Я прогуливался туда-сюда по общему коридору, сложив руки на груди и время от времени поглядывая на соседа. Тот, плотно прильнув к глазку, стоял у стальной двери, ведущей к площадке с лифтами. Я знал, на что он смотрит.
Его жена сидела на табурете у раскрытой входной двери их квартиры. Свою я тоже не закрывал, когда мы выходили в коридор, понаблюдать за Гошей. Сегодня Маша не сказала ни слова. Просто следила за нами и сидела, не двигаясь, на месте. В определённой степени, это давило на мозги.
Иван с недавних пор не утруждал себя в подборе одежды: на нём была нестиранная давно майка и тёмно-синие домашние штаны. И тапки на босу ногу. Под мышками я заметил два еле проступающих тёмных пятна.
-Ну что там? - Спросил я, наконец.
-На, взгляни, - предложил он. Я посмотрел в глазок. Прямо под дверью - благо, новая линза глазка разворачивала обзор гораздо шире обычной, и никто бы не смог спрятаться, встав слишком близко, - лежала груда тряпья. Груда тряпья - так сказал бы любой, кто увидел Гошу в первый раз. Приглядевшись, он бы понял, что эта груда имеет определённую форму. Ткань однородная, старая, и, вроде как слегка влажная, пропитанная пылью. Если вы оставляли когда-нибудь надолго на чердаке или в чулане одежду, вы поймёте, о чём я. Выкрашена в красно-белую полоску и в складках как гармошка. Цвета поблекли и полиняли. Сверху, на расплывшемся, как тесто, массивном, жирном торсе лежала голова, лишённая каких-либо черт. По бокам от тела валялись беспалые, длинные и толстые бескостные руки, оканчивавшиеся махровыми обрубками, или, точнее, обрезами. Ног сейчас было не видно, так как Гоша сидел на них, но мне всегда казалось, что, вряд ли он их использует так же, как человек использует свои. Слишком коротки и слабы для ходьбы.
-Он не шевелится, - подвёл я итог своим наблюдениям.
-Он лежит так с самого утра. Где-то с девяти, когда я вышел посмотреть. И до сих пор. В том же положении.
Я оторвался от глазка, посмотрел на него. Отошёл, вновь освобождая ему место. Он тут же занял свою позицию. Значит, с самого утра? Я потёр запястьем подбородок. Кожу закололо. Не брился уже несколько дней - не было воды. И электричества. Свет в общий коридор падал из раскрытых настежь дверей в квартиры. Вообще-то, на нашем этаже их четыре, но две уже давно пустовали. Соседи не вытерпели заточения и попробовали выбраться из здания. Я им не завидую. На других этажах творилось то же самое. Я даже не знаю, остался ли ещё кто-нибудь кроме нас. Возможно, только мы трое. Гоша, чёрт возьми.
Ваня долго смотрел в глазок, а я как-то погрузился в свои размышления и не замечал ничего вокруг. Так что Терпов изрядно напугал меня, вдруг снова заговорив.
-Может, он сдох?
Секунду или две я обдумывал его предположение. И в груди стало тепло от надежды, что это так, и тварь издохла. И как бы мне хотелось думать так дальше... нет, это слишком наивно, надеяться на чудо. Слишком наивно полагать, что всё закончится вот так.
Я повернулся к Ивану, когда он уже поворачивал ручку замка.
-Не вздумай! Он нас обманывает.
-Откуда тебе знать?
-А откуда тебе знать, что он не притворяется?
Я подошёл и грубо убрал его руку с замка. Минуту мы со злобой глядели друг другу в глаза. Затем я саданул мыском по двери и громко проговорил:
-Убирайся к чёрту! Мы знаем, что ты не помер, хитрый ублюдок!
С той стороны послышался шорох. Я тут же подпрыгнул к глазку. Гоша шевелился. Откуда-то изнутри, из глубины его тряпичного тела донеслось глухое, булькающее уханье. При этом в спокойный до того воздух поднялось облако пыли, вынесенной из ткани вместе с протяжным, гулким вздохом. Толстые руки, подобно змеям, меняли положение. Иван виновато попросил меня дать ему посмотреть. Я подвинулся.
-Вот сукин сын, а! А я чуть было не купился.
Под нами, где-то в двух этажах внизу, послышался грохот, с которым обыкновенно захлопывается тяжёлая дверь. И быстрые шаги, разносящиеся камнем по всему подъезду.
