Аннотация: Неутомимый Синибальдо всё заливает баки бесконечными историями.
СТЁРТАЯ ЗОНА
Ну вот, снова галлы загалдели. Никакого покоя от них даже ночью. И если бы на полтона ниже или хотя бы через раз, по очереди, то едва ли от меня сон ускользнул бы. Но его, к сожалению, теперь ни в одном глазу, а галдёж уже стоит, как за базарным прилавком. Молодцы петушки, ничего не скажешь. Весь лагерь на уши подняли.
- Жан! Жак! - возмущенно кричу я, выползая из палатки.
- Герр Аларих, властелин, - оправдывается один из них, кажется, Жак, - тут еще один мужик из Зоны, раб Синибальдо.
А Жан своему брательнику всячески подпевает и ритм лапкой настукивает. Словом, исправляются мои галлы прямо на глазах. А поскольку и кричали они не зря, не беспричинно, как позавчера, испугавшись модного хвоста мисс Ицы, то, наверное, полно мне на них злиться. Лучше перенаправить свое негодование - а какой сон был! Мы с Хильдой снова рисовали белок на потолке автовокзала - выпустить накопленное с момента пробуждения возмущение на этого... как его там? Ну, вы поняли, на этого беглеца.
Между тем они всё бегут, бегут из этой Зоны, как крысы с тонущего корабля. Чувствуют, небось, что их посудина скоро пойдет ко дну. А иначе и быть не может - я, великий Аларих, бью посуду получше некоторых истеричных женушек.
Вообще-то мы перебежчиков только приветствуем. А если вдобавок они из угнетенных слоев, то вообще замечательно, для таких мы распростертых объятий не жалеем. Но разве можно ночью, ребята? Имейте же совесть! Всему, как говорится, свое время. Кому-то, между прочим, подниматься ни свет ни заря и снова переться на этот штурм. Пускай пока лишь мозговой - нужно ведь придумать, как прорваться, наконец, в чертову Зону.
- Герр фон Болан и на этот раз подорвался раньше вас, господин, - продолжает другой петушок. - Мне очень жаль, герр Аларих, мы добросовестно вас кликали.
Ах, если бы проклятый Болан действительно подорвался на мине!
- Это он утащил бедного Синибальдо, - печально добавляет Жак. - А куда, сам чёрт не разберет.
Чёрт, может, и не в курсе, а мне прекрасно известно, где фон Болан проводит пытки. Вот уж любитель! По своему опыту знаю, что от процесса его лучше не отрывать - чего доброго, рану забудет заштопать или отрежет не то, что надо. Вот и не буду вмешиваться. Да и стоит ли из-за ничтожного раба портить отношения с этим зверем? Не сегодня завтра прибегут новые, а Синибальдо сам виноват - выбрал не то время.
- Что ж, фон Болан в этом деле собаку умял, собака, - задумчиво подвожу итог. - Значит, флаг ему в руки. Если вместе с ногтями он вырвет и нечто важное, всем нам будет польза, нет - чай не последний перебежчик.
Вопреки ожиданиям петушков, видимо, полагающим, что господин помчится вызволять беглеца, я возвращаюсь в палатку, где долгое время маюсь без сна, представляя страдания раба - сдался он мне! - и даже, как мне кажется, слыша отдаленные крики. Спустя пару часов всё это мне нереально надоедает, и в конечном итоге я решаюсь-таки навестить гнусного садиста. Но нежданно-негаданно меня сбивает с ног воротившийся сон.
Впрочем, за время своего отсутствия он успевает заметно подпортиться. Мне больше не снятся белки на своде автовокзала. И Хильда не такая счастливая как ранее, несмотря на то, что мы гуляем по обожаемому ею зоопарку. На её лице будто нарисована беда. Вот-вот грянет несчастье. И я заявляю, что нужно поскорее убираться отсюда, однако Хильда меня игнорирует. Она идет прямо к клетке с рычащим фон Боланом и протягивает чудовищу банан. Давай же, кидай! Бросай и отходи на безопасное расстояние. Нет, она желает покормить зверюгу с рук. А зря! Сверкает сталь, брызжет кровь, фон Болан отсекает точеную ручку Хильды аж по локоть...
Я просыпаюсь в истошном крике, пугая крадущихся петушков, намеревающихся спокойно разбудить меня легким постукиванием по тыльной стороне ладони. Жак и Жан в ужасе отскакивают от меня, как от раздувшей капюшон кобры. И, вывалившись из палатки, они налетают на приторно ухмыляющегося фон Болана.
О боже, этот гад здесь! Я ору вновь, куда пронзительнее, чем в прошлый раз, поднимая на ноги дремлющий лагерь за мгновение до сигнала горниста.
К счастью, воздух в легких заканчивается в два счета, спасая мою головушку от позора. В мгновение ока меня предсказуемо окружают роты ротозеев. Ах, как интересно поглазеть на слетевшего с катушек вождя! Но, вовремя притихнув, я лишаю их пищи для пересудов, а подоспевшие ротные мигом разгоняют толпу, выпуская струи брани из своих ртов, как из брандспойтов.
- Герр Аларих? - озадаченно произносит фон Болан, сопровождая слова вопросительным взглядом. - Что произошло, что случилось?
В эту секунду я едва ли справляюсь с желанием подобно сетке накинуться на негодяя. Как он только посмел покуситься на ручку моей Хильдочки! Впрочем, это лишь сон, и пора уже подумать про свои руки. О том, как поскорее взять себя в руки.
- Штефан, - говорю я как ни в чем не бывало, - у нас очередной перебежчик, не так ли? И вы его, конечно же, допросили. А пришли для того, чтобы доложить мне нечто неотложно важное.
Натужно подержав паузу, фон Болан неумело сплевывает, как в кабинете зубного врача. Тягучая слюна пристает к его волевому подбородку, по шее стекает к воротнику, а потом - за пазуху. Между нами, такого неудачного плевка я в жизни не видывал.
- Так точно. Был один. Ночью, - отвечает фон Болан, тщательно протирая шею платочком. - Допрошен согласно предписанию. Пересказывать не возьмусь. Лучше сами его послушайте, - добавляет он, кивая головой на переминающегося в сторонке оборванца с дырами на самых постыдных местах.
- Синибальдо! Синибальдо! - радостно зовут раба петушки, словно старого приятеля. Надо будет разобраться, по какой причине подогрелись их чувства.
Не успели его позвать, как он уже рядом - бесстыдно светит телом сквозь многочисленные дыры. И вообще - светится весь от счастья, а улыбка-то, улыбка, ей-богу, на всю харю - чуть-чуть, и вытеснит лисий нос с мышиными глазками в непроходимую чащу шевелюры, не знакомой с ножницами и машинкой.
- У меня получилось! - восклицает Синибальдо. - А коли хватит у вас терпения меня выслушать, то я вам поведаю, от чего именно мне удалось избавиться. Со всеми, как полагается, подробностями. Всё расскажу, без какой-либо утайки.
Между тем пора отправляться на утренний смотр войска, о чем мне и пытается втолковать фон Болан, настойчиво теребя мой рукав. Обнаглевшие галлы, напротив, несогласно гладят, мол, можно осмотреть войско и без герра Алариха, и чуть ли не силой заталкивают меня в палатку вместе с рабом Синибальдо.
- Начинайте сами, Штефан! - кричу я вдогонку фон Болану, бодро шагающему в сторону плаца, где уже слышны возгласы взводных командиров.
А сам усаживаюсь на стульчик и принимаюсь высокомерно разглядывать оборванца. Закидываю ногу за ногу, кручу и болтаю носком, в общем, как только можно, психологически давлю на гостя, который, неудобно согнувшись, болваном стоит посреди палатки. Определенное время я храню молчание, нестерпимо долго проверяю ухоженность ногтей и, наконец, по полной программе испытав выдержку Синибальдо, театрально вскрикиваю:
- Жан-Жак! Кофею и рогаликов с повидлом!
- Ежели господин уже настроился на нужную волну, то я, пожалуй, начну, - тут же говорит Синибальдо, без спросу принимая позу лотоса. - Зовут меня Синибальдо Памфили. Родственников, если это важно, в Зоне не имею. Как только поднялась кутерьма, папенька с маменькой, сестрой и братьями, хорошенько перетрусив, в числе первых убрались из города. Хотели прихватить и меня. Озверев от тщетных уговоров, набросились на меня всем скопом. Да, у них вышло меня скрутить, связать крепко-накрепко и закинуть в кузов грузовика. Однако я вывалился по дороге, а там уже добрые люди освободили от веревок и отходили. Много чего я сломал при падении. Но, как известно, в Зоне всё заживает в сто раз быстрее.
Наверное, герр военачальник мне сейчас задаст. Вопрос, который можно и не озвучивать. Почему я, собственно говоря, сопротивлялся? Какая такая штука, перевесив всю мою славную семейку вкупе с сердечными отношениями, оставила меня в Зоне? Нет, не любовь, это было бы слишком просто. Любовь, подобно моим родичам, смоталась из Зоны, как только запахло жареным. Жареным гусем, что, капая жиром и соря тушеной капустой, надумал прогуляться по проспекту, вынуждая людей драть глотки и драпать прочь, словно не от аппетитного гуся, а от какой-нибудь клыкастой зверюги. Впрочем, через парочку дней от хищников тоже пришлось помотаться. Они сбежались в Зону со всего света, из разных, как мы думали, зоопарков. Но по радио или телевидению не сообщали, что где-то недосчитались животных. А ведь СМИ как пить дать были в курсе - мало ли выбралось из Зоны очевидцев? - но упорно продолжали играть в молчанку.
