Стояли на набережной, облокотившись на покрытый мегаполисной пылью гранит, смотрели на воду, которая с каждым годом теряла свою силу. Скоро грязи в ней будет больше, чем воды, она умрет, и вслед за ней начнет гибнуть город.
Говорили?
Об эмоциях. Не просто об эмоциях, а об огромных, как цунами, сверх-эмоциях. О том, как они крутят человеком, словно пуговицей, попавшей в стиральную машину. Договорились до того, что мы, мол, давно не пугались по-настоящему, и даже забыли что это такое. Что есть настоящий страх? Не экстремальный, купленный за большие деньги, а такой, каким бывает прокрадывающийся через щель в полу ледяной воздух - до поры незаметный, но доводящий в итоге до озноба.
Острили. Сережка сказал, что пережить страх реально прямо сейчас, для чего надо прыгнуть в реку. Кошмарность ситуации, по его словам, не в вероятности утопнуть, поскольку из реки быстро достанут, а в том, чтобы после наблюдать за изменениями в организме, которые, разумеется, будут необратимыми. Необратимые язвы внутри - если воды (как правильно назвать эту черную жидкость?) нахлебаешься. Необратимые черно-красные язвы на коже. Они уж в любом случае выступят по всему телу. Навсегда.
Страшно?
Задумались.
Нет.
Такой поступок неизбежно приведет к последующему суициду. Ну, не сможет человек после купания в такой реке продолжать спокойную жизнь, если у него мозги нормально соображают. Понимаешь, человек найдет себе причину для оправданного самоубийства, и никто не посмеет его упрекнуть, ведь он прикасался к этой воде. Это значит, что у него появится очень неплохой повод...
Мертвые не дышат. Воздух... Тоже нехорош. Это суспензия какая-то... горькая взвесь... Отсутствие массового рвотного рефлекса - заслуга привычки, не более...
Мертвые не едят. А ведь тоже здорово, перестать запихивать в себя всю эту химию, которую разбавляют мизерным количеством натуральных продуктов.
Мертвые...
Да и этих причин достаточно! Их же, по самым скромным подсчетам, до двух десятков набрать запросто. Вам и трех минут хватит, чтобы справиться с этой задачкой.
Страх, который повторяется, теряет инерцию...
Бла-бла-бла...
- Харе готитки гадской, а? - сказала Ирочка. - Достало! Солнце светит, день погожий, все зашибись!
- Ночи оставьте такие мысли? Ты это хотела сказать? - спросил Сережка.
- Да! Да-да-да, черт побери! Подать сюда веселья!
- Солнце - фальшивое, - вставил я, но никто не отреагировал на важную, по моему мнению, реплику.
Веселье? Давно вышло из моды... Подзабыли, с чем его кушают. Все такое ровно, гладкое, напоминающее этот каменный футляр для реки.
- Надо скинуться. - Серега таинственно посмотрел на нас.
- И... - Все мы.
Он закончил мысль:
- Скинуться, собрать тысячу самых грязных бродяг, напоить их, вооружить кольями, выстроить фалангой, и отправить на штурм "Фабрики Звезд"... Мы станем предводителями! Главное действовать быстро и оперативно! Все страна офигеет от такой прямой трансляции... Трупы... трупы... кровь... внутренности на ламинате...
- А что потом? - резонно спросила Анечка.
- Потом? - переспросил Сережка. - Ну, не знаю. Вдруг наше выступление воспримут за начало новой революции? А там... разберемся, короче. В интернете полно трудов Ленина.
- Потом нам придется прыгнуть в речку, - весело сказала Ирочка. - Рыбками! И сразу - глотать, глотать мерзкую воду. Ах, чтобы захлебнуться. Ох, чтобы умереть. Без пыток. Эх, вы меня совсем расстроили. Нет в этой жизни ни страха, ни радости.
- Ребята, я не хотела говорить, но страх - есть. Настоящий. Только надо в деревню ехать, к моей бабушке.
- Зачем? - Мы, хором.
Бла-бла-бла...
У нее мировая бабка! Она давно говорила Анечке, чтобы та приехала как-нибудь с друзьями, там речка чище, поле большое, а солнце... Ну, фальшивое, так ведь другого нет. Расписала, как беличьей кистью, мы уже обрадовались, что босиком сможем походить, а подруга наша погрустнела:
- Я серьезно, там очень страшно, а вы не поняли, радоваться стали. Зря сказала!
- Не зря! Поедем! - снова мы, снова хором. - Прямо завтра!
- Подождите! - Анечка закрыла ладошками уши. - Я не все рассказала... я...
Все замерли, внимательно слушая, только я щелкнул зажигалкой.
- Это ее дедушка просит, умерший, - сказала она. - Я после его смерти у нее только раз гостила.
- И...
- Хватило.
Ни черта не поняли! Умерший дедушка просит живую бабушку. Как вам такое? Нет, допустимо, только для чего? Анечка сказала, что точно не знает, но это по-настоящему страшно. А Ирочка... Ирочка чуть все не испортила - сказала, что замерзла, и уходит домой. Еле уговорили остаться. И еще долго уговаривали, чтобы согласилась поехать завтра, не далеко, километров двести, в гости. К бабушке, и... Ну, да, и к дедушке тоже.
