Володя Злобин
Любовь.
Лена умерла перед праздниками.
В троллейбусах уже развесили гирлянды. На поворотах бумажные человечки чуть растягивались, тяжело скрипело сочленение, и скрип этот, и неторопливый ход троллейбуса, и толстая, в меховом переднике кондукторша — всё отзывалось близким новогодним счастьем.
Коля ездил на троллейбусе туда, где всё случилось, на опознание в судмедэкспертизу и в похоронное бюро. Троллейбус только до кладбища не ходил, и Коля долго брёл к нему по хрустким искристым обочинам. Плясали перед глазами весёлые белые человечки, вели хоровод к могилам.
Прощаться решили из дома. Сердечный приступ случился вдруг, прямо на улице, поэтому казалось, что Лена обязательно должна вернуться домой с работы и устало где-нибудь полежать.
Пришли родственники, друзья, соседи. Говорили про «неожиданно», «так вдруг» и «недавно же видели». Было много непонимания, искреннего во всё неверия. Коля молча выслушал соболезнования, проводил до двери. Сказал, что на третий день всё. Кто хочет... вот здесь, в общем... дома, не в столовой.
А когда все ушли, Коля подумал, что там, в холодильнике, зачем-то стоят банки с яркой праздничной кукурузой.
Лена лежала в гробу. Молодая, смерть ничего не заострила в лице. Коля осторожно прикоснулся к сложенным на животе рукам. Холодно, твёрдо. Часы на серванте отмеряли что-то. Из приоткрытого окна дуло. Как дух, клубился в зазоре воздух.
Коле было не жаль себя, хотя он и остался один. Они с Леной только думали о детях, родители её умерли, а Колины так разохались, что было понятно — больше переживают о сыне. Коля вдруг ощутил ту полноту жизни, которая не хранится в собственном сердце. Любовь захлестнула его и утешила: даже успей Лена состариться, она не получила бы ничего сверх того, что Коля уже дал ей. Даже бездетность их была чистой и ясной. Он любил её вне срока, без жалости к самому себе, как можно любить лишь вечное.
В приоткрытом окне гуще заклубился воздух. Смежили что-то стрелки. Лена открыла глаза и приподнялась в гробу. Коля, ничему почему-то не удивившись, помог ей выбраться. Отошёл на несколько шагов, сказал спокойно:
— Ты только никуда не уходи.
Не обуваясь, Коля вышел в подъезд. Продавил кнопку звонка.
— Ой, Коля-Коля, заходи! — запричитала соседка.
— Можно тебя на минутку? — Коля кивнул в темень своей квартиры.
В прихожей он замешкался, пропуская женщину в комнату. Закрыв глаза, прислонился к стене. Ждал. Долго, навсегда ждал. Секунду целую. Раздался крик. Грохот упавшего тела. Жутко скрутило живот. Бредовая, мерзкая отчего-то мелькнула надежда.
Соседка лежала на полу. В гробу скомкалось потревоженное убранство. Лена сидела на диване в дешёвой похоронной одежде. Платье, косынка, чулки. Коля подумал, что кто-то ведь надел эти чулки. И испытал ревность.
— Живая, стало быть? — угрюмо спросил он.
— Живая, — кивнула Лена.
— Как?
Лена взглянула на мужа потеряно, с тоской, словно знала что-то окончательное, то, после чего исчезает весь смысл.
— Я же сам на опознании был. Не по камере, вниз спускался... У тебя же прямо в скорой сердце остановилось! Мне всё подтвердили! Да тебя же... — тут Коля вспомнил о жутком шве от любимой шеи, — тебе же вскрытие делали! Ты же на улице упала!
— Я знаю, Коленька, знаю. Упала я, Коля. А когда в скорой ехала, как на облаке плыла — ватно-ватно всё и будто укол сейчас сделают. А затем вскрыли меня. И ты смотрел на меня, голую. Мёртвая я была, Коля. Умерла. А теперь живая.
Лена неохотно оглядела своё тело:
— Коль, ты обзвони всех. Скажи, что ошибка. Нам бы побыстрее со всем разобраться. Салаты эти ещё.
Весть о воскрешении Лены разнеслась стремительно, и уже к утру нагрянули все те социальные службы, которых мёртвые интересуют больше живых. Подняли заключение о смерти, нашли оплошавших медиков. Так-то никто, конечно, не воскресал. Произошла ошибка. Трагическая, разумеется. У Лены просто какая-то редкая сердечная патология. Со вскрытием же в прозекторской напутали. С ними мы тоже разберёмся. А вы себя берегите. Ложитесь в следующем году на обследование. Вот вам направление.
После приехали с телевиденья. Эти никак не хотели верить в «ошибку». Коля еле отбился и после никого в дом не пускал — ни родственников, ни друзей. Не до них было. Гроб агентство забирать отказалось. На помойке он смотрелся бы жутко, поэтому Коля разобрал его на грядки для дачи.
