Хромуня всегда была зорче всех. А, мож, она видела дальше других, потому как не пялилась под ноги, как сельчане, а разглядывала кажный листок на верхушке дерева, былинку на краю поля, птаху в поднебесье. Вот и тогда она первой увидала Махичей, помчала в село, да взрослые токма отмахнулись: мало ли чего пригрезится. Мож, солнце голову напекло, мож, хмель-трава зацвела, хоть и не пора.
Хромуня мотнула головой, мазнув ладонью по сухим глазам, словно слезу отёрла, и кинулась к оврагу. Так и есть: человек. Лежит без памяти, не убитый, не ранетый. Разорвана рубаха, стонет, бедолага.
Девушка внимательно осмотрела незнакомца: кости целы, голова цела, дышит легко, да проснуться не мож. Невелика беда, да и нелегка. Ну, двор без хозяина, да она справляется! Вскинула Худыша на плечо да поплелась в село.
Видать, не дарма люди обминали этот овраг. Чудные дела там творились: то свет являлся невиданный, то голоса страшные, - ни смех, ни плач; ни человек, ни птица так не кричат, а поди ты! На всю округу слыхать было. Зверей разных на поле находили, когда мёртвых, когда - дивных. А ещё, гутарили, люди час от часу там пропадали. Недобро место.
А вот Хромуня ходила на овраг без опаски. Ни людей, ни зверя лютого она не боялась, а Небо... Ни Земле, ни Светилу, ни Небу не завинила Хромуня. Только перед Тёмным маленький должок. Да не надолго - Худыша на ноги поставит и станет чистой, как младенец.
Так вот почто она ходила на овраг! Не травы собирать, найти жизнь искалечену да выходить, чтобы батькина Тень из чертогов Тёмного ослобонилась!
Люди за спиной лаются, собаки огрызаются, да Хромуня не озывается, на побранку не обертается. Какое ей дело до чужого дела? Пусть пальцами тычут, да она не хнычет. Весь свой век сама держит ответ.
Дотащила! Нелегко дался поход через село. Даже присказки-завитушки не помогли, не оборонили от злых языков. Тронутая, порченая да шальная, - к этому не привыкать. А обида всеодно к горлу подобралась.
Когда батька-кузнец сгинул, Махичи заделались хозяевами в доме Орыси. Это потом девочка стала Хромуней: лекарь неправильно ногу сложил. Худой был человек, злую смерть принял. Да что вспоминать, дело-то прошлое!
Хромуня нахмурилась. Худо, ой как худо, если Махичей дважды в один день вспомянула. Худо, да не беда. Беда с третьим разом дверь отворяет, на лавку сидает, зубы скалит да недобро гутарит. Закусила девушка губу да вышла в сенцы, поискать нужной травы. Запарит, Худыш и проснётся.
Только теперь, хлопоча над незнакомцем, Хромуня как след разглядела его. Высокий да тощий, кожа да кости. Не зря его сразу Худышом завеличала. Борода в поллица, как у старика. Лицо с ветром дружит, улыбаться любит: смешинки белые, незагорелые.
Осторожно, чтоб не расплескать крутой кипяток, Хромуня поднесла ковшик с травами к лицу Худыша. Сейчас он вдохнёт, да от сна отойдёт.
Пронзительно синие, как помни-цвет, глаза посмотрели на девушку.
- Махич! - вскрикнула она и повалилась без памяти.
2.
Куда бы он не пошёл, по пятам таскалась свора детей да ватага собак. "Худыш, Худыш, с порченой спишь"! - кричала ребятня. Интересно, им когда-нибудь надоест?
Тридцать четыре местных дня ушло, чтобы крепко встать на ноги да соорудить инструменты. Алексею пришлось собрать в кулак терпение и волю, призвать на помощь все познания. Даже обрывки споров-разговоров, гипотез и сплетен не пропали даром. Повезло, что он "природник", иначе где бы он достал генераторы, усилители и прочая, прочая. Зато теперь, вооружившись "сачком" да "садком", идёт на "рыбалку".