-Смотри! Смотри! - Вдруг заорал Иван, подзывая меня обратно к наблюдательному пункту. Я посмотрел.
Гоша явно пришёл в возбуждение от тех звуков. Знаете, глядя на его грузное тело, никогда и не скажешь, что он способен в быстроте поспорить с взрослым человеком. Руки-змеи взметнулись вверх, чуть не касаясь потолка, и волновались. Голова потрясывалась, бульканье и уханье, похожее на чьё-то ворчание, стало более оживлённым и не прекращалось. Я чуть не бросился прочь, когда он с силой обрушил мощные тяжёлые руки на сталь. Гоша тут же проворно уполз в проход, на лестничную клетку, расположенную на том конце площадки, слева от окна. Ещё какое-то время мы слышали шаги убегающего человека и бормотание Гоши. Потом крик, быстро оборвавшийся на самом пике. И тишина.
Мы ещё какое-то время неподвижно стояли на месте, прислушиваясь.
-Как думаешь, - спросил Иван, - что он делает с людьми, когда поймает?
По его лицу, по взгляду я понимал, что Терпов испытывает сейчас те же чувства, что и я сам. И как мне не хотелось думать над его вопросом, мысли сами собой начали кружиться в голове.
-Я не знаю.
-Может, он их ест? Ты когда-нибудь видел, чтобы у Гоши был рот?
Я отрицательно покачал головой.
-Я тоже. Но ведь что-то он делает?
-Мне кажется, он просто убивает. Душит, или... как того...
Я не договорил, но Ваня понял, о ком речь. Я вспомнил мента с седьмого этажа. Когда Гоша только начал хозяйничать в нашем подъезде, тот попытался усмирить чудовище с помощью пистолета. Теперь все стены седьмого этажа сплошь измазаны чёрным - засохшей кровью. Гоша буквально размазал опера по стенам.
Ваня тихонько заныл. Мне, если честно, тоже хотелось заплакать, или устроить истерику, разрушить, сломать что-нибудь.
-Неужели ни у кого не получилось убежать от него?
-По-моему, если бы у кого-то получилось, нас бы уже спасли отсюда.
-Может, и спасли бы, - парировал Иван, - только Гоша и их мог утащить.
Меня внезапно пробил озноб. Две вещи я понял только что. Во-первых, Иван был прав. Гоша мог беспрепятственно расправляться с каждым, кто бы к нам не заявился. И, во-вторых, а почему, собственно, мы ни разу не видели, чтобы к дому подъезжала скорая, или, скажем, милицейская машина? Да хоть чья-нибудь? Во дворе стояли всё те же автомобили, и ощущение создавалось такое, словно весь мир вокруг застыл. Я не стал делиться этими догадками с Терповым, дабы не вводить в состояние ещё большего упадка духа.
Мы разбрелись по своим квартирам.
Еды оставалось немного. Холодильник почти опустел. Тем более что часть продуктов пришлось выкинуть, когда отключили электричество, и они начали портиться. Кое-что мы брали из опустевших жилищ покинувших нас товарищей. Впрочем, этого всё равно надолго не хватит. Я думал о многом. О еде, которую, если ничто не измениться, скоро надо будет добывать, поднимаясь или спускаясь на другие этажи, рискую попасться Гоше. О том, что же происходит там, за окнами, что никто не обращает внимания на пропавших без вести людей. Ведь должны же были заволноваться на работах, в школах, в институтах? Или родственники... да кто угодно. Но вестей не было ни от кого. Ещё я думал, о том, откуда он взялся, Гоша.
Вообще, насколько мне известно из рассказов других жителей, пока ещё жизнь не покинула нашу обитель, Гоша сначала был просто игрушкой, выдумкой ребёнка. Не в том смысле, конечно, что ребёнок мог смастерить такое безобразное, гадкое создание... я прошёл в спальню и улёгся на разобранный диван, погрузившись в воспоминания.
Гоша... На шестом этаже жили отец с маленькой дочерью. Мать умерла, когда девочке ещё и годика не исполнилось. Отец пил. От многих мне приходилось слышать, что такое, жить с родителем-пьяницей. Но тут я действительно видел эту жизнь. Он не то чтобы... чёрт, он не избивал её регулярно, не домогался. Понимал, расчётливый ублюдок, что тогда её у него отнимут. Он издевался над ней как-то по-другому. Всё что я могу здесь сказать: девочка его боялась. Была нелюдима, избегала с кем-либо прямой встречи или разговора. Подозреваю, в школе у неё тоже друзей водилось не так уж много. Ходила она толи в пятый, толи в шестой класс, не помню.
Игрушками отец её не баловал. И однажды она сшила себе из старого тряпья куклу. Не представляю, как там они, в школе, были осведомлены насчёт её отношений с отцом, но спустя какое-то время им домой позвонила классная руководительница Оксаны и сообщила, что записала девочку на встречу с школьным психологом. Отец, видимо, каким-то образом докопался у преподавательницы, из-за чего это вдруг его дочь должна идти на приём к психологу. И та ему сказала, что, мол, у девочки проблемы с общением. "А разве вы не замечаете в ней некоторой отстранённости?" Что девочка выдумала себе друга - воплощённого в этой кукле, - и видит в нём настоящего защитника. Отец разозлился, выругал Оксану и, отобрав игрушку, выбросил при ней же в мусоропровод.
Спустя несколько дней, когда отец ходил озлобленный и постоянно срывался на ней, она чуть не свела его с ума, напугав до полусмерти. Я не мог забраться в его голову и посмотреть, какие при этом чувства и мысли крутились там... но мне всё равно интересно, какую цепь рассуждений выдал его мозг в тот момент. Он вернулся с работы и, проходя мимо ванной комнаты, увидел Гошу, куклу своей дочери. Только это уже не была маленькая кукла, это было рослое существо, скроенное из того же материала. Он стоял и смотрел на него, а оно - на него. Иногда, когда я вспоминаю эту историю, я представляю, как он схватился за сердце, как прояснился, протрезвел его рассудок.
Это был костюм, сшитый Ксюшей. Она сняла с головы капюшон-маску, расстегнула торс-куртку. Он стоял так ещё несколько секунд, прежде чем понял, в чём дело. И тогда его прорвало. Он матерился самыми гадкими словами. Его соседи говорили, что даже сквозь стены слышали ругань. Он сорвал с неё костюм, растоптал его. Ударил её несколько раз по лицу. Пошёл к мусоропроводу, выкинул Гошу, а когда вернулся, сильно избил девочку.
Вызвали милицию. Наконец-то, ему предъявили обвинение. Но при этом маленькую Ксюшу, за неимением родственников, отдали в детский дом. Наверное, если бы мы вовремя подсуетились, опеку над ней мог бы взять кто-нибудь из нас. Но мы не подсуетились. Больше я не слышал о ней ничего.
Верить или не верить, в то, что Гоша - это тот самый Гоша, которого отправили в мусорный контейнер, костюм или кукла - я не могу дать тут прямого, конкретного ответа. Просто, говорили, Гоша очень похож на ту куклу. Потому и прозвали Гошей.
Так или иначе, теперь эта тварь, с того дня, как завелась в подъезде, не упустила ни единого случая утащить кого-нибудь. Можете мне поверить, Гоша был крайне изобретателен, охотясь на людей. Он всегда появлялся в самых неожиданных местах. Иногда мог прятаться под лестницей, на первом этаже. Иногда - в будке консьержки. Выскочить из шахты вставшего лифта. Ещё поражало, насколько быстро он перемещался. И как он, точно предугадывал, где будет тот или иной человек, и оказывался там как раз вовремя, чтобы утащить.
В пол кто-то ударил. Потом забарабанил, и до моего уха донеслось булькающее бормотание. Затем стук послышался из другой комнаты. Нет, пробраться ко мне таким образом он не сможет.
Я заснул и проснулся уже когда стемнело. На улице подмораживало. Моих ног касался лёгкий ледяной сквознячок. Прошаркал на кухню и принялся рыться в завалах продуктов. Глаза мало чего различали в темноте, но я уже привык. Воды оставалось на один графин, однако всухомятку есть мне не улыбалось. Отлил себе чуть-чуть и старался как можно экономнее запивать печенье и сухой завтрак.
Над головой зашуршало. Как если бы кто-то провёл тряпкой по голому полу... Гоша. Шорох унёсся дальше. Потом потолок задрожал от сильного удара. Меня парализовало от мгновенного осознания того факта, что он мог бы проникнуть в мою квартиру сверху, просто обвалив бетонную плиту. Вот чёрт! Я перепугался не на шутку, живот неприятно сжало. Я тихо сидел и ждал, что будет дальше.
Гоша долбил перекрытие недолго. Судя по всему, его что-то отвратило от продолжения этого эксперимента. Хотя, наверное, продолжи он колотить, я бы, в конце концов, оказался у него первым блюдом на ужин.
Я слышал, как он уползает. Через несколько минут, Гоша загрохотал в дверь в общем коридоре. Снова задремать мне удалось только под утро.
Меня разбудил громкий стук. В первое мгновенье сердце подпрыгнуло в груди, пробарабанив по рёбрам, и рухнуло куда-то вниз. Но потом я различил голос Ивана. Он остервенело колотил в мою дверь, и звал быстрее идти к нему.
Я поспешил.
-Что случилось?
-Маше плохо, - его глаза чуть не выкатывались из орбит, он задыхался и был страшно взволнован. Я проследовал за ним, в их гостиную. Там, на большой, двуместной кровати лежала Мария. Выглядела она неважно. Это самое мягкое слово, которое я смог подобрать тому, как она выглядела. Лицо бледно, на лбу застыли капельки пота. Глаза прикрыты, но двигаются под веками, как в кошмаре. Голова поворачивается из стороны в сторону. Дыхание тяжело.
Я проверил температуру, позвал её по имени. Она приподняла веки, покрытые сеткой капилляров, посмотрела на меня. Зрачки сужены. Снова закрыла.
-Её лихорадит, - сообщил я Ивану, топчущемуся за моей спиной. - Это от нервов. От напряжения. - Говорил, что на уме.
-Что делать, а?
Я пожал плечами.
-Разведи аспирин. И найди платок почище. Я пока принесу прохладной воды.
Иван ушёл на кухню, а я сбегал к себе, отлил в глубокую тарелку немного воды из графина, взял ещё одну тарелку и вернулся. Терпов уже держал наготове стакан с шипящей таблеткой и марлю. Я поставил блюда на тумбочку, обмакнул марлю в воду и обтёр Маше лицо. Отжал в пустое блюдо, обмакнул ещё раз, чуть скрутил, сливая излишки, и положил тампон ей на лоб, попросив не крутиться. Иван приподнял её одной рукой и приложил стакан к губам. Мария выпила аспирин, и Терпов уложил её обратно.
Оставалось ждать. Как всегда.
Под вечер ей, вроде бы, всё-таки стало получше. Но я посоветовал Ивану держать её в постели, чтобы она пока не вставала.
Мы вышли с ним в коридор покурить. И там я изложил ему свои мысли по поводу провизии. Он слушал спокойно. По крайней мере, мне так казалось в сумраке. Когда я закончил, он только развёл руками. Я понял. А что ещё остаётся? Шах и мат? С одной стороны Гоша, с другой - голод. Или попробовать убить его? Но опыт милиционера с седьмого этажа говорил о многом, и я не думаю, что он не попал в Гошу ни разу. Просто Гоше наплевать на пули. Потому что он всего лишь куча тряпья. У него нет крови или каких-то жизненно важных органов, повредив которые, можно убить его. Вот если отрезать ему конечности... впрочем, для этого надо сперва подойти. Но прежде, чем мы успеем сделать хотя бы один надрез, он разорвёт нас на части.
Я выглянул в глазок. Гошу было видно в проход лестничной клетки. Валяется без дела, как вчера.
Я сказал Терпову, что плохо спал сегодня и лучше пойду, лягу. Он только кивнул и закурил очередную сигарету. Ладно, пусть. Мы оба много натерпелись за день, боялись за Машу. Так что если сигареты приносят ему успокоение, то пусть курит, сколько хочет. А мне не хватает сна.
Я вскочил с постели, будто её подожгли. Гоша опять ломился в коридор. Но как-то странно звучали его удары. Мощнее, настойчивее. Он бил остервенело. Где-то в мозгу промелькнуло: он тоже проголодался - не одни мы. И это голод гонит его к нам, и он не уйдёт, пока не сожрёт нас всех.
В тот момент мне было действительно страшно. Но звук, последовавший за грохотом ударов, привёл меня в такой ужас, что я на мгновенье забыл, кто я и где нахожусь. Признаюсь, я бы, наверное, обделался, не понуди меня этот самый ужас посмотреть в провал глазка. Видно было плохо, но я таки разглядел стальную дверь, валявшуюся теперь вместе со скобой на полу, усыпанном бетонной крошкой и камешками. А Гоша... он рыскал в коридоре! Кинулся сначала в открытую квартиру, что напротив моей. Не найдя там никого, перебрался в другую, но быстро вернулся и оттуда.
