40-я газель из "Дивана Авни", официального собрания стихов Мехмеда
Перевод по книге "Диван Фатиха..." 2014 года
Любовь моя, румянцем щёк ты розе повод хмуриться тайком дала.
Ты кипариса сделала рабом и распрощаться с рабским тем ярмом дала.
С тех пор, как урожай своей красы дополнила ты родинки крупинкой,
Моей душе и сердцу, как соломе, разнестись ты по ветру кругом дала.
Мечом рассерженного взгляда ты взмахнула, всех убила. Я остался.
Им радость, мне - несчастье! Хоть бы умереть ты мне потом дала!
Ты мне сказала: "Мучаю поклонников и одинаково со всеми поступаю".
Так я среди толпы! А ты отказов столько, что не выразить числом, дала.
Авни, ты тот, кто без конца влюбляется в волшебную красу. Так хватит!
С ума сойдёшь. Какую пользу та любовь тебе бы в случае таком дала?
_______________
Поначалу текст привлёк меня тем, что в нём встречается слово "родинка". Казалось, что это часть истории о христианине с "индийской родинкой", но в итоге выяснилось, что нет, и речь скорее о женщине, потому что в конце мы встречаем упоминание о "волшебной красе", а дословно это переводится "краса, как у девы-пери".
К тому же, Мехмед (Авни) говорит "с тех пор как", и значит, родинка была не всегда, то есть она накладная или рисованная, но Мехмеду всё равно нравится.
События, о которых рассказывает эта газель, разворачиваются явно не в столицах, как в случае с обладателем "индийской родинки". Всё происходит где-то в деревне в начале осени, если говорится про сбор урожая и про солому. Может быть, даже в походе, и значит, возлюбленная, о которой пишет Мехмед (Авни) может оказаться даже не мусульманкой.
Вот представьте ситуацию, то турецкая армия топчет какое-то поле, где растут зерновые. Тут появляется хозяйка поля (хозяйка близлежащего имения), которой сам чёрт не страшен, и требует уйти прочь с поля, потому что урожай уже вот-вот убирать.
Свидетелем этой сцены становится Мехмед. Он приказывает своим воинам подчиниться требованиям хозяйки имения, поскольку она женщина молодая и привлекательная, а затем заводит с ней беседу (он ведь умел говорить по-албански, по-славянски и по-гречески):
- Значит, ты совсем нас не боишься? На воинов моих кричишь.
Женщина:
- А что ни делай, всё равно беда. Знаю, что если кричать, так можно и жизни лишиться. А если не кричать, так вы поле потопчете, и мы с голоду умрём. Так лучше уж кричать.
- О! Боевая! Огонь-женщина!
- Остынь!
- Зачем же так?
- Много вас тут ходит! А я честная, не шлюха какая-нибудь!
- И что же? Всем отказываешь?
- Всем. И ты тоже обо мне не мечтай.
В общем, что-то такое приходит в голову при чтении этой газели.
Также примечательно, что здесь Мехмед (Авни) как будто смеётся над собой, ведь заявление о том, что незачем сходить с ума от любви, резко контрастирует со многими другими газелями, где говорится о том, что страдания из-за любви ценны, даже если в итоге не приводят к счастью.
Судя по всему, привязанность к обладательнице фальшивой родинки не была такой уж сильной. Следовательно, о своих любовных страданиях Мехмед (Авни) тоже должен был говорить полушутя. Я попыталась отразить это стилистически, хотя начинается всё не с шутки, а очень серьёзно и возвышенно - щёки красавицы сравниваются с розой, причём сравнение не в пользу розы. Затем говорится, что красавица своими прелестями поработила некоего юношу (кипариса), но решила отпустить на свободу...
...а после этого газель превращается в деревенский анекдот.