наверх.
   - Герел ... тебе понадобился целый день, чтобы вспомнить? Ты повернулся спиной к видению, которое вызвала твоя сила? Ты даже не заметил её ... Что с тобой, Герел? Прости, если ... Герел!
   Мальчик зажал уши и закачался из стороны в сторону. Теперь и Рузана заметила ровное, тихое гудение. Оно не помешало, и девочка, подхватив друга, который повалился прямо на неё, осторожно опустила в каменную крошку. Вытащила из кармана косынку, намочила в насочившейся в каменную чашу воде и отёрла бледное до синевы лицо.
  
   - Ну-ка, вылезай, - сказал охотник, глядя на валун, похожий кадушку для капусты. - Думала, что не замечу?
   За камнем кто-то ворохнулся и затих.
   - Решила, что охотника можно обмануть? Я даже тень за спиной чую. Вылезай, дочь. Будем думать, как быть дальше.
   Показалась голова в мохнатой шапке. Обидчиво шмыгнул синий от мороза нос, покосились на отца слезящиеся глаза.
   - Назад пути нет. Иди ко мне. Поговорим, заночуем в снегу. А поутру в путь двинемся. Видно, это судьба - вместе нам странниками стать. Переживал я, что сына после себя не оставил. Зачем парень, когда у меня такая дочь.
   Вскипел снег маленькими бурунами - это дитя к батюшке бросилось.
   Отрыли ямину в мощных сугробах между скалистыми уступами, накрылись овечьими шкурами.
   - Вот, держи, дочка, - сказал охотник, - если со мной что случится, откроешь.
   - А что случится-то? Ни зверя, ни лихого человека. Вот было бы здорово, если б других странников встретить.
   - Звери и люди не страшны. Главная опасность - сама Гора. Никто не знает, кого она погубит, а кого пропустит. Хотя ... в мешочке, который я тебе дал, есть кое-что ... Может быть, ты жива останешься.
   - А что там?
   - Не скажу, не время. Находка одна.
   - Ну расскажи, где нашёл. Что-нибудь расскажи, холодно очень. Дышать тяжело.
   - Ещё летом... - начал отец, и сам увидел чудный мир, который оставил: охряной берег Ручья, могучий лес, цветистую россыпь ярких венчиков в лоснящейся траве. И с отчаянием подумал, что забыть Благословленный Край не сможет ...
  
   ... Он с детства любил приходить сюда. В последнее время зачастил. Западнёй показалась изба, а хозяйство - ярмом, которое на быков надевают. Томило что-то, тянуло из села, где он считался самым удачливым.
   - Любят тебя Предки, - сказали люди, когда, израненный, приволок шкуру зверя-шатуна, который не заснул зимой и рвал зазря в лесу оленей.
   - Любит тебя Хозяйка, - заметили старики, когда вокруг него погасло кольцо лесного пожара, случившегося от небесного огня.
   А он скучал.
   Что за птица такая? Перо пёстрое, грудь с зелёным отливом. Голова на длинной шее бессильно свесилась. Крылья по песку распростёрты. Натянул лук, выпустил стрелу - зачем твари мучиться. Из-за Горы, наверное ... Вырвать радужных перьев из хвоста на радость дочке ...
   Под мёртвой тушкой что-то сверкнуло. Как солнечный луч в просвет между тучами. Вот это находка!
   Камешек прозрачен, как слеза. Но полыхал так, что смотреть больно. Уж не Вечный ли лёд принесла эта странная птица? По поверьям, такой камень может тайны самой Горы открыть. Подарит удачу. А если на ярмарке продать - так ещё и богатство принесёт. Спрятал за пазуху находку и ушёл. Смутно почувствовал, будто кто-то ему язвительно в спину смеётся, насмешничает ... Но при такой-то находке быстро всё остальное забывается. ...
  