— Ну и делов ты наделал, Коля... — когда улеглось, сказала Лена.
— Я?
— Это ведь ты меня оживил.
— Я..? — ещё больше оробел Коля.
Завтра был Новый год, и Коля верил, что нужно лишь дотерпеть до него, а дальше всё пойдёт своим чередом. Он боялся, что Лена вот-вот заговорит и расскажет такое, что никто не захочет знать. Коля тихо сидел в зале и слушал, как на кухне нож стучит о доску.
— Там, — Лена неопределённо качнула рукой, — я мало что запомнила. Только знала откуда-то: если тебя кто-то любит, по-настоящему любит, ты не можешь умереть. Не можешь и всё. Нужно только, чтобы кто-то тебя любил. Тогда воскреснешь.
Лена с благодарностью посмотрела на мужа:
— Спасибо тебе, Коль.
Мужчина оторопел.
— Погоди... это что, значит... если любишь — то жив?
— Коль... я всегда знала, что ты меня... И после всего этого... там вот... там я знала это ещё сильней.
В ту ночь они занимались любовью. Лена была растрёпана, раскрылась с книжным каким-то изломом. Коля боялся очнуться и вдруг увидеть, что взял в постель негнущийся труп, или что жена закричит, но не забывшись от страсти, а наоборот, остервенело, как совсем чужая. Коля закрывал глаза и видел пустой гроб. Вокруг него кружились бумажные человечки.
Следующим вечером Лена с Колей поехали смотреть салют. Они помогли друг другу одеться, перебросились на улице парой снежков и половили распахнутым ртом снежинки. Лена потом долго поправляла ворот Колиного пальто.
В троллейбусе было многолюдно и радостно. Под потолком провисли уставшие гирлянды. Народ шумел, но гомон никому не мешал, ведь всё можно в последний день декабря. Коля обнял жену, защищая её от толпы. Та навалилась усталым вымокшим зверем. Лену с Колей потихоньку укачивало в душной и влажной утробе. Лица их склонились друг к другу:
— Лен, а ты уверена, что если по-настоящему любишь, то... ну... человек оживает?
— Уверена. Там все это знали.
— Все? — похолодел Коля и крепче прижал Лену к себе.
Набережная была полна. Падал лёгкий праздничный снег, помигивали фонари. Реку прихватило морозом. На другом, пустом берегу, ветер мёл гуще, и казалось, что это кто-то машет из тьмы, зовёт по льду в гости.
— Но ведь тогда получается, все могут воскреснуть? Так ведь? Тогда почему... ну... никто?
Лена грустно посмотрела на мужа. Понял, наконец, мою печаль. Коля затараторил:
— Наверняка есть условия! Один раз только, при определённых обстоятельствах...
— Это же не кредит, Коленька. Какие тут могут быть условия... — помолчав, Лена добавила, — У меня же самой отец, мать... Я месяцами ревела! И что же это... — недостаточно любила?
— Брось! Мне тогда так страшно за тебя было, думал, следом в могилу сойдёшь.
— Не любила, — покачала головой Лена. — Плакала, волосы на себе рвала, жить не хотела, но не любила.
Коля испугано утёр пот со лба:
— А если сын единственный, или невеста... и что же они все... что же, их никто по-настоящему не любил, что ли? Да не может такого быть! Все же тогда! Никто же...! А я, выходит, молодец? На отлично всё сдал? Но может я не хотел... то есть хотел, но не так вот! По-другому как-нибудь!
— Да-а, — горько усмехнулась Лена, — наделал ты, Коля, дел.
В ларьках на набережной продавали чай с выпечкой. Со сцены разогревали народ, и тот отзывался хрустким притопом. Вдоль парапета медленно брели старики. Оглядываясь, пробегали подростки. Двое ребятишек, размахивая бенгальскими огнями, унеслись за фонари, к отяжелевшим от снега деревьям. Мелькали среди хвои искристые белые звёзды. А с другого берега всё мело, и в пурге удалялся огонёк — ехала куда-то по шоссе одинокая машина.
Коля с Леной купили пирожки с капустой и вишней. Пальцы приятно кольнуло. Потеплел живот. Искрошив остатки птицам, пара взялась за руки. Перчатка обхватила варежку, соединившись во что-то великое.
Повсюду сновали дети. Степенно прохаживались взрослые. Народ стягивался к смотровой площадке, откуда должен был виден салют. Тёмный тёк воск по набережной. Сквозь свет фонарей засеивал его мягкий снег. С каждым шагом становилось теснее. Поднималось над всеми одно дыхание. Лена с любовью смотрела на мужа. Коля с ужасом смотрел на жену. Они ещё крепче взялись за руки и ещё сильнее прижались друг к другу.
В небе оглушительно лопнул салют. С земли ответил восторженный рёв. Его подхватил ветер и понёс на другой, тёмный берег, где окончательно исчезла машина.
|