Ненавижу кока-колу. Ту, что в маленьких бутылках по 0,33 литра. Эти маленькие пузатые стеклянные гранаты, в ящике их 24 штуки. Самые тяжёлые и неприятные ящики. Особенно трудно ставить верхний ящик в стопку. Приходится поднимать его почти до уровня головы, что крайне неудобно. Ещё утро, а рук уже не чувствую и шатает совсем как пьяного. Когда изобретали проклятые капиталисты эту самую кока-колу, о тех, кто будет её грузить, конечно, ж не думали. Ехидный голос внутри с издёвкой говорит:
--
Терпи, дружок, коль вляпался. Хотел работать за границей,- работай.
Заграничные здесь только товары, а живёшь в маленьком подобии СССР, огороженном колючей проволокой, на территории Венгрии.
Все, закончили полные ящики. Теперь грузим пустые, эти полегче. Машина почти полная
Погрузка закончена. Едем в кузове, сидя на полу. Места мало. Салават устроился рядом с мешками. Хитёр татарин. Соображает, что так безопасней. Просто удивительно как он при своей примитивности в одно мгновенье соображает, где можно что-то хапнуть. У меня за спиной ящики с бутылками. Стоит шофёру Лёшке зазеваться, они меня всей огромной массой вдавят в борт и конец. Но это почему-то не беспокоит совсем.
--
Плевать. Доедем, как ни будь.
Салават берёт баночку с йогуртом, делает в ней маленькую дырочку и пьёт. Я с недоумением смотрю на него. Йогурт стоит дороже бутылки пива, и я ни разу ни видел, чтобы Салават тратил форинты, на какие либо напитки, кроме, разумеется, спиртных. А тут, смотри ж, ты. Йогурт! Салават протягивает другую баночку и мне.
-Пей. Только не до конца. Сейчас на молзаводе сдадим назад как бракованные. Эти олухи принимают. Вот идиоты! - Смеётся довольно.
Я отрываю с краю кусочек фольги и пью сладкую жидкость. Ворованный йогурт вдвое вкуснее магазинного. К тому же время обеда, а в желудке с утра ничего нет. После молзавода едем домой в Зрин. Да Вы ещё не знаете что такое Зрин. По началу я думал, что это какое-то сокращенное название - аббревиатура. Здесь вообще у наших военных свой особый язык из междометий, мата и сокращений. Но нет, Зрин это совсем другое. Это огромное жёлтое здание, построенное больше ста лет назад. Когда-то здесь был монастырь, потом гусарские казармы. После войны там стоят наши военные. Жёлтое чуть напоминающее старинный замок с облупившейся краской, но всё ещё величественное. Рядом с ним несколько пятиэтажек "хрущёвского" проекта. Желтый Зрин напоминает старинный тяжелый дредноут в окружении современных лёгких крейсеров. Зрином он стал зваться по фамилии первого командира советского гарнизона в этом городе. А пока, самое важное для нас то, что в Зрине находится общежитие для офицеров, прапорщиков и вольнонаёмных, которых судьба забросила служить в Венгрию. Под словом "забросила" следует понимать всю ту совокупность усилий, которую каждый из нас и наших родственников предпринял, чтобы очутиться здесь. Поработать за границей, получать валюту и тратить её на настоящие заграничные шмотки - об этом советский человек мог только помечтать и то тайком. Но глупые мечты имеют нехорошую особенность. Если сильно захотеть, они сбываются. И вот я, всего месяц назад работавший инженером в Одессе, уже работаю грузчиком в венгерском городке Кечкемет. Забавно? Просьба выполнена. Но как?! Видимо, мечтать надо более конкретно, с указанием места, должности, зарплаты. А так, хотел заграницу - на, получай. Всё остальное - довесок.
Вот мы уже и в Зрине. Время обеда. Иду, пошатываясь, на второй этаж. Там комната, где я живу. Что за чёрт? Дверь закрыта. Моего соседа по комнате Женьки нет дома. Куда-то умотал. А ключ один. Я новичок и себе на ключ пока не заработал. Так, с обедом, видимо, пролетели. В кармане алюминиевая монетка в два форинта. На них не купишь даже воды. В общежитии пусто, у всех обед давно закончился, это мы задержались. Слышу шаги. Ба, это мой знакомый, прапорщик, Серёга. Бросаюсь к нему, что бы перехватить десяток форинтов. Но что-то уж больно он хмур сегодня.
--
Павлыч, умер, - тихо говорит и смотрит в сторону.
--
Как умер, - недоумеваю я.
--
Застрелился. Начальник штаба, наорал на него. Сказал, что выгонит из армии и отправит в Союз. Начальник штаба последнее время постоянно к Павлычу придирался. Заел совсем.
--
Это всё из-за его Верки, - вступает в наш разговор незаметно подошедший Салават.
--
Ты, что несёшь, - обрывает его Серёга.
--
Точно из-за Верки, - улыбается нашей наивности Салават. - На её место в магазине давно жена полковника метила. Дождалась теперь.
Мы угрюмо молчим.
- Верка, небось, думала, - просвещает нас дальше Салават, - что раз она лучшая заведующая, да ещё и с высшим образованием, так не достанут. Достали. Если не её саму, так её мужика достали. Один хрен.
--
Ты, Салават, иди, куда шёл, - прерывает эту тираду Серёга, и обращаясь ко мне, - пойдём в магазин. Выпьем пива. У меня ещё есть десятка. Павлыч был нормальный мужик, помянём.
Идём в магазин. Серёга берёт мне и себе по бутылке пива. Пьём там же, прямо из горлышка. В Венгрии наши все так пьют, и это вовсе не считается зазорным.
Знал то я Павлыча всего неделю. Познакомил нас тот же Серёга. В кафе. Павлыч был уже на порядочном подпитии. Увидев нового слушателя, он уставился мне в глаза и требовательно, с какой-то жгучей тоской спросил:
--
Ты понимаешь, что я тогда был не виноват?
Я от такого вступления несколько оторопел.
--
Он всё понимает, - успокоил Павлыча Серёга, - в Афгане не был, но всё понимает.
--
Это всё особист. Когда он приказал солдатам ямы копать, и стали пленных "духов" в них по горло закапывать, я всё понял. Ребята раньше говорили, а я не верил, - Павлыч всё так же неотрывно смотрел мне в глаза.
--
Особист уже однажды делал это с "духами". Иначе они ничего не скажут. А так спросят, и если не говорит, так танком его давят. Кто угодно заговорит.
Мне было не по себе от этих пьяных рассказов в уютном мадьярском кафе, но взгляда я не отвёл.
--
Брось, Павлыч, - вмешался Серёга, - ни к чему всё это.
--
Ты, пойми, я Славку хотел спасти, Не хотел, чтоб он это видел, - не успокаивался Павлыч, - и поэтому решил отослать его с пакетом в штаб. Мы с ним год, плечом к плечу, но всё равно он мальчишка, совсем щенок. Не должен человек такое видеть. Я же не знал, что с машиной, где он ехал, такое случится. Не знал, и не мог знать. Мы же с ним плечом к плечу... плечом к плечу...
Речь Павлыча становилась всё более несвязной, наконец, он почти умолк.
- Что, убили парнишку? - спросил я Серёгу.
--
Хуже. Лучше б убили. "Духи" ему выкололи глаза, отрубили руки и отпустили.
--
А я не смог к нему в больницу придти, - поднимает голову Павлыч, - побоялся. Побоялся, что сказать ему ничего не смогу. Сроду ничего не боялся, а тут не смог.
--
Вы тогда познакомились? - спрашиваю я.
--
Нет, позже, я тогда рядовым был, - говорит Серёга, - в горах это было, там один "дух" весь наш взвод остановил. Меткий, гад. Он сидит со своим "буром" - винтовка, такая старинная. Старинная-то, старинная, а бьёт наповал. И пули там такие, что дырка величиной с блюдце. Четырьмя выстрелами, троих наших ранил. А мы из "калашей" не достаём его. Так вот, лежим за камнями, ждем, когда миномёт привезут. А тут вместо миномёта - Павлыч. -Сейчас, - говорит, - я этого гада достану. И полез вперёд. "Дух" - три раза в него стрелял. Но видно фишка у Павлыча покруче была. Четвёртый раз дух выстрелить не успел. Павлыч его достал.
Выпили за здоровье. Павлыча совсем развезло, но он из последних сил пытался сказать нам что-то важное, шептал глядя в глаза, - Мы все, должны, плечом к плечу. Понимаете? Плечом к плечу...
И вот Павлыча больше нет. Мы с Серёгой допиваем пиво. Во дворе урчит машина Лёхи. Нам пора снова ехать за товаром в соседний городок Циглед. Там тоже наш гарнизон. Выезжаем на трассу. Проехав ещё немного, начинаем тормозить. Машина, качнувшись несколько раз, останавливается на обочине. Лёха с экспедитором выпазят из машины, мы с Салаватом прыгаем вниз из кузова.
Перед нами огромное поле диких маков. Красные маки на зелёном ковре. Тепло и тихо. Мадьяры считают, что каждый полевой мак, это капелька крови пролитой на этой земле. По этому они никогда не рвут эти цветы. Рвать их большой грех.
Лёха достаёт пластмассовые стаканчики и бутылку водки. Он сегодня добрый. Вчера договорился с начальником склада и продал мадьярам двадцать бочек бензина. За эту операцию он заработал столько форинтов, сколько мы с Салаватом зарабатываем за год. Пьём тёплую водку. Из закуски одна кока-кола. Лёха сам почти не пьёт, но нам наливает щедро. От третьего стаканчика отказываюсь.
--
Странный ты. Это же даром, - удивляется Салават. Уж он то никогда от дармовой выпивки не отказывается.
В Зрин приезжаем затемно. Ящики разгружаем на склад при свете фар. Грязные и голодные, из последних сил таскаем клятые ящики. Не смотря на лёгкое головокружение и слабость, чувствую, что что-то происходит не так. Салават хитрит. Опять третий раз подряд я ставлю верхний ящик. Внутри всё вскипает. Поташнивает от водки и колы.
- Салават!
--
Что? - он глядит с недоумением.
--
Плечом к плечу, Салават! - кричу я.
--
Ты, что, одессит? Сбрендил?
--
Ты слышишь, скотина! - Ору опять я. - Плечом к плечу.