За перегородкой в соседней квартире Галина Николаевна слышала шумную возню и брань. Это было уже не впервой - ссорились Женя со своей молодой женой Настей. Женя работал на хлебокомбинате водителем, развозил хлеб по магазинам, часто в обед он заезжал домой. Когда он вынимал из кабины несколько горячих батонов, около него всегда крутились два его сына-близнеца Гена и Костя. Иногда к батонам добавлялось несколько килограммов муки в целлофановом мешочке. Настя не работала, провожала ребят в школу и занималась домашним хозяйством.
Шум за стеной усилился и переместился в коридор. Галине Николаевне стали слышны какие-то непонятные звуки. Она вышла в свой коридор и ясно услышала голос Насти: "Помогите!" Галина Николаевна приоткрыла дверь своей квартиры и увидела такую картину: "Женя одной рукой прижимал к косяку двери Настю. Черные цыганские глаза его блестели. Настя делала попытки вырваться, но Женя крепко держал ее. Галина Николаевна, не долго думая, бросилась к нему. В руке у нее оказался костыль, и она ударила им по руке Жени. Костыль угодил Жене по локтю. От неожиданности Женя оглянулся, в его огненных глазах мелькнуло удивление, рука, прижимавшая к двери Настю, ослабла. Настя, воспользовавшись его замешательством, выскользнула на лестничную клетку. Женя бросился за ней, но Галина Николаевна преградила ему дорогу:
- Женя, что ты делаешь? У тебя же двое мальчиков. Сиротами их хочешь оставить?
В пьяных глазах Жени отразилось что-то наподобие мысли. Он остановился. "Ребята у тебя хорошие и Настя хорошая, работящая" - говорила Галина Николаевна. - Что она сделала тебе? За что ты так?"
"Ты знаешь, бабуль, я вчера с другом пришел домой, а она глазки ему строит и улыбается" - горячо говорил Женя.
"Велика беда - улыбалась, поулыбалась да и все, а нужен ей ты!" - говорила Галина Николаевна. Женя снова что-то горячо говорил, а Галина Николаевна не менее горячо убеждала, а Настя стояла рядом и тихонько плакала. Наконец, Женя протрезвел, успокоился и сказал Галине Николаевне: "Ладно, бабуль, не трону я Настю!" Дверь квартиры за ними захлопнулась. На следующий день они шли рядышком навстречу Галине Николаевне. Они поздоровались и сделали вид, что вчера ничего не было. Шли дни и встречаясь с Женей Галина Николаевна видела в его лице какое-то смятение и беспокойство. Однажды Женя остановил Галину Николаевну и сказал: "Знаешь, бабуль, нехорошо мне как-то, все думаю, если бы не ты тогда, ведь я мог бы с Настей что-нибудь сделать!"
"Это в тебе совесть заговорила - голос Бога - мягко сказала Галина Николаевна. - Сходи в храм, поставь свечку и попроси у Бога прощении за свой грех. Бог тебя и простит"
"Схожу" - сказал Женя, немного подумав.
Несколько дней они не виделись, а когда встретились, у Жени лицо было такое, словно он чистой водой умылся. "Бабуль, - сказал он сияя, - сходил я в храм, как ты сказала, и свечку поставил и Бога попросил меня простить, веришь, как с души камень свалился!"
Сердце Бима
Сердце сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже
(Пс. 50, 19)
Подметкин - высокий, очень тучный мужчина с впирающим наружу большим животом, с крупной седой головой и маленькими жуликоватыми глазками. Когда он смеется, его обширный живот колышется. Смех у него неприятный и не соответствует его грузной фигуре. Когда он недоволен, глаза его округляются и приобретают почти безумное выражение, щеки надуваются и краснеют, слова сыпятся с языка бессмысленным, неудержимым потоком. Живет он один в двухкомнатной квартире, если не считать собаки Бима, похожего на большой круглый черно-белый шар. Когда Подметкин усаживается у подъезда с Бимом, его окружают ребята. Бим не скупится на ласки, выражая свою нежность радостным, звонким лаем. Если Бима нет, ребята спрашивают: "Дядя Юр, а где Бим?". Дядя Юра в ответ молчит, либо буркнет что-то невнятное, поставив ребят в тупик.
Вскоре Бим исчез. Ранний час. Слабый утренний свет пробивался в окно Галины Николаевны. Она проснулась от непонятного шума в подъезде. Галина Николаевна подошла к окну. Из подъезда вышел высокий, толстый парень, одетый во что-то темное. Он скрылся за углом дома. В парне Галина Николаевна узнала Олега из четвертой квартиры. Вскоре он появился снова, таща за собой что-то темное по земле. Галина Николаевна пыталась понять что это, и когда поняла, ужаснулась. Когда Олег дотащил это большое и темное до контейнеров с мусором, она окончательно убедилась: "Бим!". Из подъезда быстро вышел Подметкин, и, оглядываясь, заспешил к ящикам. Вместе с Олегом они уложили Бима в большой целлофановый мешок и бросили в контейнер.
Раздался глухой звук. У Галины Николаевны сжалось сердце от боли. Бедный Бим!
А днем, Подметкин, как ни в чем не бывало, сидел на диване у подъезда, расставив широко ноги и пытался грустить. Бима с ним не было. Когда его спрашивали:
- А где Бим?
- Заболел! - отвечал он, стараясь придать своему лицу жалостливое выражение.
Ему сочувствовали. А спустя еще день. Подметкин расположился на диване у подъезда. Рядом на разостланной газете лежали кусочки мяса, нарезанные ровными ломтиками. Быстро поглядев по сторонам, Подметкин вытащил из-за пазухи поллитровую бутылку, налив в стакан, выпил, вытер ладонью губы и стал закусывать ломтиками мяса. Лицо его слегка порозовело. Из подъезда вышел мрачный Вермутов.
- Давай садись! - пригласил его Подметкин.
Вермутов охотно опустился на диван. Подметкин придвинул к нему полный стакан.
- Пей!
Вермутов не стал себя долго уговаривать. Он быстро опрокинул стакан в рот, слегка крякнул, поставил пустой стакан на газету, и взял ломтик мяса.
Некоторое время оба молчали.
Подметкин смотрел в одну точку, думая видимо о чем-то своем.
- Как ты думаешь, зачем мы живем? - неожиданно спросил он. Вермутов даже поперхнулся.
- Как зачем? Чтобы пить, есть!
- Я не об этом! - отмахнулся Подметкин. - Знаешь, кем я мечтал стать в юности?
- Кем?
- Капитаном дальнего плавания! - сказал Подметкин. - Я любил собирать фотографии, где было изображено море, но умер отец, я остался пацаном, и вместо моря пошел в ФЗУ учеником токаря, так и отработал на заводе тридцать лет.
- А я мечтал стать механиком, - сказал Вермутов. - Мне нравилось возиться в двигателях и других механизмах, но в семье нас было трое, я самый старший, а отец умер от пьянки, мать взяла меня в свой цех.
Они опять помолчали, каждый думая о своем.
- Как ты думаешь, есть Бог? - снова спросил Подметкин.
- Наверное!
- Есть! - сказал Подметкин. - Сам в это недавно поверил. Вот послушай. Пошел я недавно на рыбалку, сделал лунку. Сижу полчаса, рыба не клюет. Чувствую, замерзаю и сорвалось у меня с языка: "Господи, помоги мне грешному не замерзнуть, наловить рыбы". И вижу, поплавок слегка дрогнул, я подсек, потянул вверх и вытащил рыбу величиной с ладонь. Наловил я тогда рыбы три или четыре килограмма, принес домой и сварил ухи. Был еще такой случай, - продолжал Подметкин. - Пошел я на озеро, здесь недалеко, много там окуней, да заблудился. Знаю, что должна быть рядом тропа к озеру, а не найду. Плутал, плутал, а потом вырвалось у меня: "Господи ,помоги, выведи меня к озеру". И вот сказал и смотрю, деревья реже стали, просвет появился и увидел тропу и пошел по ней к озеру. Окуней я тогда много наловил. После этого я поверил, что Бог существует, - закончил Подметкин.
Снова выпили, закусили мясом. Вермутов положив в рот очередной кусочек мяса спросил:
- А чье это мясо?
Подметкин молчал, глядел в одну точку. Он сразу как-то съежился, потускнел.
- Правда ,чье? Я такого не ел! - не унимался Вермутов. Подметкин вздохнул, как бы готовясь к чему-то неизбежному и трагическим голосом промолвил: "Сердце Бима!". Вермутов от неожиданности перестал жевать и смотрел на него во все глаза.
Три дня Подметкина не было у подъезда. На четвертый день он появился, осунувшийся и побледневший. Сидя у подъезда, он рассказал соседям, что Бим умер от чумки и он похоронил его в одном из контейнеров, а сердце Бима вытащил, говорят, если съесть сердце собаки, не будет болеть сердце.
- Враки все это, - говорил Подметкин и жаловался, что на душе у него неспокойно, и он хочет сходить в храм на исповедь.
На другой день Галина Николаевна узнала от соседей, что Подметкин пошел в храм исповедоваться. После посещения храма Подметкин снова запил, а через несколько дней, протрезвев и столкнувшись с Галиной Николаевной на улице у подъезда, сказал ей:
- Все, бабуля, больше ни грамма! - и пошел не оглядваясь.
Глядя на его широкую спину и грузную фигуру, Галина Николаевна мысленно порадовалась и попросила: