Ма Анураг Нирмала : другие произведения.

Путешествие в Санкт-Петербургское прошлое

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пойди туда, не знаю куда,найди то, не знаю что...

Путешествие в Санкт-Петербургское прошлое

  

Записки о моей поездке в Санкт -Петербург 20-29 июня 2002 года.

Нирмала

  
   Еще не веря чуду, что я все-таки еду в Санкт-Петербург (обстоятельства, скажем мягко, не способствовали), я умирала от жары в плацкартном вагоне фирменного поезда "Лыбедь". Моими спасителями были попутчики, так сказать собратья по эзотерическому труду, ехавшие в купейном вагоне с кондиционером. Почти всю дорогу я "отдышивалась", сидя в их приятной компании. Самым примечательным в пути были две вещи: я наконец-то ступила ногой на землю города Гомеля, в котором по утверждению моего свидетельства о рождении появилась на свет, а на самом деле родилась в военной части неподалеку. Вот это конспирация! И второе: феерия мягких игрушек в городе Жлобин. Зная, что наш поезд стоит всего несколько минут, продавцы игрушек: мужчины, женщины, дети, старики, - неся их на плечах или на перевес, мчались по перрону со скоростью мультипликационного фильма. Они проносились мимо вагона, заискивающе ища заинтересованные взгляды в окнах, и размахивая зелеными мягкими крокодилами, желто-коричневыми львами, мишками, бульдогами, диванными подушками. Если бы не их хмурые лица, можно было бы подумать, что это какое-то театрализованное представление для детей. Довольные своими покупками пассажиры, втаскивали огромные и маленькие игрушки в вагоны, а продавцы бежали дальше, не останавливая своего движения ни на минуту.
   Санкт-Петербург встретил нас серым небом и прохладной погодой, засыпанным песком перроном и вокзалом в тотальном ремонте. Нас встретили, и, взгромоздившись в питерский троллейбус, мы поехали в коммунальную квартиру, в которой будем обитать. Мы - это я и Коломбина, остальные будут устраиваться в другом, более шикарном месте. Поразили лица в троллейбусе: бледные, истощенные, серые - многие выглядят как призраки замка Морисфилд, особенно старики.
   Приехали в квартиру, в которой мы будем жить: огромный подъезд, грязная дверь. Заходим и попадаем сразу в большой темный и мрачный коридор. Дверь в комнату закрыта: тех, кто нас должны были встретить, нет. Вот так гостеприимство! Не солоно хлебавши, после поезда жаждущие душа и отдыха, мы с Коломбиной тащим тяжелые сумки по обшарпанному коридору в не менее обшарпанную кухню. Разложив вещи прямо в кухне, мы по очереди идем в душ. Коломбина, само собой, разумеется, первая (более бойкое существо я в жизни еще не встречала). Выхожу из душа, и ... меня приветствует крупный мужчина в красной майке и с не менее красным лицом: "С легким паром!". Немая сцена. Где Коломбина, где вещи? И, вообще, куда я попала? На кухне и в темном мешке коридора меня провожают тяжелыми взглядами мужики криминального вида, на их лицах нет и тени удивления. Уф! Оказывается, пришли те самые белгородцы с ключом, которые по идее должны были нас встречать, и Коломбина унесла вещи в комнату.
  