Потому что... Это так страшно интересно!
Вечер. Оставленные ночи мысли, короткий сон.
Поезд, поезд, поезд.
Путь от станции - тропинка, влажный бурьян по обочине которой лучился темно-зеленой позитивной аурой. В городе растений почти не осталось.
Давно некрашеный дом. Точнее, выкрашенный самим временем в черно-коричневые тона. Время можно увидеть. Оно застывает в трещинах, морщинах, шрамах. Превращается в пыль, мох, ржавчину...
Бабушка куда-то отлучилась. Мы искали ее на огороде... В доме...
Две нетеплые комнаты. Влажный запах старого тряпья, приправленный последымием. Белые занавески на веревочках, несколько цветочных горшков. Советская мебель, половики. Дом как дом, если не придираться. Бывают и хуже.
Только...
Столик странный в углу стоял, чистой скатертью застланный. На нем - пожелтевший портрет худого старика в деревянной рамке. Хлеб, рюмка, сигареты, спички, еще какая-то мелочь... Пара булавок, зачем-то...
- Бабушка твоя очень любила дедушку, - сказал Сережка Анечке. - Такой алтарище воздвигла. Она язычница?
- Нет, - тихо ответила Анечка. - Она к нему, как живому относится.
- А это что? - Ирочка показала на форточку, в левом углу которой красовалось небольшое идеально-круглое отверстие.
- А все-таки, куда бабушка подевалась? - спросил Сережка.
- Не знаю...
- Давайте печку растопим, - предложил я. - Холодно. Очень холодно.
Там, в деревне, словно кто-то невидимый, но очень могущественный вырезал, вооружившись острыми ножницами, время. Смазанные, одним зелено-желтым пятном воспоминания о речке - немного другой, но тоже отмеченной печатью смерти.
Волнения из-за бабушки. Тусклая лампочка вечером. И Анечка, подкладывающая сигареты на алтарь. Ей казалось, что она делает это незаметно, но все видели, как она и хлеб подкладывала, и еще что-то.
- Теперь я знаю, как вызывать мертвых, - Ирочка хихикнула мне в ухо. - Главное, накрыть стол.
- Точно, - прошептал я, - этого добра хватит на пятерых дедушек.
Телевизор ловил только два канала. Картинка рябила. Анечка совсем перестала переживать за бабушку.
- Можно успеть на последнюю электричку, - сказала Анечка. - Пока не поздно.
- Хватит пугать, - сказал Сергей. - Не страшно.
Думаю, он не совсем прав. Страха нет, все верно, но мое состояние нельзя было назвать спокойным.
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш...
Неуютно? Да. И, невзирая на подкладываемые в печку поленья, холодно, холодно, холодно... Ощущение, словно... Да, словно занял чужую могилу. И ждешь возвращения хозяина, который смотрел с пожелтевшей фотографии.
Выключили телевизор.
Щелкнули ножницы! Еще раз!
Чик-чик!
И вот уже я рассказываю им о финской писательнице, про которую никто никогда не слышал. Только есть она, есть... Юха Лухалло. Она - повод пошутить надо мной. Но я читал обрывки ее бесконечного романа, я воспроизводил их по памяти, показывал друзьям.
Два часа в день она тратить на письмо. А потом открывает окно на чердаке своего домика, и - рррраааззз - выбрасывает листки на улицу маленького городка, и на них тут же накидывается ветер, скорее - разные ветра, которые набрасываются, растаскивают бумагу, и уносят неведомо куда... Но иногда я оказываюсь под окном, и мне перепадает толика ее мыслей... Листика три-четыре. У Юхи розовые щеки и конопушки, белые косы... Плотная такая, часто смеется...
- Я ухожу, - неожиданно заявила Ирочка, прервав мой рассказ.
- Теперь отсюда никто не уйдет до утра, - твердо ответила ей Анечка. - Ваш поезд отбыл.
- Точно, - поддержал ее Сережка. - Мы сюда пугаться приехали? Ничего не происходит, но мне тоже не по себе. А хочется... Ууууууууу! Настоящего! Жаль, что дедушка не пунктуален. У вас тут кладбище, наверное, далеко... Пока дойдешь... Анечка, а он через эту дырочку в окошке приходит? А если стекло заменить?
Не успела ответить. Свет погас.
Ирочка, вскрикнув, вскочила, я схватил ее за руку, усадил обратно, на диван.
- Пусти! - крикнула она.
- Успокойся, - сказал я. - Околеешь на улице.
Сергей отодвинул занавеску, и сказал, что электричества нет и в соседних домах.
Осенняя ночь, луна, да звезды.
- Зажгите хоть что-нибудь, - попросила Ирочка. - Пожалуйста. Или... можно я к печке пойду?
- Сидите и не дергайтесь, - холодно и отстраненно произнесла Анечка, но достала из кармашка джинсов спички, зажгла одну, и подошла к столику, чтобы зажечь огарок церковной свечки.
- Так лучше?
- Нет, - простонала Ирочка. - Хуже...