- Синибальдо, голубчик, - нетерпеливо говорю я, хватая горячую чашку с подноса Жака и рогалики - у Жана, - приступай, что ли, к наиважнейшему вопросу, который ты сам себе задал, опередив меня ровно на полсекунды.
- Прошу у вашей светлости извинения, - покорно кивая головой, тотчас отвечает раб. - Отвлекся немного, иногда такое случается. Итак, как я сказал, это была не любовь. Любовь укатила мгновенно, позабыв, кого любила. И не в работе была причина, вовсе нет. Я ведь, по сути, занимался черт-те чем, даже признаваться неловко. Дни напролет протирал брюки в офисе, скрепляя бумаги степлером. А что это были за документы, я вам не скажу. Не то чтобы я по натуре противный или по иным причинам скрытный. Я бы с радостью о своей предыдущей жизни поведал, да не помню ни шиша, ни масла. Будто корова языком всё слизала, а у меня она была не одна. И не две, а целое стадо. Так что какая-нибудь бурёнка вполне могла совершить покушение на мою голову, вернее - на мою память. Как бы то ни было, я не стал горевать. Тоже мне большая потеря: скрепки-бумажки! А тут воздух, травка, коровки, молоко, наконец. Что и говорить, раздолье для души и тела.
Короче, заделался я пастухом. Стадо принадлежало людям, которые отходили меня после травмы, дни напролет отхаживая от дома к хлеву, где я отлеживался рядом с буренками. Спустя месяц, когда им, очевидно, приелся лишний рот, они схватили меня под руки и на луг выбросили. Делать нечего - пришлось гоняться за скотом им на потеху.
Не отходя от стада, хочу заметить, что подавляющее большинство коров было без номерных знаков на ушах, следовательно, принадлежало этим добрым людям незаконно. По-видимому, подобно зажравшимся в городе хищникам, прибыли коровки из дальних краев, притягиваемые Зоной, точно магнитом, но, наткнувшись на сочные заливные луга, побросали якоря на подступах к городу.
Здесь и я стал на якорь, здесь провел, можно сказать, лучшие годы, а потом отправился-таки в другое плавание, влекомый как раз той штукой, из-за которой весь сыр-бор. О ней, вот вам крест, я страшно хочу рассказать, да заносит меня сегодня, словно в непогоду.
- Это точно, - соглашаюсь я, аппетитно прихлебывая и почавкивая, чтобы хоть так помучить голодного раба. - Своё же время транжиришь, Синибальдо.
- С вашего великодушного позволения, господин, - говорит в ответ Памфили, - я начну не с момента отъезда семьи - хотя, безусловно, можно было бы взять старт и отсюда. Я вернусь в день Пришествия, которое случилось, дай бог памяти...
- Да знаю я, когда было Пришествие, - негодующе вскрикиваю я, хлопнув освободившимися от чашки и булочек руками. - Если не приблизишься к сути, тогда тебя вообще не стоит слушать, по сути.
- По улицам катились глобусы - Земли, Луны, Марса, Венеры, других планет и их спутников. Само собой, для нас, пребывающих в шоковом состоянии, это были просто гигантские шары-убийцы, уничтожающие всё на своем пути. Шибко любопытных, алчущих разглядеть очертания материков с параллелями и меридианами, тут же раскатывало по брусчатке. О глобусной природе шаров мы узнали гораздо позже от умников, эвакуирующихся из Зоны. Они ещё пытались шутить на прощание, мол, как хорошо, что не были соблюдены масштабы. Тогда бы один лишь Юпитер - а был ли, в принципе, такой шар? - оставил от нас мокрое место.
Все кому не лень заявляли, что шары свалились прямехонько с вечернего неба, но, по моему мнению, они скатились с горы - на востоке от города есть небольшой, но вполне пригодный для этого холм. Утверждаю потому, что, во-первых, в небе не было даже туч, а во-вторых, можно только представить, что случилось бы с городом, если бы шары падали на землю отвесно.
- А потом эти глобусы якобы начали раздуваться, - беспардонно вклиниваюсь я в рассказ, намереваясь расколоть его, как фронт противника, - увеличиваться в размерах, хотя куда уж более. И в конечном итоге - пшик, хлоп, хлоп! - разлетелись внутренности по городу, как споры.
Пускай и ненадолго, но мне удается-таки ввергнуть в удивление непорядочно веселого Синибальдо.
- Вот тебе и раз! А господин прилично осведомлен, - говорит Памфили, снова покрывая лицо улыбкой, - герр военачальник, получается, в полнейшем курсе. В таком разе не буду вытаптывать одно место - полный вперед!
- Ещё бы он был не в курсе, - доносится до моего слуха голос то ли Жака, то ли Жана. - Он ведь...
- Молчать! - визжу я, вскакивая со стула и вылетая наружу, готовый, ей-ей, свернуть голову самому языкатому. - Своими руками ощиплю! До смерти защиплю!
Испуганно кукарекая, петушки уматывают прочь. Минуту-другую я стараюсь вернуть себе спокойствие. Как учил наставник, веду счёт - если честно, не очень добросовестно, с пропусками и перепрыгиванием с десятка на десяток - и с горем пополам выравниваю дыхание. Наконец, возвращаясь в палатку, ловлю себя на мысли, что тишина в лагере для этого времени суток весьма подозрительна, но хватаю руку Синибальдо, по-хозяйски роющегося в секретных документах.
- А выходит, ты шпион, голубчик, - презрительно ухмыляясь, говорю я и, не давая Синибальдо никаких шансов, жестоко бью наотмашь, окровавливая его огромные губищи.
- Ох-ох-ох, господин, вы не думайте ничего дурного, - пытается оправдываться Памфили, оторвав чело от земли. - Не возводите лишних напраслин на мою расшатанную голову. Стоит ли её снимать лишь за то, что я не сумел совладать с любопытством? Какая-то силища прямо, не иначе как чёрт заставил полистать ваши документы. Но всё равно я, в пику ему, ни черта не понял. Ладно бы раньше, когда я возился с этими бумагами, как с младенчиками, а сейчас-то мне ни за что не разобрать, какие куда маневры, кто где дислоцируется, на кого и когда обрушить удар. Короче, можете не волноваться, господин. Я даже приказ толком не дочитал - цифири какие-то странные. И ещё буквы беспорядочные, видать, зашифровано кое-что важное...
- Правда твоя, Синибальдо, это и есть шифровки из штаба, - говорю я просто для того, чтобы прервать словесный поток. - В общем, какая-то хреновина оставила тебя в Зоне.
- Верно, господин! Сколько я вашего времени отобрал, а, главное, так и не добрался до самого главного. Штуку эту я, право, не знаю, как назвать. В обычном состоянии выглядит как кольцо. Когда я увидел её не обочине, подумал было, что кто-то эспандер посеял, вот и подобрал, не раздумывая. Есть у меня такая привычка - хватать всё, что лежит не там, где надлежит. Потом смотрю - отросток с краю шевелится, будто хилая лапка слепого котенка. Скривился я от брезгливости, и закинул эту мерзость подальше. Пришел я, значится, домой - мои уже на чемоданах, нервные, как курки на взводе - принялся и сам манатки собирать, а из кармана - бум, ту-ду-тум - та самая фиговина. Когда на пол падала и катилась по комнате, была заурядным кольцом, а под кроватью всеми конечностями ощетинилась - аж страшно трогать, ещё, чего доброго, ужалит или ущипнет больно.
Ну, я никому ни слова - швабра в руках, кулек наготове - стал выбивать прилипалу из-под кровати. Битый час впустую промучился, всю пыль на себя собрал, синяков наставил да бока намял, а убедился лишь в том, что этой штуке ума не занимать. Закончилось всё тем, что кольцо вырвало у меня швабру, сузившись, обхватило палку, будто рукой, и, неизвестно откуда взяв силы, хорошенько треснуло меня по лбу.
Чувства мне вернула матушка, угостив нашатырем и хлесткими оплеухами. В общем, пошел я набивать себе брюхо, а о живом кольце позабыл начисто. И вот сидим мы за столом, а брат Джузеппе спрашивает у меня, мол, где такой браслет надыбал. А я в ответ-де, о чем ты бишь, братан, не въезжаю чего-то. Он глазами на мою правую руку - зырк. И смотрит так нехорошо, явно глаз положил. Подумалось мне, эка невидаль, какая-то резинка на запястье, а потом дошло-таки, что это та самая хреновина присосалась. В тот же миг захотелось мне прокричать в ужасе, чтобы не медлили братья, а хватали ножи и резали эту дрянь, пускай и с кожей. Не тут-то было. Глупая ухмылочка растеклась по морде, словно разбавленная водой краска, а без моего спросу из непослушного рта выпорхнули слова, мол, браслет - дешевка, завидовать тут нечему. Если Беппе хочет такой, то я могу мигом достать, однако, между нами говоря, золотой смотрелся бы куда солиднее.
