Новелла вторая. Ведьмак
Ирина Макарова

     Лес в этой части королевства считался не то чтобы не хорошим, а проклятым. Редкий охотник завернет сюда. А если и отважится войти, то вряд ли кто увидит его живым снова. За последние три года в дебрях леса пропали несколько десятков охотников. Но, что удивительное, заблудившиеся дети возвращались целыми, невредимыми и даже не голодными, не важно сколь долго они плутали по заросшим дорожкам.

     А когда-то, да и не так давно, это были самые лучшие места: ягоды гроздьями свисали в малиннике, грибы красовались шляпками, сами напрашивались в лукошко, а уж дичь... Дичи было мыслимо-немыслимо.

     Поначалу, когда местные жители начали пропадать в лесу, никто не придал особого значения: ну заблудился, ну плохой значит топтарь, раз не можешь в собственном лесу найти дорогу домой. Поплакали, похоронили, повздорили, подрались – всё, как обычно. А через несколько месяцев зареклись: в лес больше ни ногой.

     Глупые или просто отважные до дурости юноши и по сей день подначивают друг друга ступить в лесок. Умный не пойдет, дурака не жалко. Деревенские колдуньи размахивают руками, плюются слюной и осипшим голосом шипят о проклятии злых духов, мол, привели оборотня «оттуда», а теперь лес потеряли. Прокляла природа человеческая выдумку короля, не приняла оборотня, лишила простой люд пищи и радости. Перегибают, конечно, лес не единственный в королевстве. Но и правда в их словах есть. Только вот найти эту самую правду в хитросплетении слов колдуний очень сложно даже королевскому мудрецу, куда уж там простому деревенскому жителю.

     Так и порешили: лес – проклят, виноват – король!

     Все с облегчением вздохнули – и... зареклись ходить в лес. Вопрос о никогда не погибших в лесу детях остался открытым. И даже колдуньи чавкали и мычали в ответ что-то невразумительное.

     Так и записали: дети – не есть виноваты в преступлениях взрослых.

     И опять все покивали, повздыхали, поплакали о младых своих годах, повздорили, подрались... В общем, как обычно. И опять зареклись.

     Так и продолжалось все три года. Деревенские уже попривыкли, что в лес ходить нельзя, присмотрели новые места, облюбовали новые полянки, причем во всех смыслах сего слова... Взрослые сочиняли все новые и новые небылицы-страшилки для детей о проклятом лесе. Как неожиданно на рыночных площадях близких к лесу деревушек появились полотнища с изображением чего-то аль кого-то весьма устрашающего, слюнявого и скорее всего рычащего... но последнее можно определить только если включить фантазию.

     – Дорогу! Дорогу королевскому глашатаю!

     Люди еле успевали нырять за самодельные прилавки, торговцы ругались на них отборным матом, мальчишки под шумок набивали карманы фруктами и орехами, – так началось то утро. Трое вороных ворвались на площадь, кипя от сумасшедшей скачки, фыркая и недовольно стуча копытом о землю.

     – Приказ Их Величества Короля Сомонии Неополя сог’Коранету...

     Утро в деревне начинается рано, солнце еле поспевает за людьми. А уж деревенский рынок начинает шуметь и еще раньше. И слова молодого глашатая, перекрикивающего гомон недовольных торгашей, в то утро услышали практически все. Хоть какое-то разнообразие в осеннем деревенском пейзаже, как ни погляди...

     – Эт кто?

     Вопрос молодой женщины заставил вздрогнуть юную девчушку, которая еле улавливала смысл выкриков, с таким интересом она рассматривала самого глашатая.

     – А? Это? Это глашатай. Королевский.

     – А говорит чего?

     – А? Да говорит, что оборотень в нашем лесу. Поймать велит. Награду обещает.

     – Ааа... – протянула женщина, поправляя капюшон. – Ну, раз награду...

     Зябко. Осень в этом году выдалась на редкость промозглая. Поежившись, женщина осторожно протиснулась сквозь толпу поближе к глашатаю и с интересом посмотрела на полотнище с изображением оборотня в его руке.

     – А что, оно так вот прямо и выглядит?

     Женщина не кричала, но ее голос перекрыл бас юнца, и он сбился, неосторожно тронул коня пяткой. Вороной попятился, завертел головой, встретился глазами с глазами женщины... И встал на дыбы, забился, норовя скинуть седока.

     – Тихо, тихо, малый! – завопил глашатай, бросил полотнище, цепляясь за поводья. – Ведьма!

     – Ну, ведьма не ведьма, конечно, – вздохнула женщина, поднимая полотнище из грязи. – Ну так выглядит-то оно так? Ты уверен, милый?

     – Королевскому художнику виднее, как оно выглядит! – прошипел глашатай, вырывая полотнище из рук женщины. – Сомыч, прибей-ка!

     Женщина ухмыльнулась, скидывая капюшон.

     – Раз художник королевский... Тогда да, точнее и не нарисуешь.

     Глашатай, уже начавший кричать приказ Неополя по новой, запнулся, сглотнул, поежился, словно утренняя роса пробралась под латы, захрипел что-то. Кара отвела взгляд, отпуская юнца, – она узнала, что хотела, – снова накинула капюшон и нырнула за ближайшую избу, исчезая из деревни так же незаметно, как и пришла.

     – Гаркан? – это Сомыч, уже прибивший полотнище к столбу, окликнул друга, все еще цепляющегося за поводья давно угомонившегося коня. – Гаркан, ты в порядке?

     Кара не оглядывалась и не проверяла окрестности, прежде чем войти в лес. Раньше на нее никто не обращал внимания, ибо никому интересно не было – мало ли кто в лес пошел. А потом было уже и некому обращать внимания. С этой стороны деревья и кустарники переплелись так плотно, что на подходе казалось, будто там, в лесу, солнечного света никогда нет, только темнота и теперь вот – оборотень. Кара хмыкнула, ныряя между кустарников. Нарисовали же, ей богу, ей самой страшно стало.

     То, что никто сюда не сунется даже за обещанной наградой, Кара не сомневалась. А если даже и организуются, дальше первых десяти стволов не пройдут. Воображение – великая вещь, особенно когда речь идет о жизни и смерти. Однако... если жители не поймают никого в ближайшее время, здесь вполне могут нарисоваться закованные в латы войска. Не то чтобы они любители ходить задрав головы, но если додумаются выжечь или, на худой конец, вырубить лес... Что, впрочем, тоже маловероятно. Огонь вместе с лесом слизнет еще очень много чего. А топориками тюкать будут до старости своих внуков.

     Путь до «дома» не близкий, но в раздумьях и планах дорога сократилась до мгновений. Выйдя на малюсенькую полянку, женщина остановилась и уперлась взглядом в непрошенного гостя. Мужчина медленно поднялся, сделал пару шагов и осторожно улыбнулся. Его белый, как снег, единорог рванул уздцы, пытаясь отцепиться от сучка. Кара подняла брови, все еще раздумывая, стоит ли одеть бронь, но мозг участливо намекнул, что гость без единицы лат. А из оружия только меч-одноручка болтается на бедре.

     – Что ты тут делаешь? – нарушила молчание Кара. – И какого черта ты тут делаешь, высочество?

     – Я тоже рад тебя видеть.

     Кара перебросила котомку на плече, завязала ее концы и подтянулась на ближайшем суку.

     – Ну так зачем ты здесь? – спросила она откуда-то сверху.

     – Нам надо поговорить.

     – А мы что делаем?

     – Кара, это серьезно.

     Как и не было трех лет с их последней встречи. Словно только вчера расстались.

     Искать кошку в замке начали только под вечер. Их с Карой споры сыграли свою роль и, проснувшись наутро один, Сермуш решил, что та опять где-нибудь проветривается. Потом утянули дела. Потом нашел нетронутым обед в кабинете. А когда поднял замок на уши, стражи у моста сказали, что кошка покинула замок ночью. Пешком.

     Дурб качал головой, сам себе признаваясь, что укрощает кошка, а не королевич. «Нянька» его высочества уже давно ждал, кто заставит Сермуша научиться ценить не только единорогов и бойцов своего отряда.

     Правда, за три года, все же, очень пожалел, что урок преподавался так жестоко.

     Сермуш пытался ее найти. Двенадцать летунов, самые близкие и проверенные им воины, рыскали по королевству в поисках Кары. Он не мог искать ее открыто: узнав об исчезновении полукровки, Неополь вздохнул с облегчением, бросив, что «она сама выбрала свою судьбу», и приказал сыну забыть о ее поисках и «сосредоточится на государственных делах, требующих королевича-капитана в здравом и холодном уме».

     Но единороги разрезали небо Сомонии, летуны входили в каждую постройку, нарушая покой и размеренную жизнь подданных короля целый год.

     А потом королевич сдался.

     – Она не хочет, чтобы ты ее нашел, Серм, – тихий голос Дурба поставил точку поискам. – Ты нас знаешь, мы обыскали каждый метр королевства. Ее нет.

     – Она не покинула земли Сомонии.

     Дурб вздохнул, снова прошелся из угла в угол, меряя шагами кабинет его высочества, уставился на свечу.

     – Послушай... – они говорили тихо, докладывал Дурб только ночью и только в личных покоях Сермуша, но даже так королевич не был уверен, что отец не знает о продолжающихся поисках. – Если бы она хотела остаться, она до сих пор была бы здесь. Если бы она хотела, чтобы ты ее нашел, мы ее нашли бы. Если бы она... – Дурб запнулся, пытаясь подобрать слова. Сермуш ему друг, но и он может вспылить от такой мысли, – хотела бы... быть с тобой, она была бы... с тобой... сейчас.

     Сермуш медленно повернул голову в сторону друга.

     – Спокойной ночи, Дурб.

     Когда дверь за летуном закрылась, Сермуш вскочил из кресла, пнул пуфик, скомкал доклад, бросив в огонь камина, и распахнул окно. Ночной воздух ворвался в покои, пытаясь остудить гнев королевича.

     – Ты оглох, высочество?

     Голос Кары окунул Сермуша холодной водой. Она уже стояла перед ним, привлекая внимание.

     – Так что у тебя там?

     Она не спросила, как он ее нашел. И не спросила, как прошли эти три года. И не поинтересовалась... А почему, правду сказать, она должна была спрашивать и интересоваться? Она, которая исчезла, чтобы ее никто не нашел.

     Треснули поленья. Кара присела у костра, приглашая Сермуша присоединиться:

     – Холодно нынче, без костра неуютно даже утром.

     – Ну да, – промямлил королевич, присаживаясь.

     – Я так понимаю, ты забыл, зачем пришел.

     – Шкурка на тебе... приметная, – кивнул Коранету.

     – А я не прячусь, – Кара скормила огню еще одно полено. – И никогда не пряталась, Сермуш.

     Костюм из шкуры черной пантеры, весьма ладно сидящий на фигуре кошки, блеснул на солнце. Кара заплатила за работу портного такими же шкурами, не особо озадачиваясь монетами.

     – Да неужели? – хмыкнул королевич.

     – Ты это пришел обсудить? – резко бросила кошка.

     Сермуш перекинул через костер уже знакомое Каре полотнище.

     – У тебя проблемы, кошка.

     – Видела, видела, – протянула Кара. – Ну так а ты-то здесь зачем?

     – У меня есть подозрение, что ты недооцениваешь величину проблемы.

     Кара вздохнула, растянулась перед костром.

     – Уходи, высочество. Эта война не твоя.

     – Вот! – выкрикнул королевич. – Вот именно этого я и не хочу! Потому что воевать тебе здесь не придется.

     Кара отщипнула травинку, попробовала ее на вкус и перекатилась на спину, жмурясь на солнце.

     – Ну наконец-то солнце объявилось, заждались...

     – Кара, мой брат – мастер травли зверя. Ты оглянуться не успеешь, как станешь трофеем.

     Кошка медленно повернула голову в его сторону.

     – Три года я никому не была нужна... И вот на тебе...

     Сермуш вскочил на ноги, прошелся по полянке, раздумывая, как достучаться до мозга самоуверенной женщины.

     – На днях ты... поцарапала одного вельможу.

     – Помню-помню, – усмехнулась кошка. – Такой шарик на ножках. Громкий он больно.

     Сермуш облокотился о дерево, скрестив руки на груди.

     – Этот... шарик – мой дядя, брат короля.

     – Ну не повезло тебе с родственником, а я тут причем?

     – Кара, ты его до смерти напугала, перебила его охрану, зацепила его самого...

     – Слушай, высочество! – кошка тоже вскочила на ноги, резким движением оказавшись около королевича. – Лес – проклятый! Сюда запрещено ходить! Какого черта ему тут понадобилось?!

     – Это был риторический вопрос?

     – Он жив и пусть радуется сему факту. Мне было слишком смешно за ним бежать.

     – Не думаю, что тебе будет смешно во время облавы.

     Солнце подмигнуло кошке, запуталось в листве, лучи пробежались по шкуре пантеры, оставляя радужные следы.

     – Три чертовых года ты сидел в своем замке и носа сюда не совал. И вот пришел сообщить мне то, что я уже и без тебя знаю, пытаешься меня запугать... Зачем??

     Сермуш вздохнул, подавил острое желание выкрикнуть ей в лицо об этих трех годах «отсиживания в замке».

     – Пришел помочь тебе.

     – Слушай, Сермуш, уходи, у вас веселая семейка, не заставляй меня...

     Кошка запнулась, прислушиваясь.

     – Кара...

     Зажала его рот, уставилась в одну точку.

     – Сколько их? – спросила она, отнимая руку ото рта королевича.

     – Кого? – прошептал Сермуш.

     – Сколько ты привел с собой?

     Королевич сглотнул под взглядом кошки. Ее зрачки постепенно суживались...

     – Кара... Кара, не надо. Я пришел один. Я тебе клянусь.

     Она снова зажала его рот, сделала несколько осторожных шагов, заходя за ближайшее дерево. Королевич не слышал – и не мог слышать – то, что слышит ухо оборотня. Повинуясь ее руке, также шагнул за дерево напротив. Кара понимала, что если они окружены, эти два дерева весьма ненадежное укрытие.

     – Говори со мной, – тихо приказала кошка.

     – Что?

     – Говори, как мы и говорили, говори нормальным голосом.

     – О чем? – прошептал королевич.

     – Ну и кто это рисовал? – спросила кошка.

     Сермуш прочистил горло, облокотился о дерево, не сводя глаз с лица Кары напротив него.

     – Ясное дело, художник. Со слов моего дяди.

     Кошка осторожно повернулась спиной к Сермушу, выглядывая из-за дерева. Черти! Как же они так близко подобрались! Два стрелка – арбалетчики. Еще по четыре мечника по бокам. Если это всё, тогда дело еще не пропало. Они ёрзают в кустах, потеряв их из виду, высовываются... Кошка хмыкнула. Вот двое не выдержали, идут в обход поляны. Значит, только эти. Иначе не снялись бы. Десяток солдат – это смешно, но лес придется покинуть.

     – У твоего дяди весьма забавное воображение, – отозвалась кошка.

     Сермуш бросил быстрый взгляд вправо – заметил движение в кустарнике.

     Кошка подняла голову. Ну она-то уйдет по верхам, даже не убьет никого. Но то, что королевич способен прыгать по деревьям, она очень сомневалась. Если врет и воины его, – они его не зацепят. А если не врет? Все равно не зацепят, королевич как-никак.

     Сермуш схватил кошку, резко развернул и встал между ней и плотной стеной кустарников. Даже он теперь мог разглядеть арбалетчика на новой позиции, уже прицеливающегося.

     – Я тебя предупреждал, что ты в дерьме! – рявкнул он, тряся ее за плечи.

     – Вот только не надо истерик, – поморщилась кошка, выглядывая из-за его плеча.

     Приблизительно двадцать метров. Хорошему стрелку прицелиться как нечего делать. Арбалетчик медлил. Или?..

     – Твою мать!! – завопила кошка.

     Он не медлил – он уже пускал болт. Кара шагнула назад, ударив Сермуша под дых, заставив резко согнуться пополам, а сама отвела плечо назад, поймав стрелу.

     – Что...

     – А ты уверен, что охотятся на меня? – спросила кошка.

     Высота полета болта не оставляла Сермушу даже шанса на выживание – он прошел бы точно в сердце.

     – У вас хреновые художники, а вот стрелки – меткие.

     – Что...

     Кошка попятилась за следующее дерево, увлекая королевича за собой.

     – Этого не может быть, – нахмурился королевич.

     – Ты ушел в монастырь? – съехидничала кошка.

     – Нет, но...

     – Значит, у одной из твоих брюнеточек очень ревнивый супруг, – развеселилась Кара.

     – А...

     Даже Дурб не знал, что он здесь. Никто не знал. Сермуш ушел два дня назад из замка. Он ждал здесь кошку весь день и всю ночь, не разводя огня, в обнимку с единорогом. О том, что она может остаться в деревне на ночь, он даже не подозревал. И никто, ни единая душа, его не потревожил. И вот, когда кошка объявилась, к ним подобрались, чтобы... Убить кого?

     – Ты серьезно только с одноручкой? – спросила Кара, выводя королевича из раздумий. Тот мрачно вытащил из сапог два кинжала.

     – А чего не на поясе? Меня напугать не хотел, что ли?

     Забрав у него кинжалы, осторожно высунулась на секунду. Не свои же кидать, право слово. Только двое на новой позиции, остальные все также слева от них. Ждут. Перекатившись из-за дерева, Кара выбросила клинки с двух рук, снова перекатилась за новое укрытие. Сермуш ушел влево. Глянув на него, кошка подняла палец вверх, королевич кивнул.

     Как по лестнице, Кара взобралась на дерево и пригнулась. И вот отсюда она могла видеть остальных восьмерых, как на ладони.

     – Доброе утро, голубчики, – ехидно улыбнулась женщина.

     Ее арсенал слишком далеко, нет времени даже думать до него добраться. Всегда с собой – только кинжалы. А воины уже нервничают. Они засекли Сермуша, но еще медлят, пытаясь найти ее. И очень скоро их нервы сдадут. Примерно... сейчас.

     Оставшийся в живых арбалетчик резко высунулся из укрытия и навскидку выпустил болт. Сермуш инстинктивно дернулся в сторону, стрела с тихим звоном впилась в ствол дерева около его носа. Хороший глаз.

     Кара мягко раскачала массивный сук, одеваясь в бронь, глаза и уши «подтянулись», довершая образ. А когда трамплин был готов, с яростным шипением бросилась вниз. Сермуш рубанул кусты в паре метров от нее, забирая на себя ближайших мечников.

     Последнего живого, прежде чем прикончить, кошка зацепила взглядом – и тут же замотала головой, опешив. Нахмурилась. Ее – вытолкали? Из сознания? Кара еле заметно покачнулась, но устояла на ногах. Она зацепила солдата за секунду до смерти, и хорошо, что не раньше... Бросила на труп быстрый взгляд. Не простые люди приходили...

     – Уходи, – пробормотал Сермуш, не замечая задумчивости кошки.

     – Поздно. Они здесь, – буркнула Кара, решив поразмыслить о несостоявшихся убийцах позже.

     Воздух пронзили горны, небо заволновалось под крыльями единорогов – прибыл его высочество Ирбин со «свитой».

     – Твои? – грустно улыбнулась кошка, кивая на единорогов.

     Сермуш отрицательно покачал головой. Его брат не желал ограничиваться только «землей», и с недавних времен его личный отряд пополнился летунами.

     Королевич прислонился к дереву, сполз вниз. Он сам привел их сюда.

     Услышав сбивчивый рассказ герцога, Сермуш возликовал. Она нашлась! И ничего больше в его голове не стучалось, только радость, только ликование, только волнение. Еле дождавшись ночи, он покинул замок, взяв курс на лес. И не заметив слежки. Идея обыграть Ирбина была глупой, согласись, щенок.

     Ты оглянуться не успеешь, как станешь трофеем.

     – Уходи! – заорал он на кошку.

     – Если я уйду, – присела она рядом с ним, – ты станешь преступником, который помог оборотню бежать.

     Кара скинула бронь, привела лицо в человеческий вид, не сводя глаз с Сермуша.

     – И откуда в тебе вдруг столько человеколюбия, – съязвил Сермуш.

     Кошка хмыкнула.

     – Я ушла бы, высочество... Если бы не твоя задница здесь...

     Коранету буравил ее взглядом. Подставил. Он ее подставил.

     – Кстати... – улыбнулась Кара, – я тоже была рада тебя видеть.

     Кусты вокруг них ожили, арбалетчики заняли позиции в ожидании приказа. Вороной Ирбина месил землю копытами. Ее надо взять живой.

     – Не подставляйся, высочество. Я хочу новой встречи.

     И она отошла от дерева, чтобы даже действительно случайная стрела не задела Сермуша. Осмотрела войска. Да уж, как на войну собрались. Никто не шевелился. Живой, значит? Кара недобро усмехнулась. Не уйти. И земля, и воздух перекрыты плотно. Это не десяток наемников. Краем глаза она заметила, как Сермуш вскакивает в седло белоснежного, по земле ведет его к Ирбину. Ухо оборотня уловило их короткий злой разговор. Пересев на ближайшего коня, Сермуш стеганул единорога, и тот в одиночестве взмыл в небо, взяв курс на замок. Поравнявшись с кошкой, протянул ей руку:

     – Я дал ему слово.

     В воздухе просвистел бумеранг. Кошка не увернулась, только зажмурилась.

     Сермуш бросил ненавистный взгляд на брата и погрузил обмякшее тело полукровки на коня.

     Кара приоткрыла глаза.

     Кап... кап... кап...

     Поморщилась, зажала голову. Счастье, руки свободны.

     Кап... кап... кап...

     Черти, могли бы плотнее класть камни.

     Глаза кошки сориентировались в темноте очень быстро. Ее темница представляла собой каменный колодец, без окон, зато с очень массивной дверью. К чести строителей стоило отметить, что камни действительно очень плотно прилегали друг к другу. И только сейчас она поняла, что столь ненавистное ее пробуждению «кап-кап-кап» было единственным источником воды для заключенного.

     Кошка прошлась по кругу, ощупывая стены. Глаза выхватывали из темноты участки, кое-как освещенные щелями из двери. Там горели факелы. И судя по характерному металлическому звуку, стояли охранники. Шаги в коридоре отдались в голове кошки звенящим молотом.

     Дверь распахнулась. Кошка поморщилась.

     – Это кто?

     Кошка отлично помнила визг того толстяка, которого напугала в лесу. Это был он, она могла голову дать на отсечение, все равно болит несносно.

     – Это оборотень, что так напугал вас, – учтиво ответил голос старшего брата Сермуша.

     – Ты что, шутишь? – взвизгнул толстяк, присматриваясь к кошке.

     Его голос полоснул по мозгу женщины, и она осела по стенке на подстилку, свернулась калачиком. Для пущей убедительности повернула голову в сторону говоривших и открыла воспаленные глаза, придав слепому взгляду совершенно и абсолютно несчастное выражение напуганного до одури зверька.

     – Ты хочешь сказать, что меня напугала... девчонка?!

     – Я бы не был столь категоричен в выводах, ваше высочество, – откашлялся Ирбин.

     – Найди монстра, что убил моих людей! Я не идиот и могу отличить девчонку от оборотня!

     – Эммм, – Ирбин прекрасно понимал, что прямо сейчас, здесь не доказать брату короля ничего, а любой спор приведет к новой истерике толстяка, который непременно потребует придворного художника и заставит того рисовать «оборотня» по новой. – Виноват, ваше высочество, всенепременно найдем!

     Толстяк фыркнул и, что-то бурча себе под нос, пошел вон из темницы.

     Ирбин посмотрел на кошку.

     Довольно улыбаясь, та уселась на подстилке, поджав ноги.

     – Ну, здравствуй, Ирбин, – пропела она. – Сколько лет, сколько зим.

     – И еще столько же не видеть бы тебя, – бросил он.

     – Фу, как грубо, – отвернулась кошка. – Ты говоришь с леди все-таки. Так же королевской крови.

     Ирбин медленно прошелся по камере.

     – Ну и где ты возьмешь ему... оборотня? – веселилась кошка.

     – Я докажу, что это ты.

     Кошка размяла конечности. Да нет, теперь сей трюк уже невозможен...

     Еще несколько лет назад ушат воды мог выдать Кару: тело моментально начало бы трансформацию. Теперь... Первое, чему кошка научилась, покинув замок сог'Коранету, – полный контроль над своим телом. Инстинкты сложно усмирять. Но от этого зависела ее жизнь. При желании, она теперь даже фехтовать могла без намека на трансформацию. Правда, такого желания у нее пока так и не возникло.

     – Плохо врать старшим, тебе никто этого не говорил? – цокнула она языком. – Разве может вот этот взгляд, – она снова изобразила затравленного зверька, – быть тем страшным оборотнем, что изобразило воспаленное воображение твоего дяди?

     Ирбин снова описал небольшой круг и присел на корточки напротив Кары, провел рукой по ее волосам:

     – Сбежала-то ты чего?

     – Рассказывать долго, – осторожно отстранилась.

     – А сейчас, – его глаза смеялись, – даже и не увернулась от бумеранга-то. И правильно... Сермуш-то первый там был... Нехорошо получилось бы...

     – А ты, все-таки, скотина, Ирб, – протянула Кара, улыбнувшись.

     – Положение обязывает, – поделился он. – Так что, кошка, выбирай. Или мой дядя увидит завтра оборотня... Или Сермуш может не увидеть новый рассвет. В стенах замка-то... сама знаешь... всякое бывает.

     И играть уже бессмысленно. Ирбин, конечно, скотина. Но не идиот.

     – Рискнешь его жизнью... кошка? – улыбнулся королевич.

     – За свою-то не боишься?

     Ирбин опустил голову, усмехнувшись, и тут же вскинул на нее глаза:

     – А что, ты мне прямо сейчас такой подарок сделаешь, обернувшись, а? – резко выпрямился, распахнув руки. – Ну так давай!

     Кара отвернулась.

     – Я приду утром за твоим... решением, – смеялся Ирбин.

     Кара приметила лесок еще в первый день. Не далеко и не близко. Не большой и не маленький. Какую деревню навещать за необходимым, нашла уже, когда сбежала. Первые дни только охотилась да место подыскивала. Думала, чем дальше, тем меньше проблем. Оказалось, что нет: чертовы охотники мешали ее уединению и общению с природой. Пришлось... прогнать. Вот, допрогонялась.

     Очень долго пыталась смириться с новым домом. И разорвать Сермуша хотела, что сюда выкрал, и в замок вернуться да на шею броситься одновременно – сама себя ненавидела. А потом, устав терзаться, снова нареклась дурой и осталась в лесу. Сердце – сердцем, а природу свою она уминать все равно не будет. Так какая разница, когда сбегать: сейчас или позднее. Позднее, может, уже и сложно будет.

     И вот... нашел. Кара хрустнула костяшками, разминая руки. Нашел, чтобы предупредить. Да нет, не рискнет она его жизнью... Ей жизни Изабель на весь век свой хватило... Но и на зверушку на костре Ирбин зря рассчитывает.

     Кошка прищурилась. У нее от силы несколько часов, чтобы выбраться отсюда, найти этого... «капитана воздушненьких» и улизнуть. Хоть бы одно малюсенькое окошко...

     – Эй, стража! – завопила кошка.

     Молчание.

     – Слышь, служивый, тут что-то шевелится!! И если оно дошевелится до меня и нечаянно убьет, то следом за мной последуешь и ты!

     Дешево, конечно, так и не сработало. Как и нет никого за дверью. А может, и правда нет? Кошка повела ушами, прислушиваясь. Глаза налились золотом, зрачки сузились, кончики ушей заострились. Она пыталась уловить больше, чем даже оборотень может услышать... Колеса стучат о камни... Шаги. Приближаются. Шаги мягкие. Значит, сандалии. В такую погоду в сандалиях может быть только... священник.

     Кошка вздохнула. Что за бред...

     – Десять минут, отец, – проворчал голос, открывая дверь. – Заключенная! Сейчас к тебе святой отец подшевелится... Ты уж не пугайся, – усмехнулся стражник.

     Кара отвернулась. Вот только священника ей и не хватало.

     – Меня еще рано отпевать, – бросила она.

     – Отпевать, может, и рано, – ровно ответил отче, – а вот исповедоваться стоит. На всякий случай, знаешь ли.

     Дверь закрылась, отец подошел к Каре, пытаясь нащупать ее в темноте.

     – Эй, дверь открой, бесстрашный! – крикнула кошка. – А то темнота мешает таинству исповеди...

     – Нет, нет! Глаза уже привыкли, все хорошо, не надо дверь!

     Кошка протянула руку и откинула капюшон священника. Пухленький. Не знакомый.

     – Ты кто?

     – Отец Иерий.

     – Ага, – кивнула кошка. – Ты что, правда исповедовать собрался?

     – Ну... да, – почавкал губами священник.

     – Ааа, – протянула кошка, вернула капюшон обратно на лысину и отвернулась к стене.

     – Итак, – Иерий опустил голову, сложил руки на животе, открыл книжицу...

     Как он рассказывал потом, следующим, что он увидел после страницы святого писания, было «лицо его высочества Ирбина»; а ощущал он себя очень мокро и холодно, ибо на него вылили ушат дождевой воды.

     Иерий был не намного ниже кошки, но весьма шире. Проклиная плотный рацион в монастырях, церквах и иже с ними, кошка набивала бока вонючей соломой с подстилки. Руки лучше спрятать под рукава. Тощие для Иерия. Вряд ли служивый будет осматривать их, но – береженого бог бережет, верно?

     Дверь распахнулась. Перекрестив свернутого калачиком Иерия, кошка опустила голову и вышла из камеры.

     – Доброй ночи, отец, – пробурчал стражник, запирая дверь.

     Кошка перекрестила и его и пошла по коридору, переваливаясь с бока на бок. Благослови Бог того, кто строил сию подземную тюрьму! Один единственный коридор, и тот ведет наружу! В этот самый момент кошка была влюблена в ту единственную извилину неизвестного ей проектировщика.

     Повозка стояла неподалеку. Наемная или личная, сейчас Каре это было не интересно. Если возница не тронется по стуку в стену, отправится к праотцам. Распахнув дверь, женщина покачнулась на ступеньках.

     – Осторожно, падре!

     Кошка икнула. Никакой другой звук просто не вышел из ее гортани.

     – Ты какого черта делаешь в повозке священника?

     – Иерий в порядке?

     – Спит.

     Сермуш впихнул кошку в повозку и постучал по стенке. Колеса задребезжали по камням. Кошка начала раздеваться. Солома впивалась в кожу, оставляя неприятные ощущения, все чесалось и требовало как минимум пруд с чистой водой.

     – Ты правда собралась выйти из повозки женщиной на глазах всей дворцовой стражи? – спокойно спросил Сермуш.

     Кара замерла. Собственно, покидая колодец, она рассчитывала, что схоронится в какой хозяйственной постройке замка^[1], а через пару часов, хорошенько все продумав, уже... навестит его высочество. Как им покинуть территорию замка, должно было остаться на его плечах. Повозка не была подарком свыше – на своих двоих проще. И своим появлением королевич малость спутал ее планы.

     Сермуш натянул балахон обратно на кошку, туго подпоясав.

     – Сиди, молчи и не возникай. Это моя вотчина. Иерий бывает у меня часто, ни у кого не вызовет подозрений, что мы вернулись вместе.

     – А что, женщины у тебя бывают редко? – поддела его Кара.

     Стражники вытягивались по стойке смирно, когда Сермуш подходил, и снова расслаблялись, как только высочество проходил несколько шагов вперед. Кошка семенила за ним, кивая стражникам, на всякий случай крестила воздух перед их носом. Сермуш вздохнул.

     – Как я и говорил, тот кувшин вина был уже лишним, Иерий...

     Полутемный коридор, что вел в покои королевича, оказался пустым. Кошка замерла на несколько мгновений, взяла Сермуша за руку, остановив.

     – Здесь всегда нет стражи?

     – Глупый вопрос, ты здесь была не раз... – начал было королевич и запнулся.

     Здесь должна быть стража. Покои королевской семьи всегда охраняются. Всегда. Если только охрану не снял... Сермуш потянулся к одноручке, но Кара не позволила:

     – Лязг привлечет ненужное внимание, а мы уже нашумели. Кто бы ни был в твоих покоях, они уже знают, что мы тут.

     Кошка быстро избавилась от балахона и соломы, отплевываясь от колючек. А потом неожиданно глупо заулыбалась, повисла на шее Сермуша и громко, заливисто засмеялась.

     – Ну же, ваше высочество, столько ступенек а вы все еще не рассказали мне финала той печальной истории!

     Его высочество обхватил кошку за талию, запутался в ее ногах, неуклюже пошатнулся.

     – Если мы выберемся отсюда живыми, я клянусь... – зашипел он ей на ухо, а кошка снова рассмеялась и пропела «пьяным» голосом:

     – А мы ведь попробуем такой... финал, да?

     Руки кошки забегали по спине королевича, опустились к бедрам. Вот и кинжальчики, что она искала... Шаг за шагом, неся околесицу, королевич вел кошку к своим покоям. Рядом с дверью в его покои – дверь в комнату личной прислуги. От которой Сермуш отказался, как только занял сии хоромы. Были причины. И по сей день темная пустовала, а сейчас должна была сыграть королевичу на руку...

     Кошка проследила его взгляд, прищурилась. Пара шагов до темницы.

     Один шаг.

     Мышцы королевича напряглись, рука уже отпустила ее талию, чтобы открыть дверь... И кошка резко наклонила его голову, впившись в губы королевича. Сермуш покачнулся, рука оперлась о стену. Кошка прижалась к косяку темницы, увлекла мужчину за собой.

     – Ваше высочество, а вот мы и пришлииии, – икнула кошка, вцепившись в его камзол.

     – Кошка, ты играешь с огнем, – прошептал Сермуш ей на ухо.

     Кара рассмеялась, на секунду всем телом прижавшись к королевичу: вот теперь она и правда играет с огнем! – усмехнулась – и, закинув голову, насколько позволяла стена за ее спиной, снова зашлась в громком «пьяном» смехе. А следующую минуту своей жизни Сермуш будет тщетно пытаться забыть всю оставшуюся жизнь.

     Кошка вытянула кинжалы из ножен на бедрах королевича – толкнула дверь темной – выскользнула из объятий мужчины – втолкнула его внутрь – закрыла дверь. Она выиграла от силы две минуты, и это только если он на что-нибудь внутри наткнется, что заставит его замешкаться, выбираясь обратно в коридор.

     Распахнув массивную дверь в покои его высочества, кошка надеялась только на то, что за три последние года никто ничего не переставил. Перекатившись за кушетку, как и раньше стоявшую слева, она одним махом вскочила на верхнюю полку стеллажей, все также украшавших противоположную стену. Чихнула. Похоже, пыль также здесь не вытирали все три года.

     – Кара, я клянусь богом!..

     Лязгнув металлической чешуей, кошка обрушилась вниз на мужчину, с интересом наблюдающим за ее перемещениями.

     – Добрый вечер, ваше высочество, – ровно произнес Дурб, перехватив обе руки кошки.

     Оттолкнув женщину, поприветствовал королевича поклоном головы, когда тот ворвался в покои с одноручкой наголо. Мужчины сцепились взглядами. Дурб поднял бровь, Сермуш как-то по-мальчишески виновато улыбнулся.

     Молчание затягивалось.

     Кошка поднялась на ноги, хрустнула позвонками, разминая шею, втянула чешую. Кашлянула.

     – Вечер добрый, Дурб, – сказала она, наконец.

     Летун склонил голову в ее сторону, не опуская глаз.

     – Милый... камзольчик, – оценил он ее наряд.

     Кара улыбнулась.

     – Достался от бабушки.

     – У нее был отменный вкус.

     – И она была очень вкусной. Хочешь вина? – Кара прошла к столику с кувшином.

     – Не откажусь, – любезно ответил Дурб.

     – Я вам не мешаю? – Сермуш лязгнул одноручкой, убирая сталь в ножны.

     Фаррину снова перевел взгляд на него, вздохнул.

     – Что-то случилось, Дурб? Почему нет охраны у моих покоев?

     – Я снял.

     Кошка звякнула посудой, резко повернулась к мужчинам.

     – Может, свечи разжечь? Не то чтобы лунного света мало, но со свечами уютнее, что ли.

     – Что случилось, Дурб? – как не услышал ее Сермуш.

     Летун кивнул в сторону двери в спальню.

     – Располагайся здесь пока, – бросил королевич кошке, и мужчины скрылись в соседней комнате, осторожно притворив дверь.

     Ничего не поменялось. Кошка залпом опустошила оба кубка и обвела комнату глазами. Да и вообще в замках мало что меняется. Разве что его обитатели. Кто-то уезжает, кто-то приезжает, кто-то умирает, другой рождается. Третьих зарезают, а другие и вовсе сами подыхают «по загадочным обстоятельствам, мир его праху, слава богу».

     Слышимость во всех замках также на высоте. Особенно для уха оборотня. Стоя у открытого окна, кошка какое-то время слушала разговор мужчин. Слова «неприлично подслушивать» в замках не приветствуются. А у Кары как была привычка телохранителя короля слушать чужие разговоры, так и осталась при ней. Вздохнула. Налила себе еще вина, также выпила залпом.

     Кошка никогда не видела младшего королевича, да Сермуш и не упоминал о нем. К слову как-то не пришлось. Зато слышала сейчас его звонкий, еще мальчишеский голос. И сейчас Кара подозревала, что у няньки обладателя этого звонкого голоса утром будут очень большие неприятности: парень сбежал из своих покоев без ведома нерасторопной раззявы.

     Дверь распахнулась, Сермуш пересек комнату, у двери бросил:

     – Из покоев ни ногой! – и скрылся в коридоре.

     Кошка осторожно приоткрыла дверь в спальню, стала у порога.

     – Дурб?

     Ее осматривала пара любопытных, широко распахнутых заплаканных глаз. И по мере того как глаза паренька скользили по ее фигуре, любопытство двенадцатилетнего пацана перерастало в неподдельный интерес.

     – Что у тебя с ушами? – выдохнул королевич.

     Кара на миг прикрыла глаза, приводя кончики ушей в порядок.

     – Зоркий глаз, – она впилась в его глаза, и резко отшатнулась, когда между ними выросла фигура Дурба.

     Вытолкнув ее из спальни, летун прикрыл дверь.

     – Ты предлагала вино? – спросил он, облокотившись о косяк.

     – Не трону я парня, – хмыкнула кошка.

     – Не сомневаюсь, – ответил мужчина.

     – Глаз у него внимательный, – продолжила она, разливая остатки вина. – Мало кто обратит внимание на форму кончиков ушей, хоть наголо побрейся.

     – Кара, личные дела королевской семьи... – Дурб пытался по крайней мере выглядеть дипломатом, – должны всегда оставаться в пределах этой самой семьи.

     Кара кивала в такт его словам.

     – Ты правда думаешь, что я встану на дворцовой площади и начну кричать то, что все королевство и так знает?

     Дурб поиграл желваками, на мгновение прикрыл глаза.

     – Правильно думаешь, – продолжила кошка. – Не буду кричать. Ибо меня тут же повяжут и вернут в тот колодец, и даже не потому, что я кричу.

     – Мне всегда нравилось твое чувство юмора.

     – А вот Ирбин его не оценил.

     Дурб допил вино, вернул кубок на столик.

     Кошка выбила искру и зажгла свечу. Не вовремя она здесь. Она вообще в этом мире не вовремя. Как-то кубарем все понеслось с того момента, как она переступила дверь в этот мир. И там она была не к месту, а тут и тем более. Полукровки нигде и никогда не к месту. Хоть ты полуоборотень, хоть полукоролевич...

     – Не всегда важно, кто ты, верно? – подал голос Дурб.

     Кошка и не заметила, что она сказал вслух.

     – Так получилось, Дурб, что я знаю больше, чем хочу.

     – А ты пробовала не слушать? – прищурился мужчина.

     – А ты пробовал не дышать? – парировала Кара. – Это не просто дурная привычка, это образ жизни. Ты, в общем, не заостряй на мне внимание. Тайны королевских семей меня не трогают, и если не прижимать меня к стенке, я не использую свои знания.

     Дурб присел на подлокотник кушетки.

     – Двусмысленное обещание.

     – Зато правдивое, – дернула плечом кошка. – Охрану ты зря снял. Утром весь замок гудеть будет.

     – Франциск не шел иначе.

     Кара хмыкнула, подавив желание прокомментировать, вскочила на окно.

     – Если ты исчезнешь, когда я в комнате, Сермуш снесет мне голову, – протянул Дурб.

     – А я должна заботиться о твоей голове?

     Фаррину осторожно подошел к окну и очень тихо заговорил:

     – Послушай, Кара. Наш отряд прочесывал королевство битый год, бросив семей, детей, любовниц и родителей, и поверь мне, мы все меньше всего хотим снова спать на постоялых дворах целый год в поисках иголки в стоге сена.

     Кошка, уже удобно устроившаяся на подоконнике, внимательно слушала.

     – Что?

     Год? Двенадцать мужланов искали ее год по всему королевству и ни разу не догадались прочесать ближайший лес? Королевич отказался от своего отряда – на год?

     – И если сейчас ты выйдешь в это окно, – продолжал Дурб. – Сермуш поднимет на ноги всю армию, не важно какой ценой ему это обойдется. И хорошо не будет никому.

     – Не перегибай, – поморщилась кошка и уставилась на луну. – Я три года жила в ближайшем лесу, никто из вас не удосужился туда нос сунуть. Если бы твой Сермуш хотел, он этот лес носом перерыл бы.

     – Очень мало кому придет в голову искать дочь короля в лесу, – прошептал Дурб.

     – А оборотня? – Кара резко повернула голову в его сторону. – Сссыщики...

     – Мы искали тебя год, Кара. Подумай, – посоветовал он и скрылся в спальне.

     Кошка услышала вопрос королевича, усталый ответ летуна. Тихо лязгнули створки – Дурб открыл окно и затих около него. Паренек продолжал расспрашивать, даже не требуя ответов. Похоже, рот у пацана не закрывается вообще никогда. Кошка услышала знакомые шаги. Вновь выставленные стражи лязгнули доспехами, открывая двери. Сермуш пересек кабинет и скрылся в спальне.

     – Иди отдыхать, Дурб. Я дальше сам.

     – Сермуш, – начал было летун, запнулся, поравнялся с королевичем, наклонился к его уху, и кошка зажала уши, чтобы не услышать хотя бы эту фразу.

     – Спасибо, – королевич похлопал друга по плечу. – Спокойной.

     Дурб бросил кивок в сторону кошки и без слов скрылся за дверью.

     – Сермуш, – позвал королевич, – ты останешься, да ведь?

     – Засыпай, Франки, я сейчас приду.

     Сермуш прикрыл дверь спальни, облокотился о косяк и медленно сполз на пол. Ему очень хотелось закрыть глаза и перенестись куда-нибудь, далеко-далеко, ото всех и ото всего. Чтобы там не было Ирбина, королей, и вообще людей. Только солнце, покой и – пустота. Да, самое оно. И небо. Бесконечное небо для его единорога.

     Сермуш вздрогнул от прикосновения. Это кошка тихо опустилась рядом с ним, прижавшись плечом к плечу.

     – Устал, высочество?

     – Есть немного.

     И не важно, какую усталость она имеет в виду.

     План полетел к чертям. При младшем королевиче в спальне Сермуша не увести. А утром... Колодец найдут не с тем постояльцем.

     – Я тебя утром выведу, – сказал Сермуш. – Пока мост поднят, все равно незаметной не пройдешь.

     – Что, в платья больше рядить не будешь? – усмехнулась Кара.

     – Кушетка в этот раз – твоя, – улыбнулся он и, резко поднявшись, ушел в спальню.

     Кара услышала шорох простыней. Сермуш не потрудился даже раздеться, так и встретился с подушкой, наверняка даже с одноручкой на поясе. Через минуту сталь лязгнула о деревянный пол.

     Кошка вспрыгнула на подоконник.

     Рискнешь его жизнью?

     Появление Франциска спутало все карты. За одну ночь оба королевича умудрились два раза помешать ей. Веселая семейка. Но до утра теперь действительно ничего не сделаешь. Значит, придется действовать по обстановке. Главное... дяде на глаза не попасться. И тут себя тоже не обнаружить. Так что кушетка – явно не вариант.

     Связать ее побег с Сермушем сможет, разве что, Ирбин, но не докажет. Иерий чист, как слеза младенца: пришел исповедовать – очнулся утром. Дурб не выдаст, младший королевич... Кошка задумалась. Франциск ей не понравился. Слишком повышенная внимательность к деталям не всегда приводит к долгой и счастливой жизни окружающих. Тот факт, что парень укрывается в спальне Сермуша, когда напуган, совершенно не означает, что он же не выдаст ее присутствия здесь ночью. И вообще, совершенно не ясно, какого черта он здесь именно этой ночью.

     – Совпадения есть цепочка закономерностей, – прошептала кошка.

     Думай!

     Сермуш нашел ее в лесу – и тут же утащил за собой наемников, которые пытались подстрелить его же. При ней. Ждал же он ее там, времени пустить стрелу было масса... А напали, только когда она появилась. Неужели Ирбин подослал? Чтобы «оборотень избавилась от королевича». А зачем? Не наследный же он королевич, как ни крути... Или за три года здесь все с ног на голову перевернулось? Кара помотала головой.

