Где-то в тех краях, где колосится пшеница, где бродят стада тонкорунных овец, где цветут вереск и мята, где небосвод синий-синий, а утра туманны, жила-была Шпага. Ее выковал мастер-Кузнец из лучшей стали, он вложил в нее все свое мастерство и умение. И Шпага вышла на диво: витая рукоять была отделана ясными алмазами; лезвие цвета росы на ландыше было заточено так остро, что с одинаковой легкостью перерубало волосок, подброшенный в воздух и медную кирасу врага; и, отражая свет полуденного солнца. Шпага сияла холодной молнией, а на закате казалась облитой кровью.
А потом Мастер попрощался со своим творением, и Шпагу унесли во дворец. Ее несли по залитым мерцающим светом розовых воскозых свечей анфиладам комнат, увешанных тяжелыми портьерами алого и синего бархата и заставленных серебряными зеркалами. И юная Шпага любовалась на свое отражение в зеркалах и восхищалась собственной красотой. Но торжество ее длилось недолго. Шпагу преподнесли бравому офицеру с орлиным взглядом карих глаз и тот бережно, но решительно вложил Шпагу в ножны.
А этим офицером был Майор Гвардии Его Величества. Вскоре Шпагу, (а точнее, ее хозяина) послали воевать. И начались у Шпаги суровые трудовые будни. Но работа была ей в радость. Шпага со звенящим вскриком выходила из ножен, охваченная азартом, рыскала в почерневшем от пороховой гари воздухе, трепеща от предвкушения наслаждения, она впивалась в сердца своих жертв и упивалась их горючей густой кровью... Майора вскоре повысили до Полковника, и Шпаге все реже доводилось принимать участие в сражениях. А там Полковник стал Генералом, и Шпага прочно заняла самое почетное место над каминной полкой. А потом Генерал ушел в отставку, а Шпагу подарил своему молодому Сыну. А он сломал ее во время пьяной драки в пригородном трактире. Драгоценную рукоять Сын забрал с собой, а обломок просто-напросто выбросил.
Обломок лежал в пыли на узкой деревенской улочке и яростно мечтал о ногах. "Я бы побежал и заколол этого негодяя, недостойного имени своего отца", - такими были его мысли.
Но долго лежать в пыли Обломку не пришлось. Его нашел Крестьянин, возвращавшийся с базара к себе в деревню. "Смотри-ка, - сказал Крестьянин своему сыну, - какой славный Обломок. Знать, отличный был клинок, да плохому хозяину достался. Заберем его с собою", и кинул Обломок в телегу на кучу мякины. Обломок зарылся во влажную мякину и с омерзением завопил: "Что же вы сделали'? Вытащите меня отсюда немедленно! Я ведь заржавею и потом полгода не отчищусь!". Но никто его не услышал. Крестьянин с Сыном негромко разговаривали, лошадь неторопливо тащила телегу, и страдания Обломка продолжались: "Я такой благородный. Я Обломок Шпаги Генерала, а меня кинули в мужицкую телегу, в какую-то мерзость, и я тут заржавею и погибну; погибну, и никто меня не вспомнит!", - так он переживал до тех пор, пока Крестьянин не приехал домой. Дома он взял Обломок и вставил его в красивую, белую ясеневую Рукоятку.
И Обломок немного утешился. Тем более что ему снова нашлось достойное его дело. Обломок был длинный и острый, и вся деревня одалживала его у Крестьянина и резала им свиней. И Обломку это нравилось. "Конечно, свинье это не враг, по все-таки сгодится", - так думал он. А Время шло. И постепенно Обломок сроднился со своей Рукояткой и стал единым Ножом. И с удивлением замечал у себя странные мысли: воспоминания о Небе, в котором купались ветви Ясеня; о Ветре, рассказывающем ему баллады дальних стран: о Дожде, дающем свежесть его листьям; о Солнце, ласкающем его теплом своих лучей; о Птицах, которым Ясень давал приют в своей густой кроне... и необычайная умиротворенность и спокойствие охватывали Нож, и ему все меньше и меньше нравилась его работа. "Ведь это грязно. Грязно и мерзко. И подло - убивать беззащитных животных. Я больше не хочу этого делать!". Но приходилось.