   Из-под овечьей шкуры, наброшенной на голову, в глубокую расщелину капали замерзающие на лету слёзы. Только один неосторожный шаг в сторону - и ухнул вниз снежный пласт вместе с зазевавшимся ходоком. Ребёнок стоял на четвереньках у самого края пропасти и видел, как алая лужа сереет, покрывается крошащейся коркой. Как кожа становится бурой, расцветают на ней чёрные язвы. Как охотник превращается в истукана, которым числа нет на Горе ...
  
   Когда в Роще Предков готовят кого-нибудь для встречи с ними, на красивое покрывало бросают очень ценные вещи. С которыми не хочется расставаться. Кто чашку с узорами, кто сапоги новые, кто оружие. Неважно, мужчина или женщина, дитя или старец навсегда под покрывалом заснули. А ей что отдать отцу ? Вот кожаный мешочек разве. На ладонь выпала маленькая звёздочка. Красивая. Пусть Предки порадуются, увидев батюшку. В чёрной глотке расщелины сверкнул огонёк.
   Минди жалко ...
   Защитница жёстко, даже хищно посмотрела в молящие глаза ребёнка:
   - А не проще ли было бы всем туда попасть - в мир, где есть хлеб, жилище ... Где и не слыхивали о Благословленном Крае. Где не проваливаются под землю избы, не кричит в огне скотина. А, Рузана? Давай уведём всех?
   - Наверное, нельзя, - не подозревая подвоха, рассудительно произнесла девочка. - Там же нас не ждут. Мы будем чужаками ... нас бояться и сторониться станут.
   - А ещё и убивать. Воевать с нами за место в том краю. Потом откроется, что и у них есть своё Ледащее болото. И их мир может погибнуть. Стоит нам туда идти, Рузана?
   - Можно просто взять немного хлеба ...
   - А какова его цена? Вдруг что-то там изменилось? Не выживет Рунта. Умрёт старуха? У молодайки ...
   Девочка не услышала. Она зажала уши. Талька развернулась и пошла к пропасти.
   - Но ведь можно жить дружно. Я могу не драться с Корди. Мы - я и Корди - можем не драться с Герелом ... - прошептала Рузана, не отнимая ладоней от ушей.
   В голове раздался голос Защитницы, которой уже было не видно за скалами:
   - Есть вещи, неподвластные человеку. Например, время. Там, где вы побывали, оно другое.
  
   Вечером на мосту из лиственниц показались тени. Отряд выходил из туманного опахала. Все жители погибшей долины, проглотив приветственные крики и вопросы, молча ждали. Ждало чистое от туч небо. Ждала расколотая Гора. Даже красные сполохи над пропастью превратились в тусклое свечение. Съехав, как со снежного склона по гигантскому комлю, отряд приблизился. Лица, освещённые кострами, были печальны.
  
   - Батюшка, что?!! - заорала оглашенная Асута.
   Женщину била нервная дрожь.
   Толпа закричала, но отряд повернулся лицом к пропасти.
   И только тогда жители Благословленного Края увидели, что по комлю спускаются другие тен
  
  
   Глава девятая
  
   Рузана и Корди уснуть не могли. Глаза не закрывались. Руки-ноги покою не находили. Как тут спать-то, если у большого костра сидят чужаки и что-то рассказывают. Вот Талька поднялась. Засновала около огня, видать, важные вести гости принесли, даже усидеть трудно. Эх, сейчас бы подкрасться незаметно да послушать ... Нет же, мамонька рядом лежит и тоже глаз не смыкает. А небо-то какое ... Первый раз вызвездило, с тех пор как земля трястись начала ...
  
   Рузана открыла глаза и удивилась: вместо звёзд - блёклый утренний туман. Неужели задремала? Корди мамоньке в плечо уткнулся, сопит. Ветерок пушистые кудряшки на макушке Минди гладит. Рассердилась на себя девочка, привстала осторожно, осмотрелась. Удача! До сих пор костёр лисьим хвостом в серое небо машет. Теперь уже дед около него расхаживает. Не устали всю ночь говорить-то? Никто и не увидит, что Рузана рядом окажется. А коли увидит ... Бывает же, что люди во сне ходят. Ну, вот и с ней такое случилось. Девочка ужиком вывернулась из тепла спящей семьи и скользнула за валун. А через миг ищи-свищи её в утреннем лагере жителей бывшего Благословленного Края.
  