Вот интересно, как ему могло прийти в голову, что он разгадает загадку, о которую сточили зубы куча докторов и академиков? Почему решил, что этот стихийный телепорт откроет ему свою тайну и перемещения можно будет контролировать? Понадеялся на авось, очутился незнамо где. И что теперь? Сказать: "Извините, мол, ошибочка вышла"? Поздно. Как говорил один математик: теперь нас двое - я и Вселенная.
Алексей споткнулся, и чуть не загремел на землю.
Хм, в сущности, в этой истории он отделался лёгким испугом. При переходе не погиб - это раз. Остался при своём уме - два, и твёрдой памяти - три. Ну, почти твёрдой памяти. Без лёгкой амнезии не обошлось. Алексей помнил, как засыпал в своей постели, а проснулся в незнакомом месте. Он сразу понял, что переместился.
Хорошо хоть в этом мире его нашла чудесная девочка. Славная, смышлёная, вдумчивая. Правда, до сих пор косится, словно боится чего, имени не говорит. "Хромунею кличут, вот и весь сказ"! А сколько раз он просил звать его Алексей? Глянет пристально, подбородком дёрнет, да своё гнёт: Худыш он, и точка.
Над оврагом стояло марево, словно жара сжигала землю. Алексей установил "силок" и стал запускать "пузыри". Сердце бешено колотилось: вдруг получится, и уже сегодня он будет дома. Интересно, сколько дней прошло? Ищут его или бросили? Помнят ли вообще?
В голову почему-то лезло как Том Сойер, Гек Фин и третий мальчишка сорвали собственные похороны. Он может угодить в похожую переделку. А Хромуня, стало быть, выступит в роли Гека Фина. Все удивятся, обрадуются, наперебой заговорят: "Где ты пропадал, чертяка", - а он расскажет...
Стоп. Рассказать пока не о чём, только о собственной глупости. Хорошо, что стихийных телепортов, немного, и большинство находится в труднодоступных местах. По сути Пояс Дьявола ничто иное, как стихийный телепорт, который открывается неизвестно когда и перемещает неизвестно куда. На суше их ещё меньше, и все надёжно упрятаны в стены лабораторий. Хотя, несмотря на стены, народу пропало больше, чем хотелось бы. Экспериментаторы хреновы!
Алексей расхохотался. А сам он кто? Вот-вот, самое время "заняться поиском дороги домой".
Дано: стихийный телепорт (одна штука), незадачливый учёный (одна штука), неизвестный мир (одна штука). Найти: как попасть домой и не потерять при этом рассудок. Чёрт, зря он вспомнил тех, кто вернулся. Кататоник, спятивший и буйнопомешаный, в прошлом - аспирант, кандидат и доктор наук. Аспирант был безучастен, зато кандидат много и с удовольствием рассказывал о синеве. Бывший доктор наук щурил глаз и призывал на битву.
Странно, почему с ним ничего такого не произошло? Потому что: он не травмировал телепорт экспериментальными разработками; такое происходит на обратном пути; здесь его нашла Хромуня, ведь если б не она...
Алексей сердито одёрнул себя: о деле надо думать, о деле! Не получалось. Вот ведь как, оказывается, привык да привязался за эти дни. Скучает без Хромуни, её плавной походки, певучего голоса, манеры говорить. Даже по присказкам-завитушкам. Эх, Хромуня, мил дружок, ну-ка, выйди на лужок...
И Хромуня вышла.
3.
Издаля казалось, что Худыш свихнулся. Да и сблизка это выглядело не лучше. Чем ближе подходила девушка, тем больше беспокоилась: мож, солнце напекло, мож, голову таки повредил, хоч и не сознался. Ну разве может взрослый, здоровый мужик гасать по краю обрыва, размахивая сачком, что ль? Неужто тем самым, что мастерил на дворе. Как он себя тогда назвал? Ловец слов, кажись. Иногда таки ловилось чегой-то, и Худыш кидался к палке, что торчала, как перст указующий, подносил туда сачок. Гляди-ка, пузырь! Да не один. На лужку подле чужака десятка два таких пузыря: больших да поменьше; цветных да бесцветных.
- Что это? - спросила Хромуня.
