Лысенко Сергей Сергеевич : другие произведения.

Сексот

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Безумные приключения переводчика с барталамейского Якова Людкевича. Заговоривший сот, поиски диссидента-десятника Овцебарского, коварные киберклошары и мрачные чтецы, задания и расследования, сумасшедшие гонки на картах и полеты в трубопроводе. "Ты, Людкевич, как бы это сказать, должен удовлетворить мою хотелку". Гиперфанковская утопия.

СЕКСОТ

   Вот вам такая-сякая история.
   Дело на днях было. Впечатления еще не выветрились из головы, поэтому я сейчас же и приступлю к рассказу, а то всякое может статься. Вы, естественно, возразите, мол, что за спех, будешь ля-ля разводить завтра, никуда ты от нас не денешься и тому подобное, но я приведу вам в назидание пару-тройку ну просто кошмарных случаев. Напомню о том, как ваш Великий закололся стамеской, выдалбливая свои инициалы на деревянной обложке. Или о том, как ваш Тогда-Еще-Непризнанный накануне публичных чтений поскользнулся в ванной, да так навернулся коленкой, что утратил музыкальный слух на три долгих дня. Всякое бывает, скажу я вам. Что ж.
   Но я начну, пожалуй. История, как всегда, поразительно интересная.
   Итак, я мысленно переношусь в прошлое, не далеко, а в позавчерашний день, прямо вот сюда, нет, еще на час раньше. За окном угрюмое декабрьское утро, - который день скупые на снег тучи нагло заслоняют солнышко.
   - Эй, Людкевич, ты, это самое, в окно не смотри, - говорит выглядывающий из шестигранной коробки сот, - ты, понимаешь, на меня смотри.
   С этой фразы, по сути дела, начинается повествование. Людкевич, если не знаете, моя фамилия, а зовут меня Яшей Евдокимычем. Ага, мне тоже очень приятно с вами познакомиться. Кто такие соты, думаю, рассказывать незачем, нынче почти у каждого они пылятся на полках, а ежели надоели - на чердаках или в чуланах, подальше от чешущихся кулаков. Всем известно: обижать сотов нельзя, это добром не кончится, а вытерпеть их могут лишь люди с крепкой психикой.
   - Ты, Людкевич, как бы это сказать, должен удовлетворить мою хотелку.
   Такие они, соты. Пользы от них никакой; кто-то говорит, что использует их для развлечений, но, по мне, даже эстетического удовольствия от них - кот наплакал. Вы сейчас наверняка обзовете меня еретиком, пожелаете предать вашего покорного слугу аутодафе, помчитесь доносить в соответствующие комитеты, но я бы на вашем месте не рыпался раньше времени, а дослушал бы до конца. Может, Яков Людкевич сам из шибко секретных спецслужб. Возможно, это провокация, от вас только и ждут опрометчивых поступков. Или наоборот - проверка на лояльность. В общем, сомневаетесь - воздержитесь покамест, всё равно ничего не теряете. К тому же, хочется верить, минули те времена, когда боялись раскрыть рот. Кое-кто его уже раскрывает, поверьте, и сомневается, и любопытствует, а уединившись со своими единомышленниками - даже критиковать некоторых рискует. Так-то.
   Кстати, у вас никогда не возникало следующих вопросов?
   Вот первый: откуда, черт возьми, взялись эти соты? Скажу вам по секрету, папашка мой - Евдоким Антоныч - рассказывал, будто в незапамятные времена не было никаких сотов. Да и вам, наверно, бабушки и дедушки нечто такое нашептывали, но потом в детском садике вам память подчистили, а если нет - то в школе уже основательно мозги вправили.
   И второй: почему, когда обидишь сота - с тобой непременно случится несчастье? Быть может, мы сами себя программируем? Или кто-то могущественный нас за это наказывает? Но кто, скажите на милость, в нынешние годы обладает реальной силой? Не горние же старцы в конце-то концов, как утверждает церковь и галдят религиозные фанатики. Не-е-ет, эти сказки не для меня. Спецслужбы! Вот настоящая силища. Этим ребятам всё по плечу...
   Эй, вы еще здесь?
   Не лезьте поперёд батьки в пекло, - вот вам дельный совет. Всему свое время.
   Короче, сижу я, значится, за столом, чаек попиваю и в окно гляжу. День как день, пока ничем меня не радует, но и расстройств особых вроде бы не сулит. По легенде, я переводчик с барталамейского, - это якобы язык вступившей с нами в контакт сверхцивилизации. И я, типа, не простой человек, а контактер, перехватываю барталамейские переговоры-разговоры, радиоболтовню, телевизионные передачи и записываю всё в четырехгигабайтную тетрадку - уже, разумеется, по-человечески. На самом деле ничего, кроме криков соседей и бухающей за стенкой музыки, я не слышу, а сочиняю всё напропалую, упрощая язык до неприличия. У меня и договор на пару-тройку книг с известным издательством заключен. То-то.
   Вот, например, кусочек:
   "Ермий по клавиатуре стучал. Быстро стучал. Кодом заполнялся экран. Много символов: буквы, цифры. Программа что надо. Но где-то ошибка. Закралась негодяйка. Вот так всегда. Злился Ермий, ругался Ермий. Прогонял программу через дебуг, снова запускал-компилировал. Нет, нет, какая-то мистика! Но такое случается. И у асов, и у лузеров желторотых. У асов реже. Ермий крутой перец, у Ермия образование. Однако Ермий не ас из асов. Но и асы глючат. С кем не бывает! Агата пришла, с работы пришла. Ермий любит Агату, Агата любит Ермия. Они не расписаны, но есть любовь. - Привет, Ермий! - Здарова, Агата! Они поприветствовали друг друга. - Как дела, Ермий? - Хреново, Агата. - Чего так? Ермий потыкал пальцем в экран, Ермий поерзал на стуле. Агата подошла, Агата на экран посмотрела. Агата без образования, Агата самоучка. Но она хакер. Почти ас, да Агата ас. Не то что Ермий. - Дай-ка я посмотрю, Ермий. - Пажалста, Агата! Агата поглядела, Агата подумала. - Дорогой, локальные переменные не видны в теле лямбды-функции. Ермий по лбу хлопнул, Ермий выругался вслух. Ермию неприятно, у Ермия образование, Ермий с дипломом. А Агата самоучка. Но молодец, Агата молодчина".
   Якобы перевод бестселлера барталамейского писателя Агуавона Абигейла. Вам нравится? Откровенно слабая вещь, по-моему. Но писать красивше не могу, - не поверят, не возьмут, денежку не заплатят.
   И вот, значит, жую я печенюшки, почитывая электронную тетрадку со вчерашними писульками. Стило уже в руке, сейчас начну чёркать и исправлять - утром я крайне строгий и требовательный к себе. Полностью убираю четвертый абзац, меняю лямбда-функцию на лямбда-выражение, посмотрев в справочник по очень редкому языку программирования (автор - А. Барталаменте), отправляю Агату в ванную и тут слышу:
   - Людкевич, дорогой, слушай, это самое, такой приказ.
   Снова сот из коробки выглядывает и жестами меня подзывает. Ага, счас, так я и прибежал.
   - Не мешай мне работать, - говорю. - Масло возле коробки, сахар ты еще вчерашний не пожрал, по-маленькому я тебя недавно водил. Отстань, короче.
   - Соту внимания желается, - парирует наглец, выбираясь из коробка. - Тебя, Людкевич, ставлю, понимаешь, в известие, что, как бы это сказать, час грянул, грохнул, пробил. Желалка такая...
   Ну, я делаю вид, что работаю, а у самого - ушки на макушке. Однако, думаю, какой болтливый у меня сот. Друзья рассказывают, что их соты двух слов связать не способны, у попугаев и то словарный запас больший. Это же что получается? Что мой сот - какой-то уникум, этот самый оратор, да? Повезло мне или наоборот - другой вопрос, но послушать его, несомненно, стоит.
   Что ты будешь делать! Замолчал на самом интересном месте.
   Пока мой сот подбирает слова, скажите мне, пожалуйста, словоохотливые у вас соты или молчуны, как у моих друзей?
   - Еще чего, - говорю я, стремясь раззадорить притихшего сота, - некогда мне исполнять твои желания. Ты для меня не авторитет. Захочу - в шкафу запру или со ступенек навсегда спущу. И ничего мне за это не будет. Сказки всё, я вашим писаниям не верю нисколечко.
   - Ты, это самое, Людкевич, заговорился, понимаешь, - отвечает мне сот из коробки. - Ты, Людкевич, Бога за бороду не словил. Ты для меня не авторитет. Не верю нисколечко.
   Я ухмылку растянул до ушей, а у самого кошаки на душе скребутся. Я ему, значит, сахар, масло каждое утро, ухаживаю за ним, вожу по нужде. Да мало ли что делаю! А эта бесполезная, ленивая тварь сидит день и ночь в своей коробке и еще смеет мне такое заявлять.
   - Ах так, - сержусь я, ударяя кулаком по столу, - сейчас ты узнаешь, негодяй, что такое гнев человеческий.
   Ну, я как можно медленнее поднимаюсь и неохотно приближаюсь к коробке. Как черепаха, ей-богу. Наказать сота мне ой как хочется, но последствий всё же побаиваюсь. Думаю, вы меня хорошо понимаете. Я хоть сказкам и не верю, но вдруг... Вдруг и вправду случится со мной какое-то несчастье. А это мне ни к чему. Я всякие черные полосы не люблю, знаете ли, не приучен к ним совершенно. Однако разгневан я, как сам черт, кулаки чешутся, так бы и вмазал. Непростая ситуация, что и говорить. Вся надежда лишь на то, что сот сейчас прощения попросит.
   - Ну-ну, Людкевич, остынь-ка, парниша, - говорит сот. - Ты, Людкевич, очень много-много чего, гору, кучу, массу вещей не понимаешь. Ты, это самое, думку неверно мыслишь. Станешь меня трогать, я, как бы это сказать, не дам тебе помощи.
   Мне? Да кто ты такой! Вы только его послушайте, - человек неверно мыслит, ошибается, ничего не понимает. А какие-то соты будут его направлять на путь истины.
   - Это как же ты себе представляешь? - раздраженно говорю я, испепеляя сота гневным взглядом. - По-моему, ты мне не помощник, а самая настоящая обуза. Корми, ухаживай, а отдачи - никакой.
   - Ты, Людкевич, не так мыслишь. Как бы это сказать...
   - Нет, сот, это ты заблуждаешься, - говорю я, несколько успокоившись, - пользы с тебя, как с козла молока. Просто уши вянут от этой ахинеи.
   - Стой, дорогой! Ты, Людкевич, это самое, будь спокойным, - говорит мне сот, дотрагиваясь до моей руки влажной зеленой лапкой. Бр-р-р, ну и мерзость! - Давай устроим мир, как равный с равным, понимаешь.
   Напыжившись от собственной важности, я снисходительно киваю головой и усаживаюсь в кресло. Нам, людям, присуща такая черта как терпимость, не правда ли?
   - Я дам тебе помощь, понимаешь, если ты, Людкевич, удовлетворишь мою хотелку. Есть у меня, это самое, несколько заданий. Будешь выполнять, получишь много помощи.
   - Несколько? - осклабившись, переспрашиваю я. - У тебя два желания?
   Ну, у меня и сот! Наглеет не по дням, а по часам.
   - Не так, Людкевич, не два, а больше. Ты будешь выполнять задания в реальном времени. Я, это самое, стану тебе помогать. Много-много раз, понимаешь.
   По правде сказать, нормальное предложение, если только он что-то стоящее предложить сможет. Ведь что нужно среднестатистическому соту? Лишние сто грамм сливочного масла и дополнительная ложечка сахара? Для меня это не составит проблемы, так что нечего упираться.
   - Идет, - неожиданно для самого себя соглашаюсь я. - Валяй, говори, что тебе надобно. Только сперва ты ответишь на простой вопрос.
   Выбравшись из коробки, сот удивленно выпучивает глаза.
   - Откуда вы взялись? Что вам нужно в нашем мире? Вы пришельцы?
   Вот так! Это по-нашенски. Прямо в лоб, нечего ходит вокруг да около.
   - Пришельцы? - задумывается сот. - Ты, Людкевич, это самое, ерунду вопросишь. Откуда брались твои братья? Зачем вы в этом мире? Попробуй, ответь-ка сам, парниша. Ерунда, понимаешь.
   Вот, значится, как. Этого сота едва ли сходу расколешь. Как бы мне поставить вопрос? И вот, пока я размышляю, сот произносит:
   - Задание номер один.

Первое задание

   - Задание номер один. Для тебя, Людкевич. Ты, это самое, почему про Бумчу молчишь? Сказать надо, всем знать должно, понимаешь.
   - Откуда ты!..
   Сейчас поясню, не волнуйтесь. Как вы помните, я пишу эту идиотскую вещь, которую выдаю за перевод с барталамейского, ну, Ермий и Агата, любовь, программы, сетевые атаки и тому подобное. Вещь мало того что в плане языка примитивная, так еще и сюжетно крайне слабая. И вот на днях я решил ввести в повествование отрицательного героя, противника моей парочки - клошара Иштвана Бумчу, съеденного физически сетевыми червями, но сохранившего свое сознание в теле вируса и навеки поселившегося в компьютерных корзинах. Владыка корзин Иштван Бумча, как вам? Всё, что попадает в корзины - достается ему. И вы ни за что не сможете восстановить удаленный файл. За долгие десятилетия клошару удалось накопить приличное состояние, - в корзины ведь попадает не только мусор, но и стоящая информация, удаленная случайно. Однажды такое случилось с Ермием, - он ненароком отправил в корзину ценнейший программный модуль, и лишь с помощью мастерства Агаты файл удалось вернуть обратно, силком вырвав из ненасытного брюха Иштвана Бумчи. О, киберклошар едва не треснул от злобы. Десяток нанятых им хакеров ночью совершили атаку на сервер, администрируемый Ермием, но ему, опять-таки с помощью своей любимой, удалось отразить нападение. Иштван Бумча, само собой, руки не опустил, и поклялся мстить, и занес Ермия и Агату в свой черный список, и... Ну, вы поняли.
   Однако всё это было только в голове. На бумаге же роль отрицательного героя исполнял закомплексованный прыщавый подросток, стремящийся превратить мировую паутину в обитель зла, устроить Армагеддон и всё такое.
   Иштвана Бумчу я предал забвению.
   Представьте, каково было мое удивление, когда я услыхал просьбу сота. Словами не передать всю степень озадаченности, недоумения и ошеломления. Поставьте себя на мое место.
   Но каким макаром, черт побери, сот узнал об этом по сути нерожденном персонаже? И зачем он ему понадобился? Какой соту прок от моего романа?
   - Ты читаешь мои мысли? - спрашиваю я, с трудом сдерживая себя. - Я проговорился во сне? Тысяча чертей! Не молчи, отвечай! Откуда ты знаешь об Иштване Бумче?
   - Гы-гы, гы-гы, - смеется мне в лицо сот. - Ты, Людкевич, это самое, мало-мало догоняешь, понимаешь. Ты читаешь мои мысли!
   - Э-э, - начинаю я, да так и замолкаю, призадумавшись.
   Нет, ну это ни в какие ворота не лезет, согласны? Черт знает что получается, ей-богу. Вы только подумайте - сот внушает свои мысли человеку. Выходит, что эти твари нами управлять способны. А может, уже управляют? И не они наши домашние питомцы, а мы - их большие безмозглые големы. Но нет, как же такое может быть, скажите на милость! Даже думать о таком мне противно. Вот и не буду.
   - Слушай-ка меня сюда, братик мой меньший, - говорю я, хитро прищурившись. - Зачем же все эти разговоры на равных, когда ты, дорогой мой сот, можешь мысленно приказать что душе угодно, и я исполню всё, приняв твои желалки за собственные. А, что скажешь?
   Хороший вопрос удалось задать, сам понимаю. Ответ, в принципе, меня любой устроит. Если сот согласится, то это же, ёлы-палы, сенсация, это всамделишная бомба, это неминуемая революция. А я - я! - стану борцом за права человека, я напишу книгу, я выступлю на телевидении, я стану вождем восстания и выведу людей на площадь. А если сот скажет, что нет, что он всего лишь иногда почитывает мои мысли, то - слава богу, продолжаем жить по старинке, как ни в чем не бывало.
   - Что скажешь, дружище? - говорю я. - Или не расслышал, может. Повторить вопрос?
   - Хм, - говорит сот, - Гм. Ты, Людкевич, это самое, тщетно вопрос ребром устанавливаешь. Не всё, как бы это сказать, в фаворе. Ты неверно мыслишь, понимаешь. Что штыками принимаешь мои слова - это никуда не годится. Ты, это самое, читаешь мои мысли, а дальше думай в одиночку, понимаешь.
   Думаете, я что-нибудь понял?
   Разумеется, я задал вопрос еще раз, местами перефразировав, но услышал такой же ответ. Моего сота фигушки расколешь, тут много ума нужно, и подготовиться хорошо бы сперва, ловушки где надо подстроить и тому подобное.
   - Ты, Людкевич, это самое, про Бумчу пиши. Потом дам тебе помощь.
   Почему бы и нет, собственно. Всё равно работать собирался, а про киберклошара по-любому интереснее будет посочинять, чем про влюбленную парочку и сбрендившего пацана. Весьма странно, что я в свое время забраковал этого персонажа. Иштван Бумча, владыка корзин! А классная идея!
   И тут я осёкся. Это ведь сот мне эти мысли внушил, - нехорошо получается. Но героя-то я выдумал. Короче, прочь сомнения - пишу, какая разница!
   Но перед этим я нацарапал записочку и отправил ее почтовым голубем. Кому? Так я вам и сказал. Узнаете позднее.
   Вот, что я было на клочке бумаги:

СОТЫ - НАШИ ПИТОМЦЫ? ИЛИ МЫ - ИХ ГОЛЕМЫ?

ХОЧЕТ, ЧТОБ БЫЛ БУМЧА. ЗАЧЕМ?

   И как только сизокрылый выпорхнул из окна, я принялся за работу:
   "Бумча в корзине сидел. Сегодня здесь сидел, а не там. Здесь тише, спокойнее. Подальше от форумов, где жужжит как в пчелином улье. Подальше от основных магистралей, где курсируют охотники за вирусами. В отдалении от серьезных серверов, где разложена приманка. Где обновлены устрашающие антивирусные базы и установлены непробиваемые файерволлы. Бумче туда не проникнуть, Бумче туда путь заказан. Как обидно! Ведь там переполненные корзины, там горы поживы, бескрайние просторы завалены всевозможным добром. Бумча стонал, Бумча ворочался под ярлыками. Но Бумча - вирус, Бумчу там ждут не дождутся. Только сунься, - поймают, скрутят, задавят и в базе данных пропишут. Все будут знать про него - конец карьере. Проклятье, как хочется есть. Бумча голоден, который день с пустым брюхом. Сжевать бы экзешник. И ком-файл бы сгодился. Драйвер, таблица стилей, файл мультимедиа. Всё что угодно! Бумча глотает ярлыки, Бумча недоволен. Это пустышки, слижи хоть все с рабочего стола - едва ли наешься. Ах, как гудит пустой живот. Да, Бумча богат, Бумча сказочно богат. Вот только попробуй снять деньги со счета. Вы можете, Бумча - не может. У Бумчи нет физической оболочки, как у нас с вами. Бумча вирус. Бумча вездесущ, но безрук, безног и даже безголов. Зато у него тысяча глаз и тысяча лапок. Это хорошо и плохо. Ведь нужно много еды и ой как непросто скрыться от киллеров. Бумче тяжело, Бумче не позавидуешь. Однако есть и верные люди, гомо сапиенсы. Может быть, это вы, а может быть - я. Кто же признается. Бумча подкупает людей, Бумча щедро платит. Программеры, хакеры, сисадмины. Настоящие асы. Без них он как без рук. Они могут снять деньги, они могут наполнить любую корзину вкуснятиной. Они прикрывают Бумчу. Они пишут ложные вирусы и червей-камикадзе, они впускают Бумчу на администрируемые сервера. Но где же они этой ночью? В сети нет верных людей... Ба! Что такое! Текстовый документ, Ермий удалил текстовый документ. Рискнуть или ну его на фиг? Бумча открыл глаза, Бумча облизнулся. Вперед, была не была".
   Но Иштван не добрался до корзины Ермия. По счастливой случайности, Бумча наткнулся на верного человека, который мигом переслал по FTP щедрую порцию файлов. Бумча наелся до отвала и тут же завалился отдыхать, чтобы завтра, как говорится, с новыми силами приняться за новые каверзы.
   Я взираю на часы, - ничего себе, уже далеко за полдень! Есть хочется, как тому Бумче, печально постанывает голодный желудок. Да что говорить, сами знаете, - мерзкое состояние. Сохранив электронный документ, я направляюсь к холодильнику, аппетитно облизнувшись, распахиваю дверцу и... И вижу ошарашивающую пустоту. Лишь консервная банка, купленная в незапамятные времена, обнадеживающе маячит на верхней полке. Тут уж не до раздумий. Я ловко открываю баночку кильки и в два счета уплетаю ее содержимое. Ух, хорошо, ням-ням-ням. Но мало, издевательски мало. Только аппетит разыгрался. Что ты будешь делать!
   - Ты, Людкевич, это самое, хорошо поработал, - говорит сот, равнодушно созерцая растекшееся по донышку миски сливочное масло. - Я доволен, понимаешь. Будет тебе помощь.
   - Ха-ха, - натянуто посмеиваюсь я, собираясь в магазин. Надеваю осеннее пальтишко, ищу кошелек. - Посмотрим, с интересом поглядим, как ты мне помогать станешь. Но после того как я за жратвой сгоняю. А то скопычусь с голодухи, ей-богу.
   - Ха-ха, - передразнивает меня сот, - Ты, Людкевич, как бы это сказать, неправильно мыслишь, ага. Я же, это самое, сказал.
   И в следующее мгновение я слышу соловьиную трель, - кто-то нетерпеливо звонит в дверь. Я смотрю в глаза соту: тот довольно ухмыляется, как будто по его приказу мне притащили коробок зефира или ящик кексов. А ведь и вправду очень уж поразительное совпадение: за дверью стоит устрашающего вида амбал с дымящейся пиццей в руках. Ржавым, надколотым голосом говорит, мол, дорогой Яков, от дона Анатоля с поклоном, откушайте-де, приятного, так сказать, аппетита. А я, дескать, спасибо, конечно, однако невдомек мне, чем я заслужил эту вкуснятину, а-ах, с курицей и грибочками, может, вам какой-то другой Яков нужен? А сам коробку приоткрываю и нюхаю, наслаждаюсь ароматами, слюни так и текут, о боги, как же я люблю пиццу. Громила недоверчиво на меня глядит, а затем на свою мозолистую ладонь, где - я подсмотрел - ручкой начертано: Яков Людкевич, улица Нейротехнологов, дом такой-то, квартира такая-то. Нет, говорит, ошибки быть не может, это вам, дорогой Яков Егорович, от дона Анатоля. Я хоть и Евдокимович, но с благодарностью головой трясу и пиццу из дюжих лап вырываю. Сил уже нет терпеть.
   - Спасибо огромное, век вас не забуду, - говорю я, захлопывая дверь перед носом громилы. - Дону Анатолю привет, низкий поклон и искреннее уважение. До свидания!
   Вот это да! Только подумать, - первый гангстер квартала меня пиццей угощает. Анатолий Колесниченко, он же криминальный авторитет Колеся. А на пороге, небось, был собственной персоной Стёпа Карелов, бывший чемпион по метанию копья, бывший вожак преступной группировки, бывший депутат горсовета, а ныне личный телохранитель синьора Колесниченко.
   Я весь покрываюсь испариной, руки дрожат, как у старика, я никак не могу толком успокоиться. Но голод берет свое, и я разрезаю ножом всё еще горячую пиццу, с наслаждением поглощаю обалденно вкусные кусочки курицы, грибов, овощей, залитые тягучим сыром, приправленные отменным сладким кетчупом.
   - Будет тебе, Людкевич, еще помощь, понимаешь, - говорит мне сот, как будто он и есть синьор Колесниченко, словно он лично угостил меня пиццей. - Но теперь, как бы это сказать, желалка не из этой группы, разряда, категории. Слушай, это самое, задание номер два.
   - Э-э-э, - отмахиваюсь я, набивая рот остатками угощения. - Еще не факт, что это ты всё организовал. Что-то мне не верится, право слово, - говорю я, чавкая от удовольствия. - Ты же не знаешь, может, у нас с доном Анатолем какие-нибудь дела. Да и откуда тебе знать, домосед ты тепличный, не в обиду будет сказано. Однако, соглашусь, каким-то образом ты что-то почувствовал и, спрогнозировав будущую встречу, представил ее в таком свете.
   Ну, я всё это говорю, а сам себе не верю нисколько. Слишком уж гладко всё прошло, как по мановению волшебной палочки, точно этот громила, стоя под дверью, только и ждал приказа сота. И потом, как вы поняли, с доном Анатолем я никаких дел не имею, более того - мы нигде не пересекались и, слава богу, до сегодняшнего дня синьор Колесниченко обо мне знать не знал, ведать не ведал.
   - Ты, Людкевич, это самое, думку не ту мыслишь, понимаешь, - огорченно говорит сот. - Ты, Людкевич, расстройство мне доставил. Так дела не будет, понимаешь.
   - Но посуди сам, - говорю я. - В это практически невозможно поверить. Я даже могу допустить, что у тебя дар ясновидения, - вот и мысли мои читаешь, - но то, что ты приказал самому дону Анатолю угостить меня пиццей - увы, это у меня в голове не укладывается... Или?
   Или между сотами существует некая телепатическая связь?
   И мой сот переговорил с сотом сеньора Колесниченко. И тот, в свою очередь, внушил, попросил, а может, приказал дону Анатолю прислать мне на обед угощение.
   Но, черт возьми, это же страшно, не правда ли? Что, если мы рабы сотов и свобода, коей мы так гордимся, нам лишь внушается? Ай-яй-яй, похоже, я докапываюсь до истины, но она ой как нехорошо попахивает, - хоть сейчас беги за очистителем воздуха. Впрочем, я едва ли прекращу раскопки. Не тот я человек, знаете ли, меня учили двигаться вперед, несмотря ни на что, да и преграды преодолевать я неплохо обучен.
   - Слушай, сот, - говорю я после непродолжительных раздумий. - Ты, конечно, можешь обижаться, но я не буду выполнять твоих заданий, пока ты не явишь мне еще одно чудо.
   Круго-о-м, раз-два, - я поворачиваюсь и марширую к столу, где принимаюсь рисовать в электронной тетрадке бессмысленные схемы. Думается мне: не чрезмерно ли я загнул, не обидится ли сот окончательно, не перестанет ли со мной разговаривать. И вот, пока я, значится, пребываю в раздумьях, садится на подоконник мой почтовый голубок, к лапке - вижу - записка прицеплена и еще что-то на проволочке болтается. Ба, да это же пресловутая темпо-ягода: стоит ее раздавить и соком всё вокруг окропить, как тут же вывалишься в подпространство. Дифференциация пространства, как говорят наши ученые, ничего из ряда вон выходящего. Однако ж обратно вернуться не так-то просто, может быть, и невозможно даже, если только у вас нет темпо-цветка. С его помощью вы проведете процедуру интеграции, пометите лепестками то да сё и спустя пару секунд вернетесь домой в целости и сохранности.
   Темпо-цветка у меня, естественно, нет (и никогда не было), поэтому дрожащими руками я аккуратно взял ягоду, положил ее в крохотную шкатулку, которую тихо прикрыл, замкнул ключиком и небрежно засунул в карман брошенного на диван пальто.
   Кто знает, может, и пригодится мне эта самая темпо-ягода. Мало ли в какую передрягу угожу.
   Записочка же ожидаемо гласила:

СДЕЛАЙ, КАК ХОЧЕТ. ПРОДОЛЖАЙ КОПАТЬ

ТЕМПО-ЯГОДА НА ВСЯКИЙ ПОЖАРНЫЙ

   - Ну, что скажешь, Людкевич, - говорит мне сот. - Вот тебе чудо, понимаешь.
   Ёлки зеленые, я чуть не грохнулся наземь, ей-богу. Аж поплохело на секунду и голова пошла кругом. Я же действительно чудо просил и вот оно, вот она - темпо-ягода. Ай да сот! Какое уж тут ясновидение! Тут вселенским владычеством, господством над человечеством попахивает. Короче говоря, мы с вами попали, плакала наша честь и свобода, приплыли, что называется.
   - Сдаюсь, повелитель, - театрально говорю я, покорно опускаясь на колено и склоняя голову. - Слушаю и повинуюсь. Какие будут приказания?
   - Ха-ха, - как-то невесело хохочет сот. - Ты, Людкевич, дорогой мой парниша, заговорился, понимаешь. Будет тебе задание. И помощь тебе будет.

Второе задание

   - Задание номер два. Для тебя, Людкевич. Ты, это самое, мрачных чтецов посети с визитом, понимаешь. На станции "Терновка", "Белый КОМ", "архитектора Кинкладзе". Или на других, понимаешь. Овцебарский. Найди, отыщи Павла Овцебарского. Ты, Людкевич, как бы это сказать, зацени, прислушайся. Да, это самое, сделай выводы. Такое задание, понимаешь.
   Как же, как же, наслышан про Овцебарского. Известный бард, диссидент, десятник. Отстаивал права сотов, позже неожиданно всплыл в неонацистском лагере. Судим. Хулиганство, разбой. Отсидел три года, выпущен досрочно. Ярый сторонник "гуманов", борец за гегемонию человека, активист антипрезидентского движения и тэ дэ и тэ пэ. Памфлетист, провокатор, один из революционных лидеров. Схвачен на конспиративной квартире. Отбыл два года в исправительном учреждении строгого режима. Бежал. Обстоятельства побега покрыты тайной. В розыске. Сведений о местонахождении - нет.
   И с этим человеком мне предстояло встретиться! Вы бы, как пить дать, испугались до потери пульса, упали бы на колени и слезно умоляли сота изменить задание. Знаю я, знаю, как на обывателя действует имя Овцебарского. В электробусе, на станции трубопровода лишь кто-нибудь шутки ради крикнет: "Овцебарский!" - вмиг начнется сатанинская паника и адская давка. Вы же стекла, ей-ей, побьете и по головам немощных, как по кочкам, поскачете, одержимо вопя и за себя, и за того, находящегося под вами, парня. Виновата, конечно же, пресса, - ну нельзя так бессовестно раздувать давний инцидент и приписывать проискам Овцебарского даже отсутствие воды в кранах. Оно, само собой, случай крайне сенсационный и его герой совершенно неординарный, но разве не надоело который год переливать из пустого в порожнее, эксплуатировать одну и ту же историю, писанную, собственно говоря, вилами по воде. А, между прочим, прошло без малого десять лет, а об Овцебарском, по существу, ни слуху, ни духу. Пора бы и успокоиться, человек этот если и не помер, то достигнул преклонного возраста, в коем навредить нам с вами никак не сможет.
   Но мне задание пришлось по вкусу. Я ведь, как вы поняли, не совсем обычный человек, меня всякому обучали, я просто так пугаться не стану. Вы сейчас рассмеетесь мне в лицо и напомните о недавней встрече со Стёпкой Кареловым, как я дрожал, точно осиновый лист, и потел, и зубами со страху стучал. Но это было уже потом. А держался я очень даже достойно, мог бы и приемчик удушающий применить в случае чего, заломить руку или подсечь ногу. Так что не надо, поверьте уж лучше на слово.
   Итак, я пишу очередную записочку. Красивыми прописными буковками вывожу:

ХОЧЕТ, ЧТОБЫ НАШЕЛ ОВЦЕБАРСКОГО. ЗАЧЕМ?

3-Я, 11-Я И 24-Я СТАНЦИИ ЗАПАДНО-КАРЛМАРКСКОГО ТРУБОПРОВОДА

МРАЧНЫЕ ЧТЕЦЫ

   - Лети, лети, лепесток, через запад на восток, - приговариваю я, глядя вслед выпорхнувшему из окна голубю. Непонятно отчего в памяти всплывают слова из старой сказки. - Ну, я, это самое, поехал, пожалуй, - говорю я соту, обуваясь в прихожей. - Овцебарского так Овцебарского. Если думал, что я стушуюсь, то ты жестоко ошибся.
   Сот сидит молчуном. Заснул, что ли? Вообще очень может быть - сами знаете, у сотов после обеда тихий час.
   Сначала съезжу на "архитектора Кинкладзе", решаю я на ходу, - рукой подать, всего лишь одна пересадка. Свистнув и помахав руками, я тут же останавливаю проносящийся с бешеной скоростью карт N19, - он курсирует только по этажам с 15-го по 20-й включительно и соответствующим высотам. "Галерея фракталов" на 16-м, - как раз то, что мне нужно.
   - "Галерея фракталов", - четко говорю я на ухо водителю, присаживаясь на тесное пассажирское местечко и накрываясь брезентом. При перелетах от дома к дому дует нестерпимо, простудиться, сами знаете, - раз плюнуть.
   Карт прыгает, словно кузнечик, - перед преодолением воздушного пространства срабатывают пружинные механизмы. Впрочем, на некоторых этажах установлены трамплины: только выберите необходимый - возьмете нужную высоту. Мы перелетаем с этажа на этаж, выше, ниже: 16-й, 20-й, 16-й, 17-й, 19-й, снова 16-й, 18-й. Цифры, рекламные слоганы, светящиеся логотипы мелькают перед глазами, но ничего невозможно разобрать на этой сумасшедшей скорости. Рядом, над головой, прямо под нами, проносятся другие карты, аэротакси, электробусы. Колеса едва не касаются нашего корпуса. Еще чуть-чуть, - и произойдет столкновение, кто-то закончит гонку и окажется на земле. Нет, не разобьется, ни в коем разе, - раскроется парашют, сработает подушка безопасности. Но всё равно - приятного мало, да и время, которое нынче в такой цене, будет потеряно.
   Свист, гул, рёв движков, лязг металла. Запахи пиццерий, закусочных, шашлычных. Большие буквы "М" старых добрых "Макдональдсов". Парящий в воздухе китайский ресторанчик, зависшая между домами мастерская, букмекерское бюро под открытым небом. Смазанные реплики зазывал и рассевшихся на ступеньках мелких торгашей. Магазины, выставки, музеи, центры техобслуживания, прачечные, казино, поликлиники, парикмахерские, диско-клубы, кинотеатры, оперные залы. Точно как раньше, но теперь всё выше и выше, ведь места на земле так мало. Целые этажи выкуплены министерствами науки и образования, государственными ведомствами, коммерческими структурами. Свободные воздушные пространства, незастроенная земля, - в наше время непозволительная роскошь. Вон внизу полным ходом идет стройка, галдят рабочие в светящихся красных комбинезонах, а на нашем пути - о дьявол! - виднеется подъемный кран.
   - Эй, внимание, впереди кран! - кричу я на ухо водителю-роботу. Тот поворачивает обитую желтым дерматином физиономию в мою сторону и очень долго, непростительно долго, с благодарностью кивает головой. - Смотри на дорогу, идиот, счас врежемся! - ору я, забыв, что автомобилем управляет не столько робот, сколько встроенная программа, и водитель смотрит вперед лишь для успокоения пассажиров.
   Робот неспешно нажимает кнопки на приборной панели, по-идиотски улыбающееся лицо по-прежнему повернуто ко мне, а между тем наш карт уже в нескольких метрах от исполинской махины. Я закрываю глаза и прошу помощи у богов, в которых, разумеется, не верю ничуть. Но за секунду до столкновения что-то взрывается с правой стороны и, перекувыркнувшись в воздухе, карт отлетает влево. О господи! Я рискую открыть глаза и тут же снова закрываю их, вопя во всё горло. Через мгновение мы врезаемся в летящее параллельным курсом аэротакси, - теперь уже истошно орут пассажиры. Однако, вопреки пессимистическим ожиданиям, моему водителю удается выровнять карт и даже приземлиться на запланированном этаже.
   - 16-й этаж, "Галерея фракталов". С вас, - говорит робот, счастливо скалясь, - двадцать два ярлышка. Я засовываю ярлышки в специальную дырку на макушке водителя - два по десять и еще немного щуплов.
   - Спасибо! - говорит мне вслед водитель, включив какой-то иноземный хит, где исполнитель благодарит кого-то за день, за ночь, а потом за сына и за дочь. - Удачного вам дня!
   Я не дослушиваю, я уже у кассы. Беру билет до "Наутилуса" и направляюсь к эскалатору. Станция скоростного пассажирского трубопровода встречает меня адским скрежетом, - это выкатываются на платформу одноместные капсулы-кабинки, в которые по очереди забираются скучающие люди и, умостившись на мягком диванчике, ожидают, пока освободится путь. По полупрозрачным трубам, коих здесь несть числа, с диким грохотом и протяжным скрипом проносятся занятые кабинки. Бледные пассажиры лежат как трупы, хотя, в принципе, могли бы читать или смотреть телевизор, - сумасшедшая скорость в 400 км/ч не особенно ощущается внутри капсулы.
   Наконец подходит моя очередь. Я лихо запрыгиваю в кабинку, вставляю карточку с маршрутом в специальной разъем на передней панели и, выстукивая ритм по стенкам дивана, ожидаю отправления. Кисейная барышня в атласном костюме а-ля космический скафандр, увидев зеленый свет, тут же нервно закрывает вертикальную дверцу, задвигает все засовы и, скрестив на пышной груди руки, со свистом улетает в трубу. Я смеюсь, не обращая внимания на сидящих около меня угрюмых пассажиров, - ах, как предсмертно исказилось красивое девичье личико, когда зажегся зеленый свет. Странно; вот не догоняю эту трубофобию, хоть ты тресни. Прыгать с этажа на этаж - это да, страшно, можно и не долететь, и врезаться, и с другими лихачами столкнуться. Опасность отнюдь не иллюзорная. А тут, в трубах-то, чего бояться?
   Когда загорается зеленый, я безо всякого волнения захлопываю дверцу, закрываюсь лишь на защелку и, повернувшись на бок, машу рукой чете стариков, грустной, видимо, оттого, что придется ненадолго расстаться, заняв разные капсулы. Ехали бы в одной! Ничего бы с кабинкой не случилось. Такие бегемоты, бывает, ездят, - три пары нормальных людей посади, и то легче будут. Ох уж эти порядки.
   Ух! Моя кабинка стартует как пуля. Я ложусь на спину, - сейчас не перед кем заниматься позерством. Защелка с трудом сдерживает расшатанную дверь, та ходит ходором. Я задвигаю на всякий случай засовы: не дай бог, капсула раскроется на скорости, - мало не покажется. Прямо над головой мигает жидкокристаллический телевизор, идет телешоу, какой-то Ермий Сгорский... Кто? Ермий? Вот черт, - реклама!
   Моя кабинка потихоньку останавливается и голос из динамиков сообщает, что я прибыл на станцию "Наутилус". Я с сожалением выбираюсь наружу, посматривая на экран телевизора, по которому еще длится рекламный блок. Какой нефарт! Я стою возле кабинки до последнего, но подошедшие контролеры-ревизоры, посмотрев использованный билет, просят меня покинуть платформу, а дотошный секьюрити, взяв меня под руку, проводит к кассам.
   Я покупаю новый билет до станции "архитектора Кинкладзе", перебегаю на Западно-Карлмаркскую линию трубопровода, где сразу же занимаю свободную кабинку и врубаю нужный канал. Но передача, как назло, заканчивается. Ведущий объявляет, что в гостях был Ермий Сгорский, член "комитета 27", благодарит почетного гостя и прощается до следующей недели. Вот проклятье, вот невезуха!
   Пока мчится кабинка, я снова впадаю в раздумья. Ермий. Где, собственно говоря, я взял это имя? Откуда вообще берутся имена, образы, сюжеты, как не из реальной жизни. Из пережитого, увиденного, услышанного, может быть, прочитанного. Но забытого, похороненного в сусеках памяти и поэтому, буде удастся что-либо намеренно или случайно отрыть, откопать, извлечь на свет божий, кажущегося чисто нашей находкой, изобретением, выдумкой. А ведь наверняка я видел Ермия - как бишь его? - ага, Сгорского раньше по телеку. То же касается и других персонажей. Агата, Паук, Ишван Бумча... Так что надо поменьше удивляться. Бумча... Бумча? А не так ли зовут того бездомного, традиционно выпрашивающего у меня несколько ярлышков, когда я выхожу высыпать мусор?
   - Э-э, ваша светлость, нах, господин хороший-пригожий, - слышится хриплый голос из-под диван-кровати, - дай, бога ради, пять щуплов на опохмел. Э-э, так хреново, бля, жить не хочется.
   Я подскакиваю, как ужаленный, забиваюсь в угол кабины, поджимаю ноги. Нет, вы только представьте себе такое! В кабинку, прямо в кабинку какой-то негодник забрался. И по некультурным речам видно, что отребье еще то. Такие именно что в темных подворотнях обитают и за несколько ярлышков порешат вас ножичком без зазрения совести.
   - Э-э, дьявол, где ты там! - кричит из-под дивана подонок. - Ей-же-ей, барин, нах, уважаемый, как тебя там? Жалко, да? За пять щуплов, бля, удавятся.
   С такими ребятами шутки плохи, тут уж судьбу лучше не испытывать. Я бросаю на пол заранее заготовленный ярлышек, - целый ярлышек! - пускай похмеляется сколько влезет.
   - Нихх... себе! Ну, дал, от всей души благодарствую, барин ты мой, дорогой молодой человек, - говорит попрошайка, выбираясь из своего убежища и ощупывая грязными пальцами переднюю панель. - Ну, выручил, браток! Ща как бухнем по-царски.
   В найденную прорезь он запихивает ярлышек, а потом присасывается к небольшому кранику, из которого ключом бьет алая жидкость. Пошляк пье т с причмокиванием, постанывает и покряхтывает, пьянея, пошатывается. Его кренит то вправо, то влево и, в конце концов, он заваливается на аппаратуру, выбивая из разъема карточку маршрута и стопоря кабинку. Бортовой компьютер начинает бить тревогу, из динамиков доносятся протяжные гудки, экран телевизора окрашивается красным. Диспетчеры приказывают всем пассажирам, находящихся на Западно-Карлмаркской линии, в трубах с 4-й по 7-ю, остановить движение до выяснения обстоятельств. Далее следуют инструкции, а чуть позже, когда стихает сигнал тревоги, - заверения, обещания, извинения.
   - Что ты натворил! - со злостью кричу я заползающему под диван негодяю. - Убить тебя мало, зараза эдакая! - говорю я, тут же прикусывая язык, - мужик хоть и пьяный, но всё равно способен проделать еще одну неприятность.
   - Не серчайте, ваше сиятельство, нах, - неожиданно трезвым голосом отвечает мужик снизу. - Я вам, бля, эта...
   Что?! Голову открутит? Ну, это мы еще посмотрим, у меня тоже несколько коронных приемов в загашнике имеется. Приняв сидячее положение, я по-боксерски выставляю руки, - только покажись, бандитская морда.
   - Я эта, почитаю, ваша светлость. В бла... Бла-бла-гадарнст...
   Читай, читай. Мне, главное, выиграть время до прихода секьюрити.
   - Если ваш заказчик недоволен, - начал мужик чтение ровным бархатным голосом. - убейте его, не задумываясь.
  

Гофер

   "Если ваш заказчик недоволен, - учит Гоуман в своем знаменитом бамбуковом трактате, - убейте его, не задумываясь".
   "Если клиент по той или иной причине наотрез отказывается платить, если он принимается вовсю темнить и норовит от вас улизнуть, - добавляет Древесный Дух спустя пару абзацев, - зацарапайте его когтями до смерти".
   "Однако ж, ежели вы всё-таки схалтурили хотя бы наполовину, - уточняет Гоуман в примечаниях, - немедля дезактивируйте собственную систему троекратным нажатием левой височной кнопки".
   Мне, Крису Гоферу, поисковику рябинового класса, прокопавшему собственный ход в мясопустном сетевом сегменте и отрастившему волоски на отцовском хвосте, до недавних пор везло с клиентами. Выполненной работой мои наниматели были довольны, о чем свидетельствовали щедрые вознаграждения и обязательные финальные улыбки. Быть может, подчас искусственные. И что с того? Посмотрим на ваше личико, когда встретимся на одном из тех злачных серверов, где по вечерам взломщики и стражи возлежат на общем ложе, а черви и санитары пьют из одной чашки. Поглядим, как вы будете улыбаться, когда заберетесь в мою нору под Осмидожской электронной библиотекой.
   Хотя и тут бывают исключения. Встречаются, знаете ли, фемины, коим симпатичны мои щеки, где без проблем поместятся их собственные головки вместе с пышными прическами. Или мачо, которые попросту треснут от зависти, увидев доставшийся мне по наследству хвост и острые, как бритвы, когти, усеянные роботлёй и прочими нано-прибамбасами.
   Короче говоря, достаточно и полувзгляда, чтобы признать во мне незаурядную персону. Я вам не какой-нибудь банальный экстремальщик, любитель острых ощущений или типичный Интернет-дайвер, и уж ни в коем случае не кибермазохист, коих в сети едва ли меньше ежесекундно плодящихся вирусов и пропорционально размножающихся охотников. Нет, и в прямом, и в переносном смысле я на две головы выше любого пришлого пользователя или аборигена. А тем паче этих странных переселенцев, каким-то макаром имплантировавших в черепные коробки специальные чипы и тем самым сменивших прописку на виртуальную.
   Говоря между нами, полоумные чуваки. Я, Крис Гофер, корифей поиска, знающий Интернет, как родинки на своем теле, компетентно вам заявляю, что более гнилого места нынче просто невозможно представить. Да, было времечко, когда на небосводе светило солнце, когда соблюдался относительный порядок, когда самый обычный, непродвинутый пользователь выбирался из сети, не словив ни одного вируса, когда в почтовом ящике имелось что-то, кроме спама, когда можно было раздобыть необходимую информацию, не обращаясь к таким, как я. Поиск выполнялся программно, в мгновение ока, путем молниеносного просматривания соответствующей базы данных. Только подумать, - всего лишь пятьдесят лет назад всё работало как часы, сейчас же по часам проводятся лишь хакерские атаки.
   Попробуйте отыскать что-нибудь полезное в наше время. Вот вы, заколов, скажем, ягненочка, в жертву своим богам, у коих, разумеется, есть собственные сайты в сети, вооружившись до зубов всякими навороченными прогами и окружив себя по идее непробиваемой защитной стеной, забредаете в Интернет, как в бушующее море, дабы отыскать, например, рецепт приготовления балдурманской тяпшни или скачать самоучитель по игре на гонгтрисе. Уже сайт, с которого вы стартуете, создаст неразрешимую проблему, ибо политика любых мало-мальски вменяемых владельцев: оставить посетителя у себя как можно дольше. Вы не найдете никаких ссылок, вы черта с два выберетесь из хитроумного лабиринта, а если вам и посчастливится отыскать "чужое" рекламное окошко или даже работающую дверь, то вы угодите в гораздо худшее место, на какую-то страницу по продаже холодиггеров, где оные уже наверняка не выпустят вас из своих хватких лап.
   Вот что представляет собой современный Интернет. Приличная публика сюда уже давно не ходит, которое десятилетие не посещает эту, простите, бесплатную помойку. Да, имеются альтернативные суперзащищенные сети, но они узкоспециализированные и немыслимо дорогие. Проще всего добыть информацию снаружи или, в крайнем случае, нанять поисковика, как минимум, малинового класса. Уж он-то легко найдет то, что вам необходимо, будь то расписание перемещений мегапакетов по мясопустной магистрали, электронный адрес культового кулинара Квазимирского или, как казалось полтинникам, их приватные беседы по поводу крушения шестого цербера.
   Мы отыщем что и кого угодно, используя личные связи, разбивая и взламывая все преграды на своем пути, идя на откровенный обман и подкуп, короче, ничем не брезгуя для достижения поставленной цели. И только перед клиентами мы честны, как перед собственным адвокатом.
   В общем, выполнять прихоти заказчиков - наша святая обязанность, и не совсем понятно, о какой такой халтуре говорит Гоуман. По мне, если не выполнил заказ, то нажимай на височную кнопку - и дело с концом. Но, видать, встречались в стародавние времена - а именно тогда Древесный Дух создавал знаменитые трактаты - среди нашего брата пройдохи, которым хватало наглости являться к нанимателю с пустыми руками.
   Что касается неадекватного поведения заказчика, то здесь с Гоуманом трудно не согласиться. Коли он, хоть убей, не желает раскошеливаться и пытается выскользнуть из ваших лап, как та ящерица, надобно тут же рвать его аватар в клочья, чтобы негодяй больше не показывался в Интернете.
   К чему эти разговоры? Ведь, как было сказано, со мной всегда расплачивались, непременно сопровождая этот приятный процесс максимально обаятельной улыбкой. И я ещё ни разу не давал сбоя, поиск проводил качественно и точно в срок. Всё дело в моем последнем заказчике, - уже тогда слышались неприятные запахи, только я не понимал откуда.
   Но обо всем по порядку. Давайте прогуляемся в начало.
   Вверху, как всегда, ревет и громыхает, - как-никак, над головой одна из самых живых магистралей, - а я брожу по своему тоннелю и прикидываю, сколько нужно прокопать на восток, дабы наконец попасть в мусорощу. Там, знаете ли, есть практически всё, но вместе с тем опаснее места попросту не бывает. Хорошо было бы мне, думаю, добираться туда подземным ходом, чтоб не встречаться с разными лаццарожами и киберклошарами. Разумеется, сам я никогда не копаю, а только задаю маршрут двум доисторическим роботягам. Однако сегодня зачем-то загоняю когти в землю и - вот те на! - натыкаюсь на некую жестянку. А интересно! Притаскиваю я, значит, сию хреновину в нору, счищаю грязь, кручу то так, то эдак.
   - Я была зазипована полстолетия, - говорит вдруг эта штука. - Крис Гофер, не так ли?
   Само собой, я стою болваном, не зная даже, как толком поставить вопрос. Всё настолько нелепо, что я начинаю размышлять о балдурманских бабочках.
   - Не стоит удивляться, Крис, - вдохновенно говорит оно мне, капая на пол из банки, которую я вскрываю-таки открывалкой, - именно ты должен был откопать меня. Твой отец, в свою очередь, с поставленной задачей справился.
   - Я... - натужно начинаю я, мучительно выдавливая буквы. - М-м-м, м-мне 27 л-л-лет. О-о-откуд-д-да? Э-э, хм-м-м...
   И так далее - совершенно ничего внятного.
   - Твой отец выполнил своё предназначение в 2030 году, - булькает эта жижа.
   "Ну, конечно, - думаю я, - именно тогда он родил сына. А поскольку вырыл нору и посадил дерево гораздо раньше, то..."
   - Найди Войтеха Квазимирского. Передай, что Кейт Чуб освободилась.
   Я не случайно упомянул ранее кулинара Квазимирского - его электронный адрес жаждал получить один знакомый кок, вернувшись из гипердальнего мегаплавания. Эту непыльную работу я выполнил для него в два счета, даже не покидая Осмидожского микрорайона - по счастливому стечению обстоятельств, мимо меня, спеша под нож Войтеха, пробегал молодой бычок, расколоть которого не составило большого труда.
   Итак, спустя пару-тройку минут я уже стою на пороге домашнего сайта Квазимирского. Разумеется, такие перцы как я, то есть поисковики рябинового класса, не оставляют сообщений в гостевой книге и не ждут потом ответа до второго пришествия. Если я задумал переговорить с кем-то с глазу на глаз, то этого как пить дать добьюсь, можете не сомневаться. Секунда, - и программа-взломщик открывает парадную дверь, другая - и разом выходит из строя сигнально-защитная система, а части демонов-хранителей разлетаются по вестибюлю.
   И вот я уже в спальной Квазимирского, вот и он - почивает после сытного обеда на великанской прогнувшейся кровати. Думаю, понятно, что и сам кулинар отнюдь не малыш, хотя всё равно, наверное, вдвое легче, чем я.
   - Кейт... - произношу я лишь одно слово. Дальше - "БУМ!" и темнейшая пустота.
   Вы заблуждаетесь, если думаете, что меня вырубил один из недобитых демонов-охранников или какой-нибудь притаившийся за дверью антивирусный вышибала. На самом деле меня никто и пальцем не трогал, - это я сам, выполнив предначертанное, справившись с назначенным пятьдесят лет назад заданием, автоматически дезактивировался. Погодите смеяться, - раз я это рассказываю, значит сейчас живее всех живчиков. И потом вы ведь не знаете вашего задания, - быть может, вам назначено разбудить для ультраважного дела проспавшего соседа, врубив на предельную мощность музыкальную систему, или всего лишь дочитать до конца мой рассказ, передать его другу и самоустраниться с ощущением выполненного долга.
   Определенное время я ещё пытаюсь выбарахтаться из этой кромешной тьмы, но после парочки тщетных попыток отправляюсь-таки прозябать куда-то вниз, в неизвестные глубины. И вдруг чую - во рту какая-то дрянь, несказанно горькая и вонючая, напоминающая один вид травы, которую даже скоты стороной обходят.
   - Эй! Гофер! Сюда! - сквозь пелену мрака пробивается ко мне известный по ранним телезавтракам голос Квазимирского.
   - ... Чуб, - вынырнув из небытия, говорю я. - Кейт Чуб освободилась.
   - Кейт? - переспрашивает мой спаситель, растирая в руках вонючую травку. - В таком случае, хвала Всевышнему!
   О трагической любви двоих выпускников кафедры кулинарного анализа и управления когда-то слагали программы. Создавали многосезонные мультсериалы и депутатские дум-постановки. Ровно пятьдесят лет назад прорвалась в свет запрещенная сетевая игра, просуществовавшая, к сожалению, весьма недолго, но давшая толчок целому ряду игр нового поколения. А кто-то говорит, уничтожившая старый Интернет, ведь в ней в качестве игровых клеток использовались веб-страницы, а потерпевшие поражение теряли всё и в реальной жизни. Ибо различие между двумя мирами стало весьма условным. В общем, игру вскоре прикрыли, но её семя успело пасть на сетевую почву, породив ещё худших наследников.
   Только первые фанаты, помнят, кто был главным героем праигры. Да-да, полулежащий рядом со мной кулинар Квазимирский, нисколечко не изменившийся за полвека. И его любовь - девушка-специя Кейт Чуб, спрятавшаяся затем от всего мира в консервную банку. Мы же, Гоферы, были запрограммированы создателями игры всячески содействовать этой парочке. Например, мой дед, Феликс Гофер, делал фальшивые документы для Войтеха, а отец исполнял роль эдакого стража, вырыв нору поблизости от банки с жидким телом Кейт.
   Обо всем этом, перемежевывая рассказ лишь впечатлениями о недавнем рок-н-болльном матче, мне вкратце поведал Квазимирский. Словом, время настало. Войтех и Кейт должны объединиться, а игра - возобновиться.
   И вот я снова в своей норе, где нерешительно смотрю на баночку с багровой жижей. Отнести её Квазимирскому или нет? Сделать Интернет ещё худшим местом или хотя бы раз в жизни попытаться изменить его к лучшему?
   - Крис Гофер! Где тебя демоны носят? А ещё рябиновый класс, черт вас всех дери! Почему этот идиот медлит? Базарил ты с Войтехом? Отвечай!
   "Если ваш заказчик недоволен, - пишет Гоуман в бамбуковом трактате, - убейте его, не задумываясь".
   Вильнув отцовским хвостом, я хватаю со стола банку и подношу к своим губам. Одно мгновение, - и я вливаю содержимое в рот, глотаю, еще раз, и вот Кейт Чуб оказывается в моем желудке. Знаете, на вкус как тот соус, которым я поливал в детстве жареное мясо.
   - Крис! Крис Гофер! - доносится из моего желудка.
   - Прощай, сладкая, - сытно облизываясь, говорю я.
  

В трубопроводе

   - Постой, - перебиваю я мужика, как только он делает паузу и шелестит страницами, - так ты, стало быть, мрачный чтец? А не подскажешь ли, часом, где мне найти Овцебарского? Очень он мне нужен, можно сказать, позарез необходим.
   - Э-э, ваше превосходительство, - высовывается чтец только для того, чтобы демонстративно ухмыльнуться и подмигнуть мне закисшим глазом, - Эта... Короче, сударь, дорогой монсеньор, говорить мне, бля, не положено. Но можем договориться, нах. Ты ж, ядрёна вошь, помог мне, выручил. Так что - три ярлышка с тебя, господинчик.
   - Где Овцебарский? - тороплю я чтеца, услышав шум и топот ног. - Вот, лови свои ярлышки! Где, черт побери, Овцебарский?
   - Ну, комитет откровенных мыслей, нах. Станция "Белый КОМ", или как она там зовется, - наконец колется мужик. - Кабинка, номер - ни хрена не помню - вроде 48031... или 46031... Черт с этим номером, там вишенка, бля, намалевана и железо сбоку, справа подмято...
   И вот в этот момент поразительно резко отлетает дверца и п еред нами предстает многоглазое, ощетинившееся штыками чудище.
   - Никому не двигаться! Руки вверх! - оглушительно орут в громкоговоритель. Я покорно поднимаю руки и зажмуриваюсь, - мне светят прямо в лицо. Что-то тяжелое упирается в грудь, хваткие руки вытаскивают меня из кабинки.
   Бах! Бах! Бах! Тра-та-та! Открыв глаза, я вижу окровавленное тело мрачного чтеца. Что же вы творите, люди вы или нет! Первая реакция - бежать отсюда подальше. Но меня держат чересчур крепко.
   - Администрация трубопровода приносит вам... - начинает представитель службы безопасности, - вам, Яков Евдокимович, свои извинения, - продолжает он, порывшись в бумагах. - Мы надеемся, этот нелепый случай не сильно омрачит вам поездку, и вы и впредь будете...
   - Да-да, разумеется, - говорю я, всё еще пребывая в шоковом состоянии.
   - Мы подбросим вас, уважаемый Яков Евдокимович до ближайшей станции. Пожалуйста, пройдите к тому электрокару.
   И я, точно пьяный, подхожу к машине, и пытаюсь втолковать патлатому водителю (по счастью, не роботу) что я тут не при чем, что мне нужно на станцию "архитектора Кинкладзе", что я - жертва и что меня с этим чтецом ничто не связывает. Овцебарский, говорю, Павел Овцебарский, станция "Белый КОМ". Но, придя в себя, тут же прикусываю длинный язык и машу рукой в сторону сотрудника безопасности, который по-прежнему разгуливает около кабинки, мол, он сказал, он велел, он послал меня к вам, уважаемый, и вы должны отвезти меня на станцию "Белый КОМ".
   - Ибо проезд оплачен, - вспыльчиво поясняю я. - И мрачного чтеца в кабинку пустил не я. И время - деньги. И кто мне возместит моральный ущерб? Я ведь, знаете ли, могу и пожаловаться, так что, шеф, давайте, жмите на газ. Едемте, едемте, время не терпит.
   - Будто я против, - отвечает патлатый, убирая хлам с пассажирского места, - садись, начальник, не горячись. Раз Лёнчик сказал. Отвезем, доставим, ты не волнуйся. Чтоб ты знал, я этих чтецов сам ненавижу, удавил бы своими руками. Так куда, говоришь, тебя везти?
   - Станция "Белый КОМ", - вру я, тут же стыдливо краснея.
   - Так это ж в другой стороне вовсе, - задумывается лохматый. - Ты ведь, начальник, ехал туда, верно? - интересуется водитель, тыча пальцем вперед.
   - Да-а, - оправдываюсь я, борясь с проклятым румянцем. - Но не теперь, не сейчас. Нынче мне уже не туда, туда не нужно совсем, а надобно во-о-он туда. Поезд, как говорится, ушел. Тем более Лёнчик сказал. Ну же, прочь сомнения, поехали.
   - Да я не против, - ухмыляется патлатый, разворачивая машину, - отвезу, мне-то что. Если Лёнчик сказал, то никаких проблем.
   Мы съезжаем вниз, на подземную магистраль, и там набираем скорость. Слева и справа, выше и ниже всё тот же город. Заводы, предприятия, банки, офисы. Стадионы, манежи, спорткомплексы. Церкви, мечети и храмы. Отели, рестораны, театры и музеи. И кругом уникальное освещение. Оптические и слуховые иллюзии, - шум прибоя, ночное небо, крик чаек, водная гладь. И сразу же за поворотом - испепеляющее солнце, исполинские пирамиды. Через сто метров - шумное гуляние на площади, а чуть поодаль - одинокий домик на опушке. Тишина и благодать. Естественно, всё это достигается голографированием вкупе с акустическими системами, но как, черт возьми, похоже на правду.
   - Притормозите-ка, уважаемый, - говорю водителю, заметив у входа в похоронное бюро кабинку с нарисованными на боку вишенками. - Я на пару секунд, - добавляю, выпрыгивая из электрокара.
   Я пересекаю дорогу, едва не попадая под колеса велопочтальона. Тот с грохотом заваливается набок, рассыпает посылки и, недовольно жужжа, складывает их обратно в багажник.
   - Настрой свои сенсоры, тупая жестянка, - кричу я, размахивая кулаками перед кукольной физиономией. Случилось бы такое вчера, я бы расшаркался в извинениях и самолично собрал посылки, но сегодня воистину нервный день.
   Под аккомпанемент акк жужжания почтальона я осматриваю кабинку, какими-то судьбами оказавшуюся за тридевять земель от трубопровода. Это ведь не депо, а похоронное бюро. Странно и загадочно, но меня сейчас интересует другое.
   27690. Номер совсем не похож на тот, что называл мне покойный чтец. Да и справа нет никаких повреждений.
   - Эй, гражданин, тебе чего? - слышу я грубый голос, от которого по телу пробегают мурашки. - Я тебя спрашиваю, не уходи от ответа. Этот мобиль - моя собственность. Поэтому объяснись. Или...
   За спиной стоит неотесанный однорукий андроид, по всему видно, из вольноотпущенников. Как и все вольные, техобслуживание не проходил несколько лет, - коленки проржавели, дерматин на татуированных плечах изорвался, на щеке виднеется свежее пулевое ранение.
   - Да я... это, - говорю я, растянув искусственную дружелюбную улыбку, - просто смотрел. Обознался. Такое бывает, знаете ли.
   - Ты врешь! - заявляет андроид, подходя вплотную. - Анализаторы подсказывают, что ты имеешь интерес. Химичил. Да, ты тут химичил. Всё под меня копаете. А черта с два!
   Будь на моем месте обыкновенный человек, сейчас в его лбу зияла бы дыра диаметром в пять щуплов. А то и больше. Целый ярлышек бы туда прошел. Но я человек умелый, у меня были хорошие наставники. Как только в единственной руке андроида я замечаю боевой дырокол, я тотчас падаю наземь и уже в положении лежа изо всех сил бью робота по коленке. Мои ожидания оправдались - ржавая нога переламывается, точно сухая ветка, и железный противник с бешеным криком ложится рядом со мной, передавая мне оружие, которое я применяю сию же секунду, компостируя неприятельскую башку. Вот так.
   Однако нужно спешить, сматываться отсюда, а то скоро нарисуются подземные копы. Наверняка ведь бригаду скотских трансформеров пришлют - эти ребята, сами знаете, какие дотошные. Застряну в участке до позднего вечера, в лучшем случае. И тогда плакали мои поиски. Короче, нет, у меня другие планы.
   А вот и вездесущие полицейские, - легки на помине. Всё еще наступая ногой на грудь извивающегося адроида, смотрю по сторонам. Копы всё ближе и ближе, а я стою, как гребаный фраер, с оружием в руках, к тому же в такой позе.
   Итак, первым делом я оглушаю своего противника, затем забрасываю дырокол на крышу проезжающего электробуса и, наконец, толкаю едва собравшегося велопочтальона, - тот снова рассыпает посылки посреди дороги, пронзительно жужжит и включает наплечные сигнальные огни, останавливая движение. Суматоха, паника, затор. Остановившиеся у похоронного бюро трансформеры неспешно принимают человеческий облик, - исчезают колеса, корпус превращается в туловище, руль - в руки и так далее. Но мне некогда на это смотреть. Я уже в электрокаре, хлопаю по плечу лохматого, мол, вот он я, едемте, ну же, шеф, время не ждет.
   И водитель жмет на газ, и мы в два счета отрываемся от полицейских, которые теперь уже спешно трансформируются в мотоциклы.
   - Ненавижу этих роботов, своими руками бы изничтожил, - говорит патлатый. - А ты крутой, лихо с киборгом разобрался. Подобное лишь в боевиках увидишь. Ты этот? Каратист, да?
   - Ти па того, - отвечаю я водителю, с тревогой оглядываясь на дорогу. Чтобы преодолеть запруду, полицейские - опять! - превращаются в двуногих, а потом назад - в мотоциклы. Отстали они, конечно, безнадежно, но кто даст гарантию, что нас не ожидает бригада трансформеров где-нибудь впереди.
   - Туланское кэмпо, - говорю я патлатому. - Есть такое единоборство. Неземная техника.
   - Ага, просто фантастика, - соглашается водитель. - Неземная! Это точно.
   Вот мы и на месте. Электрокар съезжает на боковую дорогу и останавливается перед эскалатором. "Белый КОМ", - тут и там гласят указатели. Почему "Белый"? Для меня самого загадка, ведь работают в этом комитете не только представители европеоидной расы, но и монголоидной, и негроидной. То же можно сказать и о Черном, и о Жёлтом КОМе. Всё нынче смешалось, не то что в начале века, когда того же белокожего ни за что бы не пустили даже на порог Черного КОМа. Однако есть еще и Кибер КОМ - туда всем нам, гомо сапиенсам различных мастей и оттенков, путь заказан. О том, что происходит в роботодоме, остается только догадываться.
   - Большое вам спасибо, - благодарю я патлатого, - вы меня выручили. Лёнчику привет.
   Не успевает электрокар исчезнуть Неза поворотом, как на дороге появляются трансформеры. Снова они тратят уйму времени на то, чтобы приобрести человеческие формы, - здесь разработчики явно просчитались. Потом начинается допрос: самым беспардонным образом робокопы хватают прохожих за одежду, руки, ноги, подтягивают к себе и, несмотря на возгласы и сопротивление, задают энное количество вопросов, на которые, говорят, лучше отвечать что угодно, нежели молчать. Вот, например, одна дамочка, пойманная за волосы, не выдерживает - сквозь плач и крики дает показания, указывает бессердечной машине, куда направился подозреваемый, описывает его внешний вид, покорно ставит подписи.
   На всё это я взираю сверху, с платформы. Затесываюсь в толпу митингующих, которые ратуют за права сотов, - подобные бессмысленные акции, каждому известно, проводятся в самых неожиданных местах: в супермаркетах, на футбольных стадионах, в кинотеатрах, даже на проезжей части. Я дрыгаюсь в компании молодых людей и горланю незатейливые речёвки-крикухи. У каждого из ребят в заплечном мешке сидит сот, - играет длинными засаленными дрэдами, грызет сахар и нечленораздельно лепечет в унисон глупым лозунгам.
   - Угавнять в пгавах человека и сота, - кричит картавая девица, закутанная в латаную шаль.
   - Наделить избирательными правами, - поддакиваю я, поднимая транспарант, на котором довольно-таки талантливо изображен сот под колесами танка.
   - Нет войне, - полоумно орет мне на ухо чумазый гориллоподобный субъект, от которого нестерпимо несет гнилью и зловонным куревом. Задержав дыхание, я отхожу от него подальше и останавливаюсь около чистой на вид девчушки. Уф, тут вроде лучше.
   Короче говоря, место себе нашел практически идеальное, - все подступы просматриваются, контролеры не беспокоят, ожидай кабинку с вишенками и в ус не дуй.
   - Будет тебе, Людкевич, еще помощь, - говорит мне сот девушки. - Ты, это самое, не волнуйся, не тревожься, не беспокойся, понимаешь. Мы, как бы это сказать, в беде тебя не кинем.
   - Э-э, а ты что, - начинаю я, - ты откуда знаешь? Тебе мой сот сказал?
   - Ты, Людкевич, это самое, кучу вещей не понимаешь. Ты лучше найди Овцебарского. Послушай, это самое, зацени. И будет тебе помощь, понимаешь.
   И вот, значит, смотрю я на этого сота, глаза прямо на лоб лезут, всего аж распирает от удивления. Как-никак воочию убедился в телепатических способностях сотов. Но есть еще кое-что. Такое чувство, что это именно мой сот, - тот же взгляд, мимика, манера речи. И этот хохолок, и родимое пятно на виске. Ну, вы меня понимаете.
   - Эй, девчонка, - зову я хозяйку (впрочем, какие мы, к черту, хозяева) сота. - Это твой сот? Откуда он у тебя?
   А она, эдакая мерзавка, как начнет одержимо верещать, истерически пищать, протяжно вопить. Я взглядом по сторонам - туда-сюда. Ёлки-палки, надо же так опростоволоситься. Но что я такого спросил, скажите на милость? Всё! Похоже, что моим сегодняшним поискам пришел конец. Я возвращаю транспарант владельцам и ожидаю прихода секьюрити или полицейских. Деваться некуда, кабинки с вишенками всё нет... Стоп! А это, разрази меня гром, что? Стоит себе на путях, дожидается пассажиров. Номер у нее - 40831, и сбоку, как и говорил мрачный чтец, уродская вмятина.
   - Я извиняюсь, что так вышло, - говорю я подбежавшему контролеру. - Девчонка как-то криво меня поняла, я ведь ничего не сделал неприличного, просто спросил. У меня и билет есть. Мне ехать надо, я спешу. Ну, я пойду, хорошо?
   Приняв молчание контролера за знак согласия, я вприпрыжку подбегаю к кабинке, открываю дверцу, вставляю маршрутную карточку и тут же запираюсь на все засовы. И попробуйте меня отсюда выкурить. Вскоре загорается зеленый, и я со свистом влетаю в трубу.
   - Павел Иванович, ваше благородие, покажитесь, а? - шепчу я, заглядывая под диван. - Я знаю, что вы здесь. Ну же, Овцебарский, выбирайтесь-ка поскорее. Да не бойтесь вы меня!
   И он выползает из-под дивана, музыкант и писатель, оппозиционер, диссидент и всё такое. Борода до пояса, длинные седые волосы, рваная телогрейка и тесные облегающие бриджи.
   - А не найдется ли у молодого человека нескольких щупликов? - спрашивает старик, протягивая руку с неухоженными, грязными ногтями. - Горло промочить надобно, с самого утра не по-детски першит. А потом я вам почитаю, ага?
   - Идет, - соглашаюсь я, самолично бросая во встроенный автомат несколько щуплов. Спустя мгновение Овцебарский совершает поистине тигриный прыжок и присасывается к крану. Пьет он с поразительной жадностью, так же как и его коллега, но, в отличие от последнего, не пьянеет совершенно. Слизав последнюю каплю, он скромно присаживается на краешек дивана, вопросительно поглядывая на меня.
   - Ну, и зачем вам понадобился Овцебарский? - интересуется бывший лидер антипрезидентского движения. - По всему видно, что явились вы по делу, а не заскочили со мной поздороваться.
   Признаться, в этот момент я сильно смутился и на минуту утратил дар речи. Как бы объяснить Овцебарскому? С чего бы начать? Не говорить же старому сотоненавистнику, что меня послал к нему домашний питомец.
   - Э-э, Павел Иванович, мой сот... Он сказал... Он послал... Такое задание...
   - А-а, - понимающе улыбается Овцебарский. - Стало быть, идем на поводу у сотов. Что ж, ясно. Ну, я вам, друг мой, почитаю, а вы послушайте. Коли вопросы появятся - спрашивайте, не стесняйтесь.
  

Попадалово

(история, прочитанная Овцебарским)

   И мы останавливаемся около этой ветхой хибары. Лачуга уже конкретно перекосилась, вот-вот вся незатейливая конструкция рухнет, погребя под мохнатой черепицей и бесформенным саманом своих задрипанных жильцов. И поделом, кстати сказать, этому отребью, не нужно будет руки марать. Однако ж, во-первых, невзирая на ураганный ветер, хижина еще стоит, а во-вторых, приказ есть приказ, сказали доставить Домну Евсеевну - доставим в целости и сохранности. Раз я лично взялся за дело, то ребята из комитета могут быть покойны, - старуха, можно сказать, у них в руках.
   Ну и шквал, ух что творится, дьявольски дует на этих просторах. Не устоишь, ей-богу. Клубки сухого кустарника, солома, хворост, листья и песок носит ветром по степи, они вздымаются и оседают, подгоняемые новыми шквальными порывами, снова взвиваются в небо и так некстати осыпаются на голову закутанного в пла щ странника, приближающегося к нам с севера. Между ним и нами уже не более ста метров.
   - А это что за чучело? - кричу я Стёпке Карелову, который стоит справа, закрываясь от ветра рукой. - Ну-ка отправь пацанов. Какого хрена ему надо?
   - Есть, дон Анатоль.
   Краем глаза я замечаю отправившихся навстречу незнакомцу Киви и Стейка, - да, эти встретят, эти мигом разберутся, мало не покажется. Я киваю головой, одобряя выбор Карелова, и останавливаюсь аккурат перед перекошенной дверью, пропуская вперед нашего взломщика, невзрачного пепельно-серого мужичка, который в два счета справляется с так называемым замком и исчезает в доме. Вторым заходит Карелов, а следом топаю я, прячась за его широкой спиной. А вот и мы, Домна Евсеевна, не ждали?
   Итак, разведка доложила, что вместе со старухой живет ее юродивый внучок Кирюша и, по слухам, дивное существо, не то человек, не то гигантское насекомое, женщина-сорокоручка, которая и занимается хозяйством; ухаживает за прикованной к постели Евсеевной, воспитывает Кирюшу и еще энное количество дел выполняет, благо рук хватает.
  
   А вот, собственно, и внучок, - лежит себе на полу, игрушечным танком по оголенному пузу ездит, бухтит что-то себе под нос. Бородат, седовлас, немолод. Сколько же лет старухе?
   Мы с удивлением бродим по бесконечным комнатам, - их наберется на целый замок. Как всё это умещается в небольшой хибарке, непонятно. Вошедшие в дом ребята разбредаются по помещению, слышатся возгласы, топот ног, шум передвигаемых предметов, хлопанье дверей. Старухи нигде нет, и мы со Степаном поднимаемся по ступенькам на второй - второй! - этаж, где продолжаем поиски, озадаченно разинув рты. Просторные залы, богатое убранство и стильный интерьер. Ломящиеся от жратвы столы, роскошные спальные и поистине царские ванные комнаты.
   - Что за напасть, - доносится до нас хриплый голос Вепря, - где этот чертов выход?
   - А куда подевался старпёр с игрушками? Только что был в прихожей.
   Я едва сдерживаю истерический смешок, - попались, как школьники.
   Да мы уже черт знает где, может, в другой стране, за сотни километров от нужной нам хибары. Трюк, конечно, мастерский, с таким мои ребята не научены бороться. Тогда какого же хрена проклятый Сгорский поручил это дело именно мне? Вот что странно. То ли не подозревал о способностях старухи, то ли сам всё это подстроил. Да, телепортация для него плёвое дело. Неужто и вправду задумал избавиться от меня таким макаром? Нехорошо получается. Такого я не прощаю...
   - Дон Анатоль, смотрите, - говорит мне Карелов, кисло скривившись.
   Я подхожу к стоящему у окна телохранителю и смотрю, куда он показывает. Осклабившись, я наблюдаю жестокую схватку, - окровавленные, полураздетые Киви и Стейк дерутся между собой, черный плащ лежит на земле, незнакомца нигде не видно.
   - Киношка, - говорю я, ударяя по стеклу рукояткой пистолета. Как я и ожидал, осколки экрана падают с дребезгом на пол, и перед нами не оконный проем, а каменная стена с наляпанной краской надписью: "ВОТ ТЫ И ПОПАЛСЯ, КОЛЕСЯ"
   - Что скажете, дон Анатоль? - спрашивает Карелов, ощупывая камни. - Не пойму, куда это мы попали?
   Храня молчание, я вышагиваю по коридору. Что за невезуха, был бы с нами наш программер Маг-Нус, - имелись бы шансы выбраться отсюда. Но он так некстати захворал, температура под сорок и всё такое. Я задумываюсь: а случайность ли это?
   Мобильные телефоны, разумеется, не работают, - наш противник предусмотрел и это. Выхода нигде нет, окна - фальшивые, пища, к слову, - тоже, муляж, подделка. Мучаясь от голода, - а мои ребята не балерины и не гимнастки, к диетам не приучены, - мы уныло бродим по этажам, которых оказывается не один и не два, а уж сколько - только создателю этого здания известно. Начинается традиционное в таких случаях ворчание, ругань и заговорщицкое перешептывание, но пока моего авторитета хватает, чтобы держать ребят в узде.
   Я объявляю тихий час и сам закрываюсь в одной из спален, завалившись на кровать в грязных ботинках. Глядя на белый потолок, я вспоминаю недавние разговоры, предшествующие выезду события, извлекаю из памяти на первый взгляд незначительные мелочи и, нанизав найденные детали на гипотетическую нитку, утверждаюсь во мнении, что во всем виновен исключительно Ермий Сгорский. Вся история с этой колдуньей, Домной Евсеевной Воронкиной - чистой воды вымысел, и я, как бестолковая рыбешка, попался на удочку.
   "Ермий Сгорский, Ермий Сгорский! - гневно повторяю я про себя. - О мой Бог, устрой мне матч-реванш. И я не разочарую тебя, обещаю".
   - Кхе-кхе, - надсадно кашляет кто-то в углу спальной, - кхе-кхе-кхм-м...
   Я тут же соскакиваю с кровати и принимаюсь носиться по комнате, но, к своему удивлению, не нахожу ни одной живой души.
   - Мужик! Эй, больной, ты где! - кричу я, крутясь, словно юла. - А ну-ка еще покашляй.
   - Дон Анатоль, - отвечают мне снизу, - полезайте-ка сюда. Здесь выход. Только быстрее.
   Подбежав к урне и вычерпав руками бумажный мусор, я вижу на дне ухмыляющуюся чумазую физиономию. Вот это да! Киберклошар Иштван Бумча собственной персоной!
   - Скорее, дон Анатоль, - торопит меня Бумча. - Агата! Сейчас она заделает дырку!
   И я ныряю прямо в урну, и бегу следом за клошаром по темному туннелю, а позади всё еще слышатся голоса пацанов.
   - Дон Анатоль! - зовут они, ворвавшись в спальню. - Синьор Колесниченко! Вы где?
   Потерпите. Я вернусь за вами. Я вас оттуда вытащу.
   Но сперва... Сперва я разделаюсь с Ермием Сгорским!
  

Разговор с Овцебарским

   Между тем, впереди светятся огни станции "Прометей", - конечного пункта Западно-Карлмаркской линии трубопровода, а я не успел задать Овцебаркому ни одного вопроса. По правде сказать, после услышанной истории меня будто заело, речь стала откровенно невнятной, а в голове всё смешалось в настоящую кашу... Вы только подумайте! Такое и в самых жутких снах не показывают. Мало того что вымышленные мной персонажи проникают в реальность, что они с самыми что ни на есть настоящими обитателями реального мира крутят делишки, так они еще всем скопом бессовестно переселяются в чужие книжки... Для полного аута в рассказе должен был промелькнуть Яков Людкевич в роли, скажем, защитника Домны Евсеевны, которая, к слову, в настоящей жизни является моей соседкой, и у нее есть придурковатый внучок Кирилл, а по хозяйству ей помогает сорокорукий робот... А Ермий Сгорский! Я писал, что он симпатичный парень, положительный герой и такое прочее, а здесь он еще тот негодник. Или владыка корзин Иштван Бумча. Какой молодец, а? Всё наоборот, всё не так, как у меня. Но кто, черт возьми, автор этого рассказа?
   - Э-э, Павел Иванович, дорогой, - с натугой говорю я, - а не подскажете ли, чей рассказ вы мне читали? Поначалу показалось, что это наш великий Ландграфт. Но динамика отнюдь для него не характерная. Так что, будьте добры, не томите, кто же автор?
   Наша кабинка уже стоит на станции. По идее, надо бы выбираться, а то услужливые контролеры с удовольствием помогут, да еще и по шее надают на прощание, но уходить сейчас - это полный идиотизм. Я ведь только начал докапываться до сути. А может, попытаться вытащить Овцебарского отсюда и продолжить расспросы в каком-нибудь тихом кафетерии?
   - Слушайте, Павел Иванович, - говорю я, дотрагиваясь до высунутой из-под дивана скрюченной руки. - Вот-вот меня выкинут отсюда ревизоры. Так что предлагаю продолжить разговор в другом месте. Хотите, я вас ужином угощу?
   - Не-е, - отказывается Овцебарский, - уж лучше вы сюда полезайте.
   Почему бы и нет, собственно, неплохо придумано. Я мигом забираюсь под диван, увидев сквозь полупрозрачную дверцу пузатых контролеров.
   - Так вот, молодой человек, - громко говорит Овцебарский, ничуть не стесняясь приступивших к осмотру кабинки контролеров, - вы, помнится, жаждали узнать, кто сочинил эту историю. И я вам отвечу!
   - Тише, - шепчу я на ухо диссиденту. - Услышат ведь, как пить дать.
   - Это ты, мрачный чтец? - доносится до нас голос ревизора.
   - Разумеется, кто же еще, - недовольно отвечает Овцебарский, бросая контролерам под ноги несколько щуплов. - Больше нет, извиняйте.
   - Ладно, поезжай, - великодушно говорят ревизоры-контролеры, захлопывая дверь.
   И мы заезжаем в депо, где усердные роботы-паучки тщательно чистят и моют кабину. Один из пауков норовит подмести под диваном, но, получив от Овцебарского по кумполу, с писком убегает прочь.
   - Что тут у нас? - интересуется заглянувшее под диван румяное рыльце. - Ни хрена себе! А ну быстро один на выход! Ну вы вообще оборзели.
   - Ты чё там бузишь! - гневно визжит в ответ Овцебарский, размахивая перед носом толстяка кулачками - Тоже мне, начальник нашелся. Сам вали вон. Не то Сизому пожалуюсь...
   - Чего сразу Сизому, - лепечет рабочий. Охая и ахая, он поднимается с земли, отряхивает пыльные штаны и, семеня ногами, удаляется в глубь мастерской. - Вообще оборзели, уже по двое, - жалуется кому-то толстяк. - И слова им не скажи.
   - Я с радостью отвечу на ваш вопрос, молодой человек, - говорит Овцебарский, выдержав паузу. - Автор - Яков Людкевич, роман называется... Хм... Ах да, вот же написано: "Шагай". Хм, странное название, вы не находите?
   Тысяча чертей, он что, издевается? Яков Людкевич - это я, но я не писал никаких "Шагаев". Да ёлки-палки, я пока еще в своем уме, нечего мне лапшу на уши вешать. Вырываю книгу из рук ухмыляющегося Овцебарского и выползаю на свет. Так-так-так. На обложке действительно мое имя, ага, отчество тоже совпадает. Что за мистификация! Тираж большой, издательство известное, - можно будет, если что, разузнать. Блин, напечатано пять лет назад!
   - Ха-ха, - натянуто хохочу. - Я оценил шутку. А теперь мне хотелось бы услышать правду.
   - Что именно, Яков Евдокимович? - обиженно спрашивает Овцебарский. - Да, ваш роман был издан пять лет назад и, недолго побыв бестселлером, запрещен. Не прошло и года, как вас отправили за решетку, - на вашу беду новым премьером был назначен Фрол "Флорентин" Житник, один из соратников Сгорского, член "комитета 27". Срок вам дали за убийство двоих киберскаутов. Дело, ясен пень, было шито белыми нитками. Всем известно, что ныне, во времена беспроводных соединений, перепрограммировать робота на расстоянии - нехитрое дело. Тем более, для таких мастеров, как Ермий, Агата Ромулова или кого-то из их шайки. Короче, и дураку понятно, кто на кого напал, кто оборонялся, а кто атаковал. Такие дела. А со мной вы познакомились три года назад, в трудовой колонии. Вместе готовили побег, вместе уносили ноги.
   - Постойте, Павел Иванович, дорогой, что вы несете? - кричу я, не в силах больше сдерживаться. - Какая ахинея! Вы, как известно, в тюрьмах сидели и дерзкие побеги совершали, - даром, что ли, до сих пор журналисты и полицейские не могут угомониться. А я-то тут при чем? Никогда за решеткой не бывал, и не собираюсь. Никого я не убивал и не горю желанием. Романы не пишу, а перевожу. С барталамейского. Дружественная цивилизация такая. В контакт с нами не так давно вступила. То-то. Может, слышали?
   - А вы, Яков Евдокимович, что несете? - смеется Овцебарский, похлопывая меня по плечу. - Какая такая цивилизация? Эти сказочки вы своей Домне Евсеевне и дурачку Кирюшке рассказывать будете. Не забивайте мне баки, короче. Коли хотите что-нибудь понять, то возьмите себя в руки. Да-да, успокойтесь-ка лучше.
   А ведь Овцебарский прав. Я киваю головой, мол, хорошо, согласен, передаю слово. Но как только мрачный чтец открывает рот, в кабинку заскакивает пахнущий болотом субъект и, растянувшись на диване, принимается неугомонно тарабанить пятками по пружинному матрасу.
   - Экий сукин сын, - шепчет Овцебарский, подползая ко мне поближе. - Хотите, я вам почитаю, сударь? - кричит он пассажиру, взяв в руки книжку. - Пять щупликов за очень интересную историю.
   - Еще чего, - недовольно говорит пассажир. - Очень надо! Я лучше телек посмотрю.
   Какое-то время Овцебарский хранит молчание. Его губы, а вместе с ними унылые усы и узкая клинообразная борода то и дело подергиваются, - вот-вот изо рта выпорхнет слово. Но то ли резкие движения пассажира, то ли грубые реплики героев пятиминутного ежечасного гангстерского сериала "Резня в Бургоград-сити" сбивают диссидента с панталыку, и он, недовольно хмурясь, откладывает начало своей речи еще на десяток секунд.
   - А что Якову Евдокимовичу известно о темпо-цветке? - наконец спрашивает Овцебарский, цепко впиваясь в меня взглядом.
   - Ну, знаете ли... - начинаю.
   Ну, мне-то известно немало. Темпо-цветок, как я уже говорил ранее, - средство интеграции подпространства, один из способов перемещения наверх, возвращения, так сказать, в основное пространство. Темпо-ягода, находящаяся, кстати сказать, у меня в кармане, - обратное средство, дифференциация пространства. Это если покороче. В нюансы вдаваться сейчас нет желания, но, поверьте, если возникнет необходимость - у меня будет что сказать: даром, что ли, в свое время я корпел над соответствующими научными статьями.
   - Мне, - улыбаюсь я, - о темпо-цветке много чего известно. И о темпо-ягоде - тоже. А вот откуда вы, дорогой Павел Иванович, об этом ведаете, я даже не догадываюсь. Уж не работаете ли вы, часом, - говорю я, переходя на шепот. - На какие-нибудь спецслужбы? Не сотрудничаете ли с бюро расследований или службами безопасности той или иной страны?
   В общем, не получается у нас открытого, а следовательно, толкового разговора. Я многое не договариваю, это понятно, но и Овцебарский, хитрюга, откровенно юлит, прямо-таки жаждет, чтобы я первым открыл карты. Козыри, конечно, сейчас у него, но я так легко не дамся.
   - С барталамейскими, - отвечает Овцебарский со всей серьезностью, но спустя секунду разражается лошадиным ржанием. Недовольный пассажир стучит кулаками и пятками по поверхности дивана, я, как оплеванный, отворачиваюсь от старика. - Барталамейцы и вытащили нас из тюряги, передав в камеру букетик цветов, один из которых, естественно, был темпоральным.
   - И мы перенеслись сюда, - говорю я, подыгрывая Овцебарскому, - хм... Где же мы сейчас? В надпространстве, что ли?
   - Истинная правда, Яков Евдокимович, в самом что ни на есть. Здесь вы тихий-мирный переводчик с вымышленного языка несуществующей цивилизации. И здорово устроились, скажу я вам. Даже завидую, не без этого. А я - никому не известный чтец. Хоть и бездомный, но всё же на воле...
   - Да бросьте, Павел Иванович, - иронично говорю я, - вы суперизвестны. Куда известнее местных звезд эстрады и политических деятелей. Большинство статей и репортажей по-прежнему посвящено вам, ваше имя фигурирует в заголовках и в топ-новостях, несмотря на то, что вы публично не показываетесь почти десять лет. Тем не менее, каким-то макаром вам удается устраивать диверсии на кондитерской фабрике и взрывать депутатов парламента.
   - В смысле? - удивляется Овцебарский, выпучивая глаза.
   - В прямом! - резко парирую я. - Не стройте из себя идиота. Телевизор у вас в кабинке, - всё вы видели и слышали. Который год вас разыскивает Интерпол, за вашу голову обещаны баснословные бабки, а вы спокойно разъезжаете себе по трубопроводу. Вас ежедневно видит множество людей, но никому и в голову не приходит, что вы тот самый революционер и террорист, неонацист и сотоненавистник. Конечно, еще бы! Считается, что вы укрываетесь в остекских горных деревушках, что вас берегут как зеницу ока отборные отряды гуманов, что вам принадлежат орбитальные станции и подземные трассы. Скажи кому-нибудь, что сегодня Овцебарский выпрашивал у меня несколько щуплов и читал главу из "Шагая" некоего Якова Людкевича - поднимут на смех.
   - Эй, - кричит пассажир, снова стуча кулаками, - заткнитесь там! Достали, бля, своим Овцебарским.
   Мы замолкаем ровно на одну минуту.
   - Ну уж нет, Яков Евдокимович, - печально говорит мрачный чтец, - вы много тут всего наговорили, но я точно не сотоненавистник. Напротив, я боролся за их права в иной, предыдущей, жизни.
   - Разве что в предыдущей, - соглашаюсь. - Потом же вас какая-то муха укусила, и вы принялись жестоко уничтожать этих тварей - пусть и бесполезных, но, несомненно, божьих - начав с ваших собственных сотов. А их у вас, по слухам, было около десятка, не считая еще не отпочковавшихся детенышей.
   - Кто вам такое сказал? - негодующе восклицает Овцебарский, снова выводя из себя смотрящего телевизор пассажира. - Я вырву ему лживый язык. Кто возводит на меня напраслину? Признавайтесь, Людкевич! Нет, я не потерплю этой гнусной клеветы. Во-первых, я никогда не поднимал руки на сота. Убивал? Да вы что, молодой человек, я извиняюсь, сдурели?! И, во-вторых, соты не размножаются почкованием. Какой вопиющий бред! Вы же взрослый человек, Яша!
   - Хм. То есть вы не сотоненавистник, ладно, допустим, что так. Как насчет поистине загадочного побега из трудовой колонии? Как вам это удалось?
   - А то вы не знаете! Яков Евдокимович, мой дорогой друг, - осклабившись, говорит Овцебарский, - мы же вместе с вами камеру темпо-лепестками метили. Какая, скажите на милость, колония? Тюряга самая настоящая. Вы еще сомневались, помните? Говорили, что всё это сказки, но, тем не менее, лепестки разложили точно по инструкции. Оп-ля! И мы тут оказались. То-то вы глаза терли да всего себя щипали - никак не могли поверить, что это всё взаправду.
   - Павел Иванович, повторяю: я никогда не был за решеткой. Я не держал в руках темпо-цветка. И я не был с вами знаком до сегодняшнего дня.
   - Ну, это вы, Людкевич, допустим, зря. Напрасно вы от меня открещиваетесь. Вы, конечно, нынче, как говорится, птица высокого полета - куда уж мне, какому-то мрачному чтецу, до вас. Но всякое может случиться, глядишь, я вам еще пригожусь. В этом незнакомом мире, как мне кажется, мы должны держаться друг друга.
   - Вы о чем, собственно? - раздраженно говорю я. Если честно, все эти игры меня начали порядком раздражать. Как долго этот Овцебарский будет валять дурака? Что за идиотская тактика? Чего он добивается? - Какой он, к черту, незнакомый? - продолжаю я. - Мир как мир. Всегда здесь жил и лучших, к сожалению, не видел.
   Мы снова замолкаем, погружаясь в раздумья. В это время капсула останавливается на станции "Космической", и нас наконец-то покидает пахнущий болотом мужик. Вместо него в кабинке появляется благоухающий женскими духами робот-секретарь. Нет, это не проницательность, ничего сверхъестественного, - робот сам сообщает, обнаружив нас под диваном:
   - Добрый день, уважаемые мрачные чтецы. Я робот-секретарь Ира-3, корпорация "Системы Бонза", офис генерального директора Тимофея Костяшко. В 15:23 сего дня внешней системой зафиксировано повреждение нескольких компонентов зеркального тома. Возможна потеря данных. Сейчас направляюсь в сервисный центр на станции трубопровода "Кибер КОМ", где будут произведены срочные работы по восстановлению тома...
   - У этого чуда железного, - говорит мне Овцебарский. - Щуплика точно не выпросишь.
   - ...нет, спасибо, - продолжает монотонным голосом Ира-3, - не нужно читать. Первое: в данный момент система не способна принять информационный поток. Второе: мне строго воспрещено расходовать наличные средства. К сожалению. Приношу свои извинения.
   Перевернувшись на другой бок, я растираю затекшую руку. Мрачный чтец со злостью захлопывает книгу и принимается бубнить, время от времени перемежевывая ворчание истерическими всхлипываниями. Вряд ли его так расстроил отказ робота-секретаря. Скорее, это лишь повод выпустить пар. Так и есть - очень скоро Овцебарский берет себя в руки и спокойно говорит:
   - Итак, вы, Яков Евдокимович, утверждаете, что до сегодняшнего дня не были со мной знакомы?
   - Вот именно. И в тюрьме я никогда не был. А вот вы, Павел Иванович - беглый зек. Уже десять лет вас безуспешно ищут.
   - Странно, - говорит Овцебарский. - Пускай так, но мы бежали... Хорошо - я бежал всего лишь полгода назад. Нестыковочка получается. Вы тут еще наплели про убийство сотов - это тоже враки. Я и не знал, что меня здесь ищут, как-то не особо обращал внимания на телевизионный лепет. Правда-правда. Ну, посудите сами, мало ли однофамильцев? Да и сюда я забрался читать, а не новости слушать.
   - Конечно, конечно, - ехидно ухмыляюсь. - Поразительная беспечность для революционного лидера, закаленного подпольем. Почему вы мне лжете, Овцебарский?
   - Ладно, молодой человек, - говорит Овцебарский, меняясь в голосе. Его тон неожиданно становится более мягким, покровительственным. - Вижу, мы теряем драгоценное времечко. Я вас явно принял за другого, вы меня - тоже. Да какое, черт побери, мне дело до вашего Овцебарского? До этой мрази, террориста и сотоненавистника. Пускай он и выглядит в точности как я. Мне, в общем-то, по барабану, что там о нем говорят. Мне что, я за его поступки не в ответе! Я вообще сюда, надеюсь, ненадолго. Только бы отыскать Якова Людкевича, не вас, молодой человек, нет. Автора вот этой книги. Найти бы Якова, раздобыть темпо-ягоду и - фьють - вот мы и дома. Пускай там и небезопасно, а всё-таки по-нашему, по-людски, как-то оно глазу милее и сердцу. Вы меня понимаете?
   Я охотно киваю в знак согласия, хотя по-прежнему понимаю до крайности мало. Этот человек, - выходит, другой Овцебарский, тоже диссидент, тоже оппозиционер и тоже беглый заключенный, но не нашенский, не герой новостей и не творец сенсаций. Он, оказывается, мирный человек, противник насилия, любитель сотов. И, должно быть, их любовь взаимная, не напрасно ведь сот послал меня именно к этому Овцебарскому. Вот только понять бы, зачем. Да, я послушал любопытную историю, поговорил с ним лично, узнал, что в другом мире я опальный писатель, убийца и беглец, соратник Павла Ивановича, переместившийся вместе с ним сюда, в надпространство. Я узнал, что по свету теперь бродят двое Людкевичей и двое Овцебарских, и этот непорядок будет продолжаться до тех пор, пока залётные не достанут темпо-ягоду. Мне стало известно, кто истинный враг, а кто друг, но эти сведения относительны для здешних раскладов. С Ермием Сгорским, с Агатой Ромуловой, например, я незнаком, а поэтому вряд ли они когда-нибудь станут моими противниками. Очень сомневаюсь, что я сдружусь с Иштваном Бумчей, если он, конечно, взаправду существует. И что судьба сведет меня с доном Анатолем. Присланная пицца - это всё-таки, как я понял, проделки сота, а не инициатива синьора Колесниченко. Так вот. Я встретился с Овцебарским, я послушал его, я многое узнал. Что соту от этого?
   - Хорошо, Павел Иванович, - говорю я спустя какое-то время. - Благодарю вас за историю и ценные сведения. Задание сота выполнено, а посему мне, пожалуй, пора домой. Где этот ваш Яков Людкевич - я знать не знаю, а темпо-ягоду вам не отдам - пригодится самому. Ваши проблемы, если честно, меня нисколечко не колышут. Но удачи вам пожелаю, так как человек вы явно положительный, а с хорошими людьми я привык расставаться на мажорной ноте.
   Мы как раз притормаживаем перед станцией "Кибер КОМ", где намеревается выходить робот-секретарь. Там и выйду, - хватит на сегодня поездок.
   - Извините, Яков Евдокимович, - подавленно говорит мне Овцебарский. - Вы что-то говорили о заданиях сотов? Мой вам совет - не идите у них на поводу, не выполняйте идиотских просьб. Какое бы вознаграждение они вам не обещали. Просто потом пожалеете. Было и со мной такое в молодости. Все эти акции протеста, митинги, выступления, сочиненные мной политические памфлеты, ироничные песенки, злободневные стихи, - часть поручений сотов. И вы видите, к чему это привело. То же можно сказать и о романе "Шагай" Людкевича...
   - Спасибо за предупреждение, Павел Иванович, - говорю, выползая из-под дивана и присаживаясь рядом с роботом-секретарем. - Однако у меня есть своя голова на плечах.
   Кабинка ползет всё медленнее и, наконец, останавливается как раз напротив бесформенной черной массы, переливающейся разноцветными огоньками. Сквозь полупрозрачную дверь толком ничего не разглядишь и я, беспардонно оттолкнув робота, тянусь к засовам, чтобы поскорее выбраться на платформу и полюбоваться необыкновенным зрелищем.
   - Что там, Людкевич? - доносится снизу тревожный голос Овцебарского.
   Мне и самому ой как интересно!
   Но, открыв дверь, я издаю вопль ужаса и, скорчив гадливую гримасу, заскакиваю обратно в кабинку. Запрыгиваю на диван, забиваюсь в самый дальний угол, подтягивая к себе коленки.
   - Что там, Яков Евдокимович? - повторяет вопрос Овцебарский. - Уж не по мою ли, часом, душу?
   Вязкая, склизкая черная масса, булькающая, клокочущая изнутри, шевелящаяся множеством отростков всевозможной формы, обрубков, ответвлений, некоего подобия лапок и змеиных хвостиков, смотрит на меня бесчисленным множеством коровьих глаз. А единственная человеческая рука тянется прямо в кабинку-капсулу, - вот-вот эти грязные сосиски-пальчики схватят меня за нос.
   - А-а-а-а, на помощь! - видимо, мой крик пугающе действует на эту тварь - разом закрываются все разноцветные глаза, а рука втягивается обратно, бесследно растворяясь в общей клейкой массе.
   - Это межпространственная полиция, - словно из-под воды, говорит существо.
   - Павел Овцебарский, Яков Людкевич, сдавайтесь! Вам не уйти на этот раз, - это уже заявляет стоящий на платформе робот-секретарь Ира-3. Вот, значится, кто нас выдал.
   - Ай-яй-яй, ой-ёй-ёй, - причитает Павел Иванович. - Если это и вправду пространственные копы, то лучше нам, Яков Евдокимович, сдаваться подобру-поздорову.
   Между тем, чудище снова обзаводится руками. Несколько пар бесформенных отростков, брызгая грязью, сгибаются и распрямляются, образуя некое подобие локтевых суставов. Нелепые культяпки обрастают крупными бородавками, которые тотчас удлиняются, вытягиваются в сосиски, судорожно дергаются, всё больше напоминая человеческие пальцы.
   - А-а-а-а! - снова кричу я, когда сразу три черных руки с выпученными глазками на ладонях появляются в кабинке. - Мамочка! А-а-а! Какая мерзость!
   Как и в прошлый раз, противная тварь дает задний ход, поспешно втягивая руки. Совершенно рефлекторно я лягаю по одной из конечностей ногой. Ботинок погружается в жижу, несколько коровьих глаз прилипает к штанине, - желтый и фиолетовый, они мигают и пучатся, привыкая к новому носителю.
   - Э-ге-гей! - кричит из-под дивана Овцебарский. - Вот, значит, как! Кричите, Людкевич, орите, вопите! Шум - наше спасение, Яша!
   Всё это я понимаю секундой ранее. Вопя как резаный, я выбираюсь из кабинки, но путь к свободе преграждает еще один противник - робот-секретарь Ира-3. Не долго думая, бью ногой в стальной корпус, но андроид даже не пошатывается. Второй удар не попадает в табло, я необъяснимо мажу - кулаки рассекают лишь воздух. Ира-3 мастерски уходит от захватов и подсечек, более того, дает сдачи - я получаю болезненный удар по запястью. Превратившиеся в нунчаки конечности угрожающе вращаются передо мной, об атаке, честно говоря, я уже и не мечтаю. Отступая, я пячусь по платформе. Позади слышатся голоса, - полицейские, секьюрити, контролеры? - в любом случае хорошего мало. Надо бы глянуть, но нет никакой возможности, - не сейчас, так через секунду я получу по переносице. Именно туда метит робот, немыслимо раскручивая на цепи железное било.
   В общем, шансов на победу никаких, а посему лучше сдаться. Да, со стороны это выглядит не очень красиво, может быть, даже постыдно - только подумать: робот секретарь уделал специалиста по туланскому кэмпо, - но, по мне, всё-таки лучше остаться целым, чем избитым. Всё равно ведь матч позорно проигран! Да и чем я, собственно, рискую? Ну, схватят меня копы, разберутся, поймут, что я не тот Людкевич, а так как предъявить мне нечего, то отпустят с богом. Овцебарского, конечно, жалко - отправят человека за решетку. Но что я могу поделать?
   И вот, когда я уже поднимаю вверх руки, мол, сдаюсь, ваша взяла, орущий что есть мочи Овцебарский вдруг нападает на Иру-3, - запрыгнув роботу на спину, пытается выкрутить голову. На секунду, ровно на одну секунду Ира-3 переключает внимание на нападающего, чтобы точным ударом в лобешник сбить его с себя, но мне хватает и этого. Оттолкнувшись от земли, я взмываю в воздух, складываюсь бомбочкой и врезаюсь в отвлекшегося робота. Вместе с ним, секретарем генерального директора корпорации "Системы Бонза", я падаю на платформу, налегаю всей своей массой, и андроид с грохотом ударяется о плиты затылочной частью, где, по моим предположениям, должен находиться жесткий диск. Ну, а если и нет, то другая жизненно необходимая начинка.
   Короче говоря, противник повержен, мы снова на коне, в очередной раз мы сравняли счет, ух, какие мы молодцы. Пнув ногой отключившуюся Иру-3, я подхожу к Овцебарскому с поднятой рукой, дескать, дай пять, дружище, и только сейчас замечаю, что около массирующего шишку диссидента уже стоят наши доблестные копы, а за моей спиной булькает межпространственное чудище.
   - Неужели это Овцебарский? - осторожно интересуется молодой полицейский, и его старшие сослуживцы опасливо отступают назад.
   - Овцебарский, Людкевич, сдавайтесь, - произносит коп из подпространства. Коровьи глаза на моей штанине начинают подмигивать, и в ответ я поднимаю крик. Я далеко не лучший крикун, получается у меня не ахти, но и этого вполне достаточно. Гадкая грязевая масса отползает подальше, полицейские, заткнув пальцами уши, отступают на несколько метров. В это мгновение Овцебарский вынимает из кармана крохотную шкатулочку, перекладывает на ладонь ее содержимое и, подойдя ко мне, раздавливает ягоду, окропляя соком меня, себя и окружающее пространство. Недоуменно скособочив физиономию, я таращусь на улыбающегося десятника.
   - Какого черта! - злобно говорю я, сжимая кулаки. - Как вы посмели! Вы сперли мою темпо-ягоду? Вот уж не ожидал от вас, Павел Иванович. Какой скверный поступок!
   - Добро пожаловать в подпространство, Яков Евдокимович! - как ни в чем не бывало, говорит Овцебарский.
  

В подпространстве

   - А-ах, край родной! Прямо-таки душа поет, - говорит Овцебарский, с умилением поглядывая на шпиль башни, высящейся посреди изрытого норами луга.
   Мое внимание тотчас привлекает установленная на горизонте гигантская аляповатая картина, - карикатурно нарисованный город, плохо раскрашенное небо с непропорциональным солнцем. Городок на картине окружен лесом - также до крайности примитивная работа: схематичные зеленые ёлки и выведенные небрежными росчерками деревца. Впрочем, лучше уж такой вид, чем голые черные стены, которые ограничивают луг с других сторон. Какое-то время я муторно взираю на эти ужасные щиты, заканчивающиеся лишь далеко вверху. На небе тоже виднеются прямоугольные черные лоскуты, но они несравненно меньше, и на них, кажется, есть звездочки, - это, насколько я понимаю, куски ночного неба. Рядом витают угрюмые прямоугольники туч, багряные клочки заката и зелено-черные участки, напоминающие ноздреватую поверхность луга, на котором мы сейчас стоим. Солнце, висящее как раз над шпилем, а может быть, даже нанизанное на его острие, - просто плоский желтый кружок. Оно, в отличие от лилипутского солнышка на картине, не светится и не греет, но в округе всё равно светло и по-летнему жарко. Разинув рот от удивления, я снимаю пальто и стаскиваю свитер. Овцебарский уже раздет до пояса - его одежда брошена на землю, седая борода и длинные космы спутываются с густой белой шерстью, что целиком покрывает его тело.
   - Здесь ведь всё недоделанное, - недовольно говорю я Овцебарскому. - Хм, душа поет... Да уж, волшебные пейзажи. Незначительные глюки на небе, плоский кружок вместо солнца и черные стены на горизонте - это, разумеется, не в счет. Ничего, дорисуете когда-нибудь. Зато какой луг, какой шпиль, а-ах... Ну, я вас слушаю, Павел Иванович. Очень хотелось бы знать, зачем вы меня сюда затащили?
   - Как бы вам объяснить, - говорит Овцебарский, лавируя между ямками. - Знаю, как это тяжело, Яша, много впечатлений, сумасшедший день. Я и сам бы на вашем месте свирепствовал. Но всё же попытайтесь успокоиться.
   - Да я более-менее, - говорю, хотя в душе моей бури и цунами. Одна неосторожная реплика, и я точно взорвусь, - мало никому не покажется.
   Мы выходим на тропинку, ведущую к странной башенке. Уже отсюда видно, что диаметр у этого сооружения смехотворный, - поместится двое, максимум - трое людей, да и то лишь в положении стоя. Это и есть дом Овцебарского? Абсурд, ей-богу.
   - Вы там живете? - интересуюсь я у бывшего оппозиционера.
   - Смешной вы человек, Яков Евдокимович, право слово, - говорит Овцебарский, тщательно разглядывая часть луга с бесчисленным количеством ям. - Там кабинка, ну, телепорт, здесь зашел - в другом месте вышел, очень удобная шутка.
   - А-а, - говорю, направляя взгляд вслед за взглядом диссидента. Там, в десяти метрах от нас, из норки выглядывает знакомое существо, - зеленовато-желтая кожа, кошачьи ушки и близоруко сощуренные человечьи глазки. Сот! Это что он тут делает? Сроду не видел их нигде, кроме коробки, - насколько я знаю, сотам проблематично и выбраться из шестигранного вместилища, а идти на своих двоих - вовсе немыслимо. Ножки слабые, вконец атрофированы, лишь декоративную функцию выполняют. Исходя из этого, очень удивительно видеть сотов за сотни километров от человеческого жилища, можно сказать, у черта на куличках. И кто же, интересно, о них здесь заботится? Кто сахаром угощает и маслом подкармливает?
   - Простите, Павел Иванович, - говорю я Овцебарскому, который не отрывает взор от сота, - у меня зрение, к сожалению, не стопроцентное, я могу ошибаться. Не кажется ли вам, что там?..
   - Верно, там сот, - отвечает мне Павел Иванович, сходя с тропинки и направляясь прямо к выглядывающему из норы соту. - Вы наверняка хотите меня спросить, что он здесь делает? И я отвечу: он здесь живет. Так же, как и его собратья. В других норках, понимаете ли.
   - Ну, ничего себе... А я-то думал... В нашем мире, гм, в этом самом надпространстве, они сидят в коробках, похожих на пчелиные соты, и очень редко оттуда выползают. Совершенно беспомощные существа, скажу я вам, без человеческой заботы и дня не протянут. У вас, я вижу, другие соты, свободные и самостоятельные, таких едва ли приручишь.
   - А здесь вы, Яков Евдокимович, в корне неправы, - с улыбкой отвечает мне Овцебарский. - В том или ином пространстве - люди разные. Соты - одни и те же.
   - Ха-ха, шутите, наверное? - говорю я, подходя к норе и рассматривая вблизи сота. Родимое пятнышко на виске, хохолок, ироничный взгляд - черт побери, это же мой домашний сот! Не знаю, как такое может быть, то ли врет Овцебарский, то ли чуть ли не половина сотов на одно лицо.
   И вот, значит, от неожиданности я так и падаю на пятую точку. Правая рука проваливается в какую-то нору, пальцы касаются теплого мягкого тельца, - по-видимому, там еще один сот. А Овцебарский вместе с моим сотом, схватившись за животики, умирают со смеху. Так им весело, что аж слезы брызжут фонтаном.
   - Ой, как смешно, - ворчу я, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Из-под завалов выбирается тот самый, едва не погибший сот, крутит пальцем у виска. А я, вместо того чтобы извиняться, тупо смотрю на него, ищу глазами пятно, рассматриваю крохотную мордочку и убеждаюсь, что - внимание! - соты нисколечко не похожи друг на друга. Как и люди, собственно, но различие куда значительнее. Вот у этого розовая шерсть, полное отсутствие ушей, ха, поросячий пятачок и мышиные глазки. А фигура, фигура-то! Суслик всамделишный.
   - Ты, Людкевич, это самое, молодежь, молодец, молоток, - говорит мне сот с хохолком. - Ты, как бы это сказать, клёво, круто, отменно всё выполнил, понимаешь. Будет тебе, Людкевич, масса помощи. Сначала, это самое, много-много помощи, потом - задание номер три, понимаешь.
   Короче говоря, я снова временно теряю дар речи. Овцебарский противно скалится, - а мне ведь интуиция подсказывала, что старик о многом умалчивает. Нужно было его колоть еще в кабинке, но он мне мастерки мозги запудрил. Хотя бы темпо-ягоду на ценную информацию обменял!
  
   - Тобой, Овцебарский, я тоже удовлетворен, понимаешь, - говорит мой сот диссиденту. - Будет и тебе, это самое, множество наград, награждений. Задание номер семнадцать я, как бы это сказать, в счет возьму, приму, зачислю.
   Вот те на! Что я слышу - у Овцебарского уже семнадцатое задание. А мне говорил: не выполняйте этих идиотских просьб, не идите на поводу у сотов, оно того не стоит, потом жалеть будете и тому подобное. А сам! Только посмотрите, как счастливо лыбится негодяй, прямо сияет от радости, - ни стыда, ни совести.
   - А не вы ли, Павел Иванович, не так давно советовали мне не слушаться сотов? - наконец говорю я, подводя Овцебарского - очень уж мне неприятна его сияющая ф изиономия. - Говорили, что все беды от них, все ваши неприятности, что в тюрьму из-за них угодили и тэ дэ, и тэ пэ.
   Да уж, классно я старика подставил! Вы бы посмотрели на него сейчас, - спесь как рукой сняло, ей-ей, от стыда готов под землю провалиться.
   - Не совсем так, Яков Евдокимович, дорогой, не в том контексте, вы меня неверно поняли. Ну, сами посудите, как я такое мог сказать? Вы меня ставите в очень неловкое положение. Ладно бы еще с глазу на глаз, но перед нашими уважаемыми друзьями - это очень некрасиво.
   Конечно, конечно! Старый лгун, лицемер, мошенник... Сейчас я еще расскажу про украденную темпо-ягоду.
   - А что, - говорю я, обретя уверенность. - С каких это пор мы стали стесняться наших домашних питомцев? Чего это мы должны себя неловко чувствовать в их присутствии? А ну-ка брысь отсюда, - пренебрежительно говорю я розовому соту, по-прежнему торчащему около нас. - Кому расскажи - не поверят. Диссидент-десятник Овцебарский пресмыкается перед сотами. Тьфу!
   - Ой-ой-ой, - стонет Павел Иванович, схватившись за голову.
   Из норок выползают соты - несметное разномастное полчище.
   - Что! Правда глаза колет? Не нравится? - продолжаю кричать я, размахивая кулаками. Впрочем, уже не так смело, как раньше. По одному, допустим, соты не страшны, а вот если набросятся всем скопом...
   - Вы, Вахтисии, это самое, примите меры. Распустили своих быков, понимаешь, - грубо говорит седовласый сот, видимо, местный старейшина.
   - Фи, какой невоспитанный, - пищит розовый сот, скрываясь в полуразрушенной норе.
   - Вы, Варадаты, это самое, не волнуйтесь, не беспокойтесь, не тревожьтесь. Всё, как бы это сказать, будет в фаворе, - кричит через полполя мой сот, которого, оказывается, зовут Вахтисий.
   Проходит несколько минут, наполненных недовольным ропотом.
   - Хочется верить, Вахтисии, - оворит Варадат, и толпа сотов моментально рассеивается.
   - А этот, - добавляю я, тыкая пальцем в Овцебарского. - Еще и ворюга. Украл мою темпо-ягоду!
   - Ну, это, допустим, было частью задания, - оправдывается Павел Иванович.
   - Задания, задания! - кричу. - Да пропадите вы пропадом!
   Не смотря себе под ноги, то и дело проваливаясь в ямы и норы, я шлёпаю прямиком к башенке. Надоело! Достало! Сил моих больше нет играть в эти игры. За спиной шумит Овцебарский, негодующе пищат соты, - пускай злятся, им меня не остановить, пошли они со своей помощью, всё - баста! И чихать я хотел на этого Яла, - тоже мне, начальник нашелся. Но стоп. Самое время сделать отступление.
  

Я.Л., туланцы, максимилианцы и другие барталамейцы

(псевдосекретная дезинформация)

   Ял, как всем известно, это такая короткая и широкая одномачтовая шлюпка. Вы, точно знаю, прыскаете сейчас в кулак, ха-ха, вконец помешался Людкевич - лодочка у него в начальниках. Так вот: ничего подобного! Голова у меня в порядке, поверьте. А посему нечего надо мной насмехаться, вы это бросьте. ЯЛ - не шлюпка, а, я думаю, инициалы, то есть речь идет о человеке, а не о транспортном средстве.
   Итак, вы, разумеется, помните, как я писал записки и отправлял их почтовым голубем. Наверняка тогда недоумевали, мол, зачем эти дедовские методы, когда можно просто позвонить, можно нацарапать сообщение на сенсорной панели и получателю в доли секунды передадутся не только надпись, но и ваше настроение. В общем, голубиная почта в наше высокотехнологическое времечко - самая настоящая дикость. Но если вы думаете, что Яков Людкевич, - тоже, кстати сказать, Я.Л., - будет с вами спорить, то вы жестоко ошибаетесь. Зарубите себе на носу: Людкевич - весьма продвинутый чел, все эти штуковины - видеофоны, медиатроны, сенсорные панели, не говоря уже о мировой паутине, из которой его киберчайник скачивает новые утилиты, - да-да, все эти устройства у него дома имеются, более того, он с удовольствием ими пользуется.
   Ага. И вот, представьте себе, что к такому из себя продвинутому Людкевичу как-то прилетает сизокрылый и тук-тук, тук-тук - клювиком по стеклу. Ну, Яков Евдокимович, само собой, занимается в комнате какими-то делами, скажем, срезает ногти или, что вероятнее, рубится не на жизнь, а на смерть с птеродачниками в каком-нибудь виртуальном пространстве, короче говоря, хоть и видит голубя краем глаза, но особо не реагирует, - подумаешь, какая-то птичка прилетела. Однако птица оказалась непростой - механической, а потому - упрямой. Стучала себе, стучала, час-второй, а на третий лопнуло терпение у Якова - впустил он голубя в комнату. По счастью, вовремя. Только Людкевич нажал соответствующую кнопку на пульте, только открылось окно, как птица сразу набок - бряк, разрядились, видите ли, аккумуляторные батарейки.
   Но это, сами знаете, исправимо. Яков птицу подзарядил, разболтанное крыло подремонтировал. Однажды, было дело, даже в мастерскую носил - шейка аж в трех местах перегнулась. То ли голубь под колёса электробуса угодил, то ли юные садисты постарались, заманив пернатого в лже-голубятню. Но это уже другая история.
   Вы сейчас негодующе воскликнете: сколько можно резину тянуть, Людкевич, скажешь ты или нет, что принесла птица? Наверно, что-то значительное, раз ты продолжил переписку и стал повиноваться какому-то Ялу. И вы будете правы - голубь доставил действительно немаловажную штуку: к лапке была прикреплена флэшка, которую я, не задумываясь, воткнул в соответствующий разъем на стене, прямо в глазик полуобнаженной Элизы Мерлинко, нашей непревзойденной анимационной актрисы, - там, за фотообоями и перегородкой стоит системный блок моего мегакомпьютера. Вставил я, значит, эту хреновину и врубились все 3D-проекторы, и забегали по комнате незнакомцы, и загудели над головой звездолеты. Развалившись на диване, я принялся созерцать удивительную киношку, которая нежданно поразила меня прямо в сердце, разбередила душу, задела за живое и такое прочее. Короче говоря, было в ней множество ну просто смертельных для меня вещей, как вы поняли, много такого, о чем никому не полагается знать.
   Нет, ваш покорный слуга ни в коем случае не убийца и не извращенец, можете успокоиться.
   Вы удивитесь: но что же тогда? Начал - продолжай, нечего останавливаться на полуслове.
   Всего, к сожалению, я вам рассказать не могу, но намекну, что в фильме говорилось в основном о туланцах.
   Ой-ёй-ёй, скажете вы, да видели мы эти фильмы по "Дискавери" черт знает сколько лет назад. Патрик О'Тул в подземных рогах планеты Эдельгейтс наткнулся на почивающих мертвым сном аборигенов. Вместе с исследовательской группой он разбил неподалеку лагерь, явно собираясь дождаться пробуждения местных жителей. Ждать пришлось около трех месяцев, - это была самая настоящая сезонная спячка: несколько дыхательных движений в минуту, низкий уровень метаболизма, замедленная работа мозга, пониженная температура тела и частота сердечных сокращений. Лишь израсходовав питательные вещества, туланцы - их, естественно, назвали в честь бесстрашного планетного исследователя О'Тула - начали выходить из гибернации. Тощие и нервные, вовсе не напоминающие тех блаженно дремлющих толстяков, коим могли бы позавидовать японские борцы сумо, они неожиданно яростно атаковали лагерь и обратили ученых в бегство.
   Вторая научная экспедиция, возглавляемая всё тем же О'Тулом, была встречена градом стрел и шарообразных каменьев, коими так богат Эдельгейтс. Третья, прибывшая аккурат в сезон туланской спячки, была скошена странными болезнями. По мнению членов экспедиции, эти неизвестные доселе вирусы не иначе как наслали на землян туланские шаманы.
   Шли годы, экспедиции на Эдельгейтс временно прекратились. А потом были открыты максимилианцы, и туланцы, естественно, стали никому не интересны. Дикое племя с пещерным менталитетом, - названное именем Грэма Максимилиана, транспортное судно которого совершило вынужденную посадку на одном из островов Южного архипелага, - было попросту завалено гуманитарной помощью и списанным космическим оборудованием. По мановению волшебной палочки на островах выросли небоскребы, в небе и на воде замаячили лайнеры, возникли порты и аэродромы, военные базы, научно-исследовательские комплексы, а земные туристы, как только появилась возможность, тут же заполонили пурпурные берега.
   А как же туланцы? Туланцы вообще исчезли из поля зрения. Подземные рога оказались необитаемыми, планета со временем была изучена вдоль и поперек, но никаких следов туланцев ученые не обнаружили. Позднее был сделан логичный вывод, что встреченное экспедицией О'Тула племя туланцев, по всей вероятности, принадлежит к большой этнической группе максимилианцев, поэтому не может считаться отдельной народностью. Другими словами, не существовало никаких туланцев, - была лишь группка отбившихся от стада максимилианцев. Что касается гибернации: в некоторых религиозных общинах это было привычным делом, но позже, попав под влияние земных миссионеров, все без исключения максимилианцы отказались от сезонной спячки.
   Всё это известно даже школьнику. Об Эдельгейтсе снято множество фильмов, поставлено несчетное количество пьес, написаны толстенные научные и художественные книги. Но только спецслужбы ведают, что в период освоения Эдельгейтса таинственными туланцами было совершено около десяти попыток политического переворота, организовано более сотни терактов и нападений на воинские заставы. Кто такие туланцы и где их искать, у схваченных максимилианцев выведать так и не удалось. Лишь спецслужбы знают точное число стычек в космосе с кораблями непонятно откуда взявшегося туланского флота. В общем, земляне обзавелись отнюдь не иллюзорным, но, что хуже всего, незримым противником.
   Обо всем этом было рассказано в полученном кинофильме.
   Вы скажете: ну и что, допустим, что так. Но ты-то, Людкевич Яков Евдокимович, при чем? Отчего так переживаешь и за сердце хватаешься. Ты, кажется, должен интересоваться барталамейской цивилизацией и уж никак не максимилианской, а уж тем паче - таинственными туланцами.
   А кто-то внимательный добавит: эй, Яша, а ну-ка напомни, каким видом единоборств ты владеешь! Туланским самбо, кажется?
   Кэмпо, я специалист по туланскому кэмпо. Ну, вот и замкнулась логическая цепочка. Раз у него были учителя-туланцы, думаете вы, то он и сам либо инопланетный шпион, либо всамделишный туланец. Правильно мыслите, но я не агент внеземных спецслужб и уж тем более - не инопланетянин. А вот мои учителя, наверняка, с ними были связаны, а может, и были настоящими максимилианцами.
   Да как же это! А ну быстро признавайся, кто твои учителя! Надобно сейчас же сообщить в соответствующие органы! Ужас-то какой, враги среди нас, а мы о них знать не знаем! Куда только смотрит служба безопасности!
   Я улыбнусь и помотаю головой, мол, вряд ли я назову вам хоть одно имечко, а коли настучать не терпится, то бегите себе, - может, у строгих дядей из комитета и получится выбить у меня признание. Но лично я в этом сильно сомневаюсь.
   Да успокойтесь вы, не дергайтесь понапрасну. Лучше подумайте хорошенько. Может, и взаправду не существует никаких туланцев? Могли ли их выдумать спецслужбы? А хотя бы для того чтобы было на кого списывать свои неудачи, а? Что, если - только по голове не бейте! - секретные службы самолично осуществляют государственные перевороты и покушения на неугодных им персон, переводя затем стрелки на несуществующих туланцев? А потом еще, - какая наглость! - получают дополнительные средства на борьбу с террористами. На борьбу с собой. В общем, всё у них шито-крыто, безопасно и безнаказанно.
   Ничего себе мысли, верно? Я часто об этом задумываюсь, бывает, как шибанет подобное в голову - места себе не нахожу. Только представьте: вы, например, занимаетесь независимым расследованием, раскапываете правду про туланцев, изучаете записи О'Тула, роетесь в архивах и в финале, - несправедливость-то какая! - вы либо вообще не успеваете вякнуть (нападение туланцев, видите ли), либо вас отправляют за решетку (шпионаж в пользу туланцев).
   На самом деле мы с вами в одном лагере, поверьте.
   Однако как же вы испугались, услышав о туланских учителях! Как пить дать, если бы я не принялся тут же оправдываться, помчались бы к гэбэшникам. А может, какие-то шустрики уже успели сообщить, а? И напрасно, скажу я вам, как бы оные потом не пожалели. Как бы не нашлась у них вечером туланская бабушка. У одного моего опрометчивого знакомого, к слову, объявилась. То-то.
   Но чем же меня растревожил тот видеофрагмент? В первую очередь тем, что он явно снимался по заказу службы безопасности, это была псевдосекретная дезинформация, - такое якобы и скрывают, но не очень тщательно, чтобы она непременно попала в массы посредством вражьих происков. Эта дезинформация становится доступной широкой общественности, а так как запретный плод сладок, то падкие до сенсаций обыватели, не раздумывая, проглотят наживку. Также враги засветятся, - только и успевай бросать их за решетку. Короче говоря, победа на всех фронтах, отличный трюк, стопроцентно срабатывающий в любых условиях.
   Так вот. Я. Л., человек, приславший эту киношку - к гадалке не ходи, - был самым настоящим гэбэшным агентом, а так как этот фильм снимался специально для меня (какая честь!), более того, меня связывали с туланцами, то плохи были мои дела, пора было сматывать удочки и молиться, чтобы не навешали лишних собак. Я.Л., конечно же, выдавал себя за обычного шантажиста, но я-то знал, кто он такой и чего добивается. Выбора у меня никакого не было - либо сотрудничество, либо неуютная камера, и я, стыдно признаться, в тот же день отправил ответ: "СОГЛАСЕН НА ВСЁ. ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?" Ну, может, и не сразу решился, а после непродолжительных раздумий, пока заряжался почтовый голубок.
   И началось сотрудничество. Ничего такого, лично мне неприятного, я не делал, - несколько раз передавал чемоданчик с неизвестным мне содержимым расфуфыренной красотке, однажды зачем-то тормознул электробус, а так, в основном, пописывал барталамейские - вот еще придумали! - хроники. Я ведь по легенде контактер, подслушиваю инопланетные разговоры, телерадиосигналы и записываю всё без разбору в электронную тетрадку. Ага, я вам уже говорил.
   Вы скажете: коли так, то напрасно ты разбрыкался, Людкевич, зря ты мечешь по сторонам пустые словеса. Больно ты осмелел, Яков Евдокимович, вот что мы тебе скажем. Стало быть, с этого момента тебе плевать на Яла и стоящие за его спиной секретные комитеты? Значит ли это, что ты уже не сексот?
   Ну, знаете ли! Я вам так отвечу: это, связанное с сотами, расследование - моя личная инициатива. Так что, наверное, одному мне решать, стоит ли его продолжать, буду ли я и впредь тратить свои далеко не безмерные силы и отнюдь не бесконечное время. А также трепать, к сожалению, не стальные нервы. Я.Л., разумеется, мои пораженческие настроения не одобрит, может быть, где-то там разозлится, но, думаю, вряд ли устроит мне разнос, хотя за израсходованную темпо-ягоду меня стоило бы призвать к ответу.
   Ну да ладно. Спецслужбы со своими ялами как никогда далеки от меня, - я ведь, насколько вы помните, сейчас в подпространстве, на каком-то сюрреалистическом, испещренном норами луге с исполинским шпилем в центре, поддерживающим солнце.
  

В подпространстве

   Итак, я уже битый час ношусь вокруг башни, не понимая, как попасть внутрь. Пальцы безуспешно ощупывают кладку в поисках спрятанного механизма, взгляд, скрупулезно исследовав основание, поднимается по шпилю ввысь, туда, где закреплен плоский желтый щит, изображающий солнце. Между тем с каждой минутой становится темнее, солнце на гигантской картинке каким-то макаром опускается всё ниже и, наконец, озарив равнину багрянцем, закатывается за символически выведенный холмик с накренившейся старой мельницей. В небе над головой начинается неожиданное движение: квадратные участки поворачиваются с противным скрежетом, - исчезают серые тучи, появляются звезды, голубое становится черным, некоторые, как я понимаю, неисправные лоскуты, совершенно не к месту перекрашиваются в цвет дневного неба. На вершине шпиля тоже раздается лязганье и, отступив на пару шагов, я вижу заменивший солнце полумесяц.
   - Прекрасная ночь, не так ли? - говорит подкравшийся Овцебарский. - Яков Евдокимович, прошу вас, не серчайте. Что поделаешь: все мы так или иначе выполняем задания сотов. Сознательно или неосознанно, ведь, как вы уже наверняка поняли, мы, люди, поддаемся внушению, а поэтому этих трогательных сценок могло вообще не быть. Принял человек мысленный посыл - и давай выполнять содержащиеся в нем команды, ни о чем не догадываясь, не понимая, почему ему захотелось бросить лишний ярлышек сирому нищему или простить хамское поведение злейшему врагу, сходить на концерт ненавистной доселе поп-звезды или выбежать на поле во время футбольного матча. В общем, нам с вами еще повезло, Яша. Так, мне кажется, намного честнее, больше уважения, доверия к людям. Они, соты, обращаются с нами как с равными, вы понимаете? И это не может не радовать. Ну же, мой друг, выше нос!
   Словом, этого стоило ожидать. Я до последнего надеялся, что в моих умозаключениях кроется ошибка, но, как видите, утренние догадки подтвердились на все сто. И надо быть последним идиотом, чтоб и в дальнейшем продолжать себя обманывать. Итак, соты - наши реальные хозяева. Овцебарский, ясен пень, изображает хорошую мину при плохой игре, но соты, как ни верти, нам не ровня, мы беззащитны перед ними; раз они могут контролировать человеческое сознание, то дело наше дрянь. Может, вообще это не мои мысли, а мысли Вахтисия? Если только что услышанная речь Овцебарского - на самом деле слова старейшины Варадата или другого сота? Короче говоря, похоже на то, что мы самые настоящие глиняные големы, всамделишные истуканы - как только нам вкладывают в голову руководство к действию, оживаем, а до этого - ни-ни.
   Грустно, горько и паскудно на душе. Впрочем, стоп, один момент! Интересно, как же раньше жили без сотов? Если не врал мой папаша, то еще полстолетия назад не было их вовсе. Так откуда же они взялись? Из какого адского мира их к нам принесло? Что послужило причиной и как нам освободиться от их ига, га? Есть ли у сотов слабые места? Как узнать, куда нужно бить? В общем, пока существует хотя бы призрачная надежда, я буду действовать, - всё-таки, возможно, соты еще не полностью завладели моим сознанием.
   - Почти убедили, Павел Иванович. Хорошо, - говорю, бродя вокруг башни. В эту минуту из-под земли доносится приглушенный треск. - А это что за чертовщина? - спрашиваю Овцебарского.
   - Сами увидите, Яков Евдокимович, - отвечает диссидент, беря меня под руку и отводя в сторонку. - Всё увидите своими глазами. Да не волнуйтесь вы, сейчас будет свет.
   И тут начинается. Грохот, скрежет, пыль столбом. Башня поворачивается вокруг своей оси, выкручиваясь из земли. Скоро появляются огни, они поднимаются всё выше и выше, освещая чуть ли не пол-луга. Прямо перед нами возникают двери и, едва торжественно распахиваются их створки, движение мигом прекращается. Я с интересом осматриваю кабину, обитую красной тканью, ступаю туда одной ногой, касаюсь рукой мягких стенок, и недоуменно пожимаю плечами, не обнаружив не только приборной панели, но даже кнопки или рычага.
   - Вот и телепорт, - с радостью говорит Овцебарский. - Если есть желание, можно враз перенестись в другое место.
   - И куда же, например? - я вновь заглядываю в это средство телепортации. - Кабинка ведь, насколько я понимаю, не управляется изнутри. Значит, она всегда переносит в одно и то же место, верно?
   - Не совсем так, Яков Евдокимович, - говорит Овцебарский, явно увиливая от ответа. Как пить дать, сейчас сменит тему, примется задуривать голову, вешать лапшу на уши. - Когда Сгорский...
   - Так, Павел Иванович, не надо снова юлить. Говорите, как есть! Телепорт управляется сотами, не правда ли? Силой их мысли. Вы перенесетесь в то место, о котором они подумают. Или как обстоит дело? Отвечайте же!
   - Вот еще, - смеется Овцебарский, хлопая по мохнатому брюху руками. - Такое придумали! Это ни в какие ворота, ей-богу. Ведь элементарно всё, мой друг, во сто крат проще. Телепорт работает исключительно по ночам. Это раз. В зависимости от дня недели маршрут меняется, то есть существует жесткая привязка к календарю. Скажем, если вы хотите посетить Собор Пресвятого Богоробота, то вам нужно дождаться четверга. Сегодня же, если я не ошибаюсь, вы можете телепортироваться в Мусорощу.
   - Мусо...что?
   - Рощу, - Овцебарский с надеждой вглядывается в луг. Но на освещенной территории, как назло, нет ни одного сота. Спать отправились, что ли? - Мусорная роща в Каталоговых джунглях. Если честно, откровенно дрянное место. Короче, никак не советую, Яков Евдокимович.
   - Но не торчать же нам здесь, Павел Иванович! - я захожу в кабинку и усаживаюсь на мягкий пол. - Насколько я понимаю, ничего интересного здесь уже не произойдет. Тем более, ночью. Давайте, полезайте лучше сюда, Овцебарский. Слетаем на эту вашу мусорку. Может, даже Иштвана Бумчу повстречаем, вот уж интересно будет с ним познакомиться.
   - Гм, Яков, вы меня, право, по полной удивляете, - говорит десятник, робко подходя поближе. - Вы это серьезно, что ли?
   - Серьезней не бывает! Давно хотел повстречаться со знаменитым киберклошаром. Кстати, чего это я не ощущаю никакой помощи, где она? Неужто соврал сот? Второе задание выполнено, а ни гор никаких, ни куч добра не вижу. Хотя бы угостили вкуснятиной, как было в полдень. Эх, мечты.
   Навострив уши и напружив глаза, Овцебарский крутится, как подвергшаяся блошиной атаке дворняга, - наверняка ожидает какого-то знака от сотов, находящихся вне поля зрения. Но чаяния его напрасны. Известно Овцебарскому едва ли больше моего, даром что он выполняет уже, кажется, восемнадцатое задание, а посему ответить на мои вопросы ему, по большому счету, нечего.
   - Не стоит сомневаться, Яков Евдокимович, дорогой, - оправдывается он, теребя длинную седую бороду. - Пообещали - будет вам помощь. По своему опыту знаю. Ни разу соты меня не обманывали.
   Скептически ухмыляясь, я похлопываю по мягкой поролоновой обивке, мол, хватит прыгать, Овцебарский, садитесь-ка лучше рядом, нечего здесь больше делать, полетим наконец в Мусорощу. И диссидент послушно приземляется рядом, упирается подбородком в подтянутые колени, печально смотрит сквозь плавно закрывающиеся створки на родной его сердцу луг.
   - Подождите! - доносится до нашего слуха раскатистый голос. - Эй, вы там, не вздумайте улетать без меня. Я вас предупредил. Ты! Да, ты, бородатый! Как тебя там? Овце!.. Овца!
   - Синьор Колесниченко, - шепчет мне Павел Иванович. - Надо бы впустить.
   - Он-то почему здесь? - удивленно вопрошаю я, подпирая одну из закрывающихся половинок дверцы плечом. То же делает и Овцебарский со своей створкой. Однако процесс пошел, башенка начинает уходить вниз, лишь открытые двери, упираясь в землю, препятствуют вкручиванию.
   - Доброй ночи, дон Анатоль, - кричит бывший оппозиционер, цепко хватая и затягивая в кабину тяжеленный мешок гангстера.
   - О! И писака здесь! Привет, Яша! - радостно восклицает Анатолий Колесниченко, вваливаясь всей своей массой к нам. Отпустив дверцы, мы оказываемся в адской тесноте. Руки, ноги, предметы одежды, - всё переплетается, спутывается, перемешивается. Чей-то, может быть, даже мой локоть больно вонзается в живот, шею обхватывают чьи-то ноги, подо мной, прямо под лопатками, лежит угловатый мешок не иначе как набитый железом. Борода, проклятая борода Овцебарского, щекочет мне щеки, но почесаться нет никакой возможности.
   И все эти мучения сопровождаются пронзительным скрежетом, оглушающим грохотом, сумасшедшей тряской и искровыми разрядами. Вскоре становится еще веселее - кабинка начинает вращаться, как центрифуга. Я оказываюсь то сверху, то снизу, мешок с металлом разминает мне кости, какой-то негодник разукрашивает мое лицо синяками, кто-то жалобно стонет, кто-то яростно ругается.
   И вот, когда я уже начинаю подумывать о том, чтобы отдать богу душу, тряска неожиданно прекращается. Первым делом я освобождаю из-под завалов руку, которая уж очень подозрительно хрустела, - по счастью, она пускай с трудом, но сгибается; пальцы, вопреки моим опасениям, довольно неплохо шевелятся. А раз так, то надо подниматься, полно тут валяться в обнимку со странным мешком дона Анатоля. Криминальный авторитет, к слову, уже выбрался из кабинки, стоит себе, как ни в чем не бывало - даже костюм не помял.
   Вместе с заунывно скулящим Овцебарским мы выползаем наружу, присаживаемся на груду текстовых документов и принимаемся дико озираться по сторонам.
   Мусороща. Тонны мусора внутри Каталоговых джунглей. Невыносимая звуковая какофония, - это проигрываются забракованные пользователями медиа-файлы, недописанные или недокачанные фрагменты, приевшиеся незатейливые композиции. Вопиющий разгул цветов и красок, на который просто невыносимо глядеть здоровому человеку, от которого уже спустя минуту начинает кружиться голова. Здесь и броские недорисованные работы, и бездарная мазня в простейших графических редакторах, и готовые картинки - машины, самолеты, спорт, природа, животные, города, кино, игрушки, приколы, девушки. Тысячи плоских лиц призывно поглядывает из-под завалов, тысячи напомаженных улыбок, тысячи силиконовых бюстов. А вот и видеофрагменты - ай-яй-яй, автомобиль слетает с трассы, ой-ёй-ёй, кого-то избивают в подворотне, пиф-паф, бах-трах, "го-о-ол", "ура", "аллилуйя", "ни шагу назад", "Спартак-чемпион", "р-ря-авняйсь, смирь-рно", "после нас хоть потоп", "полундра", "славься Отечество", "свистать всех наверх", "пропади оно пропадом", "откройте, это полиция", "пошел к черту", "Боже, храни королеву", "рота, подъем", "на помощь", "руки вверх" и так далее и тому подобное, поцелуи и пощечины, смех и слезы, освистывания и овации, взрывы, выстрелы, крики и, конечно же, реклама.
   Файлы, горы ненужной никому информации. Архивы, драйвера, сообщения, шаблоны, куски программ, диаграммы, презентации, ярлыки, шрифты, указатели, образы дисков, макросы, значки, таблицы стилей, модули, скрипты, гипертекстовые документы.
   Всё смешалось на этой свалке, нужное едва ли отыщешь, потерянное вряд ли найдешь. Но дон Анатоль зачем-то устремляется на поиски, роется в завалах, бросается таблицами стилей и файлами реестра. Проходит минута, пять, десять, проходит полчаса, а мы всё так же молча сидим и бестолково следим за копающимся в отбросах гангстером.
   - Нашел, - кричит синьор Колесниченко, поднимая над головой заплесневевшую хреновину, - программное обеспечение для моего наноповара!
   Счастливо улыбаясь, он развязывает мешок и демонстрирует нам угловатого деактивированного робота - кубическое полое устройство с пятнадцатью клешнями-щупальцами, угрожающе торчащими наружу.
   - Мой киберкок, мой нанопекарь, - приговаривает дон, инсталлируя программное обеспечение. - Сейчас этот малый нас накормит. Гарантирую, что накушаемся до отвала, друзья мои.
   Мы с Овцебарским недоверчиво переглядываемся. Поужинать было бы, разумеется, неплохо, но уж больно сомнительно, что роботу удастся отыскать на этой помойке хоть что-нибудь съедобное.
   - Кстати, благодарю за вкусную пиццу, дон Анатоль, - вспомнив, говорю я. - Вы меня, можно сказать, спасли от голодной смерти.
   Анатолий Колесниченко смотрит на меня, что твой баран на новые ворота, но на всякий случай кивает головой, мол, пожалуйста, на здоровье.
   - Одиннадцатое задание: ты, Колесниченко, как бы это сказать, накормишь, насытишь, хорошенько наполнишь их животы. Два человека в Мусороще, понимаешь. Будет тебе помощь, - неожиданно говорит дон Анатоль, явственно подражая соту.
   Робот начинает противно жужжать, шаря по сторонам щупальцами. Ловя в воздухе какие-то пылинки, роясь в архивных данных, ссохшихся, точно листья; охотясь за снующими в завалах крохотными жучками, - местными программами-мусорщиками, - нанопекарь сооружает внутри своего брюха поистине дивное блюдо. Истерзанные любопытством, мы с Овцебарским подходим всё ближе, голодно облизываемся и пускаем слюнки. Внутри киберкока растет горка жареного картофеля, головокружительно благоухает увесистый кусок буженины, окруженный нагромождениями салатов - тут вроде бы и корейская морковка, и свекла, и капуста, и...
   Железная конечность со всего маху ударяет меня по спине, и, завопив от боли, я падаю наземь. Только сейчас до моего сознания доходит смысл окриков предусмотрительно отошедшего в сторонку дона Анатоля, - он ведь не единожды призывал нас вернуться и подождать, пока повар закончит работу.
   - Куда! - продолжает кричать синьор Колесниченко упрямому диссиденту. - Назад! Зашибет ведь, дубина!
   Тщетно.
   Ловко увертываясь от мелькающих тут и там щупалец, Овцебарский выхватывает прямо из духовки горячую отбивную и, возвращаясь назад ползком, тщательно дует на нее, перебрасывает с одной грязной ладони на другую; малость остудив кусок мяса, он принимается тут же уплетать, явно не собираясь делиться со мной или с синьором Колесниченко.
   - Ваш робот - настоящий волшебник! - набив рот, заявляет старик.
   Увлекшись пожиранием мяса, Овцебарский не замечает нависших над его головой щупальцев. Ровно через секунду одно из них начинает копошиться в его растрепанных седых волосах, остальные - вырывают из рук и возвращают на место недоеденную отбивную, в два счета пережарив ее и разделив на пару-тройку кусочков меньшего размера.
   - Да сгинь же ты, демон железячный! - яростно отбиваясь от нанапекаря, горланит Овцебарский. Почти десяток щупалец исследуют волосяной покров диссидента и, находя там нужные вещества, дополняют практически готовое блюдо ароматными соусами и приправами.
   Я стою поблизости от сражающегося с киберкоком десятника, но вмешиваться не рискую, - мне хватило и одного удара, ей-богу, чуть весь дух из меня не вышел. Дон Анатоль причитает позади, мол, нужно было его слушаться, теперь машину не остановить, всё, хана старику, ну, разве что боги смилуются.
   - А-а-а! - вопит Овцебарский. - Отцепись от меня, бесовское отродье!
   Совершенно неожиданно робот оставляет Овцебарского в покое, - каждое из щупалец мигом втягивается и компактно складывается втрое, затем прижимается к соседнему, образуя некое подобие стола. Из примитивных динамиков льется мелодия, очевидно, сообщающая о готовности ужина. Богатые яства торжественно выезжают на импровизированный столик, - помимо упомянутых салатов, отбивных и буженины, тут душистые булочки и графин красной жидкости.
   - Неужто вино? - спрашиваю я гангстера, вытаскивающего из бокового кармана коробку со столовыми приборами.
   - Поди, кровь моя, - обиженно говорит старикан, снова хватая отбивную и вприпрыжку уносясь прочь, за пределы Мусорощи, туда, где виднеются деревья каталогов.
   - Нет, - говорит дон Анатоль, приступая к еде. - Просто напиток, подкрашенная сладкая водичка.
   Взяв у криминального авторитета вилку, я начинаю набивать рот пищей, - м-м-м, картошка, оливье, буженина, булки, всё невероятно вкусное, сдобное, смачное. Ай да робот! Только подумать - такую еду из ничего приготовить. Прав был Овцебарский, - это действительно волшебный механизм.
   Кстати, где наш знаменитый бунтарь?
   Стреляя взглядом в сторону Каталоговых джунглей, безуспешно высматривая старика среди мусорных куч, я нежданно-негаданно натыкаюсь взором на сидящего напротив меня незнакомца, - щуплого небритого мужичка в потрепанном сюртуке. На мгновение я задерживаю на нем взгляд, а затем снова возвращаюсь к своей картошке.
   - Уму непостижимо, - говорю дону Анатолю, прихлебывающему напиток. - Это где же, синьор, вы раздобыли такого робота? Как я посмотрю, просто бесценная штука. Миллионы небось стоит, а?
   Анатолий Колесниченко отстраненно улыбается, подмигивая сидящему слева от него морщинистому человеку то ли в голубой, то ли в серой беретке.
   - Есть один. Мастер. Золотые руки. У него. Талантливый малый. Но не человек. Богоробот.
   Я понимающе киваю головой незнакомцу и снова забываю о нем напрочь. Лишь последнее произнесенное слово - "Богоробот" - эхом звучит у меня в голове.
   - Ты, Людкевич, это самое, схвати себя в руки, - слышу я знакомый голос и сию же секунду подпрыгиваю, ударяясь со всей мочи коленкой о сложенное треугольником стальное щупальце. - Ты глаза разуй, протри, распахни, понимаешь. Властелин корзин, Иштван Бумча, пред тобой. Как бы это сказать, наматывай ус, зарубай на носу...
   - Бумча!
   - Он самый, - отзывается неприметный мужичок, подвигая к себе овощной салат.
   Надо же, этот нелепейший человечек, на котором взгляду лень остановиться, оказывается, и есть пресловутый киберклошар. Вот уж никогда бы не подумал. Даже предполагать бы не стал, потому что черта с два его заметил бы, если бы носом не ткнули.
   Однако какой серый мужичок. А я-то его уродливым монстром изображал - тысяча глаз, тысяча лапок, такое себе чудище из ужастиков.
   Короче, тьфу на меня, пальцем в небо, как обычно.
   Ага, так вот. Только представьте эту картину, - за одним столом сидят владыка виртуальных корзин, авторитетный бандит и домашний питомец, который, как оказалось, на самом деле мой - и не только мой - наставник, хозяин всех и вся, пастырь душ человеческих и тому подобное. А из-за каталогового дерева выглядывает разыскиваемый органами правосудия диссидент-десятник, неонацист и сотоненавистник, разгуливающий как ни в чем не бывало на свободе под личиной мрачного чтеца. Ну и, конечно же, ваш покорный слуга, сексот, контактер и писака, глупый истукан, выполняющий очередное, на этот раз подпространственное, задание сота.
   Кстати, не за горами третье задание, а помощь... Хм, ну, такая себе помощь. Неплохо, но могло быть и лучше, одной едой, естественно, доволен не будешь. Как насчет духовной пищи? Иль какое-нибудь эдакое удовольствие, скажем, побуцать мяч, послушать песнь гу сляра или подержать девушку за ручку, ну, вы меня понимаете. Надо бы намекнуть ушастому, мол, маловато развлечений, шеф, так не пойдет, либо придумываешь что-то еще, либо ищи другого дурака, - я с места не сдвинусь.
   Ну а вы что скажете? Неужели я не прав?
   - Вот еще история, - неожиданно произносит подкравшийся Овцебарский, эффектно раскрывая ту самую книгу Людкевича "Шагай". - Она про кабинку Сгорского.
  

Кабинка Ермия

   Еще минуту назад альдоморцы вели приятные и не очень беседы, обсуждая фатальное невезение родного клуба, получившего решающую банку на ровном месте от извечного соперника в минуты, добавленные к дополнительному времени, что, безусловно, обиднее всего; причем не в регулярном матче чемпионата, где альдоморцам уже давно ничего не светит, а в финале кубка; не особо, если начистоту, престижного турнира, только победа в котором давала возможность поучаствовать в долгожданном континентальном соревновании -- да-да, горькое поражение альдоморской команды было главной темой утренних бесед гастарбайтеров; вытеснившей на второй план неожиданный политический взлет "Флорентина", Фрола Житника, не скрывавшего альдоморские корни, не отворачивавшегося от своего народа, и теперь обещавшего неслыханные дотации предприятиям, новые рабочие места, щедрые пособия, повышения зарплат и пенсий: что актуальнее всего для парочки рабочих, обивающих в данный момент кабинку, для этих двоих друзей, которым, разумеется, далеко до пенсии, но у коих есть дедушки и бабушки пенсионного возраста, а родителям до заслуженного отдыха осталось всего ничего, да и сами ребята, естественно, мечтают о достойном уровне жизни, о сдобном ломте хлеба с толстым слоем масла и куском докторской колбасы в два пальца; а быть может, их мечты не ограничиваются едой, возможно, они мечтают о многокомнатных квартирах, дорогих автомобилях, послушных женах и веселых детишках, этого жаждут многие, особенно славы и почета, но исключительно по молодости; со временем начинаешь трезво смотреть на вещи, а посему гастарбайтеры в большинстве аполитичны, за свою долгую жизнь они навидались и наслушались всякого, уже по горло сыты пустыми обещаниями и ложными заверениями, жизнь-то с каждым годом всё дряннее -- а политики всё толще, речи всё пышнее, всё помпезнее и запутаннее, простому человеку никак не разобраться; вот именно поэтому альдоморцы говорят о футболе, пускай сегодня им больно, горестно и печально, настроение хуже не придумаешь, но победы придут, в личной жизни и, само собой, в спорте, команда перспективная, не в этом, так в следующем сезоне их клуб обязательно прорвется в континентальные кубки; а может, даже покусится на чемпионство, кто знает, футболисты молоды и талантливы, сохранить бы состав, заменить дубину-тренера - и соперники будут просто смяты, втоптаны в газон -- как раз об этом заявляет рыжий увалень, перебивая бритого наголо альдоморца, посмотревшего на пиратском ДВД новую работу несомненно культового режиссера Оливера Расмуссена: "Когда часы убивают", долгожданный мистический триллер с нестареющей Элизой Мерлинко в главной роли, -- и вот, лысый альдоморец начинает пересказывать сюжет, но не тут-то было, рыжий ему не позволит, какие могут быть разговоры о кино, когда любимый клуб трагически проигрывает финальный матч; короче говоря, в большей степени футбол, в меньшей - кино и политика, такие темы перетирают рабочие, собравшиеся около гигантского шпиля, который уже практически достроен -- осталось лишь приделать псевдосолнце и установить оборудование, однако последним наверняка будут заниматься уже другие: вполне возможно, что собственная команда легендарного Сгорского, который и нанял альдоморцев, - он лично говорил с бригадиром Карлычем по видеофону, тем самым несказанно осчастливив пожилого руководителя, в считанные часы собравшего ребят и воспользовавшегося присланным по почте темпо-цветком, чтобы перенестись сюда, в надпространство, на необитаемый луг с недорисованным еще горизонтом, чтобы строить здесь телепорт, ведь, как мы знаем, никто лучше альдоморцев не разбирается в пространственных маршрутах, да и строители они, в общем, неплохие, и, наверное, этим объясняется, почему на подобные работы нанимаются альдоморцы, а не, скажем, гонофедцы, коим нет равных по части зодчества, кои способны работать на экстремальных глубинах, но, так как здесь равнина, а не океанская впадина, то гонофедцы тут ни к чему; наверняка поэтому Сгорский пригласил альдоморцев: ему нужен телепорт, а не подводная станция, впрочем, зачем ему здесь кабинка -- никто знать не знает, даже рабочие не рискуют строить догадки, и какое им, собственно, дело: меньше знаешь - крепче спишь, как говорится; платят достойно, поэтому делай, что лучше всего умеешь, и не болтай лишнего, -- нет-нет, спортивно-политические разговоры не в счет, и работе они не помеха, и к секретам не относятся; а вот если кто-то из альмодорцев после тяжелого дня, налакавшись портера, по глупости начнет трепаться в баре, мол, строим мы, братцы, телепортационную кабинку, видать, отсюда Ермий будет атаковать дона Анатоля, то такого болтуна стоит наказывать со всей жестокостью, он же, идиот поганый, режет сук, на котором сидит: ну кто, скажите на милость, наймет альмодорцев после такого случая, -- вот-вот, никто, а посему, как правило, ведут себя представители этой народности корректно, в колодец не плюют, зря не треплются и ничуть не страшно им, что, как всегда, нежданно-негаданно материализовавшаяся из воздуха подруга Ермия Агата Ромулова слышала последние слова рыжего детины, дескать, заткнись-ка ты лысый, терпеть не могу эту Мерлинко, старуха она искусственная, настоящего ничего на всем теле не осталось, правда, не факт, что и было, человек ли она, неизвестно, никаких доказательств ведь нет, вон и Карлыч говорит, что это компьютерная графика, короче, такая трехмерная программа, однако лысый с ним не согласен, испуганно пятясь от гневно размахивающего кулаками рыжего, он робко напоминает, что герой кубкового финала, плеймейкер соперников - это бойфренд Элизы, а он, каждому известно, всамделишный человек, талантливый спортсмен, даром, что ли, положил красивейший голешник во вчерашнем матче, и вообще заслуженно носит титул лучшего игрока страны, и так далее, и тому подобное, ля-ля-ля, рыжего уже не остановишь, просто понос слов, и неудивительно, что спустя мгновение футбольные фанаты, ведомые рыжим, набрасываются на киномана, явно собираясь выпустить пар, выместить на нем накопившуюся злобу: кто-то заламывает руки, кто-то бьет с лету, а потом всё неожиданно прекращается, рыжий прячет могучие лапы за спину, его приспешники моляще складывают ладони, мол, простите-извините, донья Агата, мы больше не будем, однако Ромуловой по барабану, -- придерживая развевающуюся на ветру голубую накидку, она интересуется у бригадира Карлыча состоянием дел, и тот, стоя перед ней навытяжку, сообщает, что шпиль готов, кабинка обита, маршруты определены, осталась только механика, но здесь, к сожалению, альдоморцы ничем помочь не могут, они технически безграмотны, коли нужен специалист, то можно его позвать; а впрочем, зачем он, если его сиятельство Ермий Сгорский всамделишный ас: в его распоряжении тысячи гениальных инженеров, каждый из которых способен потягаться с самим Богороботом, так что наверняка услуги альмодорцев больше не понадобятся, а потому хорошо бы рассчитаться, потому что работа, в принципе, выполнена, бригаде здесь делать нечего; на что Агата отвечает согласием, вытаскивает откуда-то из-под тряпичного кокона, служащего ей одеждой, пачку ярлышков и равнодушно передает деньги Карлычу, а когда последний принимается бить челом, подавая пример остальным рабочим, просит бригадира показать ей журнал разведанных маршрутов, и тут начинаются проблемы, так как оказывается, что исчез штурман, который берег эту бесценную тетрадку, которую дни напролет носил под мышкой, не расставаясь с ней даже во время сна и, только подумать, водных процедур; так вот, этого молчаливого человека, минуту назад разгуливавшего около кабинки, теперь нигде не видно, он как сквозь землю провалился, ей-богу, мистика какая-то; штурман, конечно, может быть в бараках, но туда путь неблизкий, да и, черт возьми, он только что был здесь, -- парни, работающие в кабинке, тому свидетели: да-да, переминаясь с ноги на ногу и фальшиво насвистывая популярную мелодию, этот мужчина шатался возле увлеченных политическими разговорами друзей; вот и следы на земле, несомненно оставленные им, ведь только у штурмана такие модные шипованные кроссовки, но куда он всё-таки подевался; бригадир и его ребята озадачены, каждый лепечет несуразные оправдания, каждый вступается за коллегу и товарища, хотя, может быть, и не стоит этого делать; возможно, исчезнувший таинственным образом штурман действительно предатель, -- и в эту минуту бригадир призадумывается, вспоминая подозрительные ночные отлучки штурмана и непонятные пометки в журнале, вспоминая его отца-шайбанца, о котором говорят разное, с которым односельчане-альдоморцы предпочитают не связываться -- ну, разве что им нужно снять сглаз или срочно достать приворотное зелье, а так, они очерняют его почем зря; сынок у него, по счастью, другой: взгляд человеческий, да и выпить малый не дурак, а таких деревенские уважают, с такими водятся и знаются, работать в одной связке не боятся, многие, в том числе и Карлыч, регулярно подкидывают работенку Дагу Пайсову (так зовут исчезнувшего штурмана), - работник он преотличный, репутация практически безупречная, а пространственные маршруты определяет лучше любого другого альдоморца, -- именно поэтому его зачислили на штурманскую должность; но куда же, разрази его гром, он запропастился, вот что интересно: не украли же его коварные инопланетяне, не телепортировался же он в другое место, - кабинка ведь покамест не работает, к тому же находящихся внутри нее друзей со счетов вряд ли сбросишь, тогда бы и они исчезли, ан нет: ребята по-прежнему здесь, дают показания возникшим буквально из воздуха пинкертонам, нескольким сыщикам, в мгновение ока распавшимся на энное количество детективов размером поменьше, превратившимся в смехотворно крохотных человечков, тем самым образовав целую армию лилипутов, всё для того, чтобы параллельно обрабатывать множество версий, -- вот вам пример распределенных вычислений; в общем, где бы не был штурман Пайсов, его отыщут, из-под земли достанут, -- некоторые крохотки, к слову, тотчас принимаются рыть ямы, позже к ним присоединяются сотоварищи, другие отправляются в бараки, третьи, исследуя каждый квадратный сантиметр территории, стаскивают улики в кучу, здесь окурки, обертки, стружка, обрезки, обломки и прочий строительный мусор; да уж, пинкертоны не оставят без внимания ни одной детали, теперь уже можно точно сказать, что в стружке штурмана нет, да и в землю он вряд ли зарылся, в этом уверена и Агата, которая уныло рассматривает недоделанное небо с неисправными черными лоскутами: в ее воображении обзаведшийся крыльями и покрывшийся перьями штурман взмывает ввысь и реет в небесах, что твой орел, однако если Пайсов и вправду превратился в птицу, то далеко он точно не улетит, -- пространство, как ни крути, пока еще ограничено: черные стены и стилизованная под небо гигантская крышка, посему, вдоволь налюбовавшись скромными пейзажами, Агата переводит взгляд на вновь воссоединившегося детектива, что склонился сейчас над порожней мусорной корзиной, и в это мгновение ее выразительное личико перекашивается, она, как ей кажется, всё понимает: снова проделки этого проклятого киберклошара, -- и, прокричав нецензурное выражение из программистского жаргона, взмахнув голубой накидкой, как крыльями, она растворяется в воздухе, а через секунду исчезает троица сыщиков, и вот, рабочие снова одни на лугу; недоуменно переглядываясь, они спешно собирают инструменты и топают следом за бригадиром, в его мозолистых руках дразнится толстенная пачка ярлышков, которые непременно нужно разделить, -- а то, чего доброго, работодатели передумают, потребуют денежки обратно; нет, это недопустимо, надобно поскорее заняться этим вопросом, что касается штурмана, то он сам виноват, останется теперь без гроша, и поделом негоднику, нечего было подставлять остальных трудяг, которые в данный момент благоразумно ретируются, забывая про своих товарищей, всё еще возящихся в кабинке, -- а может, специально их оставляя, ведь мало кто стерпит таких зануд, как эти ребята; как бы то ни было, возле башенки остается лишь эта парочка, -- поначалу кажется, что друзья расстроены, но спустя мгновение их лица растягиваются в довольных ухмылках: всё прошло как по маслу, задуманное предательство и лжесвидетельство; опустившись на колени, они стучат по полу кабинки, тук, тук, тук-тук-тук, потом выходят наружу, явно чего-то ожидая, и вот, раздается шум, скрип, затем настоящий грохот, и башня начинает подниматься, - взору молодых рабочих предстают замысловатые механизмы, около которых стоят всеми разыскиваемый штурман Пайсов и многорукий гусеничный робот, торжественно блестящий позолотой -- это, по-видимому, и есть упомянутый бригадиром Богоробот, робот-конструктор, непревзойденный кибертехник и прочая, прочая, в общем, хорошенькая получилась телепортационная кабинка, и не нужны никакие инженеры, всё уже окончательно и бесповоротно завершено, -- Сгорский, небось, лопнет от злости; денежки его, а маршруты наши: Бета-сектор, Мусороща, Универсальная гавань, Собор Пресвятого Богоробота, -- короче говоря, работаем без выходных и перерывов, добро пожаловать.
  

В подпространстве

   - Сильная история, - после непродолжительной паузы объявляет дон Анатоль. - Несмотря на то, что Людкевич, как всегда, кое-где приврал для красного словца. Ну, самую малость, правда ведь, Яша? - говорит синьор, вытряхивая носовой платок, которым он чистил внутренности киберкока.
   Возмущенно уставившись на гангстера, я подбираю слова для объяснения, но, как назло, все более-менее убедительные доводы тут же вылетают из головы. "Это не я", - вот и всё, что приходит на ум. Остро нуждаясь в поддержке, я перевожу взгляд на Овцебарского, но старику в данный момент явно не до меня, - после прочитанной на одном дыхании истории он борется с одышкой, согнувшись в три погибели и судорожно заглатывая порции воздуха. Второй потенциальный свидетель, сот Вахтисий, который только что был рядом, исчезает столь же неожиданно, как и появился. В общем, оправдываться придется самому.
   - Я не тот Людкевич, - честно признаюсь я. - И это ни в коем разе не мой рассказ. Я, чтоб вы знали, занимаюсь исключительно переводами. Хотя...
   - Да? - говорит дон Анатоль, теряя всяческий интерес.
   - Хотя герои, как ни странно, одни и те же. Взять, например, Бумчу, - продолжаю, натыкаясь взглядом на неприметного нищего, занятого разглядыванием странного черного яйца, внутри которого что-то жужжит, точно в пчелином улье.
   - Сонные мушки, - говорит Ишван Бумча в ответ на мой вопросительный взгляд. - Действует даже на каталоговых варванов. Сами увидите. Скоро. А вот и они.
   Действительно, до моего слуха доносится улюлюканье, и я начинаю крутить головой в поисках источника шума. Испуганный Овцебарский, по-прежнему прижимающий к мохнатой груди роман Людкевича, быстро семенит к нам, дон Анатоль мигом выхватывает из кобуры увесистую хреновину странной формы и, зажмурив левый глаз, наводит оружие на невидимого покамест противника. Между тем враг всё ближе, помимо охотничьих возгласов мы слышим яростное шипение и тяжелый топот. А вот и первый ужасный варван с закованным в железные латы наездником, - сминая молодые каталоговые деревца, охотник залетает в Мусорощу и нацеливает на нас свою громадную пушку, от одного вида которой могут схватить кондрашки. Встав на дыбы, чудовищный варван - по-видимому, смесь ящерицы-варана и лошади-рысака, - пугающе шипит на нас, а всадник тут же нажимает на курок, и мусорная куча за нашей спиной бесследно исчезает. Охотник промахивается, так как желе, секундой ранее прыснувшее из пистоля Колесниченко, залепляет ему обзор. Дальше всадник стреляет уже наугад, - исчезает еще одна куча, пара деревьев напротив и один из выскочивших с тыла варванов. Посмотрев назад, я испуганно вскрикиваю - сразу трое наездников надумали удалить нас из Мусорощи. Или скормить варванам, что едва ли приятнее. Синьор Колесниченко стреляет метко, облепленные густым желе охотники с грохотом падают наземь, но из каталоговых джунглей выезжают всё новые и новые рыцари. Вот мы уже практически окружены, а гаджет дона Анатоля явственно нуждается в перезарядке. Не долго думая, Овцебарский решает дать стрекача, и тут же предсказуемо растворяется в воздухе - кто-то из противников безжалостно удаляет его с поля битвы.
   - Именем закона! - кричит всадник на большом желтом варване. - Сдавайтесь подобру-поздорову. Я, Ермий Сгорский, председатель "комитета 27", заявляю, что в случае проявления неповиновения буду вынужден...
   - Ах ты, змееныш! - рычит дон Анатоль, стреляя в Ермия липким желе.
   Тщетно. Один из телохранителей, молниеносно реагируя на выстрел, заслоняет собой командира, другой удаляет гангстера из Мусорощи.
   - Я сдаюсь, сдаюсь, - говорю, покорно поднимая руки. - Яков Людкевич из надпространства. Здесь по досадному недоразумению. Не стреляйте, прошу вас.
   Ну, а как бы вы поступили?
   Говоря откровенно, во имя чего мне погибать? У них здесь, понимаете ли, свои разборки. Киберклошар враждует с Ермием, Ермий воюет с доном, мой однофамилец что-то там не поделил с Флорентином Житником, членом "комитета 27", который возглавляет опять-таки Сгорский. Овцебарский вообще против любой власти, что понятно. Но я-то тут не при чем, ничего плохого не сделал и, надеюсь, в скором времени никому на мозоль не наступлю.
   - Людкевич?! - хором восклицают охотники.
   - Верно, Людкевич. Тоже Яков Евдокимович, тоже писатель, но не тот, кто вам нужен, - оправдываюсь я, миролюбиво растягивая улыбку. - Не автор "Шагая", нет. И не заключенный. Вы удивлены? А представьте, каково было мне, когда я по ошибке угодил в ваше пространство. Всё из-за Овцебарского, он втянул меня в эту историю. А межпространственный коп, разумеется, принял меня за беглого преступника, я ведь был рядом с другим беглецом. Черт бы побрал этого старого придурка! Еще и темпо-ягоду прямо из кармана спёр. Ладно бы еще сам смотался, так и меня с собой прихватил. А оно мне нужно? Я его не просил!
   - Где вы взяли темпо-ягоду? - спрашивает Ермий Сгорский, подъезжая поближе ко мне. Разинув смердящую пасть, варван начинает гневно на меня шипеть.
   - О! Это долгая история. В спокойной обстановке я вам всё расскажу без утайки, - говорю, отстраняясь от ужасного монстра.
   Думаю, что охотники, так же как и я в свое время, просто-напросто не заметили мужичка по имени Иштван Бумча. А тот, как и раньше, сидит себе на мусорном пригорке и любуется дивным яйцом с жужжащими внутри мушками. Мощным снотворным средством, которым он отчего-то так и не воспользовался...
   - Всем спать! - восклицает Иштван Бумча, разбивая яйцо о свой лобешник. Сотни мелких мушек, вылетев на свободу, принимаются одержимо кусать всех и вся. Так как я стою ближе всех, сонные мухи первым делом набрасываются на меня, и уже после одного-двух укусов я погружаюсь в глубокий сон. Сквозь слипающиеся веки я успеваю увидеть беспомощно шлепающихся на землю охотников и подгибающиеся ноги толстокожих варванов. А где-то вверху, на мусорной куче, победно хохочет Иштван Бумча.
  

Зеленый дом

   Безусловно, хорошего в этом мало. Крайне неразумно засыпать в таком жутком месте, к тому же рядом с ужасно опасными соседями, которые, одному богу известно, с каким настроением и аппетитом проснутся, но уже ничего не поделаешь. Как ни крути, вряд ли получится выгадать хотя бы мало-мальски благоприятный исход: удаление из Мусорощи или тюремное заключение - это пожалуйста, но более счастливое развитие событий, к сожалению, даже не представляется. А потому нечего пенять на судьбу, и если уж дремать, то охотникам и жертвам одновременно, а усыпивший всех Бумча, который, надеюсь, мне всё-таки друг, пускай несет ночную вахту.
   Кто знает, может, даже перетащит меня в укромное местечко, подальше от храпящих варванов.
   Представьте, каково было мое удивление, когда разбуженный среди ночи безжалостной тряской, я увидел вместо неприметного сухонького мужичка двоих могучих увальней, дымящих вонючими самокрутками. Накрепко связав меня веревками, эта парочка троллей, не щадя своих животов, упорно продиралась сквозь вековую чащу каталоговых джунглей. Замаскированный вход в пещеру, - вот последнее, что я видел, прежде чем отключиться.
   Или всё это был сон? Очень уж непохоже на правду.
   Вот еще один запомнившийся момент. Я сижу в шестиугольном тесном ящике, сквозь щели наблюдая за вышагивающим по комнате Ермием Сгорским, выряженным в броский маскарадный костюм. Какое-то время он вдохновенно бубнит о краеугольных камнях и богороботах, а потом внезапно подбегает к ящику и торжественно срывает тяжелую крышку.
   Его лицо неотличимо от лица моего сота, - близорукий недобрый взгляд, огромный беззубый рот и родимое пятно на виске.
   - Ты, Людкевич, знаешь, что делать, - говорит он.
   И, словно натасканный пес, я выпрыгиваю из коробка, на четвереньках подбегаю к двери и, дождавшись пока Ермий разберется с засовами, устремляюсь в ночь, держа курс на источник ржавого запаха.
   Ну, это уж точно сон. И хорошо, - по счастью, я еще человек, а не четвероногий слуга Ермия.
   Но сколько можно спать, скажете вы!
   С натугой открыв глаза, я удивленно созерцаю салатный потолок, темно-зеленые стены, море листвы вокруг себя: ряды расцветших комнатных растений в громадных горшках на полу и разросшихся цветов на окнах. Приподнимаюсь на локте и верчу головой, не веря своим глазам. Наконец, я встаю с кровати и, лавируя между заполонивших комнату пальм и фикусов, подхожу к окну.
   Несколькими этажами ниже пролетают аэротакси и электробусы, из размещенной на воздушном шаре мексиканской закусочной доносится энергичная гитарная музыка, а прямо напротив моего окна высится угрюмая тюремная крепость, - наша печально знаменитая "Альбатросская вышина". Всё это указывает на то, что я нахожусь в не менее известном Зеленом доме, о чем, честно говоря, можно было догадаться, не поднимаясь с кровати. Ей-богу, аж в глазах позеленело.
   Но, черт возьми, почему я здесь? Каким образом я так лихо возвратился домой, в надпространство? Конечно, это здорово, словами не передать, как я рад-радешенек, ведь о таком пробуждении не смел даже мечтать вчерашним вечером, находясь на той абсурдной мусорке. Но, елки-палки, интересно же! Во что бы то ни стало надо удовлетворить свое любопытство.
   Снова смотрю в окно, на этот раз вниз, в кишащую прыгающим и летающим транспортом бездну, жадно вдыхаю городской воздух и аккуратно, дабы не искалечить преграждающие путь растения, пробираюсь назад, вглубь комнаты. Только сейчас я замечаю шестигранную деталь, лежащую на тумбочке у изголовья кровати. Вот откуда этот неприятный ржавый запах, проникнувший в самые глубокие глубины моего сна.
   Я хватаю эту штукенцию и принимаюсь крутить ее так и эдак, стараюсь прочитать разъеденные ржавчиной символы, - там виднеется черточка, чуть выше полумесяц, по центру вроде бы "собачка". Короче, ничего не разберешь, но штука, небось, ценная, раз положена чуть ли не на самом видном месте, да еще на такую красивую салфетку.
   - Доброе утро, понимаешь, - слышу голос моего сота. - Я, Людкевич, это самое, надежду питаю, что твои хотения исполнены, что полученной помощью ты, как бы это сказать, обдан, обработан, обрадован. Вследствие чего, это самое, готов выполнить задание номер три, понимаешь. Слушай со всем вниманием, дорогой.
   Сказать, что очередное появление сота меня ошарашило - ничего не сказать. Железная деталь выпадает из моих раскоряченных рук, а я сам, будто приласканный полицейской дубинкой, падаю прямо на горшок с драценой.
   - Ты, Людкевич, это самое, в спокойствие себя приведи. Так дело не сделаешь, понимаешь, -говорит сот, высунувшись из куста герани, который в ответ на его движение начинает приторно пахнуть.
   И вот, значится, взяв себя и валявшуюся на полу деталь в руки, я подхожу к стоящему неподалеку растению, но сота уже и след простыл. Нет, ну как это называется! Как долго, скажите пожалуйста, будет продолжаться наша игра в одни ворота?
   - Эй, Вахтисий, господин хороший, покажись, а? - говорю сквозь зубы. - Так, это самое, дела не делаются. Если будешь продолжать в подобном духе, никаких заданий я выполнять не буду, понимаешь.
   В это мгновение позади меня открывается дверь, но сквозь заросли крайне непросто разобрать, кто вошел в комнату. Ну, я, разумеется, быстро привожу себя в порядок: одной рукой кое-как приглаживаю торчащие волосы, другой спешно натягиваю штаны. Также не забываю заныкать шестигранную деталь в бездонный боковой карман висящего на стуле пальто, так сказать, долой от чужих глаз.
   - Привет, - неуверенно говорю выскочившему из-за фикуса человеку.
   - С добрым утром, Яков Евдокимович! - отвечает узкоплечий, длинношеий парень в громадных очках на пол-лица. - Как спалось, как отдыхалось?
   Кого я не ожидал здесь увидеть, так это Ермия Сгорского. Да-да, это был он, враг Бумчи, Овцебарского и дона Анатоля, председатель таинственного комитета под номером двадцать семь. Так что же, ёлы-палы, вчера произошло, неужели он уберегся от укусов сонных мушек?
   - Э-э, очень даже недурно. Но...
   - Почему ты здесь? Что сталось с твоими друзьями? Отчего я не уснул, как остальные? - подсказывает Ермий, нажимая рельефные кнопки очков.
   - Вот-вот, горю нетерпением узнать, - заявляю, по-хозяйски кивая на стул, мол, чувствуйте себя как дома.
   - Ну-у, - с улыбкой говорит Сгорский, бесшабашно прыгая на стул и закидывая ногу за ногу чуть ли не в полете. - Ну-у, начнем, пожалуй, с мушек. Тут всё элементарно, до примитивности просто, дорогой мой Людкевич. Мушек этих я смастерил собственными руками, - хвастается он, демонстрируя громадные рабочие пятерни с мозолями и царапинами. - Угу, эти мушки моих рук дело. Верь не верь, а так оно и есть. Как раз потому, именно поэтому, они меня не тронули, ни одна тварь даже не подумала меня куснуть, ведь творения редко набрасываются на создателя. Бывают, само собой, смешные случаи, но их по пальцам одной руки можно пересчитать. Эти исключения из правил говорят лишь о том, что творец где-то конкретно лажанулся. Курам на смех у него получилось, короче говоря. Так вот, Людкевич, слушай меня сюда. Ты наверняка желаешь спросить, почему яйцо оказалось у злобного киберклошара? Тут всё просто. Как дважды два. Этот бомжара, как ты знаешь, страшный любитель копаться в чужих корзинах, вот я ему яичко туда и подбросил. У нас что-то вроде игры: я свои корзины якобы по большой дурости добром заваливаю, а Бумча, рискуя своей не особо ценной шкурой, тщится побольше оттуда утащить. Ты, уважаемый Яков Евдокимович, наверно, всё равно продолжаешь себе думать, что Иштван достойный противник, а я хвастун каких свет не видал. Дело твое. Можешь, конечно, не верить, но задавить его раз и навсегда - мне как два пальца об асфальт, это мы с Агатой могли сделать не единожды, вот только смысла в уничтожении я не вижу никакого. Всё-таки, он может оказаться полезным, скажем, поможет в очередной раз выследить Богобота или повлиять на некоторых крайне несговорчивых лиц. Главное, не забывать его своевременно подкармливать. И, черт возьми, киберклошар превосходно понимает, какую роль на самом деле играет. Возьмем, к примеру, вчерашний случай. Не Бумча ли, часом, навел на вас охотников? Нет, он, разумеется, вряд ли действовал по чьей-либо указке, тем не менее, ему было прекрасно известно, что по каталоговым джунглям в начале каждой недели рыщут антивирусные опергруппы, именно в этот период идет охота на активировавшихся червей и гидр. И что же получается, друг мой любезный? Беспечный Иштван Бумча - который, всем известно, сам настоящий вирус - за ним мы неустанно следим с маниакальной тщательностью - ничуть не скрываясь, не заметая следы, встречается с беглым диссидентом и с гангстером, который объявил мне войну. Здесь же и скандальный писака Яков Людкевич, бесследно исчезнувший черт знает когда. Разумеется, я не мог упустить такого шанса. Шлем на голову, пуленепробиваемые латы, пушка-стиралка, рвущийся в бой варван. Несколько минут - и я в джунглях, вместе с другими охотниками, мчусь в Мусорощу на всех парах.
   - А ведь и впрямь, Бумча знал о приближении варванов, - покопавшись в воспоминаниях, говорю я. - Он и яйцо заранее вытащил.
   - А я к чему веду, милейший! - осклабившись, произносит Ермий. Его рыжие тараканьи усики возбужденно топорщатся. - Почему, как думаешь, мы не трогали киберклошара? Чего он не воспользовался яйцом сразу? То-то и оно.
   - Верно! Я тоже удивился. А что было дальше?
   - Ну, Иштван выпустил мух, что от него и требовалось. Знаешь, я не люблю всяких жандармских заморочек, гадских формальностей, а если дать зеленый свет этим ребятам из управления по борьбе с вирусными заражениями и червяным шпионажем, то дело застопорится навеки. Короче, Бумча в который раз несказанно всё упростил. Потом же, увидевши, что меня усыпить не удалось, принялся ругаться на чем свет стоит да театрально размахивать кулаками, изображать гнев и неистовство, а когда я на него пушку наставил, мигом в какую-то норку - юрк, только его и видели.
   - А как насчет удаленных из Мусорощи Овцебарского и дона Анатоля?
   - Ну-у, как известно, удаленные из подпространства преступники возникают прямо в "Альбатросской вышине". Вон там, дорогой Людкевич, - говорит Сгорский, указывая на громадину за окном. - Вот если бы негодяев здесь обнулили, как этого сотоненавистника Овцебарского, то они бы вряд ли где-нибудь материализовались.
   - Овцебарского обнулили?..
   - А то как же. Сто лет назад, - равнодушно отвечает Ермий, заслоняя рукой широкий зевок. - Насколько я знаю, его убрали сами остеки, видимо, бунтарь не пожелал считаться даже с горными законами. Что неудивительно. Ох уж эти Овцебарские.
   - Да уж, - поддакиваю.
   - Кстати, как быть с Людкевичами? - интересуется Сгорский, вперившись в меня суровым взглядом. - Я тут рискую своей репутацией, понимаешь. Вытаскиваю вас из подпространства. Что, к слову, весьма проблематично. К своему стыду, даже связываюсь с этими тупыми мусорщиками...
   - Так это не сон! - вскрикиваю я, перебивая очкарика.
   - В смысле?
   - Ну, двое громил в джунглях, веревки на теле, пещера...
   - Само собой, - улыбается Ермий, изучая дырку на моих штанах. Сквозь прорванное отверстие виднеется израненная кожа, покрытая кровавой коркой. - Грубияны, конечно, таких поискать. Зато в их пещере имеется межпространственный телепорт. Благодаря чему ты оказался в надпространстве.
   - Ты, Людкевич, это самое, проведи учёт. И это мне засчитай, понимаешь, - пищит забравшийся на тумбочку сот. - Помощь не сильно великая, не больно большая, но и, это самое, не скажи, что мизерная, ничтожная, нулевая. Я, как это говорится, верно провожу мышление?
   - Разумеется, ваше сотничество, помощь в высшей степени первосортная, - говорит Сгорский, раболепно опустившись на колено и склонив чубатую голову.
   На этот раз я ничуть не удивляюсь. Полно мне. Пора уже привыкнуть, что сильные мира сего безо всякого стеснения лебезят перед этой мелюзгой. Как вспомнишь Овцебарского на поле, - тьфу, аж стыдно за человечество. Уважаемый престарелый человек, а ведет себя как раб позорный. Вот еще один, ого-го личность, и не какую-нибудь должность занимает, а всё туда же.
   - Ты, Сгорский, как бы это сказать, иди уже к сути, - строго говорит сот. - Болтовню, это самое, завершай, что ли. Время нас не ожидает, понимаешь...
   - Ха, - говорю. - Ха-ха-ха! Тысячу раз "ха"! А кто, ваша мелкость, ваша мерзопакостность, устроил мне эту адскую передрягу? Какая, к черту, помощь, - говорю. - Разрази тебя гром за такую помощь. И! И самое главное...
   - Ну-ка прекрати, Людкевич! - кричит Ермий, схватившись за голову и отпрянув от меня, как от прокаженного. - Сейчас же заткнись! О боги, завалите ему хлебало.
   - И самое интересное, - продолжаю. - Какого черта ты, ничтожный паршивец, бегаешь из одного лагеря в другой? Сгорский! - кричу, ныряя в заросли следом за причитающим председателем. - Сгорский! Знаете ли вы, что его сотничество якшается с доном Анатолем, Овцебарским и Иштваном Бумчей?
   - Знаю! - бросает мне через плечо Ермий, дергая дверную ручку.
   Я останавливаюсь как вкопанный, и нервно перевожу дыхание.
   Ермий продолжает дергать ручку, но дверь не поддается.
   Прямо у моих ног стоит сот Вахтисий, укоризненно таращась мне в глаза.
   Ой, хватит меня стыдить и рот затыкать! Я, между прочим, не просто так болтаю. Может ведь когда-нибудь переполниться пресловутая чаша терпения? У меня уже, ей-ей, через верх течет. Всё! Не собираюсь впредь участвовать в бесконечных интригах. Невмоготу больше играть в чьи-то игры. Что называется, довели меня до ручки эти соты.
   Правда, возле ручки сейчас Ермий, - дергает ее, дергает, поворачивает туда-сюда, но безуспешно: массивная зеленая дверь не открывается, будто кто-то запер ее снаружи. Еще одна загадка. Как же такое могло случиться? Кто посмел запереть в комнате самого председателя?
   - Что ж, - говорю. - Тогда я просто отказываюсь вас понимать. Как можно верить сотам, когда они поддерживают отношения с вашими вражинами? Не исключено, что они против вас же плетут интриги. Работают на два фронта, как ушлые агенты из шпионских фильмов. Вы, верно, не знаете, что вчера этот самый малый велел мне встретиться с Овцебарским. Его, значится, безрезультатно разыскивают, а соту об этом хорошо известно и он, паразит эдакий, даже словом не обмолвился, что диссидент-десятник скрывается в кабинке трубопровода.
   - Он мне говорил, - отвечает Сгорский, прекратив штурмовать дверь. - По-твоему, откуда взялся на станции межпространственный грязевой полицейский?
   - Ну, это, - говорю, оборачиваясь на какой-то шелест. - Робот-секретарь Ира настучала. Насколько я понимаю. А потом еще драться полезла. Сучка! Вот, полюбуйтесь - ничего себе синяк, да?
   - А кто послал робота? - Ермий саркастически ухмыляется.
   - Если даже так, то лично меня это устроить никак не может. В таком случае сот меня подло подставил. Я тут его задание выполняю, а он мне незнамо за что пакостит. В благодарность, наверное. Впрочем, если посмотреть с другой стороны, то и вам этот негодник неслабо дурит голову. Правду-то он, допустим, говорит, но всю ли?
   Позади, в растениях, явственно кто-то прячется. На это обращает внимание и Сгорский, который, пропустив мимо ушей мои слова, сперва испуганно высматривает что-то в дебрях, а потом переводит вопросительный взгляд на Вахтисия. Впервые за долгое время сот растерян, его взор потуплен, лапки безнадежно опущены. Похоже, в кои-то веки я добился своего.
   - Вам, Вахтисиям, незачет и позор на всю голову, понимаешь, - слышу я громкий голос, и через секунду перед нами возникает пыжащийся от собственной важности сотский старейшина Варадат. Спустя мгновение вокруг старца собирается группа сотов, - кто-то спрыгивает с высокой пальмы, кое-кто выбирается из зеленых кустов, некоторые выкапываются прямо из горшочной земли. Среди представших моему взору сотов я замечаю и розовошерстного знакомца, - завидев меня, он кисло перекашивает свиной пятачок.
   - Мы, члены "комитета 27", - квакает обильно покрытый бородавками сот. - Единогласно отказываем почтенным Вахтисиям. Четырнадцатый порядковый номер остается за достопочтенными Вивианами на второй и, вместе с тем, полуторный срок.
   Розовошерстный сот принимается победно хрюкать и обниматься с товарищами.
   Сот Вахтисий, провизжав что-то неразборчивое, прячется за ботинком Ермия.
   Я по-прежнему стою столбом, таращась на это безумное сборище, на шумную ватагу сотов, гордо величающую себя "комитетом 27". Но стоп! Как это понимать? Какого дьявола здесь происходит! А что же Сгорский? Не он ли председатель этого самого комитета? Почему же он молчит, словно проглотил каку?
   - Сгорский, - говорю, толкая его в шею. - Будьте так добры, объясните, что здесь, черт побери, творится. Как я понимаю, председатель комитета - вы, а не это дряхлое существо.
   - Вахтисии! - орет в ответ старец. - Пожри вас Минозавр, Вахтисии. Заткните же своего бычару в конечном итоге. Вами я откровенно недоволен, понимаешь. Ведь это та самая козлина, что несла бред в подпространстве?
   - Он самый, о Варадаты, - тут же подтверждает новоизбранный Вивиан, нахрюкивая что-то на ухо старейшине.
   Не совладав с обидой - а меня, согласитесь, порядочно оскорбили - я подлетаю к сгрудившимся сотам, и уже заношу ногу, чтобы точным футбольным ударом отправить этих противных созданий в дальние дали, как форвард альдоморской команды при пробитии штрафного в недавнем регулярном матче, но вместо этого растягиваюсь на полу. Приподымаясь на руках, вижу разбегающихся по сторонам сотов, напуганных явно не мной, а вломившимися в комнату голосвастиками, - наголо стрижеными ребятами со свастикой на самых неожиданных местах. В дополнение к моим бедам еще неонацисты пожаловали. Только их здесь не хватало.
   И вот, эти суровые парни выстраиваются в две шеренги, и лишь потом в комнате появляется инвалидная коляска с безногим пернатым существом белобрысой наружности.
   - Штандартенфюрер Синица, - представляется инвалид, резко взмахивая хилыми крылышками.
   С огромным трудом поднимаюсь на ноги, но телекинетический взгляд Синицы повторно пригвождает меня к полу. Естественно, я делаю еще одну попытку, - Людкевичей, всем известно, непросто сломить, - и снова терплю неудачу. Среди собравшихся проскакивают оскорбительные смешки, но это пуще прежнего раззадоривает меня и, собравшись с духом, я всё-таки отрываюсь от паркета, со стоном вытягиваюсь по стойке смирно и мужественно встречаю взгляд противника.
   - Яков Людкевич, как я понимаю, - Синица говорит по слогам, шаря в моей голове. - Так-так-так, что тут у вас... Г-где-таль.. де-таль. Крайнеугодник. Где же он, любезный?
   И я открываю рот, намереваясь сказать, что чертова железка в кармане пальто. Плевать! Мне, честно говоря, без разницы, кому она достанется, - лишь бы побыстрее прекратить эти мучения.
   - П-п-па, п-па... - говорю как заика.
   - Я нашел, нашел! - кричит один из голосвастиков, выскакивая из комнатного леса, в дебрях которого он, видимо, и отыскал висевшее на стуле пальто с деталью в кармане - Это он, герр Синица? Ваш крайнеугодник?
   - Брависсимо, мой солдат, - чуть не шепотом произносит штандартенфюрер. Какое-то время он сидит, погруженный в свои мысли, то и дело бросая взгляд на стоящего рядом со мной Сгорского, а затем принимается взволнованно вертеть головой, подозрительно прислушиваясь и принюхиваясь.
   - Э-э, кхм, - покашливает голосвастик с деталью в цепких конечностях. - Прикажете уходить, герр Синица?
   - Молчать! - взвизгивает пернатый, силой мысли опрокидывая солдата на пол. - Что вы задумали? Да-да, Сгорский, отвечай, - продолжает он, неожиданно впиваясь взглядом в Ермия, который тотчас закрывается рукой и садится на пятую точку.
   И тут начинается. После тихого щелчка злобный штандартенфюрер буквально растворяется в воздухе. Следом за ним пропадают изумленные голосвастики. Щелк, щелк, щелк, - в комнате становится всё меньше народу. Заметив стреляющую из дверного проема Агату, Ермий вскидывает руки и радостно скачет, точно малый ребенок. Не обращая внимания на оставшихся голосвастиков, которые с непростительным опозданием хватаются за оружие, он несется прямиком к своей любимой, заслоняя ей обзор и вынуждая прекратить стрельбу. Воспользовавшись этим шансом, нацисты нацеливают на Сгорского игольчатые пистоли. Сейчас случится страшное, спину беспечного Ермия вот-вот усеют острые иглы. Однако голосвастики, в свою очередь, забыли обо мне. А уж я, как правило, использую свои шансы на все сто. Секунда, - и вылетевшие из пистолета иголки вонзаются в потолок. Это я подбиваю ноги одному стрелку и в прыжке нокаутирую другого. Остается третий, но теперь на высоте Агата. Она стреляет через плечо любимого, стиралка щелкает, - и наш мир покидает еще один голосвастик.
   Пока Ермий и Агата предаются ласкам, я пытаюсь отобрать шестигранную деталь у разлегшегося на полу бритоголового. На первых порах мне это не удается, - нацист извивается, что твоя змеюка, кусается и лягается, но после двух-трех мастерских ударов по бритой черепушке, я добиваюсь своего.
   Итак, деталь снова в моих руках. В то время как голубки влюбленно воркуют, я повторно изучаю железку, зачем-то понадобившуюся голосвастикам. Как бишь они ее называли? Крайнеугодник?
   - Сгорский! - зову. - Я по-прежнему жду ваших объяснений. Что это за хреновина, зачем она была нужна герру Синице? И, разумеется, о комитете своем расскажите. Вам, как председателю, небось, известно всего до чёртиков.
   - Никакой он не председатель, - говорит Агата, дергая бойфренда за кончик уса. - Как всегда, пресса, постаралась. Было когда-то дело...
   - Однажды журики добрались до одного нашего сбрендившего парниши, -- говорит Ермий. -- Тот неплохим был программером, подавал нехилые надежды, а вон как кончил... Соты из него веревки вили, он более тридцати миссий, говорят, выполнил. Совсем заигрался, дубина. Ну, а нам такие даром не нужны. Я его, конечно, быстренько отцепил. Короче, журналисты вышли на него, и давай расспрашивать. А он уже того, совсем был плох. Всё про "комитет 27" да про негодяя Сгорского трындел...
   - Так и получилось, что Ермий - председатель комитета. А мы не особо возражали.
   - Какая, блин, разница! Заколебешься постоянно опровергать. Раз им нравится - пускай пишут.
   Глядя на парочку краем глаза, я подталкиваю обезоруженных врагов к выходу.
   - А из вас, стало быть, веревки не вьют? - ехидничаю, выкидывая за двери голосвастиков.
   - О чем это он? - спрашивает Агата Ермия, перебирая пальчиками сбившиеся в сплошной кокон бесчисленные украшения и одежды.
   - Он знает про нас с Вахтисием, - поясняет Сгорский. - И еще этих видел, ха-ха, двадцать семь сотов, ну, ты поняла. Кстати, у Вахтисия ничего не вышло.
   А на этот раз Ермий говорит о сотах без должного пиетета. Черта с два тут хоть что-нибудь поймешь. То он прямо пресмыкается, то высказывается в таком тоне. Что, если соты об этом узнают? Интересно, как он заговорит в их присутствии.
   - А знаете, Агата Батьковна, что ваш парень перед сотом чуть не на четвереньках ползал, - говорю Ромуловой, копающейся в одежде. - Вы бы видели, как он мне рот затыкал, чтобы я, боже упаси, не сказал что-то обидное.
   - Да, - соглашается Ермий. - Потому что надо было. Теперь-то пофиг, всё пошло прахом. Все усилия насмарку.
   Подойдя к Сгорскому, Агата прижимается к его груди, а потом обхватывает руками его поистине жирафовую шею.
   - Снова загадки, - наигранно возмущаюсь. - А объясниться не желаете? Что именно должен был сделать Вахтисий? Почему он получил незачет?
   - Да убрать Людкевича, как ты не въедешь. Все мы, так или иначе, заняты его поисками, - говорит Сгорский, сильно хлопая ладонью по сжатому кулаку. - Вот и Овцебарский почти наверняка был сюда направлен за тем же. Он-то, когда темпо-ягоду у тебя стырил и перебросил тебя в подпространство, небось, думал, ты тот самый Людкевич-писака. Ну, забавный обломчик вышел, впрочем, и не такое бывает. Еще я слышал, что дон Анатоль, тоже ищет встречи с Яковом.
   - Ну уж, конечно! Синьор Колесниченко куда больше жаждет встретиться с вами, - тут же парирую я, вспоминая историю, прочитанную Овцебарским в кабинке трубопровода.
   - Не без этого, - соглашается Ермий, хитро прищуриваясь. - Но с кем сильнее, вот в чем вопрос. Ходят слухи, что Людкевич руками дона Анатоля рискнул жар загрести, а такое, как известно, гангстерами не прощается - они злопамятные. Короче, зуб у него на твоего тезку, так что...
   - Ничего подобного, если честно, я не заметил, - говорю. - Как раз наоборот! При встрече, в кабинке, да и во время ужина в Мусороще, синьор Колесниченко показал себя добрейшим и миролюбивейшим человеком. Причем о том, что я другой Людкевич, он понятия не имел. Мне показалось, что, увидев меня, он даже обрадовался. Какой-то враждебности, напряженности - и в помине не было.
   - Сдается мне, - говорит Сгорский. - Что ты порядочно недооцениваешь дона Анатоля. Он из тех, кто способен ловить кайф даже в геенне огненной при условии, что его враг жарится рядом. Кстати, чем там он тебя вчера кормил? Может быть, ты, господин хороший, был в нескольких глотках от смерти, а? Не наше ли появление спасло тебя от верняковой гибели?
   - Это уже слишком, Ермий! - говорю, надевая пальто. - Нет, нет и нет. При всем уважении, с вами не соглашусь. Однако давайте оставим на потом отношения дона Анатоля и Людкевича. В данный момент меня интересует совершенно другое. - Я снова протягиваю Сгорскому деталь.
   Открывший было рот Ермий запинается и поворачивается ко мне спиной.
   Полулежащая на кровати Агата хмурит смазливое личико, мол, как ты нас достал.
   Постояв несколько секунд в нерешительности, я напоминаю о себе искусственным покашливанием, но, так и не удостоившись внимания, бросаю присутствующим несколько стандартных прощальных слов и сквозь комнатные заросли пробираюсь к выходу. Иду я до смешного медленно, притормаживая около каждого растения, стебли которого задеваю. На самом деле, как вы поняли, я с нетерпением жду оклика, - очень уж неохота уходить, не получив, по сути, ни одного внятного ответа.
   - Стоять, - произносит Агата, и я замираю, подозревая, что на меня нацелена стиралка.
   - Где ты достал темпо-ягоду? - подает голос Ермий, переминаясь с ноги на ногу позади своей ненаглядной.
   - Ха, - усмехаюсь. - Так я и сказал.
   Палец Агаты на курке, всем видом она показывает, что благоразумнее всего быть сговорчивым и покорным, в противном случае от меня останется пустое место. Однако я понимаю, что девушка ни за что не выстрелит, - как пить дать, я им зачем-то нужен: даром, что ли, Ермий вытаскивал меня из подпространства, а она спасала от голосвастиков. К тому же деталь, эта крайне ценная железка также ведь растворится в воздухе.
   - Что это за деталь? - ослабившись, переспрашиваю их. - В чем состояло задание Вахтисия? Чем Людкевич всем насолил?
   И в эту секунду в комнате вдруг появляется - кто бы мог подумать! - диссидент-десятник Овцебарский. Прикрыв за собой дверь, он возвещает о своем прибытии бравым кряхтением, и, ловко продравшись сквозь чащи, низко кланяется всем присутствующим, целует ручку Агаты и, наконец, запрыгивает на кровать, которая до сих пор не застелена.
   - Я всё слышал, Яков Евдокимович, - заявляет Овцебарский, спешно листая книгу Людкевича. - Секундочку. Будут вам ответы, уважаемый мой, дорогой человек.
   - М-м-м, Павел Иванович... - мычу. - А мне говорили, что вы нынче в "Альбатросской Вышине". Каким же чудом вы снова с нами?
   - Да, знаете, - Овцебарский в конце концов находит нужную страницу и устанавливает палец в начале главы. - Это самое, как бы сказать. Мои покровители всё еще мне покровительствуют. В общем, убёг я, с божьей помощью и не только. Ну, вы понимаете, друг мой.
   - Снова соты? - Я сжимаю железку до боли в пальцах.
   - Угу, - Овцебарский улыбается. - Вахтисий, кормилец наш, поспособствовал. Даже когда в Мусороще меня подстрелили, то я нисколько не переживал. Знал я, просто-напросто был уверен, что соты меня вытащат из любой передряги.
   Тьфу! Какой несусветный глупец, не правда ли?
   - Итак, послушайте, наконец, историю. Об интересующих вас крайнеугодниках.
  

Крайнеугодник

   Если бы моего папашку, Евдокима Антоныча, спросили, зачем в стенку старого перекосившегося шкафа, пугавшего в прихожей немногочисленных гостей, вбита треугольная варварская железка, он бы растерянно хмыкнул, недоуменно пожал бы гористыми плечами и в конечном итоге ничего путного бы вам не ответил. А затем, много позже, накрутил бы на мускулистый указательный палец, накачанный джойстиками и прочими игровыми устройствами, мелированный казацкий чуб и, потянув волосы немного вверх, а потом по кругу, по траектории воображаемого нимба, причинил бы себе не больно болезненную боль, способную пробудить привычно дремлющий мозг. Сии действия, как правило, позволяли моему папаше мобилизовать умственные ресурсы. Подергав и потаскав себя за волосы, пустив скупую слезу, мой почтенный родитель без труда решал интегрально-дифференциальные уравнения и умудрялся оперировать рифмами, к чему в нормальном состоянии был абсолютно неспособен. Однако, даже перезагрузив свой мозг, отец, к сожалению, не объяснил бы, откуда взялась эта ржавая деталь, как долго она там торчит и для чего предназначена.
   Да, разумеется, мой папаня позвал бы маманю, Марью Виленовну, которая ворвалась бы в гостиную вместе с аппетитно-удушливыми кухонными запахами и, уперев размалеванные драконами и непонятными иероглифами руки в округлые мягкие боки, быстро сменила бы тему, переведя стрелки на ту лавину проблем, что намедни обвалилась на наши грешные головы. Какая железка, сказала бы она мужу, нервно топая напедикюренной японской ножкой, как ты можешь говорить о такой фигне, когда наши акции ниже плинтуса и вся семейка вскорости провалится в тартарары! Как ты только смеешь занимать мое время такой ерундой, когда наш мелкий еще в заложниках в том проклятом мегамаркете, а долбанная полиция по-прежнему и пальцем не шевельнула! Когда нашему дедуле, этому банковскому горе-грабителю, похоже, впаяют сумасшедший срок. Какая, разрази тебя гром, деталь, когда у меня, кажется, нахрен сгорели пироги. Вот что сказала бы мамочка и, грохнув дверью, спешно унеслась бы на кухню спасать обед.
   Вы могли бы спросить о железке моего младшего братца, Василя Евдокимовича, но, как уже было сказано выше, этот прирожденный неудачник умудрился отправиться за новой зубной щеткой в захваченный террористами мегамаркет, где вооруженные дяди, не долго думая, определили паренька в группу заложников, поторопив его прикладами и наградив за нерасторопность болезненными пинками. Впрочем, весьма сомнительно, что мой брательник сказал бы вам что-нибудь дельное, даже если бы присутствовал в этой комнате, рядом с развалившимся на диванчике батей, сидящим в коробке мохнатым питомцем Вавилой и распинающимся 3D-приемником, возле которого, к слову, кручусь я сам, настраивая новую телестанцию. Если бы, по счастливому стечению обстоятельств, Васька оказался дома, вы бы черта с два к нему достучались, вы бы палкой его не вышибли из виртуальной реальности, а шлем сорвали бы разве что вместе с головой.
   Снедаемые нешуточными сомнениями, вы бы подошли к шестигранной коробке и позвали сота Вавилу, приманили бы его маслом и сахарком, почесали бы за ухом, улыбнулись и шепнули что-то ласковое, и, честно говоря, не пожалели бы. Этот пустобрех Вавила рассказал бы много чего интересного о рябиновых тетях, искусственных слоновьих спутниках и небесных остекских крепостях. Он рассказал бы о заговорах птеродачников и жертвоприношениях голосвастиков, о яйцеживорождении мрачных чтецов и строительстве соборов Богоробота. А вы бы его послушали, поахали бы, потаращили глаза и восторженно похлопали в ладоши. Однако о торчащей в шкафу железке вы бы так ничего и не услышали, а потому как интересует вас собственно она, пришлось бы заняться поисками другого рассказчика.
   Тогда, за неимением лучшего собеседника вы бы подсели ко мне, поинтересовались бы моими делами, похвалили 3D-приемник, а потом, как бы между прочим, завели бы речь о ржавой пирамидке в шкафу, и уж тут попали бы прямо в яблочко: об этой детали, поверьте, мне известно больше, чем кому бы то ни было.
   - Так и быть, - начал бы я. - Расскажу вам, чего уж там. Тем более, что именно я забивал в шкаф крайнеугодник. Слушайте, значит. Прошлой осенью дело было. Услышал я как-то голоса...
   Но сперва я бы рассказал о неудавшемся велопутешествии, в которое мы с андроидшей Веткой отправились накануне Дня Плохогорения, в Вельвовую субботу. Выехали мы, значит, поздним вечером, приняв спонтанное и где-то даже импульсивное решение. А до этого тупо валялись на косогоре, со скуки маялись, пока мне в голову не вдарила идея, - я, точно психованный, резко так подорвался, и давай граблями размахивать, визжа по-бабьи. Короче говоря, пришлось Ветке соглашаться, и спустя четверть часа мы мчались по велосипедной дорожке, обгоняя нагруженных тяжеленными посылками роботов и молодняк, тусующийся тут и там на скейтбордах и роликах. Классно ехали, должен сказать, быстро так. Ветка живо крутила педальки, а я, сидя на раме, добросовестно освещал карманным прожектором дорогу. Без света никак, - чего доброго, залетишь в западню для сумрачных грубителей или на ужин к минозаврам. Нет, вы не подумайте, Ветке, в отличие от меня, совершенно не тяжело, ей всё равно, практически не устает деваха, по крайней мере, так в инструкции сказано. Ну, скорость мы набрали порядочную, словно не на велосипеде жмем, а на мотоцикле газуем, - деревья мелькают, от разноцветных заборов кружится голова, а ветер так и бьет по морде, хук справа, слева, апперкот снизу. В общем, ну его на фиг впереди сидеть, хорошо бы переместиться на багажник, что я сразу и сделал, присобачив к рулю прожектор и сказав Ветке притормозить. Ей-то, естественно, всё по барабану, лицо, как и раньше, в отменном состоянии, а мое уже обветрилось полностью, губы пересохли, и вообще холодрыга нешуточная, - так недолго и простудиться. На багажнике лучше, я как сел, так и задремал, примостив голову на край седла, поджал ноги, посмотрел сквозь слипающиеся веки на проносящийся асфальт и заснул окончательно. Уже под утро пробудился от боли, такой сильной, что даже в глазах помрачнело, и я снова вывалился из реальности.
   - Ай-яй-яй, - заныл я, очнувшись спустя время. - Ветка! Забыла, потеряла, обронила. Как же так?
   Короче, как вы поняли, грохнулся я с велика, к тому же, видать, черепушкой хорошенько треснулся о землю, чуть дух из меня не выскочил. А Ветка, небось, покатила дальше, ни о чем не подозревая. Скажу наперед, что мне до сих пор неизвестно, куда подевалась моя андроидша, то ли минозавры ее сожрали, то ли просто-напросто меня кинула, махнув в горы или в джунгли, где еще никого не отыскали.
   Осторожно трогая слипшиеся от крови волосы и уродски кривляясь от боли, лежал я, значит, в какой-то посадке. В нескольких метрах было давно скошенное пшеничное поле, чуть поодаль журчал ручей, куда я ползал утолять жажду и обмываться. И вот, уже ближе к полудню, уплетая шоколадную заначку, я услышал странные писклявые голоски наподобие моего сота Вавилы. А следом -- адский скрежет, и снова писк и визг. Что за черт, подумал я, и, собравшись с духом, полез по-пластунски туда, где шумели, тихо подкрался, а там такое творится! Представьте: целая гурьба сотов разбирает на запчасти еще живого угловатого робота, а тот отбивается из последних сил, ошпаривает малых засранцев кипятком и нещадно давит, удобряя внутренностями землю. Но силы явно неравны, - сотов тьма тьмущая, ну, может, сотня, -- сосчитать, знаете ли, непросто, особенно при такой суматохе.
   Вынужден признаться, что я далеко не всегда смельчак. Вот и в этот день заступиться за робота не рискнул. Впрочем, не поддержал и сотов. Спрятавшись в кустах, я просидел тише воды, ниже травы, оплакивая наше национальное достояние. Да-да, это был он - Классик, теперь уже, к сожалению, неживой, автор бессмертных шедевров, таких как "Рога Эдельгейтса" или "Путь к Богороботу".
   А потом всё стало на места, - я внезапно вспомнил, что где-то здесь планировалась загородная встреча начинающих литераторов, а долгие годы не показывающийся на людях Классик, как ни странно, дал согласие на участие в семинаре под открытым небом. Теперь я понял, почему мой сот Вавила так интересовался предстоящим пикником, внимательно изучая сообщения в газетах, кои наша семья по старинке выписывает, и тщательно прислушиваясь к теленовостям, под которые так любит дремать мой папаша.
   Впав в прострацию, я созерцал убийство Классика, которого видел в первый и последний раз. Да уж, соты, эти, казалось бы, безобидные тунеядцы, нанесли ощутимую пощечину не только поклонникам великого писателя, но и всему человечеству, которое смастерило этот гениальный механизм.
   Между тем, добивши его, соты спешно покидали поляну. Раздолбав корпус Классика, они, как трудолюбивые муравьи, утаскивали с поля боя шестигранные и треугольные детали, а горланящий седой командир по имени Варадат, размахивая лапками, руководил операцией с пригорка в нескольких метрах.
   Когда смолкли писклявые голоса, когда соты вслед за деталями унесли прочь убитых и раненых, я подошел к останкам Классика и, склонившись над ними, неожиданно услышал: "В-вт а ты шкаф. В ... шкаф". Тут же из обглоданной сотами конечности на землю выпала железная пирамидка с гвоздем на вершине. Видно, сотам так и не удалось отобрать у робота эту деталь, зажатую мертвой хваткой. Взяв железку в руки, я принялся исследовать ее вдоль и поперек, но снова услышал сотов и, смачно выругавшись, скрылся в чащобе.
   "Что он имел в виду, - думал я, ковыляя к асфальтовой дорожке и останавливая робота-почтальона на трехколесном велосипеде, - "В шкаф". В шкаф? Что бы это значило?
   Ступив на подножку велосипеда и взявшись за ручку на затылке робота, специально приделанную для таких случаев, я продолжил размышлять над словами Классика, время от времени поглядывая назад, на сотов, упрямо преследующих велопочтальона на своих двоих.
   "Батискаф?.. Отыскав? В таком случае что? Что именно я должен найти?" - думал я, разуваясь около шкафа в прихожей.
   - Ладно, в шкаф так в шкаф, - я усмехнулся, ударом молотка вбивая деталь в стенку старого шкафа.
   Вот так, по шальной случайности, у меня оказалась деталь Классика. Что с ней делать, я не знал, а спросить, кроме сота Вавилы, с той поры взиравшего на меня только презрительно, мне было не у кого. Да, конечно, поначалу я чрезмерно волновался, со дня на день ожидая визита сотской братии: баррикадировал комнату на ночь, избегал безлюдных мест, пугался лягушек, птиц и кошек, удирал от собственной тени, а уж коробку Вавилы обходил десятой дорогой. Спустя время, коего прошло достаточно, прежде чем страхи окончательно меня покинули, я опять начал строить догадки о словах Классика, о предназначении полученной детали и об истинных намерениях сотов. Короче говоря, с возвращением в привычное жизненное русло над моей головой снова сгустились тучи вопросов, а я, как вы поняли, не любитель всяких неясностей.
   Естественно, сначала нужно было восстановить отношения с надувшимся Вавилой. Почему он сердился, и дураку понятно, все соты, как известно, горой друг за друга, про нападение, уничтожение Классика, про попавшую в мои руки деталь, он, само собой, знал, поэтому тактику нужно было выстраивать исходя из этого. Итак, отважившись наконец подойти к коробке, я щедро обложил недовольно фыркавшего сота рафинадом и маслом и толкнул пространный монолог насчет странной железки. В следующий раз, сидя около обедающего и по-прежнему игнорирующего меня Вавилы, я вспомнил о схватке между Классиком и отрядом сотов, наигранно сочувствуя лишь последним. А уже назавтра почесывал сота за ушком, рассказывая о своем необъяснимо трусливом побеге с поля боя, о детали, которая, несомненно, по праву принадлежит сотскому племени, о том, как бы я хотел вернуть ее Варадату. Говорил о сожалении, каялся, пламенно желая искупить вину.
   Честно признаться, я не ожидал, что Вавила так быстро попадется на удочку. Я был готов к продолжительной тягомотине, трепанию своих и чужих нервов, настраивался на тяжкий бой, а сот безо всякого поведал мне, как встретиться с Варадатом, где обитают его братья и зачем им детали Классика. Да-да, я узнал, с какой целью соты совершили это коварное убийство, - ничего личного, никаких обид и конфликтов, лишь собственная литература, которую непременно надо подымать из руин, а собранный материал и обилие отвоеванных деталей придутся им как нельзя кстати.
   И тут мое отражение в зеркале ликующе вскинуло руки, а в глазах забрезжил недобрый огонек. Чего уж греха таить, это было как раз то, что мне нужно, на это я дерзко надеялся в глубине своей меркантильной души. Детали, - вы слышите! - детали Классика обладают всё той же чудодейственной силой, даже после смерти мастера части его корпуса, его, пускай и разобранные члены -- хранят огромный заряд, который можно и просто нужно использовать по назначению. И мне стало горько за человечество, лишившееся такого мощного наследия. И мне стало радостно за себя, потому что одна из деталей в моих руках и, разумеется, никому, - ни сотам, ни человекам, - отдавать я ее не намерен. Так вот, выходит, почему меня одолевало желание написать рассказ, когда я притрагивался к детали, вот почему задержавшиеся около шкафа гости сразу принимались трындеть о литературе.
   - Что ж, друг разлюбезный, - сказал я, пряча в карман обрывок бумажки, на которой наивный сот намалевал маршрут. - Не буду терять времени. В путь!
   На нового андроида с велосипедом денег я пока не накопил, поэтому добираться к Варадату мне пришлось воздушным транспортом. Уже через час, нервно помахивая себе в лицо сложенным билетом, я смотрел в иллюминатор раздувшейся дирижабы, которая, работая передними и задними крылышками в стиле брас и натужно квакая старенькими двигателями, набирала высоту. Еще через полчаса, приближаясь к окраине мегаполиса, дирижаба пошла на снижение, а дирижабьи стюардессы спешно принялись выталкивать пассажиров в клоаку, - так на летчицком жаргоне называется задний отдел этого летательного аппарата. Здесь бы выйти и мне, но, как всегда, несмотря на то, что лечу далеко не в первый раз, я малость сдрейфил, начал орать и мотаться по салону, увёртываясь от ласковых рук, тянувшихся ко мне со всех сторон. Впрочем, с кем не бывает. Чуть позже, например, когда я нацепил на себя веерокрылый билет и приготовился к прыжку, нервы сдали у моего соседа слева, который едва не укусил молодую, но крайне проворную стюардессу, умело вытолкнувшую его из дирижабы, и потом, когда я парил в воздухе, с аэростата доносились нечеловеческие душераздирающие крики, по сравнению с коими мои возгласы, ей-богу, казались цыплячьим писком.
   Итак, ориентируясь по карте Вавилы, я парил в воздухе рядом с местными аэротакси, из окон которых на меня завистливо глазели пассажиры. Осторожно облетев подпиравшие небо заводские трубы, отсчитав по правую сторону три мессершмиттовских залеталовки с привинченными ко дну истребителями времен последней мировой войны, я, в конце концов, увидел нужное обветшалое здание, куда и спикировал, как бомбардировщик. Вот только сбрасывать пришлось не бомбу, а себя, и я, зажмурив глаза, с сумасшедшим грохотом приземлился на черепицу, вместе с осколками поехал вниз и, если бы не проржавевший водосток, в который я вцепился всеми имевшимися когтями, лежать бы мне внизу бездыханным, а не рассказывать эту историю.
   Повисев минуту-другую, отдышавшись и успокоившись, я принялся настойчиво тарабанить в окно третьего этажа носком туфли, и очень скоро крайне старая особь неопределенного пола отворила-таки окно. Я ввалился в затхлую, но довольно уютную комнату, радостно крутанулся вокруг своей оси, и в ответ на вопросительный взгляд седовласого морщинистого индивида, стыдливо кутавшегося в выцветший халат, сказал, что ищу Варадата. Представьте, каково было мое удивление, когда престарелое существо скрипучим голосом ответило мне, что таких не знает, а кое-кого надобно гнать поганой метлой.
   - Есть ли у вас, дуралей, право находиться здесь? - вопрошало существо. - Не позвонить ли мне полицейским? Либо вы, гнусное ничтожество, сами исчезнете, либо...
   И так далее, и тому подобное. Естественно, я не долго слушал седовласку. Знаете ли, не сильно приятно терпеть длинные грязные ногти в лицо и распахнутый беззубый рот, из которого вылетают всё новые порции обидных словечек, поэтому, извинившись за беспокойство, я попятился к выходу, вслепую нащупал щеколду и, крикнув что-то оскорбительное на прощание, слетел по ступенькам вниз, преодолев семь-восемь пролетов. Остановившись перед лилипутской дверью, я вспомнил, что дом был трехэтажным, значит, я наверняка находился под землей и это не выход наружу, а, по всей видимости, вход в подвальное помещение. И провалиться мне на этом месте, если не здесь должна находиться подземная сокровищница сотов, о которой говорил Вавила. Похоже, я нисколько не ошибся, - это как раз тот дом, где должен обитать старейшина Варадат. Не долго думая, я высадил дверцу ногой и, опустившись на четвереньки, заполз внутрь, а уже там выпрямился и осмотрел полутемную залу с невероятно низким потолком и парочкой узких окошек с левой и правой стороны.
   Здесь было пусто, как в голове птеродачника. Ничего, - ни мебели, ни традиционного для подвальных помещений хлама, а уж тем более, сокровищ или деталей Классика. Только голые стены, холодный бетонный пол и сырой потолок, от которого пробирал озноб.
   Само собой, не пробыв там даже минуты, я быстро полез обратно и, слава богу, успел инстинктивно прикрыть глаза, - таившийся за дверцей сотский старейшина Варадат внезапно воткнул мне в веко заточенную спичку. Нависшая надо мной ветхая особь опоздала ровно на секунду, прежде чем ошпарить меня кипятком из ушата, и я успел убрать свою голову прочь. Кричал я уже внутри помещения, наматывая круги и растирая глаз, кричал, что произошло недоразумение, что я от Вавилы, что Варадат-то мне и нужен. Однако, видно, я был малоубедительным. Очень скоро эта проклятая парочка нанесла еще один удар, - в зал повалил удушливый дым, отвратительный в своей едкости, невыносимый в своей ядовитости. В общем, нужно было срочно что-то предпринимать, и я разбил маленькое оконце (нет, пролезть сквозь него не представлялось возможным), чтобы глотнуть чистого воздуха. И вот, кашляя и пуская слёзы, я стоял у окошка, высунув нос на улицу, а дым подступал всё ближе, как вода, заливающая каюту тонущего корабля, и вместе с дымом подступало длинноволосое морщинистое существо, которому, казалось, было чихать на этот убийственный чад.
   Но сначала кто-то подлый схватил меня клещами за нос и принялся тянуть то влево, то вправо, пока не затрещали возмущенные хрящи. И тогда, взвыв от боли, я вырвал клещи двумя пальцами и бросил инструмент в голову подкравшейся сзади седовласки, а сам, задержав дыхание, метнулся к двери, поднялся по ступенькам, снова заскочил в душную комнату, и только потом заметил деталь - она лежала прямо на пачке исписанных листов. "В", - на ней была одна буква и дырка посередине.
   Так вот о чем говорил Классик, вот что я должен был найти!
   Не теряя ни секунды, я схватил деталь и, расправив веерокрылый билет, - а он всё еще был на спине, - упорхнул в окно. Я пролетел над Варадатом, который ненавистно размахивал лапками и горланил угрозы, оттолкнулся от несшегося по улице мусоровоза и ухватился за шасси пролетавшего параллельным курсом электробуса.
   А потом я вернулся домой, где и словом не обмолвился с Вавилой о приключившемся. Тогда, да и сейчас тоже, он не проявил совсем никакого интереса, что весьма подозрительно, учитывая всеобщую солидарность сотов.
   Ну да ладно. Главное, что я раздобыл еще одну деталь Классика и просто-таки здорово, что, как и в прошлый раз, Варадат не предпринял попыток отобрать ее. Вавила же делал вид, что ничего не знает об этом случае. Даже когда в научно-популярных передачах упоминалось о крайнеугодниках - именно так журналисты окрестили утраченные детали Классика - Вавила, представьте себе, тут же принимался нести всякую чушь о темпо-сливах и гонофендском жемчуге, не давая услышать ни единого слова.
   Что касается меня, то я, к сожалению, до сих пор не решался проверить детали в деле, - первая так и торчит в стенке шкафа, вторая, "В" - валяется в ящике письменного стола. И вот сегодня, да-да, именно в этот день, я чувствую, что время настало: пора бы соединить крайнеугодники и с их помощью добиться хорошей детализации, характерной для убиенного Классика. Что ж, именно этим я сейчас и займусь, интересные задумки у меня есть, а вы, пожалуй, шагайте-ка, наверно, отсюда, -- не мешайте.
  

Третье задание

   - Ну что, - спрашивает у меня Сгорский, растягивая противную усмешку. - Понял теперь, зачем Людкевичу эта железячка? Он же не кто-нибудь, а писатель, ему деталь Классика позарез нужна, невзирая на то, что их у него, по слухам, уже чертова уйма.
   - Вот мы и подумали, - добавляет Агата, вскинув стиралку и выглянув за дверь. - Поприкидывали немного и решили, что Людкевич обязательно должен на нее клюнуть.
   - Ага, как пить дать, выползет из норы. Тут мы его и... - говорит Сгорский, показывая, как откручивает голову.
   - А детальку, между прочим, Вахтисий раздобыл. Стянул у собратьев, - поясняет Агата из коридора. - Неплохо было задумано, жаль только, что соты так скоро спохватились.
   Прижав деталь Классика к груди, я молча шагаю по коридору. Чуть впереди неспешно идет Ермий, что-то приговаривая о сотских заданиях и незачетах и ехидно хихикая. Позади семенит Павел Овцебарский с тяжеленной книгой в руках, устало охает и довольно ахает, рассказывая о побеге из "Альбатросской". И вот, мы все заходим в лифт, в котором уже нетерпеливо ждет Агата Ромулова.
   - Сколько можно! Вы точно доиграетесь - чего доброго, от остеков придется отбиваться, а то и, не дай господь, опергруппа. Я не поняла, ты чего лыбишься!
   Последние слова она адресует Ермию, который просто лучится от радости.
   - Давай! Давай, Агаточка, жмакай, наконец, эту чертову кнопку. Сейчас я тебе такое расскажу - закачаешься! - говорит он, хитро поглядывая на меня. - Итак, держитесь на ногах покрепче.
   Агата кисло перекашивает недавно напомаженные губы и жмет в конце концов третью кнопку лифта. В.идно, что лифт необычный, и мы снова перенесемся если и не в подпространство, то на какие-нибудь чертовы кулички.
   - Вот что скажу, - начинает Сгорский, плотно прижавшись к Агате. - Я всё понял. Это тот самый Людкевич, писатель. Он, конечно, дурачком прикидывался мастерски, но я его раскусил. А знаете, как? Знаете? Наш дорогуша проговорился. Точно, длинный язык до добра не доведет! Откуда ему известно, что отца подпространственного Овцебарского звали Иваном, если он сам не из подпространства? Здешнего оппозиционера ведь зовут Павлом Ионовичем!
   А ведь и вправду, хорошенько поймал меня Сгорский, тут едва ли выйдешь сухим.
   Нет, разумеется, я не думал водить вас за нос. Действительно вышла промашка, но это ни в коем случае не доказывает, что я совершал побеги из тюрем и писал скандальные романы. Ну, спутал Иона и Ивана, - немудрено, знаете ли, ошибиться! Да, честно признаюсь, я читал про Павла Ивановича, - эти и другие материалы мне присылал таинственный Я.Л. Естественно, в голове всё смешалось, истории одного и другого Овцебарского здорово переплелись, тем более что в те времена о подпространстве я слыхом не слышал.
   Но что это значит? То, что Я.Л., которого я принимал за человека из местных спецслужб, на самом деле гость из подпространства. Он, быть может, и есть разыскиваемый всеми Людкевич-писатель. А если это он, то, выходит, что я - никакой не сексот, ничто со спецслужбами меня не связывает, и я всё время возводил на себя напраслину.
   Черт возьми, вот это новость!
   Счастливо хлопаю в ладоши и уже собираюсь на радостях всех обнять, но дуло нацеленной на меня стиралки отрезвляет лучше ледяного душа.
   - А вот тебе улыбаться не стоит, - говорит Сгорский, заходя за спину Ромуловой.
   - Уму непостижимо, - произносит Овцебарский, от изумления присев на книжку. - Яков, дружище! Вот сучий сын, всех вокруг пальца обвел, прохвост ты хвостатый.
   Да уж, сейчас и впрямь не до веселья. Все, похоже, приняли меня за другого, -- а приводить аргументы в свою пользу, то есть рассказывать о Яле, мне пока не хочется. Что же делать, как быть?
   - Ты, Сгорский, лучше уйми себя, понимаешь, - говорит материализовавшийся из воздуха сот. - У тебя, как бы это объяснить, много-много ошибок в счетах, в мыслях, в думках. Ты, это самое, подозрения из пальца не соси.
   Ай да молоток Вахтисий! Вот это помощь, это я понимаю! Кто мог подумать, что почти самое ненавистное мне существо, устроившее, кстати сказать, эту адскую свистопляску; существо, против которого я, рискуя своей безрассудной головой, выступил от имени закабаленного общества, от имени забитой паствы; существо, являющееся, по сути, моим главным противником, подсобит мне в такой безысходный и щекотливый момент!
   - Да неужели? - говорит Сгорский, тотчас окислившись в лице. - А как насчет...
   - Ты, Сгорский, эти подозревания из головы выкинь, выбрось, вытряхни. Резервы у нас отсутствуют, понимаешь. Ты, это самое, лучше настрой себя на неприятности. Колесниченко с Богороботом, как бы это сказать, слился, сочетался, соединился.
   - Он тоже из тюрьмы драпанул? - спрашивает Агата Овцебарского.
   - А вот об этом я, честно говоря, ничего не знаю, голубка моя, - говорит Павел Иванович, смущенно отводя взгляд. - Ко мне утром пришли и говорят, мол, собирайся товарищ - следователь ждет. А я уже в курсе был, что подвернется возможность для побега, когда проходить возле стены будем -- ну, его сотничество сказали, что кладка там ни к черту. Также открыли по секрету, что охранникам на вышках приспичит кой-куда сходить, а с сопровождающими приступ случится. В общем...
   - Времени у нас котобчик наплакал, понимаешь. Людкевич, Яков Евдокимович, уважаемый! - говорит мне Вахтисий, дергая за штанину. Ты, это самое, в годину стрелялки быстро беги, правее, право поворачивай. На красную, не знаю, как назвать, одежду, наряд, костюм ориентир держи.
   - Даже проще всё вышло, милая Агаточка, - увлеченно продолжает Овцебарский. - Один надзиратель, худющий такой, аж смешно, как закашлялся, так и опрокинулся бездыханным, а который потолще - схватился за горло и бабах в стену...
   - Ты, Людкевич, это самое, на снаряды взгляд не обращай. Не по тебе выстреливать будут. Беги, сломив голову, на красный цвет - сохранишься в целости. А теперь, Яков Евдокимович, задание понимаешь, под номером три. Слушай со всем вниманием.
   - Го-го-го! - смеется диссидент, запустив пальцы в нечесаную бороду. - Только представьте: этот боров врезается в стену - бах-тарарах. И точно, как и говорил сот, всё начинает рушиться, грохот такой - мертвых поднимет. Вот я и думаю, пан или пропал, пока на вышках никого нет, пока не подоспела подмога... Словом, прыгнул я в пролом, а там, за стеной, скоростная магистраль, сумасшедший такой свист. Гляжу, - толстяка-охранника уже по ней размазали ...
   - Задание номер три! Для тебя, Людкевич. Ты, это самое, деталь отнеси, отдай, в руки положи Флорентину. Всучи ее Фролу Житнику, понимаешь...
   - Стою я, короче, остолопом, не зная, как перебраться на ту сторону. А машины, повторяю, так и мелькают, туда-сюда: вжик-вжик, вжик-вжик. И тут, по счастью, замечаю неподалеку парочку поддатых латиносов, они пытаются поймать веревочную лестницу под мексиканской закусочной. Бегают эти глупцы по тротуару, носятся бестолково, один сомбреро размаивает, показывая, куда нужно опустить лестницу, другой ругается на чем свет стоит. В общем, это был мой шанс. Я забрался на тюремную стену, схватился руками за болтающуюся веревку и...
   - Молчать! - орет побледневший Ермий, толкая Овцебарского в грудь. - Заткни! Свою! Пасть!
   - А что такого? - обижается диссидент-десятник. - Спросили ведь, ну а я, так сказать...
   - Вахтисий! - вопит Ермий. - Куда он снова подевался? Вахтисий! О каких неприятностях он говорил? Вот проклятье!
   Ровно секунду назад сот был возле меня, а сейчас уже черт знает в каких пространствах. И следующего его появления, возможно, придется ждать очень долго -- если не пойти на крайние меры, угрожать жизни его подопечного, например, или...
   - Завали этого козла, Агата, - приказывает Сгорский, тыча в меня указательным пальцем. - Ну же, давай, стреляй быстрее, я не шучу.
   Агата изумленно разевает рот и выпучивает зеленые глаза. Ее руки дрожат, стиралка ходит ходуном, а пальчик вовсе соскакивает с курка. Ее вид ясно говорит о неспособности, да и нежелании отправлять меня к праотцам.
   - Ермий? Ты что?
   - Дай сюда пушку! - вскрикивает Ермий выхватывая у девушки оружие.
   Воспользовавшись этим замешательством, я по-кошачьи прыгаю на Ермия, который повернулся спиной, и сбиваю его с ног. Стиралка выпадает из его рук и возвращается к ногам Агаты, но девушка, вопреки моим опасениям, не только не пытается поднять валяющуюся на полу пушку, но даже помочь своему парню, которого я в два счета укладываю на лопатки.
   Между тем лифт останавливается, медленно расползаются створки, и Агата замечает что-то неладное. На ее физиономии рисуется сначала возмущение, потом испуг; она заслоняет лицо руками и отходит назад, вжимаясь в стенку. Застывший вполоборота Овцебарский бросает разведывательный взгляд туда, куда посмотрела Агата, и сразу закрывается книгой, поминая пресвятых богороботов.
   Через миг раздается пулеметная очередь, над моей головой проносится рой пуль, смертельно жалящих Агату и Павла Ивановича, которые с непродолжительным криком падают на меня сверху.
   - Черт! Черт! Черт! - чертыхается Сгорский, еще лежащий подо мной.
   Заваленный телами, я пытаюсь повернуть голову к выходу, чтобы, во-первых, посмотреть на подлого врага, а во-вторых, в случае фартового стечения обстоятельств, выскочить из этого могильника, однако Ермий, прилипший, как болотная пиявка, не дает никакой возможности сменить положение.
   - Это капец, конец, песец! - констатирует он.
   Не успевает Сгорский прокричать последнее слово, как позади опять оживают пулеметы. Они строчат без перерыва, пули больно бьют меня по рукам и ногам, но почему-то не застревают в теле, как обычно случается, а отскакивают назад, как резиновые мячики. Ба! Да это и есть крохотные резиновые мячики. Последний залп сносит прочь Овцебаркого, и мне, в конце концов, удается разглядеть уродливых роботов, нацеливших на нас свои орудия.
   - А-а-ага-а-ата-а-а! - вопит снизу Ермий. - Дорогая моя, любимая!
   Его крик действует на меня резонансно. Жуткий внутренний гул и невыносимая дрожь во всем теле, - нет, такое ни за что не вытерпишь. Махнув рукой на выстроившихся перед лифтом роботов, плюнув на боль в расстрелянных конечностях, я молниеносно - и, разумеется, опрометчиво - встаю на ноги, смело - и, само собой, неразумно - поворачиваюсь к врагу лицом и сильно ударяюсь лбом о стальной хобот-сканер, ведущий к громадине, которая высится за спинами стрелков.
   Да, мне больно и обидно, хочется зареветь и, естественно, дать сдачи. Я рефлекторно хватаюсь руками за этот хобот и, используя свой вес, вминаю стальную конечность в пол. Где-то между грохотом и моей финальной репликой ожидаемо начинается и нежданно обрывается стрельба, - полтора-два десятка мячиков молотят в живот и превращают мою физиономию в сплошной нефотогеничный фонарь.
   - Ни фига себе! - говорю я, когда одна из стенок командного центра, к которому, собственно, и примыкал хобот, обрушивается на плюющихся мячиками роботов, хорошенько расплющив их не иначе как алюминиевые корпуса.
   Вот он, мой шанс! Выскочив из лифта, я щучкой прыгаю вправо и как угорелый мчусь к болтающемуся на бельевой веревке красному платью. Спустя полминуты снова раздаются выстрелы, - обернувшись, я вижу схватившегося за сердце человека. Это Ермий. Он безрассудно ползет на уже оклемавшихся стрелков, по-поросячьи визжа от боли и яростно сквернословя. Нет, и не уговаривайте, я не стану его выручать. Обзывать меня, потом еще пытаться прикончить, - такого я не прощаю!
   Остановившись около белья, сохнущего на веревке, я вожделенно касаюсь красного платья в горошек и тут же слышу вопль. Какая-то растрепанная мегера, вооруженная граблями, несется ко мне на всех парах. А слева, по переулку плывут джонки. Да-да, я не оговорился, - азиатские суденышки, видать, на воздушных подушках.
   Такое не каждый день увидишь, чего уж там! Остолбенев, я теряю драгоценные секунды, и хозяйка развешанного белья гневно замахивается граблями, что-то приговаривая на местном диалекте:
   - Чово тута забув? Моя одёжа. Пошов отсюдова!
   - Куда? - я растерянно пожимаю плечами.
   - Ото я в курсах, - уже не так сердито говорит женщина, легко толкая меня в плечо. - Куда нужно? Спробуй туда!
   Я направляюсь туда, куда показала женщина, иду по переулку мимо парящих в воздухе джонок. Кроме возящихся с парусами азиатов, палуба каждого судна прямо кишит вооруженными парнями пиратской наружности, которые в данный момент режутся, как у них заведено, на ножах. Очень скоро, услышав в свой адрес подначки, я понимаю, что эту дорогу выбрал напрасно, и, прикинувшись глухарем, тут же прыгаю в чей-то неогороженный сад, где и прячусь за первым попавшимся деревом.
   - Людкевич? - хрипло говорит кто-то, спрыгнув с кораблика. - Куда этот черт побежал?
   - Не, ну вы козлы, - доносится до моего слуха знакомый голос, несомненно, принадлежащий дону Анатолю.
   Тон, знаете ли, явно не из приятных, а посему встреча с синьором Колесниченко наверняка ничего хорошего не предвещает. Выждав минуту, я на цыпочках отправляюсь в глубь сада, подальше от дороги с джонками, доном Анатолем и его дикими ребятами.
   - Чего стали! - вскрикивает дон Анатоль. - Ну-ка, быстро за ним!
   Вот теперь начинается настоящая погоня. Десятки ног топочут позади, кто-то стреляет в воздух, кто-то угрожающе ругается, кто-то по-охотничьи улюлюкает. Подгоняемый неприятелем, я ускоряю бег, гоню, не заботясь о шуме и следах, - а это и сброшенное пальто, и сломанные ветки, и вытоптанные кусты. Верно, я сказал сад, так как видел грушевые и яблоневые деревья, однако по остальным признакам эти дебри больше смахивали на дремучий лес, где можно не только улизнуть от преследователя, но и спрятать целый партизанский отряд.
   - Смотрите в оба, олухи, - доносится сверху голос дона. - Уйдет - клянусь богом, кумполы поразбиваю.
   Быстро заползаю под куст и сквозь голые ветки смотрю на проплывающую над деревьями джонку. А вот это опасно, особенно если учесть, сколько таких суденышек у синьора Колесниченко. Через пару минут я уже прячусь в какой-то канаве и снова слышу шум над головой. А потом вообще поворачиваю назад, потому что, пока я лежал в яме, преследователи пронеслись мимо.
   - Привет, Яков, - говорит сидящий на дереве мужчина. - Тут, это самое, прошел слух, что один из крайнеугодников у тебя.
   - И тебе привет, - говорю, озадаченно рассматривая человека, похожего на меня как две капли воды. - Какими судьбами, Яков Евдокимович?
   - Да я, собственно, за деталькой. Шел себе, никого не трогал, и вдруг: "Ловите его, хватайте ловчее!" Черт знает что такое. Какая-то подстава, похоже. Видно, что эти кораблики здесь неслучайно.
   - Так они за тобой? - облегченно вздыхаю. - А я, дурак, чуть было не обделался со страху.
   - Да уж, прямо камень с души, - ехидничает Людкевич, дергая за поводок.
   Взмахнув крыльями, дрессированный котобчик перелетает на мое плечо и тут же начинает вылизывать мою грязную щеку.
   - Ага, был у меня крайнеугодник, - признаюсь я, отогнав от себя навязчивого котобчика. - Что правда, то правда. Совсем недавно лежал в кармане пальто. Только где я это пальто оставил, - большой вопрос.
   - Совсем недавно я был о тебе лучшего мнения, Яков Евдокимович, - говорит Людкевич, шумно спрыгивая с дерева и неудачно приземляясь. - Знаешь ли ты, товарищ, насколько ценна эта деталька?
   - Угу, еще бы! Павел Иванович, дай ему бог здоровья, нас просветил...
   - Овцебарский! - как-то странно вскрикивает Ермий и тотчас замолкает.
   Держа направление на переулок, который я не так давно вынужден был покинуть, мы высматриваем пальто между деревьев. Я то и дело останавливаюсь и возвращаюсь назад, стараясь восстановить в памяти свой маршрут, отыскать следы, которые так щедро оставлял повсюду. Людкевич же, влекомый фыркающим котобчиком, забирается в самые дебри, на какое-то время пропадает из виду, а потом встречает меня впереди, с трудом удерживая на поводке разошедшуюся мяукающую зверюгу.
   - Овцебарский, - снова говорит Яков, на этот раз спокойнее. - Как думаешь, что ему на самом деле надо? Чего этот хрыч добивается?
   - Ну. - Я присаживаюсь на старое бревно, преграждающее дорогу. - По правде сказать, он какой-то мутный... Сначала я его принял за местного неонациста и сотоненавистника, Павла Ионовича, покойного, как поговаривают. Однако оказалось, что этот Овцебарский из твоего края. И нужен ему ты, а не я. И что ему кровь из носу нужна темпо-ягода - очень уж старик по подпространству соскучился. А на безрыбье он временно заделался мрачным чтецом, читает твой роман за денежки.
   - Вот сволочара! - говорит Людкевич. - Он меня, чтоб ты знал, после побега едва не выдал. Этим говнюкам мелким, ну, ты понял. Варадату и компании. По счастью, котобчик на де реве мяукнул, а я глаза открыл вовремя. Смотрю - а наш старпёр на пригорке ковром над хворостом машет, и дым валит характерный - как пить дать, врагам сигналит Павлуша. Было бы оружие - уничтожил бы заразу на фиг. Змеюка! Я его, понимаешь, из тюряги вытаскиваю, пускаю под покрывало, чтоб, часом, не обморозился, делюсь последним куском пиццы, который с боями выменял у лаццарони на пустые бутылки. А он сотам меня сдать собирается. Короче, зная об оперативности этой братии, я бросил почти все свои немногочисленные вещи, зажал под мышкой коробку с темпо-ягодами и мигом ускакал прочь. Книгу, конечно, тоже бросил...
   - А темпо-ягоду он у меня всё-таки свистнул, - говорю, сжав кулаки. - Что еще интересно: сперва он мне, видите ли, заявляет, что с сотами ни в коем разе не стоит связываться, а в подпространстве уже прыгает перед ними на задних лапках, демонстрирует щенячью радость, когда ему засчитывают задание.
   - Сотский прихвостень, - говорит Людкевич. - Продажная шкура!
   Между тем, пока мы беспечно беседуем, устроив себе так называемый привал, позади нас, в глубине сада, где по идее должна находиться усадьба, раздаются артиллерийские залпы. Грохот стоит нешуточный. Даже здесь ощущается нагрузка на барабанные перепонки. Пушки там, что ли, или гаубицы, а может, зенитные орудия? Мы вскакиваем на ноги и перекашиваем физиономии: что за черт, кто с кем воюет? Дернув за поводок, Людкевич устремляется подальше от источника шума, котобчик же, напротив, рвется назад и ввысь, очевидно, желая посмотреть на сражение с высоты птичьего полета.
   - Что это может быть?! - ору я, мчась за своим тезкой. В нескольких метрах над нами упорно хлопает крыльями и протестующе мяукает летающий котяра.
   Людкевич молчит, Людкевич спотыкается и неуклюже шлепается на землю, выпускает поводок, и котобчик взмывает в небо.
   - Гадство, - говорит Людкевич, а потом: - Эй, уважаемый, убрал бы ты, наверное, свои лапищи!
   Проводив взглядом набравшее высоту животное, я замечаю кучерявого паренька, поднимающего с земли пальто. Мое! Вот где я бросил его, улепетывая от преследователей.
   - Ох и жарят! - говорит молодой человек, завидев нас. - Не зря, видать, Флорентин окружил дом зенитками.
   - Кто? - переспрашиваю, хотя и так понятно - это имение Флора Житника, то ли премьер-министра в подпространстве, то ли просто соратника Ермия Сгорского. Того самого Флорентина, коему, согласно заданию сота, я должен передать крайнеугодник. В общем, видно, нарвался дон Анатоль со своей флотилией на достойного противника.
   - Пальтишко-то отдай, друг, - говорит Людкевич, приближаясь к пареньку.
   - С чего бы это? - тупо спрашивает незнакомец. - Я типа как ничейное подобрал. Вас тут и близко не было.
   - Гони сюда, покамест по-хорошему! - Людкевич злится, пытаясь поймать пятящегося пацана за грудки. - Ей-богу, сейчас будешь громко плакать.
   - Это мы еще посмотрим, - парниша костыляет его по коленке и прыгает в кусты, как вошь от керосина. - Петухи однояйцевые! - добавляет он, видимо, сочтя нас близнецами.
   Как всегда, приняв оскорбление чересчур близко к сердцу, я кидаюсь следом, быстро бегу за ним, - а что ноги мои чуть не вдвое длиннее, заметно невооруженным глазом, - даже обгоняю обидчика на пару-тройку метров и подставляю подножку. Пацан, конечно же, катится кубарем, что твой колобок, сначала по тропинке, а после под горку, всё дальше и дальше, целя, очевидно, в глубокий овраг. Нет, это никуда не годится. Снова устремляюсь вдогонку, вылетаю на середину склона, а там с неимоверным трудом, хватаясь за ветки, бросаю якорь в ожидании вопящего кома, что вот-вот должен выскочить из кустов.
   Да, мне удается поймать запутавшегося в пальто паренька, и я успеваю отпустить несколько символических подзатыльников, прежде чем котобчик, совершенно некстати сюда спикировавший, вонзает когти в шевелюру мальца.
   - Фу! Фу! Нельзя! - говорю, стараясь содрать крылатого кошака с головы визжащего от боли парня. - Брейк! Стоп! Аборт!
   - Ла-а-адно, - детским голосом произносит котобчик, так неожиданно, что я верчусь в поисках спрятанного ребенка. - До-о-обре, па-а-ане, слухаюсь и подчиняюсь.
   Видать, снова настало время изумляться, что я, собственно, и делаю, традиционно выкатывая глаза и впадая в ступор, как надлежит в такой ситуации. Оставленный в покое паренек, прилизывая свои кудри, проклинает меня на чем свет стоит, хотя скальп с него сдирала зверушка, а кашу заваривал исключительно Людкевич.
   - А ведь я предупреждал, что прольются слезы, - произносит Яша из-за моей спины. - Катись себе, хлопец. Свободен, - он несильно толкает парня ногой, и тот скатывается вниз.
   - Ы? - спрашиваю Людкевича, кивая головой на облизывающегося крылатого котяру.
   - А ты как думал! - отвечает мне Яков Евдокимович, - Естественно, котобчики ничуть не глупее тех же сотов.
   - Как тогда быть с ошейником? - недоумеваю, тщательно вытряхивая пальто. Начиная снизу, я постепенно поднимаюсь к нагрудному карману, надеясь нащупать желанную деталь. Ага, вот и она, слава богу, не вывалилась нигде по дороге. - Ну, это ты, допустим, загнул, ибо сотов черта с два на привязь посадишь.
   - Хо-хо, - чуть натянуто смеется Людкевич. - А это видал?
   Лишь сейчас я замечаю на его небритой шее мощный кожаный ошейник.
   - Не понимаю, - честно говорю я, надевая пальто. - Зачем тебе эта штука?
   Людкевич неискренне улыбается, подходит к облизывающемуся котобчику и отстегивает поводок.
   - Эй, Фонтри, дружище, - говорит Яша животному, поглаживая его по полосатой макушке. - Теперь твоя очередь.
   Не успеваю я и глазом моргнуть, как котобчик, названный Фонтри, прищелкивает ремешок к ошейнику Людкевича, и последний покорно опускается на одно колено, ёжится, словно с него сорвали одежду, сутулится, как приваленный годами, уродливо искажается в лице. Да уж, сейчас никто не скажет, что мы с Яковом Евдокимовичем похожи.
   - Полноте меня пугать, Яша, - говорю я дрожащему, жалкому на вид человеку. - Побаловался и ладно. Хватит дурачиться, вот что я тебе скажу.
   Но вместо того, чтобы перестать валять дурака, Людкевич корчит еще более тоскливую гримасу, усердно бьет челом, протягивает руку, сопровождая эти действия молящим взглядом.
   - Дай, - слёзно просит он, обхватывая мою ногу. - Отдай деталь. Крайнеугодник!
   Чуть поодаль сидит котобчик, тоже, как ни странно, преобразившийся. Его умилительная до сих пор физиономия приобрела хищный вид, черты обострились, клыки выперли наружу, густая шерсть поднялась дыбом. Теперь это совсем другой зверь, способный напугать куда больших храбрецов, чем ваш покорный слуга.
   - Крайнеугодник! - говорит Фонтри таким тоном, что все мое тело покрывается мурашками. Хорошо, хоть не теми, что ползают сейчас под ногами.
   - Э-э, Фонтри, - говорю, отступая назад. - Не понимаю, о чем ты.
   - Нет, не Фонтри. Трифон! - поправляет Людкевич, ползающий на карачках. - Теперь они Трифон. И требуют ту самую детальку, что покоится в твоем кармане.
   В это мгновение над нашими головами пролетает ослепительно пылающая джонка с вопящими головорезами. Следом жужжит какой-то кукурузник, наверняка управляемый роботом-камикадзе. Так же как и раньше, слышны отдаленные выстрелы, но они уже не чета тем оглушительным залпам, что были вначале.
   - Вот-вот, - говорит Трифон, в два счета преодолевая разделяющее нас пространство и зависая у меня перед лицом. - Гони деталь, человече!
   - Сказать по правде, мне поручили передать ее Фролу Житнику, - признаюсь я, отступая еще на пару шагов. - Третье задание сотов.
   - А-а-а! - кричит согбенный Людкевич, опрокидываясь набок. - Убил! Прямо в сердце ужалил! Какая подлая низость! Вы только посмотрите - еще одна змеюка!
   - Не хочешь ли ты сказать, - уже не так уверенно произносит котобчик. - Что намерен выполнить это задание?
   - Почему нет, - я пожимаю плечами. - Почти наверняка буду вознагражден за свои труды. А что вы сможете мне дать взамен?
   - Правду! - говорит котобчик. - Присядь-ка, Людкевич, вон туда и послушай, что Трифон скажет.
   Я, как обычно, скептически ухмыляюсь, но, сопровождаемый перескакивающим с ветки на ветку Трифоном, послушно возвращаюсь назад к распластавшемуся на холодной земле Людкевичу и огромному бревну, на котором не так давно вполне комфортно сидел.
   - Людкевич, - говорит котобчик моему однофамильцу. - Подымайся, а то заболеешь.
   Яков Евдокимович резко встает, успевая услужливо подставить плечо парящему над ним коту.
   Опять слышны звуки пальбы, - сейчас кажется, что стрелки приближаются к нам, а если так, то, наверно, лучше вовсе убраться из этого чертового сада.
   - Задумывался ли Людкевич, в чем смысл сотских заданий? - выдержав паузу, произносит котобчик. - Ставил Людкевич вопрос ребром? Зачем, например, сот велел Людкевичу писать про Иштвана Бумчу? Для чего отправлял Людкевича на встречу с Овцебарским? Которому, в свою очередь, поручил отыскать пропавшего Людкевича из подпространства? Не говоря уже о третьем задании, подвохи которого и определять неинтересно - здесь Трифон видит лишь отчаяние, и ничего кроме. Все планы сотов, поручения Людкевичу, Овцебарскому, Колесниченко, кому бы то ни было, для Трифона прозрачны. Сотам Трифона не провести ни за что. Если вам нужен специалист по психологии сотов, то можете считать себя везунчиком. Бегите-ка сюда - вот он, Трифон, собственной персоной. Итак, Людкевич понятия не имеет, с какой целью Вахтисий заставил его писать о киберклошаре. Но для Трифона всё элементарно. А если Людкевич желает знать, то Трифон даст ему такой ответ: для того, чтобы проверить, тот ли это Людкевич, на коего зубы наточены, или нет. Можно, конечно, кем угодно прикидываться, но по стилю сразу видно, кто перед вами. Не важно, о чем написано, - о киберлошаре или остеках, о Сгорском или доне Анатоле. Именно таким макаром соты раз и навсегда убедились, что перед ними никакой не Людкевич-писатель, а типичный обыватель надпространства. Возможно, Людкевич возразит, дескать, Вахтисий у него живет сто лет и наверняка знает, кто хозяин квартиры, и без экспериментальных опытов. Нет, Трифон думает иначе. Задание - оно и в Африке задание: приказано Вахтисию проверить - проверит, тем более, что на носу повышение, тут уж надо хорошенько показать свои лучшие стороны. И Вахтисий проверил, ответ - ноль. Ложный. "Нет", если в человеческих терминах. Это не тот Людкевич; какая жалость. А раз так, то надо бы убрать этого Людкевича, чтоб не путался под ногами. Приказ есть приказ, против Варадата едва ли попрешь, к тому же, подвернулась отличная возможность вступить в этот "комитет 27". Короче, Вахтисий готов избавиться от Людкевича. Также Вахтисий готов избавиться от незадачливого Овцебарского, коего ищут тут и там, в том и в другом пространстве. Кто? Да хотя бы Сгорский! Сгорский постоянно за кем-то охотится. Вот она идея: свести одного и другого и накрыть обоих колпаком. Лучше всего с помощью Ермия. Прихлопнуть Людкевича и Овцебарского единственным махом, да еще оказать огромную услугу Сгорскому. Разумеется, Людкевич вряд ли сразу поверит Трифону, невзирая на то, что только темпо-ягода, лишь эта ягода, сорванная, кстати сказать, самим Трифоном в гиперпространственных садах, помогла ему избежать тюряги. Людкевич, само собой, начнет высасывать из пальца всякие глупости, говорить о том, что бессмысленно убирать с игровой доски такую ценную фигуру, как Овцебарский, но Трифон и здесь найдет, что сказать. Фигура эта порядочно облажалась, задание - а Павлу Ионовичу, как известно, поручили выйти на след подпространственного Людкевича - приказание, как ни крути, он не выполнил, следовательно, по решению комитета, выбывает из игры заслуженно. Вот такие расклады. Впрочем, как уже сказал Трифон, избавиться от Людкевича с Овцебарским у Вахтисия не получилось. Ой - Варадат, безусловно, страшно недоволен, "комитет 27", так сказать, на ушах. Это же надо, так опростоволоситься! А тут еще приговоренные материализуются прямо на сотском лугу, устраивают нехилый скандал и едва не затаптывают достопочтенного Вивиана. Репутация Вахтисия практически размочена, рыдают его повышение и новая должность. Кто позавидует Вахтисию? Однако Вахтисию удается если не выйти сухим из воды, то, по крайней мере, отсрочить головомойку. И что Вахтисий придумал? О, задумка классная, замысел достоин продолжительных оваций. Трифон должен признать, что некоторые из сотов не такие дубины, какими кажутся. В общем, Вахтисий замышляет авантюру с крайнеугодником. Кто знает, быть может, это идея затворника Вавилы, который очень кстати рассказывает Вахтисию о деталях Классика и падкого до них Людкевича-писателя. Так или иначе, план созревает, как темпо-ягода. Вахтисию позарез необходим крайнеугодник, чтобы выманить Людкевича. И Вахтисий решается на воровство. Местоположение сокровищницы сотов Вахтисию известно, так что это не проблема. Скоро деталь Классика оказывается в лапках Вахтисия - теперь нужно только передать крайнеугодник шастающему по Мусорощам надпространственному Людкевичу, а уж Людкевич-писатель, как пить дать, на этого человека выйдет, потому что совсем недавно удалось установить их связь. То есть, таинственный Я.Л., отправляющий письма - и есть тот самый Яков Евдокимович, автор "Шагая". Но перво-наперво нужно вернуть назад дурака Людкевича, что Вахтисий и делает, в который раз обратившись к Ермию Сгорскому. Вроде все готово, дело за малым. И кто бы мог подумать, что соты во главе с Варадатом так скоро обнаружат пропажу! Вот уж действительно невезуха. Бедный, бедный Вахтисий - какой там "комитет 27", какое на хрен повышение, все планы накрываются медным тазом. Однако Вахтисий не сдается - еще не всё проиграно, можно, можно извлечь выгоду из украденного крайнеугодника и имеющихся связей. Можно отдать деталь Фролу Житнику - с ним, конечно же, выгодно подружиться. А Людкевич пускай отнесет, почему бы нет, всё равно ведь без дела гуляет. Можно и Овцебарского из тюряги вытащить, тоже верный человек, наверняка не единожды пригодится. Короче говоря, новые расклады, новая команда, независимое от сотов, самостоятельное плавание. Ну, что скажет Людкевич?
   Честно признаться, встревоженный близкими выстрелами, последние фразы я слушаю вполуха, но, в целом, Трифон чертовски убедителен. Во время рассказа я протягивал крайнеугодник сначала котобчику, а потом - пристроившемуся сбоку Якову Евдокимовичу, однако в последний миг неожиданно передумал и вернул деталь в карман.
   - Крайнеугодник! - напоминает перелетевший на яблоню Трифон.
   - Да-да, разумеется, - соглашаюсь, погружая руку во внутренний кармашек и нащупывая острую грань.
   И в этот миг из зарослей выпрыгивает не кто иной, как сот Вахтисий, - глаза вытаращены, хохолок растрепан, лапки так и норовят меня исцарапать. Рефлекторно я ставлю блок, а потом отбиваю сота в кусты, используя ладонь в качестве теннисной ракетки. С незнакомым доселе визгом Вахтисий снова предпринимает попытку, но на этот раз его встречает Трифон. Сцепившись в воздухе, сот и котобчик гулко падают оземь; они, как пробитый мяч, со свистом выпускают воздух из легких, лежат бездыханными, но когда мы с Людкевичем склоняемся над ними, опять свирепо набрасываются друг на друга. Пронзительный вой, клочки вырванной шерсти, перья, пыль, взмывающие в воздух сухие листья. Мы с Людкевичем стоим, как изваяния, не соображая, что предпринять, как растащить вошедших в клинч бойцов по разным углам ринга.
   - Так-так-так, - говорит подкравшийся сзади дон Анатоль. - Вот вы, стало быть, где...
   Резко повернувшись, я натыкаюсь животом на дуло какой-то экзотической шестистволки. Оружие как оружие, но к стволам его будто присосалось нечто живое с узором синюшных вен, тремя культяпками и пузырем с булькающей жидкостью посередине.
   - Биоружье, - поясняет синьор Колесниченко, поймав мой дикий взгляд. - Не советую выкидывать фортели. Посмотрели бы вы на житниковских ребяток.
   Не выдержав взгляда дона Анатоля, Людкевич падает ниц и, перемежевывая свои слова с заунывным хлюпаньем, не по-мужски молит о пощаде. Час от часу он запрокидывает голову вверх и встречается взором с гангстером, тут же трусливо вскрикивает и зарывается лицом в землю. Тем временем, судя по шуму, схватка между Трифоном и Вахтисием продолжается: вот в меня летит комок земли, а вот вырванное перо пролетает перед носом, а вот кто-то врезается в ногу.
   - Кто из вас писатель? - ледяным тоном интересуется дон Анатоль. - Какая собака набрехала мне про жар-рыбу? - он вонзает в нас заточенный ненавистью взгляд. - Вот это видали? - Синьор демонстрирует нам бесчисленные ожоги на руках. - А здесь, бля, водичка, что в том гейзере. Для одного из вас.
  

