Николенька после ужина покинул зал и скрылся в своей комнате. Ну совершенно невмочь слушать глупую трескотню кузин! Пусть вон Голенков кивает в такт треньканью на рояле, подаёт платок, подносит стакан воды или дурацкие альбомы.
Николенька дотронулся длинными пальцами до взмокшего лба и щёк. Чёртовы прыщи! Ему постоянно казалось, что все их видят и думают о разном: о плохой крови и дрянной наследственности, о возможных пороках и даже к принадлежности вампирскому роду. Ну на это способны уж вовсе скудные умом...
Спрятаться бы так, чтобы не видеть белого света, и чтобы белый свет не видел его!
Батюшка счёл затворничество слабостью характера, пару раз серьёзно наказал сына и показал его доктору. Эскулап порекомендовал мягкий и влажный климат Средиземноморья.
И только нянюшка, которая тетешкала ещё Николенькиного батюшку, знала, что нужно наследнику для чистой кожи и бодрости духа. Да-да, потребны крепкие груди с твёрдыми шишечками сосков, горячие гладкие бёдра, запах возбуждения, исходящий от волос, что кучерявятся внизу живота. И никаких тонких манер замученных воспитанием барышень - только здоровая, радостная страсть.
Николенька не стал противиться нянюшкиной заботе - ни в первый раз, когда она втолкнула к нему в парную голую крестьянскую девку, ни во второй, когда он обнаружил в своей постели новую горничную, нанятую в городе.
Но багрово-синие прыщи расцвели с большей силой, кожа пошла буграми, покрылась кратерами, каждый из которых был готов вскрыться сукровицей.
Знакомые стали отводить глаза при встрече. Издёвки в гимназии, как ни странно, стихли, ибо Николенькиными глазами на окружающих уже смотрел не ущербный юнец, а затравленный и готовый напасть зверь.
Его забрали из гимназии и перевели на занятия с приходящими учителями.
Мрачные мысли прервал грохот. Дверь в комнату резко распахнулась - так врывалась только нянюшка, без стука и приглашения.
Николенька заслонил книжкой лампу от сквозняка.
- Княжна Укладова с дочерью Пульхерией пожаловали! И-и-и!
Нянька не смогла сдержать чувств: известнейшая в Европе красавица, миновав столицы, заехала к подруге-смолянке. Старушка сделала плачущее лицо и протянула к воспитаннику морщинистые руки - ну, батюшка, хоть разок поступите как положено наследнику имения и хлебосольному хозяину.
Николенька хотел было вспылить, нахамить и закрыться на замок, за что ему бы назавтра здорово влетело от маменьки, но потом рассмеялся. Тени от рюшей нянькиного чепца причудливо колыхались на стене, и выражать протест в такой обстановке было чрезвычайно глупо.
И вот с этого-то момента всё изменилось - долгая зима с надоевшими праздниками стала молниеносной сказкой.
Николенькины длинные ноги вдруг уловили ритм мазурки и застучали фигурными каблуками новомодных туфель по лестнице. Его страхи и мизантропия временно затаились на дне серых глаз. А подбородок, украшенный тремя кратерами синюшного цвета, вдруг выдвинулся вперёд и вверх. И от этого Николенькин профиль стал напоминать медаль, которую несколько лет чеканили при Его Величества Императорском дворе в честь воинских побед Николенькиного деда. Дед рассорился со Вседержителелем, медаль чеканить перестали.
Музыка оркестра, не самого плохого в уезде, через щели парчовых гардин улетела в метельную ночь, где было ничего не разобрать из-за снеговых потоков в виде страусиных перьев.
Свет люстр и канделябров сконцентрировался в углу залы. Николенька прищурился, пытаясь разобрать хоть что-то в невозможном сиянии, но так толком и не разглядел маменькину подругу по Смольному. Заметил только совершенство всего: лица, глаз, фигуры, - услышал неземной голос: "А это дочь моя Пульхерия, порадовавшая меня свои рождением после смерти супруга. Она учится всему, и музыкальный слух имеет отменный..."
Николенька как бы со стороны опознал свой голос, предлагавший Пульхерии партию мазурки. Нужно отметить, то мать и дочь были росту прямо гренадёрского, хрупкость или пухлость в них заменяло величие античных статуй.
Какой же была та мазурка! Оркестр извергал из нервов инструментов самые удивительные звуки, дамы и кавалеры в танце приоткрывали друг другу души, и глаза их полыхали страстью!
Николенька вдруг ощутил нежнейшее прикосновение к щеке - на его взрытую нарывами и шрамами щеку легла щелковистая ладонь. Ой! Он удивился даже не смелому нарушению этикета - девица не могла снять перчатки в этой части танца, - а той вовсе не девичьей нежности, с которой ему прошептали в очумелое ухо, что Николенька есть и будет самым восхитительным танцором на свете.
Николенька, бывало, читывал новеллы русских писателей, в которых мир вставал с ног на голову, выворачивался наизнанку и разрождался чудом. Всё это произошло с ним самим!
Он рванулся в залу, где гости посолиднее ожидали карточной игры, нашёл пылавшим взглядом маменьку, которая была грустна по причине недавнего вдовства, обнаружил рядом с ней столичное совершенство, княжну Укладову...
И вдруг прямо при всех, гласом иерихонской трубы, а также с небывалым пылом его воинственных предков объявил свою волю - взять Пульхерию в жёны!
И вышние сферы обрушились на него желанным согласием и хором поздравлений.
Что тут началось! Подготовка к свадьбе была бешеной, но и её не раз приходилось ускорить после заявлений Николеньки венчаться в лесной заснеженной часовне и увезти молодую жену в ночную пургу. А тут ещё посыпались визиты посетителей, которые отравляли жизнь маменьке.
Вроде Николенька сделал предложение слепой и бесприданной девице самого невнятного происхождения, собрался жениться на печных черепках и аршине земли, одним словом. И быть славному роду Петуховых через этот мезольянс опозоренным навеки.
Однако что все наветы, если рядом со своей Пульхерией Николенька думал, что Райские кущи описаны очень скромно, даже скупо. А ведь его ожидали ещё тайны супружеской постели! Николенька не мог заснуть ночами, а утром вся его шелковая наволочка была покрыта скорлупками прыщей, которые подсохли и отвалились.
Одна мысль тревожила его: а что произошло бы, коли возлюбленная Пульхерия была бы зряча? Смогла ли она отдать своё сердце и жизнь тому, чьим рылом в самую пору пугать маленьких детей? Невинная ласка - прикосновение ладони - могла быть свидетельством несведущести слепой девицы в вопросах различия мужчин и женщин. Вдруг да подумала добросердечная Пульхерия, что кожа всех мужчин такая бугристая и скользкая от гноя?
А тут ещё зануда, кляузник и сутяжник Голенков затеял проверить чистоту намерений Пульхерии Кладовой: вправду ли она слепа или прикидывается с целью заарканить отличного супруга - богатого и не обременённого особым умом.
Была приготовлена водная чаша в одной из господских мылен, где рождались все Петуховы в течение трёхсот лет, украшена и надушена, как подобает для омовения невесты. Только во время оного омовения должна была совершиться подмена. Как раз после раздевания девицы. Вместо служанки вводить прелестницу в воду следовало жениху. И по замыслу юнцов, не нашлось бы ни одной из зрячих девственниц на свете, которая бы не раскричалась, внезапно увидев "служанку" в натуральном, так сказать, виде...
Хитрость эта, конечно, уступала решению царя Соломона, но близость ароматного омовения должна была отвлечь хитроумную головку невесты от козней и явить истинные намерения.
Николенькино сердце подсказывало, что всё завершится благополучно. Он боялся только лишиться духа и упасть замертво при виде красоты невесты.
И вот служанки тихонько удалились, а жених, стоя лицом к спине невесты, распустил воланы рубашки. Обнажилась совершенная шея, скульптурная спина, подтянутые ягодицы.
Жар в низу Николенькиного живота ударил красным пламенем в голову, и жених не увидел, что невеста повернулась к нему.
Крика на последовало, и волны счастья обрушились на Николеньку. Святая истина, святая любовь!
Николенька пошатнулся от счастья и нечаянно задел рукой заветный цветок...
Такого рёва не услышали бы стены мыльни, даже если бы в ней вздумали разом родиться все поколения Петуховых.
После попытки утопления и нескольких взаимных ударов восстановился мир.
Николенька узнал воистину удивительные события. Оказывается, высокородная смолянка во Франции вышла замуж за фокусника, была с ним вполне счастливой и даже слегка обеспеченной. Двойня хорошеньких, как ангелочки, детей довершила безмятежность семейного счастья. Но революция сделала Кладовых сиротами и изгнанниками. Кто бы знал, сколько авантюр, мистификаций породила эта революция! Толпы обездоленных пытались пустить корни в чужую, но гостеприимную землю.
И сироты Укладовы составили план: они будут путешествовать под личинами матери и дочери для пущего сочувствия окружающих и отсутствия подозрений; Пульхерию выдадут замуж за состоятельного господина, Адам женится на владетельнице поместья. А поскольку роль молоденькой бырышни русской национальности, наивной и несведующей, ох как тяжела, а для посещавших всяческие курсы и два цикла в университете, решительно невозможна, то близнецы играли её попеременно. Адам попался на своей некоей невоздержанности...
Тут за кадкой с горячей водой, прикрытой ветошью и замаскированной пальмой, раздался звук. Конечно, это подлец, сутяжник и зануда Голенков не выполнил обещания оставить всё втайне. Николенька кинулся на него и от всей души ударил его кочергой по голове. И убил.
- Не печалься, Николя, - сказал Адам. - Судить Богу, но эта тварь много натворила бы плохого. И натворит! Умойся холодненькой водицей. Урядника звать не будем. И следователь нам ни к чему. Мой папа передал мне секрет. Некие натуры, расставшиеся с жизнью очень недавно, могут быть сохранены в состоянии жизнедеятельности и правоспособности при особых условиях. Про таких говорят -- человек в футляре. Души у людей в футляре нет, да она им и без надобности. Вот и пусть живёт твой мерзавец Голенков в своём футляре. А уж как я его туда посажу, прости, секрет!
Николенька пустил слезу умиления и возопил о благодарности.
- Люби мою Пульхерию всю жизнь, как сейчас, - грустно ответил Адам. - Меня не ищите, сам вас навещу.
И ушёл, таща за ворот Голенкова, сутяжника, интригана и подлеца.
Наутро он явился под видом княгиней Укладовой и помог довести матримониальные дела до победного финала.
И дай Бог всем в подлунном мире любую малость, пусть даже мерзкие прыщи, осознать прелюдией грядущего счастья!