Худыш взвился в воздух, повертаясь на лету.
- Х-хромуня...
- Запужала? Не серчай.
- На вопросы отвечай, - улыбнулся Худыш, заплетая завиток.
Хромуня не ответила на улыбку, но указала на пузыри:
- Что это?
Худыш скривился, словно зуб прихватило. Надо переждать. Чай, не впервой. Сейчас он верную мыслю споймает да скажет:
- Интересно? Тогда слушай внимательно.
Помнится, токма Худыш на ноги встал да сил поднабрался, сразу подался к оврагу. Долго стоял на краю, глядел, слушал. Опосля вернулся домой и давай мастерить. Ветки вербовые вымачивал да жгутами крутил; жир, пепел да глину водой разводил. А когда она спросила что к чему, бросил крутить, растирать, на ладони свои поглядел да и говорит:
- Мне повезло, что я не работал с "физиками", иначе застрял бы здесь навсегда. А так меня есть неплохой шанс вернуться назад. У "природника" всё, что надо для работы - под рукой.
- Как ты сказал? - переспросила Хромуня.
Тогда он поглядел на неё, наче только проснулся, скривился, зыркнул по сторонам и кивнул сам до себя.
- Ага! Вишь, Хромуня, каждую вещь можно сделать по-разному. Вот, скажем, ложку можно вырезать из дерева, слепить из глины, а можно выковать в кузне. Что проще? Нет, вырезать из дерева. Гляди!
Худыш подобрал цурпалку, пригляделся, прошёл ножом, и - глянь-ка! Этой ложке, конечно, грош цена, но нею можно было мешать в котле, накладать в миску и есть. Ежели где в лесу или поле, смастерить её плёвое дело. Девушка робко улыбнулась.
- Вот и я так, в любом месте могу найти нужные приспособы.
- Так почто они тебе?
- Стану слова ловить, - улыбнулся Худыш.
Сперва Хромуня забиделась, да после серчать перестала. Замолоду батька, да пребудет его Тень со Светилом, ездил торговать на юг. Рассказывал опосля, что там круглый год весна да лето, лето да весна. Смекнула Хромуня: ежели б она попала к чужакам, которые отродясь не видели снегу, да взялась бы пояснять, каков он, точь-в-точь получилось бы - они с Худышом гутарят.
4.
Он опять не услышал, как подошла Хромуня, и перепугался едва не до смерти, когда девушка заговорила. А потом она возьми да спроси, чем он занимается. Алексей скривился. Вот как рассказать ей о волнах и резонансе? Как и почему колебания телепорта - "голос" - можно обнаружить сверхточной "физикой" или поймать примитивным сачком из тонкой гибкой лозы да заточить в мыльный пузырь? Обычный мыльный пузырь, главное жир с пеплом в правильной пропорции смешать, чуток глины добавить да плюнуть не позабыть. Если бы Алексей имел хоть малейшее представление, как и почему всё работает, слова нашлись бы сами, а так - одни догадки пополам с предположениями.
- Интересно? Тогда слушай внимательно. Видишь, над обрывом марево? Нет? А ты не прямо смотри, сбоку, краем глаза. Дрожит? Конечно, дрожит.
- Наче жара, хоть уже не пора, - проговорила девушка.
- Это волшебная дверь. Она ведёт в другой мир. Только сейчас эта дверь закрыта крепко-накрепко. Я хочу её отомкнуть. Почто? Так ведь я нездешний, сама знаешь. Я домой хочу... Эта дверь не простая. Она говорит и поёт. А я ловлю слова да песни. Как это, зачем? Дверь зачарованная, открывается словом. Как я верное слово споймаю - вот и ключ! Понятно?
Хромуня сосредоточено кивнула, а потом спросила:
- А что ж никто не слышит, как она гутарит?
- Я тоже сперва не слышу - вижу: она начинает светиться. Слыхать станет потом, когда я лопну пузырь.
- Да как же знать, то ли слово ты споймал?
- Никак. Я ловлю и выпускаю, ловлю, - и выпускаю. Когда дверь откроется...
Алексей запнулся. Воспоминание о путешествии обожгло и отпустило. Только зашумело в ушах.
- Дверь станет синей-синей, как помни-цвет. В тот же миг я исчезну.
Хромуня обвела взглядом овраг, нехитрые инструменты, пузыри, что переливались на солнце, и в упор поглядела на Алексея.
- Хорошо, я сейчас покажу. Какой выберешь? Жёлтенький.
Мужчина осторожно отделил нужный пузырь, приблизил к центру марева и резко хлопнул в ладоши.
Полыхнуло, бесцветье зарябило охрой, высокий звук проплыл над миром, и все успокоилось.
- Их можно лопать где угодно, просто чем ближе к середине двери, тем надежнее.
- Красиво... Давай ещё один! Самый большой!
- Мож ты сама? Не боись, он не кусается.
Хромуня молча повторила манипуляции Алексея, и радостно захлопала в ладоши, кода над оврагом явился океан, и чайки кричали над его волнами.
- А чего ты ей поёшь? - спросила девушка, и Алексей удивлённо заморгал.
Все его прежние пробы - попытка взломать дверь. А если просто попросить её открыться. Вежливо попросить. Что тогда?
Вот так Хромуня стала его правой рукой: плела завитки, Алексей едва успевал их ловить. Вечером они лопали пузыри, любуясь фантасмагорией цвета и звука.
5.
На что Хромуня неразговорчива, да Худыш её обошёл. И главно, нет нужды в словах: посмотрит, как скажет. Чудной он, чудной.
- Нем да немА - одна темнота! - кричали мальчишки, когда они появлялись на улице.
Цельну весну да лето молчали они на два голоса, привыкли, вслушались. Вместе плели завитки (Хромуня пела да гутарила, Худыш ловил), разом лопали пузыри. Последни поллуны и вовсе радостно было. Легко. Спокойно. Ужли через это рассказала, как охромела?
Попервах тяжко было, наче камни ворочать. А как батьку вслух спомянула, в груди закололо, ажно запричитала от горести. Батька, батька! Красавец, речист, умён да плечист! Первый коваль на округу. Да что на округу! За два леса приходили, абы Михай-кузнец пособил. Сельчане с им добре жили, да сами потом и убили, а её, Орысю, Махичам определили. Дескать, буде девка при вас служить, коли решта останется жить. Ей только-только четырнадцать стукнуло, первые женихи объявились.
И служила Орыся почти цельный год, пока не сгинули Махичи в одну ночь, как не бывало. Ложилась - были, проснулась - нету. Как она радела, как плакала; ласточкой по двору порхала, пушинкою лёгкой. Козам морды расцеловала, курей да гусей приласкала. В кузне батькины инструменты, словно живых, погладила. А потом...
Сколько лет не плакала, а добралась досюда, заревела вголос, словно соплячка. Слёзы дождищем, одна стыдобища!
Да когда сильная ладонь стиснула ей руку, Хромуня подняла очи на Худыша. Заглянула в глаза сини, ласковы, уткнулась в его плечо, отревелась и досказала.
Селяне ярились, не найдя Махичей. Говорили, она их со свету сжила, теперь на всё село кара ляжет. Порченою назвали, камнями бить стали. Да опомнились, когда чуть живою осталась. Лекаря кликнули, чтоб кровь унял да ногу сложил. Почему не добили? Мож, совестно стало, мож, поняли, что не могла одна девка трёх мужиков извести да за ночь скрытно тела схоронить.
Хромуня говорила и говорила, её несло, как реку в разливе.
- Лекарь после того недолго прожил. Через месяц на овраг он пошёл, травы собирать. И не было от него ни слуху, ни духу дней пять. А потом вернулся. Да не пришёл - приполз. В горячке гутарил про девку да Махича, что на овраге явились, душу его взять хотели. Да не вышло, мол. А как не вышло-то? Ноги со страху отнялись, да горячка приключилась. Долго он уходил. Тяжко. Вот тогда и завинила я перед Тёмным. Прости-траву не стала заваривать, сказала, что вышла вся. Отчего? С обиды за хромоту мою. Прости-трава отчего? Кто её сопьёт, в чертогах Неба проснётся.
В ночь, как лекарь отходил, мне батька привидился. Стоял он один, наче голый: Тёмный унёс его Тень. Как почто? Пока Тень у Темного, никак нельзя вернуться. Да теперь я всё что завинила, отдала сполна. Радуется батька и Тень его вместе с ним.
Лекарь тогда сильно маялся. Всё лопотал про девку и Махича, девку да Махича. А раз назвал девку порченой да хромою. Вот и порешили, что ему такая кара вышла, что ногу мне лечить не хотел. Помер один, как собака бездомная, а от моего дому последних охальников отворотило, и то хорошо. Нашёлся б охотник, не побрезгал бы "порченой", да после десятой дорогой обходили.
Как ласково и почти невесомо Худыш погладил её по голове. Тогда Хромуня сказала, что глаза у него, как у Махичей - ясные, смелые, словно он один хозяин на свете, никто супротив него выйти не посмеет. И совсем невесть чего заявила:
- Сами-то Махичи ничего мне не сделали. Звали дочкой, сестрёнкой, да как родную привечали...
Хромуня оглянулась: села не видать, до оврага - рукой подать. Боязно ли, страшно, а идёт отважно. Спина прямая, поступь лихая. Да сердце, как птица, не угомонится.
6.
Алексей взглянул из-под руки, не идёт ли Хромуня? Третий месяц бдений, будет ли спасение? Придёт - не придёт, погонит - приймёт. Мужчина тряхнул головой, попытался вернуться к журналу, да мысли сворачивали на Хромуню. Сколь уж помогает, плетя "завитки" перед маревом? Да, почитай, все три месяца. Алексей вдруг понял, что потерял счёт времени и ему это безразлично. Вчера Хромуня доверилась ему. Придёт ли теперь? Он побрился, ждёт невесть чего. Глупо. Надеется, что и Хромуня прикипела к нему сердцем.
Алексей улыбнулся. Местный говор поначалу казался странным, он едва понимал, о чём речь. Как он привыкал, приучал себя говорить неторопливо, да бросил. Сельчане судачили за спинами, но заговорить - боже упаси; детишки дразнились, пока не надоело... Хромуня обходилась почти без слов и понимала его с полувзгляда.
- А где новые пузыри, - спросила Хромуня.
Алексей вскочил на ноги, обернулся и обмер: сарафан, лента в косе, венок из цветов. Сердце заколотило, дыхание перехватило, чуть не рухнул наземь.
- Ты ли это? Дай хоть налюбуюсь на твою красу.
Девушка вспыхнула.
- Шутишь, насмехаешься?
- Разрази меня гром, если я посмею обидеть тебя хоть словом, хоть мыслью. Хромуня, ты душа моя, свет очей моих. Моё сердце лежит подле ног твоих, делай с им, что хочешь. Можешь гнать взашей, да...
Ноги все-таки подкосились. Алексей плюхнулся на траву, потешно взмахнув руками.
Хромуня опустилась рядом, расправляя сарафан. Пристально поглядела в глаза Алексею и поняла, что не солгал он ни единым словечком.
- Меня нарекли Орысей, - только и смогла произнести.
- Орыся, - прошептал он, - Орыся.
7.
- Глянь-ка, правду, спит. А я думал, брешут люди.
Алексей открыл глаза. Восходящее солнце заслоняла фигура небритого мужика.
- Ты, эта... не лежал бы на земле, спину застудишь. Хоча, тебе таперича всё одно будет: застудился или не.
- Это почему же? - спросил Алексей, подымаясь во весь рост.
- Дык не знаешь, что ль? Махичи идут. Мы тебя щас убивать станем.
- Махичи? - ахнула Орыся.
- А ты шо кудахчешь, как нездешняя? Аль запамятовала: Махичи кажный десятый год приходют. День в день, аккурат! Они нас не тронут, токма надыть детишек самого башковитого мужика им отдать. И всё у нас будет славно: урожай, приплод, соседи опять же, туды их матерь, в нашу сторону и не чихнут. Не то, шо за моего батьки, когда год от году то они сверху, то мы. До чего дошло: бабы с девками да мальцами навроде меня в сёлах остались, а мужиков - тьфу, нетути: по лесам да оврагам скачуть, ищуть, как порешить друг дружку. Разве хорошо это было? Вот и я говорю, собирайся, милок, сейчас мы тебя убивать будем. Совсем. Девку твою Махичам отдадим, да ей не впервой. Чегой они тебя не забрали? Видать, правда, шибко порченой оказалась, шо даже Махичи побрезгали. А этот, вишь, выискался... Нонча ты у нас самый башковитый, а эта за дочку твою сойдёть. Одёжу-то зачем надевал? Ну-ка скидывай! Как это почто? Шоб не замарать! Скорее! Щас Махичи явятся, а ты ещё не готов!
Орыся стояла рядом и дрожала не со страху - от ярости.
- Их, не успели! - досадливо сплюнул староста, завидя троих дюжих мужиков, которые поднимались из оврага неприметной тропкой.
Алексей так и не понял, откуда в руке селянина появился кривой нож, и как он, "кабинетная крыса", ушёл от ножа с легкостью бывалого вояки. И где Орыся раздобыла дрын, которым огрела старосту по спине. Тот крякнул да обмяк.
- Стойте! - закричали от края оврага.
Махичи заторопились, переходя на бег; Орыся не сводила с них испуганных глаз. Но палку не бросила.
- Не уйти нам с тобой, ну, чего ж, примем бой.
Алексей отрешённо посмотрел на девушку, губы толкнули слова:
- Я люблю тебя.
И тут же отвернулся, перемещаясь чуть вперёд и в сторону. Из оружия только "сачок". Смех один! Как странно. Страха не было. Бабочка, яркая летняя бабочка взмахнула крылышками перед глазами мужчины и преспокойно села на "сачок".
- Сейчас!
Алексей не стал ждать, пока Махичи поднимутся да восстановят дыхание. Он бросился первым.
Толкнуть одного, ударить по ногам второго, свалить третьего. Уйти от первого, который успел подняться. Молча, быстро, хладнокровно. Главное, не давать опомниться.
Не вышло: навалились гуртом. Алексея отбивался отчаянно, но недолго. Связали. Швырнули, как тюк, как полено.
- Орыся, - беззвучно произнёс мужчина.
Слёзы покатились из глаз, да он не заметил. Только удивился, когда мир потерял привычные черты. Почему она молчит? Почему?!
- Орыся!
8.
Ей казалось, она разучилась бояться, ан нет! Узрела Махичей, застыла столбом, токма пальцы намертво стиснули дрын. Молча глядела, как бился Худыш, как связали его; как повернулись к ней Махичи, поглядели спокойно, без насмешки. Строго, наче она завинила.
Хромуне ажно дыханье перехватило со страху. Стояла да таращилась на пришлых, и вдруг спомянула, что кличут их Батя, Олежка да Игорёк. После Хромуня различила знакомую лёгкую зыбь, что заиграла над логом. Девушка почуяла силу, расправила плечи, глянула гордо, вдохнула на полную грудь и повела свою нить завитка.
9.
Чистый уверенный голос разлился над миром. Девушка и телепорт вторили друг другу. От сильного звука стали лопаться пузыри - почти недельный улов, припасённый для завтрашнего "салюта". Два, три, восемнадцать, сорок голосов слились в один, сплетая доселе невиданный завиток.
И марево полыхнуло ослепительно синим, словно само небо разверзлось в овраге.
- Орыся! - промычал Алексей, выгибаясь всем телом.
Ремни лопнули, как гнилая верёвка, мужчина подхватился на ноги. Кого он просил о помощи в этот момент: Богов своей земли; Неба, Земли, Светила и Тёмного? Алексей не смог бы ответить на эти вопросы. Потому и не пытался. Он открыл своё сердце, моля о спасении, и получил ответ.
Пронзительно-синий мир распахнулся навстречу, и тогда Алексей закричал.
10.
- Орыся!
В один миг стало так зябко, что Хромуня спотыкнулась на половинке завитка, порвала, спутала нить, что плела разом... Разве она, Хромуня, мож плести завитки с кем-то окромя себя? Привидилось, почудилось. Хмель-трава зацвела, али хворь какая с нею приключилась? Синий туман сполохом по глазам хлещет, гуще, резче. Завитки теряются, в тумане растворяются.
- Орыся!!
Нем да нема - одна темнота; Худыш, Худыш, с порченой спишь; Нем да нема...
В голове зудели чужие да колючие слова. Слеза глаза заволокла - роса на щёки. Худо ей, худо! Надёжа - на чудо.
- Орыся!!!
Туман клубится, туман глумится: по имени кличет, к погибели кличет. Да мож так оно лучше? Хромуня решится: полетит, как птица - не воротится.
Зелёные очи, ярки да ласковы; крепкие руки, сильны да ласковы; нежны уста... Не морок. Не хворь. Худыш! Нет, А-лё-ша.
Чудо случилось - дверь отворилась!
11.
Главное, не отпускать руки! Орыся, держись крепче!
За что держаться-то? Алёша!
Держитесь!
Синева выцвела до голубого. Небо над головой. Овраг под ногами. Алексей и Орыся висят в воздухе.
- Где мы?
- Вернулись назад?
- А где Махичи?
Громкие крики привлекли их внимание. Внизу стоял человек, выпучив глаза от страха. Орыся пошатнулась и крепче вцепилась в руку Алексея.
- Лекарь, - прошептала девушка.
- Лекарь? Не может... ничего себе! Орыся, про что ты думала, когда я сказал держаться?
- Чтобы домой... и никогда не было Хромуни.
- Кажется, я начинаю понимать... Это не просто стихийный телепорт. И, кажется, нам удалось договориться.
"Вам удалось, - улыбнулась синь. - Почти".
- Ты веришь мне?
Девушка кивнула, но Алексей замотал головой, пристально глядя на Орысю.
- Скажи, ты веришь мне?
- Я верю тебе.
- Я люблю тебя, моя дорогая девочка. Ты любишь меня?
- Всем сердцем.
- Ты хочешь быть со мной?
- Я хочу быть с тобой!
- Всегда?
- Всегда!
- Во имя Неба... Во имя Земли...
Хромуня, как завороженная, повторяла каждое словечко венчального хоровода.
- Во имя Светила... Во имя Теней и Тёмного...
Воздух вокруг них сгустился, зазвенел - запел. Орыся чувствовала, что их с Алёшей словно пришивают друг к другу незримыми нитями. Осталось всего несколько стежков.
- Во имя Ушедших и Новых мы присягаем... Быть!
Последнее слово они выкрикнули в унисон. Мир улыбнулся синим, и Алексей поспешил добавить несколько слов.
12.
- Алёшка! Живой! - загудело над ухом. - Живой!!!
Орыся прильнула к мужу. Где они? Навстречу шли, бежали, семенили; смеялись, восклицали, цокали языками, облегчённо вздыхали, хмурились. Но Алёша смотрел только на неё, глаза лучились счастьем: "Ничего не бойся"!
- Чтобы переместиться в любую точку любого мира, надо полностью синхронизироваться с телепортом. И между собой, если идёт группа. И ясно поставить цель...
- Но... Как... Когда...
- Потом! - отмахнулся Алексей.
Он уверено шёл сквозь людей, увлекая за собою Орысю. За спиной Вселенная подмигивала синим (Какое славное приключение!) и тихо мурлыкала один из завитков Хромуни.
Вместо эпилога
- Кажись, справились, - выдохнул Батя, стирая кровь с лица, - а ты всё каркал, "Промахнулись, промахнулись"!
- Не промахнулись - хорошо. Да едва не опоздали, - буркнул Игорь.
- Кончай препираться. Нам ещё старосту в чувство приводить да с населением объясняться.
- Мужик сам очухался, в селе разберёмся, - махнул рукой Олег.
Праправнуки Ловца слов неторопливо и тщательно изломали приспособления Алексея, отсалютовали отзвуку телепорта, и получили в ответ улыбку: голубые искры пробежали маревом, являя перепуганному старосте лица Хромуни да Худыша.