 | Усталый и одинокий, обремененный прошлым и напуганный будущим. Состарившись, но так и не повзрослев, Хомос протянулся над пропастью в томительном ожидании.
Вселенская пыль на его ногах обросла корнями и мхом. Ступни и пальцы одеревенели, а шерсть на лодыжках свалялась колтунами. Разгульный мировой ветер небрежно играл с Хомосом. Он дразнил голосами, напевами, треском и невнятным шорохом. Воздушные потоки болезненно раскачивали Хомоса, отчего его массивные колени каменного века гулко ударялись друг о друга.
Устье бедер, плотно опоясанное песками цивилизаций, отягощенное извечным рождением и неминуемым крахом, горело огнем. Зудящее либидо настойчиво тянуло в распахнутую бездну. Вдоль позвоночника пролегла тернистая дорога идеи и материи. Живот медленно рубцевался бубонными стигматами патристики.
Тело томилось от собственного несовершенства и слабости. Хомосу грезились крылья. С ними он не стал бы беспомощно висеть в надежде на чудесное освобождение, а сразу бы перенесся на тот, белый, облачный край, за который так жадно цеплялись пальцы.
Но у Хомоса не было крыльев. И он вроде бы и собирался с силами, но потом пугался и продолжал глядеть в бездну, которая в свою очередь призывно смотрела на него.
Время от времени сверху опускались доносимые извне чужеродные формы жизни, но они либо не могли уловить друг в друге разум, либо находились на слишком далеких ступенях развития. Однако их появление подсказывало, что болтание над пропастью - это всего лишь частный случай бытия.
Был момент, когда он почти поверил, будто способен на отчаянный рывок: напрячь все мышцы, оттолкнуться ногами и запрыгнуть в млечную неизвестность. Тогда Хомос поднял голову, оценил расстояние, и уж было собрался совершить отчаянный прыжок, как неожиданно, в преломленном искрящемся свете,с удивлением обнаружил своё отражение. И этот образ, столь изумительно чистый и ясный, заставил Хомоса обомлеть от собственной безупречности. Тот, другой он, парил в вертикальной проекции, свободный и легкий точно дым. На нем не было ни ран прошлого, ни морщин будущего. Ему не нужно было прыгать через пропасть или что-то менять в настоящем. Его не волновала глубина небытия или ширина мироздания.
И это успокоило Хомоса. Всё должно было оставаться как есть. Он решил покориться боли и страхам, в обмен на возможность, хотя бы эфирно принадлежать идеальному миру. С тех пор висеть стало намного легче. Прислушиваясь к настроениям своего тела, он всё реже и реже, размышлял о других плоскостях. Он принял себя таким, потому как у всего на свете должен быть смысл.
Только одиночество, мучительно обостряющееся холодными звездными ночами, всё равно не отступало. Когда неоновая песня галактики оглушительно звенела колоратурным сопрано, пальцы рук начинало ломить. Они рефлекторно впивались в острый край неизвестной поверхности и тоскливо скреблись, побуждая предательский голос бессознательного туго натягивать канат тела. В такие моменты Хомос прочищал силиконовые артерии и запускал метафизический симулятор, преодолевающий всякое время и любое пространство. Так ему удавалось перехитрить природу.
И вот однажды, одним чудесным солнечным днем середины очередного тысячелетия, он почувствовал на себе чей-то неуверенный шаг. Сначала Хомос испугался, что не выдержит лишней тяжести, но он оказался крепче, чем сам о себе думал. Тот, кто шел по нему был не один.
- Давай сюда, не бойся, - сказал кто-то, - этот мост довольно прочный. Мы в раз переберемся на другую сторону.
- Ты уверен? - обеспокоенно спросил другой.
Первый попрыгал на Хомосе, и тот упруго закачался в такт его движениям.
- Точно специально для нас повесили...
Мнимое, сущее и виртуальное уже давно перемешались в его сознании, и когда эти двое дошли до самого горба на хребте, Хомос принялся кричать. Он вопил и рыдал, умоляя забрать его с собой. Но бесполезный язык уже давно окостенел, а вибрирующая гортань рождала лишь тягостные стоны.
- Подожди, - один из них остановился, - кажется, я что-то слышу. Этот мост словно живой: шевелится и стонет.
- Ерунда, - отозвался второй, - это всего лишь ветер качает его. Потому и гудит. Скорей всего долго не протянет. Вот, мы уже и на другой стороне.
- Я даже представить себе такого не мог, - его голос был полон удивления и радости.
- Чудо... - потрясенно протянул его спутник.
И это было последнее, что Хомос услышал. Щемящая горечь пронзила насквозь. Возможно у его человечества был шанс, и эволюция смогла бы состояться? Наверное, стоило всё же попытаться. Сделать решающий рывок, и не покоряться данности. Двигаться, ползти вперед и, ломая пальцы, вгрызаться зубами. Но груз собственного исторического опыта казался таким тяжелым, а цель - такой недоступной. Однако эволюция не терпит проволочек, и те существа, которые возникли гораздо позже Хомоса, беспрепятственно устремились к наивысшей стадии развития, оставляя его одиноко тлеть на ветру.
Невольно ноги Хомоса дрогнули, под ложечкой засосало, он зажмурился что было сил и, набрав в легкие прощального воздуха, разжал пальцы. Непроницаемые зрачки бездны плотоядно расширились, радуясь его приближению. |  |
