Почему-то нам кажется, что мы никогда не умрём. Нет, конечно, каждый себе говорит: "Рано или поздно я тоже откину полусапожки". Но всё равно не верится. А ведь на нашу голову трижды за день может упасть кирпич или на проезжей части окажется не слишком вменяемый водитель... В конце концов, мы можем поскользнуться на Аннушкином масле, и полетит наша голова в канаву! И что бы нам ни говорили, сколько бы элегий и песен ни складывали, мы не верим в смерть.
Дима Сыромятников тоже в смерть не верил, по крайней мере в свою, и уж тем более о ней даже не задумывался, собираясь на воскресные курсы в университет.
Дима, а четыре года назад Димон Сырой, был единственным ребёнком в семье, да ещё и ко всему прочему поздним. Учиться он не желал и ни малейшей склонности к наукам не имел. С трудом окончил одиннадцатый класс и ни в какой ВУЗ не поступил, даже на платное. А тут и осенний призыв подоспел. Его, как исключительно необразованного и удивительно здорового, мгновенно загребли в армию. Туда ему родители и писали в течение полутора лет невероятно любящие, нежные письма:
"Наш дорогой Димочка!
Мы с отцом наконец накопили на поездку в Турцию. Наконец-то отдохнем по-человечески. Ты, мы надеемся, рад за нас. А так у нас все отлично. Наконец-то расплатились с долгами за машину (у отца новая работа).
А еще есть и плохая новость - твоя бабка умерла, квартиру оставила. Мы тебя не хотели расстраивать. Она еще два месяца назад скончалась. Планируем, как с отдыха приедем, заняться оформлением документов. Димочка, она ведь все тебе завещала. Ты не знал, солнышко?.."
Это письмо было последним письмом родителей. Через полтора месяца, после того, как это письмо попало ему в руки, позвонила его тётка по матери и сообщила, что его родители погибли в Турции в ДТП - автобус, в котором они ехали, столкнулся с грузовиком. Лишь несколько счастливчиков из того автобуса выжили.
Через полгода Дима вернулся домой, где жила теперь его тётка. Ещё год пришлось потратить на поиски работы, старых друзей и гражданские суды с родственниками. В итоге в его распоряжении оказались две квартиры: однокомнатная и трёхкомнатная. По научению друзей, он стал сдавать большую родительскую квартиру в аренду, а маленькую, бабкину, - худо-бедно отремонтировал и стал в ней жить сам, причём в гордом одиночестве (все прелести холостяцкой жизни были налицо, и расставаться с ними он не имел ни малейшего желания). Доходы уже стали превышать расходы, тем более, что он устроился в небольшое охранное предприятие, что было ему совсем несложно после вполне благополучной службы в рядах российской армии. А поскольку всё необходимое для жизни у него было, а высоких целей он не ставил, деньги постепенно стали оседать в его карманах...
И жил бы он так ещё лет двадцать, если бы на горизонте не появилась очаровательная студентка местного университета, обращавшая на него внимания не больше, чем на тявкающую у ног моську. Однажды, ради шутки, она сказала ему, что "может быть, мы будем вместе, если только ты будешь учиться". И что оставалось делать несчастному влюблённому Диме Сыромятникову? Пришлось ходить на воскресные курсы в университет, где его голова немилосердно болела от количества неизвестных и неинтересных ему фактов.
И вот настало очередное утро воскресенья, когда Дима, проклиная свою любовь и свои курсы, брёл по обледеневшей улице, с ленцой поглядывая на окна домов и с завистью думая о том, что все нормальные люди сейчас спят. На тротуаре в куче хлама сидел бомж и с явным интересом поглядывал на молодого человека, напоминавшего всем своим видом рэкетира, с папкой, в которой явственно угадывалось присутствие тетради и письменных принадлежностей. Дима с удивлением отметил на себе взгляд маргинала, но, не обратив на этот факт особого внимания, переключился на другую волну мыслей. "Курсы... А ради чего? Ради нее? А что она мне даст? Зачем она мне? Как это зачем?! Эх, чёрт бы побрал эти курсы..."
- Эй!