Освещенный слабым пламенем столик... все мрачное...
Чик-чик!
Холод.
Неземной холод пронизывал до костей. Ирочка обхватила меня руками. Мы не видели Анечки и Сергея. Наверное, они ушли в другую комнату.
А он смотрел, смотрел на нас с портрета.
Свеча погасла.
- Звездочки... смотри, - Ирина показала рукой в сторону двери, которая вела на кухню.
Точно, много-много мельчайших звездочек, словно пыль превратилась в светляков. Они хаотично двигались, в нашу, черт побери, сторону. Темнота и звездочки. Ах, да, еще холод... Я думал только о нем.
Неожиданно огоньки сложились в силуэт, за окном раздался страшный грохот. Не смог пошевелиться. Мне казалось, что ощущаю образование маленьких кристалликов льда в крови, они царапали артерии и вены, проникали в мозг...
- Мне по-настоящему страшно, - каким-то детским голоском прошептала Ирина. - Я умру, да? Мы здесь одни? Я не хочу...
Не успел ответить.
Сверкающее облако бросилось к нам, точнее - на нас, я закрыл глаза, как при входе в воду... Мертвую ядовитую воду.
С каждым вдохом мы захватывали ртами эти... это, или этого... Эти колючие частицы... И не надо было это делать, но нельзя не дышать, и дышать тоже было нельзя...
Ирина кричала, но я не обращал внимания на ее вопли. Привык к ним? Так быстро? Я прислушивался к тому, что происходило внутри меня.
Страх? Ты ведь хотел настоящего страха?
Так бери его, наслаждайся страхом, ужасом, ведь тебе никуда не уйти. У тебя больше нет ног. Рук нет. Ты просто полулежишь рядом с беснующейся девкой, которая...
Чик-чик!
Она молчала, может, давно, но в моем сознании по-прежнему раздавались ее крики...
Ты хотел? Вы хотели?
Меня затошнило, словно кто-то подталкивал изнутри саму душу, что освободить место для... Крепился, стиснув челюсти, чувствуя, как миллионы неподвластных разуму существ поглощают ее, растворяя в себе... так быстро и безвозвратно.
И с каждой, навсегда утраченной частичкой души, или самости, или... меня? ...менялась реальность, и вот мы уже вместе с этим домом летим куда-то вниз, вниз, вниз, в полную, лишенную всего пустоту.
Ш-ш-ш-ш-ш...
не смерть, но уход в небытие.
Навсегда.
Финская романистка, словно снегом сыпала из окна новые главы - это последнее, что я видел.
- Хватит! - кричала и хохотала она одновременно. - Хватит! Хватит! Довольно!
Светлый фон, на котором проступили темные пятна.
- Хватит! Анечка! Довольно! - старческий голос. - Ты молодец! Вот видишь, главное постараться, и в шею все сомнения. Но не удержусь от нескольких претензий.
Мой взгляд, как через объектив фотоаппарата, в котором не подстраивается резкость...
Резкое возвращение в дом.
- Смотрите сюда, быстро, - приказала Анечка, которая стояла возле дедушкиного алтаря. - Быстро. Раз. Два. Три. - Она опрокинула стол, и по полу потекла разлившаяся водка, в которой мокли дешевые сигареты.
- Все!!! - громко-громко прокричала она.
- Обалдеть, - Ирина, кто еще мог так сказать. - Анька, ты реально супер сработала! Что мне завтра делать? У меня тоже интересный сценарий...
- Поменьше болтай, - сказал ей Петр Ефимович. - Ты еще не совсем в норме! Теперь ошибки. Аня, почему бабушки не оказалось дома? Ты поленилась?
- Ну... Думала, что не смогу столько контролировать...
Боже мой...
Мы лежали втроем, за исключением Анечки, лежали привязанные к специальным креслам в лаборатории для практических занятий...
Финальное испытание защиты диплома!
- Ураа!!! - закричал я, сообразив, что моей душе ничего не угрожает.
Это просто гипноз. И женщины владеют им не хуже мужчин.
- Зачем? Затем, деточка, что вам предстоит серьезная работа, - ответил за нее Петр Ефимович, один из лучших в мире профессоров экстремальной психологии.
Знаете, он прав.
Сейчас весна, июнь... Скоро середина лета. А осенью нас распределят по все стране. Начнется, как говорили раньше, трудовая жизнь.
Бойцы спецподразделений, отряды спасателей... Каждый из них пройдет тест, а некоторые - не один. И только от нас зависит, насколько... Насколько в сильные, эмоции они погрузятся, и какими выйдут из внушенного нами мира.
Ну, Анька...
Через час мы вышли на улицу. По реке плавали трамвайчики. Где-то играла музыка. Нагретый гранит. Настоящее солнце!
- Ань, - спросил я. - Зачем такое мрачное предисловие? Мертвая река?
- Ага, - вклинился Сержка. - Зачем? Хотя... Я все-таки собрал бы отряд из бомжей...
- Да... Обалдеть, - протянула Ирочка.
Когда я возвращался вечером домой, под ноги упал белоснежный листик, на котором было только одно слово: