Аннотация: Треье место на Играх Фантастов осень - Притяжение
Тимофей Поспелов и Виктор Ракитин появились в общаге колледжа, как и положено, в конце августа. Им велели отработать неделю на вялотекущем ремонте. И он был завершён в три дня. Попросили выкосить гигантский бурьян, который поднялся на месте газонов, - и территория облысела. За что бы ни взялись ребята, всё им удавалось: хоть чистка заляпанной бетоном плитки на кухне, хоть порядок и дисциплина во время дежурства по коридору.
Они называли себя Тилли и Вилли. В угоду им, отслужившим срочную, их все так называли. А ещё Тилли и Вилли были старше и сильнее любого на первом курсе колледжа.
Тилли и Вилли стали сущим наказанием для молодняка, который по пятницам слетался в общагу на дискотеку. Друзья не допускали досуга с водочкой, даже пивасик был под запретом. Не разрешали тягать в тёмные углы девиц против их воли. Про спайсы даже говорить не стоило: Тилли и Вилли суперчутьём определяли закладки и успевали проучить виновников в перерывах между танцами.
Комендант, кастелянша и две воспитательницы молились на Тилли и Вилли. Сам Господь велел им отдохнуть, пока ребята воевали на стороне правильного воспитания студентов.
А чтобы Тилли и Вилли знали: содействие порядку и дисциплине высоко оценивается, - в деканат отправлялись после каждой дискотеки благодарственные письма.
Воспитательницы готовы были сделать свободным пропуск в комнату, где проживали Тилли и Вилли, причём в любое время дня и ночи. Одна из них вызвала двухметровых друзей к себе в кабинетик и сообщила изменение их статуса, равного теперь положению охранников.
Но парни своего счастья не поняли, уставились тяжёлым неподвижным взором в глаза воспитательнице. И она прочла в этом взоре такое, что покраснела и на полсекунды зажмурилась. Когда открыла глаза, в комнатёнке никого не было.
Женщина попыталась вспомнить хотя бы звук двери, который при открывании-закрывании напоминал блеяние железного ягнёнка, но не получилось. Тогда она отправилась к сторожу Васильичу, у которого были ответы на все вопросы, а по всему, что касалось Тилли и Вилли, - в особенности.
Старик проработал завхозом в общежитии два десятка лет, с тех пор как стал жертвой несчастного случая в железнодорожном депо. А потом должность сократили. И ещё отсудили неправильно оформленную комнату в бараке. Васильич собрал вещички и инструменты, отправился на поклон к директору. И был определён на жительство в бытовку, где раньше, до превращения ПТУ в колледж, распивали чаи уборщицы. Служить стал сторожем. На одну ставку, но на деле круглосуточно и без выходных. То и дело слышалось: Васильич то, Васильич сё. А ему другой жизни и не было нужно.
Так вот, Васильич не однажды пытался поговорить со всеми об этих Тилли и Вилли, заверял, что парни вовсе и не парни, а самые настоящие сверзни, и был готов это доказать. Из-за отсутствия слова "сверзни" во всех вариантах великого и могучего языка, на котором изъяснялись обитатели общаги, Васильич не был понят и очень обижался на это.
Он не поверил интересу воспитательницы и отправил её к людям учёным, которые всё на свете знают. У воспитательницы был выбор: обратиться к учительнице литературы или историку. Она предпочла молодого историка Всеволода Аркадьевича.
Сева, как добродушно величали полного кучерявого блондина, заинтересовался "сверзнями", стал искать значение слова в каких-то первоисточниках и регулярно докладывать о результатах воспитательнице. Она, чувствуя сладкую тяжесть внизу живота, ждала, когда же тема сменится. Но увы... "Сверзни" прочно засели в голове Севы, который даже собрался писать какую-то работу.
Однажды субботним ноябрьским утром Сева явился к Васильичу. Они просидели в бытовке целый день.
Историк вышел бледным, с тёмными кругами вокруг запавших глаз. Прошёл без всякого "до свидания" мимо воспитательницы, охранника и скрылся в вечерней темноте, которую свет фонарей не разгонял, а делал ещё гуще.
"Как корова языком слизнула", - пришла в голову воспитательнице, смотревшей вслед Севе, русская пословица. И смысл народной мудрости очень точно отразил происшедшее: в колледж Сева не вернулся. И в жизнь влюблённой воспитательницы тоже. И в науку, которая ревниво ограждала Севу от женщин. И к неоплаченным коммунальным платежам. Короче, исчез человек.
А Васильич, которого допытал весь трудовой коллектив общежития, поведал за чаем несколько историй. Не все сразу, конечно, а по мере развития событий в общаге колледжа.
Первый рассказ Васильича
В стародавние времена, когда судьба запаздывала помочь крестьянам обороняться и от врагов, и от княжьих поборов, все ждали появления за околицей камней-валунов, серых, выщербленных временем, с таинственной надписью, которую никто не мог разобрать. Камни возникали внезапно, лежали напоказ доброму люду и супостатам. Первые должны были ощутить себя под защитой, а вторые - задуматься и повернуть дышла в обратную сторону. Иначе им предстояло ответить за неправые дела.
Считалось, что эти камни упали с неба, то есть "сверзились". Отсюда в народе ходило своё название - сверзни.
Сверзни не всем были милы - понятно же, что грабители или обидчики были недовольны, когда вместо покорно согнутой выи видели заломленные на макушках шапки, гордо сверкавшие глаза и дерзкие речи.
И однажды некий воевода задумал изничтожить сверзней, которые появились возле разорённого поборами села.
Дюжина молодцов с молотами-клевцами подошла к околице, где их уже две недели дожидались валуны. Народ схоронился кто в поле, кто в лесу, а старикам да ребятишкам, как известно, не сиделось по домам. Именно они оказались главными свидетелями и доказчиками.
- Разнесите эти ... в песок сыпучий. Я его в онучи заверну, нагрею на печи да буду болячку на седалище лечить, - распорядился воевода.
Он настолько был уверен в победе, что спешился и пошёл в кусты - прилечь да подремать чуток. Некоторое время он слышал только молодецкое хеканье, удары да приговорки, позорные для врага. Потом раздались болезненные крики, а следом и вопли, словно дружинников сама баба Яга поджаривала в печи.
Воевода вскочил и, выпучив глаза, высвобождая свой легендарный меч, бросился на подмогу молодцам.
Однако помогать уже было некому - вся дюжина еле хрипела, валяясь на окровавленной земле. Камни-валуны исчезли. Рядом стояли два великана, нагие, как в миг появления всех людей из лона матери.
Великаны с кривыми от отвращения рылами рассматривали одёжку и сапоги, принадлежавшие ранее дружинникам. Всё было непригодно для носки по причине размера.
Поскольку воевода был изрядной полноты и роста, он быстренько разделся-разулся и сунул великанам свою, как стали говорить позже, амуницию. Но и она не подошла.
Грозовые отсветы мелькнули на великанских лицах, и нагие богатыри вооружились уцелевшими молотами.
Воевода разразился речью, мол, князь сих земель отличался самым благообразным нравом и необыкновенной тароватостью: всякого встречного одевал-вооружал, кров предоставлял и был гостям вместо отца. И не лучше ли будет...
Богатыри уселись на корточки, перекидывая молоты из ладони в ладонь: никуда-де не пойдём, но готовы принять княжьи дары прямо здесь.
Из-за их спин выскочил старичок-бобыль да как стал князя, воеводу и дружину честить! Про всё рассказал.
Богатыри стали приподниматься, но воеводу уже как с места ветром сдуло. И всякий, кто там был, понял, что нужно ждать самого князя.
Ну что ж, народ находился под защитой богатырей, только всё равно как-то боязно. И потом, то, что с неба явилось, может туда же в самое неподходящее время отправиться...
Защитников накормили. Они равнодушно проглотили всё, вплоть до семян ржи и овса, засыпанных в громадные кубки, которые должны были быть знаками радушия и дружелюбия.
После трапезы принялись корчевать выгоревший участок леса для запашки под рожь. Нынешнее-то поле стало неплодородным, из земли попёрли камни.
Ух, и работали же богатыри!