Подполз к нашим квартирам и какое-то время изучал их. Потом принялся колотить в дверь Терповых. Я испугался, что он сейчас выломает её, как недавно стальную. Но Гоша, похоже, выдохся. Тем не менее, Ваня орал, чтобы тот убирался. Наверное, Терпов немало удивился, когда Гоша и вправду двинулся к лифтам.
Меня шатало из стороны в сторону. Тошнило, перед глазами вспыхивали и подолгу не пропадали яркие пятна. Шея и затылок, словно вдруг прекратили получать приток крови. Я привалился спиной к стене в прихожей, медленно осел.
Гоша в любой момент может достать любого из нас. Вот единственная мысль, более или менее твёрдо обосновавшаяся тогда в сознании. Как сардины из консервной банки. Сегодня он устал. А завтра придёт и продолжит продираться к нам.
На меня навалились одиночество, безысходность.
С приходом тусклого, белёсого рассвета пришло ощущение, что я последний человек на земле. Больше никого не осталось в мире. Лишь я и Гоша, который рано или поздно доберётся и до меня. Я чувствовал, как умираю. Не тело моё, но то, что мы обычно называем своим "я", сущностью человека, личностью, душой. Всё казалось безразлично.
Я отворил дверь и, выглянув наружу, позвал Ивана. Тот ответил не сразу.
-Вы там в порядке?
-Вроде... Господи! Я думал, нам конец...
-Как Маша?
-Не так плохо, как вчера, но температура ещё держится.
В дыре, образовавшейся на том месте, где раньше был выход из общего коридора, зашевилилась неуклюжая тень. Раздалось булькающее бормотание. Не знаю почему, но я не торопился прятаться. Я подождал, пока Гоша не покажется в проёме. Он задержался там всего на мгновение, оценивая ситуацию. Затем стремительно ринулся к моей квартире. До этого я никогда не видел его вживую и так близко. Бывали дни и в голову закрадывались сомнения, а есть ли он на самом деле? Куча хлама под дверью, шорохи, крики - всё представало каким-то ненастоящим. Игрушечным? Нет... как бы я себя не тешил, Гоша реален. Вот - его туша несётся на меня. Я захлопнул дверь. Но до того как успел закрыть замок, Гоша начал крутить ручку и давить от себя - дверь открывалась внутрь. Догадливая сволочь. Я подпёр дверь плечом и задвинул щеколду, потом закрыл замок. Может ли куча тряпья прийти в ярость? По-моему, именно яростью сменилось Гошино настроение, когда я не дал ему пробраться внутрь. Он засуетился, ползал туда и обратно по длинному коридору - совсем как рассерженный человек, - и урчал и булькал. Хотя сейчас, заметил я, эти звуки напоминали скорее отрыжку. Вдох и снова этот звук. Вдох и опять, ещё, ещё. Желудок скрутило спазмом. До чего отвратительно!
Впрочем, я быстро забыл свои опасения относительно судорожного сжатия в животе. Гоша налетел на мою дверь так неожиданно, с такой злобой, что я невольно отпрянул подальше. Волосы у меня на голове вздыбились от ужаса. Я пятился, пока не упёрся спиной в перегородку между комнатами. Его урчание заставляло старую дверную панель вибрировать. Пока что он просто шарил по ней руками-обрубками, но скоро нанёс первый удар. Я увидел, как с оголённого участка стены над притолокой осыпалась бетонная пыль.
Боже мой, куда деваться? Куда бежать? Удары посыпались один за другим. Всё сильнее, сильнее, чаще.
Я бросился на кухню. Откинул сиденье кухонного уголка, под которым хранил разные инструменты. Порылся, вряд ли соображая в тот момент, что конкретно хочу найти. Ладонь скользнула по толстой металлической поверхности. Я инстинктивно сжал предмет и резко рванул к себе. Водопроводный ключ. Когда-то мне его подарил друг-сантехник: смеситель и кран постоянно протекали, и приходилось часто с ними возиться, меняя прокладки. Огромная увесистая жердь. Ну и, теперь что? Так, так...
На балкон. Я пулей выбежал на холод, прикрыл за собой створку, даже так слыша Гошин хрип. Я живу в третьем подъезде старой семнадцатиэтажки, и мой стояк - крайний в здании. Балконы по этой планировке представляют собой вытянутые лоджии, поделённые между квартирами не особенно толстыми переборками. Мой как раз соседствовал с балконом Терповых. Я принялся проламывать переборку. Весь дом, казалось, дрожит от Гошиных ударов и моих собственных. Не помню, но я, как будто бы кричал, каждый раз занося и обрушивая огромный ключ на тонкую перегородку. Горло начало саднить.
Дверь не выдержала и распахнулась настежь, хлопнув о стоящий в прихожей шкаф. Разбилось зеркало.
Я помогал себя ногой, обламывая края образовывающегося лаза. Всё, больше времени нет. Я бросил на ту сторону ключ и попробовал пролезть следом. Ободрал предплечья и спину, но, в конце концов, обнаружил, что холодный, как лёд пол подо мной уже не тот, который я привык видеть на своём балконе. Я у Терповых!
Быстро поднялся на ноги, прихватив железку, и на ходу крича Ване, чтобы он открыл, бросился к выходу.
-Открывай же скорее, чёрт тебя дери!
В глазах у него стояли слёзы. Он выпустил меня. Я тут же снова захлопнул дверцу, схватил его за руку и потащил прочь. Заглянул в спальню, наспех растормошил Марию, велев быстрее вставать.
Выбежал в общий коридор. Отсюда было прекрасно видно: Гоша успел устроить у меня настоящий погром. Всё поломано, разрушено мощью его голодного гнева. И где-то там он сам, с громким урчанием, рыщет по комнатам, ищет меня. Благо, дверь он с петель не снёс. Я неслышно затворил её. И, удерживая, поводил взглядом вокруг. Рядом валялся моток старого провода. Примотал один конец к ручке. Изоляционное покрытие проскальзывало в потных ладонях. Подождал, пока Иван поможет жене выбраться из квартиры. Закрыл их дверь, и примотал другой конец к её рукояти.
-Бежим!
Я выскочил на площадку с лифтами, дальше, к лестнице. Там я помог Ивану, взяв Машу под другую руку, и мы вместе понесли её вниз. Ноги, обутые в домашние тапки, то и дело соскакивали с ног, съезжали со ступеней, но мы не сбавляли темпа. Сверху несся рёв. Грохотали крушимые Гошей предметы мебели.
Первый этаж...
Не остановились, даже выбежав вон из дома. Поначалу белый свет резал глаза, но мы быстро привыкли к нему. Отбежали подальше и только тогда встали передохнуть. Я дышал с наслаждением. Вбирал каждый грамм свежего, морозного, но вместе чистого воздуха, пока не захотелось кашлять. Стопы начинали терять чувствительность. Я не обращал внимания. Мельком подумал, каково, должно быть, Терпову. Он так и оставался в своей любимой майке. Сверху, с белого полотна неба, неторопливо кружась, падали снежинки, и так же неторопливо таяли, ложась на асфальт и землю. Удалось. Мы сбежали от него.
Однако что-то в окружающем покое настораживало. Что-то здесь было не так. Этот покой, умиротворённость... я не взялся бы сказать за всех, но у меня определённо отчётливо сложилось впечатление заброшенности, запустения этих улиц. Они были мне знакомы, так как я прожил здесь большую часть жизни, и в то же время я их не узнавал. Тихо. Ни единой души. Не слышно машин, проносящихся по бульвару и дорогам вокруг внутреннего дворика, в котором мы стояли. Глупо, но даже земля подо мной передавала этот общий оттенок. Это сложно обратить в словесную форму. Допустим, если представить, что раньше в ней работали какие-то скрытые механизмы, процессы, например, тёк напор воды в жилые комплексы - то теперь они затихли, перестали действовать. Когда ты каждый день выходишь на работу, то не замечаешь, что по земле, помимо тебя ходят ещё тысячи людей. Ты привык к этим вибрациям, получаемым твоими же ногами. Но теперь почва, асфальт, всё казалось лишь холодным монолитом. У меня только раз или два бывало раньше такое же впечатление: ранним, осенним утром, пока никто ещё не проснулся и ты один во всём городе шатаешься по улицам.
-Ты ничего не замечаешь странного? - Спросил Иван. Я кивнул. Да, замечаю. И он, похоже, тоже уловил неестественное молчание, царившее повсюду. - Куда нам теперь?
