Лысенко Сергей Сергеевич : другие произведения.

Бородатая история

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - И чем вас не устраивает наша версия? - Она правдоподобна, но маловероятна. Возможна, но абсолютно нереальна. Нет, никто бы не захотел погибнуть так, как вы описали.

БОРОДАТАЯ ИСТОРИЯ

- И чем вас не устраивает наша версия?

- Она правдоподобна, но маловероятна.

Возможна, но абсолютно нереальна.

Нет, никто бы не захотел

погибнуть так, как вы описали.

Тонино Бенаквиста "Сериал"

1.Электричка

   - Не занято? - на всякий случай интересуюсь я, присаживаясь рядом с нервным старичком, то и дело теребящим вишнево-красный сопливый нос соседа напротив.
   - Не-а, падай, - пискливо отвечает мне коротконогое бородатое существо, по-детски крутящееся на руках у амбалистой молодой девицы, - усаживайся на здоровье.
   - Да-да, садитесь, - говорит выглянувший из-за газетки шокирующе худой очкарик, подвигая свое щепкоподобное тельце на краешек сидения.
   - Что ж, спасибо, - почти шепотом произношу я, усевшись между интеллигентиком и дергающимся старичком.
   На секунду все замирают. Лысоватый бородач прекращает крутиться и болтать ногами, широкоплечая девица, поднатужившись и закатив бесцветно-серые глаза, напрягает свои роскошные бицепсы, старик, поместив руки в карманы выцветших брюк галифе, оставляет в покое соседа, который в свою очередь перестает сопеть и пускать в платочек нюни. В это время за окном тянутся обветшалые заводские корпуса, проползают зеленеющие посадки и мелькают пролетающие по автостраде автомобили, - электропоезд постепенно набирает скорость.
   - Двадцать лет назад, - неожиданно говорит старик. - Только подумать! Двадцать лет прошло, а будто вчера дело было. Словно и не было этих лет. Эх, время летит...
   Печально вздохнув, он обхватывает руками седую голову, раскачивается то вперед, то назад, с пронзительным хрустом выгибая сутулую спину. Неохотно оторвав взгляд от газетки, интеллигент ненавистно смотрит на старика сквозь толстенные линзы очков. Выпирающие желваки гуляют под едва выдерживающими натяжение щеками, прикушенные тонкие губы готовы в любое мгновение выплюнуть несколько оскорбительных словечек.
   - Да, много лет минуло, но я чертовски хорошо помню тот день, когда я, едучи в этой электричке, потерял свое достоинство. Когда я, можно сказать, его насовсем лишился. С тех пор жизнь веду недостойную. И так двадцать лет! Представляете? - всхлипывая продолжает старичок, поймав недобрый взгляд интеллигентика.
   - Извините меня, конечно. Но вы мне... - чеканя каждое слово, произносит очкарик.
   - Бу-у! Пущай расскажет. Наверняка, прикольная история, - возражает бородач, подпрыгивая на руках поигрывающей мышцами девушки. - Если не нравится, пересаживайся прочь отсюда. Вон места свободные виднеются - давай, проваливай.
   - Прошу прошения, но я, если мне не изменяет память, раньше вас...
   - Ой! Й-о-о-о, - пронзительно визжит на весь вагон сопливый мужичок, в нос которого внезапно впиваются когти дедка.
   - Негодяй, - сквозь зубы шипит старик, - я тебя помню. Двадцать лет, двадцать долгих лет я жаждал этой встречи.
   Обхватив мускулисто-жилистыми руками неугомонное тельце бородача, девица нашептывает ему на ухо слова из колыбельной песенки и, лаская выпуклый животик, колышет крошечного мужичка в такт. Уже спустя мгновение лилипут начинает сладко зевать и закрывать глазки, а ещё через секунду принимается мерно сопеть, потеряв интерес к буйной сценке.
   - Помнишь меня, паскуда? - не унимается старик, выкручивая нос воющему от боли мужичку. - Ничто не забыто! Есть справедливость на свете.
   - Призываю угомониться, - поразительно красивым голосом произносит мускулистая девушка, перехватив суховатую руку взбесившегося старика. - Вы мне уже надоели. И Аркаша Ефратович от вас просто-таки устал. Дайте ему поспать в конце-то концов.
   - Да, - встреваю я. - Что это вы самосудом средь белого дня занимаетесь? Надо ещё разобраться, виноват ли этот человек. Милиционеров позвать и так далее. Мало того что гражданина до полусмерти запугали, так все пассажиры теперь от страха трясутся. Вот, посмотрите, как у меня руки дрожат. А мне ещё работать сегодня. Нехорошо, короче говоря. Прекратите сейчас же!
   Обиженно всхлипнув и обведя порицающим взглядом полвагона, старик смущенно прячет мозолистые руки в карманы. Не верящий в небывалую удачу сосед массирует уже почти синий нос, с благодарностью кивает головой, изображает скромную косую ухмылку.
   - Зовут меня Игнатом Алексанычем, - говорит старик, - близкие называют Гнатом, друзья Бякой. Это от фамилии моей пироговой - Кулебякин я. В общем, короче говоря, называйте меня, как вам будет угодно. Сильно не обидите. Приятнее всего, конечно, по батьке, то есть Саныч; оно как-то более уважительно, что ли, но повторюсь, можете хоть Бякой меня кликать - ничего, как-нибудь переживу... Ага. Профессий много знаю, за долгую жизнь поработал и поваром, и плотником, и летать доводилось, и компьютерные программы сочинять. Где я только не работал, однако, если быть честным, нигде особо не преуспел, ничего выдающегося не свершил, мешок денег не заработал. Так что и хвататься, в общем-то, нечем... А поведать я хочу об одной черте своей уникальной. Сначала я не очень на неё внимание обращал - ну, ценил я свою сущность. Что с того? - но потом всё внезапно вскрылось и явным для всех стало. Многие за счастье считали не то что совет у меня получить или поддержкой заручиться, а постоять со мной рядом, да зарядиться прущим изо всех щелей достоинством. Богатеи горы золота предлагали, любой ценой нанять меня старались, породниться даже стремились, но я, ясное дело, цены себе никогда сложить не мог, а посему постоянно отказывался... Да, были годы; сейчас муторно и думать, какие открывались перспективы, а я в то время то железнодорожным кассиром работал, то пейзажики для своего удовольствия малевал...
   - Станция "Заводная". Следующая станция "Моторолловка", - нервно вскрикивает машинист электропоезда.
   В дверях появляется безногий-одноглазый в треуголке, засаленной фуфайке нараспашку, пожелтевшей тельняшке и с ламинированной табличкой на волосатой шее. Красные, будто бы написанные кровью, растекающиеся буквы составляют стандартную надпись: "Подайте инвалиду Христа ради!" Пират проползает по грязному полу несколько метров, задирает голову, зловеще принюхивается и, наконец, надрывным сиплым голосом пытается пропеть известную всем песенку из старого мультфильма про мальчика Билла, который очень любил деньги. Астматический кашель останавливает певца на первом же куплете, но добрые пассажиры сначала подпевают ему, а потом перехватывают эстафету - получается весьма недурственно. "Делай деньги, делай деньги", - мычу и я себе под нос. Откашлявшись, инвалид восклицает никому не понятное зловещее слово: "Тортуга", и, чертыхаясь, ползет по вагону. Остановившись около спрятавшегося за газеткой интеллигента, одноглазый снова принюхивается, внимательно рассматривает лица пассажиров и неожиданным молниеносным движением хватает меня за руку. Довольно оскалившись, он кивает мне головой на прощание и, похлопав по коленке скривившегося от неприязни худосочного очкарика, ползет себе дальше. Разжав кулак, я смотрю на черный кружочек с черепом и скрещенными костями.
   - Черная метка, - трусливо перешептываются пассажиры.
   - Херня всё это, - успокаивает меня проснувшийся Аркадий Ефратович. - Ты, главное, не психуй зазря, с ума не сходи преждевременно. Вместо этого по сторонам смотри в оба, злобные морды осторожно обходи, в темные подворотни не суйся. Оружие у тебя есть?
   - Есть, - отвечаю я, расстегивая пиджак и показывая лилипуту покоящийся в ножнах складной мачете.
   - Я бы на твоем месте не боялся, короче. Один мой товарищ как-то раз так перетрусил, так разволновался, что под первый же проезжающий бульдозер спустя пару минут угодил. Вот как бывает. У страха глаза велики, - кажется, так в данном случае говорят.
   - Я извиняюсь! Не могли бы вы... - говорит интеллигент, спрятавшись за газеткой.
   Кивнув головой в знак согласия, Аркадий Ефратович мостится на необъятной груди рослой и накачанной девушки, медленно закрывает глаза, томно вздыхает.
   - Какие перспективы были, - продолжает до сих пор молчащий старик, негодующе стрельнув взглядом в красноносого соседа. - Можно сказать, лучшие люди страны и ближнего зарубежья передо мной заискивали. А сейчас? Вот вы, как представитель младого поколеньица, скажите, вы слышали раньше об Игнате Кулебякине? Может быть, кто-нибудь из пассажиров обо мне слышал, а? - огорченно восклицает Саныч, привстав со своего места.
   - Слышь, отец! Ты угомонишься или тебе помочь? - грубо кричат ему в ответ.
   - Вот! Лишь такое нынче отношение. А вот если бы я поднялся двадцать лет назад, даже во время киносеанса или посреди дороги стал, - никто бы не вякнул. Да что там! Сколько бы уважения было во взглядах, - любо смотреть, на душе так приятно, словами не передать. И преисполняешься чувством собственного достоинства ежесекундно... Но что было, то, как не печально, прошло. Благодаря вот этому человечку, черт его дери!
   Схватив испуганного человека за нос, старик принимается крутить распухшую вишенку по часовой стрелке. Сосед взвизгивает от боли, взывая о помощи скорбным молящим взглядом.
   - Прекратите, - говорю я, хлопая Кулебякина по плечу.
   - А что ты молчишь? - сонно говорит Аркадий Ефратович, легонько касаясь локтя соседа выглядывающими из сандалий мозолистыми пальчиками. - Так и не скажешь ничего в своё оправдание, а будешь лишь нюни пускать? А? Слышь, я к тебе обращаюсь!
   - Потому что виноват, мерзавец! - вскрикивает старик, снова протягивая свои синюшные руки к распухшему носу. Закрыв глаза и плаксиво всхлипнув, красноносый покорно движется носом навстречу.
   - Ну уж нет, Игнат Александрович! - лениво говорит девица, вскидывая закаблученную жилистую ногу. - Вас предупреждали, но вы воистину неугомонны. В результате таки нарвались, - спокойно произносит она, резким каратеистским движением касаясь коленки старика. Слышится хрустящий треск и, схватившись за сердце, Кулебякин принимается издавать предсмертный хрип. Полный сочувствия ропот проносится по вагону, но никто из пассажиров не осмеливается открыто высказать угрожающего вида девушке свое недовольство.
   - Будет жить, - успокаивает всех Аркадий Ефратович. - Поверьте мне, я в таких делах толк знаю. Неоднократно судил футбольные матчи и вдоволь навидался корчащихся от боли нападающих. Проклятые симулянты! Пенальти, видите ли, назначай, легких побед захотелось. Фигушки! Дулю с маком и желтую карточку в придачу. Была бы моя воля, давал бы красную - сразу вон с поля. Следующий раз думали бы перед тем, как рухнуть в штрафной площадке противника. Вот и этот притворяется, как те футболисты. На сочувствие, поддержку старый симулянт рассчитывает...
   - И вправду, - говорю я с некоторым опозданием мужичку, много лет назад якобы обидевшему Кулебякина, - почему вы молчуном сидите? Отчего не сопротивляетесь вовсе? Вы видели свой нос? Страшное зрелище, уверяю вас. Ещё чуть-чуть и Саныч сотрет его с вашего лица. По мне, некрасиво будет. Так что давайте, уважаемый, не стесняйтесь, выкладывайте, что там двадцать лет назад было, а мы покамест старичка попридержим.
   - Жора я, - поскуливая, начинает мужичок, то и дело трогая распухший нос грязными руками, - Георгий Адамович Землянин. Как видите, и фамилия, и имя, и отчество с землей связаны. Отец мой, из земли вылепленный, всю жизнь в земле рылся, известным кладоискателем был и таким же знатным неудачником. Меня назвал Георгием, что значит землерабочий, если перевести с греческого, видно, хотел, чтобы и я в земле копался. Но вышло иначе - я занялся целебными грязями, торф там, озерный ил, ну вы знаете. Какой-никакой, а всё же специалист, лечебную глину отличить сумею, даже совет могу ценный дать, как употреблять её вовнутрь, как аппликацию наложить и тому подобное. Многим, скажу я вам, помогло грязелечение и теперь все выздоровевшие на руках меня готовы носить. Но я человек амбиций незначительных, мне большая слава не нужна, занимаюсь себе тихим делом - и ладушки. Езжу по лиманам, озерам, карьерам, ищу целебную грязь и на базарах приторговываю, за счет чего живу-поживаю, но не скажу, что сильно на этом наживаюсь. Есть у меня конкуренты, есть враги, фармацевты меня терпеть не могут, местные знахари тоже. Иногда очень тяжело приходится, но мне пока ещё везет, а вот нанятым шаманами да аптекарями убивцам - не очень. Тонут в болотах, пропадают бесследно в лесах, сваливаются в пропасть. Не знают броду, короче говоря.
   - Станция "Моторолловка", - объявляет машинист. Следующая - "Новая Каледоновка".
   В вагон врывается толпа молодняка. Мычащие, костлявые коровки в туго обтягивающих набухшие вымя топиках. Закованные в золотые цепи, красномордые, угрожающе рогатые бычки. Стуча копытами, бодаясь друг с дружкой, невразумительно мыча, стадо носится по вагону в надежде отыскать и заполнить своими тушками свободные места.
   - Эй, недомерок, двигайся, - ревет бычок с выбритой черепушкой и разрисованными татуировкой накачанными предплечьями. - Давай, по-быренькому. Потесняйся...
   Вылупив глаза, Аркадий Ефратович испуганно дергается то влево, то вправо, но надежно придерживаемый жилистой рукой телохранительницы, так и остается сидеть на её руках.
   - Не понял! Ты это чё?.. Оборзел лилипут позорный? Ну-у-у, это напрасно, я те обещаю! - заводится бык, целясь острым рогом в сердце Аркадию. - Му-у-у! - мычит он от боли. Это девица-амбал вдевает указательный палец в колечко, болтающееся в носу быка, и, потянув что есть силы, ставит скотину на колени.
   - Однажды, месяцев семь, нет - восемь назад, видел я, как рогатый одному человеку сердце проковырнул. Страшное зрелище. А человек, между прочим, ветераном был - пускай и труда - грудь колесом, орденами обвешена. По всему видно - уважаемый человек. Но всё это быка не остановило, его, видите ли, задели до глубины бездушья слова старика, дескать, такой скот на мясокомбинат отправлять надо. А всё от того, что бык то ли закурил в неположенном месте, то ли очередь не соблюдал, а скорее всего - и одно, и другое одновременно, - шепчет интеллигент, завернувшись в газету и прижавшись ко мне худосочным телом.
   Промычав сначала гневно, затем обиженно и, в конце концов, добавив в мычащий диапазон звуков скуляще-воющую интонацию, бычок несколько раз стучит по полу копытом - что означает капитуляцию - и девица, прекрасно знакомая с правилами единоборств, великодушно отпускает кольцо. Облегченно мотнув головой, бычок тут же скачет в соседний вагон, подальше от обидчицы и свидетелей своего унижения. Вдогонку, насмешливо хихикая, направляется почти половина стада.
   - И вот 20 лет тому, - говорит пришедший в себя Кулебякин, перестав хрипеть и массировать коленку, - садится напротив меня этот человечишка. Грязный как черт, за собой мешочки с земелькою тащит... Представьте себе, даже не поинтересовался, можно ли присесть, уж не занято ли часом, а только на свободную скамейку плюх, и мешками по ногам, по ногам. Чуть туфельки мои новехонькие вместе с пальцами не расплющил. Невиданная наглость, скажу я вам, ведь в те времена мало кто осмеливался даже приблизиться, а тут грязными мешками да по ногам. Естественно, по вагону прошелся недовольный ропот. Пару дюжих мордоворотов с мест поднялись, руки по дороге почесывая, к нам направились. По всему видно - сейчас за меня заступятся, ох и больно будет грязнуле этому. Но на то время, как вы помните, у меня было столько достоинства в резерве, что катком по ногам - и то самообладания бы я не потерял. Так вот... Подходят, значит, верные мои мордокруты, мол, прикажете по полу размазать негодяя, а я им - что вы, голубчики, не стоит, человек, видно, неплохой, но маловоспитанный. Всего лишь пересадите его, а то он своим видом болотным мое достоинство оскорбляет. Разумеется, последнее было сказано для красного словца, поскольку тогда ничто, никто не смог бы пошатнуть мою самоуверенность и самоуважение...
   - Какая наглая ложь! - восклицает Георгий Адамович, прикрывая расквашенный нос руками.
   Руки Кулебякина тянутся к носу, но мне удается что есть силы врезать ему по костяшкам.
   - Ничегошеньки такого не было! - истерически визжит Землянин. - Вранье всё это!
   - Если позволите, я продолжу, - сквозь зубы говорит Игнат Алексаныч. - Представьте себе такую сценку: задрав голову и насмешливо ухмыляясь, я презрительно смотрю прямехонько в глаза этому идиоту. Мордоправы норовят схватить его под руки, одному это сразу удается, другой пытается пройти между нами и взять грязнулю за вторую руку. В это время грязевых дел мастер ловко развязывает полиэтиленовый мешок и запускает пальцы в сырую глину. Закатив глаза от удовольствия, он растет в плечах, он вздувает свои бицепсы, он выпячивает грудь. Одежда на нем трещит по швам, мордовороты испуганно отскакивают в сторону. Но меня, закрывшегося щитом, склепанным из моих несомненных достоинств, не так-то легко пробить. Я штурмую эту выросшую на глазах гору мышц острой иронией моего взгляда, ещё секунда - и я выбью врага из окопов, ещё мгновение - и он потеряет опору, даже целительная глинка ему не поможет. Но что это! Электропоезд резко, поразительно в своей внезапности тормозит. Летя лицом в грязь, я проклинаю всех на свете, но больше всего негодяя, поставившего передо мной мешок с глинистым илом.
   - Вы ударили в грязь лицом?! - сочувственно кудахтаем мы. - Воистину сумасшедшая невезуха: вот так потерять свое достоинство!
   Старик пускает ручейки слез, тянется трясущимися руками к физиономии обидчика. Теперь уже ему не препятствуют. Пассажиры одобрительно смотрят на превращающийся в месиво нос Землянина, нисколечко не жалея последнего, язвительно насмехаясь над его стонами.
   На станции "Новая Каледоновка" никто не входит и не выходит. Посмотрев в окно, пассажиры видят лишь воющих на платформе волков. Видимо, задумавшись о целесообразности остановки, на которой почти десять лет не видели ни одного человека, машинист с опозданием говорит, что в следующий раз он остановится на "Сервировочном посту".
   - Двадцать лет назад мне было 13 лет! - всхлипывая сквозь слезы, заявляет Землянин и, услышав этот несомненный довод, все как один пассажиры переходят на его сторону.
   - Нехорошо получается, - сурово говорит Аркадий Ефратович.
   - Хм... - хмыкает интеллигент, выглядывая из-за газетки.
   - Похоже, вы обознались, - говорит девушка-телохранитель.
   - Какого дьявола вы сразу не сказали! - негодую я.
   Сцепив пальцы в замок, смущенно потупив взгляд и постукивая ножкой, Игнат Алексаныч гадает какую-то свою думку.
   - А и что, - говорит он. - Не всегда, знаете ли, изловчишься возраст на глаз определить. Вона намедни повстречал барышню, на вид молодушечка, точно вчера распустившийся бутончик, цветок красоты несравненной - дама в самом соку и всё тут! Я и так, и эдак, вокруг ног её обвился, прохода не дал, обедом вкуснейшим угостил, да и затащил в свое лежбище. И вот, пока она принимала водные процедуры, сильно любопытно мне стало, захотелось узнать, есть ли у неё муженек законный иль детки малые, строить ли мне долгосрочные али краткосрочные планы. Пока она в ванной бултыхалась, я в её сумочке порылся, да и отыскал документ самый наиглавнейший - паспорт. И что же вы думаете? Смотрю год рождения - батюшки светы, в бабульки мне, деду отнюдь не первой свежести, годится! Глазоньки свои протер, резкость навел, - нет, вроде правильно всё увидел. Закричал я тогда, словно кипятком ошпаренный, да и убежал прочь. Несколько дней с ботлхантерами и другими вшивыми бездомными под мостом ночевал, домой боялся соваться. А если не ушла, вдруг меня прямо в лежбище поджидает? Но, слава богу...
   - И-и-и-и, - умирает со смеху Аркадий Ефратович, хлопая по коленкам своей телохранительницы.
   - 13 лет, говорит, - продолжает Кулебякин. - У него борода уже до пупа была, а в ней седина местами виднелась. И морщины, борозды вотакенные на лобешнике, как сейчас, а то и глубже были.
   Вектор общественного мнения меняет направление на диаметрально противоположное. Снова все пассажиры на стороне Игната Алексаныча.
   - Врать не буду, борода мне от батяни-кладоискателя досталась, - воспользовавшись паузой, произносит Георгий Адамович. - Ему - от его деда, деду - от прадеда, а прадед в далеких ассиро-вавилонских землях на колхозный комбайн сменял. Долго его потом односельчане материли, пока он в казематах томился да суда дожидался. Чем всё закончилось, мне не известно, думаю, вздернули его на виселицу по-быстрому на радость обескомбайненным землякам. А дед мой унаследовал эту самую бороду: надевал на праздники, ходил по деревне франтом, клея баб и смущая мужиков с куцыми козлиными бородками.
   - Вот видите! - выкрикивает Саныч. - Это он, он, виновник всех моих бед! Подумаешь - 13! Можно и в дошкольном возрасте натворить гадостей. Что же теперь, прощать всех подростков, руку на них не подымать и даже в исправительные колонии не отправлять?
   Услышав одобрительный рев пассажиров, Кулебякин счастливо ухмыляется.
   - Дайте же человеку оправдаться, - взывает к пассажирам Аркадий Ефратович. - Георгий, продолжай.
   - Ревизия! Ревизия, - раздаются отдаленные выкрики. Десятки людей срываются со своих мест и, панически вылупив глаза, мчатся в соседние вагоны, стремясь хотя бы ненадолго отсрочить встречу со строгими ревизорами-контроллерами. Между тем, приближаясь к "Сервировочному посту", электричка замедляется - "зайцы" толпятся в тамбурах, надеясь на остановке перебежать в "чистые", уже проверенные вагоны.
   - Где наши "постоянные"? - интересуется лилипут у девицы и та достает из своей сумочки два месячных билета.
   Мы с интеллигентом синхронно вынимаем из бумажников и рассматриваем пассажирские удостоверения. В руках Землянина тоже появляется помятый билет. И лишь у Игната Алексаныча его нету.
   - Я скоро вернусь, Жора, легко от меня не отделаешься, - говорит Кулебякин сквозь зубы, капая на пол ядовитой слюной. Оглядываясь на приближающихся тучных контроллеров, Игнат смешивается с толпой в тамбуре.
   - "Сервировочный пост", - говорит машинист.
   Ругаясь, толкаясь, сбивая друг друга с ног, толпа с бешеной скоростью мчится по платформе к вагонам, где уже побывала ревизия, но хитрые контроллеры и милиционеры встречают их с распростертыми объятиями. Слышна брань и яростные крики. Высунув голову в открытое окно, Землянин облегченно вздыхает - видимо, Игната Алексаныча не пустили в вагон.
   - Осторожно, двери закрываются! Следующая станция "Корчма "Щит и печь"".
   - Ваши билеты? - говорит необъятный ревизор. Проверив лишь наличие бумажек в наших руках, он проплывает дальше.
   - Подвезло тебе, Жора Адамыч. Это, конечно, ваши с Бякиным проблемы, раз нет обиженного, то и выяснять вроде бы нечего, но скажи-ка мне, дорогой Землянин, куда ты девал ту самую бороду, что передаете вы из поколения в поколение по мужской линии? - интересуется Аркадий. Его телохранительница напрягает мышцы и угрожающе смотрит на Георгия.
   - А вам какое до этого дело? - взвизгивает Землянин, осторожно трогая уродство, образовавшееся на месте носа.
   - О, уважаемый, интересы мои самые непосредственные, - хитро ухмыляясь, говорит Аркадий Ефратович, - потому как борода была срезана с физиономии моего пра-пра-пра пра-пра-пра в далеком Вавилоне, в году примерно...
   - Хрена от меня отделаешься! - орет окровавленный и изодранный Кулебякин, приближаясь к нам. Заметив его, приунывшие, заскучавшие билетные пассажиры поднимают одобрительный шум, перемежевывая его аплодисментами и скандированиями.
   - Эх, - раздраженно вздыхает интеллигент, в который раз отрываясь от газетки.
   - Черт его дери, - недовольно шипит Аркадий Ефратович.
   - А борода... Вот она борода, - мигом выбрав из двух зол меньшее, сообщает Георгий Адамович, вынимая бороду из-за пазухи и надевая её на себя.
   - Вот сучок! - восклицает Кулебякин, пытаясь вернуться на свое место. - Вот так он и выглядел... Э-э, это как понимать? - спрашивает он у телохранительницы Аркадия Ефратовича, преградившей ему проход жилистой длиннющей ногой, как шлагбаумом.
   - Сдрысни в норку! Пока цел, катись отседова! - по слогам угрожающе произносит Аркадий, нервно размахивая крохотными кулачками.
   - Как же так, Аркадий Ефратович... Потерянное достоинство, целых 20 лет горемучений... И вот, когда я наконец встретился с этой гадостью, вы мне препятствуете... А я ведь свою душу перед вами наизнанку вывернул... Как же так?
   Услышав Кулебякина, пассажиры принимаются недовольно гудеть и топать ногами.
   - Не желаете ли выпить по стакану шипучки в более спокойной обстановке? - вмешиваюсь я, обводя взором присутствующих. Мгновенно свернув газетку и положив её в дипломат, интеллигентик одобрительно трясет подбородком. Аркадий Ефратович устало вздыхает, телохранительница расслабляет мышцы.
   - Не желаю, у меня, знаете ли, дела, - мотает головой Землянин. - Дел невпроворот, и так опаздываю!
   - Вот и отлично, хорошо и великолепно, - ухмыляется Кулебякин, зажимая рукой кровоточащую губу, - в высшей степени превосходно, замечательно просто. Пущай они идут, а мы с тобой, уважаемый Георгий Адамович, о житье-бытье посудачим-покумекаем.
   - Так уж и быть, уговорили, согласен я, - говорит мне Землянин. - Ведите меня в свой кафетерий. Что-то кушать, да и пить захотелось.
   - "Щит и печь"? - подмигивает мне Аркадий Ефратович.
   - Угу, - отвечаю я, поднимаясь и направляясь к выходу. Интеллигент счастливо прыгает передо мной, размахивая дипломатом.
   - Станция "Корчма "Щит и печь"", - объявляет машинист.
  

2."Щит и печь"

   Мы идем по пыльной проселочной дороге. Впереди, закрываясь рукой от неприветливого ветра, обильно осыпающего нас крупицами песка, сухой соломой с поля и прошлогодними листьями, топаю я. Рядом семенит интеллигентик, назвавшийся, к слову, Каннских Вадимом, э-э, кажется, Сергеевичем, или Степановичем, а то и Семеновичем. Следом за нами, изрядно потея то ли от жары, то ли от тяжелого мешка за плечами, шагает в ногу Жора Землянин. Чуть отстали Аркадий Ефратович и его спутница Зоя Карловна; они идут неспешно, разглядывая накренившиеся бревенчатые домики с прохудившимися крышами, смеясь над угрожающе шипящими гусями, подбирая под ветхими заборами и жадно поглощая упавшие в траву абрикосы. Самым последним, держась от нас на приличном расстоянии, хромает Кулебякин. Постанывая, вытирая засаленным рукавом всё ещё кровоточащие раны, - кажется, что он столкнулся не с доблестными контроллерами, а с заправским мясником, - звякая оборванными подтяжками, Игнат Алексаныч всеми силами стремится вызвать у нас сочувственную жалость, но нам пока, мягко говоря, до фени его страдания.
   - Ну а всё-таки, Георгий Адамович, чего это вы обвинили во лжи Кулебякина? - спрашиваю я специалиста по грязелечению. - Имел ли место этот инцидент 20 лет назад?
   - Да-да, - поддакивает Каннских, - очень интересно было бы послушать вашу версию событий.
   - У-ух, - вздыхает за спиной Землянин. - Извольте, коли интересно. Кулебякин Игнат Алексаныч приходится мне дядей, - он родной брат моей мамашки, земля ей пухом.
   - Э-э-э, м-м-м-э, а-а-а, м-а-а, о-о-о, - мычим мы с Вадимом Сидоровичем.
   - Человек, безусловно, талантливейший. Таких универсалов ещё поискать. Могу подтвердить, что почти всё им рассказанное - чистейшая правда. За свою долгую жизнь кем он только не был. И кузнецом, и летчиком, и скульптором, и визажистом. И брокером, и кассиром, и таксистом, и ассенизатором даже. Мы в своё время удивлялись, почему он места себе не находит, ведь за что не возьмется - превосходно у него получается, начальство хвалит, коллеги-сотрудники довольны. Так нет же - не протрудившись и месяца, бросает работу и перебегает на новое место. Нам говорил, что дело в усталости, душа отдыха жаждет, а лучший отдых - смена работы. Так и отдыхал всю жизнь...
   - Мудро, - заключает интеллигент, - я с этими бумажками вожусь, такая усталость накапливается, не физическая, нет, - это вам не мешки таскать, - а моральная. Надо что-то менять, а то так и сбрендить недолго.
   - Вот именно, - соглашается Землянин. - Съехал с катушек мой дяденька ни с того, ни с сего. Работал он в ту пору массажистом, за пару месяцев такого мастерства достиг - ну настоящий кудесник! От желающих попасть к нему на прием отбою не было: в километровые очереди ни свет, ни заря выстраивались, деньгами заваливали, вечерами около дома поджидали, на колени становились, слезно умоляя помассировать их спинушки. Популярность его росла, слава ширилась, очень скоро подвергся он атаке телевизионщиков, журналистов, папарацци. Потом братки к нему пожаловали, чуть позже милиционеры. Подсылали ли их конкуренты или они тоже составляли дядюшкину клиентуру, мне неизвестно. В общем, ничего не предвещало бури. И вот как-то раз вышел от него человек на человека уже не похожий. Все: "ой! ужас! мама дорогая! страх-то какой!" Тут и дядя в дверном проеме появился, злобно ухмыляясь, поинтересовался, нравится ли его работа. Первой заорала секретарша и пулей вылетела из приемной, за ней повыскакивали ошарашенные люди. Дядя впервые за долгое время оказался сам в кабинете, а чудовищное чудище приплясывало вокруг него гопак. Говорят, что танец был страшен, ибо руки у его клиента росли, прошу прощения, из попы, одна нога - из того места, где у человека находится пуп, другая служила продолжением шеи. Где была голова, только богу известно. Очевидцы говорят, что глаза смотрели из-под лопаток, а роскошные закрученные усы красовались теперь на копчике. Были и другие свидетели, которые утверждали, что посетитель выглядел так и раньше, вроде бы даже таким родился, а на массажиста взвели напраслину. Стало быть, дядя органы не перетасовывал, ничего противозаконного не вытворял и безгрешен яко ягненок. Как бы то ни было, дядю после этого случая точно подменили. Домой он не явился, а отправился в ночной клуб, где так отмассировал грозных вышибал, что тех разгибали несколько недель светила медицины. Спустя час массажиста видели в зоопарке, где он что-то доказывал самке орангутанга. Как Кулебякин очутился в зоопарке в такой поздний час, да ещё и в клетке с обезьянами и куда подевался златогривый двухсоткилограммовый самец, так и не удалось установить. Сторожа и работники зоопарка, видимо, долго пребывали в столбняке, позволив дяде благополучно ускользнуть от них. Уже через 15 минут, - внимание: всего лишь четверть часа! не иначе как на реактивном самолете его подбросили, - дядю видели в столице, где он пытался поджечь кинотеатр, облив здание по периметру бензином. Зал был набит битком, - в тот вечер демонстрировалась комедия "Прелестные няньки-блондинки 3: проклятие шеф-повара", очень интересный и, главное, смешной фильм, лидер кассовых сборов Америки последнего уик-энда. Только чудом удалось предотвратить пожар, но дядя и тут как сквозь землю провалился. В ту страстную ночь разбился пассажирский самолет, и по стране было зафиксировано пятнадцать автомобильных аварий, где-то в пригороде прорвало дамбу, там же сгорел амбар, а в столице самоотверженные пожарные погасили горящую квартиру, столкнувшись с невероятными трудностями. Ночь, как никогда, была богата на происшествия, крали, грабили и убивали сверх меры, кто-то порубил топором посетителей наркопритона, кто-то украл форму и оружие у решившего освежиться в реке патрульного милиционера, больные повыпрыгивали из окон одной офтальмологической клиники. Вряд ли мой дядя был причастен к каждому из инцидентов, но в одном-двух он наверняка поучаствовал. Утром его обнаружили в палате психиатрической больницы. Не обращая внимания на вопли медперсонала, дядя продолжал нежиться в постели, крепко обнимая волосатого кавказца. Только с помощью дюжих санитаров его удалось выкинуть за пределы больницы, - летел мой дядя высоко и далеко, прямехонько в грязную канаву. Там и досыпал; погрузившись в вязкую жижу, сладкие сны досматривал.
   Землянин ставит мешок на землю, разминает спину, размахивает затекшими руками.
   - Куда он потом подался, мне неизвестно, - продолжает Георгий Адамович, вновь схватив мешок и зашагав по пыльной дороге. - Я пытался его разыскивать, да тщетно. Кроме нас, родни у него не было, старенький домик его уже тогда дышал на ладан, так что по существу в этих краях его ничто не держало. И вот, спустя много-много лет, увидел я в старой газетке объявление. Объявление самое что ни на есть обыкновенное, мол, сделаю качественный массаж - будете как новенький. Массажирую всё, что угодно, но ежели думаете, что я интим предлагаю, то вы неправы, ничего такого у меня нет и в помине. Телефон прилагался, нужно было спросить Игната. Газета была старой, чуть ли не прошлогодней, но я рискнул позвонить - всё-таки не каждый день дядя объявляется. Звоню я, берет трубку женщина, голос чертовски приятный, как у Зои Карловны, например, и спрашивает у меня, зачем мне нужен Игнат Александрович. Ах, он ещё и Александрович! Забилось сердце в груди, - надо же, точно он! Живехонький! Ну и сочинил я на ходу, что у меня жуткий насморк, доктор приказал массировать гайморовы пазухи, да разве сам сумеешь. А Игнат Александрович дипломированный специалист, очень были бы кстати его услуги. Женщина, дескать, странно, вы совершенно не гундосите, никогда бы не сказала, что у вас что-то с носом. Хотел было на неё наехать, мол, не твое дело, курица, переключи меня на дядю Игната, но она меня опередила, время и место назначила. Необычное место, скажу я вам, прямо в электричке. У меня челюсть отвисла, а она трубочку - щелк, положила. Всё, закончен разговор. Делать нечего, - дождался я того дня, сел в нужный вагон, отсчитал место. Смотрю: и вправду дядя Игнат, сидит, меня не признает. Я в шутку ему про свой нос рассказал, а он как начал его крутить, как принялся его вертеть. А потом эта история дурацкая о потерянном достоинстве... Явно человек не в себе. Ну, а дальше вы в курсе.
   - Это про что вы там бормочете? - доносится до нас голос Аркадия Ефратовича, сидящего на плечах Зои Карловны, догоняющей нас семимильными шагами.
   - Оказывается, - начинаю я, - Кулебякин...
   - Я вас прошу! - очень вовремя перебивает меня Георгий Адамович, подмигивая двумя глазами одновременно.
   - "Щит и печь"! - радостно кричит Вадим Станиславович, увидев стильный щит, прибитый над гостеприимно распахнутой дверью. Принюхавшись, мы обоняем аппетитные запахи буженины, чего-то мучного и, конечно же, фирменных котлеток. Сквозь колышущую занавеску, преграждающую путь противным жирным мухам, пробивается и достигает нашего слуха мелодия сверхпопулярной царской песни "Царь-пушка". Всей компанией мы принимаемся одержимо плясать и поднапевать по памяти: "Слита бысть сия пушка... Йе-йе-йе... стольный град Москва... Бум-ба-бах... Ондрей Чохов - йе-йе-йеее!"
   - Кто последний - тот дурак! - дурачится Аркадий Ефратович и понятливая телохранительница тут же оказывается у дверей корчмы. Вторым прибегаю я. За третье призовое место борются Землянин и Каннских. Бросив мешок с глиною вперед, Землянин пытается схитрить, но мы с Аркадием Ефратовичем засчитываем ему техническое поражение, тем самым, опуская его на последнее пятое место следом за прихромавшим с десятиминутным опозданием Кулебякиным.
   Зайдя в помещение, мы рассаживаемся за дубовым столом на удобных стульях, стилизированных под лесные пни. В противоположном углу хозяйка, она же главная повариха, возится около натопленной печи, длинным ухватом она достает жаровню со свежевыпеченными пирогами, на освободившееся место ставит глиняный кувшин и горшочек. По-деревенски одетый хозяин, он же официант, бродит между столиками, расхваливает меню, устно принимает заказы.
   - Газировки мне, апельсиновой. И похолоднее там, - кричит Аркадий ещё не подошедшему официанту. - Пирогов тоже хочу, можешь вон тех притащить. А мясное? Что там у вас мясного?
   - Котлетки, сударь, - отвечает хозяин, - сейчас хозяйка мигом разогреет.
   - И мне, три штуки. Пирог с капустой есть? - спрашиваю я, хватая официанта за рукав.
   - Есть-есть, вон стоят, горяченькие. Вы что изволите?
   - Мне пока кофе. "Черную жижу" наливаете? - интересуется интеллигент.
   - Нет, только ячменный, будете?
   - Ладно, давайте...
   - Пироги со свиным паштетом, - заказывает Землянин, - и миску густой сметаны.
   - Будет сделано.
   - А Зое Карловне салатик забалабань, у неё, понимаешь ли, фигура.
   Поклонившись, официант исчезает. Справа от нас, как раз рядом с перепачкавшим столик кровью Игнатом Алексанычем, группа "Царьград" наяривает заводную песню: "Божье богу, а царево царю".
   - Ну что ж, дорогой Жора Адамыч, - хитро прищурившись, говорит Аркадий Ефратович. - Нас беспардонно прервали на самом интересном месте. Давай-ка вернемся к нашему разговору, что ли? Итак, ты говоришь, что эту бороду твой прадед приобрел в далекой Месопотамии.
   Землянин крякает от неожиданности и бледнеет, на секунду краснеет и стыдливо прячет взгляд, потом испуганно озирается по сторонам в поисках заступника. Как ни странно, его бегающий, прыгающий по всему помещению взор останавливается на моей скромной персоне. Совершенно необъяснимо я киваю головой в знак поддержки, - отчего-то мне становится жаль Георгия Адамовича, да и к Аркадию с его телохранительницей особой симпатии я не испытываю.
   - Ага, - встреваю я, - вы говорили, что эта борода принадлежала вашему далекому предку. А затем, - какой кошмар! - была срезана с его лица.
   - Истинная правда! Был мой пра-пра-пра, пра-пра-пра и ещё черт знает сколько этих приставок придворным звездочетом и предсказателем в Вавилоне, составлял гороскопы, иногда предугадывал, а бывало, и предотвращал дворовые и природные интриги, но главной опасности, к сожалению, не разглядел. Кузен его, Мушшуррбархерриб, заручившись поддержкой колдунов-хертуммимов, регулярно потчевал братца несколькими миллиграммами какого-то слабого яда, из-за чего предок мой худел и чахнул не по дням, а по часам, подорвав иммунитет, болел всевозможными болячками, но, даже превратившись в мумию, продолжал выполнять свои придворные обязанности. Шли годы, а душа звездочета всё ещё теплилась в этом скелетике; Мушшуррбархерриб же не находил себе места, таскал за шиворот и обзывал последними словами недоумевающих хертуммимов. Дошло до того, что кузен решил испробовать действие этого яда на себе и, несмотря на отговоры посвященных - а была среди них и жена звездочета, моя пра-пра-пра и так далее прапрабабка(уж не из-за неё ли весь сыр-бор?) - наплевав на протесты близких, он всё-таки накапал яду в похлебку... и едва не отбросил копыта. Вот вам и слабый яд! То ли здоровье у Мушшуррбархерриба на проверку оказалось не сильно крепким, то ли это была сиюминутная слабость на нервной почве, но, так или иначе, жить по самым смелым прогнозам этому человеку оставалось не дольше суток. И вот тут один башковитый хертуммим выдвинул совершенно безумное предположение: раз борода брата-звездочета обильно произрастает, невзирая на чахлость остального организма, значит, именно в ней содержатся вещества, из которых должно состоять противоядие. Идея была принята на ура и в тот же вечер жена звездочета, выхватив острый кинжал из ножен Мушшуррбархерриба, забежала в покои к своему мужу и ловко срезала густую бороду с его осунувшейся физиономии. Спустя пару минут забытый всеми придворный звездочет, разукрасив скудным запасом крови подушку, отдал душу Всевышнему. В это время жена, выдергивая по пути волоски из бороды, уже мчалась вприпрыжку к Мушшуррбархеррибу и его колдунам, дабы побыстрее сварганить противоядие. Как бы то ни было, отхлебнув приготовленного снадобья, Мушшуррбархерриб тут же стал на ноги к неимоверной радости своих друзей и любимой женщины, а недообщипанная борода была брошена в сундук, где её спустя годы нашел карапуз, внук покойного звездочета, мой пра-пра-пра-пра-пра, короче, тоже прямой предок...
   - Та-а-ак, пожалуйста, во-о-от, пирожки, - неожиданно произносит за моей спиной хозяин. Расставляя тарелки перед нами, он заискивающе улыбается, время от времени вопросительно подергивая физиономией, мол, чего ещё изволите. - Это вам! - счастливо заявляет хозяин-официант, ухмыляясь в лицо Землянину. - И сметанка, во-о-т. Приятного!
   - Спасибо, - говорю я, надкусывая горячий пирог с капустой и цепляя губами начинку.
   - Не понял, где, на фиг, котлеты? А салат для Зои Карловны? - недовольно восклицает Аркадий Ефратович.
   - Потерпите, господа! Ждать вовсе недолго осталось. Сейчас хозяйка из печи вытащит, - удаляясь, говорит хозяин.
   Макая пироги в миску со сметаной и противно чавкая, Землянин с интересом смотрит на сцену, где прекратившие играть цари разговаривают на повышенных тонах с похожей на гриб женщиной. В нескольких метрах от сцены на пеньке раскачивается Игнат Алексаныч. Очевидно, что все его потуги направлены на то, чтобы привлечь наше внимание. Помимо порчи имущества, он подчас постанывает, бурчит ругательства себе под нос, харкает в пепельницу, пугает посетителей и портит всем аппетит своими кровоточащими ранами. Проходящий мимо него хозяин шипит на Кулебякина сквозь зубы, угрожает ему кулаком и недовольно топает ногой, но стоит ему отвернуться, как Игнат снова принимается за старое.
   - Гражданочка, мы не играем ни "Алые розы", ни "Мари-Анку", - доносится до нас голос солиста "Царьграда" Кекса. У нас, понимаете ли, концептуальный музон, альтернативный рок и всё такое... Да не суйте вы свои бумажки! Мы не продаемся!
   - Сбацай "На Царьград!" - кричит Кулебякин, сплевывая в пепельницу.
   - Вот это мы можем! - радостно заявляет Кекс и, схватив гитару, бряцает первые аккорды.
   - Естественно, - говорит Аркадий Ефратович, хватая несколько котлет с подноса подошедшего официанта, - эта борода для нашего рода - особая реликвия. Да, около века назад она была утеряна, украдена у нашей семьи прямо среди белого дня, - невиданная наглость, скажу я вам! - но с тех пор, я вас заверяю, каждый мужчина спит и видит себя с этой бородой. Вор, разумеется, был пойман и жестоко наказан, комбайн отобран, а по следам покупателя в тот же день двинулись прапрадед и его братья... И как в воду канули. Следом за ними отправились сыновья, и тоже - ни слуху, ни духу. Так могло бы продолжаться до бесконечности, но наши деды вспомнили, что есть у них головы на плечах, поэтому, посоветовавшись со звездами, - а в нашем роду, как вы помните, были толковые звездочеты, - составили отличный план, благодаря которому я, Аркадий Ефратович Бархерибов, нахожусь сейчас на расстоянии вытянутой руки от заветной реликвии.
   - Не отдам! Никогда! Ни за что! - кричит Землянин словно резаный, секундой ранее покинув свой пенек и теперь пятясь к выходу.
   - Ну-у, это мы ещё посмотрим, - тщательно пережевывая кусочек огурца, говорит Зоя Карловна.
   - Но подождите, - заступаюсь я, - это не совсем справедливо, согласны? Был бы Георгий Адамович вором, - я бы раньше вас на него набросился и отобрал украденный предмет. Но борода ведь была сменяна на колхозный комбайн. И ещё нужно разобраться, кто тут продешевил. Подумаешь, борода... А то комбайн! Комбайн - это ого-го!
   - Борода тоже ни фига себе! - срывается Аркадий Ефратович. - Знаешь ли ты, чего у меня такой рост хреновый?
   - Аркадий Ефратович и все его родственники - лилипуты, - объясняет Зоя Карловна, поднявшись и, словно хмурая туча, надвигаясь на испуганного Землянина, который, споткнувшись, растянулся на полу. - Они связывают это с потерей бороды.
   - Это древнее проклятие, - поясняет карлик. - Вроде бы прикованная к кровати старушка-мать звездочета, когда ей поведали страшную правду, прокляла ничтожеств, покусившихся на жизнь сына. Ха-ха. Ну вот, перед тобой самое настоящее ничтожество.
   - Вам-то теперь что! - гневно восклицаю я. - Всё равно уже не подрастете!
   Схватив брыкающегося Землянина за ноги, Зоя Карловна отрывает его от пола и трясет, словно тряпичную куклу. Из карманов Георгия Адамовича высыпается какая-то скомканная сухая трава, выпадают корешки и комки земли. Землянин поначалу злобно ругается, но чем дальше, тем его выкрики становятся всё более жалобными. Посетители не выдерживают и, окружив Зою Карловну, умоляют оставить бедного человека в покое. Не долго думая, я запрыгиваю на девицу сзади, заламываю шею, раскачиваюсь то влево, то вправо, стремясь завалить противницу на землю. Лилипут в свою очередь вешается на меня и вгрызается зубами в шею, в спину. Укусы множатся, я вою от боли, но не ослабляю захвата. Кренясь набок, Зоя Карловна пытается ударить меня затылком, - я поздно разгадываю этот прием и получаю ощутимый удар в подбородок. Дзинь! В голове одержимо звенит, давит в висках, темнеет в глазах и я, ослабив хватку, шлепаюсь на пол, прямехонько на Аркадия Ефратовича. Рядом с грохотом всё-таки приземляются амбалистая Зоя Карловна и несчастный Землянин. Мы валяемся на дощатом полу, ненавистно разглядывая друг друга. Вокруг топчутся посетители: кто-то смеется, кто-то протягивает руки, помогая нам подняться, кто-то собирается вызывать милицию. И вот в дверном проеме появляется Каннских и истошно орет:
   - Кулебякина порешили!
   Да-да, именно так и кричит. Мы ковыряемся пальцами в ушах и протираем глаза, не доверяя соответствующим органам чувств.
   - Зарезали Игната Алексаныча, - горланит Вадим Степанович. - Вон там, за кустиком лежит. Я вышел, понимаете ли, по нужде, а там такое. Бедный, бедный человек!
   - Милиция! Звоните в милицию! - кричат посетители, стадом бегая то в помещение, то наружу.
   - Позвольте представить вам нашего участкового, - спокойно говорит хозяин. - Саблезубов Костя... нтин... Э-э...
   - Просто Костя, - говорит тень в углу помещения. Все как один жмурятся вхолостую. Участкового совершенно невозможно разглядеть. - Не создавайте суматохи, рассаживайтесь по своим местам, доедайте спокойно. Убийца будет пойман...
   Издавая рычание, Саблезубов внезапно выныривает из темноты, в два прыжка достигает входной двери и защелкивает наручники на воздетых к потолку руках Каннских.
   - Уже пойман! Как говорится, попался голубчик, - заявляет Константин.
   - Он? - недоуменно вопрошает Аркадий Ефратович.
   - Не может быть! - восклицаю я. - Он же с нами сидел.
   - А какие у него мотивы? - спрашивает Зоя Карловна.
   - Месть, разумеется, - отвечает Костя, поправляя странные зеленые очки с какими-то пометками-делениями(наверняка, прибор какого-то там видения). - Насколько мне известно, Кулебякин заставлял его прыгать из окна глазной больницы, но он легкий, поэтому не сильно повредился... Что ж, нам с Вадимом Сергеевичем пора. До встречи, господа!
   - Прощай! - говорит Аркадий Ефратович, протягивая Каннских руку.
   - Берегите себя, - говорю я на прощание.
   - Будь здоров, - бросает через плечо Землянин, направляющийся к своим пирогам.
   После непродолжительной паузы все возвращаются на свои места. Как ни в чем не бывало, цари принимаются играть ещё одну однозначно хитовую песню: "Не судима воля царская". Скромно почавкивая, Землянин опасливо поглядывает на пригорюнившихся Аркадия Ефратовича и Зою Карловну.
   - Так-так-такушки, - говорю я, дожевывая пирог с капустой. - Вы, Зоя Карловна, стало быть, агент спецслужбы Ватикана. О! Кон-гре-га-ция! - насмешливо продолжаю я, разглядывая удостоверение под столом. - Зоя-Франческа Карлини.
   - Ах ты сука, - шипит обо всём догадавшийся Аркадий Ефратович, целясь девице в грудь вилкой. - Значит, церковники давно в курсе... А я-то думал, сбил их со следа. Ч-черт побери!
   - Им-то что надо? - удивляется Землянин.
   - Борода, дубина! Они считают, что она принадлежала одному из волхвов, пришедших поклониться родившемуся Иисусу. Короче, пришло время распрощаться с бородой, Жора, своего они не упустят.
   - Вот это ловкач! - отпускает мне комплимент Зоя-Франческа.
   Кивком головы и довольной ухмылкой я благодарю иностранную гостью за похвалу, кладу на стол удостоверение и, когда она тянется к нему, внезапно подбрасываю корочку к потолку. На секунду Зоя-Франческа отвлекается, я хлопаю по ляжке зазевавшегося Землянина, подмигиваю Аркадию Ефратовичу и, как только девица ловит документ, мы опрокидываем на неё тяжелый стол. Сквозь громкую музыку и грохот Аркадий Ефратович пытается докричаться до официанта:
   - Сколько с нас, хозяин?
   - ... надцать пятьдес...!
   Аркадий Ефратович жестами показывает, что не расслышал, но, видя выбирающуюся из-под завала Зою-Франческу, щедро бросает на пол новехонькие хрустящие купюры и сматывается, сверкая пятками.
   Мы бежим по душистому лугу. Под ногами покосы, над головой жарящее солнце, далеко впереди зеленеет кукурузное поле, сзади приближается находящаяся в превосходной спортивной форме агентша спецслужбы Ватикана.
  

3.Кукурузное поле

   - Бросайте мешок, Георгий Адамыч! - ору я на ухо запыхавшемуся и еле передвигающему ноги Землянину. - Наберете новой глины. Да я сам с вами на карьер или куда там ещё съезжу. Ну же, решайтесь, пришло время жертвовать! Выбирайте: борода или глина. Что вам дороже, а?
   - Не, не, - упрямо мотает головой Землянин.
   - Вот дурак! - пищит карлик. - Безнадежный ты человек! Ты оглянись сперва, глазенки рукавом протри. Щас нам всем капец придет. Балда! Отдай лучше мне бороду.
   - Ни за что! - отвечает Георгий Адамович.
   - У-у-у, - воет от безнадеги Аркадий Ефратович, грызя ногти и наматывая круги вокруг Землянина. - А ты? Ты! - обращается он ко мне. - На вид вроде здоровый. Давай у него бороду отберем. Хочешь денег? Безбедная старость и всё такое. Я ведь могу тебя на всю жизнь обеспечить. Что скажешь?
   - Ладно, - соглашаюсь я, - прячьтесь в кукурузе. Я её задержу.
   - Вот это я понимаю! А ты мне нравишься, парень! Знай: Берхерибов свое слово держит. Считай себя богачом. Верю, что у тебя всё получится. До встречи!
   - Давайте, сматывайтесь, - геройствую я. - Я вас прикрою.
   Скрестив руки на груди и широко расставив ноги, скорчив грозную гримасу, я поджидаю Зою-Франческу. Не по погоде надетый пиджак расстегнут, на боку угрожающе болтается сложенный мачете. Зоя-Франческа приближается семимильными шагами, уже виднеются ожесточенные черты лица, надувшиеся жилы, напряженные мышцы.
   - Стой, - кричу я, проносящейся мимо меня девице. - Подожди, разговор есть.
   - Мне не о чем с тобой говорить, - бросает она мне через левое плечо, но, тем не менее, тормозит, цепляясь за стерню напедикюренными ноготками, а затем вгоняя пятки в землю. Покопавшись в сумочке, она достает одну туфлю и, взяв её за высокий каблук, а острый носок направив на меня, спрашивает:
   - Чего тебе?
   Ухмыляясь, я смело приближаюсь к ней.
   - Не пойму, какое тебе дело. Зачем ты вмешиваешься? Суешь свой нос кругом. Это удостоверение каким-то макаром из сумки выудил... И когда ты успел?
   - Секрет фирмы, - лукавлю я. - Не всё ли равно. Главное, что Аркадий Ефратович теперь в курсе, кто ты на самом деле.
   - Мерзавец, - негодует Зоя, - Дело прошлое. Я давно уже порвала с этими итальяшками. Плевать мне на эти папские приказы, мне Аркадий нужен. Я его люблю, между прочим. Если прикажет, то я и в огонь прыгну, и в прорубь полезу. Он и платит щедрее некоторых.
   - Хочешь сказать, что борода тебе не нужна. Что ты ради Аркадия Ефратовича стараешься?
   - Да, разумеется. Разве не понятно! - возмущается Зоя-Франческа. - Сказала же, любовь до гроба. Лишь бы он был счастлив.
   Подойдя к Зое-Франческе вплотную, я кладу руки ей на плечи и постепенно усиливаю нажим, ставя девицу на колени. Под моим пропитанным сочувствием взглядом она расслабляется, пускает слезы, всхлипывает. Стоя над ней, я глажу её по голове, запускаю пальцы в её вьющиеся волосы, ощупываю черепную коробку.
   - Зачем, зачем ты показал этот гадский документ Аркадию Ефратовичу? - ноет она.
   - Смени пластинку, ватиканская кукла, - внезапно восклицаю я, резко поворачивая черепную коробку. Крышка ожидаемо подается, я кручу дальше. Вскоре моему взору предстают замысловатые механизмы, какие-то микросхемы, шлейфы и перемычки. Пока я ковыряюсь в её голове, Зоя-Франческа сильно дрожит и периодически издает необычный звук, - что-то среднее между иканием и покашливанием.
   - Хм... Хорошо... Угу... Вот так, - хвалю я себя, перемыкая Зою согласно вытащенной из кармана шпаргалки. Потирая руки, я счастливо улыбаюсь. Наконец, перед тем, как закрутить голову, я аккуратно устанавливаю на специально выделенное место черный минидиск, переданный мне пиратским инвалидом в вагоне.
   - Эй, - зову я Зою-Франческу, - дорогая, ты в порядке? Что с тобой?
   - О Господи! - восклицает девица. - Вот это приход! Давай повторим это, - томно произносит она, хватая меня за штаны. - Ну-у, иди же ко мне, любимый.
   С трудом я вырываюсь и отбегаю в сторону.
   - Эй, - кричу я, щелкая перед ее глазами пальцами. - Алло! Прием! Я тебе не любимый!
   - Милый мой, - говорит она, подползая ко мне на четвереньках.
   - Слушай меня сюда! Эй! - повелительным тоном выкрикиваю я, отходя всё дальше. - Приказ, значит, такой.
   - Да-да, всё, что захочешь, мой господин.
   - Отправишься за Каннских и Саблезубовым. Борода у них. Отберешь и мне принесешь. Должно быть, сейчас они на станции, - из этой дыры не на чем больше уехать. Следующая электричка через полчаса, так что время у тебя есть. Что ж, в путь-дорогу.
   - Какая-такая борода, мой господин? - спрашивает Зоя-Франческа, заключив меня в объятия.
   - Черт бы тебя! - негодую я. - Ты поняла задание?
   - Очкарик и участковый? - переспрашивает Карлини. - О, так это они нашу бороду утащили. А мент такой солидный, даже интересный чем-то, вот бы никогда не подумала. Этот Вадим Сергеевич ещё, тише воды, ниже травы был, а такое учудил...
   - Короче, ты поняла, - говорю я, поднимаясь и отряхиваясь, - приступай!
   Оставив Зою-Франческу посреди луга, я шагаю к кукурузному полю. Уже отсюда я слышу голоса спрятавшихся в высокой кукурузе Аркадия Ефратовича и Георгия Адамовича. "Бабло, борода, Ватикан, девка", - вот наиболее часто звучащие в их разговоре слова.
   - Ну как дела у нашего героя? - радостно горланит издалека Аркадий Ефратович. - Куда это она потопала?
   - Она вас больше не побеспокоит, - отвечаю я. - Я ей вправил мозги.
   - Ай да молодец! - хвалит меня Георгий Адамович.
   - Да, - улыбаюсь я, раскладывая мачете и прорубая в кукурузе тропинку, - я такой. За мной друзья мои!
   Бархерибов и Землянин стоят позади столбами. Их выпученные глаза с удивлением изучают меня, болтающиеся на ветру головки пытаются осмыслить мои действия. Размахивая мачете, я скашиваю всё новые ряды, но уже через пару минут устаю и прекращаю эту показуху, отправляя мачете назад в ножны.
   - Чего вы стоите? - кричу я, отдалившись от них на десяток метров. - Идите сюда!
   - Что мы там забыли? - ворчит Землянин, тем не менее, приближаясь.
   - Слышь, смельчак! - зовет меня издалека Аркадий Ефратович. - Я чё-то не догоняю, какого нам в кукурузе надо. Лучше давай воротимся в корчму. Или тогда уже сразу на жэдэ-станцию. Если ты, конечно, не совравши, если опасность в лице этой агентши миновала.
   - А я пойду, - заявляет Землянин. - Лучше уж с ним, чем с некоторыми.
   Я продвигаюсь в глубь поля. Листья кукурузы хлещут меня по лицу, я едва успеваю закрываться руками. Солнце светит прямо в глаза, капли пота заливают физиономию. И вот, разогнавшись, я слышу хруст под ногами, - вот те на: раздавил чьи-то окуляры.
   - Не очки ли это Каннских, - вопрошаю я себя.
   - Эй, молодой человек! - кричит сзади Георгий Адамыч. - Вы слышали?
   - А? - переспрашиваю я. - Что там у вас?
   - Звуки какие-то, будто бы мычит кто-то, - подходя ко мне, говорит Землянин. - Вот, снова, слушайте!
   - ... м-м-м... м-м-м-м, - доносится до моего слуха.
   - Каннских, - со знанием дела говорю я, направляясь в ту сторону.
   - Каннских? - вопит неожиданно выскочивший из соседнего междурядья Аркадий Ефратович. - Что ты несешь, балда! Вадим Сидорович уже, поди, гниет в тюряге.
   - А вот и он, - говорю я, подходя к связанному человеку. Вместо кляпа в его рот воткнут кукурузный початок.
   Достав из ножен мачете, я осторожно перерезаю веревки, чтобы не повредить ненароком одежду и не поранить худосочное тело.
   - Какая встреча! - радостно восклицаю я, вытаскивая изо рта Вадима Степановича и запуская в небо початок.
   - Глазам своим не верю, - смеется Аркадий Ефратович. - Это ж как ты туточки оказался? А где доблестный страж правопорядка, этот Саблезубов, участковый? Как же это он не уследил?
   Каннских орошает землю кровавой слюной и солеными слезами, разминает затекшие члены, скулит, будто побитый пес, и близоруко щурится, как бы не признавая нас. Озадаченно почесывая репу, я переминаюсь с ноги на ногу.
   - А где Саблезубов? - опережает меня с вопросом Землянин.
   - Ы-ы-ы-ы, - по-бабьи рыдает Каннских, - ы-ы-ы-ы, о-о-он...
   - На вас напали? - спрашивает Аркадий Ефратович. - Вы попали в засаду?
   - Да успокойтесь вы, - говорю я интеллигенту, - возьмите себя в руки. Понимаю, что обидно потерять бороду, ещё противнее, когда партнеры кидают. Вообще веру в человечество потеряешь.
   - Борода! - вопит Землянин.
   - Борода! - истошно орет Аркадий Ефратович, прыгая на Каннских сверху и начиная заламывать ему руки. - Признавайся, куда девал! Где Саблезубов?
   - А-а-а-а, - кричит от горя Землянин не найдя чудо-бороду ни в мешке, ни за пазухой. Его грязные руки принимаются рвать волосы на голове. Став на колени, Георгий Адамович заваливается вперед, с размаху вонзая изуродованный нос и другие черты лица в землю.
   - Ай-ай-а-а-а, - кричит от боли Каннских, - отпусти, всё расскажу!
   - Прекратите, - говорю я бородатому лилипуту, слыша неприятный хруст, - сломаете ещё какие-нибудь важные косточки. Придется потом на себе тащить.
   - Зараза такая, - злобно рычит Бархерибов, сидя на Вадиме Сергеевиче верхом. - Ну щас я тебя уничтожу!
   Взяв Аркадия Ефратовича за ухо, я кручу его по часовой стрелке.
   - Понял. Хорошо, - говорит Бархерибов после нескольких оборотов. Оставив Каннских в покое, он отходит в сторону разминать травмированное ухо.
   - Итак, Вадим Станиславович, мы вас слушаем, - говорю я. - Всё нам расскажите, без вранья, без утайки. Как я понимаю, ваше присутствие в нашем вагоне нельзя назвать случайным.
   - Верно, - всхлипывает Вадим Сергеевич или как его там, - я целенаправленно подсел к Георгию Адамовичу Землянину и уже изготовился пощекотать его отравленным шилом, как тут вы между нами уселись.
   - Нет, Каннских, - возражаю я, - рядом со мной сидел не Землянин, а покойный Кулебякин.
   - Это вы заблуждаетесь, - говорит Вадим Степанович, - Землянин преставился. А Кулебякин и ныне здравствует. Вот он, Игнат Алексаныч, рядом с нами живехонький, родимую земельку лобызает.
   - Всё наоборот! - подает голос Аркадий Ефратович, - Ты нас дуришь, Каннских! Не на тех напал, - вот что я тебе скажу. Уж у меня-то с балдой всё в порядке. Кулебякина достоинства лишили, его же около корчмы прирезали. А Землянин с нами постоянно был. Мы в свою очередь - с ним. Борода ведь у него. Весь сыр-бор из-за бороды. Так что ты прекращай энто. А то жалеть долго будешь!
   - Если уж начистоту, то я не Каннских, а Марсельских. Вадим Сергеевич Марсельских, наемный убийца, 53 выполненных заказа, по праву занимаю тридцать девятое место в международном киллерском рейтинге НУП, наемных убийц-профессионалов.
   - Ха-ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи, - смеемся мы с Аркадием Ефратовичем. - Киллер нашелся! Тридцать девятое место в рейтинг-листе. И как же это тебя, такого из себя крутого, такого навороченного убийцу, простой участковый Саблезубов уделал, а? Как фраера, как пацана, фу, позорище! Плакало твое высокое место! Теперь тебе четыреста тридцать девятое светит, а то и шестьсот семьдесят третье.
   - Да, увы, облажался я под конец. Напрасно я доверился этому негодяю. Так что мерси вам всем, - если бы не вы, то меня бы уже щекотали где-нибудь в аду раскаленными вилами... 53 раза.
   - Всё равно бред, Вадим Сергеевич, - задумчиво говорю я. - Хоть убейте меня, а не верю, что покойный Кулебякин - это Землянин, а человек, находящийся рядом с нами никакой не Георгий Адамович, а свихнувшийся Игнат Алексаныч... Вы, стало быть, не прыгали из окна офтальмологической клиники? И месть тут не при чем?
   - Нет, конечно, - ухмыляется Марсельских. - Это Саблезубый наш на ходу придумал.
   - Хо-хо-хо, - хохочет Аркадий Ефратович. - Ну и трындёж! Хо-хо-хо, ты, типа, повелся? Я его сейчас так пощекочу, - мало не покажется.
   - Стойте, - кричу я Бархерибову, - не лезьте, умоляю. Лучше подымите этого Землянина, больше не давайте ему зарываться. Задохнется ещё, не дай бог.
   - Как скажешь, герой, - уныло отвечает Аркадий Ефратович. - Слышь, Игнат, Бяка, Кулебяка! К тебе обращаюсь.
   - Чего вам, - спрашивает из-под земли закопавший голову Землянин. Или Кулебякин. Или мистер Черт-Знает-Кто-такой.
   - Опупеть! Ты и вправду не Жора Адамыч? - удивленно восклицает Бархерибов. - Чтоб я сдох!
   - Это можно, - неожиданно пугающе произносит Марсельских, - это запросто.
   - Ага, повякай, шутник, - не очень уверенно отвечает Аркадий Ефратович.
   - У меня несколько вопросов, Вадим Сергеевич. Мне интересно, нафиг эта комедия, этот цирк? Зачем Кулебякину и Землянину меняться именами и ролями, не проще ли играть самих себя? - говорю я. - И, наконец, кто заказчик? Вы, разумеется, не захотите нам отвечать, но прошу иметь в виду, что, во-первых, мы ваши спасители и нас надо попросту отблагодарить по-человечески, а во-вторых, мы запросто можем превратиться в мучителей. Кричите на здоровье - никто вас отсюда не услышит и не придет на помощь.
   - Отчего же, скажу, имя заказчика я не держу в секрете. Вот он перед вами, - Игнат Кулебякин. Наградой должна была быть борода, но её увел подлый Саблезубов.
   - Какой бред! - вопит Аркадий Ефратович. - В такое решительно невозможно поверить.
   - Ну а меняться ролями... Мало ли, может, своя приелась. Напустить тумана, как всегда. Чтобы бошки у наблюдателей закружились, чтобы преследователи, буде те появятся, со следа сбились. Знаете ли вы, что они самые обыкновенные шарлатаны. Глина, достоинство, сошедший с ума дядюшка - это всё их рядовые выдумки. И не только вы в это поверили, а и чертова туча людей также. Меня бы тоже, если бы я не был в курсе, они без труда развели, точно лоха. И стоял бы я посреди луга без штанов, пытаясь хоть что-то вкумекать, а они бы благополучно улепетывали по какой-нибудь проселочной дороге с туго набитыми мешочками за плечами. Но вот, видно, что-то они не поделили. Сильно надоел Георгий Адамович Игнату Алексанычу, да так, что он даже драгоценную родовую бороду для этого дела не пожалел.
   - Я и вправду Игнат Александрович, - признается специалист по глине, - Э-кхыг-хырыг-мм, э-кхыг-хырыг-мм, - не то кашляет, не то прочищает горло Кулебякин. - Э-кхыг-хырыг-мм!
  

Рассказ о том, как Игнат Александрович и Георгий Адамович поменялись именами

   - Да, Марсельских прав. Перед вами отнюдь не Жора Землянин, а его бессменный партнер, компаньон и напарник, его соратник, друг и названый брат - Гнат Бяка. Именно так он меня называл: Бяка, лежать, Бяка, взять, Бяка, к ноге и тому подобное. Зато, как только взял мою фамилию, имя и даже отчество, то стал зваться со всей полагающейся помпой: Игнат Алексаныч Кулебякин. Ну да ладно, это дела не касается. Вам, как я понял, любопытно, зачем мы именами обменялись, что у нас в документах написано и в каких мы отношениях с паспортным столом. Итак, я начну, пожалуй. Много лет с тех пор минуло, дело, помнится, по весне было. Лежим мы, значит, с Земляниным голова к голове, точно близнецы сиамские. Ага, отдыхаем мы на берегу одного болотца, жабы квакают, птица голосит, комар пищит, тварь разная в камышах шуршит. Солнце уж полчаса, как зашло, звезды в небе засветились, пора в путь-дорогу, домой или куда-нибудь ещё, но мы не торопимся, совершенно никуда не спешим, наслаждаемся, понимаете ли, моментом, не знаю даже, как сказать, единения с природой, что ли, уединением, короче говоря. Рядом с нами мешки с целебным торфом стоят, а мы лежим, отдыхаем, притомились, знаете ли. Комары, конечно, противные хором пищат, стаей кусаются, только и успеваешь хлопать, ругаешься на чём свет стоит. Единственное спасение - горящая цигарка во рту Землянина, ядовитый для всего живого дым. У него и самого глаза на лоб лезут, кашляет, точно перед смертью, но организм, разумеется, требует, кровушка никотина жаждет, а комары так и падают на его расхристанную грудь волосатую. И вот говорит мне Жора Адамыч, мол, дело его дрянь, похоже, свое он отпрыгал, эти вражьи морды, фармацевты, наконец скинулись на убийцу, да не простого, а саму бабку Пуповиху наняли. А это, если не знаете, очень мощная колдунья из Малых Бродов, аура её, поговаривают, полрайона покрывает, души умерших и живых под её балалайку пляшут, признаёт её и птица хищная, и гадость болотная. Сглазит так, что косточек потом ваших не соберут, а порчу может навести даже на государство небольшое вроде Сан-Марино или Лихтенштейна. В общем, не приведи вас бог перейти ей дорожку. Словами не передать, насколько меня шокировало сообщение моего брата названого, уронил я челюсть, да и пролежал контуженным битый час. А он, бродя в потемках по бережку, какие-то позывные насвистывал, пока не выскочил из-за сожженной молнией, а потому черной и бескронной вербы кто-то белый и пушистый. Пошушукавшись с ним, Георгий Адамович воротился ко мне уже не таким убитым, а даже с тенью улыбки на впалых щеках. Стало быть, не всё потеряно, ещё поборемся, решил я и прогнал к чертям свое расстройство. Так оно и оказалось, - мой компаньон не из тех, кто сдается ещё до битвы и, естественно, он уже сочинил пускай и не гениальный, но хотя бы корявенький план. "Пуповиха, - мрачно сказал он, а я содрогнулся, - наводит порчу по изображению, но так как фотографии мои, сделанные из-под мутной воды водолазами-шпионами, далеко не лучшего качества, то основной упор она сделает на фамилию, имечко и отчество, а посему обмануть её можно, всего лишь переименовавшись". Я пробурчал, что это кажется простым только на словах, а Пуповиха вовсе не дура и в паспортном столе тоже сидят не дураки, но Землянин, закрыв мне рот рукой, сказал, чтобы я не ерепенился. С человеком из паспортного отдела он уже договорился, за пару мешочков целебной глины тот сделает новехонькие корочки, наши морды, которые мы сфоткали ещё днем в городе, он тоже отдал, а старые документы мы сейчас утопим в болоте. "Мы! - закричал я, - уж не на меня ли ты хочешь перенаправить магический удар Пуповихи?" "Вот именно, - ответил мне Георгий Адамович, - ты мой побратим и вообще почти самый близкий мне человек. Кому, как не тебе, собой жертвовать?" Я, конечно же, с испугу не согласился, наорал всяких гадостей и убежал от него. Мчусь я, значит, по берегу, с горя всхлипываю, заусеницы на пальцах грызу, а тут что-то из кустов как выпрыгнет, копытцами мне прямо в грудь и на ухо: бе-е-е! Ну, я в болото и полетел, - шлёп, йопэрэсэтэ! Прямехонько в трясину угодил, вот западло, бултыхаюсь, погрузившись по грудь в жижу и зову на помощь: "Землянин! Георгий Адамыч! Где же ты, друг дорогой? Да помоги же мне, братец!" А его, как назло, нигде нет и только ягненок пушистый с человечьим лицом на берегу топчется. Лишь когда голова моя начала погружаться, - я уже и кричать перестал, держа рот на замке, чтобы болотистой жижи не наглотаться и пиявок не накушаться, - ягненок проблеял, мол, я должен согласиться с Земляниным и стать приманкой, а они - парнокопытное и Георгий Адамович - нанесут растратившей силы Пуповихе такой ответный удар, что если он и не смертельным окажется, то ведьма всё равно долго от него отходить будет. Ушам я своим не поверил, но делать нечего - закивал я покорно, дескать, всё что хотите, только вытащите меня отсюда. "Вот и ладушки!" - счастливо закричал из темноты Землянин и бросил мне конец веревки. План, честно говоря, был не таким уж и плохим. Даже ягненок, которого должны были принести в жертву темным силам, рисковал больше меня. А Георгий Адамович, который собирался забраться в логово Пуповихи и забросать её глиняными лепешками и подавно. Той же ночью мы с Земляниным похоронили наши старые паспорта и оттащили мешки начальнику паспортного стола. За ним не заржавело. Уже спустя сутки лежали мы с Георгием Адамовичем около того же болота и, освещая фонариком наши практически неотличимые бородатые и неумытые физиономии на свежих фотографиях, думку гадали, зачем было затевать эту нервотрепку, зачем было впустую отдавать целых два мешка, когда можно было просто обменяться старыми паспортами. Но чему быть, тому не миновать. Пуповиха даром времени не теряла, о чем нам то и дело докладывал её жертвенный ягненок. Мы тоже, измазываясь ежедневно слоем защитной глины. И вот как-то раз еду я в электричке, все на меня смотрят с уважением, - я ведь, если не считать Георгия Адамовича, в сфере грязелечения был первым человеком. А, официально ставши Земляниным - точно первым, поскольку Кулебякин, то есть я, вообще на слуху тогда не был. У меня и фан-группа тогда образовалась, помогали мне мешки таскать, охраняли меня дюжие молодцы. Так вот, еду я, значит, на электричке в город Г., а ко мне подсаживается господин С. - имя его вам ничего не скажет, так что приводить вроде бы незачем. Садится напротив меня господин С. и спрашивает, мол, уважаемый, извините, не знаю вашего имени (я ему тут же паспорт в лицо - Георгий Адамович Землянин) вчера моя жена напилась вашей, с позволения сказать, целебной глинки и... И тут - что за черт, электричка внезапно тормозит и я шлепаюсь лицом в грязь, как ни обидно, в мной же открытый мешок. Вот смеху-то! Господин С. и вместе с ним полвагона чуть не надорвали животики. Это и был первый удар Пуповихи. В этот момент в Малых Бродах, около обычной деревенской избы заблеял ягненок. Как по сигналу, с шелковицы спрыгнул пожилой человек в маске Зорро, в руках у него была увесистая палка с сучками и ведерко с вязким веществом, из которого этот мужичок лепил лепешки и бросал их по окнам. Очень скоро из дома выскочила хромая старуха и, пронзительно вереща, с воистину звериной скоростью набросилась на неприятеля. Но растратившая основные силенки бабулька приземлилась полуметром ближе планируемого, и в результате получила сокрушающий удар, - тяжеленная дубинка до неузнаваемости изменила озлобленную физиономию, а опасно торчащий сучок оставил характерную воронку на морщинистом лбу старушонки. Огорченно вскрикнув, Пуповиха упала замертво, но человек в маске не удовлетворился достигнутым и вывернул на старуху глину из ведра, тем самым уже точно отправив к праотцам коварную ведьму. Почесав ягненка за ухом, человек под восторженные крики зевак, - по всему видно, что Пуповиху в Малых Бродах не жаловали, - человек поскакал в сторону болот. Только его и видели.
  

... и о любви к прекрасной овечке

   - Вот так мы расправились с Пуповихой. Фармацевтов же мы посадили в калошу, нанесли такой сокрушающий удар по их репутации, что внутри клана начались распри, ссоры, разборки, закончившиеся лишь через много лет жестокой ядоубийственной войной. Короче говоря, перед нами зажегся зеленый свет, земля заполнилась слухами, и мы стали популярнее некоторых звезд эстрады. Нас даже на телевидение приглашали, но мы вынуждены были отказаться, поскольку по графику нам предстояла поездка на юг за редким видом лечебной глины. Всё было просто отлично, но тут в наши отношения вмешалось третье лицо. Тот самый ребенок-ягненок, которого мы переселили в наш дом, очень скоро обернулся дивной овечкой, полуженщиной-полуовечкой с точеными чертами лица, томными глазами, сочными губами, изящной фигуркой и белыми кудряшками по всему телу. Мы с Земляниным, разумеется, души в нашей овечке не чаяли, поначалу заботились и баловали как ребенка, но, как только она подросла, налилась, поспела, наши одинокие мужские сердца запылали новым чувством. Да-да, это была та самая пресловутая любовь, в которую мы впадать уже и не надеялись. Однако ж, видно, какие-то угольки в загрубевших душонках ещё тлели, вот и втюрились мы одновременно в нашего прекрасного лебедя, причем уступать друг другу мы явно собирались. Ладно ещё я, человек не самого древнего возраста, но Землянин... Старик в отцы мне годится, песок с деда сыплется, а он словно пацан заигрывает, флиртует, гладит овечку по кудрявой спинке. Признаюсь, убить был его готов, когда он чесал нашу парнокопытную за ушком, ну а если, - о боги! - к другим местам притрагивался, то я волком выл, волосы на седой голове выдирал, и убегал из дому, шастая ночами по дремучим лесам. Впрочем, и наша принцесса нрава была отнюдь не кроткого, а наоборот - хитрого и лукавого, посему забавы ради издевалась над нами, плела интриги и сеяла семя раздора. Вот так наша с Земляниным идиллия вскоре превратилась во всамделишный ад, а наше общее дело прогнозируемо загнулось, растеряли мы весь энтузиазм, молодецкие силы и постоянных клиентов. Георгий Адамович принялся напропалую халтурить, обманывать покупателей, выдавая обычную глину за целебную, за что всё чаще нарывался на кулаки, а это при его хлипком здоровье было совершенно не желательно. Деньги добывал лишь я, только благодаря моим усилиям наши желудки не выли от голода, но, естественно, этого было мало, запросы нашей овечки увеличивались в геометрической прогрессии, а как их удовлетворить, мы с Земляниным понятия не имели. И вот как-то раз, возвращаясь домой на электричке, мы что-то не поделили, сцепились, слово за слово, пощечина, ответный удар, а потом я Георгия Адамовича за нос, - хвать, и давай крутить. Люди запротестовали, начали возмущаться, а я им историю про потерянное достоинство, - нате, откушайте. И все на моей стороне, и я что хочу, то и делаю! Землянин, конечно же, принялся оправдываться, короче, начался цирк, некоторые пассажиры перешли на сторону Георгия Адамовича, ещё бы немного и началась драчка, однако, слава богу, электричка остановилась на станции имени известной вам всем корчмы, и я со своими сторонниками отправился туда заливать мое горе. Дармовой ужин, накушался я до отвала, давненько так славно живот свой не набивал. И это, представьте себе, всего лишь за жалкую историю, в которой правды было - кот наплакал. Домой пришел довольным, еле на ногах стою, думаю, похвастаюсь сейчас перед Земляниным. А он на пороге лежит пьяным в стельку, на плече женская сумочка болтается, видно, спёр у кого-то. Наутро он мне поведал, что застолье было что надо, его тоже сочувствующие угощали и, похоже, щедрее моих приверженцев оказались, он ведь пострадал не когда-то там, а на глазах у всех: доказательство прямо на морде расположено. А сумочку, да, кается, стянул у одной нетрезвой дамочки. Ну, деньги нам нужны, так что долго нас совесть не мучила. Овечка наша тоже довольной была, сумочку на шею, денежку в ящик, - пригодится, мол, давно мечтала модный топик прикупить. Подумали мы, значит, прикинули, что да как, и решили ещё раз повторить номер. Результаты были ошеломляющими. Вернулись мы с подарками для нашей любушки, с набитыми баблом карманами, сытыми и счастливыми. С тех пор сотни раз нашу историю рассказывали, отрепетировали её до мелочей, продумали все варианты, чтобы, не дай бог, не опростоволоситься. Ни разу домой с пустыми руками не возвращались. Короче говоря, снова зажили хорошо, снова овечка была счастлива и опять мы начали с жиру беситься. То захочет Землянин поцеловать принцессу перед сном в лобик, а я ему под задницу ногой как врежу. То я возьму овечку на плечо в и посадку или на берег озера потопаю, чтобы показать миленькой красоты местные, а Землянин уже кричит, на помощь зовет, в доме минипожар устраивает, тем самым нас назад возвращая. Или было дело. Я травушку косить, овечке ведь кушать тоже надо, а старикан - к ней. Застал их обнимающимися и, ей-богу, чуть было не зарубил косой обоих. Долго так продолжаться не могло, и я нанял Марсельских, квалифицированного убийцу. Объявления на каждом столбе расклеены, номер телефона указан, так что это не сложно. Ну а дальше вы знаете.
  
   - Но кинуть меня с бородой, - уверенно говорит Марсельских, - у вас, Игнат Александрович, не вышло. Я, знаете ли, подозревал, что вы начнете финтить, поэтому ещё до того как убрать Землянина вытащил её из вашего мешка.
   - Моя борода, - Трясет головой Аркадий Ефратович.
   - Это нехорошо, так дела не делаются, - сквозь зубы говорит Кулебякин.
   - Чья бы мычала, - парирует Вадим Сергеевич.
   "Трах-тах-тах, - слышим мы странные звуки, - др-р-р, трах-тах-тах".
   - Трактор, что ли? - задумчиво произносит Аркадий Ефратович, запуская пальцы в свою шелковистую бороду.
   - Не думаю, - ухмыляется Марсельских.
   "Тра-та-та, пиф-паф, др-р-р-р, и-и-и-бух, и-и-и-бах, тра-та-та!"
   - Похоже, стреляют где-то, - делает вывод Игнат Алексаныч.
   - Да уж, нехилая перестрелочка, - со знанием дела говорит Марсельских, умилительно щурясь. - Вот слушайте, мужики, как поют пулеметики. Ах, эти автоматные очереди, эта симфония. А какие пушечные отступления! Восторг, да и только! Ох, держите меня, я, кажется, слышу гранатометы...
   - Я могу посмотреть, где стреляют, - пищит откуда-то снизу Бархерибов, дергая меня за штанину. - Если вы меня подсадите.
   - Ах, ничто так не ласкает слух, как соло родимого калаша. А винтовочки, винтовки-то. Ух и хороши мерзавки!
   Навострив уши, я стою, как вкопанный. Кукурузные початки покачиваются рядом с лицом, гигантские листья шумят на ветру, на обозримом участке неба пылает достигшее зенита солнце. Цепляясь за полы пиджака, обхватывая меня за пояс, вдевая ноги в карманы, как в стремена, повисая на шее, Аркадий Ефратович пытается вскарабкаться по мне наверх.
   - Погодите, - говорит Кулебякин, намотав на выломанный кукурузный стебель свою засаленную безрукавку и поднимая получившуюся бутафорию над головой. - Постойте, сначала это.
   Просвистев в воздухе, пули тут же пробивают ткань, отсекают покачивающиеся ручки-листья, перебивают стебель. Продырявленный моток падает в руки Игната Алексаныча.
   - Фантастика! - восторженно кричит Вадим Сергеевич, радостно хлопая в ладоши и счастливо прыгая, точно дошкольник.
   - Ни фига себе! - удивленно восклицает Бархерибов, по-прежнему висящий у меня на шее.
   - Надо уносить отсюда ноги, а то не ровен час, - начинает Кулебякин.
   В этот момент поблизости раздается взрыв. Мы валимся на землю, обхватив головушки руками и взывая к Всевышнему. Бархерибов испуганно визжит, Кулебякин неистово крестится, время от времени воздевая руки к небу, я полуоглушенно мотаю головой и отползаю на четвереньках подальше. Совсем близко, слева от нас, слышатся автоматные очереди. С противоположной стороны голосят, вопят и ругаются, выстрелы не такие частые, там то и дело что-то взрывается - и дураку понятно, что правые если и не бегут, то потихоньку сдают свои позиции. Поэтому, продвигаясь вперед, я не забываю загребать вправо, корректируя свой маршрут согласно последним боевым раскладам. Рядом со мной, словно змея, ползет Марсельских. Его глаза близоруко сощурены, на лице застыла маска блаженства, смакуя каждую букву, он приговаривает:
   - АКМ, ППД, АМ, РГД, ППШ, ТТ, ПМ, ППС, ПТ, ВТ...
   - Да заткнитесь вы, - рычу я, злобно скалясь, - без вас тошно!
   Пули пролетают в опасной близости, они чуть ли не чиркают по моему новому пиджаку, едва ли не скашивают торчащий на башке ёжик. Вадим Сергеевич начинает кричать в экстазе; чтобы сдержаться, он до боли прикусывает тонкие губы и роет пальцами землю.
   - Сейчас вернусь, - пыхтит он, поворачивая влево.
   - Нет, - возражаю я, взмахивая рукой. Пролетающая мимо пуля тотчас пробивает рукав.
   Этот момент позволяет мне более трезво взглянуть на происходящее. Плюнув на сдуревшего Марсельских, забыв про возможно нуждающихся в помощи Бархерибова и Кулебякина, я развиваю бешеную скорость, и, кажется, наконец покидаю жизнеопасную зону. Стреляют уже сзади, я переворачиваюсь на спину и перевожу дыхание.
   "Тра-та-та, тра-та-та, и-и-и-и-и-трах-бах-бах!"
   На соседнем междурядье я замечаю охающих от усталости Бархерибова и Кулебякина. Аркадий Ефратович нервно дергает растрепанную бороду, Игнат Александрович обнимает так и не брошенный, видимо, невероятно ценный мешок.
   - Что у вас там, Игнат Алексаныч? - спрашиваю я, пытаясь засунуть палец в дырку от пули. - Явно не глина, не земля, иначе бы мешок враз опустел.
   - Одежда в основном, - отвечает Кулебякин. - Побывал я давеча на пляже. Вот кальсоны мужские, почти новенькие, носки, к сожалению, не первой свежести, миниюбка старенькая, бельишко нижнее. Рубашка классная, думал, мне будет... Эх, продырявили ироды. Шорты - не, такое я уже не надену. Полотенец нахватал десяток, - махровые. А вот самое ценное, - барсетки и мобильники. Этот телефончик, поди, не одну тыщу стоит. Еда ещё, бутылки с газировкой, фрукты...
   - Ай нехорошо, - перебивает Игната Алексаныча Бархерибов, вонзая в него порицающий взгляд. - Какой же ты мерзкий человек!
   - Ясненько, - говорю я, приподымаясь на локте. - А кто мне скажет, куда подевался наш киллер?
   "Тра-та-та, тра-та-та", - раздается автоматная очередь и спустя мгновение на меня налетает слепой, точно крот, Марсельских, лихорадочно палящий из калаша куда попало. Его руки, губы, подбородок, одежда, - всё измазано кровью. На секунду мы роняем челюсти, но вскоре приходим в себя, понимая, что столько жидкости не могло быть в худосочном теле Вадима Сергеевича, а посему кровь явно чужая.
   - И-и-и-и, - визжит в экстазе Марсельских, стреляя по кукурузе. - Ну-ка откушайте свинца!
   - Прекратите, Вадим Сергеевич, - уговариваю я наемного убийцу. - Куда вы стреляете, скажите на милость? Уверяю вас, это не ваша война!
   - Опомнись, - кричит Бархерибов, затыкая пальцами уши.
   - Перестаньте, Христом-богом прошу! - молит на коленях Кулебякин.
   - Ладно, уговорили, - великодушно заявляет Вадим Сергеевич, ставя автомат на предохранитель. Наконец воцаряется желанная тишина, - даже там, вдалеке, прекращается канонада.
   - Похоже, Вадим Сергеевич, вы всех завалили, - подольщаюсь я к Марсельских. - Наверняка, снова поднялись в вашем рейтинге НУП. Поди, уже в десятке, а? - с натянутой улыбкой интересуюсь я, дружески похлопывая убийцу по плечу.
   - Всех не перебьешь, - горделиво отвечает Марсельских, цитируя одного из семи самураев Куросавы.
   Каждый из присутствующих облегченно вздыхает и впервые за долгое время поднимается на ноги. Всё ещё сияющий Марсельских вешает автомат на плечо и, посмотрев на солнце, берет направление на юг. Нисколечко не возражая, мы шагаем следом за ним.
   - Что это было? - интересуется у Марсельских Игнат Алексаныч. - Не знал, что в этих местах стреляют. Если бы кто рассказывал - ни за что бы не поверил. Но своим глазам и ушам я, знаете ли, доверяю. Поэтому скажите, богом прошу, не томите. Любопытство меня просто-таки распирает. Кто против кого воевал? Или это в нас стреляли? И за что, коли так?
   - Нет, Игнат Александрович, - встреваю я, - не в нас. Мы попросту попали под перекрестный огонь. А сражались, по всей видимости, наркомафия и военные. Говорят, что вон там, на западе, плантации конопли и мака...
   - Не-а, там пшеничные поля, - усмехается Вадим Сергеевич. - Всё это байки. Почти на 60 процентов уверен, что подобные слухи распускает отдел по борьбе с наркотиками.
   - А может быть, учения? - спрашивает Бархерибов. - Не НАТО ли, часом, приехало?
   - Нет, нет, нет, - отрицает Марсельских.
   - Бунт крестьян? Забастовка колхозников? Высадка инопланетян? Говорите же, не мучайте нас! - настаиваем мы.
   - Да кино, новый блокбастер снимают, - говорит Вадим Сергеевич. - Этот, ихний мэтр, как бишь его... Оливер Расмуссен, да? Тот, что "Полтавскую битву" ставил. Ну! Вспомнили, что ли?
   - Точно, - радостно восклицаю я. - Я читал в газетке. Новая работа Оливера Расмуссена называется "Дети кукурузы 2: внуки берут реванш", сиквел нашумевшего в свое время фильма.
   - Ну вот и разобрались, - говорит Марсельских, уверенно шагая между рядов.
   - Но на компьютерную графику, видно, денег не хватило, - сержусь я, показывая всем простреленный рукав. - Ещё бы чуть-чуть, и прощай правая рука.
   - Вы разве не слышали, что у Оливера Расмуссена почти всё всамделишное, - поясняет Вадим Сергеевич. - Только в отдельных случаях используются холостые патроны. Он ведь сам бывший летчик, воевал в Афганистане, так что о боевых действиях знает не понаслышке.
   - И что же, - подает голос Игнат Алексаныч, - много ли доброго люду во время съемок полегло?
   - Аж ни одного! - отвечает Марсельских. - Он, в основном, роботов использует. Андроидов самого последнего поколения. От человека и не отличишь, - нашенская структура тела, жесты и мимика человечьи, в нужных местах мягонько, даже волосы и ногти, представьте себе, растут.
   - Во японцы дают! - восклицает Бархерибов.
   - Говорят, что их корейцы произвлдт, - поправляет киллер Аркадия Ефратовича. - Однако злые языки утверждают, что это никакие не роботы, а самые что ни на есть настоящие китайцы, хирургическим путем переделанные под европейцев и прошедшие специальную роботоподготовку. Но это бред, согласитесь.
   - Ага, сивой кобылы, - соглашаемся мы хором.
   - Но копия один к одному. И кровь на вкус, как человечья. И кричат уж больно по-людски, - задумчиво говорит Марсельских.
   - А чем это вы заляпались, - спрашивает Игнат Александрович. - Не кровью ли китайских андроидов?
   - Это по идее краска, - оправдывается Марсельских. - Впрочем, на вкус не похоже. Я ведь не знаю, может, им и кровь человеческую вливают, чтобы больше на правду смахивало.
   - Стой! Кто идет? - вопрошает некто из кукурузы знакомым голосом. Всё мы дергаемся и, призадумавшись, останавливаемся. - Отвечать! Не молчать! А то! А то...
   - Что? - спрашивает Аркадий Ефратович. - Сначала ты представься, а потом уж мы...
   Откуда-то спереди в небо свечой взлетает кукурузный початок, на мгновение зависает в воздухе, а потом падает у наших ног.
   - Стрелять, видно, нечем, - делает вывод Марсельских. - Выходи с поднятыми руками! Или отведаешь вот этого, - продолжает Вадим Сергеевич, стреляя в воздух.
   Потирая руки, мы с любопытством ожидаем незнакомца. Но неожиданно слышим одиночные пистолетные выстрелы.
   - Надо же, - удивляюсь я, рефлекторно приседая, - он не из тех, кто сразу раскрывает карты.
   - Узнаю почерк Саблезубого, - прикусив губы, проговаривает Марсельских. - Вот, где он окопался! Честно вам скажу, не ожидал такой скорой встречи. Что ж, тем лучше.
   Сложившись вдвое и вскинув автомат, Марсельских так и идет вприсядку на свидание с участковым. Тот притих в кукурузных джунглях, не желая выдавать свою позицию. А может, приготовил какую-нибудь ловушку и теперь ждет не дождется, когда кто-то в неё угодит.
   - Осторожно, Вадим Сергеевич, - кричу я вдогонку Марсельских. - Сдается мне, там ловушка.
   - За кого ты меня принима... - отвечает мне из зарослей наемный убийца. - А-а-а! Помогите, блин!
   Мы с Бархерибовым и Кулебякиным, сломя голову, мчимся на помощь Вадиму Сергеевичу. Очень скоро мы достигаем того места и лишь чудом не сваливаемся в глубокую яму. Я хватаюсь за кукурузу, Аркадий Ефратович цепляется за мою штанину, а Игнат Александрович падает раньше времени, запутывая свои ноги. Марсельских стонет в яме, корчась в битом стекле, которым застлано всё дно. Костя Саблезубов, нацелив на нас пистолет, стоит на противоположной стороне.
   - Проваливайте, это вас не касается, - угрожающе кривляется участковый.
   - Ещё как касается! - возражает Аркадий Ефратович, гневно размахивая руками. - Бесценная реликвия нашего славного рода у тебя! А ну-ка верни бороду!
   - А-а-а, - стонет внизу Марсельских, вытаскивая из тела стеклянные осколки. - Садюга! Ей-богу, лучше было сдохнуть от жажды, зажариться под солнцем.
   - Уважаемый Константин, доблестный вы наш участковый, - обращается к Саблезубову Игнат Александрович. - Пожалуйста. Чисто по-человечески. Прошу понять. Был бы очень благодарным. Ну зачем она вам? Марсельских можно не принимать в расчет. Короче, отдайте бороду мне.
   - Вадим Сергеевич, - шепчу я, жестами указывая на калаш, валяющийся рядом с ним, - стреляйте же. Тра-та-та - и нет Саблезубого.
   - У него закончились патроны, - объясняет мне Костя. - А так бы он выстрелил, не раздумывая. Такое безжалостное чудище ещё поискать на белом свете.
   - А вы, вы! Тоже хороши, - негодую я. - Да уж, очень гуманные методы. Признайтесь, долго яму рыли? А склянок-то сколько! Где вы их набрали, откуда наносили? Сидели здесь, поджидали... Тьфу на вас! А ещё милиционером считаетесь.
   - Вы неправы! - криком отвечает мне Саблезубов, бросая на землю пистолет и хватаясь руками за голову. - Уверяю, яма здесь была до меня. И я вас не поджидал. А что Марсельских связал - так по-другому нельзя было. Он ужасный человек, поверьте. Я-то знаю - в одном классе учились. И парту, бывало, с ним делил, и в строю рядышком стоял. Гаже существа не встречал попросту. Обязательно новый учебник обрисует, на парте и стене матерные слова выцарапает, кнопку под зад подложит, подножку подставит, исподтишка подтолкнет, на только что вымытом полу грязные следы и плевки непременно оставит. А клеветник-то какой! Сплетник, симулянт и ябеда. Если захочешь на кулаках с ним по-мужски разобраться, то он смотается тут же, а назавтра с подкреплением придет или шило в бок засадит. Вся школа его стороной обходила, учителя и те опасались, а директор в кабинете баррикадировался. Только после девятого класса мы вздохнули с облегчением, - этот зверь отчалил в какой-то дрянной техникум, кажется, на повара учиться. И вот, представьте себе, лет пять назад, тихим августовским вечером иду я вдоль железнодорожной линии домой. Я, если не знаете, живу почти что на станции. Такой домик-теремок с красной крышей видели? Иду себе, насвистываю популярные мелодии, очередной день отслужил и ладно. Навстречу мне прямо по шпалам прыгает веселый толстячок, предприниматель наш, - три киоска у него и продуктовый магазин на станции "Щит и печь". По всему видно, захмелел, - наверняка, только что из корчмы выскочил. А тут поезд сзади - чух-чух, чух-чух. Толстячок же будто бы не слышит, танцует себе на путях. Ну, я, разумеется, бегом к нему и давай громко орать, чтобы убирался к чертям, а то, как пить дать, угодит под поезд. Кричу, мол, Пилипенко, свали с путей, сейчас тебя по шпалам раскатает, по рельсам размажет. Скорый поезд всё ближе, сердце мое в пятках, - я ведь тогда был молодым мильтоном, неопытным, незакаленным. Подумалось мне: всё капец пришел нашему Пилипенко, не к добру он так лихо пляшет. Но нет, не угадал я - как только поезд загудел, предприниматель враз в сторонку. Хохочет дико, кривляется мне в лицо. А я согнулся в три погибели, в боку закололо, - дыхалка слабая. И пока я камушки под ногами разглядывал, в воздухе что-то несколько раз свистнуло. Гляжу я - лежит уже наш Пилипенко, а из окна одного вагона знакомая рожа выглядывает, из пистолета в меня целится. Вадим Сергеевич, конечно же. Я остолбенел от неожиданности, глаза лишь вылупил, руки вверх рефлекторно поднял. Единственный вопрос в голове: "Неужто пристрелит своего одноклассника?" Ан нет, как видите. Верно, впервые что-то человеческое в его душонке забрезжило. В общем, оставил он меня в живых, несмотря на то, что я стал свидетелем убийства, да ещё и был не кем-нибудь, а милиционером. Целую ночь я вместо снов созерцал простреленный лоб Пилипенко, да целящегося в меня Марсельских. А наутро он нежданно в гости пожаловал, матушку мою от дверей оттеснил, без спросу в спальню зашел и сел на краешек кровати. Так, мол, и так, проболтаешься - порешу. И матушку заодно. Пистолет с глушителем мне продемонстрировал, а у вашего покорного слуги по неопытности, так сказать, штаны полные. Ну, я и дал слабину. С тех пор покрывал я своего одноклассника как мог. Однажды, помнится, на моих глазах он утопил в реке депутата горсовета. А в другой раз машину криминального авторитета заставил меня минировать, пока сам, изображая сердечный приступ, отвлекал телохранителей. Короче говоря, стал я, к своему стыду, его соучастником. Так и с убийством Кулебякина дело обстояло. Он мне даже подмигнул, мерзавец, когда выходил следом за Игнатом Александровичем.
   - За Георгием Адамовичем, - поправляю я. - Он Землянина кокнул. А Игнат Александрович перед вами.
   - Охотно верю, - кивает головой Константин. - В их истории черт ногу сломит. Мне Марсельских накануне объяснял, но я ни хрена не понял совершенно.
   - Ты и в школе отличался недалекостью, - подкалывает Саблезубова Марсельских, выковыривая из лодыжки крохотный кусочек стекла.
   - Да ладно, ты тоже был троечником, - оправдывается участковый.
   - Хорошо, - говорю я находящемуся на другой стороне ямы Константину. - Но что это на вас нашло? Почему вы связали своего поденщика и бросили его помирать посреди поля?
   - Честно признаюсь, я давно уже мечтал избавиться от этого дьявола, - отвечает участковый. - Однако сначала была кишка слаба, а потом, как ни странно, привязался к своему однокласснику. К тому же погубить живое существо не могу, хоть тресни. Даже курицу и ту зарубить не способен. Не знаю, что бы я делал без мамочки. Мне, скажу вам по секрету, дурно от вида крови становится. Сознание постоянно теряю, - такой вот слабак.
   - И как же ты уделал Марсельских? - интересуется Аркадий Ефратович. - Или тебе кто-то помог.
   - Нет, я сам. Как только мы зашли в кукурузу, Вадим тотчас принялся надо мной издеваться. Он таким образом снимает напряжение. Я многое могу стерпеть, меня из себя ой как непросто вывести, и Марсельских это прекрасно известно. И вот идем мы в сторону города, а он всё меня подкалывает, рассказывает, кто я такой на самом деле, указывает на мою недалекость, а уж эпитеты какие дивные подбирает - обхохочешься. Но я привык, иду себе, шагаю. Если уж разозлюсь - кукурузу тогда сбиваю. Но это редко бывает, может, один перебитый стебель на сто метров. И вдруг - что за черт. Начинает шуметь в голове и темнота потихоньку обзор застилает. Я понял, что это всё из-за того, что Марсельских матушку мою всуе поминает. Раньше он себе такого не позволял, она ведь, когда он ещё школьником был и к нам по дороге заходил, непременно его подкармливала. То есть ни разу он нехорошими словами мою мать не обзывал, а тут такой понос слов. Ну, я ему так и сказал, дескать, меня можешь матюгать, но маму не смей, иначе не знаю, что тебе сделаю. Он посмеялся и снова за своё принялся. Мне уже совсем плохо, а он всё ругается. Долго я не простоял, рухнул на него прямо. Спустя пять секунд открываю глаза, - вот те на, вырубил Марсельских. Посидел я над ним на корточках, поначалу думал просто убежать, но толку. Когда оклемается, из-под земли меня достанет. И вот я решил его связать накрепко и бросить помирать в кукурузе. Добить я его не смог бы, - я уже говорил, почему. Так и сделал. Закончив работу, с его взглядом случайно встретился. И стало мне страшно, и сматывался я с такой скоростью, что легкоатлетические чемпионы бы мне позавидовали. Остановился отдышаться у этой ямы. Стою я, какой-то дрянью мохнатой - уж не ваша ли борода? - пот вытираю, а тут ко мне подходит амбал, низко кланяется и здоровья желает. Я не его открытую черепушку посмотрел и рухнул, тотчас лишившись чувств.
   - Андроид Расмуссена! - поясняет снизу Марсельских. - Стало быть, точно не китайцы.
   - А куда вы дели ту самую "дрянь"? - ненавязчиво интересуется Кулебякин.
   - Да бросил где-то здесь, около ямы. Может быть, у вас под ногами валяется. Вы не волнуйтесь, сейчас отыщем, - успокаивает Кулебякина Константин. - Короче говоря, порядочно в отключке пролежал. Пришел в себя - стреляют кругом. Испугался, глаза закрыл, мертвым прикинулся. Здесь, рядом со мной, целая толпа носилась. А потом тишина. И шаги чьи-то. Набравшись храбрости, я на вас покричал и в небо пострелял. Вы уж извините.
   - Видно, съемочная группа здесь тусовалась, - размышляю я вслух. - А в яму бросались пустые бутылки. Ну и водохлебы!
   - Так где борода? - орет Аркадий Ефратович, бегая по периметру ямы.
   - Вспомните, ради бога, куда вы её бросили! - говорит Саблезубову Игнат Алексаныч.
   Мы все приступаем к поискам. Бархерибов скверно ругается, Кулебякин огорченно причитает, Костя Саблезубов пытается его успокоить. Поддавшись всеобщей лихорадке, я тоже отправляюсь на розыски пресловутой бороды. Мы ищем, ищем, ищем. Проходят секунды, минуты, часы. Зона поиска увеличивается, мы всё дальше отходим от ямы со стонущим в битом стекле Марсельских. Собственно, его непрерывное нытье служит нам ориентиром. Время от времени мы возвращаемся к яме, чтобы посмотреть в лицо Саблезубову. Тот, извиняясь, уверяет, что борода обязательно найдется.
   - Странно, - оправдывается участковый, - Ей-богу, чертовщина какая-то. Вот здесь я присел, чтобы перевести дух. Даже следы от моих кроссовок остались. Видите? Точно помню, что в этот момент борода была в моих руках. А потом...
   Не дослушав Костю, я отправляюсь теперь на запад, следом за солнцем. Без особой надежды поглядывая по сторонам, я впадаю в раздумья. Все мысли крутятся вокруг Альберта Ковельского, того самого инвалида, вырядившегося нищим пиратом, чтобы передать мне минидиск.
   "Альберт сильно разозлится, - говорю я себе. - Нехилая предстоит взбучка. Сколько усилий и средств коту под хвост! И в профсоюзе не поймут. Ёлки-палки, куда же горе-участковый девал эту бороду?"
   Недовольно фыркая, я пытаюсь выместить свою злобу на кукурузе. Размахивая руками и ногами, как заправский каратист, я перебиваю пару-тройку стеблей. Уже спустя мгновение мне становится легче, и я продолжаю поиски, тщательно разув глаза.
   - Вот это да! - удивленно восклицаю я. - Такое только в книжках бывает!
   Прямо передо мной, на огромном кукурузном початке, висит желанная всеми борода. Не веря своим глазам, я усердно протираю их, пячусь назад, снова возвращаюсь к тому месту, но находка никуда не исчезает. Я взвизгиваю от радости, ритуально кручусь, как юла, три раза подпрыгиваю на левой ноге и только потом кладу бороду во внутренний карман пиджака.
   "Победа!" - ору я про себя.
   - А ведь я вас таки узнал, - говорит мне сзади Саблезубов. - Мне сразу ваше лицо показалось знакомым, но мой рассудок попросту отказывался верить, что такой известный человек может околачиваться в нашей глуши. Однако своими оборотами и подпрыгиваниями вы развеяли все мои сомнения. Вы ведь вправду бывший футболист? Сергей Воробушков, да?
   - Нет, Костя. Вы обознались. Просто похож, вот и всё, - отрицаю я.
   - Да не заливайте, - улыбается Костя, - забивая гол, вы всегда исполняли один и тот же ритуал. Эти фирменные движения каждый болельщик помнит. Я, кстати, был в детстве вашим фанатом. У меня и футболка сохранилась с вашей фамилией и 13-м номером.
   - Ха-ха, - натянуто смеюсь я, - я тоже в молодости фанател. Вот и скопировал прыжки Воробушкова. Не отрицаю, и в футбол раньше поигрывал. К сожалению, лишь во дворе. Что ж, Костя, вынужден распрощаться, и так с вами загулялся. Мне очень жаль, но не могу больше участвовать в поисках. Надо бы успеть на электричку. Прощайте. Мои поклоны Аркадию Ефратовичу и Игнату Алексанычу. И Марсельских привет передавайте...
   Не-е-ет, - мотает головой Саблезубов, хватая меня за руку. - Я вам не верю. Почему вы меня обманываете? Постойте, подождите... Бархерибов вроде бы арбитр, давайте его позовем, спросим. Он должен знать.
   - Ничего он не знает, - возмущенно говорю я, вырываясь. - Отстаньте, мне некогда! Аркадий Ефратович, точно говорю, судил лишь юношеские турниры. Куда его с таким росточком во взрослый футбол? Ну же, отпустите меня!
   Убрав свои цепкие руки, Костя провожает меня печальным взглядом. Счастливо ухмыляясь, я отхожу от него подальше. Сейчас я рвану как в молодые годы. И двадцати минут не пройдет, как я достигну "Щита и печи".
   "Ура, - ликую я. - Ковельский будет доволен. Наконец-то эта борода вернется в музей ФИФА, где ей самое место".
   - Я всё слышал, - вопит с соседнего междурядья Аркадий Ефратович. - С таким росточком? А не ты ли откушал красной карточки в стыковом матче за право играть в премьер-лиге? Когда вы залетели прямехонько в первый дивизион, помнишь? Хорошенько я вас тогда опустил, а? С таким росточком!
   - По правде сказать, ужасный был матч, Аркадий Ефратович, - с грустью произносит Саблезубов. - И всё благодаря вам! Угробить замечательную команду, - эх, нехорошо.
   - А и поделом им! Ненавижу! - кричит Бархерибов, брызгая слюнями. - А этого особенно! Я счастлив, что он закончил карьеру в перволиговском болоте.
   - Негодяй, - сквозь зубы рычу я. - Твое счастье, что к нам приклеились Кулебякин и Марсельских. А то бы мы поговорили по-мужски в кукурузе.
   - Вас, Аркадий Ефратович, насколько я помню, надолго дисквалифицировали после того злополучного матча, - говорит Саблезубов. - Ходили слухи, что вы были куплены с потрохами... Президентом этого мутного клуба, "Пиратехника" из Пиратска, верно? Они тоже на вылет шли.
   - Да, тогда у них были деньги. Подкупили. Ну и что? Плевал я на этот футбол!
   - Кошмар, - печально говорю я Косте. - И таких людей назначают судить ответственные матчи. Одни лишь бабки на уме.
   - Да. Да! - кричит Бархерибов, наматывая круги вокруг меня. - Вы тоже, поди, не на интерес играли. И платили вам огромные деньжищи, - не то что бедным арбитрам. Вот только нужно ещё разобраться, кто из нас больше бегает. Вас 22 человека на поле, а рефери - один одинешенек. И за всеми уследить нужно.
   Махнув на разбушевавшегося лилипута рукой, я держу путь к корчме, которая по моим предположениям должна находиться на северо-западе. Несмотря на колкие реплики Бархерибова, я сохраняю самообладание. Правдами и неправдами задание Ковельского выполнено - следовательно, стоит смаковать победу, а не цапаться с провокаторами.
   - Странно, что я сразу тебя не признал, - орет мне вслед Аркадий Ефратович. - Это же надо! Ты явно не случайно к нам подсел. Ага! Вот оно что...
   Я резко останавливаюсь, оборачиваюсь, смачно сплевываю, но сдерживаю язык за зубами.
   - А хорошо ты придумал, ничего не скажешь! Заставил поверить, что от ватиканских агентов меня спасаешь...
   - Черт знает что, - подводит итог сидящий в зарослях Кулебякин. - Мы с Земляниным хороши. Аркадия Ефратовича тоже понять можно. Но вам-то что надобно?
   - Разумеется, то же, что и всем вам, - без всякого признаюсь я, вытаскивая бороду из внутреннего кармана и размахивая ею перед жадными глазами Бархерибова и Кулебякина, которые мигом подбегают посмотреть поближе. - Да, я тоже приклеился к вам не случайно. Только, Игнат Алексаныч, врать меньше надо. Стырили бороду самого великого футболиста всех времен и народов Давида Ногия, а мне про комбайн и односельчан втираете. Уже почти четверть века ФИФА*, да и УЕФА** также, пытаются вернуть священную бороду в музей, но всё тщетно - ни следов, ни зацепок. Свозили, называется, драгоценную реликвию на историческую родину футболиста, в Грузию. Ни самолета, ни делегатов УЕФА. То ли в море упали, то ли в ваших болотах завязли.
   - Один момент, - говорит участковый. - Не хотите ли вы сказать, что в ваших руках борода автора единственного покера в финальных матчах Лиги чемпионов УЕФА? Пятикратного обладателя золотой бутсы и трехкратного лауреата золотого мяча, лучшего футболиста по версии ФИФА и бессменного капитана сборной Франции? И эту самую бороду отодрал у него в прощальном матче Хосеба Эскуэрро - подлец и грубиян, каких свет не видывал. Зачем только его пригласили!
   - Точно. Это и есть борода блестящего французского форварда Давида Ногия, казалось бы, потерянная навсегда. Что ж, теперь к этой реликвии не зарастет фанатская тропа. Толпы футбольных паломников со всего мира...
   - Отдай! - с криком налетает на меня Бархерибов. - Она принадлежит нашему древнему роду! Мои деды и отцы кровь за неё проливали!
   - Кстати, именно благодаря Аркадию Ефратовичу, - продолжаю я, - мы вышли на след. Агенту УЕФА удалось установить жучки в офисе президента ФК "Пиратехник" - криминального авторитета Подгородского. Стыдно, Бархерибов! Звездочеты, колдуны, проклятие рода... Сказали бы, что выполняете заказ, все бы вас поняли.
   - Вот как, - взвизгивает Игнат Алексаныч, замахиваясь на лилипута. - И тут соврал!
   - Это он! - оправдывается Аркадий Ефратович, пятясь назад. - Враки всё, не верьте Воробушкову. Да, не отрицаю, я знаком с Подгородским. Но посудите сами, зачем этот клок волос такому деловому человеку? Нет, это полный бред!
   - Как бы то ни было, дело сделано! Прощайте! - говорю я, снимая тесные туфли и рассовывая их по боковым карманам.
   - Так вы из УЕФА? - спрашивает Константин, подходя ко мне.
   - Нет, можно сказать, из ФИФПро - профсоюза профессиональных футболистов. Я помогаю местному профоргу - Альберту Ковельскому. Он, к слову, тоже был довольно-таки известным футболистом? Часом, не слыхивали?
   - А то как же! Ковеля! Бывший хавбек нашенских железнодорожников. Как подавал с правого фланга! В одиночку ведь "Локомотив" в групповой турнир кубка УЕФА вытащил. Но тяжелая судьба...
   - Угу, - вмешивается Игнат Алексаныч. - Это ужасно! Откуда только выскочил этот бешеный фанат? Так искусал нашего Ковелю - живого места на нем не было.
   - Да уж, чертов стрикер. Бывает же такое, - сожалеет Саблезубов. - Говорят, Ковельский после этого тоже заболел бешенством и на предсезонных сборах отрубил себе топором ноги.
   - Нет, он под трамвай угодил, - кричит издалека Аркадий Ефратович. - Его прямо в клубном автобусе перемкнуло, а водитель, дубина, двери открыл по его просьбе.
   - Однако он вроде так и не вылечился, - говорит Саблезубов. - Видел его как-то раз на станции разодетого пиратом и горланящим блатные песни.
   - Уверяю вас, он совершенно здоров. Всё это шпионский маскарад, - говорю я, ступая босиком по земле. Ещё чуть-чуть, - и я помчусь, как пуля. - Всем пока. Теперь уже точно прощайте.
   - Стой, стрелять буду! - хочет взять меня на понт Игнат Алексаныч.
   - На, получай, - злится Бархерибов, бросаясь кукурузными початками.
   - А вот я в нормальности Ковельского очень сомневаюсь, - доносится до меня голос участкового. - Вы там с ним осторожнее.
   Я несусь между рядов кукурузы, заслонив лицо руками. Длинные листья так и норовят отхлестать меня, покачивающиеся початки - наградить на прощание синяком, а комья пересохшей земли - травмировать босые ноги. Позади недовольно шумят, но меня уже никому не остановить. Очень скоро я покидаю кукурузное поле, в два счета преодолеваю луг и останавливаюсь возле припаркованного у дверей корчмы старенького "Запорожца".
   - Ну наконец-то, - облегченно вздыхает сидящий на скамейке Ковельский. - Надеюсь, не разочаруешь? Где эта дрянная борода? Принес, что ли? Теперь-то Бархерибов запляшет под нашу дудку. Давай-ка её сюда!
   - Не понял, - недоумеваю я, переводя дыхание. - Вы же недавно утверждали, что это борода Давида Ногия! А Бархерибов всамделишный жулик.
   Боковым зрением, я вижу приближающуюся справа Зою-Франческу.
   - Иди сюда, скажу тебе кое-что на ушко, - улыбается Альберт Ковельский.
   Я несогласно качаю головой. Влево-вправо, туда-сюда, туда-сюда. Мотаю уже вопреки своим желаниям. Влево-вправо... Теплые руки подошедшей Зои-Франчески прикасаются к моим волосам. Пальцы что-то нащупывают, пытаются легонько крутануть макушку. Я закатываю глаза от удовольствия. Девица снимает с меня тяжелый шлем. Груза проблем, напряжения, усталости - как не бывало. Господи, как приятно! Я блаженно смотрю на Ковельского, перебирающего минидиски. Черный, голубой, красный, зеленый, желтый, - они появляются в его руках, а затем исчезают в коробочке.
   - Возьми-ка этот, - говорит Альберт Зое-Франческе, протягивая ей белый минидиск.
   - Никому не двигаться, - доносится до моего слуха суровый голос Саблезубова. - Не то стрелять буду!
   Зоя-Франческа и Ковельский испуганно дергаются и послушно поднимают руки вверх. Белый диск, к моему ужасу, падает на землю и катится в сточную канаву. Я вскрикиваю, заваливаюсь вперед, стараясь негнущимися руками дотянуться до желанного предмета.
   - Бах-бах, - стреляет участковый.
  

Конец

  

август-сентябрь 2006г.

  
   *ФИФА (FIFA -- Federation Internationale de Footbal Association), международная федерация футбола.
   **УЕФА (UEFA -- Union of European Football Associations), европейский союз футбольных ассоциаций.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"