     Не охота на оборотня охватила сейчас замок. И угроза Ирбина уже казалась Каре детским лепетом. А в голове билось только: что произойдет утром, когда колодец окажется пустым? Посылая к ней Иерия, Сермуш не знал об угрозе брата. И утром... не найдя кошку с решением... озверевший Ирбин...

     Мозг кошки взрывался, огрызался, стонал и вопил о пощаде. Прямо сейчас он мог выдать только одно: если кошка исчезает в ночи... дальше неизвестность. На этом мозг закончил доклад, скукожился и замолк.

     И чтобы получить больше ответов, чем вопросов, ей нужно больше информации. Кара поднялась на подоконнике во весь рост, уцепилась за край крыши и подтянулась на руках.

     Шаги Ирбина эхом отскакивали от стен замка, пронизывали каждый камень, бились в потолок, стремясь на свободу, и умирали там в гомоне дворцовой площади. Солнце уже давно тщетно пыталось согреть людей осенними лучами, холод подступающей зимы все плотнее и плотнее подбирался к земле, чувствуя свою победу.

     Стражники вытягивались в струнку и еще долго оставались так стоять, боясь выдохнуть. Ирбин распахнул двери покоев брата.

     – Я не слышал стука, – Сермуш даже не повернул голову в его сторону.

     Ирбин медленно прошел в комнату, обогнул кушетку, тронул пустой кувшин.

     – Ты ее упустил, – констатировал он.

     Сермуш повернулся к брату, став спиной к окну. Он простоял здесь битый час, упершись взглядом в лес. Все три года она была там, рядом, и он ни разу не прочесал этот самый чертов лес, стихию оборотня. Он слишком долго жил жизнью сына короля, и его люди целый год искали дочь короля.

     – Кого?

     Ирбин поморщился, опустившись на кушетку.

     – Вот только не надо монашку из себя строить, Сермуш. Твой епископ...

     – Священник, – поправил королевич.

     – Священник! Пришел – смешно сказать! – исповедовать заключенную в колодце! Ты кого пытаешься обыграть?

     Сермуш сложил руки на груди, склонил голову на бок.

     – Никому не ясны мотивы и поступки святых людей.

     Ирбин закрыл лицо руками.

     – Немыслимо! – простонал он. – Слушай, Сермуш, ты надеешься, что я не докажу, что это ты устроил ее побег?

     – Смирррррна! – раздалось раскатистое в коридоре.

     Братья синхронно повернули головы в сторону двери, а в следующий миг упали на одно колено. В покои ворвался его величество Неополь.

     – Все вон! – скомандовал он.

     Стражников как корова языком слизала, дверь с тихим щелчком закрылась.

     – Я хочу видеть ваши глаза, – вместо приветствия обратился он к сыновьям.

     Королевичи поднялись, по привычке вытянулись в струнку.

     – Сегодняшнее мое утро, – начал король, меряя кабинет шагами, – началось далеко не с самых хороших новостей. Когда дурные новости приходят с границ, я могу это понять. Когда кто-то умирает в пределах замка, я даже не чихну в ответ на эту... новость. Но когда мое утро начинается с истошных воплей моего младшего брата, что его племянник принимает его за идиота, подсовывая вместо оборотня напуганную до чертей соплячку, – вот это я называю плохим утром!

     Братья склонили головы в знак согласия. Особенно был согласен младший из них. Неополь остановился, уставившись на сыновей.

     – Итак, почему у меня было такое утро?

     Сермуш еле заметно улыбнулся, Ирбин покрылся потом.

     – Ваше величество, – осторожно начал он, – нам удалось поймать оборотня, о котором толковал его высочество...

     – Отлично, и? – поторопил его король.

     – Дело в том...

     Сермуш наклонил голову, пытаясь скрыть улыбку.

     – Что смешного, ваше высочество? – слишком тихо спросил Неополь, прищурившись. – Если вам смешно, то вы пока можете подумать над ответом, как заключенная сбежала из колодца.

     Сермуш откашлялся, Ирбин продолжил:

     – Ваше величество наверняка помнят ту... того оборотня, события вокруг которой развивались несколько лет назад...

     – Да-да, – король снова начал мерить комнату шагами, заложив руки за спину. – Ну и что с ней?

     – Ваше величество, это и есть тот самый оборотень, – выпалил, наконец, Ирбин.

     С минуту король стоял, словно приросший к полу.

     – Ты показал герцогу оглушенную девчонку и сказал, что он бежал, сверкая пятками, от нее?

     – Ваше величество, это и есть оборотень! – отбивался Ирбин. – В наших – и не в наших – краях больше нет других оборотней!

     Король открыл было рот что-то сказать, но передумал. Помолчал.

     – Итак, ваше высочество, – обратился он к Сермушу, – как заключенная бежала из колодца?

     – Я еще не распорядился расследовать этот факт, ваше величество. По чести сказать, я узнал о побеге от его высочества Ирбина минутой раньше перед вашим визитом.

     – Я тебя умоляю! – потерял контроль над собой Ирбин.

     – Но насколько я могу судить со слов его высочества, заключенная воспользовалась визитом священника, которого и нашли утром вместо нее в колодце.

     – Очень интересно, – отметил король, – особенно если учесть, что этот самый священник очень близок именно к вам, ваше высочество.

     – У меня много знакомых в королевстве, ваше величество.

     – Я заметил.

     Король прошелся по комнате. Он сам уже понимал тупиковость и туповатость сложившейся ситуации. Брату сложно объяснить, что его напугала та женщина. Неополь отлично помнил Кару. И приказ свой, отданный Сермушу, он тоже помнил. Но вместе с тем, он помнил и о годе поисков, которые летуны личного отряда сына вели в обход королевского приказа, под видом «учений на незнакомой местности».

     – Как удалось ее задержать? – нарушил молчание король.

     Братья молчали.

     – Ну!

     – Я воспользовался тем, – просипел Сермуш, – что она меня знает и доверяет, вычислил ее укрытие и...

     Ирбин усмехнулся.

     – Так-так, – протянул король. – Воспользовался, знает, доверяет...

     Неополь подошел к окну, оперся о подоконник.

     – А деятельность летунов ты остановил на целый год «воспользовавшись» чьим доверием? – прогремел он.

     – Мы проводили учения на...

     – Хватит! – король ударил кулаком по подоконнику. – С братом я поговорю сам. Чтобы оборотень была снова в колодце завтра же!

     Сермуш закрыл глаза.

     – При всем моем уважении...

     Ирбин пнул брата в ребра и перебил:

     – ...нам не найти ее за день. Ей удалось бежать, и теперь она сделает все, чтобы ее сам черт не нашел.

     – Нет-нет, его высочество Сермуш что-то хотел сказать, – прищурился король.

     – Его высочество Ирбин закончил мою мысль, – прошептал Сермуш.

     Король посмотрел на сыновей долгим взглядом.

     – Ни для кого не секрет, что вы не особо... ладите после смерти матери. Я очень советую вам забыть о раздоре на время поисков оборотня. Потому что отвечать за нее вы будете передо мной. Оба!!

     Неополь распахнул дверь и вышел в морозный коридор.

     Сермуш вернулся к окну, Ирбин упал на кушетку.

     – Доигрались, – констатировал Сермуш.

     – Нет, нет, нет, братик, это ты со своим упрямым желанием оставить оборотня здесь, а потом и вовсе голову потерял, разыскивая девку по всему королевству! Ты думал что, никто не знал? Весь замок гудел, как улей! Шутка ли, личный отряд прочесывает королевство в поисках твоей ненаглядной!

     – Я задействовал только двенадцать единорогов, замок и не заметил их отсутствия в мирное время! – огрызнулся Сермуш.

     – Идиот! – прошипел Ирбин.

     Он нервно прошел к столику с кувшином, пнул пуфик, выросший на его пути, взвесил в руке пустую посудину.

     – Идиот и пьяница!

     Ни в чем не повинный кувшин полетел в стену.

     – Ты лучше потрудись объяснить, что твои наемники делали в лесу, стреляя в меня! – вскипел Сермуш.

     – Тебе кошка мозги выбила? – спросил Ирбин.

     Сермуш обнажил одноручку, приближаясь к брату.

     – Арбалетчик стрелял в меня, а совсем не в «оборотня за награду», пока я говорил с кошкой! – выплюнул королевич, наступая на Ирбина. – Я стою сейчас перед тобой только благодаря ее реакции!

     – Ты знаешь, Сермуш, я всегда говорил, что дипломат ты плохой, – промычал старший брат, отстегивая оружие от пояса. – Если бы ты бросил такое в лицо своему убийце, какую реакцию ты получил бы взамен?

     – Давай покончим с этим раз и навсегда, Ирб, – тихо сказал Сермуш. – Бери меч. Ты ведь хочешь убить меня, вот тебе шанс!

     Он слишком устал. Играть в дворцовые игры, предугадывать шаги вперед, опасаться за свою спину. Спасало небо. Только там он был самим собой, в этих бесконечных пикировках и лязге стали. Даже в военное время он чувствовал себя на поле брани в большей безопасности, чем в замке, где родился и вырос. Он отказался от личной прислуги не из прихоти: по крайней мере в собственных покоях Сермуш хотел именно этого самого покоя.

     – Серм, я кладу меч на пол и отхожу в сторону, а ты возвращаешь свою голову обратно и начинаешь ею думать, – примирительно сказал Ирбин.

     Сермуш резко отбросил кушетку в угол, подцепил меч брата, обнажил его и бросил противнику.

     – Нападай, Ирб, как в старые добрые времена, на учениях.

     Ирбин поймал меч, разрубил воздух.

     – Сермуш, я никогда не опускался до наемников, – проговорил он. – Если в стенах замка и есть такой идиот, то это не я.

     Мечи схлестнулись, сталь запела, и стражники за дверьми вздрогнули, переглянувшись.

     – А уж если бы и нанял кого, – продолжил Ирбин перехватывая руку брата, – то тот уж точно не промазал бы.

     – Скотина! – прорычал Сермуш. – Это ты пел в уши отцу, как опасно оставлять оборотня в замке и вообще в королевстве!

     – Оглянись, братик, – улыбнулся Ирбин, – ты увидишь очень много женщин, намного интереснее твоей кошки.

     Сермуш наступал, заставляя меч шипеть в тон себе.

     – Но тебе и этого мало, скот! Ты хочешь все сделать наверняка? Нет человека – нет проблемы? Ну так руби! Руби!!

     Отбив удар Ирбина, Сермуш отбросил меч в сторону. Выбив искры из пола, тот жалобно звякнул, ударившись о стену. Сермуш упал на колени перед братом, закрыл глаза и распахнул руки. Он знал, что меч Ирбина пошел на замах, он слышал, как сталь разрезает воздух над его головой. Невинный замах, разгон для нападения сейчас превратился в смертельный выпад для Сермуша, упавшего точно под ход меча.

     Только небо. Только солнце. Только покой.

     Глаза Ирбина округлились. Он резко вывернул руку, уводя меч в строну, но дальше плеча брата сталь уже не уйдет. Поздно.

     Титул братоубийцы никогда не привлекала Ирбина. Ни отец, ни совет двадцати не простят королевичу этой дуэли с убийством в финале. Если замок и привык к пикировкам братьев, то никто не будет мириться со смертью одного из них от руки другого. Вот так, среди бела дня? На дуэли? В стенах замка?! В личных покоях убитого?! Зверство.

     Кошка влетела в комнату на слове «Руби!!».

     Полностью сконцентрировавшийся на отведении меча, Ирбин и не заметил фигуру в черном, уже ставившую блок отброшенным мечом. Как во сне, старший королевич увидел преграду своему мечу, услышал лязг, увидел искры. Уши пронзил нервный писк голодной стали. Кошка поставила меч на «дыбы», клинок Ирбина уперся в эфес.

     – Шшшш, – зашептала кошка, словно успокаивая малого ребенка.

     Ирбин уставился на побелевшие костяшки своих пальцев.

     Сермуш открыл глаза.

     – Ты не даешь мне жить спокойно, – ровно произнес он и повернул голову к кошке. – Так дай хоть умереть с миром!

     – Разрубить голову клинком сложно назвать «миром».

     – Ваше высочество? – в дверях появились две головы стражников.

     – Лодыри! – завопил Ирбин, запуская в дверь пуфик. – Лоботрясы! Королевича убивают, а вы что делаете?! – Статуэтка непонятно-чего полетела следом за пуфиком.

     Дверь захлопнулась.

     Сермуш сидел на полу, понурив голову. Небо, солнце и покой опять откладывались.

     – Пошла вон, – он поднял глаза на кошку. – А мы тебя здесь не видели.

     – Это очень интересный способ сказать «спасибо», – кивнула Кара.

     Ирбин перевернул кушетку, тяжело опустился на нее.

     – Кошка, – просипел он, – ты под арестом. Мне не интересно бегать за тобой по всему королевству годами. Равно как мне не интересно отвечать перед королем, почему оборотень «до сих пор не в темнице».

     Кошка попятилась к окну.

     – А почему мне должно быть интересно, что интересно тебе?

     – Потому что если сейчас ты выйдешь в окно, головы снесут нам обоим, – усмехнулся Ирбин. – Мы оба и равно отныне отвечаем за твою тушу в колодце. Выбирай, кошка. Или ты на воле, или и я, и Сермуш на воле.

     – Вон! – повысил голос Сермуш.

     – Сермуш, если ты хочешь попасть в немилость к отцу и стать почетным заключенным темницы где-нибудь на краю света, то я туда не стремлюсь.

     – Если ты встанешь между кошкой и окном, – пригрозил Сермуш, – клянусь богом, я убью тебя.

     – И после этого, – старший королевич медленно поднялся на ноги, взвесил меч в руке, – ты называешь убийцей меня?

     Кошка остановилась уже около окна. Всю ночь она просидела на крыше, ожидая развязки. Когда пришел Ирбин – уже была готова метнуться в кабинет, прислушиваясь к их разговору. А с появлением в покоях короля только икнула: семья сог'Коранету просто обожает срывать сценарии. И уж чего она совершенно не ожидала, так это обвинений Сермуша, что наемники – от Ирбина. Конечно, постоянные дуэли братьев не могли вырасти на ровном месте, и они вполне искренне пытались поцарапать друг друга. Но – наемники? Что же вы не поделили-то, кусала губы Кара.

     Неужели Ирбин и правда открыл охоту на брата? Уже давно и не из-за «сбежавшего оборотня»? А она просто под руку подвернулась со своим упрямым нежеланием оборачиваться, вот и пригрозил... И Франциск, собственно, боится... Давно у нее не было столь интересного утра.

     Кошка провернула в руке меч Сермуша, снова начала пятиться к окну, маня старшего королевича.

     – Ты правда думаешь уйти? Среди бела дня?

     Ирбин напал, отрезая ей путь к окну, тесня к стене. Сермуш вскочил, бросившись к дверям. Которые как раз распахнулись – недавние лоботрясы отреагировали на звук стали, спеша на помощь. Сермуш выхватил меч у одного из них, выпихнул их в коридор и захлопнул дверь, опустив затвор.

     – Ваше высочество! – жалобно взвыли стражники.

     – Не суйтесь! Это приказ!

     Он сможет объяснить что угодно, только не почему он помешал старшему брату повязать «особо опасного оборотня». Разрубив мечи дерущихся, Сермуш встал между ними, выпихнул кошку, толкнул ее к окну.

     – Ирбин, мы выкрутимся.

     – Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

     Он развернулся – кошка оскалилась в улыбке.

     – Ты еще здесь? – прорычал Сермуш.

     Кара нырнула под рукой Ирбина, замахнувшегося для удара, крутанула свой меч эфесом вперед и ударила старшего в челюсть, потом уже куда пришлось и добавила контрольным – но не сильным – в висок.

     – Через пару часов будет в сознании. Но с дикой головной болью. Идем.

     Сермуш подтащил Кару к окну и указал на повозку около невысокой хозяйственной постройки:

     – Через несколько часов повозку загрузят пустыми бочками, и она покинет стены. Их везут в замковый городок. Сейчас мы спускаемся вниз, и ты уедешь в повозке. Как затеряться в толпе, я уверен, ты знаешь лучше меня.

     – Как мило с твоей стороны, – она вырвала руку. – А повозки с гербом не будет?

     Подойдя к столу, вынул из ящика ее кинжалы, вернув хозяйке.

     – Я начну «искать» тебя с запада. Потом пересеку реку по мелководью. На севере реки есть переход. Сиди там, пока мы не пройдем. Я дам тебе два дня укрыться на западе, а потом прочешу реку. Запомнила? – встряхнул он оцепеневшую кошку.

     – А почему нет Дурба? – тупо спросила та, припоминая «нянек» королевичей.

     – Ты здесь давно не была, – улыбнулся Сермуш.

     Год без летунов под боком, похоже, сказался. В коридоре послышались шум, лязг, голоса... В массивные створки заколотили бревном. Королевич подтолкнул Кару к тайному ходу, тронувшись следом, и она очнулась. Не входило в ее планы, что он откажется идти. А объяснять да рассказывать времени теперь уже нет. Резко повернувшись, дотянулась до его уха:

     – Прости, Серм.

     Он не успел спросить, за что, кошка приложила рукоятку кинжала к его виску. Под мерный стук бревна в дверь Кара прикидывала, как теперь увезти королевича. Что бы в замке сейчас ни творилось, кто бы на кого ни охотился, Сермушу оставаться тут явно не следует.

     Решение пришло само собой.

     – Дурб...

     Летун обернулся на знакомый голос, не веря своим глазам. Перед ним стояла кошка в плаще Ирбина.

     – Ты с ума сошла!

     Он схватил ее под локоть, отводя вглубь конюшни.

     – Где Сермуш? Почему ты здесь? Что случилось?

     Кара зажала его рот рукой.

     – Мне нужен единорог Сермуша.

     – А больше ничего? – отпихнул он ее руку.

     Кара пристально посмотрела в его глаза:

     – Твой королевич собрался «постричься на вечные поиски»...

     Сколько она провела времени, разговаривая с Дурбом? Пятнадцать минут? Больше? А время дорого стоит нынче. Кошка застонала – единорог не будет повиноваться ей, сбросит, если вообще позволит подняться в седло. С лошадьми проще, но коняшка сейчас не выход, уходить надо по воздуху. И только Фаррину может помочь ей.

     – И ты не придумала ничего лучше, как устроить ваш общий побег из замка? – тихо спросил Дурб. – Ты его спасти или обречь на вечные бега хочешь?

     Кошка запнулась, уставилась в одну точку. Тихо икнула, пытаясь что-то сказать.

     – Но если я уйду одна...

     – Мне нужно время, – ровно проговорил Дурб. – Уходи, Кара. Именно сейчас тебе надо исчезнуть.

     Кошка уставилась на летуна, тихо сглотнула. Как это – уходи? Вот так просто? Исчезнуть? Сейчас?

     – Где я тебя найду? – спросил Дурб.

     Кара не отреагировала на его вопрос, погрузившись в себя. Все не просто запуталось, а перевернулось с ног на голову, два раза перекрутилось и рассыпалось в прах. Ситуация, которая была под контролем только вчера, сегодня повернулась против нее же.

     – Если я уйду, Сермуш умрет...

     – Никто не умрет, именно если ты уйдешь! – рявкнул Дурб.

     – Ты не понимаешь. Ирбин...

     Летун развернул кошку, нацепил капюшон ей на глаза и выпихнул из конюшни. Прежде чем отпустить ее локоть, он повторил свой вопрос:

     – Где я тебя найду?

     – Ближайшая деревня на юго-востоке от замка, там найдешь дом Лусиции.

     – До встречи, – и кошка оказалась под ослепительным солнцем.

     Кто-то толкнул ее, ругнулся. Слева повеяло запахом перегара, справа – передержанной на углях рыбой... Дурб стоял в дверях конюшни, наблюдая за ней. Кошка обернулась, встретилась с его глазами и сделала пару шагов. Летун вздохнул, прикрыв глаза. Когда он снова посмотрел перед собой, Кары уже не было.

     Дурб развернулся на каблуках, прошел через всю конюшню, по пути приветствуя подтягивающихся для учений летунов. Вошел в палас. Несколько переходов, сотни ступенек, винтовые лестницы – и он на последнем этаже, у дверей покоев королевича. Стражи не было. Перекошенная дверь тихо покачивалась на петлях. Сзади раздались торопливые шаги, голоса, металлический лязг.

     – Что происходит? – нахмурился Дурб, обращаясь к придворному сыщику, нарисовавшемуся в проеме.

     Сам факт появления здесь этой фигуры уже говорил за себя: дело – плохо. Невысокий, начинающий лысеть мужчина, плотной, но далеко не рыхлой комплекции, преодолевший сотни ступенек и не одну винтовую лестницу без единого следа одышки, – поднявшись до поста королевского сыщика, он не забывал поддерживать себя в форме, прекрасно понимая, что новая должность только прибавила ему врагов, нежели уменьшила их количество.

     – Старший королевич мертв.

     Дурб пошатнулся, сглотнул.

     – Как – мертв?

     Сыщик не мог огрызнуться на летуна, но по выражению его лица Дурб и так понял, что тот хотел сказать.

     Четверо стражей обогнули мужчин и вошли в покои, осторожно осматриваясь. Сыщик чертыхнулся, распихал их, наклонился над Ирбином. Кого они хотят тут найти! Убийцы и след уже давно простыл.

     Дурб прошел следом.

     – Франциск, – выдохнул он. – Где королевич?

     Мужчина обернулся на летуна, удивленно поднял бровь. Дурб распахнул двери спальни – мальчика не было. И сейчас только Сермуш мог объяснить, где королевич.

     – Я ее убью... – простонал Сермуш, одновременно хватаясь за голову и отплевываясь от холодной воды, которой летун окатил его.

     Дурб встряхнул друга, поднимая на ноги; слова королевича утонули в стоне.

     – Ваше высочество, – процедил Дурб, – где королевич?

     – Какой из них?

     Сермуш обвел комнату глазами, покачнулся, оперся о плечо летуна.

     – Тело старшего здесь, где младший?

     – Тело?

     Уронив взгляд, Сермуш побледнел. Ирбин лежал на полу, как-то странно скукожившись. Темно-бардовая лужа под ним не оставляла сомнений в природе своего происхождения.

     – Ваше высочество, – поднялся сыщик, – кто еще, кроме вас, был в покоях? Кто вас оглушил?

     Сермуш утер лицо рукавом, ноги подкосились, и он упал в кресло.

     – Где Франциск?

     – С этого вопроса я начал ваше пробуждение, – подал голос Дурб.

     Стражники подхватили тело королевича, молча и споро вынесли его из покоев. Сыщик покрутил в руках кинжал. Кинжал Сермуша, залитый кровью Ирбина.

     – Господин сыщик, – повернулся к нему Дурб, – вы ведь понимаете, что его высочество королевич Сермуш не мог убить своего брата и оглушить самого себя.

     – Угу, – промычал мужчина, зацепив Сермуша взглядом. – Кто еще был в покоях?

     – Франциск, – отбросив звания и чины ответил тот.

     – Королевичу всего двенадцать лет, не так ли? – протянул сыщик, жестом отсылая оставшихся стражей в покои младшего брата семьи. – Кто еще?

     – Слушай, Теодор, у меня голова разрывается, оставь...

     – Ваше высочество, – ровно перебил королевича сыщик, – ваш брат мертв, что с младшим – пока большой вопрос, вы хоть и были оглушены, но живы. То есть единственный живой около трупа собственного брата. Вы понимаете, что сейчас я обязан доложить королю вот это?

     – Тео, – побледнел Дурб, – не кипятись...

     – Господа, я совершенно спокоен, – обвел мужчин взглядом сыщик, – просто ровная и более-менее мирная жизнь замка закончилась, нас всех теперь поставят на уши, а его высочество Сермуша запрут в темнице до выяснения. А так – я совершенно спокоен, и раз вы не хотите сказать, кто еще был в покоях, кроме двенадцатилетнего королевича, то ничего не остается, как...

     В покои вошел стражник, и Теодор тут же переключился на его доклад. Младший королевич в шоке, слюнях, соплях и истерике. Он рвется вон из покоев к Сермушу, его нянька мертва, а кроме имени старшего брата он твердит о женщине в черной шкуре. Но скорее всего это просто истерика.

     – Хотя бы один из братьев способен указать на убийцу! – выплюнул Теодор.

     Дурб положил руку на его плечо:

     – Тео, не надо.

     – Прикажете мне обвинить королевича в братоубийстве?

     Дурб разжал пальцы. Сермуш уронил голову в руки.

     – Да, Тео, это я убил брата. Моя стража может подтвердить, что мы сошлись в дуэли сегодня утром. И я его убил.

     – А потом оглушили сами себя, и насколько я вижу по следу, ударив самого себя эфесом в висок? – взвизгнул сыщик.

     – Нет, он сопротивлялся, мы оба упали, я наткнулся виском на... – Сермуш пошарил глазами около места, где он лежал, – край столика и потерял сознание. Когда я падал, видимо, зацепил его клинком.

     Дурб побледнел, что-то прошептал, проклял кошку, Теодора, Сермуша, самого себя...

     – Не мели ерунды! – вырвалось у него. – Здесь была кошка... Кара... оборотень! Она оглушила их обоих, пришла ко мне после...

     Теодор уселся в кресле, подперев рукой подбородок.

     – Очень интересно, то есть и вы тоже как-то тут замешаны, ваше сиятельство. Очень интересно... И зачем она пришла к вам?

     Сермуш очень недобро посмотрел на друга.

     – У тебя перемешались дни в голове, – уверенно сказал он. – Никаких кошек здесь не было.

     – Господа, вы сейчас оба пойдете отдыхать в тюрьме за братоубийство и лжесвидетельство, – весело отозвался Теодор. – Пока я собираю мозаику из ваших кошек, оборотней и клинков, поражающих королевичей сами по себе.

     – Тео, ты слышал мои слова? – спросил Сермуш. – Действуй.

     Он подобрал свой клинок, протянул Теодору, сам позвал стражников и встал к ним спиной, сложив руки.

     – Я знаю, где она, – поравнялся с ним Дурб.

     – Вмешаешь кошку...

     – Ты понимаешь, что это в лучшем случае ссылка?

     – Я помню закон, друг.

     Теодор со вздохом махнул стражникам рукой, приказывая увести королевича, пока тот не признался в каком-нибудь еще убийстве, удержал Дурба:

     – Если ты знаешь настоящего убийцу, очень советую поторопиться. За смерть преемника король может и голову снести. Там еще младший королевич подрастает, знаешь ли...

     Летун остался стоять в покоях, уставившись на покосившуюся дверь. Кошка убила Ирбина? Дурб поморщился. И подставила Сермуша. Какая глупость. Почему она тогда так настырно хотела увезти его? Может... убила и решила увезти Сермуша, чтобы на него не упало подозрение? Дурб помотал головой. А ведь она пыталась что-то сказать об Ирбине...

     Замок, а за ним и все королевство, погрузились в траур. Король пережил весть о смерти старшего сына молча, но в свои покои не впускал никого, кроме личных слуг. У дверей Неополя стали люди Теодора, в обязанности которых входило не просто охранять, но и никого не впускать. Понимая свое состояние, король наотрез отказался подниматься в темницу к сыну в первые дни, и лишь когда отзвенели колокола, а семейная гробница приняла своего нового постояльца, Неополь распорядился проводить его.

     Сермуш слушал колокола, стиснув зубы.

     Их мать отравили шестнадцать лет назад. Два юнца-погодки, не по-королевски к ней привязанные, ощерились друг на друга, плюясь ядом и обвиняя друг друга. Сейчас уже сложно вспомнить, какие были доводы юношей, но оба твердо верили, что королеву отравил один из них. Пути их разошлись. Горе, которое должно было сплотить братьев еще больше, сделало их врагами. На столь благодатной почве родились и новые обиды, новые обвинения, дуэли. После одной из них, получив весьма нешуточное ранение и оставшись жить только благодаря искусности придворного лекаря, Сермуш и навязался на голову воеводе, заставив того лично обучать себя. Мужчина отнекивался, искал поводы отказать, даже врал королевичу, что с его комплекцией ничего тяжелее пера держать вообще не стоит, но в итоге сдался. И воспитал – капитана воздушных войск: юношу утянуло небо. Чему совершенно не обрадовался король.

     Разговор Неополя с воеводой продолжался несколько часов, стены гремели, голос воеводы не уступал, а потом тихо завершил беседу угрозой. Когда воевода сгинул, король с облегчением вздохнул. Тот скелет в семейном шкафу королевской семьи снился Неополю по ночам, и после смерти жены его сновидения стали только тревожнее. Мальчики так и не узнали имени убийцы своей матери, а Сермуш остался при своих летунах, под зоркой охраной своего настоящего отца, не один раз его спасшего.

     Вороной тихонько прошествовал по дороге деревушки. Всадник искал глазами хотя бы одного бодрствующего жителя: повинуясь трауру, после наступления темноты все разбредались по домам – «скорбеть».

     – Скажи любезный, – обратился всадник к спешащему верзиле, – дом Лусиции далече?

     Мужчина обернулся на голос, пару секунд думал, потом махнул рукой в сторону и скрылся между домов. Дурб вздохнул, чертыхнулся и направил коня по этому весьма неопределенному маху.

     – Дяденька, – тронул его ногу малец, задрав голову вверх.

     Дурб натянул поводья, в темноте он даже и не заметил мальчугана.

     – Дяденька, – повторил тот, – я за монетку могу показать!

     – Резонно...

     Летун положил в ладошку мальчугана серебряную неровную денежку. Попробовав ее на зуб – Дурб усмехнулся, – мальчишка упер пальчик в дом за его спиной.

     – Это и есть дом Лусиции? – с нехорошей ноткой в голосе спросил «дяденька».

     Мальчишка весело хихикнул и нырнул под пузом вороного, скрываясь в домах через дорогу. Вздохнув, Дурб спешился. Дом, указанный проворным мальчишкой, казался пустым. А каким должен быть дом оборотня? И как ее знают тут местные? Ясно же, что не оборотнем и не кошкой кличут. И кто, черти полосатые, такая Лусиция? Дурб постучал в дверь. Никто не отозвался. Толкнул створку, на всякий случай обнажив кинжал, и ступил в темноту.

     Вдоль всей стены фасада дома тянулся темный узкий коридор, наводящий морок пустого дома. Но если толкнуть следующую дверь, – там и свечи, и убранство, и жизнь. Уютно потрескивала печка, на ней, из-за шторки, выглядывали две любопытные мордочки детей, без страха разглядывавших пришельца. Когда их глаза опустились до кинжала, мальчишка спрыгнул и резво подскочил к Дурбу, пытаясь вырвать кинжал из рук:

     – Дай!

     Дурб никогда не знал, как вести себя с чужими детьми. Тем более с плохо воспитанными. Потому просто разжал пальцы, повинуясь. Тут же рядом оказалась и девчушка:

     – А сладкое для меняааа? – протянула она.

     – Так, дети, – пришел в себя Дурб, – где ваша мама?

     – А кому интересно? – серьезно спросила девочка, нахмурившись.

     – Мне интересно! – рявкнул Дурб, но дети только больше посуровели.

     Мальчуган положил кинжал на лавку, оба развернулись, снова залезли на печку и скрылись за занавеской. Дурб не верил своим глазам. Убрав кинжал в ножны, он двинулся к печи, когда входная дверь открылась:

     – У нас гости?

     – Мне нужна Лусиция, – потеряв всякое желание быть приветливым выпалил Дурб.

     – Что, малые достали? – хмыкнула женщина. – Я – Лусиция.

     Дурб осмотрел ее. Ну а дальше что? Теперь он должен спросить... оборотня?

     – Эмм... ну хорошо, – промямлил он. – Мне нужна Кара.

     Женщина обогнула его, взялась за ухват.

     – Ты уж определись, кто тебе нужен-то...

     Дурб начал терять терпение. Игра в шарады, честное слово.

     – Она сказала, что я смогу найти ее здесь.

     – Я не знаю никакой Кары, – поджала губы женщина, ловко выуживая из печи увесистый горшок.

     Дурб подскочил, перехватил у нее ухват, водрузил посудину на стол.

     – Послушайте, – оперся он о древко, – я понимаю, это звучит дико, но мне нужна Кара. – Женщина никак не отреагировала на его заявление, не желая повторять уже сказанное. – Ну хорошо, предположим вы ее не знаете. Тогда давайте так. Вы просто передадите то, что я сейчас скажу: у него смертельные неприятности; мне никак не вытащить его без нее. Слово-в-слово. Пожалуйста.

     – Конечно, – легко согласилась женщина. – Как только я познакомлюсь с этой... Карой, я обязательно передам.

     Дурб кивнул, вернул ухват хозяйке и быстро вышел из избы. Более глупо он еще никогда себя не чувствовал. А на пути к замку его уже ждала Кара.

     Неополь не любил идею тюрем на территории замка. Однако, как ни крути, любая тюрьма – постройка полезная. Во всех смыслах. И, пораскинув немного мозгами, повелел: быть тюрьмам к востоку от замка. Прям рядышком со стойлами драконов – преследовать и охранять проще. Вырос тюремный городок, как постройки ласково называли в королевстве. Выстроили на совесть: решеточки, башенки, сторожевые будочки... Даже стена вокруг построек. И ворота. Разве что ров не выкопали. Несколько камер, на всякий случай, обставили – для голубых кровей. Вот, пригодилось...

     В пределах замковой территории оставили только колодцы, они не смущали королевский взор: входом была двухметровая насыпь с дверкой. Подкопов под стены в военное время их мир не боялся вот уже полтора века, и уходящая глубоко в землю крепостная стена замка, наконец, стала полезной.

     Массивная дверь лязгнула, Сермуш опустился на колено. Как и полагается заключенным его ранга, он содержался в достаточно приличных условиях, и все прекрасно понимали, что для военного человека такая комната даже чересчур роскошна. Разве что решетка на окне не вписывалась в интерьер.

     Неополь присел в кресло, вздохнул, помолчал. Сермуш не шевелился.

     – Да встань ты уже, – протянул король.

     Не было в сыне той задорной вытяжки по струнке, что король наблюдал еще в тот злосчастный день. Сермуш стоял хоть и вытянувшись, но как-то сгорбившись, понурив голову.

     – Кто его убил?

     – Я.

     – Сермуш, кто его убил?

     – Я его убил, ваше величество.

     Король нервно вскочил, прошелся по камере, зашипел на сына:

     – Ты понимаешь, что я должен сделать после этих слов?

     – По закону...

     – Я здесь закон! – взревел король, Сермуш еле заметно вздрогнул. – Два идиота, щенки! Что, заигрались? Со смертью решили потягаться? А о королевстве вы думали каждый раз, когда мечи скрещивали? А об отце?

     Сермуш скосил на Неополя глаза, сглотнул.

     – Ты сначала своих детей роди, а потом дозволяй им с клинками друг на друга кидаться! Да похорони одного! Вот тогда мы и потолкуем!

     Сермуш закрыл глаза, зажмурился. Прав был отец. Двое так и не выросших безмозглых дитяти, заигравшихся в салочки со смертью. Один в каждом военном конфликте в воздухе адреналин ловит да по чужим мирам болтается, другой оттачивает мастерство в подковерных дворцовых играх... Оттачивал...

     – Кто его убил? – прогремел Неополь.

     – Я... не знаю.

     – Может, я знаю? – недобро усмехнулся король.

     Сермуш сглотнул, упал на колено.

     – Не она, ваше величество, богом клянусь.

     – Ты еще отцом поклянись, – усмехнулся Неополь.

     И быстрым шагом вышел из камеры. Затворилась дверь.

     Кошка осторожно уцепилась за решетку на окне, перекинула вес тела на руку, подтянулась, уселась поудобнее. Сермуш прислонился к стене напротив, наблюдая за ней.

     – Я бы тебя расколола, – промурлыкала та.

     – И заставила бы сказать «она убила королевича»?

     – Легкий путь не всегда интересный, – покачала ногой в воздухе Кара. – Во дворце слишком мало развлечений, чтобы множить лжесвидетельства.

     – Хочешь сказать, я знаю больше, чем говорю?

     Кара качнула головой.

     – Я знаю, это сложно понять, но пока ты валялся без сознания, некто побывал в комнате, прирезал Ирбина и ушел. И ты – единственный, кто может сказать, кто этот человек.

     Сермуш нахмурился.

     – Если бы ты меня не оглушила...

     – Ну-ну-ну, – остановила его кошка, подняв руку. – Вот даже не иди этой дорожкой. Твои стражи видели меня, когда заглядывали в покои, они первые сказали, кто еще был в комнате. И найди тебя в сознании...

     Теодор ел свой хлеб не зря. За прошедшие несколько дней он превратил в ад жизнь каждого, кто видел королевичей в тот день хотя бы боковым зрением.

     – И кто же этот некто?

     Кошка вздохнула.

     – Дуэль слышали только твои стражи, а кинулись за помощью, когда мы уже рубились на троих. Слишком мало времени, чтобы пройти-убить-выйти, даже через потайной ход – надо же четко представлять, когда именно можно выйти из укрытия. Но был еще один человек, Сермуш. В твоей спальне, как мышка притаившийся...

     – Ты ума лишилась?

     – Я видела и как восьмилетний убил своего весьма рослого отца, высочество.

     Королевич застонал, поднялся на ноги.

     – Сермуш...

     – Нет!

     – Ты собрался сгнить тут за младшего брата – почему?

     – Кошка, он не мог...

     – Мог, не мог, не мог, мог... Как вот ты можешь судить, высочество? Почему ты уверен, что я не убила Ирбина, например? Почему ты вот тут, сейчас, решил, что Франциск не мог зарезать старшего королевича? Как ты это все определяешь? Птичка напела?

     – Потому что я верю, что знаю тебя. Ты не убьешь без... действительно веской необходимости.

     Кошка фыркнула.

     – У всех свой предел необходимости.

     Сермуш прошелся по камере. Франциск? Но...

     – Зачем? Зачем Франки мог бы убить брата?

     – А прятался он у тебя от буки под кроватью? – улыбнулась кошка.

     – Кара, это бред, – тряхнул головой Сермуш.

     Кошка дернула плечом, снова качнув ногой.

     – Я подумала, тебе убийцу хочется найти. Но если тебе просто нравится бездельничать за решеткой...

     – Я боюсь, что отрезал себе путь отсюда, Кара. Или найдется настоящий убийца, или я останусь тут до конца дней. Но скорее всего, через месяц меня перевезут в достаточно отдаленное отсюда местечко...

     Кара посмотрела в небо, прищурилась, краем уха слушая болтовню королевича. Потом довольно кивнула и перебила его, снимая решетку – прутик за прутиком:

     – А ты не бойся, высочество.

     – Если я отсюда исчезну...

     – ...то останешься жить.

     Кара прыгнула в камеру, стала у двери.

     – Стражников позови, – скомандовала она. И, заметив нерешительность королевича, добавила:

     – Сермуш, окно уже изуродовано, и вернуть прутья на место сложнее, чем выйти отсюда. Ты уже сбежал, дорогой, так что – зови.

     Стражников оказалось двое; сложив мужчин в уголке, кошка выглянула наружу. Тюрьма для «голубых кровей» охранялась, похоже, получше колодца. К ним уже бежали еще трое. А вот люди с дальнего конца коридора рванули по лестнице вниз. Скоро здание превратится в замурованную крепость.

     Кара одолжила меч у оглушенного стражника... рубанула воздух... и отбросила в сторону, подняв дубинки, грубо обутые в железо. Одну бросила королевичу.

     – Давай попробуем поаккуратнее, главное помнить: бить не сильно.

     Кошка вышла в коридор, одевая бронь. Стражники, подбежавшие вплотную, остановились, выставив мечи впереди себя. Поигрывая дубинкой, Кара разминала мышцы рук, чешуя тихонько подпевала в такт ее движениям; глаза веселились. Кошка замахнулась и отпустила дубинку свистеть, разрубая воздух, лишь изредка касаясь брони нападавших. Оставляя вмятины в металле, жезл раздавал тумаки. Чувствительно, но не смертельно. Те, кто подскакивал к кошке слишком близко, награждались ранами посерьезнее. И в свалке битвы было невыносимо сложно контролировать силу удара и одновременно увертываться от мечей. Ее чешую пробить сложно, но неуязвимых нет, уходить нужно ото всех выпадов. Стражи все прибывали. По крикам снизу Кара поняла, что двери уже замурованы, и уходить им с королевичем, в общем-то, некуда.

     Сермуш тронул спину кошки, с силой нажал, заставляя пригнуться – на месте ее шеи просвистело лезвие. Перекинув дубинку, ударил стража по лицу. Вновь прибывавшие мечники обнажали оружие, кидались вперед – и многие отскакивали, опираясь об оружие и хмурясь. Их кошка просто с силой толкала в сторону – чтобы не зацепить.

     Когда беглецы уперлись в лестницу, позади себя они оставили двоих убитых – особо настырно размахивавших мечами – и около двух десятков поваленных. Никто не поднимался и не собирался участвовать в погоне. Сермуш замер, осматривая коридор, но кошка резко рванула его за грудки вверх по лестнице.

     – Не заставляй их преследовать нас. У них есть как минимум пять минут лежать спокойно.

     – Ты всегда должна быть права, да?

     – Я же женщина, – хмыкнула кошка.

     Следующий этаж – последний. Выше только крыша, куда кошка и выскочила, сперва осторожно осмотрев площадку. Она прошла всю крышу вдоль и поперек не раз, прежде чем вытаскивать Сермуша из камеры. И ни разу за последние дни не видела крышу пустой. Смена караула проходила очень аккуратно: пока сменщик не заступил, страж не покидал пост. Никакой красоты или вычурности. Обыденное перемещение стрелков. Но сейчас крыша была на удивление пуста, а на небольшой площадке ютились, недовольно фыркая, два единорога, удерживаемые Дурбом.

     – Добрый день, твое высочество.

     Сермуш потрепал друга по плечу, подхватил поводья и вскочил на спину уже почуявшему небо животному. Кошка приняла руку высочества, усевшись впереди него и задержала дыхание, как в воду нырять собралась. Сермуш усмехнулся:

     – Хватит храбриться кошка, воздух – не твоя стихия.

     Кара сжала его ладонь. Как только всадники поднялись в воздух, на крышу высыпались арбалетчики, прицеливаясь, и небо запестрело, зажужжало, засвистело от стрел.

     – Арбалеты в землю!! – заорал Теодор, выскакивая следом за стрелками. – Идиоты! Королевича зацепите! Снять драконов с преследования!!

     Всадники описали круг, поднимаясь все выше, Теодор проводил их долгим взглядом... запахнул плащ...

     – Выставите стрелков по уставу, – бросил он в сторону и покинул крышу.

     Ему предстояло пережить аудиенцию у короля, докладывая о побеге королевича. О благополучном побеге.

     Неополь медленно погладил ухоженную бородку, поерзал в кресле, вскочил, снова присел, нашел глазами окно и уставился на мозаичное стекло. Стекла блеснули на солнце, камни сверкнули. В покои бесшумно вошла служанка, поставила полный кувшин вина на столик и поспешно удалилась. Неополь перевел взгляд на небо. Он не раз следил за учениями летунов, когда те проходили над дворцовой площадью. И всегда хмурился. Как в первый день, когда Сермуш поднялся в небо. А смысл слов «сердце защемило» испытал на себе, наблюдая, как сын объезжает белоснежного.

     Тех единорогов пригнали издалека, Сермуш сам летал отбирать их на ферме, сам сопровождал караван в замок и уже на следующий же день приказал седлать белоснежного, так ему приглянувшегося. Воевода пытался отговорить, мотивируя, что нельзя подниматься в небо на необъезженном скакуне. Единорогам поначалу подрезали крылья, туго затягивая их вдоль тела; объезжали животных на земле, чтобы те попривыкли и не сбросили седока на высоте. Но Сермуш не послушал наставника, бросив, что не позволит изуродовать белоснежного. Перья единорогов отрастали не быстро, а юнцу не терпелось подниматься в небо непременно на нем.

     Оседланный единорог налитыми кровью глазами смотрел на подходящего человека, рыл землю, бил крыльями, опускал голову, пытаясь встретить нового хозяина рогом. Сермуш подошел сбоку, перехватил рог животного, тихим распевным голосом успокаивая единорога. Землю тот рыть перестал, но головы не поднял, когда Сермуш отпустил рог. Воевода прыгнул в седло и поднялся в небо секундой раньше королевича. Как только крыши заблестели под животом единорога, он описал в воздухе полусальто, единым махом выкинув юношу из седла. Сермуш вцепился в поводья. Единорог покачнулся от неожиданной нагрузки, истошно заржал и перекусил удила. Кровь изо рта единорога капнула на лицо королевича. Сермуш перехватил ремни, резавшие ладонь. Животное забилось над ним, засучило ногами, стараясь выровняться в воздухе.

     Неополю казалось, что время остановилось в тот миг. Вскочив со своего кресла, он стоял ни жив ни мертв, отсчитывая стуки собственного сердца. Двадцать чинов, только что горячо спорящие за овальным столом в огромной зале, проследили за его взглядом и притихли.

     – Сермуш, – услышал королевич ровный голос воеводы, – отпусти поводья.

     Наставник уже подогнал к нему своего единорога, еще двое летунов зажали белоснежного по бокам, готовые перехватить уздцы и опустить строптивого на землю.

     – Сермуш, отпусти.

     – Это будет мой единорог! – упрямо процедил королевич, нашел опору – плечо воеводы, отсчитал:

     – Раз! Два! Три!

     Воевода резко рванул уздцы своего единорога, давая королевичу толчок, и Сермуш легко разрезал воздух над головой животного, снова усевшись в седло. Строптивцы тяжело дышали, все еще приходя в себя. Королевич ухватил гриву единорога, крепко обнял бока животного ногами и с размаху опустил ладонь на его бок позади себя, издав победный клич. Воевода и страховщики отлетели подальше, освобождая воздух. Единорог послушно взвил в высоту, описал несколько кругов и приземлился на плац...

     – Ваше величество, – дверь в покои Неополя открылась, – господин сыщик с докладом.

     – Проси!

     Теодор прошел несколько шагов и опустился перед королем.

     – Его высочество Сермуш... покинул темницу, ваше величество. Благополучно.

     – Оборотень?

     – Да, ваше величество. И... один из его летунов.

     Неополь потеребил камзол, прошелся по покоям.

     – У тебя все еще нет более... правдивых версий?

     Теодор склонился еще ниже, втянул голову в плечи.

     – Понятно.

     В комнате стало неожиданно темно и душно. Неополь осторожно опустился в кресло, переждал.

     – Слежку приставил?

     – Конечно, ваше величество.

     – И они даже не заметили?

     Именно такие вопросы заставляли Теодора задуматься покинуть пост и выйти на покой, пока он не ответил в тон и не ушел «посмертно».

     – Нет, ваше величество.

     – Теодор, – тихо проговорил король, – докладывай мне любую мелочь, даже если именно тебе эта мелочь кажется незначительной.

     – Даже абсурдной? – почавкал сыщик.

     За такие предположения, что ему доложили из разговора кошки с королевичем, можно и головы лишиться.

     – Когда мы говорим о королевской семье, слово «абсурд» не уместно.

     – Да, ваше величество.

     Теодор прикрыл дверь кабинета короля и посмотрел на коридор в покои младшего королевича. Доложить разговор кошки и Сермуша, конечно, можно. Но если это не подтвердится, плохо будет выглядеть уже Теодор, а не оборотень. Сыщик все еще цеплялся за версию, что убила Ирбина кошка, в пылу схватки, может даже и по неосторожности, черт этих оборотней поймет, как у них мозги устроены. И тот факт, что она же вытащила Сермуша из тюрьмы, в эту версию никак не вписывался. Как-то не в правилах убийц спасать от тюрьмы подставных.

     Новая версия, подкинутая кошкой, и вовсе пригвоздила Теодора к стулу. Двенадцатилетний королевич убил старшего брата, потому что его детское воображение решило, будто Ирбин хочет убить его? Или потому что Ирбин его напугал как-то когда-то где-то? Двенадцатилетний? Вот так вышел из спальни, когда кошка нырнула в окно, хладнокровно вытащил кинжал из ножен на поясе Сермуша, размахнулся, вонзил в тело Ирбина и спокойно ушел тайным ходом? Теодор честно пытался представить эту сцену в красках, шаг за шагом, и у него никак не вписывался в нее Франциск.

     И что там случилось с его нянькой, кстати сказать?

     Теодор пошатнулся, похмурился и двинулся к покоям младшего королевича. Разбередили улей, так давайте уж покусаемся.

     Сермуш наклонился к уху кошки и тихо усмехнулся:

     – Ну так расскажите мне, ваша милость, как вы додумались вытолкать королевича в темную?

     – Что?

     Рука Кары нервно сжимала ладонь Сермуша – чертовы полеты. Какую темную? Какая милость? О чем он говорит посреди этих дурацких холодных облаков!

     – И расскажите мне, ваша милость, – продолжал веселиться королевич, – как это вам пришло в голову еще и дразнить его высочество?

     – Сермуш, сосредоточься на дороге! – взвизгнула кошка, плохо улавливая смысл его слов.

     – А то – что? – рассмеялся королевич, резко отпуская поводья, рывком выдергивая ладонь из руки кошки и расставляя руки в стороны.

     Дурб придержал своего единорога. На всякий случай.

     – Сермуш!! – завизжала кошка, цепляясь то за гриву животного, то за седло, то за камзол королевича.

     Сермуш рассмеялся, вернул все на свои места и снова склонился над ее ухом, зашипев:

     – Не смей так больше делать, кошка!

     – Какую часть? – хмыкнула она. – Не смей «толкать его высочество в темную», или не смей «дразнить его высочество»?

     Сермуш сжал ее руку, Кара зашипела от боли:

     – Тебе что дороже, высочество? Жизнь или неожиданно вставший не вовремя...

     Сермуш рванул поводья, уводя единорога вниз. Кара завизжала, проглотив последнее слово. Дурб проследил за ними взглядом и направил единорога к возвышенности рядом с поляной, куда Сермуш приземлял животное. Или они выяснят отношения сейчас, или им предстоят очень сложные деньки в бегах.

     Как только единорог коснулся травы, Сермуш выпрыгнул из седла, пнул комок земли, заходил вокруг единорога, не сводя с кошки глаз. Та без тени улыбки наблюдала за ним.

     – Сермуш, порой нет полов, есть только расчет выжить. Я действовала так же, как действовал бы ты на моем месте. Если мишень ты – ты никогда не должен входить в покои первым. Во имя богов, какая глупость, что я сейчас тебе это объясняю!

     Сермуш продолжал медленно ходить кругами, попинывая комки земли.

     – Нет, кошка, глупо, что ты так поступила с капитаном воздушных войск и королевичем! Ты в моем мире, и здесь мужчина не скармливает убийце свою женщину, отсиживаясь в темной! – выплюнул он.

     Кара подняла бровь.

     – По сей день я принадлежу только себе.

     – Ты не в своем мире и не телохранитель короля, чтобы врываться в его покои, вынюхивая следы присутствия убийцы! – орал Сермуш, не слыша ее. – Ты выставила меня... идиотом! Перед моим же человеком!

     – Я ничего никогда не «вынюхивала», у меня нет обостренного нюха...

     – Сейчас мы вынужденно трое, и если ты будешь выставлять меня на смех перед Дурбом своими выходками!..

     – Тогда что? Ты мне голову снесешь, чтобы восстановить свою честь? – усмехнулась кошка. – Смотри, клинок не затупи, рубя.

     Она откинулась в седле, прогнулась под его выступом и закинула руки за голову, улегшись на спине животного. Единорог стоял не шевелясь.

     – Высочество, мне очень сложно понять образ твоих мыслей. Понимаешь, я оборотень, и не моя вина, что все двуногие воспринимают меня в первую очередь человской женщиной. Ну хорошо, я не могу перекинуться волком, как моя мать. Но просто вот сейчас представь самку волка, – она повернула голову в сторону королевича, прищурившись, – и спроси себя: эта самка волка тебя возбуждает?

     Сермуш побледнел.

     – Я «кошка» не от природы. Это прозвище закрепилось из-за пластики и моей бесконечной любви к прыжкам. А глаза... Глаза у всех оборотней одинаковые, что у волков, что у змей...

     – Волчица?

     Кара кивнула.

     – Очень возбуждающе, правда? – хмыкнула она.

     – Да мне все равно кто была твоя мать, волчица или змея, – взвизгнул Сермуш.

     – Ну так что я хочу сказать, высочество, – снова уставилась в небо кошка, – никакая «твоя женщина» не врывалась в твои покои, «вынюхивая следы убийцы». Это был оборотень в боевой выкладке, тело которого намного выносливее, нежели тело обычного человека. Я доступно объясняю?

     Дурб, лежащий на травке и гревшийся в последних теплых лучах солнца, приподнял голову, жмурясь, посмотрел на спорящих внизу, на поляне, людей, убедился, что они еще не поднимаются в небо, и прикрыл глаза рукой, снова рассматривая проплывающие над головой облака.

     Сермуш подавил желание сказать: «Да», – изучил носки своих сапог, снова пнул комок земли.

     – Волчица, значит? – протянул он.

     Кошка утвердительно промычала, подобно Дурбу щурясь на солнце и изучая облака.

     – Выносливее?

     Кошка опять промычала. Сермуш медленно подошел к единорогу... отстегнул от седла меч... протянул девушке...

     – Если выиграешь ты, я позволю тебе поступать, как ты привыкла в своем мире. Но если выиграю я, кошка, ты будешь вести себя, как подобает женщине в моем мире, и мне наплевать, что ты дерешься спина к спине со мной!

     – Ты понимаешь, что бросаешь вызов заведомо более сильному противнику? – повернула она голову. – Может, мы просто порешим, что я веду себя, как я привыкла, и все?

     Сермуш отрицательно покачал головой, улыбнувшись.

     – Ну хорошо, – протянула кошка, вытекая из седла и принимая меч. – А в твоем мире женщинам позволено дразнить мужчину? – ее глаза блеснули.

     – А вот об этом мы поговорим позднее, – погрозил ей мечом Сермуш.

     Дурб услышал лязг стали и насторожился. Когда мечи сошлись снова, он нахмурился. А на третьем ударе приподнял голову и посмотрел на дуэлянтов. И застонал, откинув голову. Что они успели не поделить?

     Кошка не покрылась бронью, отбивая удар. Она двигалась мягко и плавно, ставя блоки. А, нападая, сама же не разгоняла меч, больше прокручивая его в руке, нежели нанося удары.

     – Сермуш, мы можем так танцевать до ночи, – улыбнулась она, заложив левую руку за спину.

     – Ничего, ничто не вечно, – отозвался королевич.

     – О, да! – засмеялась кошка, делая более серьезный выпад, заставив королевича попотеть, отбиваясь. – Ничто не вечно, высочество, – выпад, – ни замки, – выпад, – ни миры, – выпад, – ни чувства!

     Сермуш поймал ее руку на замахе, отбросил меч и прижал к себе.

     – Что ты сказала?

     Кошка прищурилась на солнце. Откинувшись на его руке, мягко отстранилась и опустилась на траву. Сермуш взъерошил волосы: кого они пытаются обмануть, игнорируя не поставленную точку...

     – Поговори со мной, кошка, – присел он напротив нее.

     Кара вздохнула, обхватив колени. Врут все глупые люди, ничего чертово время не лечит. Три года прошло, а стоило встретиться – и рассудок опять ретировался. Только теперь уже сбежать будет сложнее. Как несостоявшийся самоубийца не повторяет попытку дважды, так и она теперь не знает, куда деться.

     Она ушла из замка три года назад, чтобы они вдвоем глупостей не наделали. Нет ей места на Аубердинии. И не будет никогда. А статус неприемыша и вечной любовницы королевича, его фаворитки и трофея ее не устраивал. По-первости, захлебываясь от чувств и счастья, ей будет все равно. Но Сермуш ведь прав, ничто не вечно, и страсть обязана перерасти – во что? Ни жена ни любовница – обуза без места и дела.

     – Зачем пришел в лес? – тихо спросила кошка. – Не спасать же, право слово. Сам же знаешь, я одна ушла бы и от армии ирбинов.

     – Наверное, как раз чтобы не ушла, – протянул Сермуш.

     – И сам же потом в бочки пихал, – усмехнулась Кара.

     – В бочке и живой ты мне нравишься больше, чем на костре. А «искать» тебя я, похоже, уже привыкаю.

     – Привычки у тебя, высочество... не по титулу.

     Заморский зверек предпочел жить в лесу, а не наложницей во дворце. Выкрав ее, он принял решение за двоих. И она ответила тем же. В расчете. Теперь говорить могут только сердца – на равных.

     – Ну что ж, – выдохнул он, – давай избавим меня от этих привычек?

     – Чем избавлять будем? – полюбопытствовала Кара. – Железом раскаленным аль заостренным?

     – Посмотри мне в глаза, кошка, и скажи, что ты хочешь уйти.

     – А ты нечестный игрок, Серм, – Кара погладила его по щеке.

     – Скажи? – он поймал ее руку и поцеловал ладонь.

     Кошка отрицательно покачала головой, и мужчина притянул ее к себе.

     – Дурочка моя, – шептал Сермуш, покрывая ее лицо поцелуями, – какая же ты, черт побери, дурочка.

     – Аллелуя, – констатировал Дурб со своей обзорной точки, откинул голову и прикрыл глаза, довольно улыбаясь. Дни в бегах будут спокойными.

     До места добрались только ночью. Не то чтобы приготовленное Дурбом укрытие было далеко... Просто Сермуш тормозил единорогов, выписывая в воздухе петли. И поначалу хмурившийся, Дурб пустил свою животинку помедленнее, чтобы Сермуш не потерял его из виду. И он сам, и каждый из летунов так «красовались» в небе. Романтика, черт бы ее подрал. Только вот его ненаглядная сидит сейчас во дворцовой комнате и пытается объяснить пятилетнему кудрявому пацаненку, почему папа опять не с ними и почему она не знает, когда он вернется и вернется ли, или его доставят по небу в «лебеде». И подумав об этом, Дурб опять нахмурился.

     Когда их обвенчали, один из летунов потрепал его по плечу, поздравил, а обняв, шепнул: «чтоб тебе лебедя никогда не увидать, друг». Самое ценное пожелание заставило тогда Дурба покрыться холодным потом, а сейчас, вот, нахмуриться. Кара взвизгнула, засмеялась, откидывая голову и подставляя лицо солнцу, Сермуш прижал ее к себе крепче, нашептывая на ухо.

     Чтоб тебе лебедя никогда не увидать...

     Сердце Дурба ёкнуло. Почему он не укрыл жену с сыном перед отъездом? Почему он доверился Теодору, что тот за ними присмотрит? Почему он вообще поверил сыщику?! Дурб сглотнул, затормозил единорога. Сермуш, заметив перемену друга, поравнялся с ним:

     – Дурб? Что?

     – Лариса...

     Сермуш плохо понимал, что происходит. Они уходили в походы и на учения не раз и порой не бывали дома неделями. Дурб никогда не бледнел и не беспокоился о семье. Там стража, их же люди, верные тому же Сермушу, вообразить, что что-то может случиться, – просто немыслимо.

     – Веди к месту, – бросил Сермуш, возвращая друга в реальность.

     Как во сне, Дурб приземлил животное у небольшого домика, завел в стойло. Пошарил рукой, отыскивая поводья единорога Сермуша – привычка.

     – Дурб, где твои комнаты в замке? – услышал он голос кошки в темноте.

     Она не тратила слов на объяснения и уговоры, она даже Сермушу не сказала, что собирается делать. Вот так воины не бледнеют от скуки. И если Дурб беспокоится зазря, она принесет утром хорошие новости.

     – А где их укрыть? Лариса покажет дорогу?

     Дурб кивнул.

     – Как доберешься?

     – По воздуху, – кошка взлохматила волосы, готовясь к самоубийству.

     Подошла к единорогу Сермуша, все еще в упряжке, склонила его голову к себе, быстро зашептала, поглаживая животное по шее. Сбросит он ее, как пить дать сбросит, скотина летучая!

     – Если он тебя скинет, мне будет проще нырнуть следом с высоты, – протянул Дурб, облокачиваясь о косяк. – Ни Сермуш мне этого не простит, ни я сам себе не прощу, что погубил тебя.

     – А ты разве не знал, что у кошки девять жизней? – ее глаза сверкнули в темноте.

     Прыгнув в седло, Кара тронула единорога пятками, как коня. Тот встал на дыбы.

     – Ну не на лошади же, – простонал Дурб. – Поводьями, поводьями! Не отзываются они на прикосновения каблуков, ты в воздухе ногами болтать не сможешь...

     Кара натянула поводья, и единорог поднялся на несколько метров вверх. Кошка покачнулась в седле, закусила губу, прижала ноги к бокам животинки, зажмурилась... и снова натянула поводья. Дурб закрыл лицо руками. Это сумасшествие.

     Когда Кара открыла глаза, домик под ней превратился в точку, а Дурба и вовсе рассмотреть было нельзя.

     – Если ты, скотина, меня скинешь, я вспорю тебе брюхо перед тем как умереть, – пообещала кошка, осторожно разворачивая единорога.

     Недовольно фыркнув, тот послушно развернулся и взял направление на замок.

     – Дурб? – Сермуш вышел из дома, бросил взгляд в конюшню, потом посмотрел в ночное небо, щедро усыпанное звездами. – Дурб, – спокойно повторил он; сил на эмоции уже не осталось, – ты мозг потерял? Ты понимаешь, что я не вспомню о нашей дружбе, если она не вернется?

     – Если она не вернется, – также спокойно отозвался Дурб, – я сам не вспомню, что сын малый. Пойдем в дом, – он потянул королевича за рукав, – нам надо о многом поговорить.

     Как кошка пережила этот первый самостоятельный полет, – навсегда осталось для нее тайной. Она то визжала, то фыркала, то отплевывалась от холодного ветра, струями бившего в лицо. Единорог, казалось, издевался над наездницей, постоянно меняя высоту. Она понимала, что он ловит потоки воздуха, но бившие по бокам мощные крылья и отсутствие твердой земли под ногами заставляли кошку орать матом в воздухе. Когда под ними выросли шпили замка, животное замедлило ход, больше повинуясь инстинкту, ибо растрепанная кошка с широко раскрытыми глазами, вцепившаяся уже просто в гриву единорога, сидела ни жива ни мертва на его спине.

     Не без усилия вспомнила слова Дурба, как обойти смотровых и направила единорога к восточным башням замка... Выпала из седла, когда они приземлились.

     – Молодец, – потрепала она единорога по гриве.

     Тот фыркнул, отвернувшись.

     Комнаты, где жили бойцы личных отрядов королевичей, располагались на нижнем этаже высокой прямоугольной постройки паласа, в западном и восточном крыльях. Часть окон смотрели в крепостные стены замка, часть – в садик во внутреннем дворе постройки. Двенадцать апартаментов, просторные жилища, как и подобает жить «самым-самым».

     Накинув капюшон, Кара мягко пробежала к паласу, огибая лунную дорожку. Окна Дурба – с пятого по восьмое. Где-то там, в одной из комнат, его жена и сын. Света в окнах не было. Оно и понятно, ночь глухая, детские обязаны быть темными уже давно. А вот верхние этажи не спят никогда. По крайней мере, ночами. Кошка осторожно заглянула в окно, несколько секунд привыкая к темноте в комнате. Никого. Вторая комната – никого. Следующие две комнаты красуются окнами с другой стороны паласа. Обходить – только время тратить. Кошка мягко толкнула створку, открывая окно, и втекла в комнату, распластавшись по стене. Если она ошиблась, и женщина с ребенком в этих комнатах, ни в коем случае нельзя их напугать. Даже гортань немой особи женского пола способна разбудить все королевство.

     Но комнаты и на более тщательную поверку оказались пустыми. Приоткрыв дверь, кошка осторожно осмотрела следующую комнату из щелей. И нахмурилась. И в третьей комнате никого. И уже не таясь вошла в четвертую. Апартаменты Дурба были пусты. Кровати идеально заправлены. В ванной комнате – совершенно сухая купальня. Кошка быстро прошла к массивным комодам – вся одежда на месте. Ночь. Жены и ребенка в апартаментах нет. Даже няньки нет. Муж... далеко. Кошка сглотнула. Похоже, не принесет она Дурбу хороших новостей поутру.

     Сермуш наполнил себе уже третий кубок и присосался к вину. В упор посмотрел на Дурба. Очень сложно признаваться себе в том, что тебя обыграл твой лучший друг.

     – Сермуш, – подал голос Дурб.

     Королевич выставил вперед руку, заставив того замолчать.

     – Значит, что мы имеем, – подвел он. – Мой побег запланирован моим же отцом, Теодором, тобой и кошкой. Мы трое – приманка для настоящего убийцы, о котором никто ничего не знает, кроме как это – хладнокровное создание, тогда как кошка совершенно уверена, что убийца есть мой младший двенадцатилетний брат, и как раз об этих подозрениях все дружно умалчивают королю. Если убийца не кинется за нами – по пока непонятным мне причинам, с чего ему вдруг бежать за нами, ведь «убийца» сбежал из-под стражи, что делает его еще «более обвиняемым», – то через несколько дней Теодор начнет наводить в замке еще больше шума, пуская совершенно немыслимые слухи, а король прикажет отпеть, – его голос сорвался, Сермуш откашлялся, – отпеть меня как погибшего.

     – Ну посмотри на это с другой точки зрения, – пожал плечами Дурб, – у тебя будет два дня рождения.

     – Шшшш, – приложил палец к губам Сермуш. – В довершении, мой лучший друг, которому я доверял не один год, приставлен ко мне... следить...

     – Послушай, Серм, – повысил голос Дурб, – вот давай не будем перегибать палку, идет? Если бы меня подписали «следить», как ты выразился, я первый перебил бы Тео хребет и подался в бега. Его шпики разбросаны по всему королевству, все что я буду делать, это посылать Тео весточки, есть ли у нас новости или нет! Никто в твоем белье не роется и не собирается. В ответ у нас будут такие же вести из замка. Мы обязаны поддерживать связь.

     Сермуш недобро смотрел на друга.

     – Мы подсадные утки, Дурб.

     – Я знаю, – огрызнулся летун. – Я предпочел сам быть рядом с тобой, нежели оставить между тобой и Тео только его шпиков, держа тебя в полном неведении и на нервах. И вот они бы уже рылись в твоем белье! – закончил он, тыкая пальцем в грудь высочества.

     Сермуш нервно вздохнул, прикрыв глаза.

     Несколько дней назад он стоял перед кошкой, уверяя ее, что она в дерьме. Кто бы сейчас сказал ему те же слова, честное слово, он не поверил бы!

     – Кстати, почему она так долго?

     Кара опустилась на пол рядом с кроватью. Возвращаться с вестью: «Твои апартаменты пусты», – было немыслимо. Она не боялась, что Дурб вернется в замок, сорвав план Теодора, она сама так поступила бы. Просто это не по-человечески – вернуться... вот так.

     Осторожно выглянув из комнаты, кошка пересекла коридор и приоткрыла дверь напротив. Чьи это комнаты она не знала, и сейчас сие было не важно. Важным было другое – тишина. В кровати кто-то шевельнулся, перевернулся на другой бок. Женщина. Ухо уловило тихие шаги в соседней комнате... Шорох в комнате через две стенки... Кошка притаилась у стены, в самом темном углу, и прикрыла глаза. Мир наполнился звуками. Шепот. Шорох. Сдавленный стон любовников. Хихиканье. Тихий всхрап. Мир ожил вокруг нее. Но почему она не слышала все это, как только пробралась в апартаменты Дурба?

     Кара резко открыла глаза и выскользнула из комнаты, снова перетекла коридор, вкатилась в комнату Дурба. Тишина. Давящая, угнетающая, мертвая тишина. Вот мир простых людей, не способных слышать то, что слышит она. Кошка зажала голову руками, села на пол, поджав ноги, расслабилась, закрыла глаза, полностью сосредоточившись. И после двух минут медитации резко открыла глаза. Тишина.

     Уже не таясь, вышла в коридор и плотно закрыла дверь в комнаты Дурба. Мир – живой, наполненный звуками, безо всякой концентрации. Вошла обратно. Мертвечина.

     Кошка рухнула в ближайшее кресло и уронила голову на руки. Этот мир не знает ведьм, откуда – заслон? Да еще и с таким чудовищным фоном, что даже у нее, полукровки, мороз по коже... Уже не было удивительным, что комнаты пусты: от таких ощущений повеситься хочется. Где может быть молодая женщина с маленьким ребенком посреди ночи, спасаясь от неестественного и необъяснимого нечто?

     – Капелла...

     Кошка выпрыгнула в окно, пересекла площадь прямо под лунным светом и распахнула двери капеллы. Единорог проводил женщину взглядом, фыркнул и переступился на месте.

     Уставленное лавками помещение блестело огнями свеч, камни и металлы на образах переливались всеми цветами радуги... На одной из скамеек сидела женщина, прижимая к себе ребенка, спящего у нее на руках. Она что-то тихо напевала, покачиваясь в такт. Кошка подошла осторожно, но не бесшумно, чтобы не напугать.

     – Лариса...

     – Уснул, – прошептала женщина.

     И подняла на Кару воспаленные заплаканные глаза. Кошка опустилась перед ней на корточки, вглядываясь в лицо.

     – Лариса, нам надо идти, – медленно произнесла Кара.

     Женщина согласно кивнула, слеза покатилась по ее щеке.

     – А куда?

     Кошка начала сомневаться в нормальности ее сознания. Провела рукой перед ее лицом – женщина не отреагировала. Щелкнула пальцами – ноль. Но она говорит... плачет... баюкает сына... Кара опустила глаза на ребенка на руках женщины, осторожно погладила светлые кудряшки. Мальчик недовольно поморщился во сне и засопел. Кошка облегченно выдохнула: они оба живы, и это сейчас главное. С мозгами жены Дурб пусть разбирается сам. И ни в какое укрытие, ни к каким теткам она Ларису в таком состоянии не повезет.

     – Лариса, – тихо позвала кошка.

     Женщина снова посмотрела на Кару, еще одна слеза. Смотреть-то она смотрит, только вот не видит.

     – Лариса! – повысила голос кошка.

     Слеза.

     Размахнувшись, Кара ударила женщину по лицу. Та вздрогнула, закрыла глаза и обмякла на скамье. Кошка взвалила ее на плечо, взяла ребенка на руки и быстро вышла из капеллы.

     – Вот только лунатиков мне и не хватало.

     Рассматривая подходящую к нему женщину, единорог зафыркал и попятился.

     – Стой и не шевелись, скотина! – процедила Кара.

     Умостив Ларису на спине животного, прыгнула в седло. Стянув камзол, соорудила подобие сумки для малого, завязав рукава на талии, иначе поводья держать будет уже нечем, разве что зубами. И тронула ремни, рывком поднимая единорога в небо – чтобы не успели заметить с бартизана. Единорог взял курс на убежище, плавно и медленно продвигаясь вперед.

     – Ах ты скот, – цедила женщина, – ах ты чучело с крыльями. Ты же издевался надо мной по пути в замок...

     Сермуш отщипнул еще одну травинку, потеребил в пальцах, выбросил. Поерзал на дощатом крыльце. Откашлялся. Дурб последовал его примеру. Новая травинка. На горизонте показалось солнце, лениво выползая в небо. Сермуш прищурился.

     – Ну что, придумал, с какой высоты будешь прыгать?

     – Серм, не сгущай краски. Там не только твоя Кара, там и мои Лариса с Михалкой. Мне тоже тошно.

     – А Лариса вот так ждет тебя из каждого похода, – протянул Сермуш.

     Дурб зло посмотрел на друга.

     – Она знала, с кем венчается. Я долго сопротивлялся...

     – А что, оттолкнуть не смог? – нажимал высочество.

     – Ты, я смотрю, тоже кошку за три года не позабыл, – огрызнулся Дурб.

     Под крыльцом отпел свою последнюю песню сверчок. Сермуш нахмурился. За два года, после окончания поисков Кары, через его спальню прошли, наверное, все молодые женщины, которых он сумел отыскать в замке. Кому и чего он доказывал – сам не сказал бы. Такой роскоши как напиться и забыться капитан воздушных войск позволить себе не мог. Вот и следовал совету старшего брата: клин – клином. Да не вышибло.

     Все развивалось по стандартному сценарию: бурная ночь, муторное пробуждение, а утром – пустота. Заработав репутацию волокиты и подонка, Сермуш даже выслушал злобные шипения, лицезрел массу заплаканных лиц и насчитал с десяток угроз покончить жизнь самоубийством. В какой-то момент он остановился, поняв, что в каждой из них среди ночи видит Кару и звереет: не она. Начиная бояться за собственный рассудок, высочество замкнулся, все чаще и чаще поднимаясь в небо.

     И на той поляне, прося Кару поставить точку, больше всего боялся, что она так и сделает. Смерти он искал не раз, и каждый раз рядом оказывался кто-то, кто подставлял плечо. Взрослый мужчина, капитан воздушных войск их величества, его высочество королевич Сермуш сог'Коранету угасал с каждым днем, догорая, словно свеча. Он ни с кем не делился своим внутренним миром, даже с Дурбом, жил как мог, один неся свой крест. Единственная женщина, серьезно зацепившая его сердце, исчезла и отказалась быть найденной.

     Маленькая точка в небе росла, приближаясь. Сфокусировав на ней взгляд, Сермуш оторвал еще одну травинку.

     – Кара!

     – Лариса...

     Когда единорог пошел на снижение, Дурб выдохнул:

     – Михалка.

     Хмурясь, Кара выпрыгнула из седла, помогла стащить Ларису, усадила проснувшегося Михалку у топленой печи, укрывая пледами. Тот, вроде, пытался заплакать, но подошедший отец отговорил его только взглядом. Кара задумалась, присев на скамью за столом. Откуда – заслон?

     – Что там случилось? – спросил Дурб, обнимая сына и пытаясь напоить его теплым молоком.

     – Ларису что-то напугало, – рассеянно ответила кошка. – Очень сильно. Я ее в капелле нашла.

     – Ночью – в капелле? – Сермуш присел рядом с ней; Кара покачала головой.

     Сначала наемник в лесу, что вытолкал полукровку из сознания... Теперь заслон с чудовищным фоном в апартаментах Дурба... А ведьмочек нет, значит. Поднявшись наверх, Кара опустилась около спящей Ларисы. В глазки бы ей заглянуть... И пацаненку тоже – на всякий случай. А наемники тогда причем? Помотав головой, кошка вышла из комнаты. Пока Лариса не проснется, можно мозг вывихнуть, а никаких ответов все равно не будет.

     Фаррину подхватил сынишку на руки и ушел наверх, разминувшись с Карой на лестнице.

     – А ведьмочек – нет, – бормотала кошка, распахнув окно и пристраиваясь на подоконнике.

     Говорить о своих ощущениях и непонятных догадках Кара не торопилась. Что ей есть предъявить? Не объяснить человеку, что такое заслон; не рассказать, что значит быть вытолкнутой из сознания или оглушенной ведьмой. А просто потребовать, чтобы верили на слово – глупо. Если какая ведьма рядом, кошка должна была почувствовать, но инстинкт молчал. Не рядом?

     – Ты сама не своя, – услышала Кара голос Сермуша около себя.

     – Когда дверь... в мой мир была открыта, – подбирала она слова. – Никто не мог пройти? Так скажем... случайненько...

     – Ты же видела пост и дозорного. Конечно, нет.

     Развернув ее к себе, зажал в проеме окна:

     – Рассказывай.

     – Нечего мне пока рассказывать, – буркнула Кара. – Одни ощущения. Лариса проснется – поговорю с ней. Может, прояснится что.

     Предположить, что с ее мира кто-то умудрился проскользнуть и теперь вот – чудит, было логично. Только зачем этому... чудику королевская семья-то тогда? Пугай деревенских громом с молниями, всё веселее.

     – А за эти годы не было ль чего, так скажем... необъяснимого в замке? – подняла глаза на Сермуша Кара.

     Тот посмотрел на нее и снова уставился в окно. «За эти годы» в замке было только одно необъяснимое – он сам.

     – Серм, у меня в голове – каша. То, что я наблюдаю в последние дни, не укладывается в рамки твоего мира.

     – Давай дождемся, когда Лариса проснется, – повторил ее слова Коранету, обнимая девушку. – Там посмотрим.

     – Что вы с Ирбином не могли поделить?

     Кара пыталась нащупать почву под ногами, а все, что видела вокруг себя, – пропасти. Где-то должен быть ответ, и он очень рядом.

     – Да какая теперь разница, – поморщился Сермуш.

     – Сам же сошелся с ним из-за наемников, – нажимала кошка.

     Королевич прошелся по комнате, постукивая пальцами по столу. Посмотрел на Кару, раздумывая.

     – Память о матери мы не поделили, устраивает такой ответ?

     – В глазки ведь загляну, Серм, – пригрозила кошка.

     Сермуш остановился, наклонив голову.

     Королева не пережила семейного ужина, которые вот уже не один год были редкостью. Двор живет по законам и привычкам монарха, а Неополь, сам уже давно забывший, как жена выглядит, всегда прохладно относился к традициям дружных семейных застолий. Но в тот день настоял на оном.

     Беседа за длинным столом была напряженной, королева отвечала односложно и разговор не поддерживала. А Неополь затягивал трапезу, как только мог. Даже беседуя с сыновьями, заставлял женщину проявлять внимание.

     Неожиданно потеряв интерес к очередному ответу – быстро удалился. Все выглядело как обычный нормальный ужин в давно разладившейся семье, собственно. А через час замок встал на уши: королева скончалась в своих покоях, отравленная.

     – Отравителя-то нашли? – подала голос Кара с подоконника.

     – Нет, – протянул Сермуш; брови кошки взлетели вверх.

     Королевичам было чуть за пятнадцать. А разнять первую драку юнцов пришел... воевода. И что он делал в паласе в тот вечер, понятно было разве что Неополю и Теодору. Оглушенные новостью о смерти матери, королевичи и не задумались, почему мужчина рядом, почему разнял их и быстро увел младшего темными коридорами вон из паласа, схороняя среди солдат.

     В свои покои Сермуш вернулся лишь через несколько дней, первым делом, конечно же, отыскав брата. Тогда их уже и не разнял никто. Над кроватью очнувшегося королевича громыхал сначала Неополь, потом с какой-то стати воевода...

     – А потом меня уже стало сложно покалечить, – заключил Сермуш.

     – Дурба он к тебе приставил? – прищурилась Кара.

     Сермуш отрицательно покачал головой. Кошка хмыкнула и вздохнула. Абсолютно все королевские семьи одинаковы. Очень захотелось заглянуть в глаза Ирбина... Только мертвые уже молчат.

     – Ну и с чего такой интерес к прошлому? – Сермуш провел рукой по ее волосам, откидывая непокорную челку.

     – Ирбин мне угрожал в колодце твоей внезапной кончиной. А потом скончался сам. Также неожиданно.

     – Тебе не приходило в голову, – улыбнулся Сермуш, – что если бы мы хотели убить друг друга, то давно уже это сделали бы?

     – А ты, значит, пошутил, обвиняя его в подкупе наемников. И они тоже шутили, пуская стрелы.

     Сермуш поморщился. Кошка вздохнула. Одни белые пятна и еще больше вопросов. А те, кто может дать хоть какие ответы, либо быстро умирают, либо, вон, без сознания валяются.

     Сермуш тронул ее подбородок:

     – Вашими с Дурбом стараниями, миледи, нам обеспечены теперь долгие дни в этой избушке. Так что у вас будет очень много времени разгадывать тайны королевской семьи, – издевался он.

     Наклонился, поцеловав – и тут же отпрянул: на него смотрели кошачьи глаза. Ушки прижались к голове, начали расти клыки...

     – Мы не одни, – прищурилась кошка и оделась в бронь.

     Дурб присел около жены, поправил плед, погладил шелковистые волосы и уронил лицо в руки. Пока речь шла только о его жизни, это было порядком вещей. Он – военный, летун, один из двенадцати в личном отряде его высочества. Не один год тренировок, почти каждый день учения, которые обычных солдат в могилу загонят. Он способен вынести многое, выжить в нечеловеческих условиях и готов обнажить меч перед любым врагом. Но когда под ударом его семья... Этому не учат. Удел жен военных – ждать и верить. Лариса никогда не упрекнула его долгими походами. Научившись быть светской леди, она воспитывала сына, находила все новые и новые занятия, чтобы не сойти с ума, когда тринадцать единорогов поднимаются в небо.

     Молодая и привлекательная женщина, с копной шелковистых белокурых волос, с заливистым звонким смехом, она выслушала не одно признание – и всегда дождалась мужа. До встречи с ней Дурб как-то мало задумывался о верности, семье и наследниках. Да и наследовать было не особо много. Хоть их род и был с фамилией, но покинутое детьми родовое гнездо зачахло.

     Где его брат и сестра, Дурб не знал и знать не желал. Подавшись в военные, что было весьма распространено, он потерял с ними контакт. Отец не раз пытался оставить Дурба в родных землях. Как старший сын, он по всем нормам и канонам обязан был остаться в родовом гнезде. Но впечатлительный мальчик мечтал о небе с того самого дня, как на празднике увидел «божественных лошадей», мягко спустившихся на площадь городка. Летуны – красавцы мужчины – щеголяли в парадной форме, навсегда поражая сердца всех девушек разом.

     Дурб ухмыльнулся – то был его первый выезд в город. Восьмилетний мальчишка, под зорким взором строгой няньки, как вкопанный стал на обочине, когда эскадрон шествовал по улице. Один из наездников тронул поводья, единорог расправил крылья, встал на дыбы, красуясь. Мальчик протянул руку. Пальцы коснулись шелковистых перьев на крыльях животного…

     Но одной фамилии было ох, как мало, чтобы вот так однажды подняться в небо. И уж тем более чтобы щеголять в личном отряде королевича. И только этим двенадцати молодцам известно, какой ад нужно пройти, чтобы удостоиться такой чести. Сермуш, сам еще юнец, должен был отобрать людей. Он провел бой с каждым из них, как на земле так и в небе, в первые полгода заменил половину состава, которые «сломались» на его учениях. А еще через полгода удовлетворенно вздохнул: отряд готов выполнить любое задание. Дурб был в отряде с первого дня.

     Сколько было сломанных ребер, падений, ран и царапин – не счесть. Но все это стоило неба, регалий и, конечно же, женщин. Летуны побеждали только взглядом. Что, естественно, и задавало тон их образу жизни. И по сей день женился только Дурб. Жалел? – ни разу – с его слов. Сколько раз думал оставить небо и вернуться с женой в родовое гнездо? – ни разу – с его слов. И даже сейчас, сидя около спящей жены, которой грозит непонятно какая и откуда взявшаяся опасность, – даже сейчас в его мозгу не промелькнула мысль оставить небо. Умрет он без неба. Но и без Ларисы с сыном умрет. Размахнувшись, Дурб бросил в стену что попалось под руку.

     Сермуш распахнул дверь без стука:

     – Идем.

     Кошка в полной боевой выкладке – зрелище не для слабонервных. Одни только глаза чего стоят. И Дурб инстинктивно шарахнулся, неожиданно наткнувшись на нее, выходя из комнаты. Хмыкнув, Кара скрылась на лестнице на крышу.

     – А с кем воюем? – спросил он, опуская Михалку на кровать рядом с матерью и прикрывая дверь.

     – Знали бы с кем, было бы проще, – отозвался Сермуш.

     – Согласен.

     Мужчины выпали на улицу, укрываясь за деревьями, выглядывая, пытаясь найти кого-то. Или что-то. Единороги заржали и забились в стойлах. Крылья зашелестели по дубовым стенам. На крыше присела кошка, осматриваясь вокруг. Ни души. Но опасность есть.

     – Что за черт, – посуровел Дурб.

     – Да уж, я был бы рад сейчас и черту, но телесному, – протянул Сермуш.

     Кара обернулась вокруг десяток раз. Ни ее глаз, ни ее ухо не могли уловить ничего, ровным счетом ноль. Но опасность витала в воздухе, то приближаясь, то отходя. Щекотала ноздри, пробиралась под броню – ее броню! – заставляла подгибаться ноги. Кошка взревела. Мужчины вздрогнули.

     – А Лариса давно лунатит? – Дурб отскочил в сторону, позабыв об укрытии, когда услышал голос – совершенно спокойный голос – кошки позади себя. И хоть она все еще оставалась в боевой выкладке, голос выдавал человека.

     – Она не лунатик, – сглотнул Дурб. – И никогда не была.

     – Все нормально, Дурб, никто ее сжигать не собирается, – ровно произнесла кошка.

     – Кара, я живу с ней шесть лет, – повысил голос Дурб. – Она не лунатик!

     – А... – начала было кошка и замерла. – Дура!!

     Дверь осталась висеть на одной петле, когда кошка ворвалась в дом, махнула по лестнице, толкнула плечом створку в комнату слева...

     – Какая же я дура!! – взревела кошка.

     Комната была пуста.

     Дурб оттолкнул кошку в сторону, влетел в комнату, начал переворачивать мебель. Кара осела по стене, несколько раз ударила кулаком по полу, вминая половицы.

     – Где они?! – взревел Дурб, спрашивая не то кошку, не то самого себя.

     – Нам надо вернуться, – ровно произнесла Кара.

     Вернуться в замок означало совершить самоубийство. Король был настроен на поимку убийцы старшего королевича, и троица беглецов, возвращающиеся в замок, сорвет все планы. И Дурб первый понимал это.

     – Кара, где моя жена и сын? – переводя дыхание спросил он.

     – Если я права, то они в замке.

     – Это невозможно.

     Кошка бросила на него испепеляющий взгляд.

     – Я тебе сейчас расскажу, что такое невозможно! – рявкнула кошка, резко вставая на ноги. Вошедший Сермуш отпрыгнул с ее пути. – Невозможно, это когда полукровка, не один год прослужившая в паре с ведьмаком, не может отличить лунатика от подконтрольной! Твоя-жена-под-контролем! И то, что ее контролирует, очень хочет одного из нас!

     В ушах кошки звоном отозвалась та пощечина, что она отвесила Ларисе в капелле. Лунатик проснулась бы, а Лариса – обмякла на лавке. То, что ее держало, тогда отступило. И вот теперь, обозлившись, нашло.

     – Кого? – спросил Сермуш.

     – Хочешь узнать из первых рук? Давай спросим это нечто. Но спросить мы можем только через Ларису.

     Дурб рванул было на выход, но Сермуш оттолкнул его от двери.

     – Почему ты уверена, что они в замке? Нас не было в доме десять минут от силы!

     – Серм, я не знаю, – взвыла кошка. – Но для нечеловеческих сил нет пространства и времени. Я увезла их из замка. Это... логично, что они опять там. Если бы этому нечто мы были нужны просто как единицы, Лариса сейчас была бы здесь. Нас выманивают обратно в замок.

     – Что она сказала? – спросил Дурб.

     – Что мы седлаем единорогов и возвращаемся в замок! – рявкнула кошка.

     – Следуя плану их величества, – Дурб тяжело опустился на единственный не перевернутый табурет в комнате, – как только мы ступим на территорию замка, нас окружит вся дворцовая стража и уже троих запихнет в колодцы.

     Сермуш сглотнул, кошка облокотилась о косяк.

     – Отец не отступится от своего плана ни ради чьей жены, – перевел королевич.

     Кара прекрасно это и сама понимала.

     – Эта сила не связана с убийством Ирбина, зуб даю, – протянула кошка. – Кинжал в его груди был вполне материального происхождения.

     – Твои зубы вряд ли откупят нас от колодцев, – промычал Дурб.

     – Так, – кошка сбросила бронь, прошлась по комнате, – господа летуны, если вы дадите мне время, я соберу хотя бы часть этой мозаики. Или по крайней мере попытаюсь. Я согласна, что возвращаться в замок – идея дурная. Но это на откуп Дурбу.

     И вышла из комнаты, нырнув в соседнюю. Дурб закрыл лицо руками, Сермуш потрепал его по плечу, опустился на корточки.

     – Дурб... Ночью мы возвращаемся в замок, все трое. И находим твоих. А там разберемся.

     – Срываем план короля, попадаем в колодец, а потом – ссылка. И не известно, что успеем разузнать о Ларисе и Михалке. У тебя отличный план, Серм. А если посмотреть с другой стороны, то ни ты ни я вообще не понимаем, что происходит и вынуждены полагаться на слова кошки, которая сама не уверена, что мои в замке. Ты следишь за ходом моей мысли, да?

     Кошка сидела на полу, водя пальцем по половицам. «Рисуя» все, что произошло за последнюю неделю, она одними губами проговаривала события. И начала она с той минуты, когда увидела Сермуша на своей полянке.

     Как во сне, эхом отзывались голоса. Шшухнула стрела, которую она поймала на лету, предназначавшаяся Сермушу. Темнота. Это ее оглушили. И – что было дальше? Опять темнота: колодец, голоса толстяка и Ирбина. Вернулась в лес: как ее доставили в колодец? Белые пятная всегда не давали ей покоя.

     Войдя к мужчинам, кошка молча опустилась перед Сермушем на колени, повернула к себе его голову.

     – Смотри на меня!

     – Кара?

     – Смотри на меня! – прошипела она.

     Сермуш попытался закрыть глаза, но Кара уже зацепила его взглядом. Перед ее взором побежали картинки, местами размытые, местами слишком четкие. Чувства, мысли, ощущения... Кошка вздрогнула, но рук не разжала, сама прикрыла глаза, «опуская» дни. Она получила первый ответ. Но не собиралась отпускать его, пока не увидит, что произошло в покоях, когда она беседовала с Дурбом. И увидела.

     Что-то полоснуло по мозгу кошки, выталкивая назад, словно кто-то резко захлопнул дверь у нее перед носом. Но перед тем как закрылась эта дверь, кошка увидела другую... Дверь... Она открылась! Лишь секундное видение – и Кара опять в покоях среднего королевича. И опять – блок. Резкая боль заставила женщину «выпасть» из внутреннего мира Сермуша.

     – Он... он сам...

     Кошка медленно отпустила Сермуша, осела на полу. Дурб подхватил ее. Облокотившись на него, кошка уставилась на королевича:

     – Серм, он сам убил себя.

     Кошка понимала дикость этих слов.

     – Точнее... понимаешь...

     Мужчины, нахмурившись, молчали.

     – Нет, не сам... Но он...

     Шок.

     Сермуш подхватил кошку на руки: на крыльце, около стены домика, стояла кадка с дождевой водой. Дурб уже подогревал вино прямо в огне печи – так быстрее. Принес пледы, бросил их на горячие камни. Избавив кошку от мокрой одежды, мужчины закутали ее в теплые одеяла, начали отпаивать вином. Оба были хмуры и молчаливы. Когда Кара, наконец, сфокусировалась на лице Сермуша, Дурб молча вышел из избы вон, вскочил на неоседланного единорога и поднялся в небо.

     Где-то там, неясно где, его жена и сын. Любое резкое и неверное движение погубит и их троих, и Ларису с Михалкой. Но нервы сдавали, нужно было движение, струи воздуха, небо! Только небо! Он не в состоянии сейчас сидеть на одном месте.

     Сермуш вздохнул, стянул камзол с рубахой, раскутал одеяла на кошке и прижал ее к себе, баюкая. После холодной воды она все еще дрожала.

     – Еще раз окунешь меня в холодную воду...

     – Ну вот ты и пришла в себя, – улыбнулся он. – Теперь уж точно рассказывай.

     Прижав ее плотнее, закутал в плед их обоих. Осенний вечер, черт бы его побрал!

     – На самом деле, – вздохнула кошка, откинув голову мужчине на плечо, – мне мало что есть рассказать. Пока ты валялся на полу, Ирбин, не приходя в сознание, нашарил – не достал, а именно нашарил, – у тебя на поясе клинки, вынул один и воткнул себе в сердце. Всё.

     – Там кадка...

     – Серм, я серьезно.

     – Ты уверена, что всегда видишь все правильно?

     – Я вижу то, что было, – отрезала кошка.

     «Она открылась», – билось в ее мозгу, не давая покоя.

     Сермуш прикусил губу.

     – То есть Теодор...

     – ...пытается поймать бестелесное нечто, природу чего не понимает. Впрочем, мне самой пока всё это не особо понятно.

     Сермуш не то вздохнул, не то всхлипнул. К словам кошки не прислушается ни Теодор, ни король – никто на самом деле. Сермуш сам верил ей только потому, что видел ее «в действии» в прошлом. А может, просто хочешь ей верить? – ехидно спросил внутренний голос. А что мешает ей сейчас врать? Только вот – зачем? И это узнаешь со временем, – продолжало смеяться что-то внутри. Сермуш потряс головой.

     – Не верится, да? – спросила кошка, повернув к нему голову.

     А в твоем мире тебе всегда верили? – хмыкнул он про себя. Глупый вопрос. Там она была и обвинителем и палачом.

     Кошка перетянула плед только на себя, встала, пройдясь по комнате, приложила руку к своей шкурке на печи – еще мокрая.

     – То есть, – перекинула кончик пледа через плечо, – зная, какая судьба постигла Ирбина, и понимая, что Лариса под чьим-то контролем, мы банально складываем эти два факта и получаем: это одна и та же сила. И эта сила очень хочет тебя, Сермуш, опять в замке. На кой черт – спросим, когда доберемся.

     Она помолчала, задумавшись. Открылась...

     – Я бы так сказала, что это нечто охотится на королевскую семью. А ты жив до сих пор, потому что дверь тогда вынесли, – она посмотрела на мужчину и улыбнулась. – Повезло.

     Сермуш опять натянул камзол.

     – И у нас еще открыт вопрос Франциска, – продолжила кошка. – Когда и как он ускользнул из твоей спальни.

     – Я бы остановился на: зачем непонятно-чему охотиться на королевскую семью?

     – Ну да, – нахмурилась кошка, снова пощупала шкурку. – Слушай, я голодная.

     Вороной с белым единорог фыркнул под всадником, зависнув над домиком. Дурб потрепал его по гриве, задумчиво обвел небо взглядом. Вечерело. И холодало.

     Ночью мы возвращаемся в замок, все трое. И находим твоих. А там разберемся.

     – А там разберемся, – протянул Дурб, развернув единорога. – Конечно, разберемся!

     С каждой минутой он разгонял единорога все быстрее и быстрее, поднимая его ввысь. Струи уже ледяного ветра били мужчине в лицо, рев подхватывал ветер, унося, сердце Дурба билось все сильнее. Единорог и сам взревел, не поспевая за потоками воздуха, бился в небе, часто махал крыльями, как воробей. В какой-то момент Дурб пошатнулся на его спине, но удержался, найдя опору в основах крыльев. Чай, не первый раз в небе без седла.

     В последних лучах закатного солнца нарисовались шпили замка.

     Сермуш вышел на крыльцо, ища друга глазами.

     – Куда он запропастился...

     Кошка нырнула со свечой в подпол, уже облизываясь на тушку зайца, что маячила у дальней стены на крюках, когда ее ухо уловило резкое колебание воздуха и стон королевича. Выскочив на крыльцо, она наткнулась на Сермуша:

     – Он улетел.

     Шкурка была еще сырой. Проклиная Сермуша, кадку и вообще всю воду на земле, Кара бросилась наверх в поисках хоть какой-нибудь одежды. Дурб готовил это укрытие три дня, и отсиживаться они здесь должны были не одну неделю. Должно быть что-то! Мужской камзол на два размера больше, сапоги – почти в пору, плащ – не спадает с плеча, и на том спасибо. Шляпа непонятного фасона, покроя и вообще происхождения. Лучше, чем ничего.

     – Еще раз окунешь меня в воду! – процедила она, вскакивая в седло перед Сермушем, – Я тебя покусаю, высочество!

     Сермуш по привычке протянул ей руку и поднял единорога ввысь.

     Дурб сделал несколько кругов над замком, освежая память, где и как расставлены смотровые на бартизанах. Его пока не заметили, и если он опустится с востока, где башни на разной высоте, – и не заметят, если знать, как пройти. Кошка же смогла – и он сможет. Только кошка действовала по принципу «осторожность – прежде всего», а его подстегивала злость.

     Подлетев с востока, подвел единорога к башням, все еще скрытый облаками. В подзорку осмотрел площадки... Толчок вниз. Единорог камнем рванул к земле. Воздух заколебался, струи ветра обдали смотровых. Оба завертели головами, начали подавать сигналы башне напротив, но те только разводили руками: эта зона для них «слепая».

     Дурб вытек из седла, прижимаясь к стене, шлепком по крупу направил единорога к стойлу. Один тот сможет спокойно пройти под навес без подозрений. Животинка послушно ткнул мордой знакомую дверь и скрылся внутри.

     По стенке, постоянно прислушиваясь и замирая в кустах, заслышав часовых, Дурб пробрался к окнам своих апартаментов. Толкнул окно, подтянулся на руках и мягко опустился на доски.

     Огонь свечи разгорелся медленно, даже лениво. Теодор повернул голову к хозяину комнат:

     – А что, ваше сиятельство, дверей для вас еще не придумали?

     Сермуш придержал единорога над замком, обхватил талию кошки, склонился к ее уху:

     – Как ты прошла вчера?

     – Ногами, – огрызнулась та. – Падаем на востоке!..

     Когда новая струя воздуха обдала смотровых на правой восточной башне, мужчины переглянулись, посмотрели вниз, ничего не увидели в ночной темноте и бросились к подзорной трубе. Но и стекло, направленное в землю, выдало им только черноту. Мужчины снова переглянулись.

     Спешившись, кошка выставила вверх палец, ухмыльнувшись. Сермуш пнул ее под ребра и пустил единорога в стойло, как сделал Дурб ранее.

     Уже приближаясь к окну апартаментов Фаррину, кошка услышала голоса мужчин и придержала Сермуша. Оба затихли в кустах.

     – Где Лариса?

     Дурб смотрел на Теодора исподлобья, но сыщика испугать было сложно.

     – Я же обещал тебе, что присмотрю за ними, – нахмурился он, – чего ты дергаешься.

     – Их увели у тебя из-под носа, а ты даже и усом не повел! – выплюнул Дурб.

     – Оборотень-то? Было дело, было... не отрицаю.

     – Где Лариса? – повторил свой вопрос летун.

     – В безопасном месте, – почавкал губами Теодор.

     – Тео!! – взревел Дурб, обнажая одноручку.

     Сыщик даже не шелохнулся, но на сталь покосился. Нахмурился.

     – Фаррину, в замке творится чертовщина. Я на полном серьезе. Вчера покушались на королевича – младшего, – зачем-то прибавил Теодор. – Мои стражи ворвались в комнату по первому звуку, но они застали его уже без сознания и... помятого. Хочешь угадать, какое оружие нашли в метре от королевича?

     Дурб опустил меч, лязгнув кончиком о пол.

     – Этот клинок лежал в моем кабинете еще накануне, а ночью – бац! – около бессознательного тела королевича. Убийцу спугнули, но он ведь вернется.

     Тео измерил комнату шагами, посмотрел на летуна.

     – Тут же мне докладывают, что пределы замка покинул единорог с твоей женой и сыном, а увела их – оборотень. Им не помешали по моему приказу. Слежка установила, что они благополучно добрались до тебя. И догадайся, что? Сегодня днем твои слуги, крестясь, вылетели из твоих апартаментов, обнаружив Ларису и Михалку в своих кроватях!

     Тео рубанул воздух, кулак врезался в столик. Кувшин с вином жалобно звякнул. Сыщик налил себе вина и залпом выпил.

     – Что ты мне прикажешь думать? Оборотень была, черт побери, здесь, когда было совершено покушение на королевича! Убийца ушел окном на последних этажах замка! К черту Ларису! Я даже не спрашиваю, как она тут опять очутилась! Потому что покрыть это расстояние можно только тут же развернувшись в ночи и взяв курс на замок! «Здравствуй, дорогой, чмок, пока, я полетела!» Так??

     Дурб прикрыл глаза. В ушах зазвенело.

     – И на чем полетела? На помеле?? – Тео уже почти кричал. – Ваши единороги не возвращались!

     Теодор рухнул в кресло.

     – Погоди, погоди, – поднял руку Дурб. – Давай сначала. Где сейчас Лариса?

     – Пока я не выясню, как она вернулась – с сыном! – обратно в замок, тебе не надо знать, «где Лариса», – отрезал Теодор.

     – Тео, ты слышишь себя? – спросил Дурб. – Ты же не хочешь запереть ее в пыточной, выспрашивая то, что она и сама не знает!

     – А кто знает? – зло спросил сыщик, подскакивая к летуну. – Может, ваше сиятельство, вы ответите мне на вопросы, кто покушался на младшего королевича, зачем – на самом деле зачем – оборотень посещала ночью замок и увозила Ларису с сыном?

     Шах и мат. Сказать: «Я почувствовал опасность и кошка полетела проверить, как дела у жены с сыном», – было просто смешно. Все повернулось не просто против них. А уже ощерилось виселицей.

     – То, что я вижу сейчас, мне самому не нравится, – спокойно проговорил Теодор. – Но я вижу, что кто-то избавляется от королевичей. В пользу одного из них.

     Дурб перехватил меч и облизнул пересохшие губы. Звуки в коридоре не оставляли сомнений – стража ждет сигнала.

     – И убийство старшего королевича, и покушение на младшего были совершены, когда оборотень была... слишком рядом. И началось все это сумасшествие с момента, когда она снова появилась в замке. Зачем Сермуш привел ее в замок?

     Дурб застонал.

     – Я тебе поверил, Фаррину. По старой памяти. А ты решил меня подставить?

     – Как и я поверил тебе, Тео... Что тебе нужен настоящий убийца, а не показательная казнь.

     – Время все переворачивает, да... друг?

     Тео звонко щелкнул пальцами, двери распахнулись, залив комнату светом факелов.

     – Вот и разобрались, – пробурчал Дурб, ощериваясь в улыбке на стражей Тео.

     «Цепные псы» – вот как называли немногочисленный личный отряд Теодора. Пока в замке все мирно и спокойно, пока услуги сыщика не нужны, его милость Теодор спокойно попивает вино, ведет светскую жизнь, не забывая наблюдать за каждым, кто попадает в поле его зрения. Но когда становится жарко, Теодор привлекается к делу – и его «псы» не вхожи разве что в покои короля.

     Числясь в канцелярии, но докладывая напрямую только Неополю, господин придворный сыщик роет камни замка носом – в соответствии с приказами и пожеланиями его величества. Тео запер в королевском шкафу уже не одного скелета. И он был уверен, что имя убийцы – настоящего убийцы – Ирбина будет следующим. Но пока Неополь требовал только имя. С очень четкими и вескими доказательствами.

     И Тео уже начинал нервничать, пока... Пока этой ночью кошка не оказалась поблизости, когда покушались на младшего королевича. Сложившаяся мозаика в голове сыщика заставила его ликовать. А горевать о том, что под нож пойдут и Дурб с Сермушем, времени не хватило. Потому что согласно версии – все трое в одной лодке.

     Кошка нахмурилась. Сколько Дурб продержится против стражей Тео? Минуту? Две?

     – Гони единорогов к задней двери. Три, если сможешь, – бросила она Сермушу.

     Им нельзя в окно. Кара кинулась огибать палас, на ходу одевая бронь. Только плащ и шляпа остались матерчатыми. Не заостряя сейчас на этом внимания, она выскочила из-за угла и напала на двух «псов», карауливших дверь. Протяжным «дзынннннь» запели шлемы. Вытянула кинжалы. Неожиданность и молниеносность – ее конек.

     Кара не таилась специально. Шагая по коридору, она старалась стучать каблуками как можно громче, оттягивая внимание на себя. В проход выскочили двое мужчин. Минимум брони. Кошка подняла бровь под шляпой: они настолько самоуверенны? Откуда ей было знать, что своих «псов» Тео натаскивал на выживание в любых условиях. Жалко, не было возможности тренироваться в условиях встречи с оборотнем.

     Зашипев, Кара побежала навстречу мужчинам, нырнула в пол, расставляя руки с клинками. Сталь пропорола ноги без брони, как масло. Перехватив рукоятки, кошка воткнула лезвия в горло упавших мужчин. Вытерев кинжалы о плащ, вошла в апартаменты. Трое «псов» уже теснили Дурба, но позиций сдавать тот пока не собирался.

     Кара повернула голову к Тео, показала не то в оскале не то в улыбке ряд заостренных зубов и резким выпадом отправила сыщика в угол, срезав с пояса его одноручку. Три прыжка на разгон – больше комната не позволяет, и кошка, оттолкнувшись от пола, приземлилась спиной к спине с Дурбом.

     – Я не знаю, где Лариса, – воспользовался секундой тишины Фаррину.

     Кара обнажила меч, отбила ножнами опускающееся на нее оружие. Выпад... Уходили тем же коридором. Сермуш уже снял все оружие с «псов» у дверей, бросил на друга испепеляющий взгляд. Дурб отвел глаза.

     – Я не пойду без Ларисы, – упрямо повторил он.

     Кошка прикрыла глаза. Сермуш открыл было рот, но она вытянула руку, призывая к молчанию. В ночи звуков гораздо меньше. Главное, правильно вспомнить тембр ее голоса.

     «Лариса, нам надо идти...»

     «А куда?»

     Кошка хмурилась, прислушиваясь.

     А куда?

     – Их нет в замке.

     – Ты не можешь слышать весь замок!

     – Я не могу слышать, что под землей, – тихо отозвалась Кара.

     Она просила трех единорогов – вот ей три. Кошка вздохнула. Сермуш отвел ей своего – он ее уже знает, авось... Зажмурившись, женщина прыгнула в седло. Единорог встал на дыбы, так и поднялся в небо. Сермуш схватил его под уздцы, успокаивая. Недовольно фыркнув, животное повиновалось. Он был строптивым с первого дня. Таким и остался. Высочество потрепал его по гриве, задавая курс.

     Троица уже не таилась, и смотровые разинули рот, когда перед ними выросли мощные животные, поднимая ветер крыльями. Улыбнувшись, кошка придержала шляпу, а когда единорог под ней рванул за Сермушем, не удержалась, выставив палец на прощание.

     Кара была не права, когда «посещала» колодец: подземных этажей и коридоров было очень много. В ближайшую к выходу камеру ее определил тогда сам Сермуш, уже зная, как будет вытаскивать оттуда. Подозрений не вызвало ни у кого. Ирбин – не в счет.

     – Ну что, господа летуны, – протянула кошка, когда они зависли над входом в колодцы, – у нас очень мало времени. Тео только без сознания.

     Сермуш опустил единорога, спрыгнул, подал знак Дурбу. Кара сделала движение, но мужчина остановил ее.

     – Он сам.

     – Что значит – сам? – глаза Кары округлились.

     Сермуш распахнул дверь в колодцы и тут же поднял руки – на него щерились алебарды.

     – Свои, – тихо сказал королевич.

     – Все свои в камерах, – к нему подошел тучный высокий мужчина, не зная то ли поклониться королевичу, то ли отдать приказ арестовать.

     – Где Фаррину?

     – Третий этаж вниз, ваше высочество, – отозвался страж. – Желаете составить компанию?

     – Фрадз, мы можем все сделать очень тихо и мирно, или шумно и кроваво.

     – Я слышал, вы и в Башне-то никого не поцарапали, когда бежали, – ухмыльнулся верзила.

     – И сейчас не хочу, но кошка может...

     – Ааа, вот оно что. Ваше высочество, так господин сыщик мне голову снесет... Буквально снесет... Нельзя нам мирно. А уж тихо и подавно.

     Кошка распахнула дверь и открыла рот, издав свое характерное шипение.

     – Не, надо погромче бы, – не оценил Фрадз.

     Пока мужчины спускались и искали Ларису, кошка наводила шуму. Выбрав дубинку, она сказала: «Чем больше вас сейчас нападет, тем больше будет шуму!» Стальная палка отскакивала от брони, кошка то прыгала вверх, по приседала вниз, щедро раздавая тумаки. Стражники еще никогда не видели столь живого манекена для учений...

     Мужчины отсчитали дверь, лязгнули запором. Руки Дурба дрожали. Сермуш отпихнул его, сам отпер, осветил камеру. Увидев фигуры в проеме, Лариса вскрикнула, вжалась в стену. Муж бросился к ней, упав на колени, то обнимая, то осматривая.

     – Что? Что они сделали? Ты как?

     Женщина зарыдала, повисла на его шее, началась истерика.

     – Дурб... – позвал Сермуш. – Дурб!! Нам надо уходить!

     – Нет!! – завопила Лариса.

     – Где Михалка? – затряс ее Дурб.

     – Я не знаю! – ревела женщина.

     Сермуш застонал.

     – Нам надо уходить! – зарычал он.

     Подхватив жену на руки, Дурб вышел вслед за Сермушем. Наверху они застали стражников, окруживших Кару и разинув рты слушающих ее рассказ о мире, полном оборотней и ведьм.

     – Увози их, – бросил Дурб королевичу, уже вскочившему в седло. – Но не туда же. Помнишь мельницу...

     Кара подсадила Ларису на единорога Дурба, придерживая ее, пока летун на земле.

     – В седло, Дурб! – процедил Сермуш.

     – Серм, здесь мой сын!

     Королевич спрыгнул с единорога, схватил друга за грудки, зашипел ему в лицо:

     – Он ничего не сделает Михалке! Тот слишком мал!

     – Ты сначала своего роди, а потом бросай в колодце!

     Дурб оттолкнул друга.

     – Пацаненка потеряли? – вышел на улицу Фрадз.

     Мужчины повернулись на голос.

     – Ну так в комнатах господина сыщика он, нянька его оболтусов с ним. Я сразу сказал: не выживет малый в колодце и дня, вот сыщик и...

     Три единорога разрезали ночной воздух, поднимаясь ввысь под визг Ларисы. Обняв жену крепче, Дурб зашептал ей на ухо, касаясь губами нежной кожи. Кара скосила на них глаза, что-то ёкнуло в груди, поймала взгляд Сермуша.

     Ни жена ни любовница – обуза.

     И сосредоточилась на дороге.

     Апартаменты Тео были на предпоследнем этаже паласа, с восточной стороны. До крыши далеко. Да и нет у них с собой веревки. Зависнув на уровне окна, всадники полминуты молчали.

     – Я пойду, – подала голос кошка. – Никто из вас не умеет ходить по стенам, – хмыкнула она.

     Дурб прищурился, согласно кивнул.

     – Твоя правда, кошка. Никто, кроме тебя...

     Кара подняла бровь, одеваясь в бронь. Единорог под ней занервничал, и Сермуш ухватил его под уздцы, пытаясь успокоить.

     – Подведи к окнам.

     Прыжок в окно с единорога – и как она не отработала подобное в своем мире! Ах ну да, там нет единорогов, мать их! Матерясь, кошка примеривалась к закрытым ставням окна. Единорог под ней и в спокойном-то состоянии «ходит». И как тут прыгать? Если она оттолкнется, животное по инерции уйдет в противоположную сторону, здравствуй, земля!

     – Подводи мордой к стене, – протянула кошка.

     – Я не могу, – прошептал королевич. – Размах крыльев не позволит мне держать его.

     Кара взяла поводья у него из рук, повела сама.

     – Так, скотина тупорылая, – заговорила она, пытаясь остановить его справа от окна. – Ты стоишь... левитируешь... тут, пока я не вернусь. Понял?!

     Она дернула уздечку, единорог фыркнул, скосил глаза на хозяина.

     – Вздумаешь отлететь – нам всем конец! И ему тоже.

     Сермуш сглотнул. Скажи это все кошка ему, он не просто отлетел бы, он до границы королевства успел бы долететь к рассвету.

     Кара осторожно встала в седле, покачнулась, удерживая равновесие.

     Шшух, шшух, шшух – крылья единорога мерно резали воздух.

     Когда крыло пошло вниз, Кара сделала шаг.

     Лариса вскрикнула, Сермуш вздрогнул, Дурб сглотнул.

     Выдохнув, кошка поймала ногой крыло на взмахе. Дав ей толчок, крыло снова устремилось вниз, а кошка уже уцепилась за ставню правой рукой, рванула, снимая хлипкий запор изнутри. Когда она скрылась в темноте окна, все трое снаружи осмелели и вспомнили, как дышать.

     – А это кто? – спросила Лариса.

     От щелчка запора на ставнях никто не проснулся. Этажи – верхние, до земли – далеко. Нет у обитателей верхних этажей привычки реагировать на подобные звуки. Кошка методично и очень тихо вальсировала между мебелью, пяльцами, деревянными коняшками, куклами в рост ребенка... Вот и кудряшки белокурые. Она осторожно перепроверила, не ошиблась ли ребенком. Вроде, нет, другие намного старше и темненькие.

     Малыш открыл глаза, когда Кара поднимала его на руки. Уставился на нее.

     – Ты кто?

     Детям свойственно сначала любопытствовать, а потом бояться.

     Кара приложила палец к губам и округлила глаза:

     – Это страшная тайна! – прошептала она.

     – Ты – оплатень? Нам нянька ласс...

     Понимая, что он сейчас перебудит всех детей в комнате, кошка опустила палец на его сонную артерию.

     – Оплатень, оплатень, – согласилась она, стаскивая шелковую простыню с кровати.

     Шелк – самый отвратительный материал для «сумки», но искать что получше времени нет. Кара завязала концы простыни, перебросив узлы на спину, усадила малыша у себя на груди и подошла к окну. И поняла, что обратно не выберется ни одна, ни тем более с ребенком. Сермуш подвел единорога мордой к окну. Слишком далеко, чтобы передать ребенка.

     – Я буду прыгать, – зашептала она.

     Она описала рукой в воздухе круг, опустив палец вниз.

     Сермуш отлетел от окна, развернув единорога боком, поравнял с проемом. Тот едва не касался крылом стены замка.

     – Кара, нет, – зашипел Дурб.

     Кошка приложила палец к губам и улыбнулась.

     Они уже проделывали этот трюк... В другой жизни.

     Шшух, шшух, шшух...

     Кара отошла к дальней стене, освобождая дорогу от мебели и игрушек.

     Шшух, шшух, шшух...

     Кара считала секунды между взмахами, пристраивая сумку с ребенком уже на спине. А когда крыло только пошло вверх, начала разбег и, вытянувшись в струнку, раскинув руки, вылетела в окно.

     Шшух!

     Сермуш выкинул руку.

     Шшух!

     Крыло пошло на взмах.

     Кара поймала руку Сермуша, подтянула колени, встретив упругое, как стальное, крыло единорога ногами, проскользила по нему к крупу. Сермуш отпустил поводья, подхватил женщину поперек талии и с силой рванул, усаживая перед собой.

     Домик и правда теперь был не убежищем. Сойдясь на какой-то мельнице, мужчины развернули единорогов. Когда отлетели на приличное расстояние, Кара пересела на белоснежного. Сермуш попытался ее удержать, но кошка только хмурилась и молчала. Все были слишком усталые, чтобы задерживаться на расспросы.

     Поднимать единорогов высоко не могли – и Лариса, и Михалка одеты слишком легко даже для прогулки по земле, не то что по воздуху. И когда замаячили огоньки постоялого двора, мужчины, не сговариваясь, повели животных туда.

     Даже если Сермуша с Дурбом и узнали, то виду не подали – себе дороже. Да и вообще хозяин пытался не поднимать глаз на вошедших. Лариса поежилась, прижимая Михалку, Дурб приобнял ее за плечи и бросил хозяину:

     – Две комнаты.

     – Три, – подала голос Кара.

     Дурб нахмурился:

     – Есть повозка?

     Хозяин закивал головой.

     – К полудню приготовь.

     – Так комнат-то две или три?

     – Три, – повторила кошка.

     – Как прикажете... А ед... коней господ?

     – В стойла, конечно же, – удивленно посмотрел на него Дурб. – Не к нам же в комнаты!

     Хозяин охотно согласился, мышкой ныряя впереди странных путешественников и лично открывая двери комнат. Кара исчезла во второй комнате и захлопнула дверь. Дурб провел жену в следующую, затребовав ужин, и тоже закрыл дверь. Сермуш остался стоять на пороге «своей» комнаты в полной растерянности.

     – Может, ужин? – спросил хозяин.

     – Да, в комнату миледи, – он указал на дверь, за которой скрылась Кара. – А я, пожалуй, заценю твои погреба.

     Хозяин заулыбался, проворно сбегая по лестнице.

     Матрас – слишком жесткий, подушка – колючая, а одеяло – жаркое. Или холодное. Нет, жаркое. Кара отбросила стеганку на пол, встала, быстро одеваясь. Кого ты собралась обманывать! Вскочив на подоконник, она уставилась на луну. Ее уже не пугала давно вышедшая из-под контроля игра «поймай оборотня». Если еще два дня назад это было дерьмо, то сегодня уже... Тео наверняка уже выложил свою версию королю. Навестив сегодня замок, они только дали ему еще больше козырей. А не навестить было и нельзя. Вот так.

     Можно было стоять посреди апартаментов Дурба и орать: вы все умрете, вы играете против... А кого? Ну даже если сказать понятным этим людям языком: против демона, – то что? Ну покажи нам этого демона, выдай, вот пусть он объявится! А где Кара его возьмет? Нуууу, можно рассказать, что произошло в домике и как Лариса на самом деле оказалась в замке поутру. Ларису сожгут первую – как ведьму. Остальных – на всякий случай, бог разберется, кто был прав.

     Кошка вздохнула, провожая глазами фигуру мужчины, бродившего под окном. Да будьте вы все прокляты, короли и королевичи, с вашими королевствами и дохлыми королевами, смерть которых начинает войну между братьями и сотрясает стены замков дуэлями наследников.

     – Не спится, высочество? – спросила кошка.

     Сермуш поднял к ней голову, допил остатки вина и выбросил бутылку.

     – Спасибо за ужин, – продолжила она.

     – Прыгай, кошка! – вытянул руки Сермуш и покачнулся. – Я поймаю!

     – Уууу, – протянула кошка. – Да ты собственную мысль сейчас не поймаешь.

     – Ты знаешь, кошка, – заговорил он, повышая голос больше, чем надо, чтобы докричаться до второго этажа на совершенно тихом постоялом дворе, – ты когда вышла в окно три года назад... – он уронил руки, тихонько пошатнулся, – я вот все думал: а как она, черт побери, по стенам ходит!

     Кара услышала шуршание одеяла в комнате Дурба. Через мгновение тот показался в соседнем окне, посмотрел на Сермуша, на кошку...

     – Кара, – наконец сказал он, – это не мое дело, что у вас происходит, но если он будет продолжать орать, это местечко запомнит нас очень надолго, а это то, чего мы не хотим.

     – Он твой друг, вот и прыгай затыкать ему рот, – огрызнулась кошка.

     Дурб вылетел из комнаты, натягивая одежду и сапоги на ходу.

     – Но потом! – продолжал Сермуш. – Потом я понял!

     Дурб распахнул дверь ее комнаты, стащил кошку с окна и прижал к стене:

     – Ты чего делаешь! Ты чего голову сносишь и себе и ему! Хотела исчезнуть три года назад? Ну так какого черта не исчезла?! Духу не хватило?! Так признайся себе в этом – сейчас!! И хватит комедию ломать, словно целка! – потерял контроль над собой Дурб.

     В дверях комнаты появилась Лариса, кутаясь в одеяло.

     Кошка залепила летуну пощечину и неожиданно тихо сползла по стене на пол, прикрыв глаза.

     – Это – магия! – заключил пьяный голос Сермуша.

     – Черт!! – ругнулся Дурб, выходя из комнаты и сбегая по ступенькам вниз.

     Лариса подошла к кошке, присела около нее. А потом осторожно обняла, укачивая. Кара опустила голову на ее плечо.

     Дурб подхватил Сермуша, силой поволок в избу.

     – Дурб! – дыхнул на него королевич. – Друбдруг, скажи!

     – Ваше высочество, – сквозь зубы процедил Фаррину, – будьте любезны замолчать!

     – Ты скажи, – не слышал его высочество, – вот что я делаю не так, а?

     Он вывернул голову, пытаясь заглянуть в глаза летуна.

     – Вот любая на шею готова, а эта!.. Черт!

     Он споткнулся о ступеньку, упал, утянул за собой Дурба.

     – Понимаете, ваше высочество, – проговорил Дурб, усаживаясь рядом с королевичем и призывая на помощь все свое ангельское терпение, – это... магия!

     – Воооо! – поднял палец вверх Сермуш.

     Кара вышла из комнаты, прислонилась о косяк, рассматривая мужчин в основании лестницы.

     – Иди, Дурб, мы сами.

     Ему не понравился блеск в ее глазах, но показавшаяся рядом с кошкой Лариса поманила мужа пальцем, и тот послушно поднялся по ступенькам, поравнялся с кошкой. Погрозил ей, хотел что-то сказать, но жена увела. Дверь в их комнату закрылась.

     Кара медленно сошла по ступенькам, подняла мужчину на ноги, подставила плечо и повела его наружу.

     – Клянусь богом, кошка! – зашипел Сермуш, выныривая из кадки с холодной водой.

     Кара нажала на его голову, заставляя нырнуть опять.

     – Пледы, как вы и просили, миледи, – хозяин протянул одеяла, с интересом посмотрел на кадку и исчез в доме, перехватив взгляд кошки.

     – Я тебя убью!

     Кошка заставила его нырнуть опять.

     – Кара, следующая кадка – твоя!

     – А вот теперь хватит, – констатировала она, услышав уже протрезвевший голос.

     Отпаивала она Сермуша горячим и на удивление гадким бульоном. Что-то, похожее на камин, но больше походившее на разрушенную печку, отыскалось около кухни, в небольшом закутке. Здесь разогревали вчерашнюю еду. И, судя по резкому запаху специй, не только разогревали... Набросав перед огнем одеял и подушек, Кара усадила на них дрожащего Сермуша, пристроилась рядом, задумчиво помешивая угли.

     – Что случилось, Кара?

     Ни жена ни любовница – обуза.

     Да к черту всё! – тряхнула головой кошка. К черту будущее и прошлое, придет время – и она исчезнет. А сейчас – есть только сегодня! Не привыкла кошка жить одним днем, и уж тем более – первородным инстинктом. И раз уж сейчас ее мозг взрывается, посылая к дьяволу разум...

     Кара посмотрела на Сермуша, провела ладошкой по щеке. Медленно притянув его к себе, поцеловала.

     А в твоем мире женщинам позволено дразнить мужчину?

     Сермуш осторожно, каждую секунду ожидая, что она опять оттолкнет его, прижал Кару к себе, руки заскользили по шелку одежд.

     Посмотри мне в глаза, и скажи, что ты хочешь уйти.

     Распихав подушки, Сермуш опустил кошку на пледы, избавляя от блузы и брюк. Все еще холодная ладошка скользнула ей под спину.

     Ничто не вечно, высочество! Ни замки! Ни миры! Ни чувства!

     Кошка выгнулась под напором Сермуша, прикрыла веки, застонала, закусив губу. Серм дождался ее и задвигался быстрее, вздрогнув от впившихся в спину воистину когтей.

     Поговори со мной, кошка.

     – Поговори со мной, кошка, – шепнул он, возвращая ее в реальность.

     Кара перевела на него взгляд, зрачки сузились – как-то быстро, просто моментально. Сермуш улыбнулся.

     – Что ты хочешь увидеть? Просто – спроси меня.

     Она открылась!

     Треснул костер, скрипнула половица... Какая половица?

     Кара поднялась на локтях, ушки заострились. Выглянув из их «убежища», женщина выхватила в темноте фигуру хозяина двора. Тот остановился – кошачьи зрачки моргнули – и вышел прочь.

     Сермуш притянул женщину на пледы, накрыл собой.

     – Мы не можем бегать вечно, – прошептала она.

     – А ты можешь оставить кончики ушей такими? – провел по ним пальцем Сермуш, переводя тему.

     – Что ты сказал? – напряглась Кара.

     – Пошу...

     Но кошка уже оттолкнула его, начала одеваться.

     Что у тебя с ушами?

     – Черт, черт, черт! – взревела кошка. – Одевайся!

     Вот она стоит в дверях его спальни, на кровати Сермуша сидит королевич, скользя по ее фигуре... Их глаза пересеклись – и перед ней выросла мощная грудь Дурба. Черт тебя подери, Фаррину!! Еще бы несколько секунд тогда!!

     Наемник в лесу, вытолкавший полукровку из сознания...

     Заслон в апартаментах Фаррину...

     И Лариса, побывавшая под контролем – он ищет проводника к Сермушу!

     Ведьмы не могут пустить щупальца своего сознания далеко. Но если они выстроят цепочку из сознаний людей – дотянутся до нужного им человека. Франки, потерявший Сермуша из виду, искал проводника. И привел Ларису обратно в замок, выманивая брата к себе. У Кары была еще масса вопросов, которые метались в голове загнанными зверьками, и ответы она сможет получить теперь только из первых рук.

     Опустив на пол кулак, Сермуш вскочил. Хотя бы одну ночь они могут провести вместе, никуда не спеша?!

     Кара начала было подниматься по лестнице вверх, но остановилась. Нахмурилась. Дурб вне игры нынче. Тащить с собой Ларису и ребенка – невозможно. Оставлять здесь одних – еще опаснее. Постояв с минуту на ступеньке, она вышла в ночь. Сермуш двинулся следом.

     – Что случилось теперь?

     – Мы возвращаемся в замок, – пробурчала кошка.

     – Мы никуда не возвращаемся, пока ты не объяснишь, что происходит.

     Кошка посмотрела на него в упор, повела ушами, а потом расслабленно облокотилась о крыльцо.

     – Тебе длинную версию или укороченную?

     – Понятную, – съязвил Сермуш.

     Кошка закусила губу.

     – Такой нет в наборе.

     – Кара, я никуда не полечу и тебя не отпущу, чего бы мне это ни стоило, пока не буду понимать, что происходит! Ты играешь не только своей жизнью, но и жизнями всех вокруг. Я требую объяснений, черт побери!

     – А я не могу объяснить цвет радуги слепому!

     – Значит, мы летим на мельницу утром. Всё!

     – Кому ты смеешь приказывать, высочество, – прошипела кошка, – своими летунами командуй!

     Сермуш прижал ее к стене:

     – Я приказываю женщине, жизнь которой мне дороже моей собственной, черт тебя побери! Гори все огнем, если ты опять исчезнешь! А если что случится, и я не смогу вовремя подставить плечо, потому что просто не понимаю, что происходит и когда тебя страховать, – я и в аду тебя достану, кошка!

     – По крайней мере, там у тебя будут теплые руки.

     Сермуш врезал кулак в косяк около ее носа.

     Кара обхватила руками его лицо и тихо сказала:

     – Я тебе все объясню, обещаю, но... в пути, идет? Мы теряем время.

     Когда они подлетали к замку, уже светало. Каре очень не хотелось врать Сермушу, но и всю правду она сказать сейчас не могла. Отчасти потому, что сама не была уверена, во всем ли она права, отчасти потому, что не на все вопросы пока знала ответы. А сказать: «Положись на мое чутье», – не могла. Нельзя ей рисковать, что Серм откажется от затеи. Бегать они могут до старости, но это же не жизнь.

     – А если ты ошибаешься? – спросил Коранету.

     Они все еще разглядывали замок с неба. Смотровые давно их засекли, заметались. Еще пара минут – замок встанет на уши по тревоге. И лучше бы они поторопились, холодно, черт побери!

     – Если я ошибаюсь, значит, Тео прав, и я – убийца твоего брата. Не переживай, Серм, хуже, чем уже есть, быть не может.

     Сермуш хмыкнул, снова посмотрел в подзорную трубу.

     – Декорации готовы.

     – Наконец-то.

     Единорог камнем бросился вниз. На крышу паласа прыгали с воздуха – быстрее. Оглушив стражей, Сермуш замахал животному, и тот отлетел по ориентирам на знакомом месте, взяв курс на стойла. По винтовой лестнице уже громыхали латы. И сейчас Сермуш с Карой – королевский изменник и опасный оборотень-убийца королевича и наследника престола. Если верить Коранету, их приказано взять живыми или мертвыми.

     Неополь прошествовал в кабинет злой, как никогда. Желваки ходили, пальцы сжимались в кулаки. Будь проклят тот день, когда он узнал, чей Сермуш сын. В его роду ни одна королева не рожала не от короля! – если верить записям. Замок – это улей, с тысячей ушей и глаз. Фавориты, любовники, бастарды... Сосредоточие разгула и разврата. Но чтобы королеве родить от фаворита?! Сколько фавориток сменил сам король – история умалчивала.

     Дабы избежать смешение крови и не ослабить род, история знавала не мало случаев, если не сказать «знала очень много случаев», когда королевскую кровь «разбавляли». Короли и королевы, обреченные семейными узами разрешать дела государственной важности, уже давно исчерпали «запас свободных партнеров». Если повезет – женишься на троюродной сестре. А вот Неополь...

     Неополь владел самым крупным и одним из самых сильных королевством. Когда-то его дед потеснил соседей с обеих сторон. Ходивший очень долго холостяком, Неополь понял, что «политический брак» его миновал. Разве что это именно он может выбрать себе приглянувшуюся барышню из любого дворца – ему не откажут. Он и выбрал. Только не дочь какого-нибудь знатного рода. Королевство загудело, его отец ревел, как раненый зверь. Но молодых благословили-таки.

     Младше королевича на десять лет, молодая королевна загрустила в замке. Пальцем-то Неополь ткнул, а вот о согласии избранницы никто не спросил. Да и сам королевич потерял к жене интерес очень быстро. Если и навещал раз в месяц, – то уже не плохо. Впрочем, оба нашли, чем заняться...

     И остался бы Сермуш королевичем в полном смысле этого слова, никто и не узнал бы, чей пострелыш сын, если бы не выслуживающийся Теодор, только поднимающийся, цепляющийся зубами и когтями за каждую весточку, каждый шорох и вздох во дворце. Он доказал свою «полезность», запер в королевском шкафу первый на своем веку скелет. А за первым запихал туда же и второй, когда скончалась королева-мать. Бутылка с остатками яда и заработавший дорогу в рай лекарь отправились на дно бурной реки. Поначалу, разгневанный король пожелал избавиться и от мальчишки, но... Но отменил распоряжение, удовлетворившись только «неверной женой».

     Сыграл в этом спектакле и воевода, пообещавший Теодору «очень неприятный бунт с кровавыми потеками на стенах его апартаментов», если тронут Сермуша. Жизнь королевы спасти не удалось – воевода опоздал. Побег, запланированный на полночь, сорвался из-за скоропостижной кончины королевы после ужина.

     Неополь сам отворил дверь, вошел в кабинет, упал в кресло.

     – Господин сыщик...

     – Зови, – сквозь зубы процедил король.

     Теодор упал на колено перед правителем, докладывая:

     – Они на северной башне, все стражи замка подняты по тревоге, скоро их возьмут.

     – Кто – они?

     – Оборотень и... его высочество Сермуш, ваше величество.

     – А летун?

     – Они только вдвоем.

     Король сжал подлокотник.

     – Всех летунов арестовать и в колодцы! Сейчас же!

     Облизнув враз пересохшие губы, процедил:

     – Королевича не зацепите!

     Теодор выкатился из приемной, на ходу раздавая приказы.

     Сермуш и кошка спустились с посадочной площадки единорогов по винтушке на несколько ступенек, ухватились за притолоку, с размаху отправляя стражей обратно вниз по лестнице, но уже кубарем. Одновременно обнажили мечи... И Сермуш вдруг вернулся наверх. Ухватившись за подзорную трубу, направил ее вниз, на площадь.

     – Серм, у нас нет времени, – подстегнула его кошка.

     – Они идут к летунам, – прошелестел Сермуш.

     Но кошка утянула его за собой, что-то бормоча. Нет у них времени отбивать летунов. Спустятся во двор – там их точно повяжут. Вся стража поднята, не отбиться. Это поначалу все играли, сейчас уже другие приказы пошли в ход. Сумеют выиграть эту «войну» – и летунов спасут. Нет – всем виселица.

     Кара рубила, не всматриваясь в лица. Она специально пошла вперед, чтобы рука Сермуша не дрогнула – своих, как ни крути, резать не легко. Не сбивая дыхания, кошка закручивала меч, прорубая им дорогу и даже взглядом не трогая тех, кто, рассмотрев Сермуша, мешкали, все еще выбирая – королевский приказ, или их королевич.

     Коридор расширялся, уводя их к миниатюрной лестнице вниз. Там – несколько поворотов – и просторный коридор в покои младшего королевича. Уже можно было стоять плечом к плечу четверым, дальше будет еще шире.

     Сермуш повернулся, уводя Кару за себя. Впереди ощерились массивные щиты уже не дворцовой стражи – Теодор подтянул остаток «псов». Вот эти – не расступятся. Оба остановились. Кошка отпихнула стража слева, легко коснувшись его переносицы – чтобы сразу не поднялся. Перехватила одноручку, прокрутив в руке. Четыре «пса» за щитами в человеческий рост. Позади них – еще четыре.

     – Сколько у него вообще «псов»?

     – Больше, чем я думал, – отозвался Сермуш.

     – Думать – это больно, – согласилась Кара.

     Взяв разбег, она пружинисто подскочила, перевернулась в воздухе через голову, на один миг встретившись с глазами одного «пса» в прорези щита, подмигнула. Опустившись позади первой четверки, двух – посередине – убила сразу же. Двое «псов» по бокам развернулись к ней щитами – Сермуш выкинул кинжалы с двух рук. Кара ухватилась за щиты следующей живой стены и – зашипела, прямо в прорезь. Какой реакции она ожидала сказать сложно, но «псы» синхронно выставили мечи. Сермуш побледнел. Кошка резко развернулась боком, пропуская клинки, сама позабыв, что в броне, а потом взошла по ним, как по ступеням, оттолкнулась от края одного из щитов и опять приземлилась за спинами «псов». И сейчас кошка была злая. Она поставила всего два блока, один раз обернулась вокруг оси и – сломала четыре шеи, собственноручно платя за те выставленные мечи.

     – Хорошие собачки, – процедила Кара, опуская последнее обмякшее тело.

     Стражник, только что отделавшийся сломанной переносицей, сглотнул.

     – Во как, – кивнул ему Сермуш.

     Нацепив оброненную в прыжках шляпу, кошка двинулась по коридору, вытирая меч о подол плаща. Она нашла применение материи, не покрытой чешуей.

     – Эта шляпа тебе не идет.

     – Плахе все равно, а тебе я по-любому больше нравлюсь безо всего, – улыбнулась Кара.

     То, что они идут в покои младшего королевича, не ожидал никто. Почему они здесь вообще – было не понятно. Даже Теодор, так складно выстроивший цепочку причин и следствий, не мог понять, почему убийца и заказчик вместе, и среди бела дня – утром! – до дворце, и пробиваются куда-то, к месту, известному им одним. Теодор вообще потерялся в своих цепочках. И где ставить живой щит он тоже уже не знал. Доклад, что восемь «псов» мертвы, заставил его нервно икнуть. На всякий случай оцепили кабинет Неополя – двумя живыми щитами, и уже из людей дворцовой стражи, которые хмурились и переглядывались, понимая, что это утро – их последнее, если оборотень с королевичем идут сюда. Причем, по-любому последнее: и если расступятся, и если попытаются не пустить.

     А Кара с Сермушем ступили в коридор, усыпанный стражами, как бриллиантами, даже в спокойные дни: покои младшего королевича.

     – Гав, – сказала Кара, сверкнув из-под шляпы глазами.

     Стражи расступились, пропуская их в покои.

     – Я знаю это звучит дико, – почавкал губами Сермуш, задержавшись в дверях, – но постарайтесь никого сюда не впускать первые пятнадцать минут, – и закрыл за собой дверь.

     – Сермуш!

     Франциск, отпихнувший няньку, пересек комнату и бросился к брату, повиснув у того на шее. Молодой человек закружил королевича.

     – Ты тяжелый уже, друг мой, – заключил он, опуская того на пол.

     – Я знал, ты придешь за мной! – ликовал мальчишка.

     Сермуш посмотрел на кошку:

     – Ты все еще веришь в свою версию?

     – А ты веришь, что убийца – я? – вопросом на вопрос ответила она.

     – Ой, – Франциск попятился, спрятался за спиной брата. – Сермуш это она, Сермуш, – яростно зашептал он. – Сермуш, она, она! Даже в этой шляпе я ее узнаю!

     Кошка втянула броню. Завизжала нянька – и рухнула в обморок.

     Тщедушный он какой-то для двенадцати лет, отметила кошка. Ну максимум восемь навскидку.

     – И кого же ты во мне узнаешь? – спросила кошка, смотря в глаза Сермушу. Парень все равно полностью скрылся за его широкой спиной.

     – Это ты была в покоях Сермуша, когда убили Ирбина! Ты!!

     – Также, как и ты, а?

     – Я – королевич! – пискнул Франциск. – Я могу там находиться.

     – Франки, – подал голос Сермуш, – а когда и как ты ушел из моих покоев?

     Парень посопел.

     – А что?

     В коридоре затопали.

     – Когда и как? – властно спросил Сермуш, разворачиваясь к Франциску и наклоняясь к нему.

     – Сермуш? – глаза Франциска округлились. – Сермуш, но я мог там находиться... Ты же разрешил мне приходить в любой час...

     – Он тянет время, – Кара медленно прошлась по комнате.

     Дверь начали дергать. Кошка опустила засов.

     – Франциск, – мягко произнесла она, – сколько времени взламывали дверь в покои Сермуша? Столько играть сможешь?

     – Ты! – уперся мальчишка в нее взглядом. – Все началось из-за тебя! Когда ты появилась в замке!

     – Франки? – Сермуш повернул брата к себе. – Франки, что ты несешь?

     – Поиграем в гляделки, пацан? – спросила кошка, присаживаясь около него на корточки.

     – Кара...

     – Серм, еще пара десятков вопросов, и он сам все скажет. Но у нас нет столько времени.

     Каре очень не хотелось врать. Но сказать: «Отдай мне брата, я могу доказать, что он такое, только инициировав», – она не рискнула. Франциск вцепился в рукав брата, по щекам покатились слезы.

     – Серм, Серм не отдавай меня ей, Серм!! Я тебя умоляю, разве я был тебе плохим братом? Не отдавай меня, не отдавай!

     Кошка встала, Франциск снова кинулся за спину брата.

     – Не отдавай, Серм, умоляю! Не отдавай!

     Кара и Сермуш смотрели друг другу в глаза.

     Дверь упрямо держалась, пока не поддаваясь массивному бревну.

     – Он не мог, – прошептали губы Сермуша.

     – Серм, тогда открой дверь – сейчас! – крикнула кошка, – и отдай им меня как убийцу твоего брата!

     Ничто не вечно! Ни замки! Ни миры! Ни чувства!

     Сермуш закрыл глаза. Именно сейчас ему хотелось, чтобы этот невечный замок под ними обрушился, а его придавило чем-нибудь тяжелым и чтобы наверняка. Он не мог выбирать между кошкой и братом.

     – Если ты так уверен в его не...виновности, – зашептали губы Кары, – значит, дай мне доказать это! Но мы ничего не докажем, стоя и пререкаясь! – она снова повысила голос.

     Пальцы Франки теребили его камзол, задели памятную и весьма чувствительную царапину на спине, оставленную кошкой ночью. Стон Кары отозвался в ушах.

     Гори все огнем, если ты опять исчезнешь!

     Повернувшись к брату, Сермуш затряс того:

     – Что тогда случилось в моих покоях, Франки? Говори!

     Кошка отвернулась, сгорбившись.

     – Он сам не знает, Серм, – ответила за королевича Кара. – Дай мне зацепить его, он ничего не скажет!

     – Как ты тогда можешь знать?! – схватил ее за локоть Сермуш.

     – Потому что она врет! – завопил королевич, нутром почуяв, что победа близко, и этот – только этот – момент правильный, чтобы дожать брата.

     – Ах ты паскуда, – процедила кошка.

     Дверь хрустнула.

     Кара выбросила руку к горлу Сермуша, слегка придушив, и с силой оттолкнула в сторону. В глазах королевича потемнело, он хватал воздух раскрытым ртом. У нее пара минут. Прыжком оказалась около Франциска, бросила его на кушетку. Прижав ему грудь одной рукой, другой вцепилась в щеки, не позволяя отвернуться.

     – Смотри на меня, сука! Смотри на меня!!

     Секунда – зацепила. И сама испугалась.

     – Кара... – прохрипел Сермуш от окна, поднимаясь на ноги.

     Но кошка была в сознании Франциска, она ничего не слышала. Ни хрип Сермуша, ни хруст двери, которая уже почти поддалась, ни звука мощных крыльев единорога за окном, разрезающих воздух.

     – Кара! – заорал Сермуш неожиданно чистым, без хрипов голосом, но чьи-то руки удержали его, не дали сбить кошку с королевича.

     Обхватив друга, Дурб оттянул его обратно к окну.

     – Если ты был готов верить ей все эти дни, почему не доверяешь ей сейчас? – закричал Дурб, разворачивая Сермуша к себе.

     Королевич смотрел на летуна сумасшедшими глазами. На виске пульсировала жилка. И неожиданно обмяк в его руках. Дурб повернулся к кошке. Та открыла рот в немом крике, но постепенно звук нарастал и превратился в истинный визг.

     Дверь хрустнула в последний раз, пропуская стражей. Как горох, те высыпали в покои. Замелькала фигура Теодора. Указывая на кошку, он отдавал приказы, но никто не двигался, все смотрели под потолок. Сгусток темной воды воронкой крутился над Франциском и Карой. Теодор поднял глаза вверх – шшух, его тело упало к ногам стражей. В кабинете, в своем кресле, обмяк Неополь, как уснул. Стоявшая около конюшен Лариса, смотревшая вверх, туда, где в проеме окна исчез ее муж, начала хватать воздух ртом, и также без чувств упала.

     Губы Франциска неожиданно растянулись в довольной улыбке. Кара отпустила его лицо, постепенно выбираясь из глубин чужого мозга.

     – Поговори со мной, кошка, – прошептал Франциск.

     Неожиданно сильным движением королевич скинул кошку на пол, подхватил одноручку около кушетки – и метнул в сторону Сермуша.

     Кара зажмурилась. Дурб закрыл бесчувственного королевича собой. Время остановилось. Тысячи образов, миллионы разговоров, сотни лиц промелькнули в голове Кары.

     Не подставляйся, высочество. Я хочу новой встречи.

     Когда оружие летит на тебя – его можно поймать, от него можно увернуться, отбить в крайнем случае. Когда оружие летит от тебя – опередить его ход не может даже чистокровный оборотень. И есть только одна сила, способная сейчас опередить клинок.

     Шшух, шшух, шшух.

     Кара зацепила взглядом единорога, послушно висевшего за окном.

     Шшух, шшух, шшух – повороты меча в воздухе вторили крыльям животного.

     – Тяни... – шептала Кара.

     Шшух!

     – Тяни, сука! – заорала кошка.

     Единорог просунул в окно морду, мощными зубами уцепился за камзол Дурба, крепко обнявшего королевича, и резко рванул в сторону. Узкое окно, слишком узкое. Подоконник рубанул по шее животного. Отпустив Дурба, тот отлетел от окна, неровно приземляясь. Меч звонко отскочил от стены и залязгал по полу.

     Не помня себя, Кара подхватила Франциска, бросив того в стену. Но мальчик уже и так был без сознания. Воронка над ним обернулась облаком и – растаяла.

     Кара стянула шляпу, устало опустилась на пол. Дурб повернул голову. Прислушался к ощущениям: он – жив? Ощупал Сермуша, пытаясь привести в сознание. Тот морщился, разлепляя глаза.

     – Ты пропустил самое интересное, – подала голос кошка. – Опять.

     У дверей мялись стражи, уже плохо понимая, кого вязать и стоит ли помнить, что видели.

     – Ты ему скажи, – поймала взгляд Дурба Кара. – Я не могу.

     Она слишком устала, чтобы прыгать по стенам. Кошка вышла через дверь, не обращая внимания на стражей. Как во сне спустилась по сотне дворцовых ступенек. Ее никто не остановил. Замок как замер. Ухо оборотня уловило разговор мужчин, слова с каждым шагом становились все глуше и глуше. Резкий голос Сермуша, окрик Дурба. Кара подставила лицо солнцу, остановившись на лестнице. Она ни разу не входила в палас этого замка через парадную. Симпатичненькие ступеньки.

     Темнота.

     – Господин Серинск, вы можете двигаться быстрее? – нервно спросил Дурб с верхнего пролета.

     – Это вы, молодой человек, можете тут бегать, а мне уже, знаете ли, года не позволяют, – тяжело дыша ответил лекарь, пытаясь заставить себя преодолеть новый пролет.

     Дурб, матерясь, подскочил к тщедушному лекарю, схватил того на руки и побежал по ступеням вверх.

     – Почему так долго? – кричал Сермуш, завидя лекаря.

     – Ну знаете ли, ваше высочество! – ответил старик с рук Дурба. – Да опустите меня уже, что я вам, красна девица, что ли.

     Лекаря буквально втащили в спальню королевича, и молодые люди замерли на вдохе. Старик очень долго измерял ее пульс. Бесконечно долго слушал сердце. Еще дольше морщился.

     – Ну? – подстегнул его Сермуш.

     – Ваше высочество, ее состояние такое же, как было вчера. И позавчера. И день перед позавчера, – лекарь сурово посмотрел на королевича. – И так далее. И если вы выделите мне комнату около ваших покоев, то я буду констатировать сей факт хоть ежечасно!

     Дурб хлопнул друга по плечу.

     – Ваше высочество, у нас учения.

     – Ты проведи.

     – Их величество...

     – Пусть идет к черту!

     Лекарь с несвойственным ему проворством выскочил из спальни, рухнул на кушетку и закрыл лицо руками. Он ничего не слышал. И вообще его тут не было!

     – Послушай, свободных гостевых – ползамка. После того утра даже твой дядька поспешно ретировался...

     Сермуш окатил друга таким взглядом, что Дурб только поднял руки, сдаваясь. Высочество пересек комнату, резко опустился перед лекарем, потряс того:

     – Что с ней?

     Найти прислугу, готовую ходить за оборотнем, было сложно. Можно приказать, но Сермушу нужны были ответственные люди, а не те, что побоятся прикоснуться к оборотню, не то что ходить за ней. Двух, вроде бы, нашли. Но через день и те, плача и прося милости, забились в угол. И когда Лариса вошла в покои королевича в чепчике и фартуке, Дурб было воспротивился, но...

     – Она не бросила нашего сына, Дурб. Она такая же женщина, как и я!

     – Уводи жену, – пробурчал королевич, поравнявшись с другом.

     Но Дурб не увел. Отныне покои королевича приняли еще двух временных постояльцев. Король бушевал, замок гудел, Сермуш рычал на всех, кто хоть что-то осмеливался сказать о сложившейся ситуации. А старый лекарь два раза в день пересекал всю постройку паласа, поднимаясь под крышу в покои королевича, чтобы констатировать одно и то же.

     – Казните меня, ваше высочество, но я не знаю! – взмолился старик. – Сказать могу только одно: она жива.

     Франциск молчал.

     И если Дурб с Сермушем правильно уловили ситуацию, и не заговорит, хоть на куски его режь. Сермуш провел в кабинете короля полдня, пытаясь объяснить отцу то, что и сам понимал не до конца. Кошка нужна была в сознании и как можно быстрее. Младший королевич был заперт в недавней камере Сермуша. Правда, решетку подлатали.

     – А вот в ее мире знали бы, что с ней, – тихо сказал Дурб от двери спальни.

     – Она состарится тут, пока мы ищем, кто знает, – глухо отозвался Сермуш.

     – Ты просто боишься, что... – начал было Дурб, но махнул рукой.

     – Да, боюсь! – рявкнул королевич. – Доволен?

     Лекарь еле заметно вздрогнул.

     – Послушайте, молодые люди, давайте попробуем оттолкнуться с другого конца, – подал он голос. – Вот все говорят в замке, что миледи... – он почавкал губами, очень осторожно продолжил, – оборотень.

     – Ну, оборотень, – глухо отозвался королевич от окна.

     – Но я слышал, что они, – он покрутил руками в воздухе, подбирая слова, – оборачиваются... когда...

     Сермуш повернул к нему голову:

     – От бабушки, поди, слышал?

     – Ну почему сразу от бабушки, – нахмурился лекарь. – Но вот когда я был молодым... ну как вы оба... так вот на войне той давней, когда к нам привозили ни живых ни мертвых, и не поймешь даже, дышит аль отпевать уже...

     Сермуш так недобро посмотрел на старика, что тот поспешил завернуть рассказ:

     – Ну так мы бабахали чем-нибудь... ну понимаете... создавали видимость... ну... чтобы...

     – Напугать? – подсказал Дурб.

     – Ну что-то вроде, – замолк лекарь.

     – Напугать... – пробормотал Сермуш.

     Вода – мой первый, а в твоем мире еще и единственный враг, высочество... Только поглубже выбирай. Моя же бронь меня и утопит...

     Подхватив кошку с кровати, королевич побежал вон из паласа:

     – Седлай белого! – кричал он по дороге.

     Когда два единорога зависли над небольшим озерцом в окрестностях замка, Дурб спросил еще раз:

     – Ты уверен, что это сработает?

     И королевич снова ответил:

     – Нет. А ты хочешь смотреть, как она умирает?

     Вода. Первый враг кошки, тело которой покрывается сталью при опасности. Она дышит. Она живет. Ее тело просто обязано отреагировать на воду.

     – Серм, а если утонет?

     – Утонет, если не держать, – согласился Коранету. – Даже в сознании утонет. Так что мы прыгнем оба.

     – Да она тебя как камень вниз потянет...

     Сермуш ухнул вниз, крепко прижимая кошку к себе.

     Матерясь, Дурб отвел единорогов на берег и начал стаскивать камзол.

     Сермуш не случайно выбрал именно это озеро. В самом глубоком месте здесь было три метра от силы. Озеро – не озеро, пруд – не пруд. Не пойми чего, наполненное мутной водой.

     Ноги коснулись дна, тело кошки начало медленно уходить наверх. Сермуш обхватил ее, потянул обратно вниз. Сколько он может держать ее под водой? Секунды. Зашарил по телу Кары, пытаясь нащупать сталь. Но тело не отзывалось. Вытолкнул ее наверх, отдышался сам, прислушался к ее дыханию: ровное, черт побери, как и не ныряла! Подплывший Дурб покачал головой:

     – Давай подольше. Мы же не знаем, на что способны оборотни и где ее предел.

     Опять погрузились под воду. Дурб начал методично плавать вокруг, пытаясь заметить хоть какую перемену. Сермуш то тряс кошку, то обнимал, не давая всплыть. Наконец, Дурб тронул его за руку, указывая пальцем вверх. Сермуш отрицательно покачал головой. Не может он вернуться в замок вот так, снова уложить ее в кровать и ждать непонятно чего, когда даже лекарь в полной растерянности. Дурб попытался настоять, но Сермуш только крепче обнял свою Кару, удерживая ее под водой.

     Пузырек воздуха вышел из ее рта и поднялся вверх. Сермуш проводил его глазами. Еще один пузырек. Нервы королевича сдали, он начал толкать ее вверх. Пусть лежит, он будет ждать этого непонятно чего! К чертям все! Он так утопит ее...

     Тело кошки покрылось бронью так быстро, что Сермуш, все еще обнимающий ее, как камнем утянутый ухнул на дно. Дурб нырнул. Резко распахнув глаза, кошка открыла рот в немом крике. Через мгновение сработал мозг, подсказав, что она в воде. Кара заработала руками, но тщетно. Мужчины подхватили ее, вытолкали наружу. Округлив глаза, она барахталась, пытаясь отбиться от них, нервно кашляла, выталкивая из легких воду. Кое-как добрались до мели. Сермуш встал в воде, развернул кошку к себе, затряс.

     – Кара! Опусти ноги вниз! Опусти ноги!

     Его слова не доходили до нее. Отвесив ей легкую пощечину, он положил конец панике и удостоился осознанного взгляда:

     – Ноги вниз опусти, – тише повторил королевич.

     – Серм, – обняла его кошка.

     Наверное, самым счастливым был лекарь, когда увидел кошку в сознании. Очень быстро проверив ее пульс и сердцебиение, он заглянул в ее глаза, шарахнулся, пробормотал, что она в отличном здравии и выскочил из покоев, крестясь. Лариса накрыла кошку еще одним пледом, дала ей подогретое вино.

     – Пойдем, – приобнял за плечи жену Дурб. – Пойдем, дальше они сами.

     Сермуш присел на кушетке рядом с ней.

     – Мы в замке? – тупо спросила она, как будто и не сюда он внес ее, дрожащую от купания в осеннем озере. – Всё... в порядке?

     – Да, все в порядке, – эхом повторил он, – ты только не исчезай больше никуда.

     Целую неделю Сермуш не позволял кошке выходить из покоев. Не один раз косился на окно. Кара хмуро пообещала не исчезнуть, и королевич смог вернуться к делам. Король затребовал оборотня к ответу, совету и вообще пред его очи. Но явился только его высочество.

     – Где... оборотень? – хмуро поинтересовался Неополь, выдворив всех из приемной своим любимым «все вон!».

     – Отдыхает, ваше величество, – не поднялся с колена королевич. – Я докладывал вам ее состояние, ей нужен покой.

     – Покой... – протянул король. – Насколько я помню, она прежде всего воин. Воины отдыхают в могиле.

     Сермуш скрипнул зубами.

     – Ваше высочество, – продолжил король, – я не позволю вам затягивать ситуацию. Эта оборотень мне нужна для разрешения вопроса с вашим братом.

     Он прошелся по приемной, выглянул в окно.

     – А потом? – прошелестел королевич.

     – А потом... – протянул король.

     Черт, не может он оставить оборотня в замке!

     – Сегодня вечером я желаю видеть ее перед собой! – рявкнул король, закончив аудиенцию.

     Поклонившись, Сермуш вышел. Закрыл дверь. Сжал челюсти.

     Там еще младший королевич подрастает, знаешь ли...

     Кара упала на любовника, перекатилась на кровати, раскинув руки. Сермуш поймал ее ладонь, сжав.

     – Что такое? – тихо спросила она.

     – Тебя король сегодня же затребовал.

     – А ты, значит, приласкал на прощание? – подняла она бровь.

     Сермуш окатил ее недобрым взглядом. Кара выскользнула из кровати, стянув простыню, прошла в купальню.

     – Кара! – он начал быстро одеваться.

     Обтерлась холодной водой, долго наблюдая за каплями, ныряющими в чан. Догадался же... Нашел, как привести в сознание. Не всем удавалось выбраться после встречи с сознанием ведьмака. Не вода ее спасла. А воля Серма. И она вернулась только потому, что – захотела.

     За минувшую неделю Кара передумала немало. Рассказала Сермушу тоже много, но... Но о том, что его брат – ведьмак, пока молчала. Уклонялась, несла какую-то чушь. Сермуш не давил, нутром чуя, что вся правда ему не понравится. Да и придет время все рассказать, и уже без утаек. Вот и пришло.

     И о двери не спрашивала. Об открывшейся двери в свой мир. Хмурилась, думала, но пока не спрашивала. Что бы ни случилось сейчас, как бы ни повернулась ситуация с Франциском... Она должна вернуться домой. Долгов там накопилось слишком много.

     Что делать потом, уже и сама не знала. Вот она, дверка, открылась. В прошлый раз Сермуш лишил тебя дома, а теперь ты можешь решать сама: остаться здесь или упрямо – там? Кара закрыла глаза.

     ...Служанка помогла кошке одеться, затягивая ее в корсет, на который кошка в этот раз согласилась с полуслова. Причесала, убрав волосы в причудливую копну наверх. Сермуш, уже облаченный в мундир, стоял, облокотившись о косяк. Кара поймала его взгляд в зеркале.

     Ни жена ни любовница.

     Ни жена ни любовница...

     – Его высочество королевич Сермуш с... со спутницей!

     Король махнул рукой.

     Кошка хмыкнула. Вот и определение «ни жены ни любовницы» – спутница! А что происходит, когда путь заканчивается?..

     Кроме Неополя в приемной же ждал и Теодор с секретарем. Допрос.

     Королевич преклонил колено, кошка опустилась в реверансе. Давно она так не... опускалась.

     Слова эхом отскакивали от гобеленов, перо секретаря ловко бегало по бумаге. Отвечал то Сермуш, то кошка – Теодор четко обращался к спрашиваемому. Иногда подавал голос король. Но больше предпочитал слушать. Кошка нашла точку на полу и уставилась на нее, чтобы взглядом никого не зацепить... случайненько. Перед королем стояла невысокая худая женщина, декольте выгодно подчеркивало небольшую грудь, стальные мускулы на руках – спрятаны под длинным широким рукавом. Лишь наметанный взгляд Теодора выхватил неженские плечи и осанку воина. Да слишком мощную для женщины – и вообще для человека – шею. Ее не закрыть таким платьем.

     – Прошу вас, миледи, его величество хотел бы сам убедиться в вашей способности... перевоплощаться, – неожиданно бросил Теодор.

     Свечи дрогнули от непонятно откуда взявшегося сквозняка. Сермуш исподлобья посмотрел на Тео.

     – Это провокация? – спросил он сыщика.

     – Нет, что вы, – замахал тот руками, – мои слова также записываются. Это... просьба. Пока что мы вынуждены полагаться на слова миледи... Итак, будьте любезны, ваше... перевоплощение, – кашлянул Теодор.

     – Цирк какой-то, – одними губами прошелестела Кара.

     А она опять – зверек заморский... Кара покачнулась, медленно пошла на сыщика.

     – А вы, господин Курим, разве не помните нашу встречу в апартаментах господина Фаррину? – мягко улыбнулась она, платье начало медленно покрываться чешуей.

     – Отец, – выдохнул Сермуш, но король жестом приказал ему не двигаться.

     – Или, может, вы не помните, как сталь моей брони... – она покончила с телом, все платье стало стальным, чешуя подкралась к подбородку, – блеснула тогда, оставив вам это воспоминание на прощание... – кошка моргнула; открывшиеся веки выставили на обзор кошачьи глаза, – когда вы теряли сознание только от одной улыбки... – уши заострились; зубы заточились, – вашей «миледи»!

     Перед ним стояла оборотень в боевой выкладке. И очень редко моргала.

     – Гав, – тихо сказала кошка.

     Секретарь обмочился.

     – Спасибо, миледи, – сказал Теодор; сейчас его было не напугать.

     Кара закрыла глаза, быстро возвращая все на места. Снова упав в реверансе королю, стала рядом с Сермушем, отметив, что тот держит руку на эфесе меча.

     – Эффектно, – протянул король.

     Кошка склонилась в поклоне – мужском поклоне. Спохватилась – реверанс.

     – Все вон, – тихо сказал Неополь.

     Теодор, его мокрый секретарь и Сермуш подняли брови.

     – Вон!

     Кошка снова уперлась взглядом в точку на полу. И что теперь?

     – Что вы сделали с младшим королевичем? – тихо спросил король.

     Ах вот оно что. Допрос – допросом, а теперь... беседа.

     – Ровным счетом ничего, ваше величество, – ответила кошка.

     От Неополя не ускользнуло изменение тембра ее голоса. Тот «женский» – вышел вместе с командой «вон!». Настоящий голос кошки, более низкий, со стальными нотками, был слышен королю только сейчас. Она ломала комедию. А вот теперь перед Неополем стояла дочь короля и – его телохранитель.

     И монарху стало неожиданно не по себе. Он начинал понимать, почему замок Турессу был на удивление спокойным, как когда-то упоминал Сермуш в своих отчетах «оттуда». С такой-то... киской...

     – Вы обязаны понимать, что на меня все это не производит столь должного впечатления, – продолжил король, поднимаясь. – И верить на слово я не собираюсь. Что вы можете дать в доказательство, что действительно видите что-то там в глазах других? – он повел рукой в воздухе.

     – Доверите мне свои глаза? – улыбнулась кошка. – Обещаю – не выцарапаю.

     Неополь мялся. Да, было бы железное доказательство.

     – Но как я могу быть уверенным, что вы не вкладываете свои мысли в чужие головы? – спросил он.

     – Вы приписываете мне слишком много возможностей, ваше величество, – ответила Кара. – Как вы можете доказать, что не способны поднять этот замок одной рукой? Вы просто не можете это сделать, правда? – улыбнулась она мягко. – Как я могу доказать, что я что-то не могу?

     Слишком много в прошлом и настоящем, чтобы вот так взять и доверить все, что у него в голове, этой... кошке.

     – Ваше величество, всю свою жизнь – прежнюю жизнь – я провела в замке. Все ваши тайны для меня – не тайны, ибо у нас они точно такие же.

     Помолчав, она прибавила:

     – Совершенно такие же.

     И – поймала взгляд Неополя. Зацепила. Вот так просто. За секунду. Он даже не понял, что произошло, просто больше не мог пошевелиться. Чувства, мысли, страхи... И самые большие страхи – всегда на поверхности. Хмыкнув, кошка сказала:

     – Имя вашей первой фаворитки – Леодония.

     И отпустила короля, отвернувшись. Что она узнала еще за эти несколько секунд заставили ее разве что грустно улыбнуться про себя. Самый большой страх Неополя, даже не страх – призрак, который посещает его каждую ночь во сне, – она не подала виду, что увидела ее. Да и как не увидеть! Неополь спать не может из-за этого призрака.

     – Тоже мне, тайна, – рассмеялся Неополь, тряся головой. – Скажи мне то, что никто, кроме меня не знает! – закричал он.

     – А вы правда хотите, чтобы я сказала это? – прищурилась Кара.

     По спине короля побежали мурашки.

     – Вы очень плохо спите ночами... – начала было кошка, но Неополь поднял руку.

     Кара усмехнулась, свистящим шепотом спросила:

     – А Сермуш знает о ваших кошмарах, ваше величество?..

     Кошку проводили в тюремный городок под усиленной охраной – очень усиленной. И по земле, и по воздуху. Даже несмотря на то, что она дала слово. Даже несмотря на то, что рядом сидел на скакуне все еще разодетый, как на бал, Сермуш, а позади маячил Дурб...

     – Вопрос еще, кто под арестом, я или Франциск, – усмехнулась кошка.

     Почему ее заставили ехать к королевичу ночью, прямо с допроса, кошка уже догадывалась. Их с Сермушем ни на секунду не оставляли наедине. Теодор постоянно был «где-то рядом». Интересно, он и в спальню с ними пойдет? Чтобы кошка чего ненароком не брякнула.

     Когда они поднялись на этаж, Кара остановила королевича:

     – Тебе не стоит туда идти.

     – Все в порядке, – ответил тот.

     Не надо было быть оборотнем, чтобы почувствовать эмоции, исходящие от Сермуша. Младший брат был для него разве что не сын биологически.

     Франциск, казалось, исхудал еще больше. А глаза и вовсе никогда не просыхали. Кошка закусила губу. Даже ей было сейчас его жалко. Шмыгнув, мальчик уставился на брата, вроде и обнять хотел, а вроде и...

     Секретарь – уже сухой – разместился за огромным дубовым столом. Тео расположился в кресле. Сермуш как вошел, так и остался стоять. Братья смотрели друг на друга, младший снова шмыгнул. Чтобы положить конец этим гляделкам, Тео тихо проговорил:

     – Господа, давайте начнем.

     – Тео, дай нам пару минут, – попросила кошка.

     Сыщик закусил губу.

     – При мне! – выдал он сурово.

     Кошка вытолкала королевича в коридор, Теодор разогнал стражей, освобождая этаж. Он понимал, что рискует. Но вести допрос, пока братья окаменевшие, тоже вряд ли получится.

     – Сермуш, – кошка заглянула в его глаза, как человек – человеку, – послушай меня, он – твой Франциск. Он не помнит ни секунды из произошедшего, то, что пыталось тебя убить – это не твой брат, это его другое «я».

     – Что? – ни слова не понял Тео.

     – Ну уж нет, – огрызнулась кошка, – я не буду обнимать и тебя!

     Сыщик фыркнул.

     – Господа, без записи, вот здесь и сейчас, попробуйте осмыслить то, что я сказала. Мальчик – не обычный человек. И это не его вина. Страшно то, что он не умеет это контролировать. Я могу одеть-снять бронь, могу соизмерять силу, которую вкладываю в удар, как каждый из нас. А он – не может и не умеет контролировать то, что ему дано.

     – Погоди, погоди, – замотал головой Теодор, – то есть королевич – ведьма?

     – Ведьмак, – поправила его кошка. – Поверьте мне, иметь такого короля – это очень... большой плюс. Если он научится контролировать себя.

     – Пока он умеет только метать мечи в братьев, – хмыкнул Тео.

     Сермуш сделал движение в сторону сыщика, Кара удержала его.

     – Так, так... – запричитала она. – Это... это... это я не могу объяснить. Но скорее всего...

     – Может, его спросим? – пожевал губами Тео.

     – Резонно... Серм, ты готов? Ты правда готов войти туда? Или жди тут лучше! – отрезала кошка.

     Сермуш, так и не проронивший ни слова, вошел в камеру, присел рядом с братом, потеребил его руки в своих, потрепал по голове.

     – Франки, все будет хорошо.

     – Обещаешь? – шмыгнул пацан.

     – Клянусь! – Сермуш поднял два пальца вверх, широко улыбнулся.

     Франциск тоже заулыбался.

     Кара тихо подошла, присела.

     – Франки, смотри на меня, – попросил Сермуш. – Не смотри на нее, смотри на меня, Франки. Мне в глаза...

     Кошка и Сермуш мягко поменялись местами, Кара зацепила его за секунду... «Спящий» ведьмак ей не страшен. А раз она не может его почувствовать, значит, способности мальчика опять затаились.

     – Спасибо, – Сермуш теребил в пальцах локоны ее волос.

     Кошка прижалась к нему плотнее под одеялом.

     – По твоим... ощущениям... что король сделает, узнав о способностях Франциска?

     – Не знаю, – честно признался Сермуш. – Не знаю.

     Помолчали.

     – Скажи мне, кошка... – он запнулся. – Скажи, те наемники в лесу... – Кара сглотнула. – Не от Ирбина были ведь, да?

     Помотала головой.

     – Они были под его контролем, – что и «вытолкало» тогда кошку из сознания одного из них; а будь Франциск поопытнее – и убило бы ее.

     – Почему он так настырно хотел меня убить! – застонал Сермуш.

     – Это... Серм, это инстинкт, понимаешь.

     – Нет! – он вскочил с кровати, одеваясь. – Я не понимаю таких инстинктов! Я с ним с самого его рождения! Я с ним нянчился между учениями! Он меня... папой называл!

     – Серм, – кошка привстала, – если я вдруг лишусь контроля над своей головой, я вообще убью всё, что движется. И ничто меня не остановит. И тебя убью. Понимаешь? Это инстинкт. И согласно этому инстинкту – ты – его препятствие к трону. А трон – это власть. А власть... Ну, ты сам знаешь. Он королевич в полном смысле этого слова.

     Сермуш сам разжег камин, кошка вышла к нему, подметая пол одеялом.

     – И спасибо, что он не всегда в этом инстинкте.

     Увлекая ее на шкуру перед камином, королевич вздохнул, обнимая свою Кару.

     – А можно как-то... Избавить его от этих способностей?

     Кошка отрицательно покачала головой, наблюдая за огнем.

     – Но можно научить контролировать свои способности. Немножко сложно уже, надо было с раннего детства... Но попытаться надо. Потому что если он не научится – вот тогда его нужно будет уже убить, чтобы никто не пострадал.

     Сермуш напрягся.

     – И как его научить?

     – Есть какой ведьмак знакомый? – усмехнулась кошка.

     – А ты не можешь?

     – А что, я на ведьму похожа?

     Допрос Франциска был совершенно бессмысленным и пустым – по мнению кошки. Ничего нового для нее он не сказал. Только подтвердил ее догадки. И причины, и следствия его поступков теперь были, как на ладони. Ведьмак. Ну что же, все когда-нибудь бывает в первый раз. Вот и в этот мир пришли ведьмы. Но не те деревенские колдуньи, коих пруд пруди, а настоящий ведьмак. И пока живой. Что дало толчок инициировать мальчишку – сказать сложно. Скорее всего, какой-то очень, очень, очень большой страх. И это не бука под кроватью. Это было что-то действительно очень... страшное. Можно снова зацепить, но не факт, что кошка вот так сразу и просто раскопает инициацию, скорее всего как раз на этом моменте будет блок. И не факт, что станет лучше, выуди она причину. Да и зачем. Какая теперь уже разница. Назад не воротишь. Избавить его... Да нет, от того, что дано природой, – никто не избавит. Это наличие головы – поправимо. А вот отнять способности...

     Сермуш прикоснулся губами к ее шее, выводя из задумчивости.

     – Серм, что Дурб сказал тебе тогда в спальне?

     – Есть что-то, что ты не услышала? – усмехнулся королевич.

     – Хочешь в гляделки поиграть, или сам скажешь?

     – Когда «тогда»? – вздохнул высочество.

     – В ночь, когда я приняла Дурба за убийцу здесь. Перед тем, как покинуть покои, что он тебе сказал?

     Сермуш нахмурился.

     – Ничего важного, – и снова опустился к ее шее.

     – Серм? – ее голос стал жестким.

     – У меня могут быть свои разговоры с Дурбом, нет?

     – Что-то об открывшейся двери в мой мир? – спросила кошка, и у самой комок в горле встал.

     Дверь открылась не так давно. Может, с месяц, или два назад. Опять выставили охрану, туда – не спешили. Плохо расстались в прошлый раз.

     – Так ты знала.

     Кара кивнула. Сермуш вскочил, медленно прошелся по комнате.

     – Мда, плохо, когда все твои мысли как на ладони, – горько усмехнулся королевич.

     – Что, только сейчас это понял?

     Налил себе вина, не выпил – заглотил.

     – Ну и что надумала?

     Гори оно все огнем, если ты опять исчезнешь!

     – Надумала, что в моем мире есть «знакомый ведьмак», – засмеялись ее глаза.

     Кара встала и подошла к Сермушу... обхватила его голову руками – одеяло спало с плеч... Не могла она принять решения в пользу одного мира, не могла она выбирать – поступиться собой и остаться «любимым зверьком», или уйти и снова стать боевой единицей.

     – Посмотри на меня, Серм, – прошептала она, – не бойся. Я не хочу больше решений за двоих. Я хочу, чтобы ты понял...

     Она зацепила его взглядом – и утянула, утопила в своем сознании.

     Надо сказать, Сермуш уже начинал привыкать к ее инспекции, а вот чтобы самому видеть то, что видит она, когда цепляет... Он не был готов к подобному опыту: миллион картинок, промчавшиеся перед ним, задерживающиеся всего на секунду; миллион слов, криков, шептаний, вздохов; тысячи эмоций. Кошка моргнула. Картинка замерла. Ее последний ужин в замке Турессу, и их долгий взгляд через стол – кошки Гонта и графа сог’Коранету.

     Увидеть чужой мир и понять его – очень разные вещи. И совершенно нереально мужчине понять мир и образ мысли женщины. Но попробовать стоило. Кара на секунду прикрыла веки, Сермуш пошатнулся, вроде бы уже выброшенный из ее сознания, но женщина распахнула неожиданно заслезившиеся глаза и упрямо втолкнула его обратно. Только теперь картинок не было. Темнота. Сермуш моргнул, Кара коснулась его губ своими, слеза с ее щеки упала в его руку – и он пошатнулся от чужих эмоций, как резкий порыв ветра сбивших его с ног. Сермуш не удержался. Уже падая, ухватился за подлокотник кушетки.

     Кошка натянула одеяло на плечи, тихонько открыла окно, уставившись в ночное небо. Что сейчас творится в голове Сермуша, она знала не понаслышке. И ее так же «сбивало» первое время. Но ей надо было научиться держать этот удар, а вот он счастливчик. Он просто человек.

     – Выбирай день, – Кара осушила слезы, – чем быстрее мы отвезем Франциска к ведьмаку, тем лучше.

     Теодор вышел из покоев короля тайным ходом. Спустился на самый нижний этаж, бесшумно миновав апартаменты летунов – восстановленных в своем положении. Также бесшумно скользнул в казармы своих «псов». Двадцать пар глаз буравили его взглядом. Почти никогда не знавшие смерти, оставшиеся в живых двадцать воинов были сейчас взбешены. И брошенный приказ заставил их заиграть желваками – настал час мести.

     Сермуш не дал кошке ускользнуть, удержал, подхватил на руки: «Ничего не бойся, слышишь! Не смей бояться!» Унес в спальню, утопив в мягкой перине весом своего тела.

     Дурб, еще сонный, не нащупав жену рядом, приподнялся в кровати, услышал ее тихий голос в спальне Михалки, вышел к ним. Провел рукой по золотым, как у матери, кудряшкам, утянул Ларису обратно, избавляя от длинной рубахи – и вдруг напрягся, прислушиваясь. Выглянув в коридор, он нахмурился, приметив спешащую фигуру сыщика. Зачастил господин Курим в казармы, зачастил...

     Сермуш прикусил мочку ее уха, медленно двигаясь, дразнясь, перехватил ее руку, перекатился на широченной кровати, прижимая женщину к себе: «Я дышать без тебя не могу, Кара, не смей разлучать нас больше!». Она прижала палец к его губам, выгнулась.

     «Псы» одевали бронь, туго обвязывая кожу, переплетенную со сталью. Длинные кинжалы – никаких мечей! – занимали свои законные места на поясах и лодыжках. Открылся потайной ход. Двадцать «псов» вышли на охоту.

     Дурб помедлил, смотря на меч. Шумный ты больно, друг. Прихватив только короткие клинки да бумеранг, выскользнул из оружейной летунов в сопровождении еще двух телохранителей королевича. Мужчины заспешили наверх. Лариса, перекрестившая их спины, мялась в проеме двери.

     Кара тихонько всхлипнула, затихла на груди Сермуша, провела пальцем по его плечу.

     – Не позволят нам, Серм.

     – Посмотри на меня, – тихо попросил он. – Посмотри и скажи, ты в это веришь?

     Но Кара уставилась в точку в стене, зажала ему рот.

     – Одевайся.

     Дурб кивнул страже королевича, получил тихий – очень тихий – отчет, что все спокойно, бросил короткий приказ и, не стучась, распахнул двери. Только он – и король, разумеется, – имели такую привилегию. Родился Дурб в рубашке: с недавнего времени Кара научилась сначала смотреть, а потом нападать.

     – Не могу сказать, что ты здесь не лишний, – Сермуш, лишь в брюках и короткой рубахе, смотрелся по крайней мере смешно, опираясь на одноручку.

     Трое мужчин вошли в покои, резко и хмуро поклонились. Дверь закрыли на засов.

     – Сюда идут «псы», – бросил Дурб.

     Кара оделась в латы, Сермуш быстро натянул камзол, двое молчаливых летунов сглотнули, созерцая оборотня.

     – Сосчитать успел? – спросила Кара.

     – Два десятка, кажется.

     Один из летунов присвистнул.

     Кара закусила губу и сама поморщилась: заостренные зубы порезали кожу.

     – Так, мальчики, быстренько скрылись в спальне! – скомандовала она.

     Четыре пары глаз уставились на нее.

     Здесь мужчина не скармливает убийце свою женщину, отсиживаясь в темной!

     – Ну да... – пробормотала она. – За мной они идут. А вы им мешаете. Вы правда думаете, что меня поцарапают?

     Летуны откашлялись, пряча улыбки в кулаках. Сермуш побледнел, потом покраснел, потом схватил кошку под локоть, вытолкал в спальню и плотно закрыл дверь.

     – Никто не обсуждает приказы моей жены, кроме меня самого, – закусив губу, сказал он.

     – Так-точно-ваше-вы-со-че-ство! – отчеканили трое летунов, вытянувшись в струнку.

     Дверь дернулась.

     Потом еще раз.

     Потом сильнее.

     А потом на нее навалились.

     И за дверью затихли.

     Кара понимала, что мужчины делают. Она, наверное, даже лучше их знала, что время размахивать мечами прошло. Сейчас нужно выиграть на дипломатической сцене. Кто бы ни стоял за приказом убить ее, именно сейчас нужно противопоставить этой силе козырь в рукаве, а не мечи. Двадцать «псов» – это, конечно, серьезно, но Сермуш и Дурб прекрасно понимали, что она – отобьется. А их четыре клинка очень ей помогут. Но... Но выиграть этот раунд надо по-другому.

     Понимала кошка. Да не сдержалась.

     Улизнув тайным ходом, она тенью шмыгнула в коридор. Распласталась по каменной колонне около окна. Ухо отметило, что где-то там, внизу, уже лязгает сталь – стражи подняты по тревоге Дурба. У нее очень мало времени. В коридоре толклись только пять «псов». А где же остальные? Не мог Дурб пятерых принять за двадцать. Но и эти пять куда-то заторопились. Ага, в потайной.

     Кара пристроилась за последним из них, проскочила под его рукой, когда он начал закрывать дверь, воткнула кинжал под мышку. «Пес» взвыл от неожиданности и боли. Кошка зажала его рот рукой:

     – Тссссс!

     – Ваше высочество! – услышали в покоях голос начальника стражи.

     Дурб отнял засов, распахнул дверь.

     – У вас все в порядке, ваше высочество? – спросил мужчина в латах.

     – А не должно бы... – промямлил Дурб. – «Песиков» по дороге не встречали?

     – Нет, господин Фаррину.

     Потайная дверь мягко отошла, и в коридор вывалился труп «пса».

     Сермуш мерил свой кабинет шагами, зло стискивая челюсти, сжимая и разжимая кулаки, то косясь на кошку, то отворачиваясь от нее. Дурб спокойно сидел в кресле, заложив руки за голову и рассматривая потолок. Еще двое летунов были отосланы: эта сцена – не для их глаз.

     Кара снова проследила траекторию передвижений Сермуша, утроилась на окне поудобнее, качнула ногой:

     – Серм, хватит.

     – Ты... ты... ты что творишь, женщина?!

     – Я тебя умоляю, – поморщилась Кара. – Дурб, точно было двадцать?

     Фаррину утвердительно промычал.

     – Серм, следи за мной, – лениво проговорила кошка. – Пятнадцать «псов» ушли, как только услышали шаги стражей. Еще пять вошли в потайной. Чтобы выйти здесь и хотя бы попытаться завершить начатое.

     – Не докажешь, что «здесь», – ответил Дурб, не меняя позиции. – Этот ход ведет не только сюда.

     – А по дороге убили друг друга, – закончила кошка, улыбнувшись. – То, что их убила я – тоже не докажешь. Мы квиты.

     Резон в ее словах был. Раунд сыграли в ничью.

     – Ты... ты...

     – Ладно, Серм, успокойся, – посмотрел на него Дурб, – она права.

     – Латы у них хорошие, – сказала Кара. – Кожа с металлом... И гибкие, и прочные... Очень советую для летунов. А то барахтаетесь там в воздухе...

     Сермуш подошел к Каре, уперся руками в подоконник, в упор посмотрел на кошку.

     – Еще одна самодеятельность, – улыбнулся он, – и я лично выброшу тебя из окна.

     Задорно усмехнувшись, кошка качнулась на подоконнике – и выпала наружу. Дурб снялся с кресла, в два прыжка оказавшись около Сермуша, выглянул. Смеясь, кошка раскачивалась на одной руке, держась за подоконник. Оттолкнувшись от камня, королевич отвернулся, уронив голову на грудь.

     – Удачи с... женой, – ударил его в плечо Дурб, выходя из кабинета.

     Сермуш подал кошке руку, та вкатилась в комнату.

     – Что ты там сказала про латы?..

     Не то чтобы Каре запрещали перемещаться по замку – любовница королевича могла позволить себе многое, и уж тем более – когда сам королевич назвал ее «своей». Но – не рекомендовалось ей заходить в определенные зоны, как дипломатично выразился Теодор.

     – Тео, ты хорошо спишь ночами? – спросила кошка, услышав рекомендации.

     – Да, ваша милость, спасибо.

     – Ну, голову не теряй, – кошка хлопнула его по плечу.

     Чем дольше она пребывала в этом замке, тем больше ей хотелось... обратно в свой. Три года ей вообще никуда не хотелось. Деревенские любовники – для здоровья, охота – для поддержания формы и разминки затекших мышц, пустая голова – для спокойной жизни.

     – Он меня боится? – тихо спросила Кара Ларису, косясь на Михалку на руках матери.

     Кара была леди. Не смотря ни на что – она была леди. Когда нужно. И как вести чаепитие, и как разговаривать, и о чем, и как держаться за столом, и очень, очень многое – это было частью ее обязанностей долгие годы. Их первые чаи с Ларисой, когда Кара вернулась в сознание, были напряженными и натянутыми. Женщины могли долго сидеть молча, просто смотря друг на друга – Кара не пыталась зацепить Ларису взглядом, они действительно молча «говорили». Потом напряжение спало, само собой. И когда мужчины пропадали в небе, их женщины встречались в апартаментах Фаррину. Как ей и было всегда удобнее, Кара занимала место на подоконнике, столик для чаепития уже основательно обосновался у окна, что вызвало неподдельный смех Дурба. И женщины говорили. Часами. О чем – убей не вспомнят. И Кара всегда косилась на мальчугана.

     – Ну, я тоже могу его напугать, если постараюсь, – резонно ответила Лариса.

     Не боялся ее Михалка. А по чести сказать – привык.

     – Знаешь, я завидую тебе, – вздохнула Лариса. – Ты можешь всегда быть рядом... А я... места себе не нахожу, даже когда они на учениях.

     – Не завидуй, – бросила кошка. – Не успеть подставить плечо – страшнее, чем не дождаться однажды.

     – А ты... как-то не успела?

     Кара посмотрела на нее. Что Лариса знает о ней? Как-то за пустыми женскими разговорами не выяснила.

     – Случилось... однажды, – мертвая Изабель у ног короля будет стоять перед взором кошки всю жизнь.

     Кара махнула рукой показавшемуся во дворе Фаррину – учения закончились, вечерело.

     – Дурб, есть минутка? – спросила она, когда тот оторвался от губ жены.

     – Вещай!

     Кошка выпрыгнула в окно, пустым разговором уводя его подальше от паласа.

     – Что такое? – спросил он, когда они отошли достаточно далеко.

     – Что с планами по Франциску?

     Дурб провел рукой по волосам.

     – Может, Серма спросишь?

     – Спрошу. А сейчас спрашиваю тебя.

     – Не отпускает король. Он только лишился старшего наследника. И вот так – отпустить оставшихся двух... Не понятно куда... Не понятно зачем... Франциск не поедет без Серма, Серм не отпустит вас двоих. Король не отпустит их двоих, вас троих, ни одного из них в одиночку... И так далее. Следишь за моей мыслью?

     – С трудом. Он понимает, что чем больше времени проходит...

     – Слушай, Кара, что понимает король – ведомо только королю. Понимает ли он, что... – он осмотрелся, – что Франки придется убить, если тянуть – я не знаю! Но король не в себе после смерти Ирбина.

     – А когда он придет в себя, у него не будет уже ни одного наследника.

     – Ты правда хочешь обсудить это со мной?

     Мощные крылья единорога подняли ветер около них.

     – Я могу украсть собственную жену? – спросил Сермуш, подавая Каре руку с высоты.

     Та подняла бровь, осматривая его выходной щегольской камзол:

     – На бал собрался, высочество?

     Королевич подмигнул Дурбу, тот кивнул, быстро пошел к паласу и вошел в свои апартаменты прямо через окно; заприметил сына на руках у разинувшей рот няньки, щелкнул того по носу:

     – Никогда так не делай!

     Протянул руку жене, и оба вышли из комнат.

     Кара приняла руку Сермуша, подтянулась, усаживаясь перед ним. Королевич обхватил ее талию, и единорог взмыл вверх. Когда они миновали стены замка, в небо поднялся еще один единорог. На этот раз Лариса не кричала.

     – Кошка, – заговорил королевич Каре в ухо, дразня ее губами, – у летунов есть обычай...

     – Сбрасывать надоевших любовниц с высоты? – перебила его женщина.

     Сермуш чувствительно прикусил ее мочку.

     – ...и я хочу следовать хотя бы части этого обычая.

     Дернув уздечку, он остановил полет единорога. Тот заходил в воздухе. Сермуш отстегнул от седла белую, до рези в глазах, меховую мантию, накинул ее на Кару, судорожно косящуюся на облака под ними – кроваво-красные в лучах заходящего солнца, здесь они казались золотыми. Щелкнула застежка. Медленно разматывая два шелковых шнурка от застежки вниз, Сермуш раскрыл ладонь:

     – Я люблю тебя, Кара, люблю больше жизни. Окажи мне честь, став моей женой?

     В его руке лежало кольцо – нити из перьев единорога причудливо сплетались между собой, плотно прилегая друг к другу, а два конца были искусно завернуты сердечком. Память услужливо подсказала, что почти такое же она видела в комнате Ларисы. Только то было белое с вороным... Как окрас единорога ее мужа.

     – Как говорят «нет»? – спросила Кара.

     – Прыгают вниз, – без тени улыбки ответил Сермуш.

     – Похоже, у меня нет выбора-то.

     Сермуш отрицательно покачал головой:

     – Никуда тебе уже от меня не деться, Карина поль-Горон Турессу.

     – Сог'Коранету, – поправила его Кара.

     Не будет платья, бесконечно-солнечного дня, золотых куполов и звона колоколов. Не будет живой арки из крыльев единорогов и снежно-белой дорожки к повозке. Не будет благословений и цветов. Впрочем, и долгой-счастливой жизни – тоже не будет.

     Сермуш дернул уздечку, и единорог, уставший ходить на одном месте, ринулся вперед, словно поскакал по облакам. Кара зажала в руке колечко, откинулась на грудь любовника и закрыла глаза. Что-то внутри ехидно подсказывало, что надо было прыгнуть вниз.

     Иерий говорил распевным голосом, свечи дрожали и склоняли шляпки-пламена, Дурб и Лариса стояли позади венчающихся, держа короны над их склоненными головами. Иерий покрыл руки Сермуша и Кары шелковым, в вышивке, платком. Королевич скосил глаза на Кару, та крепче сжала его пальцы. Голос Иерия стал тише, опять громче...

     Дурб снял с пальца Ларисы кольцо, Лариса – с его; она протянула обруч Сермушу, он – Каре. Сглотнув, кошка дрожащими руками приняла кольцо, замерла. Дурб поднял бровь, перехватив ее взгляд, Лариса еле заметно кивнула. Иерий замолчал: он не мог продолжать, пока кольца не одеты. Повторил последнюю фразу, интонацией выделяя ее заключительные слова, словно подталкивая Кару нацепить кольцо на палец Сермуша.

     Вопреки всем обрядам сог'Коранету наклонился к уху избранницы: «Ты мне доверяешь?» – «Да». – «Ты меня любишь?» – «Да». – «Ты хочешь стать моей женой?» – «Да!» – «Тогда надень мне на палец это чертово кольцо!» Иерий кашлянул. Лариса еле слышно захихикала, Дурб, сам улыбаясь, одернул ее.

     Когда Иерий назвал их мужем и женой, Дурб поклонился новой семье и проговорил:

     – Вот теперь, ваше высочество, я позволяю вам украсть вашу собственную жену.

     Два единорога разлетелись в небе. Дурб махнул новоиспеченному мужу, прижал Ларису к себе и кинул единорога вниз, заставив женщину завизжать. Рассмеялся, тронул вожжи, выравнивая животное, повернул к себе голову жены и впился в ее губы. На протяжении шести лет они признавались друг другу в любви и ни один не пожалел о своем выборе.

     Кара посмотрела на луну с подоконника, тронула кольцо. Непривычное ощущение. Но и привыкать не придется. Разжала ладонь с цепочкой – Сермуш позаботился о каждой мелочи. Сняв кольцо с пальца, нацепила его на мелкие переплетения. Звякнув, то стремительно опустилось вниз. Кошка задумчиво посмотрела на свое новое «украшение». Все правильно, воины не носят колец – может стоить жизни. На пороге спальни замер Сермуш.

     – Я подумал...

     – Правильно подумал, – задумчиво сказала кошка. – Все правильно.

     Не успеть подставить плечо – страшнее, чем не дождаться однажды.

     Сермуш взял у нее из рук цепочку, сам застегнул на ее шее и обнял жену.

     Новость ввела Теодора в ступор. Нет, сначала в пике. Очень затяжное. А когда брякнулась, наконец, из мозга куда-то под желудок, он икнул.

     – И как это понимать?

     Шпик переминулся с ноги на ногу, не зная, что ответить. Как, как? Вот так. У слова «обвенчались» нет двух значений.

     Доложить королю? – Да он повесит Теодора, сгоряча-то.

     Не доложить? – Тоже повесит. Но позже.

     Перекрестившись, сыщик вышел из кабинета.

     Проворонил. Летуны подготовили все настолько стремительно и быстро, что даже господин сыщик не пронюхал.

     Сермуш стоял перед отцом, преклонив колено.

     – Ну, что там, – лениво подтолкнул его Неополь, – давай свои дела мировой важности...

     Зевнул.

     По чести сказать, вопрос был для рассмотрения на совете двадцати, открывшаяся дверь в мир кошки – тема щекотливая и неприятная. Ни о какой торговле речи больше быть не может. Но прикрывать дверь в свете последних событий с Франциском Сермуш не спешил. Тем более что поместье Балья уже давно приведено в порядок, ожидая постояльцев. Но Неополь, похоже, не собирался выносить сор на совет и лишаться младшего сына. И предложение «обучить» Франциска и привлекало его, и пугало. И Сермуш уже в который раз предоставлял отцу «планы обучения», все больше и больше нажимая на идею решиться на такой выход. А другого-то все равно нет.

     Когда сын с отцом закончили очередной час дебатов, Неополь нагнал в приемную слуг, секретарей, писарчуков... и вызвал Теодора. Белый, как мел, тот склонился перед королем и поднялся по взмаху руки, рассматривая носки своих сапог. Секретарь господина сыщика занял свое место.

     – Ну что же, – король встал с кресла; Теодор вжал голову в плечи, попытался провалиться сквозь землю или хотя бы на нижний этаж, – а теперь – очередь господина Курима.

     – Д-да, ваше величество, – прошелестел Теодор, косясь на королевича. – С чего прикажете начать?

     – Да давай уж с самой громкой! – махнул рукой король. – Пока ты тут без сознания не рухнул-то.

     Сермуш поднял бровь, коротко поклонился...

     – А вас, ваше высочество, я, собственно, не отпускал, – остановил его Неополь.

     – Ну так вот... в общем... – Теодор зашелестел бумагами, перекладывая их в каком-то только ему понятном порядке.

     – Вам помочь, господин Курим? – вырос около него Сермуш.

     Он спокойно раздвинул несколько листков и подал один Теодору:

     – Этот? – усмехнулся он.

     Провал Теодора – первый провал – Сермуш организовал отменно. Лично. Собственноручно. И дерзко улыбался сейчас в лицо сыщику. Ему было нечего терять. Кроме жизни. А ее капитан отобьет теперь у любого. Даже у собственного отца.

     – Спасибо, ваше высочество, – прошипел Теодор. – Ваше величество! Позвольте мне, прежде чем я начну свой доклад, искренне и с замиранием сердца поздравить его высочество с венчанием на... об... с венчанием!

     И сыщик склонился в поклоне перед королевичем.

     – Цветы не забыл? – спросил тот.

     – Паяцы!!

     Секретари-писарчуки-слуги вздрогнули, Теодор и Сермуш повернулись к королю и синхронно ухнули на одно колено:

     – Да, ваше величество!

     ...Потный и красный Теодор выпал из приемной короля вслед за Сермушем, одарил того ненавистным взглядом, проглотил слова и быстро затопал прочь. Королевич весело побежал по ступеням. Его ждала жена.

     Сделанного – не воротишь. Разводов не знавали. Королевской крови церковь, конечно же, сделает исключение, но силком никого никуда не затянешь. А лишать Сермуша было нечего, он не сегодня-завтра отречется от престола в пользу Франциска. Или просто отречется, ибо младший королевич все еще в тюрьме и тоже в статусе не-наследника. Разве что его капитанства. Но разжаловать королевича в солдаты, согласитесь, смешно.

     Король схватился за сердце и рухнул в кресло, в глазах потемнело. Слуги заметались.

     Однако... Однако и проглотить такое король также не мог. Вслед за непокорным сыном распоясаются все. По всем законам, канонам и правилам Неополь обязан был сослать королевича Сермуша... куда-нибудь. Вместе с его проклятой кошкой.

     Глаза короля налились кровью.

     – Значит, с королем шутки задумал шутить, – прошипел Неополь себе под нос, отпихивая руку лекаря. – Щщщенок!

     Личный секретарь короля лично передал лично в руки королевича-капитана личный приказ его величества, лично секретарем отписанный, свернутый в трубочку и запечатанный личной печатью короля. Взмахом руки полураздетый королевич отослал секретаря и взломал печать.

     – Собирайся, – бросил он жене от порога спальни, – нам приказано «доставить, вылечить и вернуть».

     Кара откинулась на простынях, улыбнувшись.

     Вот и договорились.

     Кошка, три дня ожидающая, когда, наконец, все будет готово – барышни быстрее на бал собираются, честное слово! – поправила столь приглянувшуюся ей памятную шляпу, провела рукой по новшеству: белому перу единорога, – и быстрым шагом вышла из своих покоев, в которых побывала всего второй раз. Покои Сермуша ей, честное слово, были слаще. Ступеньки, коридоры, кивки, косые взгляды, провожающие королевну в мужском, специально для нее сшитом костюме, в совершенно дурацкой не по моде шляпе и с кинжалами под мышками. И это дворцовые модницы еще не видели весь арсенал, что прятали складки! Осторожно постучала в дверь, вошла, получив разрешение, и приняла в объятия заплаканную Ларису.

     – Что у нас тут за сырость?

     – Кара, Дурб ведь с вами... туда...

     – Ты его как на тот свет провожаешь, – кошка усадила ее в кресло, принесла воды. – А между тем, это мой мир. Такой же, как и здесь. Разве что там нет таких красавиц, как ты, – щелкнула она по носу женщины.

     Теодор покрутил перо в руках, задумчиво провел по бумаге, вздрогнул, когда в дверь постучали и в проеме показался Фаррину. Приветливо улыбнулся, отыграл роль радушного хозяина до конца, предложив вина-покрепче-чего-нибудь-еще.

     – Слушаю вас, господин сыщик.

     Никто из них не был в подчинении друг друга. Но как бы их дорожки ни разошлись после истории с убийством Ирбина, что бы ни творилось в душах и сердцах бывших друзей, теперь они обязаны были жить по правилам и законам. А господину сыщику не отказывают, когда он просит «навестить его перед отъездом».

     – Ну, дорога, я так понимаю, знакомая, – начал Теодор. – И все равно не мог не пожелать вам легкой дороги. Не на неделю уезжаете, все-таки.

     – Ваша правда, господин Курим.

     – Да что же ты колючий какой, Фаррину. Враг я тебе, что ли...

     – Враг не враг...

     – Ты на моем месте... тоже бы...

     Теодор махнул рукой. Дурб усмехнулся.

     – Говори, чего хочешь, Тео.

     Сыщик прошелся по кабинету, снова потеребил перо.

     – Ты ведь понимаешь, насколько... опасно... задуманное мероприятие...

     – Получше тебя, – не сдержался Дурб.

     Тео бросил на него взгляд.

     – А также ты должен понимать, насколько дорога опасна... Да и всякое случится может... Правда ведь?

     Дурб присел в кресло, удобно устроившись.

     – Ты к делу ближе, – подтолкнул он сыщика, – а то мне еще с женой прощаться. А ты «должен понимать, насколько это не быстрое мероприятие».

     Тео окинул летуна долгим взглядом.

     – Король не будет горевать, если королевна не вернется, – сказал Тео.

     – Я – буду, – сталью зазвенел голос Дурба.

     – А по кому больше будешь горевать – по королевне или жене?

     Дурб побледнел, заходили желваки.

     – Ну и конечно же, не в твоих интересах говорить такое королевичу, правда ведь, Фаррину? – усмехнулся Теодор. – Он ведь может неправильно понять, чья идея.

     Дурб схватился с кресла, но голос сыщика остановил его:

     – Сидеть!

     В дверях стояли два «пса».

     – Если королевна не вернется, ты вернешься к жене. Если королевна ступит на землю Сомонии, ты вернешься к похоронам своей ненаглядной. Если его высочество прознает хоть слово, – похоронишь еще и сына.

     – Тео, ты покойник, – прошептал Дурб.

     – Эти слова я слышу каждую неделю. Счастливой дороги... ваше сиятельство.

     Кара подцепила шляпу, кокетливо одела, заметив в дверях Дурба, подмигнула уже улыбающейся Ларисе и пошла на выход.

     – Еще одного наследника не настругайте, прощаясь, – бросила она Дурбу. – Не на вечность, чай, расстаетесь!

     Летун выдавил улыбку, положил руку на плечо кошке, когда та проходила подле него, сжав пальцы, заглянул в ее глаза. Кара непонимающе посмотрела на Дурба, нахмурилась. Фаррину больно сдавил ее плечо. Лариса прищурилась. Она вперед кошки поняла, что что-то не так.

     Кара обхватила предплечье летуна, боковым зрением заметила две фигуры в конце коридора – «псы»! – впрочем, они тут же скрылись в коридоре в казармы.

     – Я хочу много детей, ваше высочество, так что моей жене предстоит много работы, – уверенным голосом ответил Дурб.

     – Ну... – кошка моргнула, открыв взору летуна кошачьи глаза, зацепила, – помощь не предлагаю, – узнала, моргнула. – Хотя б одну девчушку тогда... и чтоб Кариной назвали! Это приказ, – она похлопала Дурба по плечу, подмигнула. – Королевский.

     И легкой походкой вышла из апартаментов, прикрыв дверь.

     Все эти дни Сермуш метался по замку, как хомяк по лабиринту. Несмотря ни на что, он все еще капитан и королевич. Даже если «еще». Две ночи подряд падал на кровать, не раздеваясь. Кара подхватывала одноручку, не желая слушать лязг стали, и тихонько сворачивалась клубочком в его объятиях. Но в эту ночь...

     Как только Сермуш мирно засопел, она вскочила на подоконник и начала наблюдать за звездами. Часами сидела, почти не шевелясь. Наконец, выскочила за дверь, одеваясь на глазах стражей. Те попробовали отвернуться – виданное ли дело, прости господи! – но кошка зашипела на них: не сметь лязгать латами! Мужчины синхронно зажмурились.

     У нее всего пара часов, скоро рассвет. А с первыми лучами солнца их караван отправляется. Бесшумно нырнула вниз, никем не замеченная скрылась в окне наружу. Отсчитав пятый проем на нижнем этаже, толкнула створку и втекла в комнату. Подойдя к кровати супругов, кошка опустила ладонь на рот Дурба, перехватив его руку, потянувшуюся к кинжалу. Мужчина скользнул из-под одеяла, молча взял из рук кошки флакон с тряпицей и усыпил жену. Глазами спросил про сына. Кара покачала головой. Быстро и молча соорудили манекен под одеялом – даже парик не забыли.

     Небольшая повозка стояла, уже приготовленная. Провизию погрузят перед самым отъездом, запрягут лошадей. Извозчик «опоздает» к двери на день. И по «странным обстоятельствам» сейчас эта коляска стояла ох, как близко к окнам апартаментов Фаррину. Кара погрузила Ларису под тент повозки, уложив между бесконечными связками одежд. Покосилась на оружие, на всякий случай быстро перекинула арсенал вглубь, закрепив каким-то тряпьем. Михалку пристроила рядом. Очень опасно. Если Михалка очнется раньше необходимого... Да и Ларису они «похищают» без ее ведома.

     Одному только богу – и Дурбу – было известно, какими усилиями мужчина выдавливал улыбку жене, отнекиваясь, что просто «устал за сборами». Что придумает кошка? Как реализует? Как проберется сюда? Ах, ну да, это же кошка... И не будет ни времени, ни возможности обсудить план. Жизнь его жены и сына – а значит, и его самого – в ее руках. Он хотел выть и стонать от собственной беспомощности. А вместо этого ласкал жену, подбирая слова; обнимал сына перед сном, долго не желая покидать его комнату... И опять отнекивался, что «просто будет очень скучать»... особенно если... – добавлял про себя. Стиснул зубы и вышел в спальню к жене...

     И сейчас, понимая план Кары, не был в восторге. Но и сам знал, что другого пути их спасения быть не могло. Кошка закусила губу. А за дверьми-то – «песики». Не может Дурб вот так просто покинуть апартаменты... в молчании... И «Лариса» не может спать в утро отъезда мужа...

     Сермуш разлепил глаза, шаря рукой около себя. Кошки не было. Обошел апартаменты. Черт, сколько же здесь комнат! Солнце начало свое путешествие по небу. Стукнув по косяку, дернул шнурок...

     Кара кое-как влезла в одежды Ларисы. У них были схожие фигуры, но Фаррину была выше, и кошка «утонула». Дурб «как-то так» затянул корсет, Кара одарила его хмурым взглядом, подхватила юбку с пола. Фаррину думал только, как они все это будут потом объяснять Сермушу...

     – Пс, – позвала его кошка.

     Говорить нельзя, голос Ларисы другой.

     Глазами указала на парик под одеялом.

     И когда в дверь постучали, оба, как по команде, встали над кроватью Михалки, обнявшись.

     Сермуш вышел к повозке, провел рукой по тенту. Нахмурился, озадаченно смотря на ее прежнее место и нынешнее.

     – Чертовщина какая-то.

     Летуны уже седлали единорогов. Пешие – коней. Извозчик, прилаживая шапку, кутался в сюртук поверх камзола, проклиная ранние отъезды. Юркие поварята начали выносить с кухни свертки, лихо забрасывая их в повозку, откинув угол тента.

     – Господин Фаррину, – позвал голос от двери, – пора...

     Дурб повернул к нему голову, кивнул, махом руки отсылая.

     В щель открытой двери, как бы ненароком, заглянул один из «псов».

     – Ну, все... – пробормотал Фаррину, поворачивая «жену» к себе. – Сына береги!

     Он наклонился к кошке... Сермуш его убьет.

     Как только дверь за ним захлопнулась, кошка начала скидывать платье...

     – Расступись! – донеслось залихвацкое от ворот замка, и на площадь ворвался вороной с наездницей на спине.

     Поправив свою дурацкую шляпу, она спешилась и весело пошла по площади к мужу, по пути подхватив яблоко из корзины, которую уже грузили в повозку. Заметив безуспешность сего мероприятия, подхватила ношу с рук поваренка и сама поставила под тент... «зажимая поплотнее». Быстро проверила, как Лариса и ребенок, подложила еще тряпок... снова прижала к их носам тряпицу, смочив – умереть вреднее, чем лишние часы сна...

     – А яблоки-то зачем? – заговорила прямо из-под тента.

     Сермуш вытянул ее наружу, обняв:

     – Почему я проснулся один?.. А чем пахнет?

     Кошка отвлекла его от вопроса долгим поцелуем, сверкнув глазами:

     – Это компенсация. Остальное – потом.

     И выскользнула из объятий, откусывая яблоко. Встретилась взглядом с Фаррину, еле заметно кивнула. Тот сглотнул, уткнувшись в упряжку единорога.

     – Господа летуны! В небо! – скомандовал громкий голос капитана.

     Кошка прыгнула в седло, усевшись перед мужем, и тринадцать единорогов взмыли ввысь. Фаррину чуть шею не сломал, провожая повозку, тоже тронувшуюся от замка.

     «Псы» доложили господину сыщику, что «господин Фаррину благополучно улетел, жена и пацаненок в апартаментах». Теодор кивнул, махнув. Ему еще предстояло добрать свой отряд, черт бы побрал эту кошару! И замер: как это «жена и пацаненок в апартаментах»?!

     В камеру к Франциску прошли только Сермуш и Кара.

     Братья перекинулись несколькими словами. Франциск, как и весь замок, готовился к отъезду все эти дни. Хотя, его приготовления сложно назвать таковыми. Мальчик бросил взгляд на кошку, Сермуш подтолкнул его, и конвоируемый вышел из камеры в цепях и с двумя стражами по бокам.

     Снаружи цепи сняли – теперь Сермуш отвечает за него головой.

     Дурб усадил младшего королевича к себе на единорога. Сермуш уцепился за уздечку животного Фаррину:

     – Что такое?

     – Не выспался, – буркнул Дурб, поднимая единорога.

     Кошка ёрзала, все время устраиваясь поудобнее, косилась на Дурба. Тот – на нее. Сермуш начал нервничать.

     – Ты хочешь вывалиться? – спросил он ее, теснее прижимая к себе.

     – Нам еще долго?

     – Почти на месте.

     А Лариса «почти» проснулась – билось в мозгу кошки. Дурбу очень хотелось развернуть единорога – прямо сейчас. Потому что если она проснется там одна... с Михалкой рядом... Извозчик если и не повернет обратно... То по крайней мере переполошит сопровождение... Опять глянул на кошку.

     – Говори, – прошипел ей в ухо Сермуш.

     И какие предположения он выстроил, перехватывая их взгляды... Вспомнив, что проснулся один... Кошка тихо застонала, откинула голову ему на плечо. Черт тебя подери, Тео, она сама ему рожу расцарапает, когда они вернутся! Пальцы Сермуша впились в ее бок:

     – Кара!

     – Не заставляй меня одевать бронь, – простонала она.

     Сермуш дернул уздечку, посылая единорога вперед, подальше от Дурба, окатив того тяжелым взглядом. Фаррину на мгновение прикрыл глаза.

     Замаячивший холм, в этот раз без галлонов воды вокруг, с кружащим над ним драконом привел Кару в полный восторг. Единороги приземлились. Дверь поддерживалась открытой, а со стороны чужого мира наспех сколотили пост. В случае опасности дозорные нырнут на Аубердинию и закроют за собой створку, а дракон унесет их к замку.

     Сермуш принял из рук друга Франциска, подсадил того на коня. Кошка мотнула головой. Дурб сорвался с места и, ни слова не говоря, взмыл в небо. Старший королевич на секунду замер, а потом... А потом его стальной хваткой развернула к себе кошка:

     – Ты мне веришь, Сермуш?

     – Очень хотелось бы.

     – Верь мне! – тряхнула она его. – Сейчас и здесь!

     Дурб загонял единорога. Но не торопиться он не мог.

     – Ну же мальчик, ну... Еще немного... Потерпи, – приговаривал он, – обещаю тонну яблок потом!

     Единорог камнем упал перед караваном. Всадники повыхватывали мечи. Но, узнав Дурба, расслабились.

     – От своих отстал, Фаррину? – весело спросил один из них.

     Махнув ему рукой, Дурб вскочил на остановившуюся повозку, скрывшись под тентом.

     – Да не! Он проголодался! – захохотали воины.

     И под дружное веселье караван снова двинулся вперед. Единорог послушно поплелся около повозки, в которой скрылся хозяин.

     Дурб раскидал свертки, наткнулся на корзину с яблоками. Подхватив одно, бросил из-под тента. Единорог поймал лакомство, проворно приблизился к коляске – вдруг, еще вылетит? «Раскопав», наконец, жену, Дурб подхватил ее на руки, начал тихонько стучать по щекам. А заметив движение век, осторожно прикрыл рот рукой. Распахнув глаза, женщина хотела закричать, но узнала мужа. Тот прижал ее к груди, расцеловал, поднес палец к губам и отдал ей сверток с одеждой, помогая одеваться.

     – Эй, Фаррину! – донеслось снаружи, – Ты там все сожрать решил? Морда ненасытная!

     – Когда тебя отправят за вяленой индюшатиной с полпути, тогда уже я посмеюсь! – весело отозвался Дурб, подцепил еще одно яблоко и кинул единорогу.

     Плевать, пусть смеются и дальше, что «один из элитных» за вяленой индюшатиной малому королевичу гоняет! Сейчас вообще на все наплевать!

     – Господин Фаррину, да не качайте повозку вы так, – взмолился извозчик, – перевернется же!

     Дурб вылез к нему на козлы, надкусывая яблоко.

     – Ты побыстрее бы повел, а?

     – Не могу быстрее, – насупился извозчик, кивнул на повозку позади себя, – развалится.

     – Ну что за черти! – ухнул Дурб, спрыгивая на землю. – Не могут повозку... попроворнее...

     Вскочил на единорога, прижимая сверток с вяленой индюшатиной к груди. В щель тента на него смотрела жена. Подмигнув ей, Дурб скормил надкушенное яблоко единорогу и взмыл в небо.

     – Фаррину! Индюшку не понадкусывай по пути!

     Дурб показал им палец и скрылся в облаках.

     Когда дверь открылась и первые доклады показали, что это «тот самый мир», а на этот раз близкий к замку проход – достаточно далеко от замка Турессу, Сермуш выслал небольшой отряд в «свое» поместье. Прежде он использовал строение больше как военную базу, нежели как жилой дом, все комнаты, словно казармы, были закреплены за его летунами. И никакой прислуги. Не было даже поваров, непременно сопровождавших особ его ранга в том числе и на войне. Как нутром чуял тогда.

     Доклад отряда был весьма радостным: поместье хоть и малость запущено, требует некоторого времени на восстановление, но вполне пригодно для жизни и, что самое главное, пустое. Впрочем, а что с ним могло случится-то.

     Даже и думать о восстановлении торговых отношений не приходилось. Но Сермуш распорядился привести поместье в порядок – пригодится. Раз дверь открылась – завтра не закроется. Чего греха таить, Сермуш подумывал... И грянула новость об оборотне. Распоряжения не отменил.

     И сейчас, когда его отряд медленно подходил к уже сверкающему «замку», королевич улыбнулся: вот и пригодилось. Оставить ли слуг, еще размышлял. Где этот самый «знакомый ведьмак», сколько времени они проведут в поместье, как вообще пройдет мероприятие «доставить, вылечить и вернуть», он не знал. Этот поход пока что был для Сермуша бегством из своего королевства. Легко написать в указе: «вылечить». Не насморк, поди, припарками не обойтись.

     Поддерживающие жизнь поместья два последних месяца, многочисленные слуги, садовники, повара и швейцары заметались по дому, наводя блеск, когда высланный вперед гонец выкрикнул, что его высочество с отрядом неспешно двинулись в путь. Неспешно – чтобы дать им время, собственно. И сейчас их встречала целая армия в чепчиках, фартуках и сверкающих камзолах.

     Огромный снаружи, дом не был так уж велик внутри. Большинство комнат – это полупустые залы, гостиные, прихожие... В прошлый раз, только разместившись, Сермуш отправил всю прислугу обратно. Сейчас – все еще думал. Места они занимают много, толку на «военной базе» держать их не было... Но теперь... Обойдя дом, он понял, что разместиться придется очень в тесноте, если не отказаться от слуг. И летунам придется тесниться по двое-трое в комнате, чему они, естественно, не воспротивятся, военные как-никак, и в шатрах на улице спать будут, если надо, но...

     Кара тоже осмотрела их новое пристанище. И тоже закусила губу. Особенно, если вспомнить, что повозка с тряпками и провизией доставит в том числе и двух Фаррину... Сермуш поймал кошку в коридоре, зажал в уголке. Служанка быстро юркнула в ближайшую дверь-не важно-куда.

     – Кто там обещал что-то потом? – пробурчал он ей в ухо.

     – Ваше высочество, поимейте терпение, – выскользнула та из объятий мужчины.

     Летуны поднялись в «свои» комнаты, но располагаться пока приказа не было. Слонялись по дому, осматриваясь, как первый раз видели. Ни на секунду не выпускали из виду Франциска.

     – Кара, погоди, – поймал ее за руку Сермуш, усадил на узкий подоконник, мягко зажав в проеме. – А теперь рассказывай.

     Головой высочество понимал, что его предположения глупы. Он хорошо знал Дурба, хотел верить, что и кошку знает не хуже. Их переглядки и нервозность просто обязаны означать что угодно, только не то, что вскипевшая тогда в небе кровь королевича бросила в горячую голову.

     – Прижали Дурба, – вздохнула она. – Очень плотненько так. Там, в повозке с провизией, Лариса с Михалкой. Я когда с Ларой прощалась, на Дурба наткнулась – он от Тео шел. Ну и...

     Кошка наклонилась к уху мужа и передала последние события.

     Не позволят нам, Серм...

     Глаза королевича постепенно наливались кровью. Права была кошка, жизни им не дадут. Да и кто когда видел жизнь во дворцах-то? Одновременно и отлегло от сердца, что ревность молодожена была пустой, и новыми тисками сжало: эта война щерилась все новыми и новыми выпадами. Нельзя постоянно спать с мечом у кровати, вздрагивать от каждого шороха и отбиваться от наемников самого короля посреди ночи. Ни жену ему не защитить однажды, ни преданных людей. Что ж ему, семью Фаррину у себя в покоях разместить теперь?!

     Кошка опустила голову, закинула ногу на подоконник и отвернулась в окно. Сермуш тяжело оттолкнулся и пошел размещать своих летунов. Кара прикрыла глаза, прислушиваясь к дому. Даже хихиканье молодой служанки услышала далеко в кухне. А потом прокрутила в голове, что увидела в глазах Дурба. И призадумалась. «Врать» под ее взглядом нельзя. Там не слова говорят... Но... Однако... Вроде бы все было кристально чисто и понятно: вот Теодор намеками, вот уже не намеками... дает понять... что король не хочет возвращения Кары на Аубердинию...

     Кошка распахнула глаза. Король. Ну да, тот милый скелетик, что она рассмотрела в глазах его величества... Не к месту... Но... дела давно минувших дней. И даже если сейчас Сермуш узнает правду о смерти матери – что, короля пойдет убивать? Смешно, ей-богу. Отношения отца с сыном разладятся? Да они и так не блеск. Бросит замок, в монастырь пострижется? Дорог Сермуш королю был просто по-человечески. Не своя кровь, а вырастил как своего, до первых усов сына не подозревал, что не от него. И на сцену выйдут исключительно человеческие чувства и эмоции. Королей не судят.

     Что-то не складывалось. Что-то не позволяло кошке сейчас, когда сиюминутная опасность миновала, когда разум мог спокойно все взвесить и покрутить ситуацию с разных сторон, принимать все именно так, как... Как преподносил Теодор. Ее не покидало чувство, что мышка играет с кошкой. Что ее обыграли. Кара тряхнула головой, проводила закатное солнце...

     – Вяленая индюшатина для его высочества! – ворвался в дом совершенно счастливый Дурб, наткнулся на кошку. – Ты чего как на похоронах? – спросил он, впиваясь зубами в мясо.

     – Ну для высочества же, не для тебя, – отнял у него еду нарисовавшийся в коридоре Сермуш, закинул кусок в рот. – Ну что, друг, каяться будем своему королевичу али как?

     Кошка тоже взяла продолговатый, на дыме закрученный кусочек индюшатины, пожевывая, словно травинку, подмигнула Дурбу. Сермуш прищурился на солнце.

     – А вы, дамы и господа заговорщики, вообще понимаете, насколько сейчас холодно в повозке? – спросил он.

     На ходу расхватывая вяленое мясо, выскочили на улицу, не позабыв теплую одежду – и на себя, и для Ларисы с малым.

     – Погоди, Серм, – попытался остановить его Дурб. – Этот караван вернется в замок. Если они увидят Ларису с Михалкой, завтра здесь будет настоящая война.

     – Не увидят, – Сермуш склонил голову на бок. – Очень полезно иногда вспоминать приветствие королевских особ, ваше сиятельство, – улыбнулся.

     Лариса боялась даже дышать. Кое-как, узелок за узелком, она развязала сверток с чем-то мягким внутри. Закутала сына. Заставить его молчать было сверхзадачей, но женщина пока справлялась. Выпуская пары воздуха, подышала на руки, в такт повозке начала раскачиваться, пытаясь убаюкать Михалку. Еще один сверток – еще одна одежка на мальчике. Поняла, что отнимает его тепло, прижимая к себе; она и сама должна хоть сколь согреться. Что-то, кое-как, чтобы не раскачать повозку, накинула на плечи. Теплее не стало.

     Лязгнула сталь. Лариса осторожно поймала щель в тенте, но ничего, кроме обнажившего меч всадника, не увидела.

     – Оружие в ножны! – услышала она крик ведущего.

     Опять лязг. Михалка, вроде бы уже засыпающий, начал просыпаться. Женщина прижала его к груди, шепотом уговаривая молчать, на всякий случай прижала пальцы к его губам.

     Воины спешились и упали на одно колено, опустили головы.

     Тент распахнулся. На Ларису смотрел Сермуш, приложив палец к губам.

     – И вот так и стоим, – протянул королевич.

     Кто-то переглянулся с соседом, опять уткнули носы в землю.

     Подхватив жену с сыном на руки, Дурб пробежал между упавших тел. Солдаты видели то его сапоги, то сапоги королевны... вот прошел королевич. Когда два всадника почти скрылись, в темноте ведя единорогов по земле, Сермуш скомандовал:

     – В седло! Мы там с голоду помираем, а вы тащитесь, как курицы! Прибавить ходу!

     – Да, ваше высочество!

     Более странного каравана воины не видели никогда.

     Дурб закутал жену, растирая ее плечи, прижал к себе, пытаясь отогреть.

     – Тело к телу, Фаррину, помогает лучше, – усмехнулся подскакавший Сермуш.

     Кошка держала Михалку, веселя рожицами. Мальчик даже заулыбался.

     – На себе проверял, – прибавил Сермуш, подмигнув Каре. – Давай, трогай!

     Поначалу Дурб, приставленный к Франциску как опекун, был снят в пользу другого летуна, Панира, – в силу непредвиденных обстоятельств. Объяснить Паниру, на что способен Франциск, было задачей не особо радостной. Боец косился на мальчика и белел, с каждым словом кошки понимая, что есть что-то, ему неподвластное, непонятное и вообще панически-злобное, чего мечом не отбить. Дураков и дебилов в отряде Сермуша не было. Но вот так – как обухом по голове – вывалить на несчастного летуна сразу все, что Дурб познавал с ними постепенно... Было, согласитесь, безжалостно. И Сермуш понял, что проинструктировать надо весь отряд. Иначе даже его бойцы могут растеряться, если что.

     Оставив Франциска на семью Фаррину, высочество собрал остальных в домике прислуги – подальше от ушей младшего королевича, и начал сухой военный инструктаж. Иногда его перебивала кошка, добавляя деталей. Впрочем, ее слова все равно приходилось «переводить». Со сбора бойцы разошлись по своим комнатам очень задумчивые.

     – Уверен в них? – спросила Кара.

     – Как в себе, – дернул плечом Сермуш. – Если подведут они – то можно сразу клинок в сердце. Себе.

     На утро был запланирован выход. Только вот как пройдет этот... выход, кошка и сама пока плохо представляла. «Знакомый ведьмак», о котором она говорила, действительно был знаком ей хорошо, только вот расстались они... не друзьями. Самым неприятным было то, что ведьмак может и шарахнуть чем-нибудь... увесистым.

     Выбросив пока из головы Теодора с его играми, Кара сосредоточилась на текущих планах. Спросив, где замок, она мысленно восстановила план королевства и чертыхнулась: как же она успела привыкнуть к единорогам! Как быстро и замечательно они преодолевают дорогу, оставляя высоко под пузом природные препятствия. Потом она представила, как ведьмак «шарахает» по летучему эскадрону, и обрадовалась, что тут единорогов нет.

     – Куда мы двигаем завтра? – вторгся в ее раздумья Сермуш, присаживаясь рядом.

     Весь дом уже спал. Только Панир дремал, постоянно открывая глаза в комнате Франциска и осматриваясь. Привыкнет...

     – На восток. В горы.

     – В горы, – повторил Сермуш. – А поточнее?

     Кара посмотрела на него кошачьими глазами...

     Отряд продвигался по каменистой дороге, уходящей все выше и выше вверх. Насколько кошка помнила, дорога будет сносной вплоть до небольшого двухэтажного – но каменного – домика. Из камня свое жилище ведьмак выложил после того, как его же собственные... опыты над способностями спалили крошечную деревянную постройку. А двухэтажный, чтобы «два раза к этому вопросу не возвращаться». Тесно ему было в той малюсенькой хижине.

     Конь под Карой остановился, затоптавшись на месте. Кошка усмехнулась – приехали. Франциск поерзал в своем седле. «Почуял» ведьмака. Ну а тот, конечно же, его. Женщина моргнула, глаза налились золотом, уши заострились, но бронь не одевала. С миром она пришла к нему, военные действия в горах не входят в ее планы. А глаза с ушами... ну так инстинкт.

     Ничего не понимающие летуны поворачивали головы. Для их глаз пейзаж вокруг состоял исключительно из голых гор бело-серого камня.

     – Это его дом? – спросил Франциск.

     – Да, малыш, это его дом, – улыбнулась Кара. – Тор! – крикнула она. – Тор, поговорить надо!

     – Ну, говори.

     Мужской голос сверху заставил весь отряд вздрогнуть. Мужчина сидел на скале, практически полностью с той сливаясь. Сермуш сглотнул: а как они раньше его там не заметили? Приметил он и то, что сидел мужчина точь-в-точь как и кошка в окне...

     – Пригласишь? – улыбнулась Кара.

     – Вы у меня все не поместитесь, – фыркнул Тор.

     – А ты постарайся.

     Франциск тронул коня, начал приближаться к мужчине. Тот посмотрел на него долгим взглядом, и конь остановился – как в стену уперся. Тор усмехнулся.

     – Что за чудо ты привела? Откуда это?

     – Пополнение, Тор, – ответила кошка. – Он – первый.

     – Ааа, – понимающе кивнул ведьмак. – Бедолага. Ну так с чего ты вспомнила старого Тора?

     – Старый – это разве что конь подо мной, хватит рисоваться, Тор.

     Мужчина и правда был лишь немногим старше Сермуша. Когда он поднялся, королевич отметил сложение далеко не воина – вряд ли Тор вообще держал меч на своем веку, золотистые волосы, спадающие до плеч, заблестели на солнце, а светлые одежды тут же обрели цвета. Хамелеон.

     Ловко спрыгнув, Тор подошел к Каре, задрал голову:

     – Я предупреждал тебя, кошка, что если ты нос сюда сунешь, я тебя убью?

     Такое заявление заставило брови Сермуша взлететь вверх. Да он и курицу убить не способен. Кара наклонилась в седле:

     – Я не нанималась быть телохранителем твоей Изабель, – прошипела она.

     – Вино предназначалось королю!

     – Ну знаешь ли, дорогой, она тогда и мои карты смешала! Какого черта она тогда в его покоях делала!

     Взревев, ведьмак сделал еле заметное движение, кошка вылетела из седла. Летуны обнажили мечи, Франциск сглотнул.

     – Я тебя предупреждал, кошара?!

     Кара поднялась и закрыла глаза.

     О не нанесенном последнем ударе, но так и не полученном прощении, потому что такое простить очень сложно.

     Не позабыл ведьмак.

     – Серм, отведи своих подальше, – попросила Кара, подходя к Тору.

     О зацепках оборотней и струях воздуха ведьм, о молниях между пальцев и огне, что вырывается из сердца.

     – Я не буду драться с тобой, ведьмак, – прошептала кошка. – Я одна перед тобой виновата.

     И о доме в скале, куда ведьмак больше не приведет никого.

     – За тобой удар, Тор.

     О влюбленных ведьмаках и природных врагах, становящихся братом с сестрой.

     Поток воздуха сбил кошку с ног. Летуны спешились, и Тор выставил щит; мужчины ткнулись в невидимую стену. Разметав спиной пыль на каменной дорожке, Кара медленно поднялась. А когда в руке ведьмака сверкнул огонь, только опустила голову, так и не одев бронь. Тор выбросил руку в сторону Сермуша.

     – Тор... – прошептали губы Кара. – Тор, нет! – закричала.

     – Ты просила об ударе, кошка, – повернул к ней голову ведьмак.

     Когда она бросилась под пламя, Тор снял щит. Кара зажмурилась.

     – Добро пожаловать в мой мир, кошара.

     Кара осмелилась открыть глаза только через несколько секунд, уже гадая, куда она попала – в рай или, все-таки, в ад. Ни щита, ни огня не было, а перед ней стоял ведьмак, сложив руки на груди.

     Она начала поворачивать голову, тихо глотая слезы.

     Она боялась увидеть, что пламя, не тронув ее, ушло в Сермуша.

     И мертвая тишина за спиной резала слух.

     – Всегда проще умереть самому, чем жить без кого-то, правда, кошка? – спросил Тор.

     А за спиной никого не было. Кара обернулась вокруг несколько раз. Осенний солнечный день в горах дышал ровно и мирно, скалы смотрели на нелюдей совершенно безразлично. Тор держал их обоих в мороке. И девушке оставалось сейчас только гадать, что встретил огонь на своем пути.

     – Снимай морок, – зашипела кошка, хватая ведьмака за грудки.

     – Не терпится на похороны?

     Кара с силой оттолкнула его от себя, но ведьмак остановил скольжение по усыпанной камешками дорожке. Атаковать он не собирался.

     – Тор, это касается только тебя и меня! Снимай свой чертов морок!

     – А твоя месть касалась только тебя и короля! Так почему тогда умерла Изабель!

     Прижав ведьмака к скале, кошка зашипела:

     – Ты хотел убить палача своей Изабель – я здесь! Но если ты убьешь Сермуша...

     – ...то мой мир пополнится еще одним жителем, – без тени улыбки закончил ведьмак.

     – ...то я уже одену бронь, Тор! – поправила его Кара.

     – А я не выставлю щит, кошара. Потому что я чертовски устал. А бросаться с утеса оставлю тебе.

     Стальной кулак осыпал камни со скалы около головы ведьмака.

     – Следующим ударом... не промахнись, – попросил он. – Убьешь меня – морок спадет сам. А уж что ты там увидишь... Мы обсудим, когда ты присоединишься по ту сторону.

     Кара сняла бронь, впечатав Тора в камень еще раз.

     – Я же к ней бросилась!.. Я же попробовала.. успеть!..

     Кара металась перед ведьмаком, не зная, чем прошибить его упрямство.

     – Ну так и сейчас попробовала, – резонно заметил он.

     – Тор, не дури, – снова подскочила к нему, снова затрясла, – не я в нее вино вливала. А у тебя есть выбор, кого убить!

     Ведьмак схватил ее за плечи, сжав пальцы.

     – У тебя тоже был выбор, кошка! Думать головой для начала, а не бросаться на Гонта с клинками и ядом, сметая всех на своем пути! – отбросив ее в сторону, отошел, уминая злость.

     Мощная струя воздуха тронула камень горы, повинуясь его кулаку. Легкое землетрясение колыхнуло скалы. Кара упала на колени и сгорбилась. Не накинется она на Тора, что бы он сейчас ни сделал. А если и накинется, также не сможет нанести удар, если тот и правда щит не выставит.

     – Прости меня, Тор, – шептали ее губы, умываясь слезами.

     – Приставил же я тебя к нему... на свою голову... дурак, – шептал он, рывком поднимая кошку с земли. – Да еще, идиот... и не соврал тогда, – осушил ее слезы; кошка подняла глаза. – Из королевства-то чего сбежала? Укрыл бы ведь...

     – Ты лучше даже не спрашивай, – вздохнула Кара.

     – Святые духи! – он резко отпустил отворот ее камзола, и кошка покачнулась. – Ну, вот теперь пусть твой граф с тобой и мучается, – мстительно прищурился Тор.

     – Королевич он, – снова вздохнула кошка.

     – Он такой же королевич, как и я, – фыркнул ведьмак.

     Кошка согласно кивнула. Тор снял морок, снова запуская пески времени.

     Для летунов все происходящее было что-то между реальностью и сном. Ткнувшись в невидимую стену, Сермуш видел метнувшуюся в их сторону Кару, а потом его с силой оттянул назад Дурб, порываясь встретить непонятно откуда взявшийся огонь. Пламя лизнуло кошку, ворвалось в щит – и всё резко закончилось.

     – Отношения у них... теплые, – просипел Дурб, все еще не веря, что огонь не добрался до них.

     Перед ними стояли ведьмак с кошкой. Тор усмехнулся на слова летуна:

     – Семейные, – повернул голову в сторону Франциска, осматривая, словно прицениваясь. – А от меня ты чего хочешь?

     – Вот посмотри его и поймешь, – пообещала Кара.

     – Проходите в дом, – вздохнул Тор. – Только... мечики свои спрячьте. Как дети, ей-богу, на ведьмака с мечами, – усмехнулся.

     Летуны обернулись. А где дом-то?

     Тор махнул рукой, и спавший морок открыл дом в скале. И это был именно дом-в-скале. Как будто выточенный в камне рисунок, выступающий из скалы частью крыши, колоннами, элементами фасада да неожиданно уютными окнами, жилище уходило в пещеру. Летуны вошли первыми – осторожно ступая, внимательно осматриваясь...

     – Бойцы влево, пацан за мной наверх, – командовал ведьмак.

     Кошка и Сермуш поднялись вслед за Франциском.

     – Вы что, тоже «пацан»?

     – Тор, не дури, он не пойдет один.

     Хмыкнув, ведьмак втолкнул в просторную светлую комнату Франциска и захлопнул дверь перед носом Сермуша с кошкой. Королевич подергал ручку, но створка не поддавалась. Вопросительно посмотрел на жену.

     – Не бойся, Серм, они одного поля ягоды, Франциск в надежных руках.

     – Особенно мне не стоит бояться после огонька снаружи, – прищурился королевич.

     Кара поморщилась, сбежала по ступенькам вниз.

     Дом как дом, обычное убранство. Такие же столы, стулья, кресла, кушетки, даже занавески, чего уж она вообще не ожидала. Разве что вместо уютного камина – что-то вроде огороженного невысокой каменной кладкой кострища. Но женской руки в доме не было.

     Кошка разожгла огонь, кивком пригласила летунов греться, сама уселась в окне.

     – Что там за история была? – спросил Сермуш, подойдя к жене.

     Кара снова поморщилась.

     – Банальная и очень неприятная. Король таскался за всем, что движется и откликается на «она». Ну и за Изабель... потащился. Она была любовницей Тора. Так скажем – почти женой. В итоге, она оставила двор... Потом вернулась... Я не вдавалась в подробности, нахрена вернулась. Может, думала, позабыл ее король, еще на кого переключился, – Кара дернула плечом. – Да разве этот кобель забывал какую юбку... То ли она сдалась под его напором, то ли «силой» или пригрозив чем затащил, хрен знает... Ты короля видел, хоть и не молод да... не урод. В общем, вино там стояло в его покоях. Отравленное. И эта красава именно в этот чертов день появилась в замке. У короля слюна потекла... Среди бела дня потащил ее в покои.

     Кошка помолчала.

     – Ну, а дальше, как в дурном сне. Она выпила первая. Когда я ворвалась в покои – Изабель была уже мертва.

     – А винцо кто отравил? – прищурился Сермуш.

     – История умолчала, – грустно улыбнулась Кара. – Мы с Тором сцепились. Сама не знаю, как оба живы остались. Но помяли друг друга прилично тогда. Изабель мои карты смешала, Тор орал, что вино отравила я, потом орал, что как телохранитель я обязана была следить за едой и питьем короля, ну и так далее. Нашли... отравителя, естественно, – кошка хмыкнула. – Усилили охрану... В общем, Тор ушел из замка. Бросил, что не сдержится, если я сунусь к нему. Как видишь, не позабыл обещания.

     Кто-то из притихших летунов вздохнул, все опять отвернулись к огню, разливая найденное вино.

     – И все-таки помогает? – прищурился Сермуш.

     Кара вздохнула, посмотрев в окно.

     – Насчет «помогает» это ты загнул. Он только смотрит Франциска сейчас.

     – То есть это тот ведьмак...

     – Который был при дворе Гонта и которого ты никогда не замечал, – улыбнулась Кара.

     – Ты тут уже похозяйничала, я смотрю, – подал голос с лестницы Тор.

     Франциск двинулся к летунам. Он был на удивление тих.

     – Пойдем, королевич, разговор есть. Ну и ты пойдем, кошара, знаю, что не отпустишь мужа одного, – усмехнулся он ее взгляду.

     Вердикт был неутешительным. Тор, как мог, пытался на пальцах объяснить, что «проще убить, чтоб не мучился и не прибил кого». Кошка огрызалась, что именно этого они и хотят избежать. Ведьмак морщился, хмурился и мерил комнату шагами.

     – А избавить – никак? – опять спросил Сермуш.

     – Так не о язве же на коленке говорим, – резонно ответил ведьмак. – Слушай, королевич, чего вцепился-то в него. Пропащий пацан, понимаешь? Ему двенадцать, а он контролировать силу не умеет! Нас в утробе матери «учить» начинают!

     – Да не рожденный он ведьмак, – протянула Кара.

     – С пяти лет – активный полноценный ведьмак, – ответил Тор.

     – А что толкнуло, не понял?

     – А ничего. Если ты думаешь, что напугал кто, что защита прорвалась, то ошибаешься.

     Кара напряглась.

     – Рожденный он ведьмак, кошка, рожденный, – глаза Тора смеялись. – Просто – первый, вот пять лет и «спал». И если оставить его жить сейчас, то твой мир, королевич, станет очень неинтересным местечком, куда я не сунулся бы даже под страхом смерти.

     – Но здесь-то тоже был первый когда-то, – резонно ответила кошка.

     – Был, – согласился Тор. – Примерно тысячи лет назад. И кто тебе сказал, что все было тихо и мирно, когда он появился?

     – Бред какой-то, – заключил Сермуш.

     – Я бы так не сказал о своем мире, – протянул Тор.

     – Но что-то ведь сделать можно!

     Тор долго смотрел на Сермуша, а потом тот почувствовал странное давление сверху, потом неожиданно в грудь, потом в спину...

     – Чувствуешь, королевич? Это – начальные способности, контролировать которые мы учимся еще в колыбели. Если я не контролирую силу – тебя расплющит, как паука. А теперь вернемся к твоему бра...ту. Он – не контролирует.

     – А научить? – спросил Сермуш, все еще чувствуя себя неуютно от такой демонстрации. – Я тоже не с мечом в руке родился, научили же.

     – Махать мечом и управлять силой разума – вещи несоизмеримо разные. Хотеть он должен света и добра, применяя свои способности. А он чернее... ночи. Вот где проблема-то... Сермуш.

     – А вы что, тут все света и добра желаете, метая молнии на войне? – не сдержался высочество.

     – А как же, – рассмеялся Тор, – именно света, молния-то озаряет!

     И он повернул ладонь вверх, между пальцев сверкнули голубые искорки.

     – Мне почти сорок, Сермуш, я понимаю, что я делаю. И когда убивал – понимал. А он – ребенок, причем очень избалованный. У него есть только «хочу». Королевич-ведьмак – это смертельная угроза. Как ему объяснить ответственность за свои поступки? Ведьмаков светом растят, да розгами. Да молниями, – прибавил он, помолчав, – чтобы помнил ребенок, что он – зауряден в своих способностях, и его силе всегда есть что противопоставить. Это как... Как дать безусому юнцу арбалет, который сам поражает все мишени, а потом разом отнять эту поражающую способность. И щелкнуть по носу: не задирайся, выстрелишь – сам умрешь. А как этого-то учить сейчас? Он один в своем роде в твоем мире. Он шарахнет – ничто не остановит. Понял, королевич?

     И притихшим сейчас Франциск был потому, что понял, какое он ничто по сравнению с опытным ведьмаком. Увидел силу, которая способна и остановить его, и расплющить и вообще усом не поведет на его способности.

     – Не убью я его, Тор, – сгорбился Сермуш. – И не оставлю убивать и самому умирать.

     Ведьмак вздохнул.

     – Да что же с вами, упрямцами, делать-то. Ну, жди тогда, когда он весь замок перебьет. И себя тоже прихлопнет по неопытности. Эти игрушки с чужим сознанием – лишь первые шаги. Да, кстати, в тюрьме его нет резона держать. Мысль не запрешь, – улыбнулся Тор.

     Кошка метнулась к мужу, повернула к себе его голову, зацепила взглядом.

     – Да не дергайся ты, – тихо сказал Тор, – уснул он опять. Ты тогда из него всю дурь... спугнула. Попозже проснется. Как надоест ему такая жизнь, так и проснется опять.

     Вот и не почувствовала его Кара в замке: Франциск был ведьмаком «наплывами». Сермуш тихонько взвыл, заметался по комнате. Тор уселся в окне, безучастно наблюдая за королевичем. Кошка кивнула ему головой:

     – Тор, пойдем-ка на два слова.

     Вечернее небо встретило их россыпью звезд. Из дома уже слышалось веселье летунов. Хорошее вино у ведьмака, крепкое. Спустившийся к ним Сермуш грозно окликнул бойцов, те притихли.

     – Держит-то тебя здесь что? – спросила Кара.

     – Призраки, кошка, призраки. За рубаху цепляются и не отпускают.

     – Уж не короля ли один из них? – напряглась девушка.

     – Да что ему станется, – хмыкнул ведьмак. – Живее всех живых.

     – Ну так ты среди этих призраков сам в одного из них превратишься, – она осторожно нащупывала почву.

     – Да я уже один из них. Так проще, знаешь ли. Спокойнее.

     Кошка вдохнула всей грудью, подняла увесистый камень, примерила в руке.

     – В общем, ты заживо похоронил себя и тихонько ждешь кончины. А ждать-то долго, Тор. И без занятия – еще дольше. Сколько вы, ведьмы, живете?

     – Как повезет, – улыбнулся мужчина.

     – А если очень повезет?

     – Две-три сотни человских.

     – Далече ждать, – кошка поиграла камнем и неожиданно бросила его в Тора; тот рассыпался в прах у самого носа ведьмака.

     А хватки не потерял.

     – Иди сюда, кошка, – подал руку Тор, заставил ее смотреть себе в глаза. – Смотри.

     Кара инстинктивно отвернулась, отводя взгляд.

     – Не бойся, не оглушу, – улыбнулся мужчина. – Смотри, кошка.

     Поверила, зацепила взглядом. И увидела темноту. Тор не обманул, не оглушил и даже не вытолкал, он действительно хотел, чтобы она получила все ответы на свои вопросы – разом, за секунды. Потому что ответ был один: пустота. И ее лицо. Не было в ведьмаке больше ничего, кроме его Изабель. Он в ней растаял тогда, а когда она умерла, – осталась только пустота.

     – Нельзя три сотни лет жить первыми тридцатью, – прошептала Кара.

     – Я и жить пока сил не нашел. А уж чем... И подавно не знаю.

     Вернувшись в свое укрытие три года назад, первое, что Тор сделал, разметал несколько скал поблизости. Выпустив пар, напился, а из небытия вынырнул лишь спустя месяцы. Куда себя деть и чем занять думал не долго – и остался в горах отшельником. Ни о каких дворах он больше и слышать не хотел, как таковой мир ему был не интересен, чтобы сапоги стаптывать, а охотиться на кошек ведьмак и не собирался.

     О нанесших визит единорогах узнал от Курта – тот пришел спросить, не у ведьмака ли укрылась кошка, пережидая. Больше ей идти все равно было некуда. После третьего кувшина вина пришли к выводу, что в королевстве кошки Гонта больше нет.

     – Уводи своих людей, Кара. Здесь не место живым.

     Отряд тронулся обратно прямо в ночи. Тяжело было в доме Тора. Как будто и правда все призраки королевства жили в скале. И похоронивший себя заживо ведьмак – первый же.

     Сермуш поравнялся с женой, подав руку. Сжав его ладонь, Кара хмурилась: ситуация у них теперь тупиковая. Искать другого ведьмака, раз Тор отказался? Ну так не морковка, хорошего ведьмака найти... Франциск опять проснется, пока ищут. Если не состарится уже. Кара тяжело вздохнула.

     – Ты правда надеялась, что он поможет? После такого прошлого?

     – Не в прошлом беда, Серм. Он не врал ведь, когда объяснял... всё. Хочешь найти другого ведьмака? Давай найдем. Земля слухами полнится. Рано или поздно отыщем. Послабее, конечно, но тоже – ведьмака. Только вердикт мы услышим такой же.

     – Не могу я руку поднять на брата, Кара.

     Бросил ее ладонь, поерзал в седле. Ему сейчас в небо надо. Движение по земле – простой на месте.

     Дурб подскакал к Франциску, схватил поводья его коня. Животное билось под мальчиком, бешеные глаза осматривали окружающих. Потом встал на дыбы, копытами пытаясь достать любого, кто рядом. Понаблюдав с минуту, кошка сняла с седла бумеранг и метнула в мальчика. Тот упал на круп коня, животное тут же успокоилось.

     – Дела... – протянул Дурб, перетаскивая Франциска к себе.

     – Ну что, высочество, будем другого искать? – спросила кошка в темноте.

     Летуны отреагировали на стук копыт моментально. Тут же окружили королевича, обнажили мечи.

     – Да что вы, одурели совсем, что ли, – протянула Кара. – Двенадцать мечей на одного всадника.

     Дорога «на восток» была не одна, конечно же, но Кара очень четко объяснила гонцу, как они пойдут. На всякий случай. В замке ее отца болтался лазутчик – чтобы резкие движения оттуда не застали их врасплох. И раз парень мчался им навстречу...

     Протянул свиток Сермушу, ожидая указаний.

     – Дай, – Кара протянула руку за депешей. Увидела взгляд мужа:

     – Сермуш, я быстрее сориентируюсь.

     – Тут не в чем ориентироваться, – ответил тот. – Они собираются нанести нам визит.

     Дурб еле заметно дернулся – в поместье Лариса с сыном. Забавно они увезли их в безопасное место...

     – Давайте-ка пришпорим, господа, – Кара понеслась вперед галопом.

     Но около ворот поместья уже стояли гонцы из замка. Вороные топтали землю, всадники хмурились в восходящих лучах солнца. Десять мечников, закованные в кольчуги, в полной боевой выкладке – на всякий случай, не все переговоры проходят мирно, – плюс гонец. Значит, пока только поговорить пришли.

     Кара тронула коня, вывела вперед. Сермуш пытался остановить, но она метнула на него гневный взгляд, зашипела:

     – Это мой мир, Сермуш!

     Вперед выехали вместе.

     – Доброе утро, господа, – сказала кошка.

     Она не кричала. Она подошла очень близко. Двенадцать летунов подтянулись за королевичами. Так и стояли – стена на стену.

     Мужчина в широкополой бордовой шляпе, на вид около тридцати лет, одет с иголочки, все оружие, кроме меча, – в складках, – почтенно опустил голову в поклоне. Она его не помнила.

     – Доброе, доброе. Но прохладное.

     – Согласна, не жаркое.

     – Мое почтение, ваше высочество, – поклонился он в седле Сермушу.

     – Чем обязаны? – не ответил тот на приветствие.

     – Их величество приглашают вас в замок, ваше высочество. По старой памяти.

     – А апартаменты приготовили тоже по старой памяти? – спросил Сермуш, облокачиваясь о седло.

     Мужчина развел руками, улыбнулся. Его бордовый плащ атласом залоснился в лучах солнца.

     – Не ведомо скромному гонцу.

     – В планах его высочества не было посещение замка, – тихо ответила кошка.

     – Придется втиснуть... как-нибудь, – мужчина опустил руку на эфес меча.

     – Уж не ты ли втискивать-то будешь? – усмехнулась кошка.

     Мужчина метнул взгляд на Франциска на руках Дурба. Кара проследила его взгляд и...

     – Уезжайте, господа, подобру-поздорову, – сказала женщина. – А королю передайте, что пусть садится обедать в одиночестве.

     Гонец улыбнулся.

     Черта с два ты «скромный гонец»!

     Мужчина осторожно тронул вороного, плавно, не делая резких движений, поравнялся с Сермушем, и с поклоном передал ему свиток. Надорвав печать, королевич прочитал и широко заулыбался.

     – Вы что, господа, слов ее высочества не слышали?

     Кара протянула руку, взяла свиток, пробежала глазами и тоже улыбнулась.

     – Ах вот оно что, – протянула женщина, сняв шляпу. – Пошли вон! – ее голос зазвенел сталью.

     Вороной под «скромным гонцом» заходил, встал на дыбы. Мечники ощерились оружием. Летуны лязгнули одноручками в ответ. Мужчина опустил руку на шею коня, и тот разом успокоился. Глаза оборотней сцепились.

     – А папе передай, чтобы забыл о моем существовании, если еще хочет тыркаться в баб. А то нечем будет. Уже по моей старой памяти.

     – На кого руку поднимаешь, полукровка!

     Кара отдавала себе отчет, что перед ней – чистокровный перевертыш. И что он не менее сильный, чем она. Кто сильнее – сможет показать только поединок. Быть чистокровным и быть лучшим – не синонимы.

     – А во что перекидываемся, почтенный? – неожиданно спокойно полюбопытствовала Кара.

     – На себе испытать желаете?

     Кара спрыгнула с коня, отбросила шляпу, вытянула кинжалы.

     – А почему бы и нет? Так скажем – за знакомство!.. Звать-то как?

     – Шент, – «гонец» тронул шляпу; Кара кивнула в ответ.

     Мужчина задумался. У него был очень четкий приказ короля. И свиток, переданный сейчас Сермушу, «просил» его высочество вернуть в замок «дочь короля, по которой очень тоскует ее отец». И если сейчас он ее «поцарапает»... Король не обрадуется. В его планах было «царапать» самому.

     – Не дай нам бог с вами «познакомиться», ваше высочество, – протянул перевертыш.

     Притронувшись к шляпе в поклоне, «гонец» пришпорил вороного. Мечники двинулись за ним. Кара взяла коня под уздцы, повела в поместье. Нет у них времени искать ведьму. Королю уже и Сермуш не нужен – по старой памяти. И тут открыли охоту на нее. Если она ступит в какой другой мир, там тоже за ее голову награду объявят?

     Летуны проскакали вперед. Сермуш остановил жену:

     – Послушай...

     – Хорошую жену ты себе выбрал, высочество, – тихо проговорила Кара. – Там на нее один король охотится, тут – другой. Даже в другие королевства бежать смысла нет. Бежать вообще смысла нет.

     Ее голос все повышался и повышался.

     – А знаешь, что самое смешное? Что если я сейчас исчезну отсюда, вот с этого места, начнется охота уже на тебя. А в темнице с тебя спросят меня. И спрашивать будут уже в пыточной.

     Она развернулась, пнула комок земли, резко повернулась к мужу.

     – А знаешь, почему затравят и возьмут? Потому что ты в мире перевертышей и ведьм, и твой меч против них – ничто! – ее голос взвился ввысь.

     Она с силой опустила ладонь на круп коня, тот поскакал к поместью.

     – И единственное, что ты можешь сейчас сделать, это собраться и спешно покинуть этот мир! Но знаешь, что самое интересное? Я могу тебе сказать!

     Она ткнула пальцем в его грудь:

     – Что по ту сторону двери – король, который очень жаждет моей смерти. Тоже!! Чертов-мать-его-замкнутый-круг!!

     Она хотела еще что-то сказать, но слова не шли, обернулась вокруг, снова пнула комок земли. Опять повернулась к мужу.

     – И выжить мы с тобой можем только по одиночке! Потому что там, – она ткнула пальцем в сторону, где дверь в его мир, – тебя не тронут, а тут, – пальцем указала себе под ноги, – меня ловить сапоги сотрут! Это мой мир, и я знаю, как здесь выжить, а там меня тянешь на дно ты, а тут тебя на дно утащу я!..

     Сермуш встряхнул жену, резко прижал к себе и завершил поток слов. Истерика закончилась.

     – Я никуда без тебя не уйду, – чеканя слова говорил он ей в ухо, – и тебе не позволю. Всё! – отнял от себя, сжав ее плечи. – Мне плевать, сколько миров против тебя, меня или нас! Мне ни один из них не нужен без тебя, и, чтоб черти меня съели, я в твоих глазах видел, что тебе тоже – без меня! Как ты вообще можешь такое говорить!

     – Потому что в итоге, Серм, голос разума всегда оказывается прав. Мы не должны были сойтись, мы идем против ветра.

     Оттолкнув жену от себя, он быстро пошел к поместью.

     Кошка посмотрела на дорогу, которой скрылся перевертыш.

     В мозгу кошки истерикой билась только одна мысль: если она перейдет мост замка, тут же вышлют отряд и возьмут Сермуша. То предложение обменять свою жизнь на жизнь кошки было банальной ложью.

     Сидя в окне второго этажа, она слышала, как Сермуш отдает распоряжение гонцу – сей же час юноша ускакал в сторону двери. Через два дня поместье превратится в крепость, нашпигованную если не армией, то уж точно не слугами в чепчиках. Летуны укрепляли нижние этажи. Воевать собрались... Дети малые, это вы всё против кого укрепляете?

     Если она правильно поняла, мужчина в бордовом – новый телохранитель. Отпустил страх Гонта... Совсем отпустил. И если перевертыш придет сюда воевать, он войдет в поместье очень тихо, даже она его не услышит. А потом выйдет через парадную, вытирая клинок о бордовый плащ. Против армии ему не повоевать, конечно, но кого надо он увезет.

     А, собственно, с чего бы это папаня так горюет? Ему бы с облегчением вздохнуть, что кошка исчезла... Так, может, и вздохнул. А теперь, вот, опять напрягся...

     Сермуш бросил на жену хмурый взгляд, повернулся к подошедшему летуну, мужчины заспорили. Не уйдет он без нее, смех просто... Шагнут на Аубердинию – начнут воевать против его отца. Останутся тут – будут воевать против ее отца. Еще не известно, где маневрировать проще. Кара тряхнула головой. Страшный сон, а не жизнь. Наломали они дров... Но если она будет сидеть без дела, то эту битву они проиграют.

     К вечеру поместье укрепили, усилили и приготовили.

     Слугам было велено в случае опасности нырять в подвалы, укрываться в своих домиках, но ни в коем случае не бежать в леса. А как только станет тихо – опрометью к двери и юркать обратно. Хоть пешком, хоть на уцелевших лошадях. «Если кто подастся в лес со страху, пеняйте на себя, – вещал Сермуш. – Там вас сожрут даже не медведи, – оборотни». Кара рассмеялась. Ну да, они прямо спят и видят, как бы слуг пожрать...

     Сермуш постучал в дверь Фаррину, уже не надеясь на исполнительность лакеев «разыскать ее высочество», спросил выглянувшего Дурба:

     – Кару видел?

     Летун отрицательно покачал головой и вышел к королевичу. Мужчины сами обошли дом, заключив, что кошки нигде нет. Сермуш с размаху вписал кулак в подоконник. Ну где же ей быть...

     – Седлай, – сквозь зубы процедил он.

     Когда знакомые кружева замелькали под брюхом единорога, Кара достала недлинную подзорную трубу и осмотрела стены, припоминая, как расставлены смотровые. Хороший замок... Красивый... Главное – здесь очень много «слепых» воздушных зон. А сумерки – просто отличное время для посещения родителей.

     Упала Кара четко в центр треугольника стена-палас-стена. Заметить ее могли бы только с трех бартизанов... Если бы смотрели, конечно. И камнем рухнувший на землю единорог, тут же отведенный за хозяйственную постройку, остался невидимкой. Отсылая его обратно в поместье, хлопнула по крупу, и юркнула в амбар, облачаясь в платье. Корсет затянуть некому. Значит, к черту корсет. Не особо удобно, но если ее не раздевать, и не поймешь, что чего-то не хватает. Осторожно выглянула наружу и, прикрываясь веером, чинно вошла в палас со стороны сада. Миледи уже надышалась свежим воздухом.

     – Как вас представить? – почтенно поклонился лакей.

     – Его высочество Сермуш сог'Коранету, – за королевича ответил Дурб.

     Снова поклонившись, лакей скрылся в зале.

     – Серм, это самоубийство.

     Желваки королевича уже даже не ходили – плясали. Глаза бешено сверкали. Если они выберутся отсюда живыми, он прикует жену к кровати в своей спальне – навсегда! Лакей учтиво поклонился королевичу и Дурбу, впуская их в залу.

     Столовая готовилась к королевскому ужину, придворные развлекали монарха, а телохранитель стоял в тени высокого кресла, отстраненно наблюдая за балаганом. Как и раньше, король не стал дожидаться, когда гости дойдут до его кресла, сам пошел им навстречу. Мужчина в бордовом тронулся следом. Оставив его взмахом руки позади, король приблизился к королевичу. Оба нацепили подобающие моменту улыбки.

     – Сколько лет сколько зим, ваше высочество! Вы даже не представляете, как я рад, что наши миры опять могут... взаимодействовать!

     – Я догадываюсь, как, – учтиво поклонился Сермуш.

     Перевертыш отвлекся на стол, живо командуя прислугой. Он как будто потерял всякий интерес к визитерам.

     – Вы ведь останетесь на ужин, ваше высочество! – разговором король вел Сермуша по зале медленным шагом.

     – Всенепременно, ваше величество, особенно, если ужин будет достоин королевского стола.

     А не баланды.

     – Ну так рассказывайте, дорогой королевич, рассказывайте! – играл комедию король. – С чем пожаловали? Что у вас нового? Только что-нибудь такое, знаете... легкое! – король покрутил в воздухе рукой. – Деловые разговоры мы оставим на завтра! Вы ведь останетесь у нас гостем?

     – Только если не стесню вас, ваше величество!

     – Шутник, шутник! – развеселился король.

     Кара «гуляла» по замку, слушая знакомые стены. К ужину готовятся, значит. Ну что ж, поужинайте, поужинайте. Если она не ошибается, после ужина король обязательно захочет музыки. А потом – по настроению. Или кого в покои затащит, или один поднимется. Ее устраивали оба варианта.

     Подхватила ягоду из корзины, выпорхнула в залу и – стала как вкопанная. Сермуш. Ягода застряла в горле. Кара шумно сглотнула. Кто-то взял ее под локоть.

     – Миледи плохо?

     Высокий мужчина, в летах.

     – Нет-нет, все просто отлично, – замахала веером Кара, улыбаясь.

     – Я не могу вспомнить вашего имени, очаровательная миледи.

     – Значит, оно было вам не интересно, – кокетничала Кара.

     Вот только повесы ей сейчас и не хватало.

     Сермуш «делился» какими-то совершенно баснями, король радостно охал, ахал, вздыхал, косился на перевертыша. Глаза королевича скользили по зале. Вопрос Кары не поднимался. Сермуш почтенно поведал, что ну никак не мог выбрать время, он тут с деловым визитом, всего на пару секундочек, в этом магическом мире, но потом махнул на все рукой, послал к чертям всех деловых и не деловых и прискакал навестить их величество, так соскучился! Дурб только нервно сглотнул такому фарсу, король радостно взвизгнул. Он тоже любил подурачиться.

     Когда глаза Сермуша наткнулись на Кару, он запнулся, сказал что-то невпопад – Дурб тут же перевел «значение» его величеству. Сермуш очнулся и снова вписался в беседу, отговорившись, что как-то вдруг тут душно, может, на балкон?

     Отделавшись от повесы, Кара перевела взгляд в зал, отметила перевертыша, не увидела короля и мужа и быстрым шагом пошла к лестнице.

     Ужин длился вечность. С красавцем-незнакомцем-чужестранцем флиртовали сразу три особы, а четвертая бросала многозначительные взгляды. Столько же не обошли вниманием и Дурба. Начиная нервничать, Сермуш светски улыбался. Раньше – очень раньше – удовлетворил бы интерес к своей персоне всех трех, а четвертой – на десерт. Сейчас ему было не то что не до женщин, а не до всего этого проклятого ужина вообще. И когда настало время музыкантов, опять завладел вниманием короля. Женщины не рискнули приблизиться.

     Перевертыш вошел в покои монарха, проверил каждый угол. Вино из кувшина плеснул собаке. Как он натаскал псину пить вино? – мелькнуло в голове Кары совершенно не кстати. Окрикнул служанку, заставил при нем, тщательно выскрести каждую ягоду в вазе. Бедняжка, там был виноград. Толкнул потайную дверь... Поднял каждую занавеску... Ну и так далее. Этот обычай был знаком Каре не понаслышке. Когда перевертыш закрыл за собой дверь, кошка скользнула из своего убежища – между периной и основанием кровати – и легко прыгнула на массивный секретер – почти под потолок, три метра. Скоро на сцену выйдет король.

     Он был не один. Кто бы удивился! Вот быстро отослал слуг, вот пьют вино. Несут какие-то глупости. Причем оба. И входят в спальню. Наблюдать любовную сцену не входило в планы кошки. Спрыгнув вниз, Кара свернула женщине шею – та умерла все еще блаженно улыбаясь – и прижала короля к стене, зажав тому рот. Кошачьи глаза моргнули.

     – Ну, здравствуй, папа.

     Король потянулся было к шнурку, но Кара дернула его сама – тот был уже срезан. В глазах короля появился испуг.

     – Тебе стоило опять взять телохранителя-женщину. Может, она сейчас была бы здесь...

     Кошка недобро улыбнулась.

     – Я отнимаю руку, и мы говорим. А если ты пискнешь, я сверну тебе шею. Ты вообще еще жив только потому, что я очень любопытная. Понял?

     Ее пальцы больно сжали лицо короля. Тот закивал.

     – Зачем посылал за мной? Соскучился? – кривая усмешка.

     – Память – очень странная вещь, Кара.

     – Так. Давай покороче.

     – Я ведь могу признать тебя...

     – И поправдивее, – попросила Кара.

     Ну да, сказать, что очень хочет убить ее, сейчас не к месту.

     – Ты послал за мной гонцов. Вот, я здесь. Ну?

     Король завопил не своим голосом, рука Кары метнулась к его горлу. И женщину тут же сбил с ног...

     – Пума! – выплюнула кровь Кара.

     Самец щерился на кошку, медленно наступая. Он не мог говорить в образе животного, он издавал – вполне животные звуки. А пумы издают очень... неприятные звуки, когда злы. И лапа его, разорвавшая правую скулу кошки и выжавшая из десен кровь, была нехилой. Но даже не это было страшно. Серо-коричневая шкура самца была в стальной чешуе. Как у кошки. Только волчицей перевернуться она не могла.

     Король поспешно ретировался за спину пумы, улыбаясь Каре. Самец сел.

     – Ты спросила, зачем посылал-то за тобой, – заговорил король. – Ну так, сбежала из замка... покушалась на своего короля...

     – А его ты тоже трахаешь? В образе пумочки? – сверкнули глаза Кары. Пума сделал движение, но команды разорвать не было. – Что, родной, – опустила она глаза на животное, – а говорить-то не можешь...

     Кошка присела на корточки перед пумой, потрогала скулу. Кровь уже остановилась – у оборотней она сворачивается очень быстро. Но шрам останется. Кара протянула к пуме руку, взяла за подбородок, потрясла. Не разорвет, скотина. Король сам хочет разорвать ее. И пружинисто выпрыгнула в окно, ухватилась в полете за раму, описывая ногами в воздухе полукруг, по инерции уходя вверх. Пума прыгнул следом. Но все по той же инерции и никогда не подводящему закону земного притяжения полетел вниз. Кошка мягко опустилась на ковер в комнате. Король сглотнул. Дверь его покоев распахнулась. В секунду латники окружили Гонта, потеснили в коридор, остальные напали на кошку.

     То месиво замок запомнил надолго. Впрочем, как и всю ночь...

     Пока пума приземлялся – очень мягко, на все четыре лапы, – пока стремительно, в образе все той же пумы, бежал наверх, кошка успела уложить всех, кто к ней приблизился. Перевертыш понимал, что стража может разве что немного задержать кошку, но никак не остановить. Отрицательным моментом для него был приказ «взять живой». Лапы, когти и зубы пум – очень опасное и смертоносное оружие. Сложно не-убить.

     – Серм, мы не найдем ее здесь. Мы вообще пришли сюда зря!

     – Ты понимаешь, что несешь? – подскочил к нему королевич. – Ты оставил тогда Ларису в колодце?!

     – Ты сравниваешь мою жену со своей?! – взвизгнул Дурб.

     – За чем бы она сюда ни пришла, у нее есть мое плечо! – отрезал Сермуш.

     – ...которое ей теперь тоже надо спасти, вместо того чтобы спастись самой, – договорил Дурб.

     Трезвая голова – это всегда голова не-спасателя. Как в подтверждение его слов, в дверь постучали и тут же распахнули ее. Королевича пришли проводить в его новые покои – под замком.

     В месиве драки, в лязге оружий, в пылу схватки Кара не услышала, да и не могла услышать, что творится на соседнем этаже, да еще и в другом крыле паласа. Они оба были безоружны. И оба не сопротивлялись. Им нечего противопоставить четверым стражам при оружии. Прорубая себе путь к кружевным балконам в коридоре, ведущим на свободу, кошка считала секунды: скоро появится пума. Сермуш в замке, она не может попасть под арест. Здесь – знают, как охранять оборотней, если очень хорошо подумают головой. Когда рев пумы резанул по барабанным перепонкам, требуя дорогу, Кара отбросила мечи и прыгнула наружу. Мягко опустилась на крышу пристройки к паласу этажом ниже, кувырнулась, встала на ноги... И увидела конвойных.

     Кружевные балконы опоясывали донжон и окружающий его палас и были самым быстрым спуском вниз. Сколько Кара ни противилась этой идее, сколько раз не возвращалась к вопросу о превращении этих кружев в более плотные стены, король не соглашался. И вот теперь такой балкон открыл ее взору Сермуша и Дурба, которых очень быстро вели вниз.

     Пума выпрыгнул следом. Кошка побежала вперед. Будучи очень мощным оружием, бегать пумы не рождены. Максимум – тридцать миль в час. Быстрее, чем человек, даже чем полукровка-оборотень. Но... не долго. Если найти способ заставить пуму долго бегать на пределе возможностей, животное очень быстро устанет. Зато они рождены прыгать.

     Оттолкнувшись мощными лапами, самец вытянулся в струну, настигая спину кошки. Кара резко остановилась, села на корточки и перевернулась спиной назад. Пума благополучно пролетел над ней.

     Конвойные повернули головы.

     – Кара!

     Пума и кошка обернулись. Пригнувшись к крыше, самец наступал. Кара медленно шагала назад. Конвойные скрылись из виду, ступив на следующий пролет лестницы. Кошка метнулась в сторону, уперлась руками о край крыши, ноги взлетели в воздух. Повернувшись на руках вокруг себя, Кара пустила тело вниз. Ступни встретили стену – неприятно. Бросила верх тела назад, выгнулась, уцепилась руками за камни в стене. Не медля ни секунды, теперь бросила вниз ноги... И вот так, кувыркаясь по стене, спустилась вниз. В метре от земли оттолкнулась ногами и мягко приземлилась. С высоты на нее смотрел самец, хищно скалясь. Темный хвост ходил из стороны в сторону. Оттолкнувшись от крыши, пума бесшумно приземлился на землю в нескольких метрах от кошки.

     – Чертовы перевертыши, – констатировала со вздохом Кара.

     И прыгнула в арку, подпирающую балкон на втором этаже, сбивая стражей Сермуша и Дурба. Четыре позвонка хрустнули один за другим. Пума мягко вошел под свод, наступая. Осторожно присев, Дурб нашарил на мертвом стражнике ключ.

     – Побыстрее там, – поторопила кошка и побежала на пуму.

     Обе кошки одновременно взяли разбег.

     Обе одновременно оттолкнулись от пола. Даже моргнули синхронно.

     И столкнулись сталью в метре от земли, разлетевшись в стороны. Давно Кара не чувствовала боль во время схватки – грудь сжало тисками. Пума растопырил пальцы, медленно выпуская стальные когти.

     Спину Кары подперли мужчины.

     – Отойдите.

     – Кара, я...

     – Он убьет вас обоих одной лапой. Вон! – заорала кошка на них.

     Воспользовавшись моментом, пума прыгнул.

     Кара не могла увернуться. Если она отойдет – удар примут Сермуш и Дурб. Кошка скрестила над головой руки с кинжалами, принимая вес пумы на себя. Стальные когти проскребли по броне на руках, кинжалы отговорили самца опустить клыки на лицо женщины. Закричав, Кара, как могла, повернулась к мужчинам боком, упала на спину, уперлась ногой в стальной живот пумы и выбросила его обратно во двор. Самец закувыркался по камням.

     – Если вы будете стоять около меня, он меня убьет!

     – Кара, я никуда не уйду без тебя!

     – Ты вернешься за мной! Уходите!!

     Дурб утянул королевича в ход между стенами, вон из постройки паласа.

     Каждый раз, когда когти лязгали по ее броне, кошка морщилась от звука: скрещенные клинки поют, стальной же коготь по чешуе – неприятно скрежещет. В голове плясала мысль, что взять ее хотят живой, но она и сама понимала: если Шент дотянется лапой до ее головы... будет странно, если стальной позвоночник не хрустнет.

     Раскачивая юбку-чешую, женщина ходила по кругу, не сводя глаз с самца; он, прижав уши, вторил ей. Уже после первых проб силы, оба пришли к выводу, что их поединок напрочь лишен смысла. Снова оттолкнулись, сошлись, сцепились в воздухе. Шент зарычал, кошка зашипела. Самец первым выкинул задние лапы вперед. Разлетелись в воздухе. Мягко приземлились.

     – Шент, это бесконечно, – проговорила кошка.

     Выход в этот двор – нормальный, обычный, человеческий – только через дверь кухни. Выход из двора – узкий тоннель между стенами паласа, где скрылись Дурб с Сермушем. И когда из дверей кухни посыпали стражи, кошка поняла, что раунд проигран. Стража плюс Шент – это уже не шутки. Спусти она со стального глаза – и он тут же этим воспользуется. На втором этаже, в кружевах, замелькал король, выкрикивая приказ взять ее живой и только живой. Самец уселся, облизываясь.

     Бесконечность закончилась.

     По стенам быстро рассредоточились стрелки.

     Пума улыбнулся.

     Кара понимала, что ни Сермуш, ни сам дьявол не успеют за ней вернуться. Король слишком боится ее. И не будет рисковать. Она обласкала саму себя последними словами, что не убила отца в его покоях. Поиграть захотелось... Насладиться моментом... Поиграла? Доигралась? Убила бы тогда – хоть умерла бы сейчас совершенно счастливой от мысли, что эта гнида больше не топчет землю.

     Зафиксировав положение короля боковым зрением, Кара сжала кинжалы и бросилась на пуму.

     Зачем арбалетчиков рассредоточили на стенах, был очень большой вопрос, ответ на который утонул в веках. Приказ – взять живой. Так в кого стрелять собирались? Для брони оборотня стрела – не помеха. Так какой резон стрелять? Вот и замерли арбалетчики на стенах, прокручивая в головах двусмысленность и совершенный абсурд своего положения. У кого-то не выдержали нервы – спустил курок. Стрела дзынькнула о бронь одного из оборотней и отскочила. Тут же последовал совершенно резонный приказ: «Оружие в пол!!».

     Второй этаж.

     Когда оборотни сцепились, Кара обхватила мощную шею пумы правой рукой, отбросив кинжал; еще в прыжке задала траекторию поворота, и они с Шентом поменялись местами. Уже выбрасывая задние лапы вперед, самец понял, что что-то тут не так. Но было поздно. Он сам бросил Кару в сторону короля. Приземлившись, кошка тут же пружинисто оттолкнулась от земли, ухватилась рукой за каменное кружево на втором этаже, подтянулась, юркнула в окно...

     – Прощай, папа, – прошипела Кара и воткнула кинжал в его плоть, провернув.

     Стражи окружили мертвого короля.

     Пума не может прыгнуть вверх так высоко. А подтянуться на лапе – никак, не обезьяна же он. Ночной воздух пронзил рев самца. Очнулись стражи, кинувшись на убийцу. Хруст пяти позвонков утонул в вопле полукровки, звоном колоколов голосила сталь в ушах Кары, пока она металась между оставшимися воинами из десятки короля, расчленяя бойцов. А во дворе все еще выл Шент, не сводя с Кары горящих глаз. Выглянув, та поманила его пальцем:

     – Кс-кс-кс.

     Шент озверел, снова зарычал, но понимал, что бы он ни попытался сейчас сделать, он упустит ее из виду. И проиграет. Он по-любому уже проиграл.

     – На поражение!! – взвизгнул кто-то.

     Арбалетчики подняли оружия... Выстрелили все разом. Кошка стремительно побежала по балкону. Несколько стрел отскочили от ее брони. Кара смеялась, глотая воздух, ноги легко несли к свободе... И неожиданно остановилась: стук копыт за ее спиной... из двора... стук... копыт... Кара моргнула. Сердце остановилось. Сжалось. Потом упало куда-то вниз. Она повернула голову. Она уже знала, что увидит.

     Два вороных, друг за дружкой, еле протиснувшись в тот злосчастный чертов тоннель из стен паласа, вынесли во двор Сермуша и Дурба. Шент хищно улыбнулся, развернулся и оскалился.

     – Сермуш... – прошептали ее губы.

     Шент прыгнул.

     Она была в нескольких метрах от свободы. Она ушла бы совершенно спокойно и не напрягаясь. Она вернулась бы в поместье. И они опять сошлись бы в их дурацких пререканиях, бессмысленных спорах и страстных поцелуях... Все это перечеркнул прыжок Шента.

     Покрыв пять метров прыжком, пума впился когтями в коня Сермуша, повалив на землю. Королевич инстинктивно выдернул ногу из стремени, упал на камни. Дурб спешился, вставая между Сермушем и пумой. Шент оскалился.

     Кара никогда не бегала так быстро. Выпрыгнув на стену паласа, она неслась мимо арбалетчиков, даже не обращая на них внимания. Кто-то из них попытался встать на ее пути – оттолкнула, убивать нет времени.

     – Шент!! – завопила кошка, привлекая внимание, оттягивая момент нового прыжка.

     Пума повернул голову в ее сторону, облизнулся, сделал движение в сторону мужчин, шурша чешуей. Ему нужна кошка, а не они.

     Кара вытянулась в струну, летя на пуму. Секунда свободного полета, один стук сердца, раскинутые руки, понимание того, что... клинок с кровью короля сломался о металлическую шкуру, и кошки покатились по камням. Кувыркаясь, Кара подцепила ранее отброшенный ею кинжал... Пума без брони – природная – весит в среднем сто килограммов. Пума в броне...

     Пума-перевертыш в броне оказался слишком тяжелым для Кары. Что-то хрустнуло, когда туша Шента, все еще несущая их по каменной земле, прокатилась по телу кошки. Она не чувствовала боли – кровь кипела, в висках стучало, глаза налиты злостью. Подняв клинок, Кара зашипела. Вторя ей, Шент зарычал. Посмертно. Кошка воткнула лезвие кинжала в глотку оборотня. Тот обмяк, почти полностью скрыв ее под собой. Как-то разом в мозг кошки поступили сигналы со всего тела – те, что он блокировал в пылу боя, и Кара закрыла глаза, пытаясь закричать от боли.

     Она слышала звенящую тишину.

     Она слышала крики – как из далекого и очень глубокого колодца.

     Она слышала голоса Сермуша и Дурба, но не чувствовала, как они перекатывали тело Шента с нее.

     Она слышала топот копыт и уханье стрел, лязг стали, шарканье ног.

     Она слышала собственный смех среди облаков и шепот Сермуша.

     Она слышала тихий стон в их спальне и шорох ветра за окном.

     Поговори со мной, кошка.

     Поговори со мной.

     Говори со мной!

     Кара резко открыла глаза и втянула ртом воздух. Франциск довольно и не по-детски улыбнулся.

     Арбалетчики подняли оружия.

     Сермуш подхватил свою Кару, не чувствуя ее веса, побежал. Пропуская его вперед – всего секунда! – Дурб закрыл королевича спиной, двинувшись за ним. Вороной только один. Да и на двух уже не уйти. Стрелы резанули воздух. Слишком узкий проход – не зацепили, отскочили от стен тоннеля. Беглецы выскочили в соседний двор и прижались к стене – во двор, также окруженный стенами паласа. И пересечь его им уже не дадут. Вернулись в спасительный тоннельчик, под арку смыкающихся камней над головой. Сколько нужно времени, чтобы настичь их? Минута?

     Дурб посмотрел на Сермуша. Тот перехватил Кару на руках.

     – Ну что, королевич, отбегались мы с тобой.

     – Отбегались, – согласился Сермуш.

     – Ты уж подожди меня там, – попросил Дурб. – Привязался я к тебе, скучно будет одному в облаках валяться.

     Опасность...

     Опасность!

     Опасность витала в воздухе, то приближаясь, то отходя. Щекотала ноздри, пробиралась под бронь, заставляла подгибаться ноги.

     Вскинувшие арбалеты опять, стрелки замерли, осматриваясь. Глаза всех и каждого широко раскрылись в ужасе. Паника. Смертельная опасность. Страх. Первородный.

     Сермуш и Дурб переглянулись, осторожно выглянули то в один двор, то в другой. Арбалетчики крутились на месте, бесцельно стреляя во что-то, только им видимое и понятное. Мечники рубили воздух. Две минуты стоял такой шум, что, казалось, небеса сверглись. А еще через две минуты все резко затихло.

     – Уходите, – прошептала Кара, – уходите...

     Сермуш перехватил кошку, Дурб поддержал ее голову. Та распахнула глаза и закричала:

     – Беги!!

     Вздрогнув, мужчины кинулись через двор, покидая территорию паласа. Стук их каблуков эхом отзывался от стен – совершенно пустых замковых стен. Всё было усеяно трупами стражей. Дурб сглотнул. Как в дурном сне, мужчины распахнули конюшню, вывели животных, вскочили на голые спины...

     Первые лучи солнца озарили двух всадников, быстро удаляющихся от замка.

     Шепот.

     Шепот.

     Без слов. Просто шепот.

     Прикосновение. И шепот.

     Кара поморщилась и открыла глаза. Глаза, которые тут же налились золотом, зрачки сузились, тело покрылось бронью, уши заострились. Рев полукровки заставил всех в доме разом вздрогнуть. Дурб кинулся наверх, распахнул дверь и встретился с вопросительным взглядом Сермуша. Тот полулежал на кровати возле Кары, ожидая ее пробуждения.

     – Хорошо, что заглянул, – проговорил королевич. – Распорядись подать завтрак для ее высочества, она проснулась.

     – Сложно было понять, кто проснулся... – согласился Дурб, захлопнув дверь.

     Сермуш осторожно обхватил талию жены в броне, не менее осторожно потянул на себя. Кара была еще там, в замке. Она только что убила перевертыша, на нее только что щерились арбалеты. Они все зажаты в тупике. Не спастись.

     – Кара, – позвал он. – Кара, все кончилось.

     Она обвела комнату глазами. Моргнула.

     Они – живы?

     И скинула бронь, поддавшись руке мужа, откинулась на кровати. И – вспомнила.

     – Ты! Ты! Ты!!

     Подскочив в кровати, Кара пришпилила Сермуша к подголовнику:

     – Ты спутал все мои карты! Ты... какого черта ты был в замке?! Я бы ушла! Я была в метре от спасения! Ты все испортил!

     – Нет, ваше высочество, – зашипел Сермуш, «наступая» на нее, – это вы расскажите мне, какого черта вам понадобилось в замке! Мы могли мирно уйти на Аубердинию! Мы могли, по крайней мере, тянуть время до бесконечности и находиться тут!

     Он вскочил, заходил по комнате.

     – Нет! Тебе понадобилось всенепременно навестить замок! По папочке заскучала?! Закрой дверь!! – набросился он на служанку с завтраком на подносе.

     – Это мой завтрак! Не смей орать на нее! Завтрак!!

     Служанка замерла в дверях и зажмурилась.

     Подхватив у нее поднос, Сермуш снова рявкнул закрыть дверь.

     Содрогнувшиеся на первых нотах повышенных тонов, летуны замерли на первом этаже поместья. Когда крики стали нарастать, Дурб проговорил:

     – Никто не обсуждает приказы его жены, кроме него самого.

     И двенадцать мужчин высыпали на улицу. Дурб помахал жене в дальнем углу ухоженного сада, присел на корточки, распахивая объятия – к нему бежал сын.

     Стены замка никогда не видели такой бойни. Впрочем, если бы стены действительно могли говорить... Но не было ни единого свидетеля, ни одной живой души, кто мог бы поведать, что произошло. Первыми море трупов нашли слуги, привычными ходами шествующие в палас. Крики и суматоха, возгласы, бессмысленные вопросы и не менее бессмысленные ответы... Проснулись и обитатели замка. Оставшиеся в живых стражники, потому что их не подтянули на поимку оборотня, крестились, мочились и рыдали, как дети. И все, что они могли выдать: они не участвовали в погоне за оборотнем, покушавшимся на жизнь короля. Какого оборотня... Откуда оборотня... Да вот же и оборотень... А вот и мертвый король...

     Кара постояла у двери в комнату Франциска. Поколебалась. А потом решительно вошла. Мальчик был один. Облокотившись о подоконник, он смотрел на летунов в саду. Повернул к ней голову. Прикрыв дверь, женщина подошла к нему и уселась в окне.

     – Спасибо.

     Франциск передернул плечом.

     – Франки, почему ты нас спас?

     – Вы были в опасности.

     – Ты не хочешь, чтобы убили тех, кого ты любишь?

     – Нет.

     – Если ты не будешь учиться, ты убьешь их.

     – Нет, – блок.

     – Франки, ты убил свою няню – почему?

     Мальчик посмотрел на нее, насупился. Кара почувствовала давление.

     Если я не контролирую силу – тебя расплющит, как паука.

     – Франки, ты делаешь мне больно... Но ты только что меня спас...

     – Ты отняла у меня Сермуша, – давление.

     – А почему ты меня спас? – давление.

     – Ты дорога ему.

     – Значит, ты сделаешь ему больно, если убьешь меня? – давление.

     – Да.

     – Ты делаешь мне больно! Ты делаешь ему больно, пытаясь убить меня!

     Сермуш вскочил с кровати, сглотнул, на ходу натягивая одежду, бросился на звук ее голоса.

     – Франки, если ты убьешь меня... – давление. – Сермушу будет также смертельно больно...

     – Нет. У него есть я! – блок.

     Давление.

     – Франки! – Сермуш бросился от двери к брату, встряхнул его. – Франки!

     – Если я умру... – прошептала кошка, еле выдавливая слова.

     – То и я умру, – закончил Сермуш.

     Франциск повернул к нему голову, перекинул давление.

     Кошка увидела, как лицо Сермуша наливается кровью.

     – Франки, ты убиваешь брата! Если он умрет...

     – То и я умру! – закричал Франциск и зажмурился.

     Сермуш отпустил плечи брата, закашлялся, восстанавливая дыхание. Сознание мальчика взорвалось противоречиями. Пронзительно закричав, он сдавил голову руками, борясь с самим собой. Открыл глаза – в стену ухнул поток воздуха, в щепы разнес обшивку, оставил в камне вмятину. Опять зажмурился. Снова закричал.

     В дверях столпились летуны, Сермуш жестом приказал не шевелиться.

     Франциск открыл глаза – и Сермуш пригнулся, пропуская новый поток над головой. Летуны вздрогнули.

     – Франциск, остановись! – опять затряс брата королевич. – Ты убьешь нас... – не то! – Ты убьешь меня, если не остановишься!

     Мальчик, издав хрип, затих, продолжая судорожно сжимать голову. Он – остановился...

     – Посмотри на меня.

     Франциск яростно замотал головой.

     – Ты боишься меня убить?

     Кивок.

     – Ты не веришь в себя? Ты не можешь остановиться?

     – Нет, – по щекам покатились слезы.

     – Ты хочешь уметь останавливаться?

     – Хочу... Я хочу!

     – Посмотри на меня, Франки... Посмотри.

     Кошка выскочила в окно. Прыгнула в седло и пришпорила бока вороного. Минув ворота поместья, она взяла курс на восток.

     – Тор! – кричала кошка, осматриваясь. – Тор!

     – Да не кричи ты, кошара, я не глухой.

     Не надо было быть оборотнем, полукровкой, чистокровкой, ведьмаком и иже с ними, чтобы понять, каким тяжелым похмельем мучился мужчина, выползший к ней из дома в скале.

     – Пьяница.

     – Ты тоже выглядишь сегодня очаровательно. Особенно, когда молчишь!

     – Это ты с призраками своими так насвинячился?

     – Если ты не замолчишь, я тебя заткну!

     – Да ты даже молнию сейчас не изобразишь, – веселилась кошка, выпрыгивая из седла. – Пойдем, ведьмак, я знаю отличное человское средство от похмелья.

     – Скажи, что это плаха! – стонал Тор, давая увести себя в дом.

     Когда мужчина стал способен думать, говорить и вообще жить, кошка произнесла от окна:

     – Тор, он хочет научиться.

     – Святые духи, ты опять о пацане!

     – Спас он нас этой ночью. Он убил сотни людей, чтобы спасти нас троих. А только что чуть нас же и не убил. Он не может остановиться, но он хочет уметь останавливаться, Тор! Он – хочет! – повысила она голос.

     Ведьмак поморщился, кое-как сотворил лед и заменил компресс на лбу, пытаясь устроиться на кушетке поудобнее. На кошку он старался не смотреть. Та сидела в окне, а снаружи было... слишком светло.

     – Сегодня он хочет остановиться, завтра он захочет звезду с неба. Он злой, Кара, пойми ты это. Ну, не хочет он убить братца. Или тебя. А завтра вы его десерта лишите – отпевай сорок дней. Знаешь, что раньше делали со... злыми ведьмами?

     – Догадываюсь.

     – Правильно догадываешься.

     Он дотянулся до непочатой бутылки, глотнул.

     – Пьяница.

     – Заткнись.

     Кара обвела глазами пейзаж за окном. Тор был просо непробиваем в своем упрямстве. Злой, не злой... Она тоже злая... если разозлить как следует.

     – Что ты хочешь за его обучение? – спросила кошка.

     Ведьмак рассмеялся, снова схватился за голову, упал с кушетки.

     – Смерть короля! – выдал он, махнув рукой и снова заржав.

     Глаза кошки налились золотом:

     – От моей руки?

     – Ну не от моей же! – Тор вернул свое тело на кушетку, снова глотнул вина.

     Кошка легко спрыгнула с окна... вытянула кинжал из ножен... надрезала ладонь... протянула руку Тору.

     – Ты что, кошара, упала? – поперхнулся вином ведьмак, подняв на нее глаза.

     Но Кара смотрела на него вполне серьезно. Надрезав свою ладонь, Тор сжал руку кошки.

     – Шутница. А что у тебя со скулой? – нахмурился он.

     – Сегодня ночью, – заговорила кошка, моя руку в вине, которое отобрала у Тора, – я убила короля. За тобой долг, ведьмак.

     У них был общий враг.

     Тор протрезвел окончательно и как-то резко. Сначала он долго смотрел на кошку с кушетки, позабыв даже о головной боли, потом вытер руку... Вскочил, прошелся по комнате... Зачем-то помешал остывшие угли в кострище.

     – Ты продала то, что уже воняет. Это по крайней мере бесчестно.

     – Он еще не воняет, – снова заняла место в окне Кара.

     – Хватит играть словами! – разозлился Тор.

     – Просто признайся, что ты подставился, – глаза кошки смеялись. – Мы скрепили договор кровью, ведьмак. Собирайся.

     – Ты-то чего в парня вцепилась? – закричал Тор. – Он же тебя первую убьет, как только дотянется!

     Он выскочил на улицу, освежая голову на осеннем ветру. Кара вышла следом, потеряв остатки терпения, схватила ведьмака за грудки, затрясла:

     – Признайся самому себе, Тор! Тебе удобно тут подыхать! Напиваться каждый вечер и стонать, какой ты несчастный, что этот потаскун увел у тебя женщину, а она, дура, его яд выпила!

     Кошка оттолкнула мужчину, тот заскользил по камням.

     – Тебе удобно думать, что кто-то виноват в твоих несчастьях! То король, то кошка, то сама Изабель!

     Она опять сократила дистанцию между ними.

     – Сколько будешь жалеть себя? Две сотни лет? Три? Тебе и в голову не пришло, что твоя Изабель выбрала роль фаворитки короля, а не жены ведьмака!

     В руке Тора сверкнула молния, и кошка увернулась, отведя плечо назад.

     – Меня убьешь – ее вернешь? – кошка одела бронь, вытягивая кинжал.

     – По крайней мере, заткну твой бред! – и он опустил обе руки ладонями вниз, а потом резко выкинул их в кошку, от груди.

     Не могла Кара смотреть на ведьмака, умирающего с кувшином вина в руках. Не таким она его знала, и, провоцируя схватку, намеревалась если не вернуть прежнего Тора, то хотя бы ему самому напомнить, что он еще – жив. Она ненавидела себя сейчас даже не за смерть Изабель, а за ту пропасть, в которую сама толкнула своего Тора.

     Кара ухнула на землю, перекатилась к ведьмаку, сбив его с ног. Взмыв вверх, мужчина выбросил в полете руку, и кошка откатилась. Каменистая земля приняла молнию. Тор приземлился на ноги, присел на колено, гася инерцию. Кулак мужчины, коснувшись земли, породил мощную волну воздуха. Кошка секунду помедлила, а когда струя приблизилась, подпрыгнула вверх, закручиваясь в воздухе. Волна прошла под ней. Еще даже не нащупав опору под ногами, Кара выбросила кинжал. Тор отвел клинок в сторону, и тот со стоном впился в косяк его дома. Не давая ведьмаку собраться для новой атаки, кошка прыгнула вперед, сбивая его с ног. Вывернувшись, Кара обхватила мужчину под горло, ее левая рука прижала его макушку. Следующим движением она может свернуть ему шею.

     Ведьмак не мог противопоставить кошке физическую силу. Но он с лихвой компенсировал этот недостаток своими способностями. А посему Кара перелетела через его голову, брошенная далеко не силой мускулов. Ей вслед сверкнула молния. Когда кошка увернулась, Тор надавил. И если Кара не сбросит давление сейчас, он действительно раздавит ее, как паука. Рев оборотня хлестанул по ушам ведьмака, и он надавил еще сильнее. Кара, с усилием пытавшаяся встать, вдруг уступила прессу и упала на землю, откатилась в сторону. На место, где она только что была, тяжело упал куб воздуха. Кошка усмехнулась и, резво подскочив, с размаху ударила ведьмака ногами: одной – в грудь, другой – под челюсть. Всхлипнув, Тор сумел собраться в полете, на секунду воспарил, приземлившись на обе ноги. Вытер кровь на разбитой губе. Какое-то время они буравили друг друга взглядом.

     Наконец, кошка повернулась и побрела к его дому. Выдернула кинжал из косяка, вернув в ножны. Отвязала вороного.

     – Прощай, ведьмак. Призракам – привет.

     Вскочив в седло, нацепила шляпу с пером единорога.

     – Я освобождаю тебя от долга передо мной.

     И поскакала к поместью, махнув рукой.

     На полпути Кара пустила вороного шагом. Радостным был только один-единственный момент: на них перестали здесь охотиться. Значит, есть время... что-нибудь придумать. Если оно есть, конечно, и Франциск не надумает снова... поиграть. Понимала Кара, что Тор прав. Только это легко сказать: убить... Убить. Убить легко, когда ты защищаешься. Легко, когда от этого зависит жизнь... Но и тут ведь зависит. И тут – защищаешься. Кара нахмурилась. Если бы она не знала, что в ее мозг пацан «забраться» не может, подумала бы, что он уже там, и прочно.

     Потрепав Михалку по голове, Кара прошла в дом, проведала – или проверила – Франциска: с ним были Панир и Дурб. Играли в карты на троих. Кара закрыла было дверь, но опять отворила: на – троих? Кивнув летунам, ушла к себе. Свернувшись на кровати калачиком, кошка прикрыла глаза, а когда снова открыла их, уже была ночь.

     – Что у тебя с рукой? – голос Сермуша был усталым. Он лежал около нее поверх одеяла, уставившись в окно.

     – К Тору ездила. Малость повздорили.

     – Кошка, ты понимаешь, что это не совсем нормально, что каждый день я отдаю один и тот же приказ: седлать лошадей и гнаться за моей женой?

     Он перевел взгляд на Кару, хмуро потеребил в пальцах локон ее волос.

     – А каждую неделю я тебя практически хороню. Что уже вообще из рук вон.

     – А несколько раз в неделю ты поднимаешься в небо с учениями, и вечерами я как заново рождаюсь. Мы будем продолжать?

     Она встала и открыла дверь, коротко свистнув. Сермуш дернул шнурок. Прислуге так привычнее.

     – Ужин, – бросила кошка прибежавшей девчушке, закрыла дверь. – А ты что ожидал, что я кинжалы на пяльцы променяю после венчания? Дайте свет кто-нибудь, черти! – снова открыла дверь кошка.

     Она была злая и не старалась скрыть это. Кто-то принес лучину, кошка разожгла свечи. Сермуш снова уставился в окно. Размяв шею, Кара прошлась по комнате, собирая мысли в кучку. Злой... Злые не спасают братьев. «Черт, во глупость-то сморозила». Что за деление на злых и добрых! Она тогда вообще исчадие ада. В дверь поскреблись. Кошка распахнула ее, продолжая ходить по кругу. Накрыв ужин, девочка выскользнула вон.

     Нет злых и добрых. Нет плохих и хороших. Есть обстоятельства и окружение. И реакция. Если тебя бьют, ты защитишься. Только один, защищаясь, забьется в угол и закричит, а другой поставит блок и нападет в ответ. Чтобы не дать противнику собраться для нового выпада. Так кто из них – плохой?

     Есть удар в спину, а есть сильнейший, победивший в схватке. Первый – всегда подлец, а второй – праведник? Черта с два! Кошка рухнула в кресло и начала систематично пережевывать еду. Не защищает она парня, она дает ему еще один шанс. Она первая скрестит с ним клинки, если он нападет, осознавая свою силу и рассчитывая удар.

     Покончив с ужином, кошка опять открыла дверь и свистнула, выставив поднос наружу. Сермуш вздохнул.

     Где можно начать поиски другого ведьмака? Да нигде. Это не мясную лавку разыскать. Но можно заглянуть на один огонек... В лесочке... Курт наверняка по ней соскучился. Кошка выглянула в окно, примеряясь к луне. Поздно уже. Или рано, это как посмотреть. Пока доберется – совсем рассветет. Значит, завтра.

     – Жалеешь?

     Сермуш открыл глаза. Он уже почти уснул, когда Кара осторожно присела на кровати и склонилась над ним. Отрицательно покачал головой:

     – Очень боюсь потерять.

     – А ты не бойся, высочество, – улыбнулась кошка, касаясь его губ.

     Но Сермуш хмурился.

     – Я не могу тебя потерять, кошка! Я не могу осознанно подвергать опасности свою женщину, когда она встает спиной к спине ко мне, обнажая меч!

     – А я – могу? – ее голос был тихим, но не менее властным. – Я – могу смотреть на опускающийся на тебя клинок? Почему ты вдруг решил, что мужские игры со смертью воспринимаются женщинами легко и просто? Хочешь посчитать, сколько седых волос на голове жен военных?

     – Я – мужчина! – взревел Сермуш.

     – Нашел, чем гордиться...

     Не договорив, кошка сорвала с шеи цепочку с кольцом и бросила на кровать.

     Вышла она в окно. Вскочив на неоседланного жеребца, ускакала прочь.

     Подхватив ее цепочку, Сермуш выскочил из комнаты. Очень хотелось что-нибудь разнести или сломать или, на крайний случай, кого-нибудь убить. Седлая коня, Сермуш чертыхался, дергал ремни и стискивал зубы, пытаясь успокоиться, прежде чем нагонит ее. И без нее он не может, и с ней... Что? Тоже – не может?

     Закрыв за собой ворота поместья, оставленные кошкой нараспашку, Сермуш умостился в седле и понял, что понятия не имеет, где ее искать.

     – Повздорили? – услышал он где-то-как-то-когда-то-чем-то знакомый голос.

     Из черноты деревьев вышел Тор. Вздохнул, смотря на Сермуша не то с сочувствием, не то с понимаем.

     – В дом пригласишь, или тут держать будешь?

     Сермуш меньше всего хотел сейчас отвлекаться на ведьмака.

     – Слушай, королевич, не кипятись. Она не исчезнет сейчас. Это я тебе как мужчина – мужчине говорю. Я ее знаю. И куда она направилась, туда тебе дорога закрыта. Разорвут, а потом имя спросят.

     – Куда? – бросил Сермуш.

     – Домой она поскакала. К родственничкам. И если не хочешь сделать ее вдовой, не суйся туда.

     – А ты откуда знаешь?

     Тор поудобнее устроил свой мешок на плече, весело прищурился:

     – Мы все рано или поздно к своим приходим. За помощью или советом. Ничто не может существовать в полном одиночестве, приходит момент, когда нужна чужая голова. Ну так в дом-то пригласишь?

     Но Сермуш стеганул коня. Он был сыт этими загадками и словоблудием. Тор вздохнул. Проскакав несколько метров, коняшка резко затормозил, заходил на месте, встал на дыбы. Сермуш сумасшедшими глазами посмотрел на ведьмака.

     – Не отпущу я тебя, королевич, – виновато развел руками тот. – Себя погубишь и кошку... овдовишь. Особенно если с такими вот глазами к волчикам сунешься... А кошка мне нужна с трезвой головой, а не вырезающая все население королевства от горя.

     Сермуш спешился, взял ведьмака за грудки.

     – Покажи дорогу.

     – Ей нужен всего один день, королевич. Без тебя. Есть места, куда человеку путь порой закрыт!

     И он выкинул руку вперед, отталкивая Сермуша и ставя барьер между ними, чтобы тот опять не дотянулся.

     – Ты ей веришь? – тихо спросил Тор. – А в нее – веришь?

     – Да что же у вас всё не как у людей!! – крикнул Сермуш, падая на землю.

     – А мы и есть – не-люди, – грустно улыбнулся Тор. – Пойдем в дом, королевич, разговор есть.

     Кошка загоняла коня. Если Сермуш бросится следом, она должна сделать все, чтобы он потерял ее из виду: выскочи они к землянке волков взвинченными – и те тоже начнут нервничать. Но ее ухо не улавливал погони. Не пошел. Пустила рысака шагом. Не пошел?

     Потрогала распахнутую рубаху под камзолом, не нащупала цепочки.

     Не пошел?

     Нахмурившись, с секунду раздумывала и – хлестнула коня по крупу, придержала шляпу. Пальцы предательски наткнулись на перо единорога. Глаза кошки налились кровью. Вырвав украшение, выбросила.

     Мы не должны были сойтись.

     Лес закончился как-то очень быстро. Выскочив на пустырь, кошка опять придержала коня. Светало. «Время оборотней» прошло. Кара закусила губу. У нее уйма времени, чтобы привести голову в порядок.

     Сермуш не шел в дом – плелся. Никто не слышал его крика за воротами, никто не повел и ухом, когда двое мужчин вошли в прихожую. Никто из людей. Франциск проснулся и рывком сел на кровати, втянув воздух. Научившийся спать еще более чутко, Панир схватился за меч.

     Тор прикрыл глаза, улыбнувшись. Без приглашения прошел в гостиную, выжал огонь из ладони – развел камин, метнул огоньки в свечи... Будни ведьм. Сермуш плюхнулся в кресло. Ждать – самое тяжелое. Ждать любимого человека – несносное занятие. Тор инстинктивно принял окрас дома. Мотнул головой, снимая морок, придавая одежде привычный вид. Сермуш смотрел на него невидящим взглядом.

     – Тяжело, королевич? – спросил ведьмак, устраиваясь в кресле рядом. – Погоди, это только начало. Хотя... Может, и привыкнешь.

     Если бы взгляд мог убивать, Тор сейчас лежал бы бездыханным.

     – Понимаешь, королевич... – пожевал губами ведьмак, – она ведь как... гроза, молния и гнев богов в одном. Человская-то обычная женщина – не понятна сознанию мужчины, а уж женщина, плюс оборотень, плюс воин, – Тор загибал пальцы, – это вообще гремучая смесь.

     Нашарив глазами кувшин с вином, ведьмак поднялся и разлил жидкость по кубкам.

     Кара отпустила коняшку пастись, пошла по полю, лаская ладонями высокую траву. И упала, зажмурилась на солнце. Это был ее мир и ее солнце. Холод осенней земли заставил кошку вздрогнуть, и она пустила по спине бронь. «Свой» металл согрел. Как долго можно находиться рядом, через день рискуя? Как долго можно жить вместе, каждый день упрекая? И не потому даже, что есть в чем упрекнуть, а потому, что – бесконечно боишься потерять? Мужчины веками привыкли, что женщина – декорация их игрищ. И можно разумом все понимать, головой – принимать, а сердце все равно выплюнет упрек, глаза нальются кровью, и однажды нить порвется от натуги.

     Своя жизнь стоит гроши, жизнь любимой – бесценна. И чтобы так жить, надо в нее верить больше, чем в себя.

     – Мой тебе совет, королевич, – развалился в кресле ведьмак, – прими ее, как есть. Вместе со всеми клинками, что она прячет в... корсете. Потому что иначе никак.

     – А ты Изабель тоже со всеми ее клинками принимал? – укусил Сермуш.

     Но Тор лишь улыбнулся.

     – Изабель была обычной человской женщиной. И принимая ее, я понимал, что похороню даже своих правнуков, если ведьмами не родятся. А Изабель – первую.

     Кара перекатилась по земле, подскочила, побежала... Мутно было в голове. И горько на сердце. Когда нет будущего, но сердца рвутся друг к другу, – надо выбирать. И не знает земля ни единого раза, чтобы выбор был сделан правильно. Ибо не сделав – жалеешь, что не сделал; а сделав – пожалеешь, что сотворил. И, выбрав, о чем жалеть слаще, – вперед, к огорчениям!

     Кара закричала, ловя поток воздуха, оттолкнулась, взмыла ввысь, расставив руки. Всего одна секунда, всего один стук сердца.

     – Скажи, королевич, можешь без нее? – продолжал Тор. – Вот представь сейчас: собираемся и трогаем в твой мир. Без нее. И дверку, – он сделал движение рукой, закрывая невидимую дверь, – при-кры-ва-ем. Можешь?

     Сермуш отрицательно покачал головой.

     – Ну так о чем вообще тогда речь? И к чему упреки? Чего ты доказываешь-то? Начинай думать головой, королевич. Не будет она простым украшением твоей спальни. Не можешь без нее – научись верить в нее. Иначе никак, с воинами-то, – и он опять улыбнулся, отхлебнув вина.

     А ты не бойся, высочество.

     – Ты тут, кстати, что делаешь? – спросил неожиданно Сермуш.

     – О! – поднял палец ведьмак. – К самому интересному подошли.

     И разбудил дом.

     Найти стаю волков – если ты не их ужин – можно только будучи самому волком. Или очень умелым охотником. Вопреки тем устрашающим речам Сермуша, что, мол, если в лес сунуться, тебя тут же «сожрут оборотни», перевертыши стараются себя не афишировать. И очень долго будут вести человека, наблюдая. Сам уйдет – хорошо. Нападет оборотень на своей территории только если опасность почувствует. Или если шуметь будешь больно сильно. Но мы не о нервах...

     Есть стаи агрессивные, есть поспокойнее. А есть и вовсе отмороженные. Догони Сермуш кошку на территории стаи, им и правда вдвоем было бы несдобровать. И полукровка уже не спасла бы ни себя, ни его: против стаи оборотней не попрешь. Разорвали бы обоих.

     К оборотням днем приходить не рекомендуется. Разбудишь кого не надо ненароком – голову снесут и не спросят, как звали. А если серьезно – вряд ли выйдут. Любая община перевертышей живет по отличным от людей правилам и нормам.

     Кара брела по лесу, инстинктивно стараясь не шуметь, но и не красться. Жеребцом она рисковать не стала – ей еще возвращаться назад, оставила пастись в поле. Авось, не ускачет. Легко взобралась на дерево и дальше пошла уже по верху. Даже намек на дорогу под ногами закончился. По деревьям теперь проще.

     Раскачиваясь на широком суку, Кара грустно улыбалась в ожидании ночи. Она дома.

     Сермуш мерил шагами гостиную.

     Дурб стоял у двери в комнату Франциска.

     Лариса с Михалкой были отосланы «гулять в саду».

     Остальные одиннадцать летунов нервно слонялись по дому.

     Слугам запретили подниматься наверх вообще.

     Звуки из комнаты младшего королевича не оставляли сомнений, что два ведьмака ищут общий язык. Тор никогда никого не учил. А уж как вести себя с двенадцатилетним ведьмаком, не умеющим контролировать силу удара, как вбить в голову подростка, что «вот так шарахать» нельзя, даже если очень хочется, – он и вовсе не знал. В чем честно и признался Сермушу.

     Да и прежде чем учить чему-то, мальчика надо было сначала обуздать. Как жеребца объездить. Сермуш предложил свое присутствие по первости. Ведьмак только вином подавился: «Мне только еще тебя откачивать не хватало. Сам справлюсь». С чего и почему у них сложились панибратские отношения с первых минут, Сермуш сейчас только дивился. И очень ему не хотелось думать, что Тор засел в его голове.

     Показать мальчику, «кто сильнее» – было решением первого дня, чтобы оценить его. Но это не подходило для долгого сосуществования и обучения. Не бояться его Франциск должен, а принимать как учителя. Тору было как-то проще учиться. Его учил отец. Особо не вякнешь против батьки. Тот не только розгой шарахнуть мог, но и молнией вдогонку.

     Самым печальным было даже не то, что найти общий язык с подростком сложно... А то, что в его мозгу очень прочно засело: «Можно всё!». И даже не потому, что единственный и уникальный, а потому, что – королевич. Ну и как сказать сейчас: «Нельзя ничего»?

     Хотел Франциск научиться контролировать себя, хотел. Только вот зачем он хочет этого – Тору не нравилось.

     Когда шум в комнате стих, все в доме как-то разом напряглись. Пока было шумно – нервничали, но было... понятно, что ли. А вот когда тишина – это ведь еще страшнее. Дурб осторожно заглянул в комнату. Тор тут же послал струю воздуха, захлопнув дверь. Летун чертыхнулся и спустился к Сермушу.

     – Слушай, с чего ты вообще взял, что он там его не прибьет.

     – Не прибьет, – хмуро ответил королевич. – Хотел бы убить – еще в скале своей убил бы.

     – Они затихли.

     – Ну и хорошо. Поладили, значит. Не мешай им.

     Перехватив взгляд Дурба, Сермуш взвился:

     – Нет у нас выбора, нет! Если он не научит Франки, мы уж тем более бессильны! Все, что остается сейчас – довериться этому... Тору. Или ты сам хочешь клинком в грудь покончить весь этот кошмар?!

     Сермуш был злой. И из-за собственной беспомощности. И из-за Кары, ускакавшей к волкам. Дурб выскочил в сад. Ну их всех к черту!

     Когда солнце начало медленно опускаться за горизонт, Сермуш оперся о подоконник и посмотрел на багровый диск. Кара прищурилась на светило, лениво потянулась. И издала протяжный вой. Сермуш вздрогнул – сам не понял, почему.

     Когда дерево под женщиной окружили пять самцов, блестя шкурой в закатных лучах, она улыбнулась:

     – Вечер добрый, господа перевертыши.

     Вожак шумно втянул воздух носом, перекинулся. Перед ней стоял все тот же высокий мужчина с густой шевелюрой черных, как смоль, волос и черными же глазами, неизменно гипнотизирующими все женское население королевства.

     – Давненько не заглядывала, – протянул он, кивая волкам; те шустро скрылись в землянке.

     Поманил Кару пальцем, и девушка стекла на землю. Дабы не колыхать воздух понапрасну лишними вопросами, без спроса утонул в ее глазах, прижав полукровку к себе.

     – Полегче с руками, Курт, – ухмыльнулась Кара. – Видишь же, девушка не свободна.

     – А жаль, – не то прорычал не то просто голос охрип.

     Мужчина редко знал отказа.

     Задержавшись на событиях минувшей ночи, наконец, отпустил глаза кошки и нахмурился:

     – Плант надеялся, ты за помощью придешь.

     – Спонтанненько получилось, – призналась Кара. – Но если надумаю еще какого монарха убить, буду иметь в виду, – пообещала.

     – Пришла-то с чем? – хмыкнул Курт, подпирая дерево. – Укрывать тебя уже не от кого, да и есть кому, как я посмотрю...

     – Нужен ведьмак.

     Курт уставился на кошку, как впервые увидел:

     – И ты пришла к перевертышам искать ведьму?

     – Мы все одним миром мазаны. Я не верю, что ты не знаешь хотя бы пару ведьм в королевстве.

     – Знаю, конечно. И передать, где они, могу... Только ты ведь сама знаешь одного из сильнейших, вместе же служили-то.

     – Отказался он, – опустила голову Кара.

     – Я бы тоже отказался, – протянул Курт.

     Кошка подскочила к вожаку, схватила его за шею, их глаза опять встретились.

     – Смотри, Курт! Смотри! Он еще может научиться! Он хочет!

     – Зайца тоже можно научить танцевать! – рыкнул Курт, отталкивая кошку от себя. – А ты подумала, что бывает, когда появляется первый?

     Кара начала медленно расхаживать.

     – А ты подумал, что если он уже появился, то появится новый? Всех перебить?

     Курт шумно вздохнул.

     – Оглянись, Кара. И ответь: этот мир – лучше того?

     – Кровь везде. Красная.

     Помолчали.

     – Он меня спас, Курт.

     – Он их спас, – поправил вожак, провожая ее взглядом. – А ты подвернулась.

     Все правильно. Если бы не Сермуш с Дурбом, она ушла бы. Только осталась бы убийцей. А Франциск очистил всех чужой кровью.

     – К ним придут инквизиции и костры для ведьм, – заговорил Курт. – И сжигать будут челов. Потому что ведьму не взять. И ты – только ты – подстегиваешь их мир окунуться в эту пучину, кошка. Но в одном ты права: если уж появился...

     – Здесь же не сжигают...

     – Наш мир живет с этим уже очень давно. И здесь сжигали. Мы – другие, Кара. Рано или поздно, они должны будут сделать выбор: или жить, как наш мир живет, или истреблять себе подобных в страхе, что ведьмы истребят людей. Паника, Кара. Века паники. И какая сила выиграет... Очень сложно сказать.

     – Танцующими зайцами развлекутся, – хмыкнула кошка и тут же посерьезнела. – Не взваливай на мои плечи ответственность за их будущие войны! Не я инициировала мальчика.

     – Знаешь, кошка, – посмотрел на нее Курт, – если бы мне дали выбор, жить, как я живу, перевертышем, в мире, в котором я сейчас живу, или – обычным челом и в мире без нас... Я выбрал бы второе.

     – Всегда хорошо там, где нас нет, – улыбнулась Кара.

     Курт стал напротив женщины, обхватив ее голову, заставил смотреть в глаза и утопил в себе. Но – поделился только знаниями, где еще искать ведьм. Слова пусты, долги и неопределённы, когда можно выразить мысль ясно и кристально чисто.

     – Я тебя провожу. А то вдруг зайцы нападут, – хмыкнул Курт.

     Дабы сократить дорогу, болтали. Уже ни о чем. Просто, по-человечески. Делились новостями, которые в глазах за секунды не разглядишь, затрагивали вечные темы, спорили... Вот, где было место Кары. Тут бы никто не крикнул ей: «Я – мужчина!». Не все перевертыши воины, далеко не все. Но и деления на мужчина-женщина среди них нет, когда клыки идут в ход. В волчьей шкуре все равны. Но – прогнали. Может, и правы были. А может, и нет. Рано или поздно этот мир перевернется. Оборотни, люди и ведьмы перемешаются. И родится новая раса людей. Немножко – оборотни, немножко – ведьмы, и совсем немножко – челы.

     Кара остановилась, выдала длинное ругательство: коняшки не было. Ускакал, сволочь вороная.

     – Как доберешься? – веселился Курт.

     – Летать научусь, – огрызнулась Кара.

     – Давай, садись... летунья, – рассмеялся вожак.

     Перевернувшись, он не одел бронь.

     Опасность...

     Опасность!

     Франциск закричал во сне, Тор подскочил на кровати рядом, положил руку ему на лоб, успокаивая и снова погружая в сон. В комнату ворвался Сермуш.

     – Кара, – хмуро пояснил ведьмак. – Она не одна.

     Мальчик никогда не видел чистокровных оборотней. И его сознание, сейчас разбуженное Тором, даже во сне невидимыми щупальцами тянулось от дома: защита ведьм. Почуяв Кару, Франциск не испугался бы. Просто подсознание зафиксировало бы ее приближение. Мальчик почуял перевертыша. А это – опасность.

     Курт замедлил шаг: по мозгу полоснул ведьмак. Подивившись, вожак поразмыслил, помедлил.

     – Что? – спросила Кара.

     И снова припустил, огрызнувшись на Тора.

     Опасно показывать клыки ведьмаку. Но Курт нес Кару в ее убежище. И не неуправляемый начинающий ведьмак предупредил его, то был сигнал очень сильного сознания. Это мог быть только Тор. С чем ведьмак пришел в поместье кошки? Приближаясь к воротам, Курт одел бронь. Кошка спешилась, но следовать его примеру не спешила: к воротам скакали Сермуш и Дурб.

     – Курт, это свои, ты чего? – не понимала кошка.

     Жеребцы встали на дыбы. Летуны обнажили мечи.

     – Кара? – протянул ей руку Сермуш, не спуская глаз с волка.

     Не мог Курт говорить в шкуре волка. Не мог спросить, что ведьмак делает в поместье. И минуть ворота теперь уже не мог миром, чтобы самому узнать.

     – Что происходит? – закричала Кара.

     Курт не то взвыл, не то зарычал, летуны спешились. Кошка встала между ними и волком. К воротам подскакал ведьмак. Переведя взгляд на него, Курт прижался к земле, готовый прыгнуть. Тор поигрывал молнией.

     – Доброе утро, Курт, – сказал ведьмак.

     – А ты здесь что делаешь? – взвизгнула кошка.

     Убедить всех убрать мечи-молнии-клыки удалось не без труда. Ведьмак и перевертыш напрягались друг на друга очень упрямо. Курт не был слабым и в образе человека, но против ведьмака челом не пошел бы. Тор долго не соглашался спрятать свою молнию. Оба как уперлись: он «бросает оружие» первым!

     Когда Курт посещал ведьмака, узнал и о смерти Изабель. В подробностях. Пытался предупредить Тора, чтобы тот не открывал охоту на пушистую, землянка встанет на сторону Кары, прямой вины ее нет, а она – дочь их волчицы, как ни крути. Ведьмак только огрызнулся и послал волка к чертям, резонно заметив, что не прибил кошку на балконе паласа. Да и резона убивать сестру у него не было: Изабель не вернешь.

     С тех пор мужчины виделись, дай бог, всего пару раз, и то ненароком: у лесничего пересекались. Когда Тору было совсем уж одиноко со своими призраками, он спускался только к нему. И сейчас, увидев ведьмака в поместье, Курт поймал взгляд того – мужчины разговаривали. А люди нервничали.

     – Хватит, господа нелюди, – спрятал меч в ножны Сермуш; Дурб последовал его примеру. – Как хозяин этого дома, я требую, чтобы все сложили оружие и приглашаю в дом.

     Он подал руку Каре и повел ее прочь.

     Сермуш провел рукой по диску ее шляпы:

     – Перо... потеряла?

     – Ветром снесло, – хмыкнула кошка.

     Оставив ведьмака с перевертышем внизу в гостиной, Сермуш увел жену наверх.

     – Как камушки? – спросил Курт ведьмака, располагаясь в кресле и принимая из рук служанки кубок.

     Задержал на девушке взгляд, та стрельнула глазами.

     – Не хуже, чем корни твоих деревьев, – не без улыбки ответил Тор. – А ты чего кошару сам привез? Коня, не сдержавшись, погрыз?

     Глаза Курта обернулись. Служанка взвизгнула и выскочила из гостиной.

     – Проявил любезность, проводив девушку до дома, – улыбнулся перевертыш, обнажив клыки, которые тут же и втянул. – Волки, знаешь ли, галантный народ.

     Тор присел в кресле напротив.

     – Ты своей любезностью уже все королевство заселить можешь...

     – По крайней мере, будет кому кубок вина в старости поднести, – расхохотался Курт.

     Сермуш достал цепочку жены, взвесил в руке. Между ними было такое напряжение, хоть топором руби. Кара ждала новых упреков. Сермуш ожидал того же. И оба молчали, стоя друг против друга. Зайдя ей за спину, защелкнул на шее цепочку, приобнял. Кара расслабилась.

     Франциск спустился в гостиную и уперся взглядом в перевертыша. Почуяв еще одного ведьмака, Курт резко обернулся. Глаза опять налились золотом. Тор метнулся между ними, но поздно: Франциск выбросил струю воздуха. Снявшись с кресла, Курт перевернулся и прыгнул. Тор выставил руку, защищая королевича. Волка отбросило. Пригнувшись, тот зальстился по полу, увернулся от атаки Тора, сбил его с ног, бросив в сторону, и снова накинулся на мальчика.

     Когда комнату заполонили все летуны сразу, обнажив мечи, Курт прижимал королевича к полу и скалился ему в лицо, обнюхивая. Тор собрался для нового удара – но остановился. Перевертыш приложил его хорошо, и у него было очень много времени, чтобы убить пацана. Не убил.

     Не убил.

     Отрезав летунам ход к королевичу щитом, Тор затих. Волк скосил на него глаза, и ведьмак поднял руки. Курт еще раз обнюхал свою жертву, поскалился, обдав горячим дыханием, и рыкнул. Франциск закатил глаза и потерял сознание.

     В комнату уже рвался Сермуш.

     Кара стояла в коридоре, прижавшись к стене.

     Тор снял щит, и летуны неуклюже пошатнулись, неожиданно потеряв опору.

     – Мечики... спрячьте, – повторил ведьмак свои слова в горах.

     – Что здесь происходит, Тор? – взревел Сермуш, бросаясь к брату.

     – Дурь из пацана выбиваем, – ответил волк, перевернувшись человеком.

     – Понимаешь, королевич, – ведьмак присел рядом, – у него атака уже стала инстинктом... – замолчал, подумал. – А однажды он вот так шарахнет в самого себя. И разорвет твоего братика, аки бочку с водой.

     Мои стражи ворвались в комнату по первому звуку, но они застали королевича уже без сознания и... помятого.

     – Будет бояться ударить – инстинкт усмирится, – продолжил за Тора волк. – А дальше уж забота ведьмака, как он собрался... обучать, – хохотнул Курт.

     Тор одарил его уничтожающим взглядом. Щелкнув пальцами, привел Франциска в сознание. Тот распахнул глаза и обвел мужчин взглядом, остановился на лице Курта. И – зажмурился. Ведьмак положил руку ему на лоб, не позволяя бесконтрольному потоку воздуха атаковать волка.

     – Мне тебя уже жалко, Тор, – почесал подбородок Курт.

     Ноябрь-декабрь 2012 г. Португалия, Визеу