Коммунальная жизнь

   Наша безразмерная квартира с неожиданно, неизвестно откуда появляющимся множеством людей в стиле питерского "андеграунда" находилась на Шпалерной улице. В ней текла своя, особая жизнь, бурлившая большей частью ночью. Только ночью можно было увидеть некоторых ее обитателей, как, например, художника Михаила Михайловича, творившего только в это время суток.
   Я жила в комнате, увешанной немного аляповатыми, но в целом приятными, картинами Михаила Михайловича, вместе с Коломбиной и Жюли. Жюли приехала из Мурманска, куда она перебралась из благодатной Украины с благородной миссией распространения эзотерических практик в "непросветленных" северных краях. Ее детская непосредственность часто граничила с наглостью, а то и вовсе переходила в нее.
   Как-то раз она привела с собой мужика после гуляния по ночному Санкт-Петербургу и, не долго думая, улеглась с ним в кровать. Мои протесты и напоминания, что она живет не одна в этой комнате, не возымели действия, ее последний аргумент был таков: "Моя койка - я за нее плачу и делаю что хочу!".
   Я ощущаю бессильную злобу, гнев, раздражение и обиду, я полностью выбита из равновесия. Я не могу уснуть и ощущаю, как огромный поток энергии проходит через меня. Это не ревность, и не сексуальное возбуждение, это ощущение, что ты - это линия высоковольтных передач и через тебя проходит бешеный поток электричества. Я ненавижу Жюли и этого мужика. Они нагло лежат утром и не думают вставать и уходить восвояси. С трудом дождавшись Коломбину, которая попросила у меня плащ, уходя в "белую ночь", в растрепанных чувствах я ухожу в город, по святым местам. Хотя настроение у меня далеко не святое.
   Спустя несколько дней повторяется похожая история: ночью тот же мужик (оказывается он пиарщик боев без правил) приходит в нашу комнату опять, но теперь уже с Коломбиной. Я с удивлением наблюдаю за собой. Мне смешно, утром я просто хихикаю, и, уходя, дергаю спящего мужика за руку. Он испуганно просыпается, и я говорю ему: "Прощай, боец без правил! Советую тебе уже вставать и валить отсюда!"
  

Пьяные мужики.

   Как-то я пошла гулять одна по Дворцовой набережной до Эрмитажа. На повороте со Шпалерной на Литейный сидел какой-то мужик, явно в состоянии прострации. Уже на Дворцовой набережной, через несколько минут, я обнаружила, что он меня упорно догоняет, несмотря на состояние опьянения "средней степени", как он сам потом выразился. Обрывки странных фраз, пьяная улыбка и простирающиеся ко мне руки - вот что я запомнила о своем странном спутнике, которого я покидала несколько раз (уж очень надоедлив!), а он упорно догонял меня. Он говорил, что я ему очень нравлюсь, и просил подойти поближе, навязчиво и слюняво целовал руки, лез обниматься. Несмотря на опьянение, тем не менее, он был очень мил, просто обаяшка какая-то. Он упорно шел за мной, устраивая сцены и капризы, цель которых была одна, - чтобы я подошла поближе, и он начал меня обнимать, целовать. Уже на Дворцовой площади он почему-то начал показывать мне свою правую руку: всю в шрамах у кисти, и рассказал о том, что ее чудом спасли нейрохирурги, и что часть пальцев все равно не двигается. Там выступала какая-то роковая группа с оглушительной музыкой, бьющей по голове, и он решил, что здесь самое время потанцевать и полез обниматься. Я сказала: может тебе лучше заняться этим со своей женой? (интересно, ее зовут также как и меня, он сказал раньше). Ага, значит, ты меня упрекаешь и обвиняешь - обиделся он. Мое терпение лопнуло, я сказала: "Ты мне надоел!"
   После этого что-то произошло, что разрушило хрупкую связь между нами, мы развернулись друг к другу спинами, и пошли в разные стороны. Я с облегчением думала: "Как это замечательно спокойно идти по Питеру, наслаждаться вечерней прогулкой и не дергаться на все его пьяные выходки!"
   Я и не подозревала, что скоро меня ожидает абсолютно подобная ситуация: пьяный мужик, просто вешающийся на шею, только показывать он мне будет уже левую руку, изрезанную до невозможности. Что эти ситуации хотят сказать мне? Навязчивый вопрос преследовал меня.
   Второй пьяный мужик появился, когда я шла в Малый драматический театр и опаздывала к началу спектакля. Я шла по Литейному проспекту и, конечно же, в глубинной походке. Набрав скорость, я краем глаза увидела, что обогнала какого-то седоватого мужчину в футболке и кроссовках. Его реакция была молниеносная: он встроился за мной в походку и сразу же стал со мной знакомиться. Этот тоже был прилично пьян, однако вел себя более сдержанно и вменяемо. Удивительно, он даже пытался узнать мои хобби и интересы, чтобы завязать разговор. Сам он был достаточно в возрасте, седоватый, но крепкий как мужик. За словом в карман он не лез, и после пяти минут общения, я словила себя на том, что не нахожу ответных слов. Он сказал, что много воевал. От него исходила какая-то грубая, животная, разрушающая сила, энергия криминала, что ли. Ощущение вовлеченности в какие-то темные дела, преступные было явственным. Мне не хотелось в это ввязываться. Только этого мне еще не хватало, подумала я. Он очень просил меня позвонить ему. На Рубинштейна, у театра, мы остановились, и я дала ему ручку и бумагу. Когда он записывал свой телефон, оказалось, что его левая рука порезана, и кисть руки восстановлена частично. Меня это очень поразило.
   Пьяные мужики настойчиво пристают познакомиться, лезут с поцелуями и объятиями, а потом показывают свои изрезанные руки? Что это? Ситуация повторяется чуть ли не один в один. Вечером после круга рейки, на медитации, в моей голове произошло маленькое короткое замыкание, инсайт, я осознала, что говорила первому мужику "Ты мне надоел!", точно так же как мне говорили, может быть не словами, мужчины в моей жизни, которых я окружала почти такой же навязчивой любовью и вниманием. Когда не обращаешь внимание на другого, но думаешь только о себе, стремясь удовлетворить свои безразмерные чувства, задушить любовью и вниманием, привязать к себе намертво. Может быть, поэтому эти мужчины показывали мне свои изрезанные руки? Может быть, их близкие женщины также как и я пытаются привязать их к себе намертво и для того, чтобы освободиться, почувствовать себя свободными им приходится резать свои руки?
  

