Макара Дэйв : другие произведения.

Три закона попаданчества

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попаданцы в прошлое! Вам, таким милым, забавным и наивным - Посвящается! Я вас обожаю!

  Кратюшин блаженствовал - сопромат сдан, "хвосты", набранные за полгода вольготной жизни - собраны в плотный пучок и ампутированы. Осталась "История России", как побочный предмет - навязанная волею многомудрого папеньки, смывшегося с третьей - молодой - женой, в Индию. В гости к первой...
  
  "Папочка всегда был любвеобилен, а мамочки... Тоже не прочь были поразвлечься... Интересно, как у таких родителей, с пулей в голове, получился такой замечательный сын, как я? И сестра, как Танька?!" - Самодовольно разглядывая себя в зеркало, Макс, попутно, одним глазком, любовался дрыхнущей в первозданной наготе, младшей сестрой, бесстыдно раскинувшей свои конечности по родительскому "траходрому" а-ля "морская звезда".
  
   Появилась в их квартире Танька совсем недавно - вторая жена Павла Кратюшина приказала долго жить в далекой и глубокой Сибири, страшном, по сути своей своей безработной, городишке между Томском и Нососибом, оставив красавицу-дочку от второго брака, мужу от первого.
  
  Третья жена была "чрезвычайно" рада появлению рыжей, как медь, зеленоглазой и быстрой, как ртуть, 17 летней девчонки. Можно подумать, ей было мало сына от первого брака, живущего с папочкой, в пятикомнатной квартирке...
  
  Первое время, Макс, грешным делом, посматривал на молодую мачеху совсем не с сыновними чувствами - брюнетки всегда привлекали его внимание, но вот Марго... Марго была перебором даже для его юношеской любвеобильности: ее было много. Ростом - без каблуков - выше Макса на полголовы, с черными волосами и ярко-синими глазами в цветных контактных линзах, ногами от самых зубов и двумя дипломами - иняза и химфака, она одним взглядом приводила Макса в возбуждение и только одним словом возвращала с небес на грешную землю, "шваркнув", для верности, об острые камни язвительности и сарказма.
  
  Два года их "совместной жизни" под крышей отчего дома, воспитали в Максе уверенность, которую он не чувствовал; "привили" ехидную улыбку, привлекающую к нему внимание женской аудитории института; отучили от излишней стыдливости и натренировали чувство юмора, особенно в отношении самого себя, любимого.
  
  Марго, беззастенчиво пользуясь собственным интеллектом и интересом пасынка к женскому полу, устроила ему мастер-класс по выживанию и соблазнению...
  
  Со временем, подруги Марго как-то закончились и Макс вздохнул свободно - мачеха перестала "знакомить" и отношения из "напряженно-семейных" перешли в "непринужденно-дружеские".
  
  Папочка тоже вздохнул свободно и стал давать больше денег на карманные расходы, точно зная, что сыночка научился пользоваться презервативами и верхним отростком.
  
  А потом появилась Танька и все завертелось с какой-то страшной силой - сперва из Индии очнулась мамочка, требуя к себе "родную кровиночку", для крепкого родительского объятия и напутствия во взрослую жизнь.
  
  Потом было возвращение в хмурый и по зимнему серый, родной город и долгий разговор с отцом, окончившийся распитием бутылки коньяка на застекленной лоджии.
  
  Обе представительницы женского пола в разговоре участия не принимали, но последовавшие в след за этим события...
  
  Проведя рукой по "вчерашней" щетине, Макс прошествовал в ванну, собираясь привести себя в чувство, да, заодно, поутихомирить разгулявшееся воображение - уж больно аппетитно спала Танька, подставляя льющемуся из окна солнечному свету, грудь третьего размера с упругой вишенкой соска и обнажая точеную шейку, со следами ночных "боёв, побед и поражений"...
  
  Шипя от боли - Танька снова сделала из своего партнера "бурундука", оставляя следы от наманикюренных ноготков на нежной спине молодого человека - Макс, со стоном, отключил горячую воду, переходя к контрастному душу.
  
  Сердце пропустило один удар, второй... Остановилось... И снова "пошло", проклиная своего непутевого хозяина и без того не дающего бедному куску "мышцев" ни малейшего отдыха.
  
  Ни днем, ни ночью.
  
  Бриться Макс не стал - до экзамена полтора часа, тут самое время не бриться, а искать такси, иначе есть все шансы опоздать на экзамен, а заходить Не в первой группе Макс не любил, считая ниже своего достоинства.
  
  Выбравшись из ванны "налегке", молодой человек еще полюбовался наготой красивой девушки, поерзал полотенцем по спине, стирая стекающие капельки воды и, отчаянно удерживая себя в руках, принялся собираться.
  
  Танька просто физически не выносила, когда Макс выходил из дома "ненаглаженный и неухоженный", взяв на себя самое неблагодарное занятие - стирку и глажку Максовых вещей, развешивание их на плечики и уборку в шкаф.
  
  Макс бесился, но исправить хоть что-то не мог - Танька стояла горой за эту привилегию, утверждая, что восхищенно-плотоядные взгляды девушек, бросаемые на Макса, заводят ее намного больше, чем любой из афродизиаков!
  
  "Ноут, планшет, телефон..." - Макс почесал затылок, решая, тащить на экзамен планшет и ноут или оставить только ноут.
  
  С одной стороны - на ноуте винт больше, есть пара киношек да и экран побольше, чем у 7 дюймового "китайца"... А с другой стороны - выход в инет лучше у китайца - быстрее и неприхотливее.
  
  "Заодно можно и над дипломом посидеть..." - Решил молодой человек упаковывая оба девайса в темно-синюю сумку через плечо, прошедшую с ним и Индию, и всю Россию, и часть европейских государств...
  
  - Самокат возьми... - Татьяна, начисто игнорируя простыню, спальную футболку или валяющийся под ногами халатик с оторванным пояском и надорванным воротником, сползла с кроватки, мимоходом потерлась носом о затылок парня и исчезла в ванной, громко щелкнув щеколдой.
  