А Время шло. Потемнела и растрескалась ясеневая рукоятка, источилось лезвие, и не одалживали больше Нож у Внука Крестьянина. И не называли его иначе, как Старый Нож. И однажды Внук Крестьянина сказал: "Подправлю-ка я Старый Нож, может быть, тебе, Жена, он в хозяйстве пригодится". И он снял с Ножа рукоятку и отнес Нож к Кузнецу. Тот долго цокал языком, хвалил работу Мастера-Кузнеца и пообещал Внуку Крестьянина выровнять Старый Нож, обновить его источенное лезвие. А у Обломка, лишенного Рукояти, стали просыпаться прежние мечты. Старому Ножу виделся дым битвы, крики жертв, брызжущие пеной морды вздыбленных коней, истерические визги рождественских кабанчиков и страшным кошмаром всплывали видения морковной кожицы и луковых колечек. И Старый Нож решил уйти искать счастья. Сделал он это очень просто - взял и потерялся.
Долго лежал Нож в густой траве, пока не нашел его Цыган - сын того вольного народа, что кочует по всему миру, нигде не останавливаясь надолго. Нашел, наплавил на него свинцовую рукоятку и продал на ярмарке Крестьянке. Крестьянка отдала Нож своему Сыну. Нож очень неважно себя чувствовал с новой рукояткой. Он сам себе казался старым, тяжелым, неудобным и очень тупым. И поэтому неудивительно, что и Сын Крестьянки посчитал Нож точно таким же. И променял его Приятелю на голубя и треснувшее стекло от пенсне. А его Приятель вскоре пошел за ивовыми прутьями для корзин и взял с собою Нож. И весь день ругал его, бранил за тяжесть, тупость и неловкость, а, уходя, оставил его в стволе дерева.
Дерево оказалось Ясенем.
Нож снова забыл о своих воинственных желаниях, присмирел и сроднился с Ясенем так, что почувствовал себя его веткой, куском коры на его стволе. А время шло. Шли дожди и светило солнце, и снова шли дожди. Лезвие Ножа поржавело, свинцовая рукоять выщербилась, и Нож казался уродливым наростом на стволе прекрасного Ясеня. Нож дремал, по временам проваливаясь в полное беспамятство. Он почти ослеп и оглох... У ног Ясеня выросли кусты и прикрыли текущий меж корней ручеек. Иногда Нож просыпался и пытался рассмотреть сквозь ветви кустов свое отражение, но это ему не удавалось, и он снова засыпал.
Но однажды он проснулся от непонятного трепетания рядом с собой.
На кустах были развешаны птичьи силки, и Малиновка попала в них и теперь отчаянно старалась освободиться, и умоляла помочь ей. Нож ответил: "Я не могу... двинуться". Малиновка испугалась его - ведь она сразу и не заметила Старый Нож, а потом все свои просьбы обратила к нему, но Старый Нож отвечал только: "Я не могу двинуться". Но беспомощное трепетание Малиновки, ее просьбы тронули Нож и его сердце - если у ножа есть сердце - дрогнуло... И Нож вздрогнул и ... начал медленно выходить, выскальзывать из ствола Ясеня. С Ножа отвалилась нелепая свинцовая рукоятка, осыпалась ржавчина, и Старый Нож сверкнул великолепным клинком бритвенной заточки так, как сияла некогда Шпага... Падая вниз, Нож перерубил путы Малиновки и, задержавшись на мгновение на ветках кустов, услышал ее щебетание: "Благодарю тебя. Нож-спаситель!" И уже совсем падая в ручей, падая, чтобы больше никогда не появиться на поверхность земли. Нож успел подумать: "А может быть, я жил не для войн и смертей, а вот для этого последнего мига. Мига освобождения..."