   - Рузана? Далеко собралась?
   - Напугал, Герел. А ты что здесь забыл?
   - Я?! Да меня сама Талька доглядывать назначила. Кафтан свой дала! Сказала: ляг здесь и смотри, чтобы никто к костру не подобрался.
   Девочка даже почернела от досады. Таким горьким показалось всё вокруг. Присела на плоский камень, голову руками обхватила.
   - Шла бы ты к своим, Рузана. Видишь - беседуют люди, отвлекать нельзя. Хорошо ли будет, если сейчас твоего деда кликну?
   - Герел ... А Талька-то схитрила ... Ты и не заметил, купился.
   - Схитрила, конечно. Кого другого доглядывать поставь - заснёт или прозевает. А меня Защитница знает.
   - Именно что знает. Она бы от костра отгонять тебя замучилась. А так - ты и сам не подойдёшь.
   И девочка мерзко, обидно засмеялась.
   Герел скинул Талькин кафтан, заметался. Подлетел к Рузане, вот-вот ударит.
   - Врёшь всё. Завидуешь.
   - Я вот что, Герел, думаю ... - начала хитрюга и замолчала.
   Мальчик не ответил, но в его глазах бешенство сменилось вниманием.
   - Все сейчас только пришлыми и заняты. Чего к костру лезть? Всё равно узнаем, о чём речи велись. Лучше разведать то, до чего ни нашим, ни чужакам не добраться.
   Герел сел рядом.
   - Не могу забыть слова Корди, как он в расщелину по стогу сена съехал.
   - Не говорил Корди такого. Совсем ты завралась, Рузнана.
   - Ну конечно, про стог не говорил. Зато сказал, что когда свалился, то представил облако. По нему можно, как по стогу сена, полегоньку съехать и не разбиться.
   - Было такое ... Дальше-то что?
   - Думаю, что и мы сможем, как Корди, в пропасть спуститься.
   - А зачем нам в ту расщелину? Или ты хочешь ... снова в избу? За хлебом.
   - Нет же, в тот мир нельзя. Талька мне всё объяснила. На заёмном хлебе долго не протянешь. Нужно, чтобы сила вернулась. Такая, как у Хранителей или Защитницы.
   - Где ж её взять, силу-то ... Она под землю вместе с Благословленным Краем ушла.
   - А мы её оттуда достанем.
   - Как?! - мальчик даже привскочил. - Говори скорей!
   - Нужно добраться до Сердцевины мира.
   - Верёвки-то мы развязали и бросили. Заново стащить разве ...
   - При чём здесь верёвки. Мы в пропасть спрыгнем!
   - Спрыг ... Нет, Рузана, беда с тобой. Была умной девкой, а сейчас точно сдурела.
   - Слушай и не перебивай. И ты, и братик мой внутри Горы какой-то части силы удостоились. Но не заметили. Подумали: совпадение. Рунта, дочь охотника, нам показать хотела, как этой мощью воспользоваться. Может, она сама так выжила. И хочет, чтобы выжил Благословленный Край. Ну и чужаки с другой стороны Горы.
   - Мы же за хлебом ...
   - Не хлеб главное. Она коридор показать хотела. Коридор! Наверное, он может привести куда угодно. Только знать нужно, куда идти. Вот мы и узнаем. Это тебе не меч к поясу привязать ...
   - Какой меч?
   - А, я про Талькин меч ... Мы заберёмся на деревья, дойдём до середины и прыгнем. Пока летим, будем думать, что нас верёвки держат. Доберёмся до самой Сердцевины. А дальше видно будет.
   - Рузана ... Ты с ума сошла. Пойду-ка я к Асуте. Нет, лучше к кузнецу ...
   Девочка подскочила и вмиг оказалась подальше от друга - не ухватишь.
   - Иди. Иди, не стой. Только пока ты рот откроешь да всё расскажешь, я уже на мосту буду!
   Герел озадаченно поморгал и следом припустил:
   - Подожди! Там же дозорные ...
   Рузана остановилась.
   - Дозорные? С каких это пор тебе дозорные преграда? Помнишь, что вытворял в городище?
   - Откуда ты знаешь?.. Ещё в тот раз спросить хотел.
   - Я же Рузана - Огромное Ухо! Так Корди меня назвал. И это правда! - захохотала девочка.
   Герел сник и снова сел на землю.
   - Что? Забоялся? Может, Тальку позвать? - принялась насмешничать девочка.
   - Знаешь, Рузана ... Нехорошо это ... Вот Рунта отца потеряла. В одиночку выжить на Горе пыталась. Нам помогла. А ты ...
   - Продолжай, - с холодной заносчивостью сказала подруга. - Чего молчишь? Да и не нужно слов. Сама за тебя скажу: Рузана всё дурачится и всех дурит. Потешается. И беднягу Герела во всякие тёмные дела втягивает. А он у нас очень хороший, его сама Защитница ценит. Соглядатаем сделала. Только я мечтаю, чтобы у маленького Минди был дом. И хлеб. А ещё я не меньше твоей Тальки хочу, чтобы Благословленный Край жил. Не в памяти, а на самом деле.
   - Рузана ... Ты хочешь вернуть прошлое?..
   Девочка потрясённо посмотрела на друга и уселась рядом. Недалёкий Герел, который только и умел кулаками махать, сказал о том, что, как закваска, бродило в её душе.
   - Не знаю. Просто изменить. Чтобы вместо костров - избы. Вместо камней - поля, Ручей, лес. И Гора только издали, когда утром на крыльцо выйдешь.
   - Может, будет всё. Я слышал, мужики говорили, что вода отступает. Уйдёт совсем - спустимся в долину ...
   - А там болото.
   - И на болоте жить можно.
   - Вот и живи. А я пошла.
   - Я с тобой. А то ещё учудишь что-нибудь.
  