  "Кто спорит с женщиной - сокращает жизни срок..." - Макс вздохнул и потянул с зарядки лоснящийся, черный, с красными колесами, самокат - гарант отсутствия пробок и здоровых нервов трудящихся.
  
  "Ну, и учащихся - тоже." - Парень выскользнул за дверь, дождался лифта и, с трудом справившись с бронированной дверью подъезда, установленной во времена, когда все боялись всех, вышел на улицу.
  
  Мелкие лужи на асфальте - свидетельство работы поливочных машин - дрожащий воздух, разогреваемый ярким солнышком и отдаленный шум центральных улиц, по которым сплошной волной катятся сонмы и сонмы "одножопых" авто - машин, с одним-единственным человеком - водителем - в салоне.
  
  Оттолкнувшись ногой от влажного асфальта и повернув ручку, Макс шмыгнул носом - в отличии от Таньки, самокаты он не любил - мелкие слишком...
  
  "Мелкие, но пронырливые!" - увернувшись от очередной кошелки со смартфоном, не мог не признать молодой человек. - "Правда, тяжелые, зараза..."
  
  Переднее колесо самоката ахнуло в яму, оставшуюся от недавнего ремонта дорог.
  
  "И не проходимые..." - Отряхивая брюки, Макс не мог не признать и этой неприятной мелочи.
  
  Сложив "игрушку" напополам, парень бодро затерялся в толпе народа, спешащего по своим делам, исчезающего и появляющегося из дверей, над которыми продолжала светиться рубиновая буковка "М".
  
  Четыре, станции.
  
  Пять.
  
  И вот Макс, уже порядком помятый, выныривает на божий свет, приглаживая стоящие дыбом волосы, прижимая к боку сумку с гаджетами и в очередной раз давая себе зарок не ездить в метро в часы пика пенсионеров. Да еще и это странное видение, словно продолжение неудачного полета с самоката, как-то внезапно трансформировалось в полет на рельсы, прямо под тяжеленные и твердые, колеса поезда.
  
  Смарт пикнул, напоминая, что до экзамена осталось сорок минут и пора поторапливаться, если не хочешь вновь видеть укоризненно-коровьи глаза Суламифи Ринцифаровны Абдуллиной, преподавателя истории России со стажем в сорок лет и столь частыми командировками на раскопки и Землю Обетованную, что студни чаще видели своего препода на экранах зомбоящика, чем в родных аудиториях.
  
  В прочем, всех все устраивало.
  
  Привычно срезая по дворам и в который раз признавая, что к женской интуиции надо прислушиваться, Макс катил к родному ВУЗу. Один раз, правда, пришлось резко останавливаться - "автоголубь" ("водятлами" Макс автолюбителей не называл, точно зная, что дятлы - птицы умные. В отличии от вездесрущих голубей, ленивых, разносящих заразу и наглых от чувства собственной важности), в наглую пролетел по пешеходному переходу, не глядя на знаки, "зебру" и здравый смысл.
  
  Вахтер - молоденький, длинноволосый "китайчонок" родом из Восточного Казахстана, по имени Асан, в форме, слегка не по размеру, подмигнул Максу и ткнул пальцем в приоткрытую дверь, предлагая оставить самокат в комнате охраны, мол, целее будет.
  
  Да и таскаться с самокатам по этажам - занятие для зануды-Сизифа, а не для среднестатистического студента "инженера-технолога".
  
  Закатив самокат в комнатку, Макс вырвался на оперативный простор и в аккурат стал свидетелем короткой расправы Асана с очередным "мелкопоместным князьком", с горделивым шнобелем, волосатой грудью и ЧСВ выше Останкинской телебашни, ринувшимся за понравившейся девушкой в самое святое-святых без студенческого билета.
  
  Финт, уклонение и апперкот - девяностокилограммовая тушка классически легла на паркетные полы, изображая из себя поваленную мачту, не подавая признаков жизни.
  
  "Все-таки, школа бокса в Казахстане, одна из лучших..." - Макс потер подбородок, вспоминая свой собственный "бой" с Асаном. Пусть и спортивный, по всем правилам, перчатками и на ринге, но окончившийся для Макса нокаутом, после пойманного крюка...
  
  На помощь Асану уже спешили напарники, так что ожидаемое представление приказало долго жить и народ, вздыхая и сокрушаясь, поплелся по аудиториям, отбывать смертную казнь экзаменов, встреч с руководителями работ, дипломированными специалистами-психологами и полковником Морошейко, курирующим военную кафедру...
  
  - Ирочки не будет! - "Обрадовала" группу староста, ворвавшись в их кучку тяжелым ядром. - Экзамен примет Пал Петрович, секретарем будет Иванова. Ей все равно автомат светит...
  
  Названная Иванова, тихонько застонала - ее проклятье, ее бич, ее самая большая гордость и самая огромная беда - идеальный почерк - вновь дала о себе знать, а староста, найдя взглядом Макса, ткнула в сторону полуоткрытой двери в кабинет, предлагая уединиться...
  
  В точности повторив стон Ивановой, Макс поплелся готовить аудиторию к экзамену: следовало проверить, чтобы с внутренней стороны столов не было шпор, надписи на столах относились исключительно к матам, сравнениям органов и скабрезным комплиментам преподавателям и одногрупницам.
  
  "Хочешь идти первым - иди... Первым! Но не жалуйся на синяки, шишки и сбитые ноги..." - Макс, оптимист по жизни, медленно сатанел: низкие столешницы предпочитали встречаться с его затылком, плечами и поясницей, острые углы стульев норовили проехаться по ребрам, а торчащие в неожиданных местах острые щепки, хвостики шурупов и гвоздей грозили одежде немалыми прорехами.
  
  - Макс! - Староста сунула голову в дверь. - Долго ты там?!
  
  - Все уже. - Парень выпрямился, отряхнул колени и громко чихнул, проветривая легкие.
  
  - Павел Петрович, у нас все готово. - "Дарька-не-подарька", староста группы 18АБС, совсем не по-женски почесала затылок. - Можно валить...
  