Дима машинально обернулся. Бомж встал из кучи тряпья и внимательно, абсолютно осмысленным взглядом посмотрел на молодого человека.
- Чего тебе? - спросил он, а сам подумал: "Конечно, денег".
- Интересные мысли думаешь, дружок, - усмехнулся асоциальный элемент, - но не в ту сторону.
Дима с удивлением посмотрел на него, но, посчитав, что с таким человеком не стоит иметь ничего общего, даже разговора, развернулся и пошёл дальше.
- Эй!
Сыромятников не обернулся.
- Эй! Зачем ты делаешь то, смысла чего не понимаешь?!
Дима остановился, осмыслил сказанное и медленно, словно угрожающе, повернулся к бомжу.
- Что ты имеешь в виду?
Тот лукаво глянул на него и снова иронично усмехнулся.
- Хочешь, я дам тебе то, чего ты столь страстно желаешь?
Дима начал сердиться, ибо не понимал смысла происходящего ни на грош.
- Не хочу.
- Хочешь. Но понять не можешь, - маргинал широко улыбнулся, обнажив удивительно крепкие белые зубы.
- Иди ты! - Дима резко развернулся и поспешил прочь.
- А я всё равно дам тебе то, что решил дать! - крикнул вслед ему бомж.
"Псих!" - Дима прибавил шаг, но со всеми волнениями и странностями этого утра не заметил раскатанного подростками льда и, по-птичьи вскинув руками, рухнул всем телом, ударившись головой о лёд, на тротуар с порядочным слоем спрессованного снега.
Странный свет, не светящий словно и не греющий, казалось, стоял, вперясь в зрачки человека. Человек с подозрением оглядывался вокруг и пытался понять, что с ним произошло. Но мало того, что он ничего не понимал, он ничего не помнил ни о том, что с ним случилось, ни того даже, кто он есть такой. Ему чудилось, что он простоял здесь уже не один час, хотя не прошло и минуты. Человек решил пройти в стороны, оглядеться, но всюду было то же самое, только белый несветящий свет. Неожиданно для человека к нему подошёл почему-то показавшийся ему знакомым бородатый мужчина и неожиданно светло и по-доброму ему улыбнулся. Человек не спешил отвечать на немое приветствие.
- Ты хотел знать правду? - спросили знакомый незнакомец. - Похвальное желание. И я в силах его исполнить. - Он ещё раз улыбнулся, но уже с заметной толикой грусти. - Надеюсь, ты не очень обозлишься на меня из-за дара тебе.
Человек вздрогнул, горячая волна прокатилась по его телу, от неведомой ломящей боли он закрыл глаза, а, открыв их, оказался уже на...
- ...На холодной улице, да под кустом! Молодой парень, здоровый, да как же тебе не стыдно! - какая-то бабка грязной тростью толкала в бок Сыромятникова, лежащего на земле.
Дима попытался подняться, но с первого раза попытка не удалась: ноги и руки были словно не его, голова раскалывалась от тупой одуряющей боли. Наконец, с неимоверным усилием он сумел принять вертикальное положение.
- Бабуль, вы бы шли, куда шли. Я-то вам чем помешал? - спросил он бабку, которая начала уже с некой робостью поглядывать на бритого громилу в грязном кожаном плаще.
Дима оглянулся в поисках папки с тетрадью, но, взяв её нетвёрдой рукой, всё ж решил, что на сегодня курсы отменяются.
2.
Прошло два месяца.
Дмитрий Сыромятников изменился столь кардинально, что его перестали узнавать лучшие друзья. Он всерьёз занялся учёбой, а политические обозреватели стали его лучшим развлечением. Он поделился квартирой родителей со своей обнищавшей тёткой. Деньги переставали оседать в его карманах: покупка компьютера и доброй половины произведений мировой классики, прочно засевшей в его книжном шкафу, который до того ни для чего, кроме как для хранения видеоприставок и кассет не служил, опустошили бумажник. До поступления в ВУЗ оставались считанные недели, и к этому поступлению Дмитрий Евгеньевич Сыромятников был абсолютно готов.
Без особых проблем он поступил в университет на исторический факультет.
Прошло ещё совсем немного времени, и девушка, за которой он без видимых успехов когда-то бегал, уже не воротила от него носик, и Дмитрий Евгеньевич всерьёз задумывался, не сделать ли ей предложение руки и сердца.
Жизнь стала проявляться в новом для него свете: интересные путешествия, новые виды спорта, театральные постановки, хорошие рестораны, а не дешёвые забегаловки - всё это стало новым смыслом жизни молодого человека, пытавшегося изо всех сил заработать больше денег, увидеть больше, узнать больше, приобрести больше...
Прошло шесть лет.
Теперь он мог видеть не только свои цели и способы их достижения, но все беды, проблемы, горести этого мира.
Он давно уже был весьма известным предпринимателем, получал второе высшее экономическое образование, имел стабильный и высокий заработок. Но чем больше он получал, чем больше появлялось материальной свободы, тем стеснённее он чувствовал себя в этом мире. Цели себя исчерпали: у него была в меру любящая жена, в меру умные дети, в меру сварливая тёща и в меру большой и уютный дом. И всё это "в меру" уже не могло удовлетворить запросы Дмитрия Евгеньевича. То и дело он задавал себе вопрос: "Зачем я это делаю, если это не даёт мне ничего, кроме головных болей и ноющей спины? Ради кого? Ради детей, которые, чуть только подрастут, вытурят меня куда подальше?..." Что-то подсказывало ему, что смысл жизни есть, но только он сделал всё, чтобы отдалиться от него на максимально далёкое расстояние.
В одно светлое майское утро после весьма плотного завтрака Дмитрий Евгеньевич Сыромятников с неудовольствием убедился, что его новый "Lexus" решительно не желает заводиться по неким таинственным причинам. Времени на вызов ремонтников не было, а о том, чтобы самому приподнять крышку капота речи даже не заходило, поэтому, не пожелав брать машину супруги, генеральный директор печатного дома "Зевс" решил совместить приятное с полезным: пройти три квартала до офиса пешком. Солнце весьма заметно пригревало начавшую уже лысеть голову Сыромятникова, ветер бестолково путался в полах его светлого плаща; крошечные листочки на тополях затуманивали небо, а пташки столь умильно щебетали среди веток деревьев, что Дмитрий Евгеньевич невольно залюбовался грязной улицей, только-только начинающей одеваться в летний наряд. Между тем мысли его ненавязчиво крутились вокруг нового проекта: издания нового глянцевого журнала. Внешне всё было замечательно, и только что-то тёмное и неопределённое всё же не позволяло расслабиться в это солнечное весеннее утро.
Дмитрий Евгеньевич на ходу огляделся по сторонам и с неудовольствием отметил присутствие некого асоциального элемента, сидящего на груде тряпья на газоне. Бомж внимательно следил за проходящим мимо предпринимателем и почему-то с явным сожалением качал головой:
- Хорошо раньше было... Правда? - ненавязчиво, но всё же настойчиво спросил он.
Дмитрий с удивлением посмотрел на него.
- Да-да. Раньше было хорошо, - продолжал маргинал. - Мало, кто это понимает. Все знают, что происходит с другими, что надо делать с ними, а с собой разобраться не в состоянии.
Сыромятников удивлённо глянул на него и остановился.
- Всегда легче советовать кому-то, чем даже понять свои цели. Верно ведь сказал Грибоедов: "Лицом к лицу лица не увидать"!
Глаза Дмитрия Евгеньевича за оправой модных очков расширились от удивления, он сделал шаг навстречу бомжу.
- А ты не знаешь свои цели, - утвердительно произнёс маргинал. - "Зачем я это делаю, если мне не даст это ничего, кроме больной головы и ноющей спины?.." или вроде того, за цитату не ручаюсь. Так жить нельзя. - И он снова покачал головой.
- А ты знаешь их? - неуверенным, срывающимся голосом спросил Дмитрий Евгеньевич.
- Цели-то? - Бомж улыбнулся одними только глазами. - Никто не знает смысла жизни, мы его сами придумываем.
- Значит, я сам придумал свои цели, а теперь не могу признать, что они не более чем фантомы? - Мысль о том, что, по крайней мере, странно вести разговор на подобные темы с таким человеком и в таком месте отошла у Сыромятникова на третий план. Даже то, что его ждал в офисе невероятно выгодный заказчик, не давала стимула прервать диалог и дойти наконец до "Зевса". - Значит, карьера, дом, семья, машина, отдых, и иже с ними - фантомы?!
- Скажи, ради чего ты живёшь?
Дмитрий Евгеньевич сделал порывистый вдох, готовый начать длинную лекцию о смысле своей жизни, но почему-то как-то сразу выдохся, так и не произнеся ни звука.
- Ради себя? - почему-то спросил он.
- И это ты называешь ради себя?! - Бомж впервые искренне рассмеялся. - Это всё равно, что расковырять пальцем в скале пещеру с тёплым очагом, а жить рядом в шалаше. Ради себя!! - и он снова рассмеялся.
Сыромятников поспешным движением вынул из кармана пальто "Парламент" и нервно закурил. Что-то не могло уложиться в его голове, а именно: почему он живёт так, как он до этого дошёл. Почему-то раньше эта мысль не посещала его. А тут...
- Прав ты, чёрт побери, прав!! - Дмитрий Евгеньевич так громко воскликнул, что многие прохожие на него даже обернулись.
- Прав, говоришь? - ехидно усмехнулся маргинал. - Ну что ж, я тебя за язык не тянул.
3.
Наипакостнейшее из пакостных октябрьское утро. Льёт дождь. На часах начало десятого. В городе жуткие пробки, из-за которых стоят даже трамваи. Люди нервничают. Само собой, через пару минут двери открываются, народ выбегает под серое марево. И только пара пенсионерок так и продолжают сидеть на своих местах, недовольные лишь тем, что с дороги через открытые двери валит СО. Да и ещё только один молодой человек не выходит.
- Сколько ещё здесь трамвай будет торчать? Верните мне мои семь рублей! Я вам отдам билет! - Обращается к кондуктору парень. Бабульки со смесью интереса, недовольства и страха оборачиваются на него.
- Какие ещё семь рублей? - недовольно спрашивает кондуктор. - Вы сели? - сели! Билет за проезд купили? - купили! Откуда мне знать, что мы здесь стоять будем? Я трамваями не заведую! - недовольно парирует его вопрос она.
- Да я пять метров проехал на твоём *** трамвае!
- Денег не возвращаем!
- Ах ты с***!! - и он хватает недальновидного кондуктора за синюю форменную куртку с красными вставками.
- Отвали от меня!! - визжит кондуктор. Бабки недовольно ёрзают на месте.
Парень плюёт себе под ноги, выхватывает у кондукторши её сумку, отсчитывает семь рублей, одёргивает на себе чёрную кожаную куртку и с вполне удовлетворённым видом выпрыгивает из трамвая.
- Раздолбай! Вор!! - ещё долго доносится из салона.
Димон Сырой пришёл на свою работу в продуктовый магазин как раз вовремя. До того как заступить на пост охраны, где всю ночь просидел безобидный дедок, оставалось три минуты. Этого времени с лихвой хватило, чтобы переодеться в форму - всего-то навсего нужно было сменить кожаную куртку на фирменную чёрную с пометкой "охрана", потому что весь остальной его вид и так без слов говорил о том, что он не фасовщик: короткие жёсткие волосы, внушительные бицепсы, на которые едва налезала хлопчатобумажная куртка и широкие штаны защитного цвета, заправленные в вишнёвые гриндерсы.
Димон сел на своё место и с удовольствием отметил, что из-за кассы на него лукаво и многозначительно смотрит молоденькая кассирша лет девятнадцати, рыжая бестия с разными глазами. Едва подавив порыв взять её здесь и сейчас, он развалился на своём седалище, с наслаждением вдохнул побольше воздуха, и стало так хорошо, как никогда. Он не знал, как назвать это, хотя какой-нибудь древнегреческий философ непременно отметил бы это отрадное явление, как полноту бытия.
февраль - 6 октября 2006г.
Cogito, ergo sum. (лат.) - Мыслю, следовательно, существую. Р. Декарт
Gaudeo, ergo vivo. (лат.) - Наслаждаюсь, следовательно, живу. Автор