С тех пор эта штука принялась руководить мною. Само собой, она перво-наперво запретила покидать Зону. Все мои попытки освободиться она предотвращала с поистине дьявольской сноровкой. В отместку она натравливала на меня братьев, ссорила с родителями, а перед самым отъездом устроила драчку, закончившуюся, как вам известно, для меня весьма плачевно. И в довершение всех неприятностей она заставила меня выпрыгнуть из разогнавшегося грузовика, нисколько не заботясь о моих косточках, которые собирали потом с адским трудом. Разумеется, папаша тормознул авто, а из недр мамочкиной души вырвался неистовый крик, умноживший седые волосы брата Филиппо на белоснежные волоски старшей сестры Симоны, а произведением побелив шевелюру юного Джузеппе. Естественно, моя родня отстояла положенное у края обрыва, словно надеясь, что я выберусь из пропасти, как ни в чем не бывало. Кто-то впустую звал меня, кто-то орошал слезами сухую землю, а брат Паоло всё норовил вырваться из борцовского захвата отца - бывшего греко-римского чемпиона - и спуститься за моим телом.
Сцена затянулась, как старая песня, незамысловатый мотив которой затягивает каждый встречный-поперечный. Даже мне, нежащемуся в смертельных объятиях - даром что вокруг был лишь колючий кустарник - всё это стало порядком надоедать. К счастью, тягомотина таки завершилась. Выкрутив Паоло очередную руку, отец решительно заявил, что больше не будет отстаивать ноги и, зашвырнув непослушного сынка в кузов, уселся за руль, где продолжил отстаивать свои доводы перед матерью и сестрой. Наверное, он взял верх, так как, когда я очнулся, грузовика и след простыл. Всплакнув час-другой, я надумал подниматься. Вернее это была идея инопланетной твари, всё ещё крепко стягивающей моё запястье, но на этот раз она столкнулась не с тривиальным человеческим непослушанием. До неё наконец дошло, что её раб сломался в буквальном смысле. Ай-яй-яй, какое горе! И теперь нужно везти его в сервисный центр. Но каким таким образом? Да и где здесь ремонтные мастерские?
Истошно вопя от боли - почему-то лишь тогда я дал волю голосовым связкам - я слышал мысли моей спутницы. А она, похоже, разволновалась, как море перед бурей. Причины её беспокойства мне были покуда непонятны - не могла же она так привязаться ко мне! - да и, по правде говоря, не до них мне было. Боль! Сплошная боль и ничего боле. В данный момент кроме неё меня мало что тревожило. А море волновалось: раз - и показались лапки; два - и штуковина освободила мою руку; три - и она укатилась в кусты. Вы не поверите, но уже через мгновение я затих, увидев над собой вечножующую коровью морду. А спустя полминуты я услышал зычные голоса пастухов, неуклонно приближающихся ко мне. Точнее говоря, к отбившейся от стада буренке. Но она-то находилась рядом! Словом, вот так меня нашли добрые люди, о которых я уже говорил господину. А моя недавняя спутница временно перекочевала на переднюю ногу коровки, обвившись браслетом чуть выше копыта.
- У герра Алариха... - снова доносится голос галла.
Подумать только, какой подлец!
- Цыц ты, цыц! - резко подрываясь, кричу я. - Ещё одно слово - и на бульон обоих, вы меня знаете!
- У герра Алариха тоже есть предмет из Зоны, - прыская со смеху, заявляют Жак и Жан. - Если его величество засучит левую штанину, мы увидим нечто поразительное.
Моё терпение лопается, как созревший за дни Пришествия глобус. Я пулей устремляюсь на улицу, бумерангом облетаю лагерь и снова обнаруживаю себя в палатке, где, согнувшись в три погибели, предаюсь традиционной одышке. Как вы, наверно, догадались, галлы в очередной раз оставили меня с носом, умчались, как последняя электричка, заныкались в безопасном месте и теперь, если и покажут что-то, то скорее кукиш, чем нос. Оно и понятно - физическая форма галлов чуть ли не вдвое превосходит мою, да и за двумя петухами никто не угонится. А уж я-то, с грузом лет на плечах - и подавно.
- Нет, - говорит беглец, предугадав мой вопрос, - от бумаг я держался подальше, богом клянусь. Однако ж, честно говоря, чёрт меня всего прямо-таки издергал - очень уж ему хотелось, чтобы я заглянул вон в ту папку.
Памфили уверенно наводит указательный палец на папку с надписью "Зона". А советчик у него очень даже толковый, мне бы такого хоть на часок.
- А у тебя, как я вижу, язык не лопатка, - насмешливо говорю я, - заливаешь ты гладко. Кажись, понял я, чего тебе на самом деле неймётся. На твоем месте я бы всё отдал за то, чтобы разок взглянуть на показания Паоло Памфили. Если здесь и сейчас ты сознаешься, что явился именно за ними, то я, пожалуй, дам тебе ознакомиться с признаниями этого террориста. Такую хреновину парниша вывез из Зоны, куда там твоей! Целый город отправил на воздух. Люди летали не один день, пока спасатели не обнаружили источник антигравитации...
- Быть такого не может! Паоло? - продолжает разыгрывать дуралея Синибальдо. - Зачем вы меня дурите, господин? Всем ведь известно, что артефакты не фурычат за пределами Зоны.
- Как бы не так, - с улыбкой отвечаю я. - Принято считать, что они не работают, да и - чего уж там! - не работают они так, как в Зоне. Они функционируют по-другому. Почему-то такие случаи упрямо игнорируются. А зря! Твой братан доказал это даже незрячим - все как один взмыли в небо. Помнишь ли ты, Синибальдо, чёрную дырку в зубах Паоло?
Пауза затягивается, точно трясина, неловкость нарастает, будто мох. Памфили продолжает изучать красные уголки рта, которые под его давлением успели инвертироваться во что-то невеселое.
- О чёрной дыре в правой шестерке Паоло мы узнали аккурат в день Пришествия, - в конце концов признается Синибальдо. - За ужином он ел за троих - отец задерживался на работе, а где носило Беппе и Пиппо, даже черту неведомо - но никак не мог насытиться. Естественно, мы затрубили тревогу, силой распахнули рот, а Симона, вооружившись зубочисткой, стала выколупывать из дырки еду. Это было нечто невероятное. Пережеванная пища горой росла на глазах, а когда мы перевернули братца вверх ногами, из него полилась - нет, не кровь - вся выпитая жидкость.
Ужаснувшись, мы кинулись будить семейного стоматолога - а был до ужаса поздний час. Мама атаковала его покой непрерывными телефонными звонками, мы же с Симоной бросали камешки по стеклам соседского дома. Долго ли, коротко ли, в окнах зажегся свет, и, увидев силуэт, мы поняли, что ошиблись этажом. Впрочем, маме повезло больше. Уже через полчаса бедняга Паоло сидел в зубоврачебном кресле, а недовольный зубник, бесконечными зевками упрекая нас за прерванный сон, пломбировал дыру новым материалом, каким-то чудом оказавшемся сегодня на столике...
- Хорошенький материал, что и говорить, - заключаю я. - Может, в Зоне им всего-навсего заделывают дырки в зубах, но во внешнем мире хватит и нескольких граммов, чтобы устроить масштабную гравитационную свистопляску. Согласно следственной версии, подсудимый намеренно извлек антигравитационный материал из зуба, чтобы отправить на воздух некоего Рино Гамберини, резцами нечищеных зубов прошедшегося по мучным скульптурам Паоло на его последней выставке. Только не рассчитал твой братан малехо. Видать, и сам, когда вознесся на небеса, не раз пожалел о содеянном.
Лоб и глаза Синибальдо разом увлажняются, но, по всей вероятности, это пот в глазах, а не наоборот - мы ведь ещё не в Зоне.
- Как ни крути, виновность Паоло Памфили несомненна, - безжалостно продолжаю я, следя за скорбным лицом Синибальдо. - Он уже мотает срок в тюрьме строгого режима, из которой, хочется верить, никогда не смотается. Что до черной дыры, то её так и не обнаружили, а то, что нашли на указанном месте, заделали в два счета обычной керамикой...
- Дыра точно была! Я вас не обманываю! - Раб вскакивает на ноги и беспардонно прижимается ко мне, нарушая все мыслимые законы приличия. - Я же вам говорю...
- Назад! - неистово ору я прямо в ухо Синибальдо, и тот испуганно пятится, но не на прежнее место, а вон из палатки.
В этот момент раздается выстрел, затем ещё один - первая пуля пролетает под мышкой, как мяч у непутевого голкипера, другая, кажется, застревает в плече Синибальдо, который, озадаченно пялясь на меня, плавно оседает на пол. Начиная с третьей, пули летят в противоположную сторону. Это я, целясь чуть выше головы Синибальдо, расстреливаю обойму "Хеклер-Коха", спешно перезаряжаю пистолет и только потом выползаю на улицу.
А там тишь да гладь. Ни одной живой души - не в кого целиться, ни единого звука - нет смысла вертеть головой по сторонам. Спрятавшись между палатками, я, как и в прошлый раз, запускаю взгляд по вымершему лагерю, но без какого-либо прикрытия. Моё самообладание сдувает ветром. Очень неблагоразумно я зову на помощь, а затем, когда она ожидаемо не приходит, взываю к Жану и Жаку, мол, вернитесь, умоляю, я всё прощу.
Не успеваю я поставить восклицательный знак, как передо мной материализуются петушки - пусть иногда и стервозные, но неизменно легкие на помине.