А старик-бобыль то и дело глядел на небо выцветшими от невзгод глазами и шептал: "Сверзились нам в помощь и на защиту, родненькие. Только вот долго не задержатся на земле. Ну ничего, в болотине тонущий может спастись, ухватив тонкую ветку. А мы разве не поднимемся, сидя на чужих плечах?" Бобыля, как всегда, никто не понял. Не обсмеяли - и ладно.
Говорили, что сверзни в те времена часто появлялись на земле русской. Где взятых в полон отобьют, где помогут городище поставить, где из лесного пожара выведут или полой воде помешают село снести - своротят холм и пустят реку по новому руслу. Народные нужды и страдания притягивали их из каких-то пространств и позволяли проявить любовь к земле отеческой.
***
Трудовой коллектив выслушал Васильича с большим интересом.
- Так стало быть, Поспелов и Ракитин - это сверзни, которые явились оттуда?(толстый указательный палец кастелянши устремился в облупленный потолок) И они нам присланы, чтобы отвести беду? - спросила Зинаида Петровна. Она всех знала по фамилиям, а не только по прозвищам, в отличие от воспитательниц, потому что студенты были обременены материальной ответственностью.
- Воистину! - возвестил сиявший от собственной значимости Васильич.
- А откуда они там завелись, а? - Зинаида не опустила пальца, и интонация её голоса стала наступательной.
- Так это... они, наверное, из тех, кого туда взяли за что-нибудь хорошее... За заслуги или по штату, - растерялся Васильич.
- Да что вы говорите, уважаемый Васильич! - Голос Зинаиды приобрёл высшую степень ехидства, отчего у всех появился во рту кислый привкус. - Для чего же тогда существуют православные святые, ангелы, архангелы и святые угодники? Зачем на одну и ту же ставку какие-то сверзни?
Васильич побледнел. Все решили, что это от поражения в споре. Но старик просто рассердился от человеческой тупости.
- Какие архангелы?! - взвился он. - Люди это, которые по какой-то причине оказались не на земле и в другое время, но разорвать с нею связь не сумели.
- Мёртвые, штоль? - спросила вдруг полуглухая уборщица Стася, которая обычно всегда молчала.
Васильич от негодования несколько секунд жевал свой ус, а потом набрался сил и стал объяснять:
- Ну до чего народ дремучий... Читать нужно для пользы уму и сознанию!
И показал на стопки журналов "Вокруг света" и "Юный техник", которые были кем-то принесены в ПТУ, потому что было жалко выбросить на помойку, и составляли имущество Васильича.
- Надеюсь все понимают, что будущее принесёт небывалый прогресс, когда человек станет практически всемогущ? - продолжил он просветительскую работу. - Но прошлое никуда не денется, а в нём люди страдали и мучились от каких-нибудь супостатов вроде бывшего мэра, который наш барак снёс для строительства торгового комплекса. И человек будущего, где бы он ни находился, вдруг ощутит притяженье своей земли, сядет, понимаешь, в машину времени и ту-ту на помощь землякам!
- Ха! - сказала неугомонная Зинаида. - Да видела я в кино такого сверзня из будущего. Терминатором его звали. Ты, Васильич, в кино сходи, посмотри, на эту "помощь".
Васильич стыдился того, что его любимыми фильмами по сю пору были "Броненосец Потёмкин" и "Чапаев" и кинотеатры он не посещал, поэтому брякнул наобум:
- Будущее тоже может быть разным: один его вариант светлый, другой - не очень. Сверзни из светлого, а ваш Терминатор наоборот.
Как ни странно, получилось убедительно, и Зинаида больше никому не мешала пить чай.
Но чёртова кастелянша накаркала бед и несчастий, поминая всуе отнюдь не святых угодников.
Из общаги стали пропадать студенты. Сначала исчез Сидоров Ося, тихий парень. Затем - Метёлкина Ната, как ни странно, тихая девушка. А потом сразу испарились Ершова Маша и Васильева Таня. Стоило ли говорить, что девицы были тихими?
То, что эти исчезновения вовсе не побег из храма знаний ради личных свобод, а самые настоящие преступления, выяснилось сразу же: все ребята были из детдома. И администрация города уже выстроила двухэтажное здание непонятного типа, где им были выделены квартирки.
Как известно, чёртов квартирный вопрос портит не только людей, а даже пространство вокруг них. Из-за него множество официальных и неофициальных лиц города стали подозревать друг друга. Эти подозрения раздувал Кошкин Сергей, который, хоть был и детдомовцем, но склонностью к тишине в любом понимании не отличался. Он злобным тайфуном пронёсся по кабинетам мэрии, написал несколько обращений в прессу и оставил заявление на сайте Следственного комитета. Полицию он проигнорировал из-за забав детства: Кошкин перестал совершать преступления за день до своего четырнадцатилетия. Сергей прямо назвал тех, был кто заинтересован в исчезновении ребят-детдомовцев. И этот список был слишком длинен для правдоподобности. Но из него ни одно лицо не могло быть исключено.
Можно ли было в такой ситуации ждать у моря погоды или когда возле тебя, сидящего на берегу, проплывёт труп врага? Васильич ринулся к сверзням и возопил:
- Нет правды на земле, но нет её и выше - это, по-вашему, правильно? Уж на земле-то её можно восстановить?
Тилли и Вилли мрачно пытались разобраться в спряжении глаголов, а поэтому были неразговорчивы:
- И чо? - спросили они хором.
Васильич не выдержал и со слезой на морщинистых века сказал:
- Машенька с Танечкой... где-то они сейчас? У них ведь никого нет, случись что... А Ося с Наткой? Живы ли они, горемыки...
Тилли и Вилли слёз и жалобных слов не любили, поэтому накинули куртки и, как были в трениках, собрались помогать. Только спросили:
- Куда идти?
Васильич развёл руками:
- Да разве я знаю? Ребята все смирные были, первокурсники, ещё не обнаглели...
Тилли и Вилли скривились от непонимания.
Васильич добавил наобум:
- Может, наркоторговцев проверить? С них все расследования начинаются.
Тилли и Вилли просветлели лицом и рванули на улицу.
Вслед им глядела вся общага.
Выполнение задачи можно было отследить по избитым гонцам, перевёрнутым квартирам, где фасовались наркотики. Хозяева даже не жалели товара, который млечным путём оседал под окнами. Они боялись представить, что могут с ними сделать эти два Терминатора. А когда один хитроумный решил польстить налётчикам и назвал их по имени героя Джеймса Кэмерона, получил открытую черепно-мозговую травму.
- Мы сверзни! - рявкнули они в две глотки. - Так говорил Васильич!
Как ни шныряли полицейские наряды, а потом и росгвардия по улицам, сверзни оказались неуловимыми.
Слухами земля полнилась, к вечеру у общаги побывали представители всех городских неформалов и засвидетельствовали почтение.
К обеду следующего дня они явились в комнатку Васильича, которую, видно, сочли штаб-квартирой, весьма удручёнными. Найти следов однокашников им не удалось.
Сверзни носу не показывали, вместо них вещал Васильич.
Наутро выяснилось, что пропала чуть ли не вся мэрия. Чиновников тоже похитили, запугали и склонили к чистосердечным признаниям через СМИ. Счастливые журналисты, захлёбываясь слюной, с косыми от сенсаций глазами передавали заявления о чём угодно, но только не о похищении и иных противоправных действиях с бывшими детдомовцами.
Им поверили: на первом этаже выстроенного здания были запланированы предприятия бытовых услуг и автомастерская, на втором - те несчастные квартирки. Кому они нужны?
И тут на фоне общественных непоняток выросла величественная фигура общественного деятеля Кошкина Сергея. Он был нацелен на ближайшие выборы в Государственную Думу и участвовал во всех мероприятиях, возвышался на всевозможных помостах по любому поводу. Таким - возвышающимся над всеми - его должен был запомнить народ. Конечно, Кошкин в два счёта нашёл бы ребят и помог им вселиться в положенное по закону жильё, чем создал бы основу своей победы на выборах. Но этому помешала старушка-пенсионерка Журавлёва, бывшая работница Комиссии по делам несовершеннолетних. Она шепнула по-свойски приятелю Васильичу на ухо:
- Смотри-ка, раз пять мы не смогли ему предъявить обвинение из-за малолетства. А теперь он всему городу предъявляет. Шустрый малый. Любил своих друзей закрывать в подвалах разрушенных зданий или привязывать на развалинах. Не все живы остались.