-Постой-ка пока здесь, - попросил я, и подбежал к подъезду стоящего рядом пятиэтажного здания. Тут живёт мой знакомый. Я начал набирать номер его квартиры. Но цифры не высвечивались на маленьком табло. Пальцы так и замерли на плоских кнопках. Я осторожно коснулся двери. Чуть надавил. Затем легонько потянул. Магнитный замок не работал. Петли заскрипели. Я отошёл подальше, пока проём увеличивался, открывая моему взору чёрный зев. И будь то воображение или реальность, моё ухо вычленило из постанывания сквозняка слабый шорох и отдалённое протяжное уханье.
-Что там? - Поинтересовался Терпов. Я знаком показал ему заткнуться. Не отрывая глаз от подъезда, я подошёл к нему и подтолкнул к выездной дорожке.
-Иди, иди, не останавливайся.
Он вылупился на меня.
-Что? Там тоже...
-Да.
Без слов сразу стала ясна природа спокойствия, обволакивавшего нас со всех сторон.
Я шёл, поминутно озираясь. Куда? Понятия не имею. Просто подальше отсюда.
В паре кварталов от нашего, я остановился. Ваня недоумённо спросил, почему. Я указал ему на привлёкший моё внимание автомобиль.
-Тебе не кажется, - тщательно подбирая слова, тихо спросил я, - что эта машина стояла у нас во дворе, когда мы вышли?
-Ну, чёрт его знает. Я бы сказал, что здесь таких полно, и наш двор не единственный, в котором есть похожие машины.
И всё же меня не покидало это ощущение. Я совершенно точно его видел, я был уверен в этом. Именно этот автомобиль. Начищенный до блеска чёрный "БМВ". Тонированные чёрным лобовое стекло, и боковые окна почти полностью скрывали внутренность салона. Но что-то было там, на заднем сиденье. Большое, оно занимало собой всё пространство. А между верхушками спинок передних сидений я различил бесформенный комок, размером с качан капусты.
-Они везде, - произнёс я. И сам вздрогнул от этого откровения. - Везде...
Задние двери автомобиля раскрылись и оттуда вывалились толстые, обвислые тряпичные бока в красную и белую полоску, а за ними высунулись длинные руки. Слишком далеко, чтобы достать до нас, но мы сразу же двинулись прочь. Взобрались на тротуар, за бордюр, куда "БМВ" не смог бы заехать.
Сейчас мы втроём сидим в микроавтобусе. Нашли его на Щёлковской, у автовокзала. Водитель, по всему, ждал пассажиров и оставил ключи в зажигании, не успев завестись, прежде чем Гоша его утащил. Там же, рядом с вокзалом, разбили витрину, натаскали себе одежды. Мы отъехали от Москвы уже на приличное расстояние, на восток. Остановились у заправки, дополнить баллоны и взять чего-нибудь перекусить. Мы привыкли действовать осторожно, аккуратно. По возможности стараемся избегать подобных мест, но иногда приходится идти на риск. Маша поправилась. Машину ведём по очереди, так что не приходиться вставать на ночлег. Слишком опасно. Боюсь, так нам скоро придётся сменить микроавтобус на другой. Я записываю эту историю... ха, хотел бы я сам знать, зачем. Возможно, кроме меня самого и Терповых её больше никто и никогда не прочтёт. Но я всё равно пишу. Иначе, у меня пропадёт... как бы это сказать, связь с жизнью, что ли? Да, наверное, я боюсь, что перестану воспринимать жизнь, если остановлюсь.
Скоро наступит зима. Мы планируем развернуться и поехать в Европу, объезжая крупные города. Здесь всё мертво. А если ещё нет, то выжившим, скорее всего, не пережить грядущих холодов. А там, в Европе, может у кого-то хватило ума уберечь себя от Гоши? Тогда бы мы взяли этих людей с собой и покатили дальше, к океану. Дальше, дальше... Возможно, я даже научусь когда-нибудь управлять кораблём. Хотя нет, в корабле полно места, чтобы спрятаться. Нам-то как раз такие места и не нужны. Что ж, значит, не научусь.
Ваня спрашивает, что я делаю. Я отвечаю ему: "Я пишу". Лучше иди, проветрись и поешь, говорит он, облокотившись о крышу и затягиваясь сигаретой. Он курит больше обычного. Его стали преследовать приступы кашля. Моя очередь вести. Ехать целую ночь. Он говорит, чтобы я подкрепился и набрался сил. Так я и сделаю.