Тем нвременем авостренным слухом я засекаю подозрительные звуки. Ползя по-пластунски на шум, я возвращаюсь в свою палатку, где - опять двадцать пять! - застаю Синибальдо листающим папку с материалами по Зоне. А ведь я ему почти поверил!
- Так и не совладал с искушением, да? - как можно безобиднее говорю я. - А как там плечо, не беспокоит?
Погрязший в чтении Памфили вздрагивает, как курс валюты. С этой секунды у него всё валится из рук, папка падает наземь, бумаги разлетаются по сторонам, да он и сам валится, как тот же курс - сначала с ног, а потом на бок.
- Плечо? - переспрашивает он, наивно хлопая зенками.
- За кого ты меня держишь! - не выдерживаю я. - Пяти минут не прошло, как стреляли. И если бы просто глазами или папироску у тебя стрельнули. Тогда бы мы травили друг друга шутками. Но в данном случае - на хрен шутки! В тебя стреляли. В меня стреляли. Одна пуля просвистела буквально в нескольких сантиметрах - я аж сам присвистнул. Другой дуре чем-то твое плечо не угодило. Она туда и угодила. Я вот этими глазами видел! А посему, видишь ли, плечом интересуюсь не с бухты-барахты.
Где-то между моими словами Синибальдо находит место для облегченного вздоха, чем невероятно задевает меня за живое. Пропуская сквозь зубы последнюю фразу, я лягушкой прыгаю на раба, неблагоразумно полагающего, что он наловчился выбираться сухим из воды. Ровно на секунду я зажмуриваюсь, словно от сильного ветра, а затем хватаю негодяя за горло и сдавливаю шею с такой силой, что хрустят какие-то хрящики.
- Герр Аларих, - хрипит петушок, шею которого, оказывается, я взял в оборот. - Смилуйтесь, ваша милость... о вашей ноге раструбил Жак... А я лишь подглядел как-то...
- Пустите его, господин, - подписывается за товарища Жак. - Клятвенно обещаю разложить по полочкам всю правду и ничего, кроме правды. Вы ведь желаете узнать, куда запропастилось ваше войско? И что сталось с фон Боланом? И кто именно устроил перестрелку?
Я отпускаю Жана, как только до меня доходит, что я душу отнюдь не Синибальдо. Тот торчит где-то позади - исходящее от его улыбки тепло я, ей-богу, чувствую даже спиной.
Но как такое могло произойти? Вроде бы прыгал я один, а галл и беглец стояли столбами. Выходит, пока я жмурился, Жан за доли секунды занял место Синибальдо, который, в свою очередь, перенесся к моему стульчику. А раз галл подставился под удар, как вышедший на замену игрок, то, получается, что мои недавние подозрения оправдались - эти ребятки действительно из одной команды.
- Ответьте мне сначала, - начинаю я, - каким таким узлом вы связаны, что сломя голову ложитесь под удар, как самоотверженные футбольные защитники. И где ваши ворота?
Вся троица аплодирует мне глазами - только подумать, как ловко я раскрыл их заговор.
- Ворота? - удивляется Синибальдо, отходя от галлов, будто он совершенно не при делах. - Если господин интересуется воротами фермы, где я работал долгие годы, то за ними я оказался из-за трагического происшествия именно с той коровой, к ноге которой, словно пиявка, пристала наша штучка-дрючка. Тогда у этой штуковины была власть лишь над скотиной. Я же был свободен как пернатые, которые, трепыхаясь в небе дни напролет, неизменно направлялись в Зону, точно в теплый край. Я был вольный, словно ветер, тоже, кстати говоря, дувший исключительно на юг, на мой родной город, как на смазанную зелёнкой рану. Однако никакой зеленки на самом деле не было, не было йода и даже перекиси водорода, и - как результат - рана гноится до сих пор.
Словом, у меня был шанс, но совершенно бестолково я упустил его, будто конец спасательной веревки. Не отрицаю, буренка с браслетом стала дорога моему сердцу, но, положа на него руку, не настолько, чтобы отбивать её среди ночи, во внешних и внутренних потемках - в потемках окутанного дрёмой сознания.
А ведь я уже решился покинуть Зону. При всей своей толстокожести, порядочно заскучал я по родным и близким, нормальным человеческим отношениям и понятному мне миру. Безо всяких инопланетных штуковин, тошнотворно положительных людей и сбрендивших животных. Оставались лишь жалкие формальности. С хозяевами я заранее поговорил по душам - они дали добро. Нужно было только дожить до мудрёного утра, получить какие-то ненужные бумажки и валить на одну из четырех сторон.
Собственно говоря, практически так всё и сталось, вот только бумаги я моментально изорвал в клочья, а, вылетев за ворота, направился прямехонько в Зону - отнюдь не туда, куда изначально планировал. Я почесал по проселочной дороге в город, где и провел последующие годы. И главное: на правой руке снова был браслет, а в глазах - слезы. Я оплакивал ноги, которые опять отказывались меня слушаться, и руки, что чесали совершенно не там, где мне хотелось.
- Ты умолчал о самом важном, - говорит рабу Жан. - Что случилось ночью?
- А ничего хорошего, скажу я вам, не случилось. Всё началось с громкого баханья - не иначе как кто-то фейерверк устраивал. Такое часто случается, ничего сенсационного. Тем не менее, взрывы разорвали сонную пелену, и я, чтобы лишний раз не подыматься, надумал сходить по малой нужде. Ну, вышел я на улицу, отошел за сарай, а там смотрю - шестирукий уродец мою любимую коровку уводит. Повезло мне, короче, оказался в нужное время в нужном месте. А мне палец в рот не клади. Сразу же говорю негодяю, мол, ты это брось, а не то я тебя в стиральный порошок сотру, даром что ты инвалид. А этот гад в ответ не по-нашему лепечет и ежесекундно разгорается изнутри, светится сквозь одежду красным. Видно его всё лучше и лучше, стало быть, черта с два от меня скроется. Повторяю: уродец, каких свет не видывал. Наверняка пришелец. А сказать, что я их в ту пору ненавидел - ничего не сказать. Долго я не собирался с силушками и духом, а схватил первую попавшуюся палицу - и в атаку.
В общем, ударил я с размаху, целясь точнехонько промежду вытаращенных глаз, но, видать, промазал. Дубинка описала в воздухе круг, предательски выскользнула, точно рыбина, из моих мозолистых рук - на них даже чешуя осталась - да и полетела себе в Зону. Как вы поняли, палка тоже оказалась необычной, а то бы моему противнику несдобровать.
Однако ж, невзирая на то, что я остался без оружия, злость тоже осталась, поэтому кинулся я на инопланетянина с голыми руками. И вновь жалких миллиметров не хватило, чтобы разодрать гаденышу глотку. Ухнул взрыв, земля негодующе задрожала, нездорово закружилась и пронеслась над головой, словно от слабительного. Я тоже взмыл куда-то вверх, в небо, и, если бы не крыша сарая, то полетел бы я следом за палкой-рыбешкой.
А дальше, вероятно, у меня крыша поехала. Открыл глаза - вокруг сплошь шестирукие. Трогают меня беспардонно, исследуют с головы до пят. И, конечно же, базарят на своем тарабарском, но, как ни странно, мне понятно практически каждое слово. Один говорит, мол, глупый человечишка, Зюшифаст всего лишь хотел помочь, а подонок в благодарность ему лапы повыдергивал. Гляжу - действительно, постепенно угасающая лапа в моих руках. Другой шестирукий заявляет третьему, дескать, землянина можно понять, он, по-видимому, принял Зюшифаста за одного из беспередников, а эти моральные уроды - так и сказал, если мне не приснилось - порядочно здесь набедокурили. Ну, и так далее. Много чего говорилось, да я, к сожалению, не всё запомнил.
Если вкратце, шестирукие - парни что надо. Они не только сочувствуют нашему горю, но и в меру своих сил помогают отчистить Землю от скверны - результата злонамеренной деятельности неких беспередников. А в тот день эти ребята явились за какой-то скурминией-13, приставшей к бедной полорогой, как банный лист к чему-то там... Неважно. Словом, всё это выглядело крайне нереально, а особенно банный лист, о коем вряд ли пришельцы могли что-либо знать...
Так или иначе, ночь прошла, точно скорый поезд, разбудив меня зычным гудком, а утро застало меня лежащим на рельсах и, словно приревновав меня к ним, выпустило на колею паровоз, как тигра из клетки. Разумеется, я успел убраться с путей, а вот незнамо откуда взявшаяся буренка, точно оглашенная, выскочила на свидание со стальным монстром. Тут ей и конец пришел...
Вместе с тем настал конец и моему пастушеству. Как только примчавшийся хозяин узрел случившееся, он, не задумываясь, прогнал меня прочь заодно с последними йотами сомнения. Как я уже говорил, горечи я не почувствовал, поскольку, во-первых, и так намылился уходить, а во-вторых, инопланетная штуковина уже была на моём запястье, и, само собой, я находился под её влиянием. Как это случилось, мне неведомо, но, если корова находилась неподалеку - скурминии тринадцатой перекочевать на мою руку было проще пареной репы.
- История, безусловно, страшно интересная, - уныло говорю я, - но, помнится, заказывалось другое блюдо. Сейчас я освежу вашу зыбкую память. Итак, ещё ночью я замечаю, что вы, Жан-Жак, чрезмерно беспокоитесь о беглеце, которого, по легенде, видите впервые. Утром вы чуть ли не силой навязываете мне общество сего раба вместе с его навязшими на зубах рассказами. А потом вовсе происходит из ряда вон выходящий инцидент - один из вас жертвует здоровьем ради Синибальдо. Внимание, я повторяю свой вопрос: что вас связывает?
- Раз обещал, - теребя непослушный гребень, тоскливо говорит Жак, - я всё вам выложу без утайки. Действительно, Синибальдо не просто так явился именно этой ночью, а уж тем более не случайно очутился у вашей палатки. Он прибыл в лагерь заблаговременно, чтобы предотвратить неумолимо надвигающуюся катастрофу - а мы с Жаном своими глазами видели, как невиданным инопланетным устройством непобедимое войско герра Алариха было разложено на атомы и молекулы - примчался с наичистейшими намерениями, да напоролся на зануду фон Болана, который мурыжил его всю ночь. Тут мы были бессильны что-либо сделать, а герр Аларих, как ни печально, не загорелся подобным желанием. Как бы то ни было, солдат уже не вернешь, но господин по-прежнему с нами, а это самое главное...
- Связаны же мы с Синибальдо по рукам и ногам, - дополняет брата Жан. - Он ведь непосредственный виновник нашего появления на свет божий. Пускай он и не биологический папаша, а уж тем паче не мамаша, но яйца именно он высиживал, и откармливал пшеном, и считал нас по осени - тоже он, низкий ему поклон. Счастливое детство пролетело под крылышком этого человека с красной строки, а потом уже мы сами встали на крыло и, помнится, запродались на птиьем рынке господину, совершающему очередную рискованную вылазку в Зону. Да-да, это были вы, герр Аларих, не откручивайтесь и не открещивайтесь. Коль уж вам захотелось разговоров начистоту...
По логике вещей, теперь должен взять слово - ни в коем случае не обратно! - бывший раб, но его теплые чувства закручиваются в таком пламенном вихре, что он едва ли не лишается их вовсе.
- А и вправду! - слышу хитрый голосок Жака. - Если нашему властелину захотелось откровенности, если он силится вывести всех нас на чистую воду, то пускай начнет с собственной персоны, окунет сперва свою левую ногу в эту самую воду.
Необъяснимым образом в моих руках внезапно оказывается "Хеклер-Кох", а непослушный палец уже трогает курок.
- Молчи своим ртом! - истерически взвизгиваю я для проформы. По счастью, мне удается моментально угомониться, и, к вящему облегчению присутствующих, я опускаю оружие. - Ладно, Жан-Жак, ваша взяла. Требования, как ни верти, справедливые. Я вижу, моё вставное колено не одному мне покоя не дает ... Что ж, тогда слушайте... Тили-рири, тили-рири, ти-ри-ри, дон-дон, кули-кури, кули-кури, ци-фи-фи, тон-тон.
На долгую минуту в палатке воцаряется гробовая тишина, на фоне которой слышен даже шелест улыбок Жан-Жака и глотание непроизнесенных слов Синибальдо.
Театрально откланявшись, даром что об аплодисментах слыхом не слышно, я неспешно закатываю штанину. Галлам становится явно не до веселья. Синибальдо в ужасе зажмуривается, а когда я наконец демонстрирую искусственную ногу, вообще неуважительно отворачивается и беспардонно устремляется к выходу.
- Эй, Синибальдо, дружок, - кричу я ему вдогонку, - ну что же ты, брат, в самом-то деле? Обижаешь, право слово! Кули-кури, кули-кури, ли-ри-ри, дон-дон!
Впрочем, испуганному рабу не удается покинуть палатку - его ловко перехватывают петушки и, встречая вместо отпора одно лишь оханье, в два счета возвращают названого отца на прежнее место.
- Ой-ей-ей, - заунывно причитает Синибальдо, одной рукой обхватив покатые плечи Жака, а другой - поглаживая гребешок Жана. - Точно такая же рыбоподобная палка! Даже чешуей покрыта, вы только поглядите! Наверное, не улетает - а уж кому, как не мне, знать эти инопланетные гаджеты! - лишь потому, что ладно вставлена вон в ту, с позволения сказать, чашку. О господи, вроде ручка шевельнулась!
Само собой, я смущаюсь, как барышня, и в мгновение ока прикрываю уродство штаниной.
- Любезный господин, - говорит мне в глаза Памфили, - мою беззаботную жизнь превратил в ад какой-то задрипанный браслет, у вас же полноги склепано из предметов беспередников. А ведь я даже не мог в носу поковыряться, без одобрения проклятой скурминии или как её там! Спрашивается...
- Не забывайся, дорогой Синибальдо, - приходит мне на выручку Жак, - мы покуда не в Зоне. Со временем посмотрим, кто под чьей властью окажется. А пока наихудшее, что вытворяет вставное колено - заставляет петь нашего повелителя.
- Тили-рири, тили-рири, ти-ри-ри, дон-дон, - пою я в подтверждение слов петушка. - Уж когда мы вломимся в город, я перво-наперво отыщу этого халтурщика, будь он живым или мертвым. И если всё-таки он предстанет предо мной живым, то, клянусь богом, ему не поздоровится!
Метая громы и молнии, я наматываю круги по палатке, хотя сам отлично понимаю, что всё это напускное, что мастер сделал работу вполне добросовестно, и к нему у меня не должно быть никаких претензий. Мне также прекрасно известно, что в Зоне протез функционировал выше всяческих похвал, лучше, чем здоровая нога, ей-богу. А вот за её пределами вставное колено повело себя подобно антигравитационной пломбе Памфили. Оно вынудило меня чирикать воробьем, заливаться соловьем и петь канарейкой, автоматически добавляя всё новые и новые пассажи-колени.
- Страшно и представить, - продолжает долдонить своё Синибальдо, загибая собственную линию в баранку, - что с вами станется в Зоне. Сердцем чую: эта штуковина поотбивает петушкам как печень, так и почки. Наверняка и господину некую подлянку устроит, скажем, хорошенько перекостыляет его исподтишка и спокойненько упорхнет в небо, в точности как от меня в те несчастные годы, врезавшиеся в мою память, словно конница во вражеские ряды. А ведь мне тоже казалось, что палка полетит лишь в том случае, если её бросить. Имелись бы хоть примитивнейшие крылышки или даже убогий хвостик - ни малейших претензий, летай себе на здоровье. Но ничего подобного нет и в помине. Короче говоря, нехорошо получается.
Однако, по правде сказать, всё это меня уже мало колышет. В Зону я ни ногой, меня туда никаким калачом не заманишь - я теперь сам тертый калач. Вас же заранее предупреждаю, чтобы потом не плакали, как я в свое время, скитаясь по городу, как бродяжная собака, без какого-либо высшего смысла и дальней цели. Лишь бы заткнуть бесцеремонно воющий живот да укрыться от рыскающих повсюду зверей, пережравших, к слову, уже всех бродяжек.
Впрочем, при всей клокочущей ненависти, должен отдать скурминии должное - словно матерый штурман, она вела меня по самому безопасному курсу, обходя стороной тех, кто желал попробовать на зуб вашего покорного слугу, и безошибочно приводя туда, где мне самому можно было подкрепиться. И однажды, когда я драпал со всех ног от так называемых распространителей веселья - а господин наверняка знает, что заражают они всем чем угодно, но только не радостью - скурминия затолкнула меня в загаженный курятник, непостижимым образом оказавшийся на центральной улице, смело вклинившись между зарешеченным отделением банка и огненной стеной элитного ресторана. Сквозь адское пламя оттуда доносились райские ароматы, благодаря которым я ненадолго вырвался из-под опеки дьявольской твари, успев закапать тротуарную плитку обильными слюнями.
Едва ли я снова испытаю столь жуткий голод. Тогда я был готов съесть слона вместе с бивнями и наездником, буде последний поднял бы бузу. И вот, представьте себе, я неожиданно оказываюсь в странном курятнике, а прямо передо мной - пара огромных яиц, вкусных как в жареном или вареном, так и в сыром виде. Однако я не кидаюсь на них, как модница на тряпку, не пытаюсь покуситься на скорлупу и содержимое. Видит бог, как мне хочется отведать тягучего белка или густого желтка, а лучше - и того, и другого. Но, к сожалению, не судьба. Вместо этого я забираюсь на яйца, точно глупая наседка, и высиживаю их от звонка до звонка, по которым из ресторана мне приносят сытные объедки. Должен признаться, что кормят меня как на убой, посему, если бы скурминия всё-таки дала мне карт-бланш, сильно сомневаюсь, что я бы покинул курятник.
- А мы-то думали, - горько скривившись, говорит Жан. - что тебя побудили самые незапятнанные побуждения... Выходит, своему рождению мы в большей степени обязаны скурминии-13 и владельцу ресторана, нежели тебе, Синибальдо.
- Да уж, приятностей кот наплакал, - соглашается с братом Жак. - Между тем, как говорится, правда глаза не выколет. Лишь бы понять, какое инопланетянам до нас дело.
- Ну, - гаденько ухмыляется Памфили, - это проще простого числа. Есть мнение, что вы, дорогуши, всамделишные пришельцы, ибо даже вполне земной страус, увидев ваши яйца, обзавелся бы комплексом неполноценности. Да и только ли в яйцах дело!.. Впрочем, давайте перестанем отвлекаться, зеркало без проблем ответит на остальные ваши вопросы.
Жан и Жак одновременно вскрикивают и мигом занимают противоположные углы палатки, словно боксеры после удара гонга. Их вытаращенные глазенки рыскают в поисках моего зеркальца, но, не обнаружив его, ненавистно упираются друг в дружку, едва скрывая отвращение.
- Это твоя бабуля надвое сказала, - заступаюсь я за своих галлов, - если не натрое. Посуди сам, случаются же всякие сверхъестественные мутации. Вон у нашей санитарки, мисс Ицы, самый что ни на есть лисий хвостяра и носик далеко не человеческий. А ведь барышня, по слухам, появилась на свет вообще в другом полушарии, так что инопланетяне со своей Зоной здесь ни к селу, ни к городу.
- Сто пудов! Мы ведь начисто забыли о мисс Ице, - участливо поддакивает мне Жан. - А господин знает, как правду-матку подрезать. Вот уж точно! Абсолютно не факт, что мы инопланетяне.
- Что же касается правды! - внезапно вскрикивает Жак, приземляясь рядом с братом, как ни в чем не бывало, - за которую, помнится, ратовал господин, то я дорежу её со всеобщего позволения. В дружеских и родственных связях мы вроде бы разобрались, пора перейти к причинно-следственным. Итак, ни для кого не секрет, что уже более месяца назад несметное войско герра Алариха достигло рубежей Зоны. И с той поры не продвинулось ни на йоту. Пехотные части постоянно натыкаются на водные или горные преграды, техника с концами застревает в непролазных чащах и болотах, самолеты-разведчики, если не исчезают бесследно, возвращаются ни с чем - нет никакого города и всё тут. И ни одна живая душа не может толком сказать, где эта Зона. А ведь среди нас полно некогда эвакуировавшихся оттуда. Имеются и неоднократно бывавшие в городе после Пришествия - взять того же герра Алариха. Но снова проникнуть туда никак не выходит. Зона словно перекочевала в другие края. Однако это уже настоящая фантастика, в такое никто из нас не поверит. Откуда в таком случае бегут беженцы, ежедневно наводняющие лагерь? Зачем здесь дорога, если она никуда не ведет? Да и я лично зуб готов дать, что вон тот холм отгораживал город от леса на востоке. Но подойдем ли мы к нему когда-нибудь? Даже вертолеты не долетают, куда уж нам...
- Нос кверху, милый друг, - бравурно говорю я, опережая на мгновение своего внутреннего Фому. - Да, карта нам покамест не идет, и мяч бьется о штангу, не влетая в сетку ворот. Но должен грянуть и на нашей улочке праздник... Вот только какой-нибудь беженец припомнит дорогу.
- Вряд ли это случится, - скептически лыбится Жан. - Я просто уверен, что ни один беглец ничего вам скажет, хоть все ногти ему повыдергивайте заодно с пальцами. По-видимому, дорога оттуда досюда нисколько не похожа на обратную.
Если бы ещё вчера моего слуха достигла подобная ересь, то я бы, вне всякого сомнения, погнал петухов на кухню, а повару приказал бы сготовить куриные отбивные. Я бы устроил им такую показательную экскурсию, чтобы они хоть немного задумывались, перед тем как трепать языками разную чушь. Но вчера у меня имелась уйма свободного времени, да и настроение было настроено на нужный лад. Сейчас же оно наотрез отказывается от культурно-просветительных мероприятий, поэтому, вместо того чтобы угощать пищей для размышлений других, я хорошенько задумываюсь сам.
Пока я отдаюсь воле глубинных раздумий, Синибальдо с петушками втихомолку выходят на улицу, где сразу же начинают перегавкиваться на повышенных тонах. В принципе, их можно понять. Эти правдивые истории если и оставили в покое глаза, то порядком взвинтили всех причастных.
Спустя время, как собаку с цепи, в яростную перепалку рискует ввязаться кто-то другой, такой болезненно хилый, что я даже не узнаю его сначала. С опозданием услышав чужой голос, возбужденные спорщики разом замолкают и, подозреваю, потрясенно застывают столбами, тишина затягивается тугим поясом, но, в конце концов, где-то в сторонке раздается жалобный стон, служащий сигналом не только растерянной троице, но и мне самому.
Индейской стрелой вылетев из палатки, я геройски устремляюсь на помощь страждущему, в мгновение ока покрываю разделяющее нас расстояние и, пыльно тормозя около Синибальдо с Жан-Жаком, наконец признаю раненого. Да это же оберштурмбанфюрер фон Болан! Единственный переживший сокрушающий удар пришельцев. Впрочем, стоит ли удивляться? Порядочному человеку черта с два когда-нибудь повезет, а перед такими мерзавцами сама природа стоит навытяжку, выполняя любую прихоть.
Не буду уточнять, что сейчас я был бы рад кому угодно, но только не фон Болану.
- Штефан? - наигранно заботливо говорю я, словно тисками, сжимая его белую ручку. - О господи, что там случилось? Вероломные враги действительно применили дьявольское оружие, развеяв наше войско по ветру?
- Герр фон Болан потратил все силы до копейки, господин, - отвечает Жан вместо оберштурмбанфюрера. - Давайте перетащим его в палатку, где он сможет отлежаться часок-другой. А там видно будет.
Несмотря на то, что до личной палатки фон Болана можно доплюнуть без разбега, предложение галла не сталкивается с существенными возражениями. Петухи крепко хватают Штефана под мышки и за ноги, растроганный Синибальдо хватается за сердце, мне же и без того хватает беспокойств - не шевельнув даже мизинцем, я перемещаюсь в свое обиталище.
- Позавчера, - начинает Жан с бухты-барахты, укладывая фон Болана рядом с моим ложем, - мы неожиданно повидались с отцом поневоле...
- Как господину известно, - перебивает брата Жак, - в послеобеденные часы мы предаемся активному отдыху, предпочитая пешие прогулки полуденной дреме. Но никто не знает, что мы тишком удаляемся в укромные лесные чащи, где - будем честными - время от времени встречаемся с подругами из вспомогательной роты. В подробности углубляться не станем. Все мы, как говорится, не стальные и не чугунные, плотские желания укрощать - кхм-кхм! - не научены, да и смысла, по мне, в этом ни малейшего. Герру Алариху, конечно, попроще, у него есть мисс Ица, а нам...
- Достаточно! - мигом рявкаю я, гневно топая ногами. - Всё понятно, Жак, давай по сути дела.
- ... а мы рыпаемся попусту, оглядываемся на любой шум, как затравленные зверюшки, - принимает эстафетную палочку Жан. - Страшно всего боимся. А вдруг увидят, как я поглаживаю точеную лапку фрейлейн Цесархен! Что, если застанут ненасытного Жака за его любовными игрищами?..
- Однако в тот день, - вновь возвращает себе слово Жак, явно опасаясь, что брательник разболтает лишнего, - мы не видели ни моей Эрики, ни мисс Цесархен. В назначенное время мы штыками стояли в условленном месте, но свидание так и не началось.
Вместо него начались странности. Жана будто подменили - он весь замялся, стал переваливаться с ноги на ногу и нечленораздельно мычать, выказывая жгучую неудовлетворенность. Потом и меня пробрало чувство тревоги. Я отпустил взгляд в кусты, и зачем-то принялся пересчитывать деревья. И что вы думаете, господин? Их было вдвое больше, нежели в прошлый раз! Да и лужайка - голову даю на отсечение - была ровнехонькая, без каких-либо бугорков и рытвин.
Напрашивался единственный вывод: мы ошиблись поляной. Но как такое могло статься? Ведь мы шли привычной тропой, никуда не сворачивали и не срезали дороги, ломясь через заросли, как то частенько случалось, когда нам было откровенно невтерпеж. Короче говоря, не теряя времени, мы отправились на поиски тропинки, но - что за чертовщина! - в итоге так и не нашли её. И тогда мы прижались друг к дружке и горько заревели навзрыд.
Между тем нам на пятки стали наступать обнаглевшие сумерки. Они были внеочередной странностью, поскольку совсем недавно день достиг своего разгара, а поверженная ночь, которую не так давно едва ли вообще не растоптали, только начинала мечтать о сдаче. Но, так или иначе, безрассудная атака тьмы увенчалась успехом, окутав лес от вершков до корешков кромешным пледом.
Представьте, герр Аларих, каково было нам, двум необстрелянным петушкам, в непроглядной темнотище, под завязку наполненной всевозможным зверьем, алчущим полакомиться молодым сочным мясом. Голодные хищники уже, небось, облизывались в предвкушении грядущей обжираловки, когда за деревьями вдруг замаячил спасительный свет. О, мы помчались туда, не задумываясь, а следом за нами устремился некто клыкастый и пушистый - если и не сама мисс Ица, то её близкий родственник. Да простит меня господин.
- Вы не поверите, господин, мы врезались прямехонько в каменную стену, - берет слово Жан. - Это был пятиэтажный дом, а свет горел примерно на третьем. Можно долго описывать степень нашего суммарного удивления, но мы разминемся с достоверностью, поскольку времени тогда у нас совсем не было. Свирепый хвостатый хищник неумолимо приближался, а мы безрезультатно дубасили дверь и насиловали звонок. Конечно же, на этом доме свет клином не сходился - во мраке высились и другие многоэтажки. И Жак, обиженно грохнув напоследок ногой, благоразумно побежал искать счастья к соседнему дому. А я с какого-то бодуна поперся на дерево, покарабкался по мощным веткам, стал подниматься всё выше, и, довольно-таки быстро поравнявшись со светящимся окном, оцепенел как кролик.
Я увидел осунувшегося грязного человека, в котором с преогромным трудом узнал названого отца, поскольку на нем, в буквальном смысле слова, лица не было. Бродя по комнате, он разъяренно кусал левую руку, силящуюся сорвать лоснящийся браслет с правой. Эта штуковина, помнится, и раньше красовалась на запястье Синибальдо, но она никогда не подавала признаков жизни, не говоря о том, чтобы оказывать упорное сопротивление, отбрыкиваясь многочисленными отростками. Зрелище было просто невыносимым в своей гадливости. Даже обмотавшаяся вокруг руки змеюка вызвала бы у меня гораздо меньшее отвращение. Не постесняюсь признаться: я истошно завопил на всю околицу, сотрясая стекла в оконных рамах и глуша вся живое, как рыбу.
- Было дело, - охотно подтверждает слова брата Жак. - Звуковая волна настигла меня за тридевять земель от того дерева, безжалостно свалив с ног и, само собой, заложив оба уха. Подозреваю, что мохнатому хищнику, неустанно преследующему меня, как угрызение совести, тоже мало не показалось. Если этой зверюге и не настал конец, то уж погоне - точно. Только со второй попытки я поднялся с земли, спешно отряхнул перья, и, очумело мотая головой, побрел к брату, который после кратковременной паузы продолжил распинаться на дереве. Короче, не прошло и минуты, как я, очутившись на соседней ветке, вовсю таращился в светящееся окно, словно там обнажалась красотка.
- Как ни странно, мои сумасшедшие крики испугали абсолютно всех, кроме Синибальдо, - поясняет мне Жан. - Когда впервые задребезжали стекла, браслет ненадолго дал слабину, и находчивый отец мгновенно стянул его с руки, швырнул на пол и со всего маху припечатал тяжелой табуреткой, превратив в прямое подобие блина. Но и на этом он не остановился. Достав из кармана перочинный ножичек, он умело искромсал тварь на крохотные кусочки, часть которых спустил в раковину, а всё остальное - развеял по ветру, высунувшись из окна на полкорпуса. Вот тут-то мы с братом и дали о себе знать.
Всё это время Синибальдо улыбается, как благополучно вынырнувшая синхронная пловчиха. Довольство так и прет из него, хотя до сих пор я не услышал ни одной существенной причины для радости.
- От радости мы зачирикали как птенцы, - продолжает Жак, - а Синибальдо расплылся примерно в такой же улыбке и дружелюбно помахал ручкой... Но, к сожалению, не нам. И смотрел он куда-то в сторонку, будто разом лишился и зрения, и слуха, тем не менее, прекрасно осознавая, что мы поблизости.
- Он только вздрогнул, когда мы кликнули его снова, - печально говорит петушок. - Глядя куда-то вдаль, Синибальдо четко, словно при диктовке, произнес такие слова...
- Ждите меня в лагере. Я буду завтра. Беспередники. Вам грозит опасность. - закрыв глаза, говорит бывший раб. - С этими словами на устах меня застукало утро. А что я бормотал во сне, лишь моя суккуба ведает. Однако, должен заметить, болезненный вид браслета свидетельствовал о том, что ночью действительно творилось нечто...
Раздраженно хмыкнув, я вновь поднимаюсь на ноги, как на лестницу, и начинаю мотаться по палатке, мотая нервы присутствующим. Ясен пень - в отместку за свои издерганные нервы.
- В таком случае, вас тоже надо допросить как свидетелей, - раскинув умом, точно картами, подытоживаю я. - Будет нашему фон Болану работенка, буде он оклемается...
- Ну, - отмазывается Жак, - это громко сказано, герр Аларих. - Мы не только без понятия, как очутились в Зоне, но до сих пор не сообразим, каким образом воротились назад. Когда мы слезли с дерева, то сразу же набрели на ваш шатер, из которого доносились монотонные стоны мисс Ицы... Не иначе как у неё разболелись ушки после воплей моего братца.
Само собой, я морщусь, словно жую лимон под вульгарную кабацкую песню, и, не долго думая, даю волю рукам, которые, обгоняя друг дружку, как спринтеры на финишной прямой, устремляются к шеё Жака.
- Господин! - осаждает меня Жан. - Сжальтесь над Жаком, герр Аларих, пересильте свой гнев. И тогда мы - так и быть! - покажем вам Зону.
- Что! - удивленно восклицает Синибальдо.
- Что! - гневно восклицаю я, оставляя практически задохнувшегося Жака в покое и протягивая убийственные руки к Жану. - Ах ты, лживая собака! Стало быть, канальи, таки знаете дорогу в Зону!
- Никак нет, повелитель, - возражает Жан, искусно уходя от моих захватов, - дороги мы вправду не знаем, а вот дерево непременно покажем. И ещё... Вам это, конечно, не понравится... Мисс Ица... Я боялся говорить, но именно она сыграла наиглавнейшую роль в сегодняшнем спектакле.
Последняя фраза поражает меня прямо в огневую точку, разом подавляя не только мой гневный вид, но и всю накопившуюся ярость. Словно заляпанный цементом, я застываю в разгар движения - руки впереди, как у тупого зомби из второсортного ужастика, здоровая нога угодливо полусогнута, протез заведен далеко назад, будто для удара по мячу.
- Между прочим, - хрипло произносит Жак, осторожно массируя шею, - мы почву уже давно подготавливаем. Всяко стараемся, дабы это не выглядело громом среди ясного неба. А вы нас всё равно штыками... Чтоб вы знали, мисс Ица ещё ни разу не просачковала, каждодневно внося щепотку для подозрений. Да послушайте же, господин! Мало того что это она обороняет Зону от посягательств извне, будто цепной пес у калитки, мало того что регулярно встречается у реки с пришлыми доходягами, у коих рук больше, чем веток на деревьях, так ещё и притаскивает на строевой смотр не машину для переклички, а поистине дьявольское устройство, врубив которое, в мгновение ока стирает войско с лица земли.
- А затем, вооружившись пшикалкой, - порывисто подхватывает Жан, - мисс Ица мастерски поустраняла немногочисленных офицеров, чудом оказавшихся за пределами зоны поражения. В отличие от нас с братом, все как один проявили непростительную нерасторопность.
- О, это была работа профессионала. Никому - повторяю! - почти никому... - Заметив, что фон Болан не только очнулся, но и слушает наравне со всеми, Жак давится слюной и закашливается. А может быть, дело не в оберштурмбанфюрере, а в травмированном горле?
- Однако непонятно, - заканчивает недосказанное братом Жан, - как удалось спастись герру фон Болану, находящемуся в эпицентре поднятого Ицей вихря. Мы, собственными глазами видели, как его накрыло ударной волной.
Как по команде, наши недоуменные взгляды впиваются в Штефана, жаждая его объяснений. Но, явственно не желая отвечать, оберштурмбанфюрер тотчас симулирует приступ удушья, на который, как ни странно, клюет тёртый калач Синибальдо. Ненавистно донимая нас преисполненным сострадания взором, мол, человеку хреново, а вы, изверги, клеетесь с дурацкими вопросами, он без разрешения вытаскивает фон Болана на воздух.
- Ну, - строго говорю я, - и где же сейчас Ица? Почему, вместо того чтобы уносить от неё ноги, мы битый час бессмысленно торчим здесь? Вот этого, Жан-Жак я понять не могу.
- Мы видели, как она уходила в лес. Сейчас отсчитывается, поди, перед заказчиками. - Довольно скалится Жак. - Устройство она бросила на плацу. Видать, кончился заряд. А может, и нет. Думаем, не грех самим попробовать. Предлагаю звездануть герра фон Болана. Заодно и разберемся, чего он такой неуязвимый.
- А куда бежать, скажите на милость? - Разводит лапами Жан. - Мы ведь как в Зону неспособны пробраться, так и домой вернуться. Верно, нам постоянно приходит пополнение, но ни один из новобранцев, уверен, не покажет нам обратной дороги.
Только сейчас я полностью осознаю всю плачевность нашего незавидного положения. Не будь я великим Аларихом, зарыдал бы, ей-богу, как на похоронах близкого человека. Но вместо этого я напрягаюсь, как электричество, а мой мозг, высосав из пальцев решения, обрабатывает их быстрее рачьего свиста. Другими словами, у меня нет не то что стоящих, но и вообще каких бы то ни было идей.
- Хватит страдать пустопорожними переливаниями, Жан-Жак! - вскрикиваю я, как ужаленный. - Айда к вашему дереву!
Аккурат в тот момент, когда я залихватски вскакиваю со стульчика, мой неутомимый слух внезапно ловит глухие удары топоров. Я останавливаюсь ровно на секунду, чтобы кивнуть петушкам на выход, а мои губы уже начинают выплевывать по кускам вопрос, ответ на который мне хорошо известен:
- Не иначе как дровосеки. Интересно, кому это понадобились дровишки?