Лицо Васильича окаменело.
Над толпой на миг мелькнули головы сверзней.
А ещё через миг Кошкин Сергей пошатнулся и упал с импровизированного помоста, должно быть, от страха, ибо к нему приближались две молчаливые фигуры. Сверзни, как правило, ничего не говорили, просто действовали. И Кошкин это понял одним из самых первых ещё во время разборок с барыгами. Обмочился и втихушку от всех, скороговоркой, признался. А сверзням больше ничего и не было нужно.
Пропавших доставили в общагу. Кошкина - в следственный изолятор.
А сверзни исчезли. Но все понимали: искать их бесполезно. Они сами сверзятся там, где будет нужна их помощь.
По этому поводу за вечерним чаем и тортом Васильич рассказал новую историю.
Вторая история Васильича
В суровое и страшное время военного лихолетья директором Киренского детдома назначили Сенникову Олесю, выпускницу университета. Олеся не имела ни одного дня трудового стажа и не знала ничего о возрастных особенностях детдомовцев, потому что изучала науки на биолого-почвенном факультете.
К её приезду в полуразрушенном деревянном здании гнили полы, потолочные перекрытия любовались ночным небом через дырявую крышу, на кухне был разворован инвентарь, а в спальнях - металлические кровати. Воспитанников было мало, основная их часть добывала себе пропитание, то есть воровала, на вокзале, жалких колхозных полях, да ещё участвовала в разбоях.
Не успела Олеся въехать на телеге в заросший бурьяном двор, как её тут же затребовали в районное отделение милиции. Телега повернула обратно.
С маленьким чемоданчиком Олеся вошла в прокуренную комнату, где рыдала толстая тётка, рассматривая порезанную сумку, и жутко матерился милиционер.
Орал он на двух заморышей, худых, как хворостины от метлы.
Сучьи потроха, вы***дки, сраная безотцовщина, кал ослов и выкидыши сифилитичек смотрели на него серьёзными глазами в голодных тенях, которые походили на серый налёт, пепел или пыль и исчезали, когда человек умирал. Олеся видела такие тени возле глаз мамы, которая работала на заводе до последнего, чтобы дочь училась...
И тихая старательная девочка, воспитанная двумя поколениями интеллигенции, вдруг крикнула срывавшимся голосом:
- Это дети! Голодные!
Милиционер опешил и рявкнул в ответ:
- Дети?! Взять их да перестре...
Докричать он не успел, потому что Олеся стала драться. Она выхватила сумку у толстухи и отшлёпала милиционера так, что с него слетела фуражка.
Сучьи потроха, конечно, воспользовались неразберихой, и улепетнули.
Когда пристыженная и усвоившая азы воспитания Олеся под вечер въехала во двор, воспитанники почти в полном составе курили во дворе.
Её тоже обокрали - оставили только чемоданчик. Она подошла к группе воспитанников постарше и сказала:
- На всех бы поделили, чем давитесь... Есть очень хочется.
Вопреки всем принципам чести и основам педагогики, хлеб, преломленный с ворами, переломил что-то в головах воспитанников и сознании юной директрисы.
Худо-бедно, но детдом стал восстанавливаться. Слух о драчливом директоре прошёл по весям, добрался до городов, на учреждение обратили внимание.
И тут же забыли. В совхозе пообещали выделить участки культур, чтобы детдомовцы сделали запасы на зиму. Но разрешения на уборку не давали! Олеся каждый день ездила в правление, ответ был один - ждите.
И грянули заморозки, да ещё какие! Сразу же последовало разрешение.
Олеся плакала, глядя на скукоженные кочаны и без того не вызревшей капусты, на клубни, вмороженные в землю, на распластанную, словно варёную, ботву моркови и свёклы.
Малышня, не слушая окриков, наколупала что-то и отправилась печь в кострах.
- Суки! - сказал предводитель старших, сдвинул кепку на лоб, поднял воротник и зашагал к дороге.
За ним потянулись другие.
А директрису одолели думы, одна другой страшнее. Совхоз помощь оказал. Стало быть, в овощах детям будет отказано. А чем заменить отсутствующий хлеб? Винтовку бы Олесе Дмитриевне... Или гранату. Верёвка и мыло тоже сгодятся.