Поездка в Петергоф.

   Как-то утром все, кто обитал в коммунальной квартире, собрались и поехали в Петергоф. Чем ближе мы подходили к центральному входу и дворцам, тем быстрее наша группа распадалась на мелкие кусочки: каждого тянуло в свою сторону. По иронии судьбы, в конце концов, я оказалась вместе с той самой Жюли. Нафотографировавшись вволю на фоне фонтанов, мы разошлись в разные стороны. Оказывается это не так-то просто, и мы опять встретились у фонтана Евы. Что за напасть! Дошли до домика Марли, она осталась там, меня понесли ноги в сторону домика Эрмитаж. Что это именно Эрмитаж, я узнала только потом. Давно, еще когда я училась в 8 классе, мы школьной группой ездили в Санкт-Петербург. С утра до вечера мы носились по музеям, паркам и дворцам, и воспоминания о Петербурге были похожи на кинопленку, прокрученную с огромной скоростью. Только одно воспоминание осталось очень ясным: домик у моря и стены его сплошь увешаны картинами. Вот именно этот домик- то я и искала. Как я его нашла? До сих пор удивляюсь. Названия я не помнила, карты у меня не было, тем не менее, иногда полезно полагаться на ноги, а не на голову. Тем более что именно в этот день я забыла свои очки (!!!). Мои ноги сами вынесли меня к домику Эрмитаж. Чудесное посещение домика: билеты в кассе не продают, у входа незнакомый мужчина дарит мне билет, я захожу в домик с экскурсией. Все внутри волнует меня. Стены, обшитые картинами, круглый стол, вся комната с видом на Финский залив, большие прозрачные окна, в которые, кажется, вплескивается море. Уединение, море, красота, изящество соединились в этой комнате. Экскурсия заканчивается, мне не разрешают побыть там наверху, а как хочется! Ощущение, что я здесь уже была, много чувств вызывает это место: волнение, торжественность, радость. Когда я только зашла туда, я ощутила сильный поток энергии. Мне очень хочется сесть в этой комнате и просто побыть в ней в тишине, вспомнить свое Санкт-Петербургское прошлое...
   Но музейщицы безжалостны - они выгоняют меня прямо под холодный питерский дождь. Музей закрывается, так как влажность превосходит все нормы, и я еще более четко осознаю удивительное чудо моего попадания в домик Эрмитаж. Как будто какая-то добрая фея позаботилась обо мне, там ждала и все приготовила к моей встрече: билет в подарок, экскурсия.
   Я очень голодна, и выйдя из Петергофа, набрела на гастроном. Щурясь, пытаюсь своими близорукими глазами выбрать йогурт. Потом подхожу к кафетерию, выбираю пирожное или булочку и вдруг мысль- молния: "Я опаздываю!" (самое интересное, что была еще куча времени). Выбегаю из гастронома пулей, и втискиваюсь в автобус до Питера: сидячих мест нет, но меня это не смущает. Всю дорогу я судорожно соображаю, куда я спешу: есть жутко хочется, стоять неудобно, ноги устали, и в довершение всего рядом одна полная дама правильным голосом произносит монолог. От нечего делать я ее слушаю, рассматривая ее и ее спутника. Так интересно - они оба такие толстенькие, но очень приятные. Она - такое ощущение, что московская купчиха, разве что бледная совсем по-питерски, а какая мягкая, добрая, возле нее, мне показалось, быть очень надежно, тепло, спокойно, добротно. Ее спутник только изредка поддакивает и вставляет фразы. И вдруг - о, удивление, ее рассказ как прихотливый ручей повернул в непредсказуемое русло и вызвал во мне напряженное внимание: "Когда я училась, одна преподавательница с кафедры социальной педагогики, она еще пишет диссертацию про благотворительность, нам рассказывала, что институт Герцена был местом, куда приносили младенцев. Женщина могла оставить колыбельку за занавесом специальной конструкции и удалиться неузнанной, ребенка забирали в воспитательный дом, и он рос там. Из этих детей вырастали талантливые люди, но им было потом трудно пробиться в жизни - все-таки без мамы и папы. Представляешь, именно там, в Герцена, и сейчас там все осталось по-прежнему, только небольшие внутренние перестройки сделали в здании. Раньше время такое было: каждый богатый человек обязательно жертвовал на благотворительность, а сейчас..." Далее разговор отклонился на более современные темы о нынешних богатых, что добыли свое богатство неправедным путем и о том, какие они заказывают молебны, и как много жертвуют церкви, пытаясь отмолить своих грехи. Это было уже не так интересно. Однозначно эта тема в резонансе с моей жизнью, вот почему мне запомнился этот разговор. Два года работы в общественной организации, занимающейся развитием благотворительности в Украине, ряд исследований по этой теме, что легли в основу моей диссертации, которую я как раз сейчас заканчивала.
   Вечером на медитации опять в моей голове произошло некое просветление, и я почувствовала, что мне нужно сходить в Институт им. Герцена и узнать его историю. Ну, просто проверить, что там такое, а может это мое буйное воображение?
  

Воспитательный Дом

   Я решила, что в компании будет интереснее посетить Воспитательный Дом. Утром мы встретились с Азиаткой, и пошли его искать. Не тут-то было! Я спрашивала встречных прохожих, заходила в учреждения, каждый говорил самое разное. В конечном счете, одна женщина вообще направила нас в противоположную сторону - к Дворцовой площади, и мы вышли к невскому мосту. Махнув рукой, мол, не судьба, мы пошли в Петропавловскую крепость. После я пошла сама искать этот институт. Да, у каждого человека есть свои особые места, и чтобы найти их, попасть именно туда, куда тебе нужно, следует быть одному. Только вот это до меня дошло после.
   Проходя по Большой Морской я увидела голубое здание похожее на дворец - мое сердце неожиданно сжалось и поднялось в груди волнение. В нем теперь был банк. Наконец-то женщина указала на верный путь, оказывается этот институт находится на набережной Мойки. Я узнала здание, мимо которого уже проходила недавно гуляя. Почти крадучись я вошла во внутренний двор и... увидела бюст-памятник Ивану Ивановичу Бецкому, по мысли которого Екатерина Великая в 1770 году основала здесь Воспитательный Дом. Ага, значит верно говорила купчиха из автобуса! - пронеслось у меня в голове. Сев на скамейку я смотрела на памятник, и сильная волна смешанных чувств начала подниматься откуда-то из невероятных глубин. Она полностью окатила меня, и я сидела на скамейке с немыми вопросами: кто это? что это за Воспитательный Дом? Почему это вызывает во мне чувства, как будто я птенец посетивший свое родное гнездо, из которого давным-давно улетел и сейчас вернулся и никого не нахожу и что я никому не нужен и меня никто не узнает. Меня мучило любопытство, и я попыталась спросить у нескольких людей, как мне казалось преподавателей, о том, что здесь было раньше, и сохранились ли постройки тех лет. Увы, никто не мог вразумительно ответить мне. Я решила зайти походить внутри зданий. Мне показалось, что двухэтажное здание, тянущееся буквами "П" вдоль ограды - это именно то, что мне нужно. Я попыталась войти. Увы, там была проходная, и вход без пропуска запрещен. Я начала расспрашивать у вахтеров знают ли они что-нибудь. Поразительное неведение. Они ничего не знали. Единственное, вахтерша сказала, что да, кажется, именно здесь было раньше это воспитательное заведение, это именно те постройки, именно с тех времен, но она ничего больше не знает.
   Я вышла оттуда как в тумане. Вокруг все изменилось. Я воспринимала все вокруг как родное, свое, место, где я прожила годами, а меня отсюда гонят, как чужую, даже не дают зайти в здание. Ощущение брошенности, ненужности, ущербности, беззащитности. Ощущение, что со мной только мой ум, знания, образование, а больше у меня ничего нет, нет прав, нет наследства, нет высокопоставленного покровителя. И судьба моя - скитаться у людей, которым только нужен мой ум, образование, умение, чтобы за это получать свой кусок хлеба. Своего угла, семьи у меня нет. Я горько заплакала. Это были слезы обреченности, безисходности, предвидения своего жизненного пути (прошлого или нынешнего уж не знаю). Все еще со слезами на глазах, я по совету вахтерши: "Там вам все скажут!"- пошла в центральный корпус. У проходной беседовали две женщины. С трудом овладев своими чувствами, я спросила: "Не знаете ли вы, кому посвящен этот памятник, и что здесь располагалось до института Герцена?" Одна из женщин, с удивлением глядя на меня, сказала: "Да, здесь был Воспитательный Дом, и у нас даже есть музей".
   - Музей? А как туда попасть?
   - Да он сейчас не работает, вообще он работает раз или два в неделю. Но я вам расскажу, где он находится, сходите посмотрите, раз уж вы здесь.
   Слезы на моих глазах мгновенно высохли, с решительным чувством, быстрыми шагами и ощущением совершенной неотложности своего интереса я помчалась в музей. Вот он 20 корпус, обшарпанная лестница, дверь... закрыта, приклеена бумажка "Музей начнет работу в сентябре", время - около шести. Не обращая на все это внимание, я громко стучу в дверь. Невероятно, но дверь открывает приятной наружности женщина: "Музей не работает, и, вообще, уже конец рабочего дня. Я сегодня почему-то задержалась, хотя и не собиралась". Моя просьба была подобна натиску урагана. Я сбивчиво говорила не очень связанные слова: "Пожалуйста, прошу Вас, позвольте посмотреть, я из Киева, скоро уеду, мне очень нужно узнать".
   - Если Вы проводите исследование, то архив закрыт, да и экспозиция не работает.
  -- Ну, пожалуйста, мне только узнать немного об истории создания Воспитательного Дома. Я Вас очень прошу.
   У меня было ощущение, что если она сейчас не согласится, то я начну трясти ее за грудки.
   - Ну, ладно, - разрешила она. Казалось, она ощутила мое волнение и напор, и ее холодно-спокойное равнодушие сменилось волнением. Мы прошли в комнату, она предложила сесть и, удивительное дело, просто забегала вокруг меня, разыскивая нужную книгу. Я начала читать. У меня было ощущение, что мне нужно разгадать загадку, и я превратилась вся во внимание (принялась читать с обостренным вниманием). Теперь-то я поняла, зачем мне нужно было обучаться скорочтению. Женщина, проникшись моим волнующим интересом, начала рассказывать сама о доме, а я одновременно слушала ее и вникала в текст.
   Что больше всего поразило мое воображение из истории этого дома? Женщины в масках, которые приходили рожать, чтобы оставить навсегда своих детей, высокая детская смертность и попытки Бецкого сохранить детей - они распределяли детей по деревням, а потом в 5-7 лет забирали назад в дом. Идея Бецкого, что, воспитывая ребенка изначально оторванного из семейной среды, можно сформировать "новой породы" человека и дать ему многое, что невозможно в привычной семейной среде. Всех брошенных детей, как законных, так и внебрачных, полагалось принимать в Воспитательный Дом. Колыбели здесь были не приняты, и укачивать детей строго запрещалось. Младенцев не пеленали туго по русскому обычаю, а держали в свободной одежде.
   Сам Бецкой - внебрачный сын Трубецкого, теперь понятна его фамилия, первая ее часть отброшена. Он был главным советником Екатерины II по вопросам просвещения и воплощал в жизнь модное тогда стремление императрицы - создать в России третье сословие. Девушки, выходящие из дома получали 25 рублей приданного и были вольными (не крепостными). Даже если они выходили замуж за крепостного, то не только оставались вольными, а их муж также становился вольным. Парни тоже. Воспитанников обучали разным рукоделиям и ремеслам, а особо талантливых направляли в Академию художеств или Медицинскую Академию. Множество покровителей - благотворителей жертвовали на содержание дома: Демидов, известный скульптор Фальконе и многие другие. Мне было интересно, как финансировался этот дом. Оказалось, из казны: налог с увеселительных заведений, а также с игральных карт шел на содержание дома.
   Дом развился сильно при императрице Марии Федоровне, она самолично опекала дом, занималась его обеспечением, и вникала во все мельчайшие детали. При ней уровень воспитательного дома очень поднялся: появились хорошие преподаватели, воспитанники стали лучше жить. При Воспитательном Доме была церковь. Я спросила: "Сохранилась ли церковь?"
   - Нет, ответила она, но есть современная. Она в корпусе, где находится училище для глухонемых.
   Когда я все прочитала, огромное волнение и энергия, поднявшиеся во мне недавно, улеглись. Я снова была просто тихой, спокойной Нирмалой, несколько медлительной, и стеснительной. Женщина тоже видно ощутила перемену во мне, ей сделалось скучно, и она даже с неким подозрительным удивлением (мол, что это было?) проводила меня к двери и сухо попрощалась. Я поблагодарила ее, ощущая неловкость за столь резкое вторжение.
   Церковь, оказалось, находилась в соседнем подъезде, на самом последнем этаже. Это был храм Петра и Павла, и сразу было видно, что он совсем новый и бедный. Он располагался в большом зале, не приспособленном для церкви, и алтарь был импровизированный. Тем не менее, она была очень мила. В ней было какое-то кроткое настроение, без претензий золоченых богатых храмов Питера и этим она трогала за душу. Моему приходу не очень удивились и с улыбкой позволили поставить свечку. Я зажгла свечу в память всех тех, усилиями коих был создан этот замечательный дом.

Киев - Санкт-Петербург

   В предотъездной суете я ощутила, что хочу попрощаться с городом. Оставались считанные часы, и я пошла пешком наугад, куда выведут ноги. Они вывели к Марсовому полю, а потом к храму Спаса-на-Крови. Я шла все дальше, бездумно продвигаясь вдоль каналов, и вот на Мойке захотелось сесть на ступеньках, спускающихся в воду к каналу. Созерцая воду, маленький причал для прогулочных катеров, людей, укрытых пледами на них, купола величественного, неправдоподобно красивого и очень русского Спаса-на-Крови, ко мне снизошли тихое умиротворение и благодарность ко всем святым и покровителям этого мистического города: Александру Невскому, Ксении Петербуржской и всем-всем другим, имен которых я не знаю, но знаю, что они есть. За то, что они раскрыли мне тайные, сокровенные места в этом городе и в моей душе, и за новые страницы в моей жизни, которые стали так бурно и стремительно разворачиваться по приезде в Киев.
   Образовалась тонкая, невидимая, но очень крепкая нить-связь с этим городом, с особыми местами, где я побывала, живущая своей глубинной жизнью внутри моей жизни. В жизненном потоке стали появляться новое понимание, знания и знаки, зовущие побывать в других особых местах Санкт-Петербурга, где ждут меня новые открытия и переживания.
   И тут уж как сложатся обстоятельства, когда настанет время, когда дождусь, когда проявится и даст о себе знать тихий, но властный внутренний зов Питера. И я поеду как зачарованная, оставив все свои неотложные дела, забыв о денежных подсчетах и безуспешных попытках скопить на черный день.
   Здравствуй, Питер, я уже в пути!

10 апреля 2003 года

   1
  
  
   10
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"