И вот мы с петушками, неорганизованно толкаясь и наступая друг на друга, стадом устремляемся к источнику шума. Как вы, наверное, догадались, перед нами то самое чудесное дерево, забравшись на которое, можно увидеть Зону. Вернее - можно было. Хотя дерево всё ещё стоит, от неминуемого падения его отделяет буквально несколько взмахов топора. А в его прохладной тени вовсю потеют до боли знакомые лица.
Штефан фон Болан и Синибальдо Памфили.
Тяжелые топоры занесены для решающего удара, физиономии сосредоточены, как войска накануне удара, воздух недопустимо распирает грудь, готовясь с адским свистом вырваться наружу.
- Прекратить! - пронзительно горланю я, соблюдая безопасное расстояние. Мало того что вот-вот рухнет дерево, так и эти психи отнюдь не безоружны. - Это что же вы, гнусные саботажники, изволили вытворить? Совсем, что ли, опухли!.. Настоятельно попрошу вас поторопиться с убедительными объяснениями, а то я перестану за себя ручаться - добавляю я более спокойно, наткнувшись на хищный взгляд фон Болана.
Хрясь - и величественный клён с диким треском и протяжным скрипом валится на землю, шумно ломая как свои, так и ветки соседних деревьев. Это оставленный без присмотра Синибальдо довершает начатое. Не успевает варварская картина обрести статику, как Памфили пронырливо натягивает самую безобидную из всех своих масок, которую тут же бестолково портит, растягивая от уха до уха. За такое выражение лица ему точно не снести головушки.
Словно завороженные, мы с галлами тоскливо смотрим на срубленное дерево, понимая, что теперь нам не судьба увидеть город. Если объективно, за долгое время тщетных попыток проникновения в Зону мы имели уникальный шанс, но кто бы мог подумать, что люди, вовсю трубящие о союзничестве, подложат нам такую свинью.
- Я ещё способен понять Памфили, - скорбно говорю я, с неимоверными усилиями возвращая себе подарок речи, что, по идее, не отдарок. - Ему наверняка тошнит от этой Зоны со всякими инопланетными прибамбасами, и он под корень вырубает малейшую возможность возвращения в родные пенаты. Но как объяснить твое предательство, Штефан? Что случилось с неподкупным и беспринципным оберштурмбанфюрером, который не щадя своего, а уж тем более чужих животов, достигал поставленных целей, будто самонаводящаяся боеголовка? Как прикажешь всё это понимать, черт тебя дери!
Впервые за долгое время фон Болан демонстрирует мне улыбку, такую облегченную и беззаботную, что я, право слово, едва ли подавляю ответную. Вместо того чтобы оправдываться в поте лица, он зачем-то начинает раздеваться - на земле оказывается его парадный мундир, поддёвка, кальсоны, а следом за ними и нижнее белье.
- Отставить! - сконфуженно командую я, тотчас отворачиваясь и закрывая глаза рукой. Но то, что я ненароком фиксирую краем глаза, контузит меня похлеще взрывной волны.
- Когда б вы ещё познакомились, - радостно говорит Синибальдо. - Итак: Иштифаст, - продолжает он, тыча пальцем в голое существо, только что называвшееся Штефаном, - герр Аларих. И всем очень приятно!
Фон Болан - или кто он там на самом деле - дружелюбно машет мне куцыми ручонками, берущими начало на его впалой безволосой груди. Ещё две, спрятанных доселе руки, виднеются на спине, покрытой грубой чешуей.
Будь я обычным человеком, от вида шестирукого уродца я бы заверещал погромче моих петушков, след которых, кстати говоря, успел хорошенько простыть. В любом случае терять лицо мне негоже, даже при условии численного преимущества противника, на данный момент превосходящего мои силы уже втрое. Вы не ослышались: буквально минуту назад из лесу вышла моя военно-полевая любовь, зовущаяся Ицей. Ни дать ни взять невинный ягненок, даром что в точеных лапках поливочный пистолет-распылитель.
- Да уж, дамы и господа предатели, - начинаю я свои капитулянтские речи, - похоже, всё-таки ваша взяла. Должен заметить, что обложили вы меня на совесть, со всех, как говорится, сторон света... Что ж, будет вам белый флаг.
- Ничегошеньки такого, милостивый государь, нам не надобно, - заискивающе говорит Синибальдо, осторожно, видимо, чтобы меня не спугнуть, подходя поближе. - Человек с такими умственными способностями, выпирающими, точно угри на лбу, наверняка осознает, что мы кто угодно, но только не враги. Вот беспередников, несомненно, стоит к таковым отнести, а их головушки безжалостно отнести колуном при удобном случае. Но повторюсь: на шестируких космических санитаров, являющихся в кошмарных снах своим давним врагам - беспередникам, грех обижаться. Пускай даже заодно с этим рассадником - городом и, собственно говоря, окружающей его Зоной - было стёрто ваше войско. Смею надеяться, герр Аларих понимает, почему именно это зло было оценено как меньшее. Можно только представить, что бы началось, предстань многорукие рабочие перед воинством, ропщущим уже не первый день. А между прочим, далеко не все инопланетяне закамуфлированы, как достопочтенный Иштифаст. Особо длинноруким приходится выставлять свои члены напоказ, а многим вообще не по нраву вертикальное положение. Поэтому, как правило, подавляющее большинство шестируких передвигаются, как жуки, используя все имеющиеся конечности.
Сомневаюсь, что я облегчу господину душу, заявив, что пропавшие военные на самом деле нисколько не пострадали. Мисс Ице было поручено убрать их из нашей жизни, но - ни в коем случае - не забирать их жизни. Все как один отправились на помощь своим варварским предкам - готам. Вот там они навоюются вдоволь. Каждому известно, что серьезнее римлян противника не придумаешь. Хотя они и ослаблены внутренними склоками, но традиционно отменно организованы, персонально кроют - дай боже, а форварды-легионеры способны прорвать любую оборону.
Как бы то ни было, дело сделано. Кое-кем, конечно, пришлось пожертвовать, стерев с лица земли вместе с Зоной. Но, по правде говоря, в городе оставались лишь самые твердолобые, ни в какую не поддававшиеся продолжительным уговорам. Это был их осознанный выбор, за них кручиниться - себе дороже. А всех, с кем удавалось договориться, шестирукие мигом закидывали в ваш лагерь, господин. Естественно, они не говорили ничего дельного, а если кто-то всё-таки позволял себе лишние фантазии, герр фон Болан - то есть почтенный Иштифаст - всегда мог подчистить где надо.
Что же до меня, то, само собой, я был в числе последних. От проклятой скурминии-13 шестирукие освободили меня только вчера, да и то, когда она была явно не в духе. То ли пришельцы дожидались, пока ослабеет браслет, то ли не простили мне убийства Зюшифаста. Ну, их можно понять, свою вину я вряд ли когда-либо искуплю. Тем не менее, шестирукие безболезненно удалили скурминию с запястья, за что, не отходя от кассы, поручили мне непростое задание, которое, честно признаться, я всё ещё намереваюсь выполнить...
- Ну, конечно же, ты явился за вставным коленом нашего господина, - доносится из кустов голос одного из галлов. - Потому мисс Ица и не стёрла герра Алариха. Шестируким позарез нужен его протез.
- Фон Болан и сам покушался, да недооценил повелителя, - подхватывает другой галл. - Что и говорить, пульки кучно пошли, всю грудь изрешетили.
Дыры в хилой груди молчаливого Иштифаста действительно могут быть ранами, однако почему-то не видно ни гематом, ни спекшейся крови.
- Это правда, Штефан? - огорченно вопрошаю я, глядя прямо в глаза фон Болана, которые тот стыдливо прячет с момента своего бесстыдного обнажения.
- Предметы беспередников - это, разумеется, гадость, вред, зло и всё такое, - снова говорит петушок, неосмотрительно высовываясь из зарослей, - но поговаривают, что ваш звездолет ни за что не взлетит без коленной чашечки или...
Ица стреляет без предупреждения. Пшик - и головы Жака как не бывало.
Будто в замедленном режиме, перед моими глазами проплывают кадры: вот Ица скептически ухмыляется, блеснув острыми клыками, вот, не прицеливаясь, наводит на меня распылитель, вот неспешно касается курка наманикюренным ноготком. Первыми прилетают капли, порядочно освежая лицо и обильно забрызгивая мундир, потом наступает очередь ветра, который поначалу угощает ласковыми дуновениями, но вскоре принимается вовсю обдавать меня ледяными струями. А заканчивается всё лютым ураганным вихрем, раскручивающим землю, как рулетку казино, и подкидывающим меня, словно шарик. По счастью, мои мучения длятся недолго. Красное... Черное... Красное... Черное... Гулко шлёпнувшись наземь и испустив ноздрями весь горний воздух, я впадаю в желанную тьму, положенную угодившим в эту лунку...
Пролетают минуты, часы, дни, проносятся недели, месяцы и годы. Несутся, как куры, пронашиваются, точно подмётки, до самых дыр. И отмотав века, будто кассетную плёнку, я робко открываю глаза, ожидая увидеть всё что угодно, но только не свою палатку с парочкой довольных петухов, склонившихся над моим ложем.
- Герр Аларих, господин, - говорит один из них, кажется, Жак, одетый в чудную тунику, - снова римские парламентеры.
- Они спрашивают, что останется жителям, если вы, помимо золота с серебром, отберете всю домашнюю утварь заодно с рабами?
- Жизнь! - не задумываясь, отвечаю я, вдыхая полной грудью нафталиновый запах новой жизни.