Ледяной ветер рвал одежду, сёк лица. Но люди, толкаясь и спеша, лавиной двигались к Огневой Пещере. Между фигур, казавшихся сутулыми из-за длинных шуб с капюшонами, сновали ребятишки, пытались удержаться на ногах, падали, откатывались в сторону, поднимались, хватались за руку взрослого, который оказывался ближе всех. Ребятня мешала идти так быстро, как нужно.
Три дня жило племя в ожидании Великого Огня, который случался раз в год. Сначала из Пещеры раздавался недолгий рёв, тряслась земля. А воздух делался зловонным. Потом меж чёрных закопчённых скал появлялся ярко-оранжевый язык. Он словно щупал воздух вокруг пещеры, раскачивался, пытался дотянуться до зазевавшегося человека или мелких сосёнок, давно неживых. Затем уползал в пещеру. И только тогда показывался тёмно-красный с золотыми искрами Огнь. Не твёрдый и не жидкий, не палящий и даже не жгучий, он наполнял котлы, подставленные жрецами, освещал всё вокруг и согревал воздух до таяния снегов.
Жрецы, двое дюжих мужчин, от которых требовалась лишь сноровка, черпаками раскладывали Огнь в плошки, которые были у каждого члена племени. И даже у грудных младенцев, которые спали за отворотами материнских шуб. Целый год Огнь будет согревать каждого в ледяных жилищах, беречь здоровье, исцелять, делать жёсткое, несъедобное мясо зверей-прыгунов вкусным и мягким. Конечно, если охотника задирал зверь-остроклык или он падал со скалы, Огня из плошки было недостаточно. Приходилось занимать. А это было очень, очень сложно сделать - ну кто захочет отнять дни своей жизни и отдать другому? Стоимость Огня была неимоверной.
А ещё было правило: Огнь должен достаться каждому из племени. Он просто гас во всех плошках, если кто-то не приходил. А это означало смерть, одну на всех. Поэтому едва живых стариков, которые готовились отдать душу Лесу, или раненых доставляли на носилках.
Огнь откуда-то сам знал, сколько человек в племени, какой срок жизни отпущен каждому. И количество багреца, упавшее в плошку, было предсказанием судьбы человека.
Нужно было ещё донести Огнь до жилища. Всё, что случалось по дороге, было знаковым.
В этот раз рёва из-под земли ждали долго. Подумывали: уж не оставило ли племя Огневое благословление и не придётся ли всем умирать. Нет, слава небу и земле, ближе к ночи раздался трубный, надрывный вопль. Это кричали сам камень, сама земля, созывая своих детей на кормление.
Многие стянулись к Огневой Пещере загодя. Это не поощрялось, каждый шаг любого соплеменника имел значение и мог обернуться неизвестно чем. Поэтому людям пришлось прятаться за холмами и скалами-одиночками, что было несподручно. Только подростки не чувствовали неудобства. Раньше они были детьми, бежали вместе со всеми, старались всего лишь уцелеть. А теперь, почти взрослые, но не настолько, чтобы держать ответ, могли позволить себе самоуправство. Пользовались свободой, не были обязаны держаться возле родительских шуб. Они могли слышать разговор Старшего племени и безымянной пленницы.
Старший за ледяными торосами осматривал невысокую женщину в пятнистых шкурах, недовольно косился на клок белокурых волос из-под меха, морщился при виде двух детей, которые плакали и пытались скинуть капюшоны, надвинутые на глаза.
- Плошки? - рявкнул Старший.
Ребятишки испуганно вытащили посудины из-за пазух.
Женщина тоже достала круглую чашу.
- Поняли, что делать? Протянуть плошки и ждать, пока вас наделят огнём. Потом тихо, осторожно идти к жилищу. Там выставить плошки на камень. И всё: ваша пища будет приготовлена, жилище обогрето. Что ещё нужно человеку? - ворчливо сказал Старший.
Женщина приоткрыла рот, глянула на него и вновь сжала губы.
- Я домой хочу, - заканючила младшая девочка.
Брат погладил её по спине, а мать притянула к себе. Но ребёнок всё равно заливался слезами.
- Времени больше нет... - зло и отрывисто сказал Старший. Или вы идёте, или я вас объявляю вторженцами. Вы будете изгнаны и умрёте от холода.
- Мы идём, - сказала женщина. - А что будет, если обман раскроется?
- Не раскроется, - уверенно заявил Старший и сделал знак женщине - уходи, мол.
Женщина подхватила детей, с омерзением поправила капюшон и пошла за немощными стариками и тяжело ранеными, которые тащились в хвосте процессии. Ничего не поделаешь: главное сейчас - уцелеть во что бы то ни стало. Свобода стала второстепенной задачей.
А Старший разгладил усы. Похоже, ему и в этот раз несказанно повезло.
Эту сцену увидел Аллут, который бережно нёс плошки, свою и материнскую, позволяя старой, очень старой Аллутисе тащиться сзади, вцепившись высохшими рябыми пальцами в сыновью шубу. Он присел на корточки и сказал матери те же слова, которые она говорила ему, мальцу лет пяти, когда он уставал в пути:
- А ну-ка, запрыгивай! Да держись крепче!
Старуха еле вскарабкалась ему на спину и ухватилась за шею.
Аллут терпеливо дождался, пока она устроится. Он даже уронил слезинку: настолько невесомым стало тело когда-то статной, ширококостной Аллутисы.
А потом как припустил огромными шагами до их нового жилища! Его остов был сложен из ротовых пластинок рыбы-горы. Неслыханное богатство! А покрывали его крепкие шкуры зверей-прыгунов. Это было самое лучшее жилище племени, больше, чем у Старшего, красивее, чем у его первой жены.
Аллут не стал бы тратиться на него, кабы не подумывал о женитьбе, которой старая Аллутиса радовалась больше, чем сын. Но и боялась её ужасно. Ему-то что, с ловким охотником на рыбу-гору любая женщина или девка сходят в лес - только погляди он в их сторону. Ибо Аллут был удачлив, щедр и никогда не забывал легкомысленных негодниц, дарил им подарки. Он бы давно кого-нибудь привёл в дом. Но на страже семейного благополучия стояла Аллутиса. Невестка ей требовалась особенная, ещё лучше жилища.
Так уж случилось, что совсем недавно сердце сына забрала дочь престарелого воришки дичи из капканов, презренного Хили. Он мог бы гордиться детьми - могучим охотником сыном и заботливой Хилией, девушкой ростом с ребёнка и характером столь же светлым, как у ребёнка. Но однажды рыба-гора саданула гигантским боком в нависшую скалу, с которой охотники бросали копья. Аллут сам нырял в ледяные воды океана за друзьями - братом своей Хилии и сыном Старшего племени.
Аллуту-то всё сошло, а вот друзья наглотались холодных, ядовитых вод и оказались при смерти. Как назло, кончался год, дарованного Огня у всех почти не осталось.
Сын Старшего выздоровел, а Хили помер со своими детьми. Скорее всего, весь Огнь потратили на болящего, а от ночных морозов в то время трескались скалы. Что уж тут говорить про плохонькое жилище воришки?
Аллут горевал, что не забрал любимую из отчего дома раньше. Аллутиса была рада, что крохотная девушка не стала женой его сыну: каких детей принесёт такая коротышка?
Но тут Старший объявил странный поход: на их землях обнаружены вторженцы. Раньше их просто прогоняли. А теперь вдруг потребовалось взять в плен.
И сердце Аллута пронзила догадка: смерть семейства Хили не была предсказанной Огнем, законной и ожидаемой. Она произошла потому, что их Огнь кто-то забрал. Украл. Использовал для своих нужд. Вот и потребовалось Старшему найти трёх человек взамен умерших. Иначе при обряде раздачи Огнь погаснет в плошках у всех - людей-то будет недоставать.
Аллутиса заподозрила неладное и не захотела слезать со спины Аллута. Пришлось ему нежно стряхнуть её. Он поглядел в глаза матери и увидел страх. Но ведь она всегда провожала его на смертельный риск с улыбкой!
- Я хочу узнать про пленников-вторженцев. Поговорю с ними. И сразу же вернусь, - сказал Аллут матери.
Она кивнула и закрылась рукой - иди, мол. Грозный охотник на рыбу-гору не знал, что мать боится только одного: её сын возьмёт да влюбится в пленницу-вторженку. Он и несчастную Хилию полюбил за то, что она недобрала роста, была дочерью презираемого человека. Но больше, конечно, - за редкостную доброту и счастливый детский смех от любой малости.
Аллут вернулся к Огневой Пещере, когда пленники только-только отходили от неё с плошками, полными багровой жизни. Он быстро подошёл к женщине и спросил:
- Говоришь по-нашему?
- Да, - ответила она.
- Ты из мест, где Огнь не черпают, а добывают? - поинтересовался Аллут.
- Не знаю, где это, - задумчиво протянула белокурая, заметив, что огромный мужчина засмотрелся на её пряди, упавшие из-под уродливого капюшона.
- Откуда тогда? - продолжил настырничать Аллут.
- Как бы тебе объяснить... - пленница почувствовала, что этот человек может помочь, ибо не было в нём окаянства его соплеменников, но побоялась непонимания. - Мы летели долгое время, сделали посадку в лесу... Мужчины ушли за пропитанием... А тут понабежали ваши.
- Летели оттуда, - Аллут махнул рукой туда, где небо было светлее и пояснил: - Откуда к нам приходят рыбы-горы? Из тех вод, где они родятся?
- Нет, - тихо сказала женщина и робко добавила: - С другой земли, которая вместе с вашей плывёт рядом с Солнцем. Хотя вы его не видите, но оно есть.
Ну надо же, удивила! Именно Солнце было источником Огня, об этом все легенды рассказывали.
- И где же ваши крылья? Они, должно быть, огромные-преогромные? - ни на искру не поверил ей Аллут.
- Нет крыльев, - безнадёжно глядя себе под ноги, ответила пленница. - Мы на корабле по воздуху... приплыли. А сюда спустились на другом, маленьком.
Она помнила, как тяжко ей далось объяснение со Старшим племени.
- Почему же ты знаешь нашу речь, коли даже не из других краёв? - уже холодно, как враг спрашивает врага, потребовал ответа Аллут.
Пленница показала на блестящий кружок у уха:
- Это наш переводчик. Толмач по-вашему.
Но Аллут ни разу в жизни не видел толмача и тем более переводчика. В его мире Огнь делал возможными разговоры между племенем и вторженцами, которые редко, но бывали здесь. В присутствии Огня всё живое понимало друг друга: человек человека, животное рыбу, человек животного и рыбу.
Аллут подхватил ребятишек на руки и зашагал в сторону временного жилища для странников. Это было плохое жилище, некрепкое, теряющее во много раз больше тепла от Огня, чем обычное.
Он видел, что в плошках пленников достаточно Огня, чтобы прожить целый год. Значит, эти вторженцы здесь надолго. Или малиновый с золотой искрой Огнь предназначался не пленникам? А Хили и его семейству? Плоховато ты помог им, священный защитник Огнь... Три трупа сейчас рвёт мороз на мелкие части на Прощальной горе. Они вернутся мелкой изморозью в тёплое время года, когда ветра станут смирными и понесут тяжёлые тучи, полные хлопьев липкого снега.
Малыши привалились головёнками к груди Аллута, и неожиданно для него самого сердце превратилось в растопленный лёд. Должно быть, так носил детей их отец, вторженец с далёкой планеты.
- Нет, отец так никогда не носил малышей, - ответила пленница, и Аллут понял, что сказал свои думы вслух.
- Они в первый раз узнали, что значит быть на чьих-то руках, - продолжила она.
Аллут на миг крепко прижал к себе ребят, но они успели проснуться и захныкать.
- Хотите прокатиться? - спросил он их и, не дожидаясь ответа, нащупал ногой в унтах ледяную дорожку, оттолкнулся - и только ветер засвистел в ушах.
Такое трудно повторить даже человеку племени Огня, а уж вторженка заявилась домой намного позднее своих ребят. Её шуба была в снегу, на лбу краснела шишка.
Аллут не пожалел её - ещё чего! Их ледяной мир, где никогда не тают снега, не прощает того, кто плохо держится на ногах. Здесь нужно быть сильным, очень сильным. Особенно матери с детьми. Ничего, несколько раз упадёт, потом сама будет передвигаться ледком, который за время оттепелей формировался под снегом.
Самое главное сейчас - научить пленницу пользоваться Огнем.
- Смотри! - сказал ей Аллут и поставил плошки на круглый камень.
Женщина и ребятишки уставились на багровое кипение в посудинах, заворожённо следя, как над Огнем взлетают золотые искры.
Аллут порадовался: пленники воспринимают святыню их мира так, как нужно.
- Мама, как будто мохнатые пчёлки вьются над алыми бутонами, - сказала девочка, и мать гордо глянула на Аллута, а затем поцеловала дочь.
Увы, Аллут не знал, что такое пчёлки и бутоны, и запечалился. Но он может поразить пленников и обязательно сделает это, когда придёт время идти на охоту за рыбой-горой.
А пока он взял с полки кусочки сухожилий прыгунов, которые остались от прежних жильцов, и положил их к Огню.
Пленники потрясённо охнули, когда увидели, как невзрачные сухие жилки набухают огненным жаром, увеличиваются в размерах, начинают сочиться вкуснейшим соком, испускают такой запах, что язык проглотить можно.
Получается, что Аллут их удивил, сам не ожидая того. То ли ещё будет, когда он выйдет на охоту!
А когда все насытились - Огнь никого не оставлял голодным, то багряное живое пламя стало петь древнюю песнь о суровой жизни, о мужестве и ловкости людей, об их отваге и самопожертвовании.
Эта песнь была понятна пленникам без каких-либо их странных приспособлений. А ещё она усыпляла. Погрузив в сон людей, освещала их завтрашний день. Аллут знал, что так она спасала человеческие жизни в ужасном холоде его мира.
Он остался на ночь в этом плохоньком жилье для самых негожих человеков - странников. Но чувствовал себя счастливее, чем во время первой ночёвки в его новом превосходном доме.
Аллут не знал, что старая Аллутиса, не дождавшись сына, отлила из своей плошки часть Огня в маленькую чашку и отправилась к Старшему.
Он долго продержал на морозе мать самого лучшего охотника, чтобы она прониклась его собственным величием и не гордилась, думая про Аллута.
- Чего тебе, старуха? - спросил Старший.
Аллутиса протянула ему крохотный Огнь:
- Прими, используй себе во благо. Только забери этих пленников для ловли рыбы-горы.
Старший подумал, пожевал льдинку, которая болталась на его усах. Потом смилостивился и сказал:
- Давай. Щедро отсыпала Огня, почти третью часть своей жизни за год.
Аллутиса радостно потопала домой, как молодая.
Рыба-гора была самой желанной добычей. Мясо, шкура, жир - племя использовало всю тушу целиком, от драгоценных глаз, которые не умирали со смертью тела, до горючей мочи, применяемой для строительства жилищ.
Но Огнь велел за жизнь рыбы-горы платить людской жизнью. Иначе бы племя не ценило в полной мере добытое. В Огневую Пещеру отводили жертвенников, а дальше Огнь действовал сам. Он подманивал рыбу-гору к уступу, нависшему над тяжёлыми и ленивыми волнами океана. Но такими они были только на первый взгляд. На самом деле океан - самый лютый хищник, который расплавляет всё, кроме рыбы-горы, в своих ядовитых водах. Расплавляет и пожирает. Охотники с детства принимали по крохе Огня и оттого делались неуязвимыми для океана. Нужно ли говорить, что воспитание охотника было очень дорогим и опасным делом - чуть больше, чем нужно, Огня, и вместо будущего ловца - неживой человек.
Тела жертвенников становились вместилищем для Огня, а его песнь разносилась над водами очень далеко. И рыба-гора плыла на неё. Но натыкалась на копья охотников.
Даже оружие всех поколений охотников не причинило бы вреда рыбе-горе. Один отважный и особо преуспевший охотник прыгал чудищу на спину и нёсся туда, где пульсировал под прозрачным веком третий глаз. Это было единственное место на теле рыбы-горы, которое открывало дорогу смерти.
И Аллут утвердился в мысли поразить пленницу картиной охоты - страшно опасной, но такой нужной племени.
Когда он утром, отличавшемся от ночи только слабым свечением океана, вошёл в своё жилище, Аллутиса объявила:
- Готовься, сын, завтра Старший выведет охотников на скалу.
Аллут чуть не подпрыгнул от радости, но одумался: он бы враз снёс макушкой новый свод из сшитой узорами шкуры зверя-прыгуна. Как же всё замечательно устроилось: пленница поразится его ловкости и удачливости, влюбится, а он приведёт её к себе домой. Обязательно возьмёт на руки ребятишек! Он будет им хорошим отцом.
Однако нужно готовиться. Аллут отправился в Огневую Пещеру. Там он упадёт на тёплый камень и забудется до утра. Огнь сам всё сделает. Аллут наказал матери привести пленницу с детьми на скалу, туда, откуда видны все подробности охоты. За это место полагалось вносить плату, но не удачливому охотнику думать о такой ерунде.
Но Аллутиса отчего-то загрустила. Она была уверена в своём сыне-богатыре. Однако вернулся к ней из дома пленницы совсем другой человек, не её Аллут. Может, она зря отнесла Огнь своей жизни Старшему? Но ведь он отверг бы его, если б поступок Аллутисы был неверным. Или ему всё равно? Нет, такого не может быть. Не радеющих за своё племя не назначают Старшими.
Огнь был не только всесилен, он был ещё мудр. И не позволил лучшему охотнику из всех проснуться до времени.
Аллут и его три товарища, среди которых, конечно, не было сына Старшего, утвердились на скале. Они стали единым целым со своим оружием - мощными длинными копьями.
Под ними дымились ленивые волны океана. Запах испарений чем-то напоминал запах крови, но выедал мелкие ранки на веках и губах. Охоте не полагалось быть затянутой, иначе придётся учить других охотников. Потому что эти умрут.
Над головами храбрецов вставал розоватый туман. Он пульсировал в такт великой песне охоты. Кончики копий были недвижны, но туман колыхался над ними, как знамя. Вскоре розовые ленты понеслись вдаль, бросая отсветы на волны и серую пену на их гребнях. А потом даль откликнулась! Пульсации света вторили колыхание воздуха и изменившийся бег громадных туч.
Это быстро шла навстречу своей гибели колоссальная рыба-гора. Такой огромной точно ещё не было на памяти старожилов племени.
Аллут сегодня был в приподнятом настроении, он намеренно допускал ошибки, которые могли бы привести его к гибели. Но он картинно преодолевал их, вызывая восторги зрителей.
Аллуту было на них наплевать. Он думал только о пленнице, которую уже сегодня назовёт Ией и отведёт к себе в дом. А её дети будут Аллитом и Литой. Кто посмеет перечить ему?
Однако когда исполинская туша закрыла перед ним океан и небо, а на скалу полетели брызги от её плавников, Аллуту стало, как всегда, страшно. В этом не было ничего плохого, ибо этот страх нёс в себе задатки правильных решений.
Копья взвились в воздух и, раздвигая испарения, понеслись прямо к третьему глазу рыбы-горы, который ещё даже не был виден. Это было очень трудно: не видеть, а предвидеть. И охотники справились. Копья вонзились вокруг плёнчатого века и студенистого глаза.
Теперь настал черёд Аллута. Он схватил наперевес ещё одно копьё, оттолкнулся от скалы, взвился в прыжке и полетел на спину чудовищу.
- Так вот как Ия с детьми летела сюда, чтобы стать моей женой, - подумал он некстати.
Эх, Аллут, Аллут... Одно будущее имя пленницы заставило забыть тебя о третьем глазе рыбы-горы!.. Окружённый копьями, он не позволял чудовищу двигаться. Но мог испускать разные злокозненные мысли. Избегать их входило в самую сложную тренировку охотников.
И быть бы беде: обозлённая и горящая местью рыба-гора запросто могла снести скалу и часть жилищ племени, - но кто-то знакомым приятным голосом прокричал в ухо Аллуту одно слово.
- Берегись!
Аллут движением корпуса и замахами ног выровнял прыжок, коснулся шкуры, побежал по ней и оказался возле копий товарищей! Он вонзил своё в третий глаз, в очередной раз поразившись, как веко краснеет, а из-под него вытекает слеза как раз за миг до удара.
Он не услышал, но почуял радость и гордость соплеменников. Попытался найти волну любви, но не смог. А когда обернулся, весь заляпанный студенистым содержимым глаза, то не увидел своей Ии. Её детей тоже. Но узнал, кто помог ему победить рыбу-гору.
В первую ночь Аллут хотел захватить Огнь в Пещере и направить его действие на то, чтобы вернуть Ию с детьми. Но не смог. Убить всё племя показалось ему неверным.
Во вторую ночь он хотел скинуть Старшего и Аллутису в ядовитый океан. Расправиться с матерью тоже не смог, она повинилась во всём. Тогда какой смысл убивать Старшего?
В третью ночь он ушёл искать вторженцев. Нашёл лишь их тела. Конечно, как выжить в таком холоде тому, кто не знал Огня? И поступок Старшего, который взял с собой Ию и детей, Аллут оценил как правильный.
Но он обнаружил маленькую пластинку, которая говорила голосом мужчины на разных наречиях. И понял, что Ия никогда бы не стала его женой, потому что она любила того мужчину. И пусть он никогда не брал на руки их детей, умение бегать по льду не заменило бы его.
Тогда почему розовый свет, которым стала Ия с детьми, не дал Аллуту погибнуть? Почему она не отомстила?
Он решил не возвращаться к племени, пока не найдёт ответ на этот вопрос. Но однажды понял, что искать нечего. Иногда человек более умён, более милосерден, более могуществен, чем Великий Огнь.