Нам не нужно лишних ЛИП!

   Давайте, наверное, малость сбавим скорость, дабы сохранить силы для финального рывка.
   Итак, перед нами сад и сцепившиеся не на жизнь, а на смерть враги - сот Вахтисий и котобчик Трифон, двое Людкевичей и синьор Колесниченко, собравшийся пришить одного из них.
   А также сторонний наблюдатель в кустах - напудренный мужчина в новом костюме-тройке. Но о нем чуть позже.
   Невзирая на внешний накал страстей, эта сцена, поверьте, далеко не самая напряженная. Встреча с грязевым копом была куда кошмарнее, перестрелка в Мусороще - намного масштабнее, осада роботами лифта - во сто крат безысходнее. Но, как вы знаете, вашему покорному слуге правдами или неправдами удавалось благополучно найти выход из самых безнадежных ситуаций. На общем фоне случаю с доном Анатолем не стоило бы уделять особого внимания, если бы не один показательный момент, крайне важный для понимания природы человеческих поступков.
   Разумеется, далеко не всех и не исключительно человеческих, но целого ряда по-настоящему странных номеров, которые каждый из нас время от времени выкидывает, принося вред себе и окружающим.
   Вот скажите, часто ли у вас возникает чувство ненужности, бесполезности в этом мире? Пытались ли вы хоть иногда объяснить себе, почему, например, вдруг средь бела дня, спеша на работу, веселясь на дружеской вечеринке или сидя в уютном офисе, находясь рядом с любимым или нелюбимым человеком, пребывая в отличном или не очень хорошем настроении, в вашей голове раздается непонятный, но такой знакомый звоночек, дескать, я здесь лишний, мне тут не место, сбежать бы отсюда.
   Почему так происходит? Откуда берутся подобные мысли? Отчего разом портится настроение? Естественно, можно порыться внутри себя и найти приемлемые объяснения, временно успокоиться и беспечно жить, пока снова не накатит хандра. Но, по мне, это не выход, ведь, если быть откровенным, дело вовсе не в нас с вами, а в наших двойниках, - да-да, в этих несносных Людкевичах и Овцебарских, в донах Анатолях и Ермиях Сгорских, которым не сидится там, где им надлежит быть.
   Ага, это они, наши близнецы-однофамильцы, нарушая все мыслимые и немыслимые законы мироздания, носятся из одного пространства в другое, плюя на настроение и душевное состояние аборигенов. И куда, спрашивается, смотрит межпространственная полиция? Каким образом эти темпо-цветки и ягоды оказывается в руках обывателей? Почему нельзя оградить гиперпространственные сады от посягательств котобчиков? Этим можно и, безусловно, нужно заниматься, однако, честно говоря, речь сейчас о причинах, а не об их возможном решении. Всему свое время и, если хотите, борьба с межпространственными прыгунами - совсем другая история.
   И вот, мы доходим до ЛИП. Личностных идентификационных показателей. Нетрудно догадаться, что у каждого из нас они есть и равны отнюдь не нулю. Почему-то, в силу необъяснимых ошибок в системном природном коде, к нашему ЛИП приплюсовывается ЛИП двойника - гостя из другого пространства. Результат налицо: мы мигом вырастаем из старой одежки, нам становится тесно в комнате, в доме, в городе, в стране, а то и на родной планете. Наш теперешний показатель на порядок превышает ЛИП родных и близких, и мы уже неспособны находиться рядом с ними. Нам нужны большие просторы, мы жаждем новых впечатлений, стремимся отыскать людей с соответствующим ЛИП, ну, плюс-минус, это не принципиально.
   А весь сыр-бор, как было сказано, из-за них! Из-за скандального писателя Якова Людкевича, который сбежал из подпространственной тюрьмы и вывернул мою жизнь наизнанку. Из-за другого беглеца - Павла Овцебарского, недопустимо переполнившего ЛИП местного диссидента и тем самым отправившего его прямиком на кладбище. Или синьора Колесниченко - он, наоборот, поднимает из гроба своего однофамильца, поймавшего на днях шальную пулю. Только вообразите покойного дона Анатоля, с адским криком выпрыгивающего из медленно ползущего катафалка прямо во время собственных помпезных похорон. Его ЛИП уже несколько дней был равен нулю, но происходит чудо, - криминальный авторитет восстает из мертвых, шокируя драгоценную публику, которая составляет похоронную процессию.
   С появлением Людкевича в нашем пространстве какая-то дьявольская сила - сейчас мы знаем, что дело в удвоившемся ЛИП - серьезно взялась за меня, принявшись вовсю вытеснять из этого мира, как резиновый мячик из воды. Поначалу и до недавних пор я, как и вы, искал причины в себе, но подсознательно всё равно жаждал добиться справедливости, убрать, устранить, прогнать того, кто занял мое место в пространстве. Понятно, что на вопрос озверевшего дона Анатолий, мол, кто из нас двоих его подставил, я мог ответить только так:
   - По всей вероятности, свинью вам подложил этот господин! О жар-рыбе, вот вам крест, я ничего не знаю.
   Без всякого сожаления я нацелил указательный палец на скулящего Людкевича и сию же минуту взлетел на пик блаженства. Я ощутил поистине неземную лёгкость, будто планета отключила свое притяжение, я захмелел от запаха свободы, словно меня после многолетней отсидки выпустили из затхлого карцера. Людкевич по-прежнему находился рядом, но мой ЛИП уже начал изменяться - быть может, даже расти. Так или иначе, именно в тот момент я осознал всё то, о чём вам сейчас рассказываю.
   Дон Анатоль загрохотал, как дьявол, дон Анатоль свирепо оскалился и собрался обрызгать кипятком Людкевича. "Ну же, давай", - мысленно умолял я, погружаясь в нирвану и выныривая из нее.
   Но нет - кипящая тягучая жижа пронеслась над головой обреченного Якова Евдокимовича, оставляя за собой хвост пара, и направилась в кусты, где смертельно ошпарила спрятавшегося наблюдателя, секундой ранее метнувшего ножик в синьора Колесниченко. Нож достиг цели, правда, вонзившись в плечо, а не в шею авторитетного гангстера.
   Непередаваемый словами звериный рык, доносящийся из глотки человека, корчащегося в зарослях, заставил всех нас - включая пока не начисто ободранных сота и котобчика - забыть о тактических позициях, об угрозе со стороны друг друга, о боли разнообразных ран.
   Все мы помчались к обваренному человеку, в котором сразу признали Анатоля Колесниченко.
   Вот, выходит, кто шпионил за нами! Криминальный авторитет, беспардонно вытащенный с того - гиперпространственного? - света, умерший человек, личностный показатель которого внезапно стал равным ЛИП сорвавшегося с катушек гангстера. И такое бывает: мертвый Анатолий Колесниченко пришел укокошить залётного Анатоля, а тот, в свою очередь, намеревался порешить в нашем пространстве чуть ли не каждого встречного.
   Дальше еще удивительнее. Синьор Колесниченко со слезами на глазах подбежал к первому же дереву и, не долго думая, раздолбал о ствол свое биоружье. Пузырь лопнул, бурлящая жидкость выплеснулась наружу, ошпарив уродливое тельце с тремя дергающимися культяпками. В это время обожженный дон Анатоль во второй раз отдал богу душу, и его ЛИП снова предсказуемо обнулился. Вместе с тем, по логике вещей, ЛИП подпространственного Колесниченко убавился на величину показателя здешнего гангстера и, если оные были равны, дон Анатоль должен был бы лечь рядом. Однако с межпространственным программным кодом явно не все в порядке, - то ли произошла очередная ошибка при вычитании, то ли показатель пришлого дона Анатоля за время пребывания в нашем пространстве увеличился сам по себе. Как бы то ни было, синьор Колесниченко остался в живых, но его ярость, не иначе корова слизала. Понурив голову, он слезно выпрашивал у нас прощения, а мы с Людкевичем, прикладывая немыслимые усилия, усмиряли обезумевших от гнева сота и котобчика.
  

Финал

   Но как быть с моим собственным повышенным ЛИП? Людкевич явно никуда не собирается, у нас ему живется весьма неплохо, а мое душевное состояние, так же, как состояние всех остальных, его беспокоит не больше, чем сезонная линька котобчиков или, скажем, результаты рок-н-больных матчей во второй лиге. Хотя насчет линьки я, вполне возможно, погорячился, - вон как ласково он поглаживает ощипанную головку умника Трифона, снова обернувшегося безмолвным Фонтри.
   - Крайнеугодник, - требует Яков Евдокимович.
   Я дергаюсь от неожиданности и прикасаюсь к выпирающему карману.
   А ведь это идея! Вот что заставит Людкевича убраться прочь из моего пространства.
   - Ты, Людкевич, это самое, заслуженную злобу на меня подержи, понимаешь, - вдруг говорит Вахтисий, зализывая кровоточащую царапину на правом боку. - Но, это самое, дорогой, много помощи от меня будет, не заблуждайся. Коли исполнишь третье задание, понимаешь. Деталь перенеси, передай Флорентину...
   - М-м-й-а-а-ау! - отзывается котобчик, снова кидаясь в бой, но Людкевич крепко держит животное на поводке.
   - Наверное, деталька всё-таки останется у меня, - раздумываю вслух.
   - М-м-й-а-а! - продолжает кричать Фонтри.
   - Ты, это самое, решение получше выдумай, - советует Вахтисий.
   - Ты серьезно? - негодует Людкевич.
   А дон Анатоль, слушающий нас краем уха, поднимается с бревна и исчезает в зарослях.
   - Надо сваливать, - говорит он из кустов. - Похоже, идут житниковские либидорги.
   Кто такие либидорги, думаю, пояснять не нужно. Нынче их услугами не пользуются только малые дети и ветхие старики вкупе с бедняками. Если имеется большое желание, а киберкошель дает добро, можно вызвать на дом хоть целый взвод этих узкопрофильных андроидов. Опять-таки, ничего страшного, если кто-то из них окажется лишним. Бросаете в специальную щель энное количество откупных ярлышков, слушаете мелодию или звоночек, выталкиваете за дверь невостребованных либидоргов, а сами остаетесь с пришедшимися ко двору красавицами или красавцами.
   - Это черт знает что! - повторяет синьор Колесниченко, вынырнув из чащобы. - Давайте смотаемся, пока не поздно. Людкевичи! Что вы себе думаете?
   А мы с Яковом Евдокимовичем стоим, как две рок-н-больные штанги над лежащим у ног бревном-перекладиной. Всё из-за крайнеугодника, который Людкевич хочет заграбастать любым способом. Но просто так эту деталь я вряд ли кому отдам. Хватит, натерпелся за последние дни. Только с выгодой для себя, а если не выгорит, то покусившегося, кем бы он ни был, ожидает хорошая драчка в туланском стиле, - ваш покорный слуга, как известно, владеет инопланетными приемами.
   - При одном условии, - я достаю деталь из кармана. - Ты должен...
   - Тогда бывайте, Евдокимычи, - говорит дон Анатоль, направляясь в сторону оврага, откуда, если меня не обманывает слух, по-прежнему доносятся стоны противного пацана. - Глядишь, еще увидимся, если доживем. В чем сильно сомневаюсь. Ну, я погнал, пожалуй, авось удастся прорваться. Короче, счастливо оставаться, хлопцы.
   - И тебе, Колесниченко, до наступающей встречи, свидания, - отвечает вместо нас сот Вахтисий. - Ты, как бы это сказать, зря надежды испытываешь. Подвезет, подфартит, засмеется удача не тебе, понимаешь. Ты, это самое, попадешь в гости к непрухе.
   К сожалению, предупреждение сота не достигает слуха скрывшегося между деревьев синьора Колесниченко. Однако, по правде сказать, вряд ли наш уважаемый гангстер - да и кто угодно другой на его месте - внял бы сейчас речам Вахтисия, замаравшего собственное имя, запятнавшего сотскую репутацию. И напрасно, скажу я вам, потому что в этот момент сот правее всех ультраправых, - из оврага выходит целая армия специально запрограммированных либидоргов.
   Истошный крик дона Анатоля, наверное, был слышен даже в подпространстве. Лишь этим можно объяснить внезапное появление в саду архаичного робота, громадного и золотистого. И одного невзрачного старичонки, спешно подбежавшего к нам и, кажется, представившегося Иштваном Бумчей.
   - Людкевичи. За вами пришел. Быстро сюда. За мной идите. Время не терпит. Либидорги. Не самое страшное. Вон оттуда идут. Минозавры и кластодонты.
   Но мы с Людкевичем продолжаем стоять как вкопанные, не обращая внимания на происходящее. Мало того что Бумча сам по себе неприметный, так нам, откровенно говоря, сейчас совершенно не до него. Ни либидорги, насилующие гангстера, ни снова сцепившиеся сот и котобчик, ни мигающий индикаторами Богоробот, ни неуклонно приближающиеся робочудища, - которые уже, кстати, начали пожирать кластеры пространства, - неспособны отвлечь нас от обоюдного созерцания.
   - Отдай крайнеугодник, - повторяет Людкевич. - Пожалуйста, Яша. Ты же знаешь, как он мне нужен.
   - Тебе или котобчику? - Я перекладываю деталь из одной руки в другую.
   Яков так и не успевает ответить. Положив Вахтисия на лопатки, котобчик Фонтри в мгновение ока вскарабкивается - а лишившись в схватке половины перьев, он утратил лётные способности - забирается на плечо хозяина и прищелкивает волшебный поводок к ошейнику Людкевича.
   - Ну и чего хочет Людкевич взамен? - начинает свою речь котобчик. - О, постойте, подождите! Людкевич может не говорить вовсе. Трифону все ясно даже без специальных приборов. Трифон, похоже, знает, что у Людкевича на уме. Дело ведь в ЛИП, не правда ли? Удвоившиеся личностные показатели Людкевича та-а-ак мешают дышать полной грудью. Так давят своим весом. Гонят прочь из родного пространства. Что ж, эта проблема вполне устранима, Трифон ее решит в два счета. Итак, Трифону нужен крайнеугодник. Людкевичу, как воздух, необходим прежний ЛИП. Крайнеугодник - и Людкевич никогда больше не увидит ни Трифона, ни своего подпространственного брата. Идет?
   - Вы уберетесь из моей жизни, - говорю я, протягивая деталь сгорбленному однофамильцу. - Вам придется исчезнуть сейчас же.
   - Само собой, - соглашается Трифон, отыскивая прямо в волосах Якова Евдокимовича темпо-цветок. - А вот этот цветочек Трифон сорвал на гипо-пространственном лугу.
   - По рукам!
   Не успеваю вручить крайнеугодник Людкевичу, как котобчик помечает окружающее пространство бело-голубыми лепестками. Дабы не подвергнуться интеграции и не оказаться ненароком в надпространстве, я резко отскакиваю назад, пячусь подальше от падающих на землю лепестков. Закатив глаза, я наслаждаюсь фантастической лёгкостью - подумать только, когда-то, еще до злополучного появления Людкевича, я чувствовал ее дни напролёт и нисколько не тащился от этого. Поистине - всё познается в сравнении.
   Между тем, полчище чудовищных разрушителей уже совсем близко. Над деревьями можно увидеть жуткие разинутые пасти с полутораметровыми зубами-пилами и цельнометаллическим нёбом. Можно увидеть рогообразные антенны, которые образуют на небе апокалипсические разрывы; гигантские лапы-колонны, оставляющие после себя идеально ровные пустые площадки. Время от времени тут и там со скрежетом проносятся чешуйчато-игольчатые языки, слизывающие не только фрагменты сада, но и всех, кто в нем находится - а, помимо любвеобильных либидоргов, это и соседи-кластодонты, которые за обе щеки уплетают кластеры.
   Однако всё это полностью нивелируется нахлынувшим на меня счастьем. На радостях я даже поднимаю с земли поверженного котобчиком Вахтисия. Под аккомпанемент бесконечных воплей дона Анатоля и сладострастных стонов либидоргов я кружусь с сотом в вальсе.
   - Надо спешить. Людкевич. К тебе обращаюсь. Скорее сюда, - говорит Иштван Бумча, но, как и раньше, я обращаю на него ноль целых и ноль десятых внимания.
   Тем временем часть уверовавших в Богоробота - а если по-нашему, перепрограммированных прароботом либидоргов - принимается оборонять обессилевшего синьора Колесниченко от неутомимых собратьев. Вот новообретенные союзники берут гангстера в кольцо, вот героически отражают первую волну атаки и, переждав миг, аккуратно тащат дона Анатоля к нам с киберклошаром, лавируя между лап и языков минозавров.
   - Ты, Людкевич, обладание себе возврати, - говорит оклемавшийся сот. - Держись по следам владыки корзин, понимаешь. Время, это самое, тебя ждать не будет.
   Как и в Мусороще, только после наводки сота я осознаю, что передо мной Иштван Бумча. Лишь сейчас мой возбужденный мозг начинает обрабатывать услышанные ранее слова киберклошара: "Я пришел за вами".
   Уже спустя секунду, заботливо прижимая к груди израненного сота, я мчусь следом за Бумчей, который, жестикулируя как заправский дирижер, руководит процессией перевербованных андроидов. А позади, загоняя неудобные каблуки-шпильки глубоко в землю, топая массивными туфлями, вожделенно протягивая руки и призывно оголяя выдающиеся части мраморного тела, в паре-тройке метров сзади несется отряд разгоряченных либидоргов. Кто знает, быть может, они преследуют исключительно дона Анатоля, а возможно, просто сматываются от минозавров и кластодонтов, которые, не отличая своих от чужих, уничтожают всё на своем пути.
   И вот, бежавшие впереди либидорги резко тормозят около засыпанной мусором канавы. Подчиняясь приказам Иштвана Бумчи, они хватают лишившегося чувств синьора Колесниченко за руки и за ноги, дружно раскачивают и на счет три бросают его прямо в ров. Через миг сам Иштван прыгает следом. Последним в канаве оказываюсь я, - пробежав вдоль выстроившихся, как на плацу, роботов, я опасливо рассматриваю затягивающуюся дыру, нерешительно отступаю назад, но в последний момент какая-то сволочь - а вернее, какая-то молодчина - толкает меня в спину.
   Обняв сота, я скольжу по жирному темному трубопроводу. К счастью, это не мазут, а банальная грязь. Даже на вкус она не такая противная, ну, а отмывается вообще в два счета.
   В общем, почти полдня мы с Вахтисием несемся не иначе как к ядру Земли. Само собой, поначалу мы ликующе визжим, потом уже, набрав сумасшедшую скорость - испуганно вопим, а когда наш спуск немыслимо затягивается, принимаемся криком выказывать недовольство киберклошару, охающему где-то впереди.
   Проходит вечность, и мы, подняв брызги чуть не до неба, шлепаемся в огромный резервуар посреди безлюдной поляны в некой дикарской деревне. Сбросив зимнюю одежду, мы с наслаждением бултыхаемся в теплой воде, но, как только ее температура повышается еще на десяток градусов, разом подозреваем неладное.
   А не людоедский ли это котел? Что если сейчас прибегут местные повара и примутся варить из нас суп, добавляя в похлебку крупы и картошки, приправив кушанье зеленью и специями?..
   Короче говоря, испуганно переглянувшись, мы покидаем резервуар, отжимаем и натягиваем мокрую одежду и уже планируем убраться отсюда, как слышим гортанный голос:
   - Стать ровно. Не шевеливаться. Мерка приступать вас снимать.
   То ли этот папуас желает снять с нас мерку, то ли это фотограф по имени Мерка. Выяснять, по правде говоря, нет ни времени, ни желания. Проигнорировав приказ эбенового трехногого человека, мы с доном Анатолем и кибернищим, перебегая от хижины к хижине, устремляемся вон из деревни. По-прежнему вокруг царит подозрительная тишина, - не слышно ни птички, ни жабки, ни гавканья собак, ни мычания скота. Если бы не чан с горячей водой и не повстречавшийся туземец, мы вообще бы не знали, что думать. Выкосившая всех жителей радиация? Или смертельный вирус? А может, последствия набега вражеского племени? Следы от пожарищ, порядком разрушенные хижины, разбросанный где и как попало домашний инвентарь. Тут и там виднеются какие-то шмотки, старые игрушки, обломки примитивного оружия, гниющие продукты, допотопная техника и кучи другого неопознанного мусора.
   - От Мерки убегать не выйдет. Мерка свое дело свершить.
   Что за чёрт! Стараемся мы, значит, изо всех сил жмем, как всамделишные спринтеры, а в результате вновь оказываемся перед тем самым Меркой, который, по логике вещей, должен остаться далеко позади.
   - Мерка всепространственным телепортом управлять, - радостно заявляет папуас, демонстрируя набитый белоснежными клыками рот. - Хорошо получаться. Будет вас снимать.
   - Фу ты, - говорит дон Анатоль, облегченно вздыхая. - Я уж было решил, что ты этот...
   - Ага, - тут же отзывается добродушный Мерка. - Постоянно нас путать. Плохо получаться. Мерка начинать вас снимать.
   Уже потом, много позже, когда мы вернулись в подпространство, когда Мерка спустил, или, как говорят там, снял нас с надпространства, как снимают загодя полуспелые груши с дерева, чтобы они не разбивались при падении, - лишь намного позднее синьор Колесниченко поведал мне про того, другого. Только вчера, чаевничая у меня на кухне, он соизволил рассказать об антиподе Мерки - сеу Леонардеше. Цветном отце, хозяине самого исподнего из всех подпространств, быть может, того гипопространства, где котобчик Трифон рвал темпо-цветки.
   Так вот, этот Цветной отец, в отличие от своего гиперпространственного коллеги, забесплатно не работает, а в качестве вознаграждения за непыльные хлопоты берет с пришельцев натурой. Он варит несчастных и выжимает, прессует и высушивает, и, поговаривают, что на выходе получаются совсем иные люди. Нет, внешне они все те же, ну, разве что местами помяты, но внутри - уже настоящие пустышки. А по-другому и быть не может, потому что технологию выжимки душ сеу Леонардеш освоил, как азы арифметики, - всё, что в человеке есть ценного, Цветной отец оставляет себе, а паршивого и гнусного у него и так много. Говорят также, что Ермий Сгорский бывал как-то у Леонардеша, только неизвестно, распивал ли он с ним чай, как мы с доном Анатолем, перенимал ли опыт или пользовался его услугами, как простой смертный.
   А если последнее, то на Сгорского, ей-богу, обижаться не стоит. Посочувствовать, - это другое дело.
   Кстати, раз уж зашла речь об Ермии. Примерно минуту назад, читая с жидкокристаллической стены дома напротив последние новости, я узнал, что без вести пропавший председатель "комитета 27" был обнаружен в одном из карцеров "Альбатросской", причем не сам, а в обнимку с заправленным мячиками теннисным роботом и диссидентом-десятником Овцебарским, которого ищут уже который год.
   Лучше не спрашивайте, что я думаю по этому поводу. Должно быть, проделки Богоробота, но в моей голове, хоть тресни, не укладывается, почему он не забросил своих врагов подальше, в какое-нибудь неразведанное пространство, а оставил их на чужой территории, да еще и в этой тюряге, где у Ермия больше связей, чем там сидит заключенных.
   Об Агате Ромуловой по-прежнему ни слуху, ни духу. То ли пала бедняжка смертью храбрых, то ли - что вероятнее - находится в плену у Богоробота. И если красавица действительно томится в неволе, то ей недолго осталось мучиться, - вон, Ермий уже рвет и мечет, подтягивает силы, с минуты на минуту помчится вызволять ненаглядную. А может, уже и ринулся. Вы, часом, не слышали?
   В общем, точка в этом противостоянии еще не скоро будет поставлена. И если я узнаю чего-нибудь, то непременно вам сообщу. Вы, в свою очередь, не молчите, услышите новости - звякните мне или набросайте короткое сообщение. Я, как говорится, в долгу не останусь.
   Моя же история подошла уже к концу. Как ни смешно, у моих ног сейчас сидит сот Вахтисий, - макает в растаявшее масло лапу и облизывает ее, аппетитно закусывая сахаром. Честно признаюсь, злиться на сота у меня не получается, по заслугам он - что говорить! - получил сполна, какие-то уроки для себя извлек, а уж если снова примется за старое, то... черта с два я буду выполнять его задания.
   О, вы, наверное, и не подозреваете, что весь этот опус - четвертое задание сота. Буквально на днях его сотничество, несказанно меня удививши, вполне серьезно предложил написать о пережитых нами приключениях. Рассказать, как было - без прикрас и преувеличений, без фантазий и домыслов. Только правду и ничего кроме. Даже если будет опорочена честь сотского племени. Вы только вообразите. Естественно, я не мог отказаться - во-первых, мне не терпелось опробовать пресловутый крайнеугодник, а во-вторых - чего уж там! - соблазнился обещанной помощью вкупе со щедрым вознаграждением в финале.
   Какой, к черту, крайнеугодник, скажете вы. Полно врать, Людкевич, сам же сказал, что откупился им от подпространственного двойника, чтобы он не отягощал твой ЛИП. Или всё это липа? Ну-у, в таком случае это ни в какие ворота не лезет!
   Лезет. Если я и соврал кому-то, так это Якову Евдокимовичу. Да, всамделишный крайнеугодник остался у меня, а ему я дал другую, похожую деталь. Как такое могло случиться? Помните появление Вахтисия в лифте накануне атаки роботов? Так вот, я и не обратил ни своего, ни вашего внимания на то, что сот всучил мне еще одну деталь - для Флорентина Житника. Таким образом, у меня стало их две: одна в боковом кармане - как видно, настоящий крайнеугодник, полученный в Зеленом доме - и другая, куда увесистее и объемнее, во внутреннем кармане пальто.
   Но мне не дает покоя один момент. Кому предназначался первый крайнеугодник, когда вдруг поменялись планы Вахтисия? Насколько всё было случайно, и зачем Житнику подделка? И подделка ли это вообще? Быть может, я недооценил сота, который, возможно, разработал весь этот сценарий? Хотя, если посмотреть на его раны, то все сомнения рассеиваются. По правде сказать, не знаю, что и думать.
   Что касается помощи, то здесь всё во сто крат проще. Как вы помните, одним из первых заданий было написать о киберклошаре Иштване Бумче. Я еще сильно удивлялся и недоумевал, откуда соту известно то, что творится в моей башке. Тогда я сделал вывод, дескать, соты способны внушать свои мысли людям, и, в общих чертах, был недалек от истины. Однако если точнее, если все-таки принять во внимание маловразумительный тогдашний ответ Вахтисия, всё станет на свои места.
   Мы читаем мысли сотов, это мы с вами телепаты, а уж никак не они. Хо-хо!
   И мы никакие не големы, а они - не наши пастыри. Они просто генераторы мыслей и источник вдохновения. Так-то.
   Впрочем, отнюдь не каждому из нас и далеко не всегда удается это делать. Думаю - или Вахтисий думает, а я с ним солидарен - что эти существа способны от нас закрываться, когда им неохота отдавать мысли, и открываться, когда им не терпится поделиться с нами. Последнее немудрено спутать с принудительным внушением, эдаким ментальным насилием, что, в принципе, иногда одно и то же, потому что мы, люди, заслоняться от мыслепотока сотов пока, увы, не научились.
   Итак, бесценная помощь в виде разнообразных идей и крайнеугодника, который отлично детализирует повествование без моего участия.
   Результат вы можете увидеть и услышать, понюхать и пощупать. Мы же с Вахтисием завершаем, в конце концов, нашу писанину.
   Да, и несколько слов о вопросах в начале. Папаша мой, Евдоким Антонович, все-таки конкретно заблуждался насчет появления сотов в нашем мире. Они были всегда! Обратное едва ли возможно. Человек без сота жалок и бесполезен - он как рельсы без шпал, как лук без стрел, как улей без пчел. Как всадник без головы, наконец. И второе - обидевши сота, обижаешь себя, сам нарываешься на собой же устроенные неприятности. Разумеется, ничего хорошего не случится. И горние старцы, а уж тем более спецслужбы здесь не при чём.
   Эй, вы еще здесь?
  

январь - июнь 2007г.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   65
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"