   - Ну-у-у-у... Сами предложили... - Пал Петрович Локаз, к счастью для всех студентов, обладал абсолютным чувством юмора, но - к несчастью - абсолютным слухом... - Первые пятеро, шагом арш, на валку...
  
  Как ни рвался Макс отвечать первым, но Иванова оказалась быстрее. Оленька, блеснув "голливудской улыбкой", выскочила из-за стола, как чертик из табакерки, схватила первый попавшийся билет, пробежала глазами по черным строчкам и, вновь улыбнувшись, заявила:
  
  - Я без подготовки, можно?
  
  Пряча широкую и открытую улыбку, под напускной маской строгости, декан кафедры истории и философии в едином лице, положил перед собой снятые с руки часы, вооружился ручкой и благосклонно кивнул, приглашая к танцу...
  
  - Последний царь России Николай второй... - Ольга зажмурилась от удовольствия: тема монархизма на Руси давно и плотно вошла в ее жизнь. Вошла вместе с книгами, доставшимися от прадеда; вместе с революционной ситуацией, развязавшей братоубийственную гражданскую войну; вместе с любимым преподавателем, самозабвенно вещавшим исторические правды со своего учительского места. - По воспоминаниям своих современников...
  
  Макс уныло положил голову на руки и попытался рассредоточится, ускользая от чистого, хорошо поставленного девичьего голоса...
  
  - ... У последнего императора роль была очень жёстко прописана и он её чётко отыграл, согласно контракта... - Ольга завершила свой ответ любимым изречением Суламифи Ринцифаровны и замерла, словно ожидая аплодисментов.
  
  - Четко отыграл свою роль Юрий Яковлев, продемонстрировав в фильме и глуповатого Буншу, и Самодержца Иоанна Васильевича... - Локаз тяжело вздохнул. - А Николай свою "роль" слил. Бездарнейше, глупейше и необратимейше. И не надо акцентироваться на его безупречной семейной жизни - история знает монархов, что были не только прекрасными семьянинами, но и именно монархами. В политической жизни сложно оставаться без греха. В политике вообще сложно остаться "чистеньким"...
  
  Декан выбрался из-за стола и принялся расхаживать по аудитории, совершенно не замечая, что слушателей всего пятеро.
  
  - Неумение выбирать, привычка сбрасывать решение на подчиненных, излишняя слабохарактерность и уступчивость. Быть может, будь последний Романов не императором, а, например, министром... В прочем, я даже не могу представить себе, министром чего именно его можно поставить, чтобы он не спустил все на самотек...
  
  - Но, Суламифь Ринцифаровна... - Ольга, понимая, что уже "влетела" по полной программе сделала именно то, что делать не следовало - попыталась прикрыться чужим именем.
  
  - Ирина Ринцифаровна идеализирует Николая второго и демонизирует революционное движение 17 года. Однако, без Николая второго революционное движение вообще могло стать несуществующим. - Пал Петрович ослабил узел галстука. - В прочем, рассматривая убийство царской семьи через призму мировых фактов, а не только событий 17-го года в России, мы начинаем понимать, что смерть Императора более всего была выгодна европейским королевским домам, чем самой России...
  
  - А почему Суламифь Ринцифаровна - Ирина?! - Вырвалось у сидящего слева от Макса, пухленького, как панда и такого же миленького, Андрея Ворошилова.
  
  - Имя Ирина означает "мир". - Декан присел на краешек учительского стола. - "Мир" на иврите - "Шломит". Или "Шуламит". Ну, а Шуламит - та же самая Суламифь. Все, как всегда, лежит на виду и именно поэтому плохо видно.
  
  Павел Локаз, всем своим видом больше напоминающий профессионального боксера, чем профессионального историка и лингвиста смотрел невидящим взглядом прямо перед собой, уставившись в одну, только ему видимую, точку, словно пытаясь рассмотреть в ней нечто, что любому другому просто не интересно...
  
  "Интересно, что бы он мог еще рассказать такого?" - Макс невольно перебирал знакомых парней и мужчин, сравнивая с Локазом. Одни были более одухотворенные, другие - тонкокостные. Третьих, история интересовала лишь как повод для кухонных бесед. Были еще четвертые, но... Сравнивать с ними Павла Петровича было, мягко говоря некорректно - декан прошел "Крым и Рым", копался в курганах Монголии и ругался с "фоменковцами" тогда, когда жрать было нечего, а хотелось - неимоверно...
  
  - Бытует, также мнение, что в "свержении с трона Николашки" была особо заинтересована церковь - мешал им "самодержец Российский", сидя тощим задом на двух - светском и духовном - стульях. Оттого и тянула РПЦ с признанием "святости", что где-то в архивах лежали документы... Ну, да теперь уже не лежат, скорее всего. А в жизни русского человека увы свято правило - "не пойман - не вор"!
  
  Макс устроил локти на парте и оперся подбородком на ладони, почти зрительно представляя себе рассказываемое Локазом. Так явно и живо представляя, что сердце вновь пропустило удар, еще и еще один. Парень на секундочку закрыл глаза и принялся рассматривать разноцветные искорки, сыпящиеся на него со всех сторон, такие холодные и такие привлекательные, колючие и манящие. На мгновение, закружилась голова и обмякшие руки не удержали ее массушку, позволяя встретиться лбу с твердой поверхностью деревянного стола, в отличии от множества студентов, совершенно точно помнящего себя еще совершенно юным деревцем, зеленой порослью, тоненьким корешком.
  
  Зашипев от боли, молодой человек попытался распрямить спину, открыть, вдруг ставшие непослушными глаза, но...
  
  
  
  *****
  
  
  
  ... С неба - капало. Под пузом - хлюпало.
  
  Где-то, громко цокали по брусчатой мостовой железные подковы и клацали на неровностях, деревянные колеса огромных пушечных монстров, влекомых в невиданные и невидимые из положения "мордой вниз", дали.
  
  От холода, стылого холода и мерзкой влаги, разлитой в воздухе Макс поежился, вновь попытался пошевелиться, сбрасывая с себя странную тяжесть, леденящую, жуткую, неподъемную...
  
  - Ох ты, батюшки... Никак живой, солдатик... - Странный говорок, без привычного оканья, аканья и ударений в конце слова, вместо нужных мест, напоминающий "классический русский язык" жителей Казахстана, правильный и литературный, вызывал у парня смешанные чувства. - Сейчас помогу, родимый, потерпи.
  
  Две крепкие ладони, мозолистые, терпко пахнущие лошадиным потом и чесноком, выдернули молодого человека из кучи сваленных на подводе трупов, бережно усадили на боле-менее сухой клочок земли, привалив спиной к тележному колесу.
  
  - Ах ты... ж... - Макс с трудом разлепил глаза и уставился на своего спасителя, низкорослого, бородатого, отчего-то неуловимо напоминающего графа Толстого, только с непомерно развернутыми плечами, ладонями с дыньку-"колхозницу" и головой размером с пятилитровый казан, увенчанной лохматой шапкой, мокрой и пованивающей псиной, из под которой топорщились во все стороны черные волосы, слегка тронутые сединой. - Где я?
  
  - Недалеко от кладбища... - Возница широко улыбнулся. - Версту не доехали, представляешь?! А так ведь могли тебя и живым похоронить...
  
  Вот на что Макс никогда не жаловался, так это на свою буйную фантазию...
  
  - Пить... - Стоило Максу произнести любимое слово всех "военных книг", как возница, жестом фокусника, явил миру жестяную фляжку, с хлопком вытащил из нее пробку и поднес к губам сидящего на земле, Макса.
  
  - Пей, "новорожденный", помни дядьку Семена, да Бога не хули...
  
  - Спа... Спасибо! - Макс сделал три глотка, чувствуя, как с каждым глотком кровь по жилам бежит веселее, а холодная взвесь - не такая уж и холодная. - Хорошо-то как!
  
  - Ну, живым быть, всяко, хорошо. - Дядька Семен отобрал фляжку, побултыхал и, со словами: "Ох, чувствуется - православный: как глотнет, так глотнет", приложился к горлышку сам.
  
  - Пошел я, дядька Семен... - Макс попытался встать на ноги, помогая себе непослушными руками и мотая тяжелой головой. - Идти надо...
  
  - Идти, конечно, надо... Только дорога эта на кладбище ведет. - Семен сделал еще глоток, перекрестился и, закрутив фляжку, спрятал ее в мокрое сено. - Поможешь мне с солдатиками, так я тебя до вечера, обратно в город и привезу.
  
  - И накормлю, по дороге. - Дядьке Семену явно был нужен собеседник, да и от халявной помощи еще ни один крестьянин, никогда не отказывался. - Тут кума недалече живет... Борщ варит - закачаешься!
  
  Услышав волшебное слово "борщ", желудок Кратюшина злобно заурчал, напоминая своему хозяину, что завтрак был давно, об обеде он как-то не слышал, а тут уже и ужинать пора...
  
  - Кума у меня баба видная, да добрая... - Продолжал уговаривать Семен. - Коли к ней с добром, так она и налить может... Только мы, тогда, к вечеру не доедем, у нее и заночуем, если что.
  
  Уже согласный на все, Макс просто качал головой в такт сыпящимся на него, словам. Организм, получив допинг, принялся яростнее гонять кровь, пытаясь вывести алкоголь и, вместо этого, загоняя его во все места, заморачивая мозг и даря странную, залихватскую легкость.
  
  Книги о попаданцах, в разное время "проглоченные" Максом в перерывах между сессиями, лекциями и Татьяной, гордо дефилировали мимо его мысленного взора, блестя глянцевыми обложками с рисунками российских орлов на борту Т-34 или Иосифом Джугашвили I, в собольих мехах, скипетром и державой.
  
  Дядька Семен, бессовестно пользуясь дремотным состоянием экс-студента, разливался соловьем о всей своей родне, что испокон веков жила вдоль этого тракта, подрабатывая извозом государственных грузов, сетовал на затянувшуюся войну, холодную весну и бегающих туда-сюда вояк, что никак не могут утихомириться. От его мерного бормотания парень то и дело ловил себя на мысли, что происходящее с ним всего-навсего горячечный бред и вот, через минуту-другую он откроет глаза и увидит такие родные и, быть может, даже напуганные, глаза Татьяны.
  
  "Ага, от нее дождешься испуга..." - Поправил самого себя Макс. - "Скорее врачи будут с испуганными глазами. Эту сибирячку, с ее гипертрофированной ответственностью, напрочь отмороженной сибирскими морозами жалостью и русско-женским милосердием, остановить сможет лишь ядерный взрыв. Да и слова "нет" в отношении своей семьи, она не понимает от слова "совсем"..."
  
  - Тебя зовут-то как? - Спохватился Семен, заботливо поправляя веревку, обмотанную вокруг пояса, вместо ремня. - А то, молчишь, как не родной...
  
  - Максом кличут... - Сладкие путы алкоголя начали отступать, сдавая разгоряченное тело на волю осенней мороси и терпкого ветра, замешанного на запахах крови, лошадиного пота и луговых трав. - Кратюшин Максим Павлович, студент...
  
  - А на фронт как попал, студент? Или ты этот, агитатор?
  
  - Патриот я... - Не удержался от грустной шутки, Макс. - По чистой душе, сердечному порыву...
  
  - И слабой голове... - С сочувствием закончил за парня, дядька Семен. - Родственники знают? Или, в первый же бой...?
  
  - В первый же. - Макс припомнил всё прочитанное и начал нарабатывать себе легенду. - Только и успел, что винтовку в руки взять, да "Ура!" крикнуть. Оглядываюсь по сторонам, а земля - далеко-далеко, словно с ладошку...
  
  - Контузило тебя, видать. Шибко приложило, вот и скопытнулся на время. - Поставил свой диагноз возница, широко улыбаясь и демонстрируя ровные, белые зубы, словно с обложки лучшего журнала стоматологических наук. - Ну, зато теперь все по местам встало...
  
  - Встало. - Макс невольно согласился, разглядывая стоящие вокруг голые деревья, разбитую телегами дорогу, тряскую и грязную. - Все встало...
  
  - Вот и здорово. - Семен вновь перешел в бесконечный монолог, пересказывая, как вот уже третий год бьют-бьют немчуру, а она все не бьется и не бьется, чтоб ей ни дна, ни покрышки не было.
  
  Под монотонное бормотание Семена промелькнули оставшиеся метры грязной дороги, разухабистый поворот и бесконечное поле с деревянными солдатскими крестами, огороженное чисто "для вида" дырявым, покосившимся плетнем.
  
   Под этот же, бесконечно льющийся ручей слов, Макс помогал снимать с телеги холодные тела и складывать в несколько рядов, вдоль которых ходил, припрыгивая и тряся по очереди то кадилом, то кропилом, мелкий попик с козлиной, дергающейся бородкой, мокрыми волосами и бегающими глазками.
  
  Не будь Макс дитем ХХI века, обилие трупов, запекшаяся кровь и запах могли свести его с ума... Но - нет. Дитя бетонных джунглей просто "отключился" от внешней реальности, уйдя в собственные мысли и реагируя на все с методичностью автомата первого поколения - медленно, отстранено и методично. Семен тоже приутих, сопел и крестился, сквозь зубы ругая войну, генералов и немцев - всех вкупе, оптом и чохом.
  
  Темно-синяя сумка, выскользнувшая из очередного, закутанного в шинель, мертвого тела, вполне могла оказаться незамеченной и кануть в лету революционных неурядиц, стремительных изменений и бурных событий, но... Спасла моторика - едва взгляд зацепился за хорошо знакомый предмет, как руки сами, без промедления, подхватили сумку за длинный ремень и закинули на плечо, на свое привычное место, с уже давно натертой мозолью.
  
  Семен неодобрительно покачал головой и тяжело вздохнул, готовясь высказать свое веское "фе", зарядив мародеру промежду глаз.
  
  - Это мое. - Кратюшин сделал шаг назад. - Внутри подписано, если что...
  
  Перекинув ремень сумки через голову, Макс приготовился дать деру - драться против человека тяжелее тебя, как минимум, вдвое... Даже владея приемами и боксируя три раза в неделю... Это - оставьте для кино. Да и что-то подсказывало Максу, что дядька Семен совсем не так прост, как пытается продемонстрировать...
  
  ... Кума у дядьки Семена оказалась и вправду добродушной, не жадной и домовитой хозяйкой. А еще у нее оказалась, как на заказ, вытоплена чудная банька, а в домике о трех комнатках, с иконами в красном углу, было чисто, тепло, уютно и вкусно пахло свежесваренной лапшой. Макс, словно зомби, сбросил сумку на лавку и, получив от хозяйки полотенце, поскорее нырнул в горячее нутро парной, представляя, как из самого мяса и костей выпариваются промозглые события сегодняшнего дня, прикосновения ледяных конечностей, а главное - запах, запах, запах безысходности, трагедии, мертвого человеческого мяса, прелых трав и крови.
  
  Откинувшись спиной на деревянную стенку, забравшись на верхнюю полку, Макс грелся, изредка вздрагивая плечами и прислушиваясь к шумам, что доносились с улицы.
  
  Хрипло лаяли немногочисленные собаки.
  
  Скрипнула колесом проезжающая мимо, телега.
  
  Все чувства обострились разом, пугая человека своей отчетливостью и новизной ощущений. После городского шума...
  
  - ... Квас будешь? - От чуть хрипловатого женского голоса, "вломившегося" в его ощущения с грацией носорога в винограднике, Макс вздрогнул и... Расслабился.
  
  "Чему быть - того не миновать... Раз полотенца не видать..."
  
  Распаренный, добродушный и довольный, парень налегал на лапшу, старательно делая вид, что внимательно слушает разглагольствования Семена, отхлебывал из толстостенной чашки обжигающий кипяток черного чая и старательно делал вид, что не замечает полной стопки и блестящих глаз хозяйки. Умом Макс понимал, что напившись сейчас - в этих блестящих, карих глазах упадет ниже любого уровня. А, не напившись - всего лишь заслужит недоуменный взгляд дядьки Семена, уже приблизившегося к финишной прямой и все чаще посматривающего с тоской на широкую лавку и все реже - на полупустой пузырь...
  
  - ... Вот ты - патриот. - Семен отложил в сторону куриные кости и сыто рыгнул. - Водку не пьешь. Креста не кладешь. На Веруньку засматриваешься... Так чем патриот отличается от меня или вон, ее? Или тех, кого мы сегодня на погост свезли?
  
  - А черт его знает. - Макс повертел в руках чашку и решительно взялся за стопарь. - Доверчивостью, наверное...
  
  Верунька помрачнела и отвернулась, делая вид, что поправляет сползающую скатерть.
  
  - А потом о них скажут: "Это были лучшие представители своего поколения, с самыми чистыми сердцами, горячей кровью и горящим взором, отдавшие свою жизнь"... - Вера без малейшего напряжения "махнула" стопарь чистой, как слеза ангела, самогонки и оцепенело уставилась в невидимую никому точку, на беленой стене, напротив. - А нам не жизнь нужна ведь. Плечо крепкое, руки сильные, да глаз, на сторону не глядящий. А, да пусть смотрит, в конце-концов. Все едино - в семью вернется. А вот с того света, в семью не ворачиваются. Оттуда вообще, никуда не ворачиваются.
  
  Семен, поежившись, выбрался из-за стола и, бочком-бочком, старательно обходя Веру по широкой дуге, за спиной, добрался на подгибающихся ногах до лавки, сел, перекрестился и рухнул головой на подушку, по сути своей засыпая еще в полете.
  
  Чувствуя на плече горячее дыхание, Макс складывал и раскладывал картинки, крутил их, как кубик-рубика, выхватывая все новые и новые детали.
  
  "Три древнейших профессии - журналист, проститутка и историк... Чтобы ты не сказал, чтобы ты не сделал, сколько бы не заплатил - тебя все едино поимеют! А большевиками и не пахнет даже... А ведь сколько кричали: "Повсеместное разъяснение, разлагающие армию речи", а тут... Водка, молодка и лапша..."
  
  Если Максу с утра было хорошо, то вот дядьке Семену - не очень. Даже заветная "похмельная" стопочка, поднесенная кумой и поллитра рассола не улучшили его настроения. А выглянувшее через темно-свинцовые тучки солнышко, только добавило раздражения и сузило и без того затекшие глаза.
  
  Пока запрягали - Вера успела шепнуть Максу, чтобы тот никогда больше не возвращался под ее крышу. Иначе, ей-ей, оденет его на вилы и скормит соседским свиньям.
  
  Макс предупреждением проникся, завалился на подсохшую за ночь солому и вновь занялся "кубиком Рубика".
  
  - В Питер тебе надо, патриот. - Семен от души зевнул, перекрестил рот и снова зевнул. - Через пару верст станция будет. Оттуда, до столицы, денька за три, думаю, доберешься...
  
  И вновь, вновь такая несуразная странность - чистый, без примесей язык. Близкий если и не к академическому, то... Не чувствуется ни ятей, ни твердых знаков.
  
  - Я, когда семинарию бросил... - Дядька Семен быстро стрельнул по сторонам глазами, словно проверяя, не подслушает ли кто. - Многих людей встречал. Сейчас, поди, сгинули... Но вот адресок тебе дам. Ты, патриот, главное за языком следи... Да сумку свою, в грязи получше угваздай, а лучше - избався и книги свои, оберни в бумагу... А то ведь времена военные, углядит кто букву чужую, да и положит тебя, на два метра вглубь... Времена лихие, люди злые. И, это... На Верку не злобись - она хорошая. Только не везет ей, хоть руки на себя набрасывай.
  
  Семен все бубнил и бубнил, раздражая Макса, наставляя на путь истинный, давая советы и шмыгая носом, изредка подкашливая и источая непередаваемое амбре утреннего перегара.
  
  "И в сумку мою ты уже нос успел свой сунуть... И напиться, и теперь - от советов деваться некуда..." - Макс беззлобно переваривал факты, понимая, что нарушил одно из правил попаданцев... Точнее, нарушил он их все, действуя строго в каноне жанра, как и описывали десятки сотен авторов, на этом само жанре, подвизавшиеся.
  
  Сколько раз, сколько раз, читая очередного "спасителя земли Русской", Макс сожалел, что нельзя этого самого спасителя стукнуть чем потяжелее и прикопать - по глубже, в надежде, что не вылезет... Однако, главгероин смело шел вперед, спасая, меняя и набивая.
  
  И вот, теперь сам Макс - главгерыч плохого фантастического романа о попаданцах. И, очень хорошо, просто здорово будет, если это - именно роман. Со счастливым концом. А не повесть Кинга, в которой все умерли!
  
  -... Мерзкий ноябрь... И год, весь этот, 17, так себе! - В сердцах бросил Семен, провожая взглядом патриота-студента, скрывающегося за дверями вокзала. - И поезда ходят так себе и люди... Тоже - так себе!
  
  Достав фляжку, дядька Семен приложился к горлышку, делая добрый глоток "для сугреву".
  
  "Доброго тебе пути, патриот!"
  
  "Железные дороги России очень хороши на картинках. Просто изумительны - на страничках рекламных буклетов и совершенно не приспособлены для людей - в реальности." - эту аксиому Макс впитал вместе с молоком матери и только последние лет пять, с распространением "фирменных" поездов, стал относится к поездкам в поезде без предвзятости и опаски. Теперь же, все самые его страшные кошмары воплотились в этом самом вагоне-теплушке, что катился в Питер. Закрывая глаза, Макс не уставал радоваться, что успел залезть на самый верх, на "третью, грузовую" полку и теперь большинство пьяных, разгоряченных тел, просто не подозревают о его существовании, не в силах поднять вверх тяжелые головы, с наезжающими на глаза, тяжелыми шапками, папахами... Мир экзамена истории, открылся ему вьяве.
  
  "Вот и как все это развидеть?!" - Прижимая к себе сумку с ноутом, парень качал головой и... Мечтал о том, что все происходящее - сон... И, вот сейчас он закроет глаза и проснется, поднимет голову от парты, наткнется на укоризненный взгляд декана и... Все снова пойдет своим чередом...
  
  ..."Большевики спешат закончить войну и вернуть людей с позорной войны живыми и невредимыми. Вернуть крестьянина домой, за плуг и соху. Рабочего - за станок, на родной завод. Это лишь малая толика планов большевистской партии и товарища Ленина. Хватит страдать народу за прегрешения Николашки-кровавого! Вся власть - советам!" - Доносилось с перрона и народ настороженно прислушивался, а не мелькнет ли где страшное словосочетание "Стоим дальше" или еще чего по хуже.
  
  Пыхнув клубами пара, звонко отсвистев, паровоз дернулся и, отсчитывая метры пути колесами по стыкам рельс, вновь покатился в сторону города Санкт-Петербурга, Питера, Ленинграда и снова - Санкт-Петербурга...
  
  "Все, как в старых фильмах..." - Отчего-то вспомнился парню старый, черно-белый фильм с актером Чирковым - "Юность Максима". Отец заставил посмотреть этот фильм, аргументируя, что лучше историю видно тем, кто к ней был ближе...
  
  "Крутится, вертится шар голубой,
  Крутится, вертится над головой,
  Крутится, вертится, хочет упасть,
  Кавалер барышню хочет украсть..." - Незатейливые слова сами всплыли в голове и Макс позволил себе осторожно рассмеяться, дабы не привлекать внимания.
  
  Так, под эти вертящиеся слова, то впадая в странное, ступорозное оцепенение, то выплывая из него в реальность революционной России, разухабистой, как крутящийся над головой голубой шар, пересчитывая стыки и слушая жаркие споры революционных противников, Макс катился и катился, навстречу своей очередной главе жизни...
  
  *****
  
  Сумку от ноутбука Макс выбросил еще на самой первой станции, сторговавшись с гладко выбритым офицером на почти новый саквояж, коричневый, гладкий, всего за пару рублей.
  
  К удивлению Макса, саквояж оказался не пустой - женское нижнее белье, шелковое и словно паутинка тонкое, пара длинных рубашек и теплые носки занимали две трети объема покупки, а на самом дне, под барахлом, покоилась чернай кожаная папка и маленький, словно игрушечный, дамский пистолетик и две коробки патронов к нему.
  
  От белья Макс избавился самым простым образом - украдкой оглянувшись, просто перекинул вещи через металлические прутья ограды вокзала и быстрым шагом, точнее - бегом - метнулся к вагону. Оглянулся с площадки - белья уже и след простыл!
  
  Оружие парень оставил, сунув в карман, а вот папкой занялся всерьез, решив хоть так скрасить свой неблизкий путь. Увы, из всего обилия листов, на русском было только три - обычные отчеты о закупках зерна и фуража. Остальное - на малоупотребительном в 21 веке, немецком. Без картинок.
  
  Пришлось развлекать себя самому.
  
  А в Питере был аншлаг.
  
  Народ ломился слева, качал права справа, матерился, сплевывая себе под ноги и на ноги проходящих. Где-то свистели в свисток, визжала женщина, а за вагонами раздавались выстрелы...
  
  "Революция..." - усмехнулся самому себе Макс, пробиваясь локтями к выходу.
  
  Саквояж здорово мешал - цеплялся, норовил вырваться из рук, дергался нервным щенком, но парень, воспитанный толпой метрополитена, с его вечно спешащими людьми, не сдавался.
  
  Адресок, данный на память дядькой Семеном, казался Максу смутно знакомым, но увы - до эпохи карт гугл, спутников GPS и прочих, весьма милых сердцу современного человека, мелочей было далеко.
  
  Пройдя два квартала, молодой человек искренне поверил в мистичность происходящего - у него на глазах, человек с черной повязкой на руке, пять раз выстрелил в грудь сухопарому мужчине со споротыми знаками различия на военной форме с расстояния в два метра. И - ни разу не попал! - подстрелив лошадь и разбив, и без того колотую витрину с надписью "Вся власть советам!"
  
  Подскочивший возница, не долго думая, огрел черноповязочника кнутом, вырвав из одежды того знатный клок. Потом в ход пошли кулаки и "недостреляному" экс-офицеру пришлось вмешиваться, спасая жизнь своему непутевому и несостоявшемуся, убийце.
  
  Пестрая толпа военных, крестьян, вооруженных и не очень. С белыми повязками, с черными повязками, с красными повязками. Люди крутились в огромном водовороте, сцепившись - ругались, пускали в ход приклады винтовок и карабинов. Причем, чаще всего, ругались люди между собой, внутри собственных групп.
  
  Один из бегающих под ногами беспризорников, смело схватился за Максов саквояж и потянул к себе, бешено вращая глазами и открывая рот, для вопля.
  
  Не повезло - Макс давно не был "гимназистиком" и дал отпор от всей своей широкой, рабоче-крестьянской души - отец на порванной рубашке божился, что в семье интеллигентов отродясь и не было.
  
  Словив прямой в лоб, беспризорник выпустил из рук саквояж, пообещал Максу, что обязательно его подстережет и, развернувшись, побежал через дорогу.
  
  Видимо, Макс все же приласкал мальчонку через чур от души, только побежал тот в аккурат под колеса черного, тяжелого груженого, грузовичка.
  
  Короткий вскрик, хруст костей и лужица крови под колесами - вот и вся лебединая песня, от которой Максу, шагающему по улице, уже было ни тепло, ни холодно.
  
  Полетевшие белые мухи, загадочно танцевали, грозя закрыть всю землю своими белыми тушками, но, вот беда-то, никогда и нигде, первый снег не был самым долгим. Дороги быстро превратились в грязные лужи, напоминая правду о дорогах России и дураках, что эти дороги строят...
  
  Возница, получив вожделенную монету, довез молодого человека "с огоньком, ветерком и под гулкую дробь ружейной пальбы", честно заработав еще одну - за "качественный сервис" и молчание всю дорогу.
  
  Тем более, что Максу было, о чем подумать - если дядька Семен и вправду из тех, о ком историки стыдливо умалчивали, обобщая называя "охранкой", то...
  
  "Проблемы есть. А так же - пить и спать..." - Улица Сердобольская, дом 1, квартира 41...
  
  - Я от дядьки Семена! - Выпалил Макс, уже порядком сбивший кулаки о тяжелую деревянную дверь, замерзший и... Голодный!
  
  - И, что с того? - Женщина покачала головой. - Помер давно, дядька Семен... Царствие небесное!
  
  Макс замер, а потом, глубоко вздохнув, как мог, описал дядьку Семена...
  
  - А-а-а-а, Семен Афанасьевич! - Женщина с облегчением вздохнула. - Что же вы сразу-то... Проходите, сейчас чайку поставлю, погреетесь с дороги. Меня Маргаритой Васильевной зовут...
  
  И вновь, Макс подивился правильности речи, без изъяна и скребущих уши, обертонов.
  
  - В кухоньку проходите, направо! - Маргарита гостеприимно пропустила Макса вперед, вместе с его саквояжем. - Напра...
  
  Вот с "право и лево" у Макс никогда не было проблем.
  
  До сего дня.
  
  Толкнув дверь, Макс ввалился в уютную комнату с круглым столом, вокруг которого сейчас сидело пять человек. Пять человек, лица которых Россия будет помнить еще порядочное количество времени. Пять человек, что...
  
  - Простите, Владимр Ильич! - Маргарита Васильевна попыталась выдворить парня обратно в коридор, аккуратно подталкивая и крепкими руками. - Это "крестник" Кичигина, Семена Афанасьевича...
  
  "Значит, не охранка..." - Парень с облегчением вздохнул и, мягко отстранив женщину, вошел в комнату. - Здравствуйте, Владимир Влади, Ильич!
  
  Метнувшуюся фигуру "бессменного телохранителя Ильича" Эйно Рахья, Макс заметил только уже лежа на полу, в позе эмбриона и радуясь, что желудок пустой, иначе, все съеденное, после удара, могло оказаться снаружи.
  
   - Эйно! - Воскликнул Владимир Ильич, всплеснув руками.
  
  - Горячий финский парень... - Улыбнулся в усы Иосиф Виссарионович, пряча улыбку.
  
  - Вот пистолет! - Рахья, мгновенно вывернувший наружу карманы лежащего перед ним Макса, пожал плечами и, положив дамскую игрушку на стол перед "Астрономом", сделал шаг назад, все так же оставаясь настороже. - Не я такой - жизнь такая...
  
  - Быстрая жизнь. - Согласился Ильич. - Оттого молодежь привечать надо. Им, в этой жизни, самое главное место отведено...
  
  - Только, без вашей жизни, Владимир Ильич им идти долго и в слепую!
  
  Пока "первая пятерка страны советов" перепиралась, улещевая Ильича, Макс успел придти в себя, сесть на полу и собрать мысли в кулак...
  
  - Эйно, а давай-ка стул "крестничку"! - Хлопнув ладошкой по столу, прервал все славословия Владимир Ильич. - Жизнь ведь такая забавница, что просто так людей с людьми не сводит - всегда у нее есть далеко идущие планы!
  
  - И еще какие... - Прохрипел Макс, с трудом выпрямляясь и усаживая себя на витой, венский стул. - Ну и кулак у Вас, товарищ Рахья...
  
  - Революция должна уметь защищать не только себя, не только тех кто ведет, но и тех, кого ведут!
  
  Дзержинский, услышав подобное заявление, переглянулся со Сталиным и оба, спрятали улыбки в свои густые усы...
  
  - Вот о том и речь будет... - Макс махнул рукой на все прочитанное и решил валить все скопом, раз уж заинтересованные люди оказались всей толпой в одном месте. - Мне бы розеточку, на 220 вольт... Тогда и вовсе шоколадно будет...
  
  - ... Значит, Коба, ты у нас - культ личности развел... А я, так стало быть, и вовсе - немецкий шпион! - Ильич ходил вокруг стола, качая головой и прикладываясь к стакану с горячим чаем, в толстом, серебряном, подстаканнике. - А ты, Юзеф - кровавый палач коммунизма...
  
  - Не было такого сказано! - Заступился за Дзержинского, Коба. - О нем и вовсе, ничего плохого не сказано... А Троцкого... Говорил ведь я тебе - продаст Мойша, продаст и медью возьмет...
  
  - Да погоди ты... - Ильич досадливо грохнул подстаканником о беленую скатерть. - Тут ведь в чем дело - гражданская война, это ведь не только когда "строй на строй", а "брат на брата"... Не только и не столько. Гражданская война - это радость врагам нашим! А позволить радоваться врагам мы не можем - слаба еще наша, Советская власть.
  
  - Значит, надо идти на договор. - Рубанул Коба невидимого врага. - Сейчас все средства хороши. Сохраним людей - сохраним страну!
  
  Феликс Эдмундович, покачал головой, словно не соглашаясь ни с Ильичом, ни с Виссарионовичем.
  
  - А куда царя девать? - Эйно, как многие финны, государя-императора сильно недолюбливал. - Отдать Немцам? Или, дать пинка и пусть в англию катится? Он же вернется, им же, как флагом будут размахивать...
  
  - Дать ему министерский портфель и пусть работает... - Рассмеялся Макс, вспомнив слова Павла Петровича. - Только такой портфель, чтобы и толк был... И вреда - не было! А когда Романов будет "в системе" - система будет работать на общее благо!
  
  - Разумно. - Сталин встал из-за стола и подошел к окну, за которым вовсю танцевали белые клочки первого снега, неутомимо ложащиеся в грязные лужи, под колеса поздних пролеток и под ноги вооруженных людей. - Система должна быть равновесной... Жаль, твой но-ут-бук быстро сел...
  
  - 220 найдем. Электрофицируем Россию! - Ильич лукаво подмигнул. - И гражданской войны - не допустим.
  
  - А... - Рахья снова было сунулся, но замер, остановленный поднятой рукой Феликса Эдмундовича. - Понял, позднее...
  
  Макс, невольно поеживаясь плечами под взглядами таких колоссов Революции, уткнул нос в стакан, пытаясь понять - добро ли он наделал или, как обычно?
  
  Вот, с одной стороны - рассказал о Гражданской войне, о Культе личности, о голоде и еще сотнях проблем... А эти смотрят поверх него и... Нет у них готовых ответов.
  
  Сказал?
  
  Молодец!
  
  А что делать будут - молчок. Только переглядываются, постукивают пальцами по столу, прохаживаются по комнате с методичностью старого, доброго, метронома.
  
  Пять шагов влево - пять шагов - вправо.
  
  По очереди: Ленин, Рахья, Дзержинский...
  
  На Сталине, Кратюшин честно положил свою голову, словно налившуюся свинцом, на такие мягкие руки и закрыл глаза, отдавшись на волю его Величества Морфея...
  
  *****
  
  -... Иванова... Стыдно не знать, что исключительно благодаря волевому решению партии большевиков, созвавших 5 января 1918 года внеочередное собрание Всех партий и неприсоединившихся, удалось избежать глобальной гражданской войны. Назначение Николая Романова на пост министра физической культуры и развития подрастающего поколения, создание Всероссийской чрезвычайной комиссии во главе с Феликсом Эдмундовичем и Александрой Федоровной, назначение Иосифа Виссарионовича чрезвычайным и полномочным послом - все это лишь странички в самой главной книге - истории Единой России...
  
  Макс осоловело хлопал ресницами, впитывая новые знания, появляющиеся из ниоткуда и тут-же становящиеся на свои, "законные", места. Осмотревшись по сторонам, слегка оторопел - хорошо знакомые лица однокурсников неуловимо изменились, лишившись отпечатка загнанности и мировой злобы.
   - Что, Иванова, продолжишь? - Павел Петрович поправил носовой платочек в нагрудном кармане серебристого костюма-тройки и заговорщицки подмигнул. - Или, предпочтешь пересдать норматив "Романовского стрелка"?
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"