   Талька исподтишка рассматривала чужаков с другой стороны Горы. Не могла удержаться от взглядов искоса. Темноволосые и худосочные, будто недокормили в детстве. В глазах - сумрак и печаль, точно радости никогда не знали. Похожи на Ирму и Эльду, да и на многих жителей Края. Но вот эта тоска ... Гилана, которую пришлые за главную признавали, рассказала, что с людьми Город вытворял. Талька не сдержалась, заругалась злобно. Вспомнила и зверей лесных, и Ледащее болото, и болезни страшные. Кузнец не прикрикнул на неё на правах старшего, сам сидел чернее тучи, мял огромные кулаки. На багровой шее жилы вздулись. А как же - у него внуки малолетние.
  
   Застонали люди, как услышали, что Благословленный Край погиб из-за разрушенного городского камня, который питал колдунов силой. Чтобы зло остановить, двум мирам было суждено погибнуть.
   - Простите нас, - сказала иноземка Гилана, зная, что не простят. А если со временем и стерпятся с бедой, смирятся с потерями, то уж точно не забудут.
   - Что делать будем ... - кузнец долго молчал, а потом всё же добавил: - ... братья?
   - Вода отступает, через два-три дня подошва Горы обнажится. Остаются грязь и тина. Со временем землёй станут.
   Вздохнули люди тяжко. Это время ещё пережить нужно. А как?
   - С нашей стороны всё выжжено, в долине кое-где ещё камни кипят. Дышать невозможно. Многие из тех, кто выжил, умирают от ядовитого воздуха.
   - Один путь нам с жёнами и детьми - в пропасть! - сказал кто-то из мужчин.
   Талька и Гилана друг другу в глаза уставились. Долго молчание длилось. Наконец Защитница сказала:
   - Переводите людей сюда.
   - Зачем? - горько спросила Гилана. Повернулась и посмотрела на красноватый туман над провалом.
  
   Чужаков уложили у костра, когда белёсое небо пролило на Гору безрадостный дневной свет. Каждого, кто был у костра, пришлые оделили подвяленными кусками овечьего мяса. Успели пастухи загнать отары на самую вершину. А жители Благословленного Края противоречиво пожалели, что стараниями Хозяйки их долина была настолько тучной, что могла прокормить и людей, и многочисленные стада коров.
  
   Талька пришла к валуну, у которого недавно заметила зелёный росточек. Он набрался силы из крошек земли между камнями, вдосталь напился воды. И теперь подставлял колючему ветру крепенькие ладошки. Помахивал ими. "Ну точно ребёнок, - подумала Талька, - малое дитя, которое радуется мигу жизни, не думая о том, что будет после. Засохнет или замёрзнет, вытопчут или ..." А где же Герел? Не видела его, когда от костра расходились. Талька подскочила, стала подниматься. Навстречу спешил кузнец. На нём лица не было ...
  
   Рузана и Герел одежду на животах ободрали, ползком до лиственниц добираясь. Доглядывали за мостом охотники. Не пробраться бы детям к пропасти, кабы мужчины хоть на время заставили себя не смотреть на костёр, возле которого решалась судьба двух миров. Ребятишки, как зверьки лесные, легко взобрались на поваленные деревья. Ох, и широки стволы - что твоя дорога. А кора-то ... Через трещины прыгать пришлось. От запаха гигантских капель смолы, которые огнём горели, хоть и солнца нет, закружилась голова. Долгонько шли, и как красный туман внизу стал густым, словно кисель, Рузана присела - добрались до середины, однако.
   - Может, вернёмся? Ну, выпорют. Впервой, что ли.
   - Я не вернусь. Там эта Талька за главную, а у мамоньки Корди и Минди есть.
   - А у моей никого нет. Одна останется.
   - Ну так возвращайся. Мало она через тебя позору натерпелась - добавишь.
   Мальчик наморщил лоб и прислушался. По глазам подруги понял - она тоже чует. Кто-то приближался. Похрустывала кора, шуршала.
   Рузнана встала и подбородок вздёрнула. Руки к груди прижала, будто с обрыва в Ручей прыгнуть собралась.
   - Стой ... идут с другой стороны ...
   Решимость и сосредоточенность тотчас из девочкиных глаз ушли, как и не бывало.
   - Чужаки ... Герел, скажем, что нас дозорными поставили. Велели расспрашивать всех.
   Мальчик даже покачнулся, руками взмахнул, чтобы не свалиться.
   - Рузана, ты в своём уме?.. Кто нас поставил, да ещё дозорными?
   Рузана так укоризненно посмотрела, что недотёпа устыдился. А через миг понял и уставился на подругу восхищёнными глазами.
   - Да это ребята ... - разочарованно протянула девочка.
   По стволу лиственницы шагали два мальчугана: один высокий и стройный, другой пониже и попухлее. Они молча приблизились к "дозорным".
   - Стоять! Без допросу не пропускаем.
   Пришлые ребятишки рассматривали Рузану и Герела провалившимися, точно опалёнными, глазами. Тот, что повыше, произнёс устало и обречённо:
   - Нам к своим срочно нужно. Больше оттуда, - повёл головой в сторону, - никто не придёт. Ведите к Гилане, там и допросите.
   - Нет, - заявила девочка, - нам говорите.
   - Так я и думал, - вступил в разговор невысокий мальчик. - Никакие они не дозорные. Мы пройдём.
   - Стоять! - напористо поддержал подругу Герел. - Или вы силой помериться хотите?
   При слове "сила" пришлые вздрогнули.
   - ...ана! - донёсся крик.
   Дети увидели фигуры Рузаниного деда, Тальки и ещё двоих людей. Защитница положила руку на плечо кузнеца, останавливая, но он не удержался, спугнул криком ребят.
   - Ну, Герел, прыгаем! Решайся, иначе все так и помрут на этой Горе! Только не забудь представить крепкую верёвку, которая тебя держит. Да что хочешь представляй ... Ну же!
   Невысокий крепыш подошёл совсем близко:
   - Я тоже так умел. Но после разрушения камня сила ушла.
   Герел поспешил поделиться познаниями, не видя умоляющих, а потом уничижительных гримас Рузаны:
   - Вся сила в Горе, в Сердцевине мира. Как только внутри окажешься, так всякие чудеса и случаются. Вот мы с Рузаной в другой мир попали, в чужую избу. Хлеба оттуда натащили. А сейчас хотим коридор в прошлое отыскать ...
   - Прыгай, дурень! - закричала Рузана, которая одним глазом наблюдала за взрослыми.
   И дети, как бобы с блюда, посыпались в пропасть.
  
   Рузана барахталась в багровом тумане. Алые ленты стягивали запястья, тащили вверх. Что-то мягко толкало в спину. "Вниз, нужно вниз", - думала девочка. Кружилась голова, подташнивало от бесконечного кисельного бултыхания. Потом её дёрнули за руку. Рузана открыла глаза. Ничего себе!
  
   Она и мальчики находились на верхнем краю гигантской каменной чаши. Внутри метались, дрожали, вскипали волной и снова опускались звёзды.
   - Вечный лёд, - сказал Герел, который до сих пор сжимал Рузанину руку. - Значит, он из Сердцевины мира наверх попадает.
   Девочка промолчала, ошеломлённо разглядывая искрящуюся жизнь таинственных камней, которые с седых времён были проводниками через Гору.
   - А что это - Вечный лёд? - спросил высокий чужак.
   - Тебя как зовут? - невпопад, не глядя на мальчика, произнесла Рузана.
   - Я Родик с батрацкого подворья. Друг мой - ученик колдунов, Велек. Сбежал от них, мёртвым притворился. А Верховного ранил, руку ему сжёг.
   Рузнана и Герел посмотрели на крепыша с уважением.
   Потом девочка гордо сказала:
   - Мой дед и батюшка - кузнецы. У Герела отец на рыбалке погиб. Мы коридор в другой мир нашли. Ну, не мы, конечно. Рунта, дочь охотника, показала. У неё Вечный лёд был.
   - Так что же это за лёд?
   - Камешки, на звёзды похожие. Очень дорогие. У нас за один могли избу отдать. Владельца камня Гора пропускала. Мог бродить, где захочется. Даже во времени ... Рунтин коридор и Вечный лёд как-то связаны.
   - Помнишь, Родик, Гилана тоже про коридор говорила ... - призадумался Велек, и девочка снова поразилась стариковскому выражению тёмных глаз. - По нему можно уйти от того, что есть. Назад, в прошлое, или ещё куда-нибудь. Найти бы такой ...
   - Я тоже об этом думала, - сказала Рузана. В её глазах приплясывали и метались льдистые отблески. - Если Рунта, которая от вас ... от колдунов убежала, а потом умерла, родив Хранительницу, может после смерти в нашем мире появляться, значит, и мы можем так. Появляться и жить в разных мирах.
   - Как это? - удивился Герел. - Опять мудришь, Рузана. Хватайте этот лёд горстями, и наверх. Там и разберёмся.
   - Герел ... - начала неторопливо подруга, а потом перешла на раздражённую скороговорку: - Ты хоть дослушай. Представь: идёшь ты по тропинке. Глядь, а перед тобой лужа грязная. Свернуть нельзя. Что сделаешь? Увязнешь по колено и ждать будешь, пока подсохнет?
   - Ну, перепрыгну. Может, вернусь да по другой пойду, - ответил окончательно сбитый с толку мальчик. - Только при чём здесь лужа?
   - А при том, нужно всем жителям Благословленного края в коридор войти и выбраться в другом месте. Как бы перешагнуть через то, что нашу жизнь разрушило.
   - Пришлых-то куда? - поинтересовался Герел. Он уже поверил сумасбродным мыслям подруги и примерялся, как их осуществить.
   Велек и Родик слушали Рузану, забыв вздохнуть.
   - Думаю, каждый народ сам выберет, куда идти, - снова напустила туману девочка.
   - Тальку спросим, - промолвил Герел, а Рузана поморщилась.
   - Это высоченная девка в охотничьем наряде? - заинтересовался Родик. - Она у вас старостой или вроде Верховного?
   - Это Защитница, - пустился в объяснения Герел, не замечая недовольства подруги. - Была Хозяйка. Она заботилась о Благословленном Крае, как женщина о своём доме заботится. Всё ей подчинялось: вода и огонь, леса и поля. Иногда в человеческом образе разгуливала. Грозная, но справедливая. Ещё были Хранители, они Хозяйкину волю объясняли, за людей просили. Видели лиственницы? Говорили, что это Хозяйка и Последний Хранитель в деревья обернулись. А Защитницы не должно быть вовсе. Но если Краю опасность грозит, она появляется. Вот Талька и стала ею.
   - У нас всё по-другому, - подхватил беседу Велек. - Гилана уже после беды рассказывала, что каждый человек многое умел, был и защитником, и хранителем, и хозяином самому себе. Камень такую силу давал. Только его захватили несколько человек, народ не подпускали. Стали могущественными колдунами. Подчинили всех себе. Много людей погибло, пока Нела камень не разрушила. Только вот вместе с ним и нашу жизнь.
   - И Благословленный Край! - вдруг рявкнул Герел. Глаза мальчика нехорошо сверкнули.
   Но подруга не поддержала возмущения:
   - Мамонька рассказывала, а ей тётушка Дежка, которая в городище за гончаром замужем была, что Хранительница Эльда загодя о беде знала. Видение ей было в Роще Предков, когда ни Тальки, ни Последнего Хранителя и в помине не было.
   - Значит, мой народ ни при чём? - Велек посмотрел не на девочку, а на её воинственного друга.
   - Ещё как при чём. У вас время по-другому текло. Из-за того камня, наверное. Вот поэтому невозможно было к вам перебраться, не пускала Гора. И только Вечный лёд ...
   - Так чего мы ждём? - завопил Родик. - Сейчас нагребём этого льда и наверх.
   Герел одобрительно кивнул, и мальчишки заскользили вниз по агатовой стенке гигантской чаши.
   Рузана и Велек приготовились броситься следом, но внизу произошло что-то странное.
   Крохотные огоньки камней словно ветер раздул, взвилось слепящее пламя.
   Выгнулось огромным полыхающим полотном.
   Возник гул, усилился и понёсся вверх оглушительным воем.
   Глаза перестали видеть, а уши слышать.
  
   Рузана разлепила обожженные веки.
   Рядом лежал Герел, будто спал. Его кафтан, волосы, да и всё вокруг было припорошено мерцающей пылью. Кругом валялись щепки, куски древесных стволов. Вставали с земли люди, отряхивались. Опустив голову, над всеми возвышалась Талька. Ещё ощущалось содрогание Горы, и девочка поднялась с опаской.
   - Талька, что случилось? Я и ребята в пропасти Вечный лёд нашли, хотели коридор сделать ...
   Защитница ответила, не глядя на неё:
   - Нет больше пропасти ... Сомкнулась Гора.
   - Как нет? А коридор?..
   - Считай, что вы его прошли. И весь Благословленный Край тоже.
   - А Велек? Друг его? Чужаки где?
   - Нет их. Наверное, исчез и мир по ту сторону Горы.
   - Не может быть! Они не могли погибнуть! Мы вместе ...
   - УспокойГлава седьмая
   Всся, думаю, они не погибли. Просто у них другой путь во времени, другая доля. А нам пора спуститься, посмотреть, что творится внизу. Нужно строить временные жилища, добывать еду для людей. Работы много ...
   - Талька ... А ведь я всё равно буду разыскивать своих друзей. Покою мне не будет, пока не узнаю, что с ними произошло.
   - Ну конечно. Будешь первой Странницей в нашем новом мире.
   - А ты мне поможешь, Защитница?
   - Конечно. Такая уж моя доля ...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"