Олеся присела на камни посреди поля.
И тут подъехал зилок, а в нём - пятеро красноармейцев.
Прибыла помощь в уборке овощей.
- Каких, каких овощей, мать вашу? - закричала Олеся. - Всё побито заморозком, всё сгниёт! А чем мне детей кормить, а?
Руки сами сжались в кулаки, и Олеся Дмитриевна, у которой появились седые волосы за два месяца работы в детдоме, принялась дубасить красноармейцев.
А они скинули шинели - и в мире сразу потеплело; взяли в руки лопаты - и подтянулась малышня с перемазанными золой ртами; с весёлым "эх!" вывернули мокрые комья - и пошла работа! Каждая минута была наполнена радостью земледельца, взимающего урожай, пахла потом и воодушевлялась совместным трудом.
Золотой денёк обернулся сиреневыми сумерками, аромат печёной картошки пропитал всю округу, а горы отборных овощей радостно дополнили пейзаж.
Олесю и воспитанников доставили на зилке в детдом, а красноармейцы до самой темноты грузили и перевозили урожай.
Олеся от радостной усталости плохо расспросила их, поняла только, что они восстанавливались после ранений в госпитале и не отказались помочь детдомовцам.
Более того, каждый получил от красноармейцев маленький подарок - кусочек сахара и горбушку. А директриса нашла на своей тумбочке брусок довоенного земляничного мыла.
***
Коллектив общаги расчувствовался, но неукротимая в поиске истины Зинаида, утерев платком немаленький нос, спросила:
- А тебе откуда знать об этой истории, Васильич?
- Так это... мы с первыми с другом из воспитанников были, кого наша незабвенная Олеся Дмитриевна встретила, - сказал Васильич, и взгляд его был далёким, будто он глядел в ту сторону, где людям до поры времени бывать не дано.
- А как судьба сложилась у директрисы-то? - потребовала завершения истории обстоятельная воспитательница.
- А никак, - ответил Васильич. - В сорок девятом году арестовали. До места ссылки не доехала, умерла в поезде от воспаления лёгких.
Дамы подскочили на месте и вразнобой сыпанули вопросами:
- За что? Донос, да? Почему так несправедливо?
- Красноармейцы не раз ещё приезжали. То дров заготовят - детдому делянку дадут, а работники у совхоза наперечёт, и то старики да женщины. То сена накосят, детдом же своё хозяйство завёл. Вот за хозяйство-то и арестовали Олесю Дмитриевну. Мол, эксплуатация детского труда, неправильное воспитание. А ещё бегали мы... по всей стране бегали. Война кончилась, думали, заживём где-нибудь в другом месте, где не так тяжело. Оказалось, что везде тяжело, и никому мы, кроме Олеси, не нужны.
- Так эти красноармейцы тоже сверзнями были? - вновь приступила к расспросам Зинаида.
- Они, родимые, помогли нам выжить, - глухо и тяжело сказал Васильич.
- Допустим, - сказала Зинаида. - В твоей истории есть масштаб. Но Послелов-то с Ракитиным... Тилли и Вилли с какой бедой сверзились воевать?
- Так с Терминаторами вашими... - устало ответил Васильич, и весь его облик как бы выцвел, стёрся.
Или просто у присутствующих потемнело в глазах.
Все быстренько разошлись, не до посиделок было переволновавшимся людям.
А на следующий день исчез Васильич! Будто и не бывало.
- Он сам сверзнем был, - разволновалась воспитательница. - Его притягивали те, кто в нём нуждался. Никогда никому в помощи не отказывал. Всё другим, для себя ничего.
- Ерунда, - ответила Зинаида. - Помнишь рассказ про богатырей? Бобыль там людям всё объяснял. Думаю, наш Васильич такой же. Толмач при добрых делах.
- И я даже знаю, кто станет таким толмачом в другом месте, - сказала воспитательница, вспоминая Севу. - Но нельзя же так - всё одному да одному. Лучше вместе. Я, Зинаида, уволюсь и найду того, кому смогу помочь.
- Ну-ну... - сказала вечно раздражённая Зинаида. - Если есть в мире какое чудо, так все сразу к нему примазаться хотят. То толмачом, то помощником толмача.