Полковник Муромский сидел в гостиной у окна, потому и заметил девушку первым. За окном шел дождь, тяжелый, частый - такой дождь на родине полковника когда-то называли "волчьим": промочит насквозь любую одежду, как волк прокусит. В родной стороне полковник не был уже лет семь - после битвы под Лейпцигом случилась удобная оказия перебраться из русской армии в шведскую. Кронпринц Карл Йохан, бывший маршал Бернадот, всегда нравился полковнику. Да и сын его умом пошел в отца, подумал полковник, слушая юношу, хотя будет только политиком, не чета нынешнему королю. Да, за прошедшие годы кронпринц надел корону, присоединил Норвегию, отказавшись от мысли отвоевать у России Финляндию (в чем полковник видел и свою заслугу, пусть маленькую), а его сын вырос в ладного юношу.
Полковник вдруг понял, что привлекло его внимание к девушке. Казалось бы - дождь, ну и бежала бы себе под крышу. А служанка нерешительно бродила по парку, словно не замечая рвущихся с небес на землю струй: то остановится, чтобы поднять поникший гладиолус, то подставит руку под плещущую из мраморной вазы воду. Странная девушка.
Он перебрался на север вовремя - многие уже поднимали брови: "Муромский? Еще служит? Да мой отец начинал у него в полку!" Но - корсиканец, авантюрист, все не хотел выбросить белый флаг. Так полк Муромского дошел с армией Вюртемберга до Лейпцига. В аду, устроенном пушками Дрюо, где русская кровь лилась под холм Виселиц, у раненых не было ни званий, ни возраста. Прошение полковника об отставке после ранения никто не счел дезертирством, даже он сам. Можно было бы уехать в свою усадьбу, пожить там, пока не выйдут в отставку те, кто его помнят... Скучать, читая сведения о присвоении чинов, подсчитывать, долго ли еще осталось до окончания добровольной ссылки. На удивление полковника в этот раз оправиться от последствий контузии заняло несколько недель. Уж казалось бы, после и не таких ран наутро вставал в строй. А вот ведь - лежал и лежал, вспоминая прошлое, потому что больше делать было нечего. И на ум все приходил кронпринц Карл Йохан, бывший маршал Бернадот, подоспевший к разгрому своего бывшего императора - разгрому, прошедшему по плану, составленному кронпринцем. Каково ему было смотреть, как лилась кровь французов? Не дай Бог воевать со своими, хотя бы и ради того, чтобы они могли спокойно жить. А так неплохой мужик этот Бернадот. Да и сын его тоже. Красавец, девки проходу, небось, не дают, да не полковничье это дело. Муромский вспомнил, как Алеша - ох, когда ж это было-то, до Орды или после? - прибежал к нему от очередного отца, застукавшего витязя в светлице своей дочери. Происходило это так часто, что уж и сил-то отчитывать охальника у Ильи не было. Только спросил, чтоб не молчать:
- Ты хоть ее любишь-то?
"Или блуд все", хотел добавить, да махнул рукой - эх, говорено-переговорено, в этой голове дырку не пробьешь, так и ума не прибавится. Алешка оторвался от жбана с квасом и ответил, задыхаясь:
- Люблю, Илья. Как самую первую.
Илья снова махнул рукой - язык у парня подвешен хорошо, не похаешь, да толку что?
Полковник глянул в окно. Девушка все гуляла в парке под дождем. Неожиданно она тряхнула головой и решительно направилась к дворцу. Полковник встал, извинился перед хозяйкой и вышел из салона.
Неторопливо шагая по коридорам, полковник думал, что только лежа на койке в лазарете, понял, о чем говорил Алеша. Понял, потому что и сам, лежа, томился той же жаждой - вернуться в прошлое, в тот момент, когда сила ледяным шипучим напитком влилась в жилы, подбросила со скамьи, осветила темную избу ярким пламенем вкуса жизни. Его скитания, заполненные боями да погонями, были одной бесконечной - пока бесконечной - попыткой вновь ощутить тот прилив. И все девки Алеши были попыткой вернуть то, что было с той, самой первой. А может, и нет. Так же отчетливо, как Муромский помнил ковш с ломящим зубы квасом и наказ родителей, он помнил собственную озверелую обиду на весь мир и угрюмое: "Иди, Илюшка, подобру-поздорову. Иди, пока до убийства не дошло". А что было правдой - Бог весть.
Полковник встретил девушку у самых дверей в зал, и, увидев ее, понял, что не ошибся.
- Зачем пришла сюда, водяничка? - спросил мягко.
Платье на ней было сухо, без единой капли, шелковистые длинные волосы лежали на плечах серебристыми волнами. Ухитрялись же водяницы, выйдя на берег, кружить свои хороводы в развевающихся на ночном ветерке нарядах, расчесывать кудри, сидя на скале среди бушующих волн, и дышать на дне моря. Так почему дождь должен быть исключением? Русалка молчала, потупив глаза в пол.
- Обидел кто? - спросил Илья.
Водяница замотала головой:
- Он добрый, хороший.
В гостиной послышался шорох, шум шагов; разговоры, становясь отчетливее, приближались. Лакеи приготовились распахнуть двери. Илья встал так, чтобы заслонить собой русалку от взглядов. А ведь не удержится, высунется посмотреть, подумал он. До него дошли разговоры о том, что в прошлом месяце кронпринц Оскар с компанией молодых офицеров отправился в плавание на север, а корабль-то возьми и попади в такую бурю, что многих смыло за борт.
Двери открылись. Королева-мать под руку с приемным внуком вышла первой и, увидев Муромского, улыбнулась. Конечно, русалочка именно тут и выглянула из-за его спины.
- Кого вы прячете от нас, полковник? - шутливо спросила старуха.
Муромский оглянулся, пытаясь потянуть время. На миг ему показалось, что снова по жилам бежит волховской напиток - таким светлым счастьем брызнуло в глаза. Водяница, не отрываясь, смотрела на наследного принца. А ведь ему уже трех невест нашли, подумал Илья. Недолгая у них любовь будет, по всему видать.
Полковник наклонился, тихо сказал:
- Ваше Величество, фрекен здесь инкогнито.
Он выдержал многозначительную паузу, и глаза королевы загорелись любопытством.
- Попросите ее спеть после ужина, - предложил ей Илья.