Ирина Макарова
Новелла пятая. Творец

     Кара вытекла из-под одеяла и тут же замерла на полу, зажмурившись. Когда боль утихла, бесшумно выскочила из спальни и неуклюже затопала по коридору, отсчитывая комнаты, чтобы хоть чем занять себя. Свернула влево. Третья дверь – в спальню Рамора. Толкнув створку, придержала, закрывая, и бросилась к кровати молодого лекаря, зажав его рот рукой.

     Распахнув кошачьи глаза, парень ткнулся в лицо Кары и вскочил, подставляя плечо. Как он ни просил ее прийти при первых же болях, кошка, конечно же, оторвала себя от кровати только на этапе ранних родов.

     Проклиная весь белый свет, Рамор толкнул дверь в смежную комнату и помог Каре улечься на узкую кровать. Рука метнулась к шнуру, но кошка тут же зажала его кисть:

     – Разбудишь весь дом, я тебя покусаю!

     Меньше всего ей хотелось видеть суету.

     Вздохнув, парень разжег свечи и пошел одеваться. Ему предстоит подготовить все самому. А то ведь правда покусает, она может.

     Лазатон, все-таки, отошел Сомонии.

     Понаблюдав грызню за крошечное королевство к западу от своих земель, Неополь, с подачи совета двадцати, повелел вмешаться, «а то эдак там уже нечем и править-то будет», заключил. Сермуш подробно изучал текущее состояние военных действий несколько дней – Неополь уже не посетит поле брани, королевич будет там единственный из семьи Коранету. Вассалы ожидали решения, какими силами поддерживать; Сермуш повелел пригнать только единорогов и драконов. Когда гонцы разлетелись по Сомонии, Коранету быстрым шагом отправился вон из поместья: он даже не чихнул на желание короля видеть сына в замке, у него жена на последних месяцах беременности. И военные чины сейчас вскакивали в седла вслед гонцам, чтобы приготовить войска к выходу от крепостных стен королевского замка.

     Проводив взглядом единорогов, взмывающих в небо, Кара вполуха слушала болтовню Ларисы и Ноллы, всячески пытающихся развлекать ее все утро. Предписания Рамора создать вокруг кошки убийственно-розовое настроение бесило ее, и женщины выгуливали Кару целыми днями.

     Сермуш ворвался в троицу, обняв жену, и тут же прогнал ее сопровождение в дом. Волноваться ей нельзя, но Кара не могла выдержать и часа в стенах одной комнаты без дела и постоянно пропадала в кабинете мужа, держа с ним военные советы. Поначалу армейцы хмурились, потом привыкли: рано или поздно они выступят на поле брани, и их мучения закончатся-таки.

     – Когда? – спросила она.

     – Я уеду завтра, – он зарылся в ее волосы губами.

     – Если ты не вернешься до родов, я тебя загрызу, – спокойно пообещала Кара. – Если ты вообще не вернешься, я испорчу тебе ссылку в аду, как только дочь подрастет, – вздохнула.

     То, что будет дочь, ведьмак предрек еще несколько месяцев назад. Шаньон поль-Горон сог'Коранету ожидали в сентябре.

     – Я вернусь, я тебе обещаю.

     Кара понимала, что он не будет сидеть в шатре и поведет-таки свой эскадрон в бой. И старалась не думать об этом. А он не хотел врать.

     Торель одевался на ходу, выскочив из комнаты. Он уже два месяца постоянно держал Кару под своими щупальцами, готовый подорваться в любой момент. И сейчас, когда его разбудила ее боль, чуть не смёл на своем пути молодого лекаря, запутавшись в камзоле.

     – Черт, Рамор!

     Парень зашипел на него: шуметь не велели. Послав его по матери одними губами, Тор пихнул дверь и быстро пересек комнату парня. Усевшись около кошки, улыбнулся:

     – Ты могла разбудить пораньше, а?

     – Иди к дьяволу, – искренне пожелала Кара.

     Поймав ее руку, ведьмак уселся поудобнее, опершись локтями о жесткую кровать, и начал осторожно поглаживать кошку по голове.

     – Сознание открывай, – мягко улыбался он.

     Они с Рамором уже давно договорились: обезболивающим будет ведьмак.

     Сермуш вертел ситуацию с разных сторон, уже давно сам понимая, что откладывать выход на конец сентября нельзя. И первым, к кому он пришел с этой новостью, был Рамор: кошка возжелает родить на пару месяцев пораньше, чтобы не отпускать его одного. Вдвоем достучались-таки до ее сознания, она согласилась «постараться не нервничать».

     Собственно, Сермуш планировал не столько битву, сколько совершенным образом подлый удар в спину. За Лазатон изначально бились три королевства. К июню одно отступило, и два оставшихся, заключившие пакт о перемирии, пока терзают сильнейшего среди них, тут же набросились друг на друга. Сермуш галантно ждал, кто из них начнет испускать дух. Дождавшись, понял, что войска Сомонии «наведут порядок» не позже августа. Что было совершенно не кстати.

     Королевские воздушные войска покорно ожидали, когда капеллан закончит «провожать» их. Шесть эскадронов – почти восемьсот летунов, – плюс два отряда тяжелых воздушных – двести драконов – ворвутся в Лазатон первыми. Следом подтянется поддержка с земель вассалов. Через несколько дней небо маленького королевства полностью скроется под крыльями шести тысяч рогов и тысячи чешуйчатых.

     – В небо! – наконец, разнеслась команда, волной расходящаяся по ровным строям от королевича-капитана.

     Сермуш разлепил глаза и тут же начал чертыхаться: Кары рядом не было. И не погулять в садик она вышла ночью... Когда он распахнул дверь, ведьмак уже вовсю пытался развлечь кошку какими-то глупостями, отвлекая.

     – О, объявился, наконец, – повернул он голову в сторону Сермуша.

     Вошел Рамор, сосредоточенно раскладывая все, что ему может скоро понадобиться. Еще на половине срока парень усадил кошку напротив себя и начал задавать ей вопросы, от которых, порой, краснел, заикался и сбивался. Он ассистировал матери не раз, что спрашивать – знал. Но не ожидал от самого себя такой реакции. Кара держалась, сколь могла, а потом прыснула-таки. Получив убийственный взгляд, зацепила парня и избавила его от мучений, когда заговорили ее глаза. А когда узнал, что ее мать умерла в родах, нахмурился.

     Хмурился он и сейчас, хотя и пытался поддерживать беседу в комнате, понимая, что его опасения все равно преждевременны и совершенно ни к чему, только кошку волновать начнет. Время от времени ощупывая ее живот, все еще надеялся...

     – Ну и сколько мне тут валяться? – пробубнила Кара.

     – Часа четыре точно, – пообещал Рамор.

     – Ты мог бы соврать, а? – посмотрел на него ведьмак. – Сказал бы, что через минуту все закончится!

     Он «служил» обезболивающим уже не первый раз, ход процесса знал отлично и, получив сейчас по лбу от Кары, прекрасно понимал, за что. Рамор зевнул, потянулся и распахнул окно, усевшись на подоконник. Все в доме отлично знали причину дневной сонливости молодого лекаря, а Курт ходил мрачнее тучи: парень умудрился увести у него из-под носа Теллу.

     – Как тебя волчара не разорвал только, – веселился сейчас Тор; он уже прочно засел в голове кошки, притупив ее боль.

     Совсем лишить ощущений не получится, да и не надо: ее боль сейчас – единственный ориентир для Рамора.

     – Он ему уступил остальных, – хохотнул Сермуш. – А будешь много говорить, Курт на твою графиню переключится, – поддел ведьмака.

     – Я его на медленном огне поджарю, – пообещал Тор.

     Обиженный своим поражением, Курт покинул поместье несколько месяцев назад, пообещав вернуться только в середине сентября: в Балье ему было, конечно, веселее, но он вожак, как-никак, стая без него распоясается. И сейчас к землянке волков подлетал гонец: герцогиня Шанни изволила появиться на свет чуть раньше запланированного.

     Когда Сермуш ворвался в шатер в сопровождении капитанов, маршал уже был готов к подробному докладу. Фигура королевича-капитана была самой непонятной и совершенно не постижимой уму военных. С одной стороны, он – главнокомандующий, с другой – капитан шестого воздушного эскадрона. Тот барон, которого Сермуш «подвинул» с поста, конечно же, остался при солдатах, но его адъютантом. По-хорошему, именно барон и должен был вести эскадрон в бой, однако, раздав указания, капитан поведет своих людей сам-таки.

     Кстати сказать, чтобы бедный барон не очень огорчался, Сермуш смилостивился, возведя его в ранг «адъютанта его высочества», что звучит, согласитесь, более лестно, нежели «адъютант капитана».

     – Проблемы могут возникнуть только с севера, – вещал маршал, развернув карты. – Оттуда могут подтянуть остатки воздушных. Запад более-менее присмирен, но пока что тоже ведутся бои.

     Королевский замок уже почти полностью был превращен в руины. Держался только донжон: остатки армии Лазатона из объединенных сил бывших подданных короля, ныне умерщвленного «за его ненадобностью», плевались огнем с рогаток и редкими воздушными атаками. Когда пришла весть, что еще и Сомония решила заявить свои права на земли, защитники уже начали продумывать текст мирного договора: против этой армии им не устоять даже полным составом, что уж говорить об ошметках...

     – Первый тяжелый воздушный и третий рогов – на север, – склонился над картой Сермуш. – Если там еще не подняли единорогов, начинайте атаку сами, – он повернулся к капитанам. – Хоть одно перо долетит сюда – разжалую всех, – улыбнулся.

     Рывком склонившись перед королевичем, мужчины выскочил из шатра, глашатай начал орать на подъем драконов и третьего эскадрона единорогов. Могучие крылья заколыхали воздух, земля сотряслась под тушами, и эскадроны взяли курс на север.

     – Первый и второй рогов – на запад, – продолжал распоряжаться Сермуш; он не помнил имен всех капитанов, равно как раньше не мог запомнить имен всех своих любовниц. У королевича вообще не складывались теплые отношения с именами. – Либо добить, либо выслать ко мне гонца, если нужно подкрепление. Исполнять.

     Два капитана, синхронно упав на колено, тут же выскочили. Окинув взглядом высоченный донжон королевского замка вдали, дернули глашатая. Шатер стоял на небольшом возвышении в стороне от «сердца Лазатона»: сюда не долетит ни один снаряд из рогатки, а если защитники отважатся на атаку, их приближение тут же заметят.

     – Ваше высочество, мы остаемся только с сотней драконов и тремя эскадронами, пока не подтянутся вассалы, – пробубнил маршал.

     – Я умею считать, – заверил его Сермуш.

     – То есть, атаки на замок не будет?

     – Поднимайте остатки, – обратился он к капитанам. – Свой я поведу сам, – это уже барону.

     – Это самоубийственно, – отозвался маршал. – Всего четыреста единорогов да сотня драконов...

     Сермуш наклонил голову на бок и улыбнулся маршалу:

     – Я с удовольствием побеседую с вами за кубком вина о тактике воздушных войн, ваше сиятельство, но после. Я несколько ограничен во времени, чтобы вы обсуждали мои приказы. У меня жена через месяц рожает, и я обязан быть в Балье! Ясно?

     Куда уж яснее... Маршал склонил голову.

     – Когда подтянутся остальные, два эскадрона рогов – на север и один – на запад. Остальные – на донжон, – распорядился Сермуш и вышел из шатра; тут же снова заглянул внутрь. – Распорядитесь об обеде, кстати.

     Личный отряд королевича всегда с ним. В том числе, и на войне. У них – своя задача. На прошлом конфликте, еще когда по земле войска вел Ирбин, Сермуш не потерял ни одного из них, всеми правдами и неправдами оставляя на земле. Единственный, кого ему так и не удалось тогда «отлучить», был Дурб. Тот не один раз нарушал королевский приказ, снова и снова поднимаясь в небо со своим принцем.

     Отстранить Фаррину от дел Сермушу удалось лишь не несколько месяцев и то в мирное время: когда Лариса ходила на последних месяцах Михалкой. У них тогда уже устоялись отношения с Сермушем, и летун не боялся за свое место в отряде, а вот за жену – боялся. И был совершенно искренне рад приказу его высочества оставаться на земле, а не со своим принцем. Правда, когда Сермуш с остальными телохранителями отбыл в другой мир без него, ждал их возвращения, как на иголках... Жена тогда ерничала, что у него уже есть первенец, собственно.

     – Они разметали рога по периметру, – докладывал адъютант уже в седле.

     – Отличненько, – кивнул Сермуш. – Рога на периметр, драконы – на донжон. В небо!

     Команда эхом разнеслась по эскадронам.

     Бросать драконов на ошметки рогов бессмысленно: как из пушки по воробьям стрелять, арбалеты уложат толстокожих только на подлете. А посему, их возьмут на себя три королевских эскадрона единорогов, и драконы смогут подлететь к донжону, плюясь огнем.

     – Я обещал Каре, что ты вернешься, – Дурб посмотрел на Сермуша.

     – Какое совпадение, – улыбнулся королевич, – я ей тоже пообещал вернуться. А слово рыцаря – закон, а?

     Фаррину покачал головой и дернул уздечку, поднимая единорога в небо.

     Кара сжала ладони Тора и Сермуша и зашипела, зажмурившись; муж стиснул зубы от ее пожатия. Рамор начал считать, чуть шевеля губами.

     – У меня такое впечатление, – развеселился ведьмак, – что схватки у тебя, королевич, а не у кошары.

     Рамор снова ощупал ее живот, всеми силами стараясь оставаться спокойным. Вроде, пока никто, кроме него, не нервничает. Главное, чтобы Кара ничего не заподозрила...

     – Кстати, Тор, – он повернул голову к ведьмаку, снова усевшись на подоконнике, – Нолле нужно заменить порошок...

     Ведьмак кивнул. Нужно – замени, ты лекарь.

     Тор берег жену пуще зеницы ока. Ее стремление забеременеть было просто маниакальным, и они уже успели не один раз поцапаться. Доводы рассудка ее не трогали. Но Тор держал оборону стоически, оставаясь непреклонным ни перед слезами, ни перед угрозами, ни перед разбитой посудой. Только вздыхал и снова садился за гончарный станок. Утварь можно было просто сотворить, но Тор любил успокаиваться в мастерской. Там и мирились в итоге.

     Сестре ведьмака девочка понравилась. Особенно тем, что не испорчена светом. Старше брата на десять лет, она совершенно искренне удивлялась, как такому пройдохе, как Тор, достался такой чистейший ангел.

     – Долго рассказывать, – улыбнулся тогда ведьмак.

     Но в замке Нарье молодые не остались надолго, а вернулись уже в поместье Балья. Графиня Нарье ведьмой не родилась... И Тор прекрасно понимал, что сестра будет его первым холмиком на семейном кладбище. И каждый раз, завидя брата, та водила его по личным покоям, снова и снова рассказывая, где какие бумаги и как ее хоронить. Это не было жеманством, это было реальностью: у нее нет трех столетий.

     Муж графини завладевал вниманием ведьмака сразу же после жены. Тор никогда не отказывался от таких экскурсий, хотя все прекрасно знал наизусть. Им так спокойнее. Уже в Балье Нолла не выдержала, спросила мужа, что сие означает...

     В какой мир попала герцогиня Тор молчал не долго: пока Нолла была в Балье, никто ее не осведомлял, оставив это бремя ведьмаку; а он тогда не торопился. Собственно, рассказал он все в тот самый день, когда она прискакала вслед Каре в горы... И это был его первый аргумент в пользу ее нормальной жизни, а не среди скал. Поняла Нолла тогда не много, уловила только смысл: он старался ее напугать. Надо ли говорить, что упрямство девочки взяло верх?

     Слово «ведьмак» ее, конечно же, немного испугало. В ее мире ведьм сжигают, и Тор с готовностью стал посреди своего очага в гостиной, дурачась, из которого Нолла его и вытянула. А, слушая мужчину, сама уже поражалась, почему она раньше не задавалась вопросом, как можно «рисовать по небу» и разжигать камины с расстояния. А вот Торель – не дивился.

     И это был его второй аргумент, который Нолла отмела за полным абсурдом. Ей было совершенно все равно... разве что, все-таки, удивилась, узнав возраст избранника... выглядел Торель разве что не на тридцать человских.

     Впрочем, если быть совсем откровенными, сопротивлялся Тор не так уж и активно. О своем мире ничего не утаил – чтобы потом сюрпризов не было, волчик ведь все равно при Нолле обернется, напугает, скотина. Да и он сам поддерживает жизнь в доме в скале далеко не естественным путем. Сказал, что и в свет не собирается – воспоминания плохие. С этим Нолла согласилась еще раньше, чем он успел договорить даже. А когда аргументы закончились, и небо уже украсилось яркими звездами, призраки дома в скале стыдливо разлетались, кто куда, навсегда покидая обитель ведьмака.

     – То есть, я тоже могу начинать говорить, как меня похоронить? – спросила Нолла, и Торель только грустно усмехнулся, ведя ее в поместье: об этом он старался пока не думать.

     Рамор снова начал считать и посмотрел на королевича:

     – Выметайся, ты мне мешать будешь.

     Эскадроны рогов плавно уходили от стрел защитников, огрызаясь. Это был не замок Турессу, здесь – знали и куда целиться, и как поражать, и как защищаться. И стрелы сомонцев зачастую ухали, не достигая плоти или отскакивая от брони. Личный отряд королевича растянулся около Сермуша, Дурб – всегда рядом, но и не мешает прицеливаться, сам тоже отстреливается. Они уже давно соревнуются, кто первый уложит цель, перекидываясь в воздухе знаками и ухмылками.

     Драконы, поднявшись под облака, камнем обрушились на донжон. Рогатки окрысились снарядами. По команде выстрелили все сразу. Одного толстокожего зацепили, но тот удержался в воздухе. Всадники – двое на каждом – выпустили рой стрел. Балконы донжона тут же опустели, перезарядят – из укрытия. Время – пятнадцать минут, в течение которых драконы будут обильно поливать камни донжона огнем, стараясь бронированными хвостами разрушить кладку, снимая этаж за этажом. Сотня драконов – это шутка, но скоро придет подкрепление, и крепость будет разрушена. Остальные постройки уже снесены задолго до появления сомонцев.

     Заложив вираж, Сермуш перезаряжал арбалет, осматривая «поле» брани. Единороги не сдавались, крепость пока держится... Черти, да выкиньте вы уже белый флаг... А не выкинут, пока не поймут, что помощь уже не придет: ошметки двух армий других королевств догрызут отправленные на север и запад эскадроны Сермуша.

     Вздохнув, королевич снова вскинул арбалет, привычно уводя единорога вниз и влево... Отступление он скомандовал только когда верхний этаж донжона был разрушен прибывшим, наконец-то, подкреплением, а желудок уже протестующе вопил, требуя еду: они продолжат на рассвете, если защитники не решатся на ночную диверсию.

     – Что значит «выметайся»? – не понял Сермуш.

     Тор вскинул глаза на Рамора, тот поймал его взгляд, и ведьмак тут же потянулся к сознанию Франки. Через несколько минут в комнату бесцеремонно вошел Дурб, пытаясь увести Сермуша вон. В коридоре уже ждал его брат, не рискнувший последовать за Фаррину, готовый убедить Сермуша, как только ведьмы убеждать умеют. Совершенно сбитый с толку, Сермуш пытался вернуться обратно. Мимо него юркнул лекарь – подмастерье Рамора, с ушатом воды и разорванными простынями... Лариса и Нолла, не поднимая глаз, вошли следом, плотно прикрыв двери.

     Лекарь, «выписанный» еще с Аубердинии, принял Рамора, конечно же, в штыки... Однако... Последив за работой юноши... Посмотрев результаты... Попридержал гордость и согласился с доводами его высочества, что лучше остаться подмастерьем в Балье, чем вернуться на Аубердинию: господин Серинск уже не мог научить его ничему давным-давно. И вдвое старше мужчина покорно подчинялся словам меланхоличного полукровки, заново постигая науку врачевания.

     Лариса улыбнулась Каре, которой уже, право слово, было не до улыбок. Нолла побледнела. Бросив на нее взгляд, Торель тут же попытался выставить ее вон, но девушка упрямо осталась, а много времени уделять ей ведьмак не мог.

     Когда их с полукровкой глаза заговорили, Тор заметно побледнел вердикту Рамора: спасаем либо мать, либо ребенка. Спрашивать ни Сермуша, ни Кару никто из них не собирался. Хотя и надо было бы.

     «Я постараюсь вытащить обоих», – хмурился Рамор.

     Тор натянуто улыбнулся и снова погладил Кару по голове:

     – Открывайся, кошара, мне нужно твое подсознание.

     Кара бросила на него недоуменный взгляд:

     – С чего бы вдруг?

     Лариса молча заменила компресс на ее лбу, Нолла готовила уже новый.

     – Давай, давай, потом поговорим, – и голос ведьмака был слишком уж ласков и спокоен; Кара прищурилась, но ее снова утянула боль. – Ты перестала мне доверять?

     – Что происходит?

     – Я тебя силой выверну, если не откроешься, – все также ласково пообещал ведьмак, нервно теребя ее пальцы; а у нее сил сейчас нет плотно закрываться от него и выталкивать наружу.

     Лишь когда Кару унесло небытие, Рамор вытолкал лекаря наружу за иголкой и нитью. Когда молодой лекарь коснулся лезвием кожи кошки, Нолла потеряла сознание; ведьмак выматерился.

     С севера запросили помощь, и Сермуш бросил туда вернувшиеся с запада отряды. Он болтался в Лазатоне вот уже несколько дней и с каждым часом нервничал все больше. Донжон королевского замка разобрали до половины, дождавшись, наконец, белого флага. Однако остатки армий от двух соседей все еще огрызались. Уже ведя переговоры в резиденции, в часе лету от... руин, Сермуш продолжал командовать военными действиями.

     Вскоре прибыла небольшая делегация из Сомонии: они закончат «перемирие» на бумагах, и главнокомандующий смог, наконец, выдвинуться на север, утягивая за собой тысячную армию. Потеряв еще неделю, Сермуш был зол, как дьявол, а маршала сослал уже даже не по матери. Тот постоянно пытался затянуть военные действия, взывая к разуму королевича, что наземные войска не помешали бы – так принято.

     Прикинув, что таким образом он не закончит войну и к свадьбе собственной дочери, Сермуш выкинул маршала вон из шатра и разметал эскадроны рогов по периметру огрызающегося замка, неожиданно бросив абсолютно всех драконов на... королевский донжон уже соседней с Лазатоном территории. На тех, кто давно отпраздновал присоединение королевства, еще в ходе переписки с ныне почившим королем.

     – Ты собрался и их захватить? – спокойно спросил Дурб.

     – Нет, что ты, – улыбнулся Сермуш, – дракоши им привет от нас передадут, и этот балаган, наконец, закончится.

     Белый флаг защитники выкинули через шесть дней.

     Оставив осточертевшего ему маршала командовать дальше, занудных советников – подписывать пакты, а счастливого Неополя, опять передумавшего умирать, праздновать присоединение Лазатона, Сермуш, наконец-то, ворвался в Балью. За неделю до родов. Как и когда наносить удары в спину, Коранету знал лучше, чем все маршалы его мира.

     – Серм, не мешай Рамору, – Дурб утянул друга вниз; пришедший в поместье Курт был хмур и задумчив.

     – Что происходит! – потребовал ответа Сермуш.

     Дурб глянул на Франки, тот потупился. Он пока не трогал брата, остановит его только если тот начнет активно рваться обратно.

     Ноллу привела в сознание Лариса, когда синюшный ребенок уже перекочевал на небольшой столик. Девушка сглотнула, еле удерживая содержимое желудка. Тор, полностью утонувший в сознании Кары, не мог отвлекаться на жену и уже сто раз проклял себя, что так и не выставил ее вон раньше. Меньше всего ему хотелось пугать Ноллу такими вот... сюрпризами.

     – Я не слышу плач, – процедил Рамор, теряющий свое хладнокровие.

     Он копошился над Карой, оставив ребенка на лекаря и Ларису.

     – Плач! – потребовал полукровка, и все в комнате вздрогнули.

     Торель прикрыл глаза.

     Сермуш снялся с кресла, и Франциск не успел: брат взлетел по лестнице, толкнув дверь плечом. А открывшаяся следующая створка предстала его взору Кару, которую пытались вернуть к жизни. И пока что – тщетно.

     – Пошел вон! – заорал Рамор. – Франки, твою мать!!

     Дурб выволок сопротивляющегося Сермуша вон, Франциск аккуратно коснулся его сознания, лишая воли. Он первый раз видел влажные глаза брата.

     Рамор бросил взгляд на столик и тут же отвел глаза, снова сосредоточившись на Каре. Девочку было уже не спасти. Собственно, он давал Торелю совершенно ложную надежду, что ребенок, возможно, будет жить: сердце перестало биться еще в утробе, и ухо полукровки-лекаря это уловило.

     ...Нолла тихонько плакала, Лариса заворачивала Шанни, Рамор пытался завести сердце Кары, теряя терпение. Тор упрямо не отпускал ее сознания, не желая давать тому волю умереть. Подмастерье, только что по кивку Рамора бросивший попытки оживить ребенка, потупился. Он очень удивится, если Кару спасут.

     – Что, Тор? – спросил Рамор, оторвавшись от губ Кары.

     – Еще здесь, – пробубнил ведьмак, – не останавливайся!

     ...Тор распрощался с остатками терпения первый, заводя сердце кошки кулаком, струей воздуха и разрядом молнии. Треснули два ребра. Вздрогнул даже Рамор.

     – Есть пульс, – поделился с ним ведьмак, снова упав на табурет.

     Подмастерье удивился.

     Поместье Балья было тихим, как никогда. Распоряжался Дурб: и убрать с глаз долой всё из уже оборудованной детской, и посылать гонцов напрямую к нему, а не к Сермушу, и привести всех женщин, включая его же жену, в чувства. Рамор метался по дому, как загнанный зверь; Тор отказывался отходить от Кары, пока та не придет в сознание; Сермуш, уже допущенный в комнатушку, молчал и теребил руку жены в ладонях.

     Злиться на Франки и Дурба не позволял рассудок: он и правда только помешал бы. Оставалось только снова сидеть у ее кровати и ждать. Седая прядь будет напоминать ему о дне, когда он чуть не потерял свою Кару, всю оставшуюся жизнь.

     – Иди отдохни, – посоветовал Тор, вот уже несколько часов подпирающий стенку и ёрзающий на табурете около кровати.

     Сермуш отрицательно покачал головой.

     – Я хоть знаю, зачем я тут. А ты свалишься от усталости.

     Королевич безучастно посмотрел на него и снова опустил голову. Тихонько вошла Лариса, пытаясь накормить мужчин: они сидели здесь уже сутки, отлучаясь лишь изредка. Сермуш снова покачал головой.

     Подчинились мужчины только хмурому взгляду Рамора, оставив его и Ларису наедине с Карой на полчаса. И снова засели у кровати.

     Дурб перехватил очередного гонца и надорвал печать: прибыло сдержанное поздравление от Неополя. Чертыхнулся сквозь зубы и смял листок. Если король позволит себе хоть тень радости, что «отродье оборотня» не выжило, Сермуш ведь накинется на него, как пить дать накинется. Гонец ждал поручений.

     – Передай «спасибо». На словах, – распорядился Дурб, отсылая юношу.

     Аубердиния узнает о несчастье семьи Коранету попозже.

     Сермуш посмотрел на ведьмака в упор, и тот молча вышел, толкнув Рамора на пороге, не позволяя войти. Кара пришла в себя, и лекарь ей сейчас нужен в последнюю очередь.

     – Она в порядке, Рамор, – подталкивал он парня на выход из его же комнаты. – Пока в порядке.

     Присоединившись к жене в саду, обнял ту, успокаивая. Не сдержавшись, все-таки коснулся ее сознания. И снова повел по дорожкам, начинающим укрываться желтыми листьями.

     Кара не билась в истерике, узнав, что Шанни родилась мертвой, лишь хмурилась и, наконец, попросилась в свою комнату. Отвернувшись к окну, не реагировала ни на что неделю. Лариса кормила ее почти силой, Рамор уже и не знал, какие отвары давать, и в результате сказал Сермушу, что либо он вернет ее к жизни сейчас, либо она никогда не станет прежней. Если вообще дышать не перестанет усилием воли.

     Тор уже попробовал пригрозить Каре, что выкинет ее в окно.

     – Всего лишь второй этаж, – резонно заметила кошка, отвернувшись от него; вошедший Сермуш выгнал ведьмака кивком головы.

     Присел на кровать, долго теребил ладошку жены, стараясь не хмуриться. Перехватив ее взгляд, замер на секунду, а потом склонился и зашептал, поглаживая по голове. И по мере того как лились его слова, глаза кошки наполнялись слезами. Сжимая руку мужа, Кара дала волю чувствам, снова соглашаясь жить.

     За шесть лет Сермуш ни разу не заговорил о детях. Будут – он будет счастлив, нет – не судьба. Не эгоистом он себя выставлял, они оба понимали, что тело женщины не создано быть воином, хоть ты человек, хоть оборотень, хоть ведьма. Какой бы неуязвимой ни была кошка в ее броне, стальные мускулы и учения, постоянные стрессы и кипящая кровь, падения и сотрясения не могли не сказаться на ее организме.

     Шепча, Сермуш не врал: когда он ворвался в комнатушку, его первой мыслью была она, а даже не мертвый сверток в стороне. Он не задумался, почему новорожденная дочь не плачет, он видел только безжизненное тело жены и отказывался в это верить.

     Сминая его камзол, прижимаясь щекой к его щеке, Кара впервые за свои тридцать лет захотела стать просто женщиной. Впрочем, после купания, тут же ей и организованного, подобное желание притупилось, а через месяц и вовсе прошло: кошка Гонта вернулась к жизни.

     – Разыщи ее высочество, – бросил Сермуш солдатику, запахивая сюртук.

     – Невозможно разыскать, они на охоте.

     Коранету, уже сделавший несколько шагов по саду, остановился.

     – Сколько с ней людей?

     – Они одни, ваше высочество.

     Махнул рукой, отсылая. Кара искала уединения все настойчивее и настойчивее. Внешне никто не мог бы сказать, что с ней что-то не так. Никто, кто не знал ее так хорошо, как «двор Сермуша». Спокойствие и прежнее ехидство были напускными, трапезы в кругу друзей выдавали ее полную рассеянность, а разговоры с мужем заходили в тупик. Сермуш нервничал, Рамор рекомендовал увезти ее на пару месяцев – подальше ото всего. Куда он ее увезет? Он и на неделю-то не может оставить кабинет. Тот поход в Лазатон обеспечил советникам новые обязанности, а ему – очень большую головную боль. Уж лучше бы дела стояли, чем побывали в руках этих ослов.

     Единственное, что он мог сделать прямо сейчас, – плотно засесть в Балье, выдвигаясь только в другие миры и только по очень большой необходимости. Неополь рвал и метал, но получал только отказы сына снова разрываться на два замка. О смерти Шанни узнали также от гонца. Тонну сочувствий Дурб выбросил в камин, пока те не достигли стола Сермуша.

     Франциск нагнал брата уже среди высоких деревьев сада, молча протянул ему свиток. Пробежав листок глазами, старший Коранету вздохнул, шумно выпустив воздух из легких.

     – Я не поеду без тебя, Серм.

     – Дай мне пару дней, – попросил тот. – И выдвинемся вместе.

     Франки боялся двора отца, как кролик – удава. Неополь назвал это «полным контролем Сермуша», старший брат – разумным страхом. Король плевался обвинениями, что если бы Франциска никто не пихал в историю с маркизой, юноша не чурался бы родного замка. Сермуш напоминал, кто вообще все это тогда заварил в своем больном желании сделать всенепременно по-своему. Вот и поговорили.

     Но Франки восемнадцать. Ему пора начинать активно вникать в дела королевства, о чем свиток, который Сермуш уже скомкал, и напоминал. И только новые земли Сомонии радовали сейчас старшего из братьев Коранету: никаких волнений, недовольств и интриг. Первых двух на сто лет вперед уже хватило, а третьи – вести негде и некому. Сермуш не зря тогда давил на идею военных действий, прекрасно понимая, что исход будет именно таким, каков он и случился.

     Ворота поместья распахнулись, впуская Кару. Тут же сорвались с места несколько солдат – прикрыть их, но ткнулись в хмурый взгляд королевны на подходе и развернули своих рысаков прочь, уведя и гнедого кошки. Накинув цепь на решетки, та плелась к дому. Кара вернулась без тушек. Настреляв, так и оставила в лесу. А потом раскачивалась на каком-нибудь широком суку, щурясь на ноябрьское солнце. И когда то начало клониться к горизонту, соизволила вернуться.

     Как-то, не выдержав, Сермуш решил поговорить с ведьмаком. Но тот только отрицательно покачал головой:

     – Я не могу сделать человека счастливым, королевич. Если, конечно, ты не хочешь куклу.

     Куклу Сермуш не хотел, а повернуть время вспять не мог никто.

     Заметив мужа, Кара приняла его руку и молча пошла за ним в сад. Ведя ее по дорожкам, Коранету почему-то подумал, что она, собственно, уже почти кукла, и безо всяких ведьмаков.

     – Как охота? – Сермуш остановился, не отпуская руки жены.

     – Зайцы присмирены. Посевы в безопасности.

     Королевич опустил голову, усмехнувшись... Сжал ее руку... Если она так настойчиво хочет уединения... Стоит ли тащить ее за собой в Сомонию, где ничего, кроме ехидства его отца, она не встретит.

     – Франки должен вернуться в замок, – осторожно начал он. – А я должен быть с ним.

     Кара дотянулась до ворота его сюртука, поднимая стойкой. Холодно уже.

     Кошка не зря раскачивалась на суках в лесу с месяц. И лесничего не зря навещала уже не раз. Близкое окружение не всегда может остаться спокойным и помочь. А жалость, мелькавшая в глазах всех и каждого, бесила. Стреляя в лесу, Кара опустошала колчан злости, а разговаривая со старым Дараном, училась жить заново.

     – Ваше высочество старается оставить свою печаль в другом мире? – спросила без тени улыбки.

     – Мое высочество старается вернуть свою жену, но раз та так активно сопротивляется, мне ничего не остается, как покориться ее воли.

     – А как же твое стремление никогда не отпускать меня от себя?

     – Один раз я уже привел тебя туда, куда ты не хотела, Кара. Ты хочешь быть одна? Будь по-твоему.

     Кошка грустно улыбнулась, проведя рукой по его щеке. Не только мужчины любят покорять.

     – И в горе и в радости, а, Серм?

     Наклонив его голову, дотянулась до уха:

     – Не отпущу я тебя одного. Никуда.

     Сермуш обнял жену, свою Кару, снова сделавшую выбор в их пользу и возвращая к жизни семью Коранету. И в эту ночь она не отстранилась и не сделала вид, что спит, а утром Сермуш чувствовал себя не только совершенно не выспавшимся и разбитым, но и самым счастливым мужчиной во всех мирах, потеснив даже ведьмака.

     – Рамор, у тебя есть что-нибудь от головы? – королевич заглянул в комнату лекаря, сосредоточенно записывающего очередной отвар.

     С тех пор как парень постиг тайны грамоты, он исписал тонну бумаги, и его личная библиотека, пожалуй, уже превосходила королевскую по числу переплетов и свитков.

     – Тебе чтобы снесло или отшибло? – оторвался от пергамента лекарь.

     – Чтобы работать могла, умник, – улыбнулся Сермуш.

     – Это тогда ко мне, – Кара юркнула под его рукой, втекая в комнату; Рамор просил ее зайти – проверить шов, который, правду сказать, уже давным-давно разве что не рассосался: оборотень ведь, хоть и с одного боку.

     – Вот как раз из-за тебя она и раскалывается, – удержал ее за руку, коротко поцеловал.

     – Спать иди и не отвлекай меня, – прищурился юноша.

     – Ты необычайно добрый лекарь.

     Вздохнув, Рамор начал копаться в ящике секретера.

     – Пусть мяту заварят на кухне, – бубнил он. – И вот этот порошок, наслаждайся, – бросил через комнату маленький сверток с багульником.

     Поймав сверток, Сермуш прикрыл дверь и свистнул слуг, повелев приготовить отвар мяты.

     – Смотри свой шов, – буркнула Кара, усаживаясь на столе парня.

     – Самой-то не смешно? – подошел к ней Рамор.

     – Есть немного, – согласилась кошка. – Но мне все еще интересно, как ты будешь откапывать след шва... чтобы проверять.

     – Сними зад с моих записей и исчезни, – попросил лекарь.

     Серьезно обеспокоенный состоянием Кары, Рамор искал любой повод, чтобы зазвать ее к себе и – говорить. Кошка не открывалась, оставляя разговоры, все же, лесничему, но и не противилась попыткам полукровки помочь. И сейчас, понаблюдав за супругами, Рамор только облегченно вздохнул: больше в его разговорах она не нуждается.

     – Мы снимаемся в Сомонию, Рамор, – перестала улыбаться Кара. – Тебя с собой звать?

     – А есть такое желание? – усмехнулся парень.

     – Не было бы, и не заикнулась бы, – резонно заметила кошка.

     – Надолго вы?

     – Надолго, Рамор. Так что – думай. Нам будет тебя очень не хватать, если не поедешь. Но и если поедешь, спокойной жизни я тебе не обещаю.

     Юноша покивал. Спокойствия около семьи Коранету нет никогда. А как только дверь за кошкой закрылась, распахнул запылившийся сундук и начал складывать свою библиотеку: не останется он здесь один теперь.

     Поместье утонуло в шумных сборах. Служивший домом шесть лет, маленький замок пустил корни и сопротивлялся желанию людей покинуть его. И вскоре Сермуш понял: двумя днями не обойтись. Четыре сотни солдат, также «прижившиеся», а некоторые и вовсе наследившие, сидели на походных тюках, а повозки были собраны лишь наполовину. Капитаны отчаянно пытались сопротивляться желанию некоторых своих подчиненных вернуться в родные земли не в одиночестве, пока этот балаган не завершил Сермуш, посоветовав не относиться к уставам настолько ретиво в данном случае.

     Ведьмаки запечатывали каждую опустевшую комнату, а когда Тор обвел глазами хаос, в котором уже не только жить было невозможно, но и что-либо собрать... кивнул ученику, и оба свернули сборы за считанные минуты. Повозки тут же потяжелели, комнаты опустели, а Рамор еле успел выхватить сумку со своими травами, чтобы та не затерялась в караване.

     – Ты мог сразу помочь, скотина, – прокомментировал Сермуш.

     – Наблюдение за работающими людьми успокаивает, – заверил его Тор.

     А дверь как не закрывалась, так и стояла открытой... И если раньше это беспокоило Сермуша, то теперь уже серьезно волновало. Нет ему резона оставлять гарнизон на границе: отношений с миром он не восстановил, младший королевич покидает резиденцию... По логике вещей, дверь надо было закрыть – и лишить самого же себя второго дома.

     – Не зря она не закрывается, – качал головой ведьмак.

     Компания собралась в гостиной перед отъездом. Повозки уже тронулись в путь в сопровождении солдат и слуг, скоро следом за ними поднимутся в небо и летуны со своими королевичами.

     – А зачем закрывать-то? – буркнул Франки. – Пусть... будет.

     Сермуш усмехнулся, Кара потупилась, Курт вздохнул.

     – Нельзя оставлять гарнизон на безжизненном объекте, – ответил Дурб. – Тем более если отсюда все же есть угроза для Аубердинии.

     – Серм, ну так это ты ведь решаешь, – настаивал юноша. – Пусть будет!

     Сермуш посмотрел на брата: боится парень оставаться один на один с родным миром, не хочет лишать себя уютной Бальи.

     – И вот как раз я первый не могу оставить дверь открытой, – улыбнулся он.

     – Я тебе не позволю.

     – На руке повиснешь?

     – Тор, сделай что-нибудь! – воскликнул Франки.

     То, что его наставник не выдвинется вместе с ними, породило очень много шумных разговоров. И когда ведьмы разговаривали, люди – чурались. Но прав был ведьмак: его дом здесь, как и его семья теперь – тоже. Не может Нолла ступить на Аубердинию, она вообще мертва для родного мира, а ее королевства и нет уже. А Франциску пора учиться жить без наставника под боком.

     – Могу вместе с тобой повиснуть на руке Сермуша, – улыбнулся Тор.

     Франки выскочил из поместья.

     – Тор, а ты не засиделся среди своих камней? – спросил Курт. – По свету не скучаешь?

     Нолла встрепенулась, сжав руку мужа. Тот недобро посмотрел на волка.

     – Дело твое ведьмак, – продолжал серый, – но ты мог бы очень подсобить своему ученику... И тебе спокойнее, и ему есть куда прийти... Если что.

     – А если ваши чертовы ворота завтра сами закроются?

     – Значит, вопрос отпадет, – очаровательно улыбнулся волк.

     Оба Коранету шумно вздохнули, переглянувшись.

     – Тор, давай так, – поставил точку Сермуш. – Если не решишься – выгони гарнизон на Аубердинию и сам закрой дверь. Если согласен вернуться в свет и быть моим представителем, пни гонца в Сомонию. У тебя неделя на раздумья.

     Кара закусила губу. Решиться оставить прежнюю жизнь действительно в прошлом и вернуться в королевский замок, похоронить даже память об Изабель – ради настоящего и будущего?

     Тор коротко кивнул. Он подумает.

     Замок сог'Коранету встретил «двор Сермуша» мрачным молчанием и скупыми приветствиями. Неополь, поприветствовав младшего сына в своем кабинете, натянуто улыбался, и Франциск поспешил оставить отца – ему в новых покоях размещаться. А выбрал он не что иное как бывшие комнаты Ирбина.

     Распахнув окно, Кара вспрыгнула на подоконник, краем глаза следя за суетой слуг: повозки с вещами прибудут в замок лишь завтра, и комнаты покоев все еще выглядели пустыми и безжизненными. Повернула голову на замершую в дверях женщину, переступающую с ноги на ногу. Удивленно подняла бровь: чего она без дела застряла на пороге?

     – Я кормилица, ваше высочество, – опустилась та в реверансе.

     Сермуш резко обернулся от стола и пошел было выпроводить, но Кара опередила его:

     – И кто же позаботился, прислав? – подняла женщину с поклона.

     – Ее величество, – кормилица испугалась кошачьих глаз.

     – Как мило с ее стороны, – мягко улыбнулась Кара. – Пошла вон, – закусив губу, посмотрела на мужа. – Какая у тебя... чуткая мачеха.

     Кажется, кошка очень скучает по комнатам королевы.

     Мари Ларунье было двадцать с хвостиком лет, когда ее отец соизволил породниться с сог'Коранету. Не отосланная в монастырь и не выданная замуж ранее, девушка томилась в святом безделье в замке отца, окружая себя все новыми и новыми подружками, развлекаясь на праздниках, по поводу и без оного, и проявляя недюжинную выдумку, чтобы не сойти с ума от скуки.

     Брак с овдовевшим сог'Коранету обеспечил ее землям много плюсов, однако подминать новоиспеченных родственников Неополь не спешил: помять могут. Армии королевств были равно сильны. И союз с Мари был гарантией для обеих сторон о взаимном ненападении и взаимопомощи, если таковая понадобится.

     Ларунье оказалась идеальной парой своему мужу: она привечала всех его фавориток, разве что с бастардами мужа не нянчилась, и обласканные королевской семьей, те были совершенно и полностью во власти Коранету. Некоторые, правда, не долго... Да и бастарды как-то плохо доживали до половой зрелости. Королева успокаивала на своей груди всех заплаканных «соперниц».

     Подобное положение дел не просто вызывало полнейшее недоумение у двора: знать не имела никакого понятия, как на это реагировать и что ожидать от Ларунье. А королева вела все ту же жизнь, что и в замке отца, ни разу не отказав своему законному супругу в желании видеть ее.

     Свита Мари насчитывала сотню прелестниц, и менялись они очень редко, разве что сами оставляли свет по тем или иным причинам. Мужчин рядом с королевой не видел никто – она была чиста пред мужем, как слеза младенца.

     – Ныне около короля только одна фаворитка, – Тео устроился в кресле поудобнее, снова глотнув вина. – И голос ее очень тих. Все идет к разрыву. Я очень сомневаюсь, что около его величества появится новая дева после этой.

     Кара наполнила свой кубок, задумавшись.

     – Ему уже о душе пора думать, а не о постели, – протянула.

     – И тем не менее, – посмотрел на нее Тео. – Короля всегда окружали женщины. Появление Ларунье очень изменило привычный ход светской жизни в замке. А с чего вы вдруг заинтересовались королевой, ваше высочество?

     Кошка улыбнулась, сверкнув глазами.

     – Тронута ее заботой. Вот, подумалось, отблагодарить надобно.

     – Мари Ларунье – это вам не шутки, ваше высочество. Клинками и клыками вы себе только навредите.

     – А ты, никак, беспокоиться обо мне начал, а, сыщик? – засмеялась Кара.

     – Не делайте резких движений, ваше высочество, – посерьезнел Тео. – Только дорогим людям навредите. Королева вам не опасна.

     Кара сцепилась взглядом с сыщиком.

     – Что я пропустила, Тео, болтаясь в Балье?

     – Поверьте мне, ваше высочество, королева – не опасна, – он отставил кубок. – В глазки хотите заглянуть?

     Кошка рывком встала. Да нет, в глазки заглядывать рано: что искать пока не ясно, а сыщик юлит, и сейчас ей его не разговорить.

     – Успеется, Тео, – улыбнулась она и вышла.

     Кабинет Неополя утонул в бумагах. Секретарь его величества не слезал со стремянки, подавая все новые и новые свитки и переплеты. А только коснувшись ногами пола, тут же отсылался опять под потолок. Франциск сидел в кресле отца, изучая папирусы и комментируя их. Неополь довольно кивал, но не переставал хмуриться и коситься на Сермуша: Франки настоял на присутствии брата. И напряжение в комнате росло с каждым часом.

     – Я смогу заменить состав советников? – спросил младший королевич.

     – И заменить, и разогнать, и вообще отказаться от совета двадцати, – протянул Сермуш от кресла у камина. – Ты – король, ты можешь сделать все. Но каждый твой шаг отразится на твоем королевстве. И, отказываясь от помощи совета, ты взваливаешь на себя непосильную ношу. Наша территория растет... по часам, – схлестнулся глазами с отцом. – И охватить все одному – невозможно.

     Франки нахмурился.

     – Значит, нужны представители на местах, – протянул он; Неополь усмехнулся.

     – На местах могут быть только верные трону люди, – подал голос король. – Иначе будут только проблемы. А чтобы быть уверенным в людях, сын, их нужно знать, – бросил недовольный взгляд на Сермуша: это ты заточил королевича в свою чертову Балью, и мальчик был полностью оторван от своего королевства.

     – Ну, это не проблема, – пробубнил Франциск, принимаясь за следующий переплет.

     Неополь резко повернулся к нему:

     – И как же, позвольте узнать, вы собираетесь «узнавать» людей, ваше высочество?

     Сермуш усмехнулся, снова отвернувшись к огню. Франциск метнул на отца быстрый взгляд и начал комментировать экономику королевства, пробегая глазами записи: учителя у него были хорошие, юноша ориентировался во всем совершенно спокойно.

     – Не нужен я вам тут, – поднялся Сермуш, – а мне подбирать личный отряд для тебя.

     Вышел он очень вовремя: еще немного, и Неополь накинулся бы на сына с искренним желанием перегрызть ему глотку.

     То, что личный отряд – телохранителей Франциска – придется подбирать Сермушу, тот отлично понимал: брат не мог проводить бои сам; жахнет своей молнией, так все бойцы разбегутся. Торель, помнится, очень долго смеялся на эту идею: ну зачем ведьмаку телохранители? Это он их, скорее, будет защищать. Но Сермуш решил, что ему самому будет так спокойнее.

     Капитаны предоставили списки кандидатов – выбор пал опять на летунов: Франки все равно, а Сермуш с этими бойцами «на ты». И, пробегая взглядом папирусы, королевич быстро спускался по лестницам паласа. На широкой площадке, в стороне от вычурной постройки, его уже ждал Дурб, не пожелавший пропустить такое веселье.

     – Ты правда решил сам с ними драться? – усмехался Фаррину, откинувшись на скамье.

     – Предлагаешь Кару на них натравить? – прищурился Сермуш.

     – Ты хоть был примерно одного с нами возраста и опыта, – продолжал веселиться Дурб. – Изуродуешь ведь парней.

     – Договоришься, сам будешь отбирать, – наклонил голову королевич.

     Со второго этажа паласа ухнула Кара, мягко приземлившись и гася инерцию коленом. Она тоже не желала пропустить спарринги.

     – А что, Серм, могу и я пофехтовать, – конечно же, она слышала их разговор. – Обещаю – не поцарапаю.

     – Вы заодно, да? – покачал головой королевич; Дурб с кошкой рассмеялись.

     – Смиррррна! – разнеслось по плацу, и кандидаты тут же выстроились в линейку, замерев.

     Сермуш обернулся. Пять десятков бойцов, согласно спискам, отобранные их капитанами. Подсовывать «своих» – бесполезно, королевич будет отбирать отряд поединком, не на бал, чай. Тут еще не один раз подумаешь, подставлять ли своих уже. Кара уселась около Дурба, подмигнув мужу.

     – Вольно, – лениво бросил Сермуш. – Давай первого, капитан...

     Дурб и Кара морщились, постоянно отворачиваясь, изредка выпихивая кандидатов обратно на плац от скамьи, куда Сермуш специально теснил бойцов – чтобы наблюдателям скучно не было.

     – Дурб, ты свиту королевы хорошо знаешь? – спросила Кара.

     – Да вообще не знаю, – поднял бровь Фаррину, пинком ноги отсылая очередного юнца прямо на меч Сермуша; тот едва успел опустить клинок. – А ты настолько заскучала, что в сопровождение Ларунье решила податься?

     – Ага, по дамским чаям тоска раздирает, – прищурилась на солнце Кара.

     – С Ларисой поговори, – посоветовал Фаррину. – Она не зря противится присоединяться к свите. По чести, я без понятия, почему.

     Когда Дурб привел в свои апартаменты жену, молодая графиня тут же попала в поле зрения Мари. Получила приглашение от королевы и вроде была сему факту рада... Однако, спустя месяц, начала отказываться от сопровождения Ларунье. Королева передернула плечиком и вычеркнула блондинку из своих «списков», разом лишив ту всех дамских развлечений в замке. Дурб был немало удивлен, но жена только отговорилась, что сама спровоцировала свое уединение. А графу была не досуга разбираться в бабьих склоках. Лариса счастлива одна – значит, и он счастлив.

     – Пожалуйся Лара на что, тогда вмешался бы, – вещал Дурб. – А раз она сама сказала, что все в порядке, с чего мне нос туда совать. Мне Серма с лихвой хватало тогда с клинка Ирбина снимать.

     Кара понимающе покачала головой, задумавшись.

     – Капитан, – Сермуш оперся о меч, переводя дыхание, рукой подзывая мужчину в стороне, – ты кого тут выстроил?

     – Летунов, ваше высочество, – подбежал тот.

     – А почему твои летуны фехтовать не умеют?

     – Ну так летуны, ваше высочество, – резонно заметил капитан.

     – Ты сам попросишь убийц королевича оседлать единорогов, чтобы напасть?

     Капитан начал переминаться с ноги на ногу.

     – Ваше высочество, ну так ваш опыт ведения наземного боя, и их... – все еще пытался оправдаться мужчина.

     – Капитан, мне телохранители для брата нужны, а не «летуны». Меч бери.

     Мужчина непонимающе вскинул глаза на королевича.

     – Меч бери, – тихо повторил тот. – Я сейчас тебя в его личный отряд поставлю...

     – Капитан тебе еще пригодится, – подхватила меч мужа Кара. – Ставь их со мной. Я бронь не одену, силы будут примерно равны.

     Врала кошка, она и без брони опасна человеку.

     – Ваше высочество, ну так натаскаю, кого выберете, – сглотнул капитан; ему совершенно не хотелось ставить бойцов в спарринг с оборотнем.

     Сермуш махнул рукой, разрешая поединки.

     – Оденешься, своими руками ночью удушу, – улыбнулся он жене.

     Дурб усмехнулся, откинувшись на спинку скамьи. А когда Коранету уселся рядом, осторожно спросил:

     – Что это Кара задумала? Она про мачеху твою спрашивала.

     Сермуш прикрыл глаза, выматерившись.

     – Эта дура прислала кормилицу, когда мы прибыли, – процедил он.

     – Дурой я ее не назвал бы, – протянул Дурб. – Королева имеет большой вес в замке.

     – Кара, твою мать! – крикнул Сермуш, не сдержавшись. – Убьешь же!

     Кошка усмехнулась, подмигнув мужу, и снова провернула меч в руке. Она не обманула, не оделась в бронь, а смертельные удары лишь намечала, но юнцам и так хватало работы. Капитан морщился, прикрывал глаза рукой и отворачивался от плаца. Принесла же ее нелегкая из Бальи...

     – Поговори с Карой, – посоветовал Дурб, – а то она развеет свою скуку очередным заговором. А отец твой в Мари души не чает в последнее время, насколько я знаю.

     – Да что ты! – удивленно посмотрел на друга Сермуш. – С каких это пор?

     – С тех, как она осталась одна, «его понимающая и во всем с ним согласная», – усмехнулся Фаррину. – Твоя мачеха, Серм, очень хорошо сыграла на вашей с батюшкой грызне. И если Кара сейчас замахнется на королеву... будет очень весело, но не нам.

     Сермуш свистнул, завершая поединки. Двадцать бойцов отсеялись единодушным согласием супругов Коранету, остальным тридцати были дарованы два часа на отдых, потом – воздушный бой. Капитан облегченно вздохнул: в воздух оборотень не сунется.

     – Предатель, – беззлобно констатировала Кара, подходя к Дурбу.

     – Будь поосторожнее с Ларунье, – усмехнулся Фаррину. – Слишком уж она милая и ласковая. Серма же подставишь, если что. Сын-то ее – Франциск.

     – Кстати, ваше сиятельство, – Кара уселась на спинку скамьи, – спросить все хотела. Как же вам в личный отряд удалось попасть, а?

     Дурб удивленно посмотрел в смеющиеся глаза кошки.

     – Так же, как Серм сейчас отберет и отряд для Франки...

     – Да ну? – Кара развернулась к летуну. – Прям так же?

     – А с чего это ты заинтересовалась вдруг? Сие было почти двадцать лет назад.

     Фаррину хотел было подняться, но кошка удержала его, положив руку на плечо.

     – В башне замка Турессу ты отказался уходить без него. Хотя вполне мог организовать такую же вылазку за своим... принцем. Что было бы даже логичнее. И в отряд ты попал в первый же день – единственный, кого Серм не заменил потом в течение года.

     – Значит, боец я хороший, – усмехнулся Дурб.

     – А твоя преданность Сермушу может уже посоперничать с твоей любовью к сыну...

     Летун шумно вздохнул и поймал взгляд Кары.

     – Зачем тебе все это?

     – Белых пятен не люблю.

     – Шесть лет тебя ничего не смущало, – протянул Дурб.

     – Меня и сейчас ничего не смущает, – кивнула Кара. – Любопытство. Кошачье.

     Фаррину молчал, наблюдая за площадью за плацем. Жители замковой территории и города на склоне всегда перемешивались днем. Лишь когда солнце начнет клониться к закату, городские покинут стены замка: на ночь мост поднимут.

     – Воевода меня к нему приставил. Довольна?

     – Ага, скажи мне то, что я не знаю, – попросила Кара.

     Дурб поморщился.

     Когда Сермуш навязался на голову воеводы, тот отнекивался от сына, как только мог. Он уже знал, кого пихнет в личный отряд королевича именно «личным телохранителем». И неожиданное желание Сермуша самому учиться бою и военному делу вообще только осложняло задачу Фаррину попасть в отряд. Дурб был старше королевича на пять лет, как держать меч на земле и вести воздушные бои знал отлично, не чета нынешним пятидесяти бойцам, что Сермуш с Карой трепали сейчас на плацу. Воевода подготовил для сына идеального телохранителя. А кого он там еще выберет, было уже не важно.

     Настолько приближаться к королевичу, как Дурб смог, в задачу не входило... Но молодые люди на удивление хорошо «спелись». И воевода только доволен остался. А общий язык они нашли не просто так, все-таки.

     – У меня никогда не складывались отношения с братом и сестрой, – говорил Дурб. – Обидно было: родные, а грыземся, как псы цепные. А у Серма не сложились отношения с Ирбином, насколько ты знаешь. Так вот... и сошлись на этой почве. Много общего нашли, видимо.

     – Ага, – снова повторила кошка, поднимаясь со скамьи. – Ну, не хочешь – не говори.

     Сделала уже пару шагов к паласу, но Дурб поймал ее за руку.

     – Моя мать – сестра воеводы. Она ему письмо с гонцом отправила, когда я дом оставил. Отец тогда... был недоволен.

     – А боялся-то чего? Что я Серму скажу о вашем родстве? – усмехнулась кошка, опускаясь перед Дурбом. – Чей Сермуш сын не знает в замке только он сам, похоже.

     Фаррину дернул Кару за руку, возвращая на скамейку, и посмотрел в небо: королевич поднялся для первого спарринга с кандидатом.

     – А что, многие знают?

     – Ну, я-то еще со времен «графа сог'Коранету», – прищурилась Кара на сошедшихся в небе дуэлянтов; Тор тогда сразу обратил внимание кошки, что родословная молодца сомнительна. – А когда он мне про день смерти матери рассказал, поняла, кто папа был, – снова перевела взгляд на Фаррину. – А Ларунье вот знает?

     Дурб посмотрел на Кару в упор.

     – Да не дергайся ты, – поморщилась та, – раньше времени-то. Сейчас начнется очень интересная игра, Дурб. Сермуш таки не отказался от трона официально после смерти Ирбина. И сейчас он – первый кандидат в кресло. Вряд ли Мари может понять, как можно не желать власти. А ей Франки хочется на место мужа посадить. Если не самой усесться.

     – Женщина не может взойти на престол, если есть кому из мужчин.

     – Ну так вот, – вздохнула Кара, – Франки – восемнадцать. И Неополь готовит его к правлению. Сермуш – не отрекся в его пользу. Могу поспорить, Мари начала нервничать. И кусаться, судя по присланной... кормилице. Скоро она пришлет мне приглашение, и я его уже заждалась. И знать, что ей известно о Сермуше, – очень полезно.

     – Я сомневаюсь, что Ларунье знает, – Дурб проводил глазами очередного юнца, поднимающегося в небо. – О чем же с королевой беседовать собралась?

     – О погоде, Фаррину, – оскалилась Кара. – О моем влиянии на мужа ходят небылицы. И я не желаю их опровергать. Пусть лучше эта корова будет охотиться на меня, чем на Серма. И мне веселее, и ему спокойнее.

     Дурб усмехнулся, покачав головой.

     – Серм тебе голову снесет за такую самодеятельность. А я помогу.

     – Иди ты, Дурб, – поморщилась Кара. – Мне делать нечего, не лишай меня веселья. К тому же, за свои поступки надо отвечать... Кормилицу она прислала... сучка.

     – Ну а если твои... разговоры навлекут только больше проблем?

     – Дышать резко перестанет, – протянула Кара. – Усилием воли. Или кто опечалится?

     – Неополь опечалится. А ему бы еще три года протянуть.

     – Твоя правда, – согласилась кошка. – Значит, будем говорить о хорошей погоде, – очаровательно улыбнулась.

     – Все-таки, кошки – самые опасные животные, – поднялся Дурб.

     – И всегда своевольные, Фаррину. Тебе стоит завести парочку.

     Отсалютовав, Дурб двинулся к паласу. Кара снова посмотрела в небо: Сермуш выбивал дух из десятого претендента. Интересно, он и ночью будет продолжать? Солнце-то уже клониться начинает...

     Фаррину присматривался к королевичу целый год. Дядька не ошибся в племяннике, взяв его под крыло по просьбе сестры. А когда Сермуш подрос и близился день выбора людей в личный отряд, сам намеревался отобрать сыну охрану... Уже и Дурба подготовил: тот, уставший от грызни с родными, принял идею дяди быть рядом с двоюродным братом не на удивление легко и с радостью. Разве что открываться воевода не советовал. И Серма, и себя погубит своей откровенностью.

     Фаррину наблюдал за учениями королевича всегда издалека и с интересом, отмечая, что ему может понадобится на отборе. Несколько раз воевода ставил Дурба Сермушу в спарринг, и уже опытный Фаррину задавал только обучающемуся брату жару. А когда они скрестили мечи на отборе, королевич сделал только несколько выпадов и отослал Дурба готовиться к воздушному бою. Воевода остался доволен.

     Может, и правда молодые люди сошлись на почве схожих проблем в семье, а, может, Дурб... поспособствовал, найдя ключики к брату, но после уже первых месяцев они расставались очень редко.

     Между тем, Фаррину отметил сорок второй день рождения... И оставался единственным в отряде, кто был незаменим для Сермуша. Что не укрылось от Неополя, конечно же. И был он с правой рукой сына очень осторожен и даже ласков, ибо личный разговор с летуном не дал никаких результатов.

     – Пофехтуем? – кошка открыла глаза на голос Рамора.

     – Ты все еще хочешь стать воином, лекарь? – прищурилась она на солнце.

     – Видел, как ты дух из парней выбивала. Заразительно.

     Кара достала клинки, одеваясь в бронь. Поговорить парень хочет, а не пофехтовать. Ибо все ее попытки обучить Рамора искусству боя заканчивались пока что фиаско. Тело полукровки сопротивлялось.

     Солдаты вздрогнули уже на первых звуках сошедшихся кинжалов, а рыки полукровок холодили кровь. Те, что прибыли с Бальи, только уселись поудобнее – им уже давно не привыкать, а танцевали Кара с Рамором красиво, что ни говори.

     Кара перехватила обе руки лекаря, подбросив кинжалы вверх; выкинула ногу вперед. Когда она поймала рукоятки своих идеальных оружий, Рамор уже подметал плац в нескольких метрах от нее. Кошка убрала клинки, сняв бронь.

     – Вставай давай... боец, – она подала руку полукровке. – Я подумаю над тактикой специально для тебя. Ты мне пока живой нужен.

     – Ты лучше подумай, – отряхивался Рамор, – как убедить Сермуша работать поменьше.

     Брови Кары взлетели вверх.

     – А что с ним такое?

     Рамор постучал пальцем по голове.

     – Мне не нравятся его головные боли и усталость, – лекарь вел кошку разговором к паласу. – Если он не начнет больше отдыхать... Сосуды не выдержат.

     – Ты нормальным языком говорить можешь?

     – Кровь зальет мозг, наступит смерть, – пояснил Рамор. – Ему не двадцать лет не спать сутками. И я помочь не смогу.

     – Как ты представляешь Сермуша работающим меньше? – изучала носки своих сапог Кара.

     – Послушай, я не знаю, мое дело – предупредить. Если кто и может достучаться до него, так это ты. Больше быть на свежем воздухе, меньше работать, больше отдыхать – все, что ему нужно. Ну и по возможности поменьше мечиками махать.

     Кара подняла голову: Сермуш отправил на землю последнего претендента в телохранители брата, выбив равновесие его единорога. Рамор покачал головой.

     Тор теребил кубок в руках, усевшись в окне гостиной и щурясь на солнце. Они с Ноллой вернулись в дом в скале в тот же день, когда поместье Балья опустело. И вот, ведьмак думал. Порой проклиная Сермуша, что тот взвалил на его плечи ответственность за решение судьбы двери. Закрой Коранету дверь сам, Торель только смирился бы. Ему не хотелось терять контакт с ними всеми, но доводы рассудка, конечно же, были весомыми. Да и женой он не рискнул бы, приведя ее обратно на Аубердинию.

     А теперь ответственность будет только на нем. И рука не поднялась закрыть створку. Он стоял около хода битый час. Караульные уже нервничать начали: у них четкий приказ его высочества подчиниться решению ведьмака.

     Нолла обняла мужа, и тот прикрыл глаза.

     – Одно твое слово, и мы покинем замок, я обещаю тебе, – прошептал Тор; Нолла закивала, шмыгнув носом. – А если скажешь «нет» сейчас, то и не поедем в Кружева вовсе.

     Торель не рассказал всей истории, совершенно верно не желая ее сравнений себя с Изабель. Она вообще не слышала этого имени. Она только знала, что муж покинул замок, не желая пойти против Кары в ее стремлении убить отца. И всё.

     Нолла боялась нового двора, хотя и понимала, что ее опыт – уникален и в новом свете ей вовсе не грозит. Молодая графиня Нарье выкинула из памяти всю свою прежнюю жизнь, отрекшись от имени, титула и семьи, продавшей ее Сомонии.

     Тор сжал руку жены. Главное, чтобы в Кружевах не нашлось людей со слишком хорошей памятью на имена...

     Сермуш отыскал жену в покоях, как и обычно – в окне. Усмехнувшись, протянул ей депешу. Пробежав листок глазами, кошка улыбнулась, подмигнув мужу: Торель выдвинулся в Кружева. А когда за Сермушем закрылась дверь в купальню, секретарь его высочества втек в кабинет, предварительно постучавшись, и вручил Каре аккуратно сложенный листочек, который она «уже заждалась»: их величество приглашают невестку на обед; завтра.

     Усмехнувшись, кошка отослала секретаря и откинулась на камень проема. Теперь надо вспомнить, что хорошего в ноябрьских промозглых дождях.

     Фаррину тронул дверь костяшками, тут же распахнув. Тео вскинул глаза и чуть заметно вздрогнул. Огонек свечи дрогнул от сквозняка. Сыщик шумно вздохнул, посмотрев на бывшего друга.

     – Глаза портишь, Тео, – усмехнулся Дурб, проходя в кабинет и усаживаясь в кресло. – Вина не предложишь?

     – Отчего же, ваше сиятельство. Можно и винца.

     Сам разлил жидкость по кубкам, сам протянул графу один, да так на ногах и остался. Дурб, конечно, отписал свой отчет о визите Лазатона специально для него. И кошка, конечно, все рассказала летуну. Но с чем граф пожаловал, все еще оставалось вопросом. Тео как-то привык сам ходить по гостям...

     – Да что ж ты колючий какой, – смеялись глаза Фаррину.

     – С вами всеми не только колючим станешь, – откровенно признался Курим. – То кошки с расспросами, то ты с вином.

     – А что, пушистая заглядывала? – притворно удивился Дурб.

     – Было дело, было, – почавкал губами Тео. – А сам-то с чего старика вспомнил?

     – Да вот, навестить решил. По старой памяти... – протянул Фаррину. – Подумал, может, долг тебе вернуть удастся... изобретательный ты наш...

     Курим поморщился, присев за стол. Надеяться, что граф забудет угрозу своей семье, не приходилось.

     – Ну, у меня с фантазией не так хорошо, – продолжал Фаррину, – но кое-что тоже, вот... придумалось мне.

     – Интересно, интересно, – оживился Тео, поерзав в кресле.

     – Ты отдаешь мне бумажки. На хранение. А я обхожу твой кабинет стороной, когда пушистая начнет наводить шум в замке, – брови сыщика взлетели вверх. – Какие бумажки – пояснить, или сам догадаешься?

     Тео снова шумно вздохнул, побарабанил пальцами по столу...

     – А что, ее высочество тишиной не довольны?

     – Похоже на то, – блефовал Дурб, не краснея. – Румяна у нее закончились, вот и не довольны... А у кого одолжит – одному дьяволу известно. И мне очень не хочется, чтобы ненужные бумажки неожиданно попались на глаза в процессе сего... маскарада.

     – Отговорил бы лучше вашу кошку одалживаться у этой персоны, – посоветовал Тео.

     – На моей памяти ее удалось отговорить только однажды и то – зря, – усмехнулся Дурб. – Давай, Тео, давай, не жмотничай. Твои архивы уже как библиотеку навещают. А мне неприятности не нужны. Да и тебе тоже.

     – Не слишком ли вы смелый, ваше сиятельство, в такие игры вмешиваться?

     – Я двадцать лет назад как вмешался, так и не выбыл еще, Тео. И меньше всего мне хочется думать о судьбе бумажек, пока бабы грызутся.

     Курим развалился в кресле, отпив вина.

     – Бумажки бумажками, друг мой. Но ведь память человеческая тоже пока существует. Могут и ляпнуть... кто-нибудь.

     – А вот ляпнешь, друг мой, и пушистая придет к тебе уже не винца попить.

     Тео усмехнулся, опустив голову.

     – Убивать устанет... не я один знаю-то.

     – Да что ты? – Фаррину закинул ногу на ногу. – А что, уже в деревнях сие на столбах висело?

     – Предков своих тоже вырежешь, Дурб? Брата-то защищая...

     – Ты о королевской семье пекся бы лучше, – развеселился Фаррину. – Бабы умирают больно громко...

     – Ах вот оно что, – протянул Тео. – Ну так ты зря плохо думаешь о старом Куриме. Бабьи заговоры и сплетни мне меньше всего нужны... Так что твои драгоценные бумажки в полной безопасности. И мне спокойнее. Сердце они мне греют.

     – Тео, пушистая тебя твоим же сердцем и накормит. Судьбу не испытывай.

     Знал Тео, о каких бумажках летун толкует. И расставаться с ними никак не желал. Это не паршивые рапорты о провалившихся заданиях в Балье... Это – самый главный скелет семьи Коранету... Шутка ли, бастард в принцах, не королевская кровь, не отлученный не-отцом от семьи. И вес сих доказательств был слишком высок, чтобы вот так отдать все двоюродному брату не-королевича. Кто его знает, как там все повернется вскоре... Авось, и представить кому надобно будет.

     – А что, его не-высочество вдруг судьбой королевства озаботились? – засмеялись глаза сыщика. – Самих на трон потянуло?

     – А что, его величество хочет признать его вдруг не-сыном, подписав себе приговор на старости лет? Или тебя гением представит, сказав, что ты с мертвыми разговаривать научился? Бумажкам-то без малого двадцатник.

     – Не в свою игру ты влезаешь, Фаррину.

     – А ты до финальной сцены дожить хочешь, или кошку будешь ждать-таки? – Дурб долил себе вина, снова расположившись в кресле. – Завтра она обедает с королевой, Тео. Я даю сто к одному, ужинать она будет твоей печенью, если ее величество что-то не то знает. А потом... я начну делать ставки, кто из них первая доберется до твоего архива, – он улыбнулся сыщику, сверкнув глазами. – Женщины, Тео... Честное слово, без них было бы скучно. Ты за Серма не переживай, его – я уведу, если что. А вот что с много знающим Куримом станет... Кстати, это тоже повод для ставок...

     Тео пожевал губами, тоже потянулся к кувшину, хотя его кубок и был почти полон. Кара обедает с королевой? Ну, кошка-то не ляпнет ничего... наверное... Но и знания свои сыщик собирался использовать в нужный момент, если понадобится. А не избавляться от доказательств за здорово живешь. И только в одном был прав Дурб: пушистая поужинает его печенкой, если из архива что-то уйдет в руки королевы. И если раньше эти бумаги никого не тревожили за малостью лет Франциска... То теперь ситуация поменялась.

     – Тео, или бумаги заберу я, – проникновенно сказал Дурб, – или за ними придет пушистая. Выбирай... хранителя. Но у тебя ни я, ни она их не оставим.

     – Не пугай, Фаррину. Пуганый.

     – Твое дело, – улыбнулся Дурб и поднялся, оставив на столе сыщика пустой кубок.

     ...Свернув по коридору, Фаррину хлопнул Кару по плечу, подмигнув ей. Подпирая стену, та довольно улыбалась: слова «неприлично подслушивать» в замках не приветствуются.

     Чины совета двадцати ёрзали, покашливали и переглядывались. Заседание было превращено в фарс, а Сермуш заставил всех и каждого выступать шутами. Младший королевич постоянно требовал еще и еще воды, рассмотрение каждого вопроса занимало уйму времени, а брат откровенно веселился, чуть ли не смехом заходясь. Неополя на совете не было: ему неожиданно стало плохо, и три лекаря суетились над монаршим телом. Впрочем, господин Серинск с первых же минут порывался удалиться. Как только завидел Рамора, улыбнувшегося ему своими клыками, которые тут же и втянул.

     Молодой барон не стал раздувать историю с несостоявшимся отравлением, он повеселился тогда не меньше Тореля. Но и спускать это с рук старику не собирался. И, наблюдая сейчас землистый цвет лица Серинска, был более чем удовлетворен: они поняли друг друга. Подмастерье же Рамора покорно бегал по поручениям полукровки, никак не замечая старика. И тот уже не сомневался, что жить при дворе ему осталось недолго.

     Кара появилась в апартаментах королевы самой собой: в мужском камзоле и дурацкой шляпе. Даже кинжалы не забыла прихватить. Опускаться в реверансе в таком наряде было по меньшей мере глупо, и кошка щелкнула каблуками, склонив голову – она любила изобретать все новые и новые приветствия. Несколько «фей» королевы, также приглашенные разделить обед, замерли. Молчание затягивалось. Осмотрев наряд невестки в третий раз, сорокалетняя Мари вздохнула и – рассмеялась. Не гоже ее величеству терять лицо перед... оборотнем.

     Впрочем, «феи» тут же были отосланы, а лакеи замерли около накрытого стола в будуаре ее величества, моментально убрав теперь уже лишние приборы.

     – Я рассчитывала на обед с юной леди, – плыла по покоям королева, – признаться сказать. Но раз уж у меня, оказывается, свидание с кавалером... Давайте надеяться, что сие не дойдет до ушей короля, – ее величество присела за стол, и лакей отодвинул стул напротив.

     – Уверена, что его величеству интересен каждый ваш шаг, ваше величество, – обворожительно улыбнулась кошка, присаживаясь; лакей стоял в замешательстве, куда пристроить салфетку: на колени как леди, или на грудь как мужчине. Кара забрала у него кружевную тряпку и приспособила на груди. – Супруги, интересующиеся друг другом, делают свой брак нерушимым.

     – Вы так считаете, ваше высочество? – подняла брови Мари. – А я вот больше за свободу, знаете ли. За личное пространство.

     – Боитесь потерять себя или лишние жители в сердце мешают?

     Королева натянуто улыбнулась, глотнув из кубка.

     Сермуш взял следующий листок, пробежал содержимое глазами и посмотрел на чинов, улыбнувшись.

     – А что, зайцев точно не будет?

     – В этом году... все в порядке, ваше высочество, – откликнулся один из советников. – Но урожаи, тем не менее, невысоки... Засуха была...

     – Ах, засуха, – протянул Сермуш, снова изучая листок и чуть раскачиваясь на задних ножках кресла. – Значит, бережем фигуры в эту зиму, – улыбнулся он. – Так, а сегодня нам не угодили, оказывается, новые земли Сомонии...

     – Ваше высочество, – подал голос тот же советник, – так три дверки открыты...

     – Четыре, – поправил Сермуш, уже считая мир кошки как прибыльный.

     – Четыре, – послушно повторил советник. – Неужели не будет... траншей?

     Королевич улыбнулся.

     – Вот как только вы перестанете задерживать наши караваны отсюда своей необязательностью, так сразу и будут, – он откинул листок с отчетом о стопорящемся строительстве королевского замка в бывшем Лазатоне и снова качнулся в кресле. – Что, например, задержало караван аж на неделю в мир Аркания?

     – Дороги небезопасны, ваше высочество, – отбивался советник. – Сукна привезли к замковым стенам слишком поздно.

     – Их привезли сюда вовремя, – заверил его Сермуш. – Я даты еще не разучился читать. Повозку выпустили от крепостных стен неделей позже! – от улыбки королевича не осталось и следа. – И в следующий раз арканцы будут лицезреть вас, советник, с оправданиями, а не меня с извинениями за собственных безответственных людей!

     Советники переглянулись. Сермуш физически не мог контролировать каждый караван во все миры, и «выпускали» повозки все те же советники. Работы для них было здесь не много: подписать бумагу, подсунутую контролером аубердинии в королевском замке. Даже вникать не надо. Но бумага затерялась, и когда советник наткнулся на нее, покрылся холодным потом. И не зря.

     – Я взял миры на себя полностью, сняв их с вашей шеи. Хотите их обратно? Заберёте, если будете ставить палки в колеса. И я с удовольствием устрою своей жене путешествие по чужестранным землям на пару лет, пока вы убиваете торговлю с «соседями», – Сермуш шумно опустил передние ножки кресла на пол; советники вздрогнули.

     Кара перевела-таки тему на погоду. Удивительный дождик приятно холодил разговор в будуаре, а подступающая зима обещала много веселья в заснеженном саду. Мари оставалось только поддакивать: втиснуть даже слово в стройный ряд слов невестки не представлялось возможным. Когда кубок вина в пальцах королевы начал уже заметно дрожать, Кара обворожительно улыбнулась и неожиданно перестала говорить. От звука серебряных приборов Мари вздрогнула: разговор ушел не туда, а глаза невестки сверкали слишком зазывно. Кара разговаривала этим утром с Ларисой не зря...

     Франциск снова поерзал в кресле рядом с братом и протянул руку за следующим листком. Сермуш прикрыл глаза, обуздывая гнев. Аракания была единственным миром, способным помочь Сомонии пережить зиму. «Невысокие» урожаи клонились ближе к их полному отсутствию, а задержавшийся караван очень плохо сказался на настроении арканского правителя.

     Откашлявшись, Франки озвучил следующий вопрос, и Сермуш с облегчением отметил, что лист этот был последним на сегодня.

     Кара покинула покои королевы только через час. Разговор о погоде вытек в русло, ее устроившее, и кошка придержала свой гнев о присланной кормилице. Мари, почти сорок лет развлекающаяся в королевских садах, окруженная своими «феями», словно Тео «псами», затеяла игру, которая Каре по вкусу не пришлась. В основном тем, что ее не посвятили в правила, а играть – придется теперь уже. К возвращению наследного королевича домой замок готовился, кажется, очень тщательно и неторопливо.

     Секретарь разжег еще две свечи, благодарно кивнув Сермушу, и снова приготовился записывать. Кара повернула голову от окна, ведя мужа глазами. Ночь уже давно и плотно опустилась на землю, весь замок, с час назад погрузившийся в тишину, спал. Кошка слышала даже посапывание слуг далеко внизу. И все еще перелистывающего переплеты Франки этажом ниже. Похоже, парень решил пойти дорогой старшего брата...

     – Отпишешь на чистовую... – секретарь уже подскочил, кланяясь. – Ну, ты знаешь, – Сермуш улыбнулся и тут же нахмурился.

     Когда дверь за секретарем закрылась, устало растер виски. Коротко свистнул.

     – Рамора ко мне пихните, – распорядился он просунувшейся в проем голове стражника.

     – Ночь на дворе, – спокойно сказала Кара. – Не тревожьте мальчика.

     Голова замерла, размышляя, что делать.

     – Не тревожьте, – ровно повторила кошка, стекая с подоконника; голова исчезла.

     – Мне нужна его настойка мяты и тот совершенно отвратительный порошок. Ты хочешь вдовой остаться, не пуская ко мне лекаря? – Сермуш попытался улыбнуться жене.

     – Тебе нужен отдых, Серм, – уселась у камина Кара. – Много часов отдыха и свежего воздуха. Можешь начинать прибивать колеса к своей кровати и выкатывать ее во двор.

     – Это заговор? – он опустился напротив жены. – Рамор мне уже надоел своими разговорами об отдыхе.

     – Это правда, Серм, – подалась к нему Кара. – К тому же, Рамор не в замке. Он ушел собирать свои травы и вернется только через несколько дней.

     – А ты, значит, подговорена нашим бароном убедить меня перестать работать? – щелкнул ее по носу королевич.

     – Ты хочешь оставить меня одну? – она провела рукой по седой пряди волос мужа. – Знаешь, что я сделаю, Серм? Заберу Франки и уйду домой. И сделаю то, на что у графа Нарье рука не поднялась: плотно закрою дверь. А твои советники с королевой пусть и дальше грызутся за трон Сомонии.

     – А Франки-то зачем? – не понял Сермуш, сбитый с толку ее гениальным планом на жизнь после его преждевременной кончины.

     – Чтобы его тут не разорвало походя.

     Кара получала приглашения от королевы вот уже неделю подряд и не отказалась ни от одного. Обеды длились всегда ровно час, разговор заканчивала неизменно кошка... кроме последнего, состоявшегося сегодня и уже за ужином. Со стороны могло показаться, что Мари вообще не интересуется судьбами трона и сына. И вообще ничем, кроме своих «фей», в число которых уже поторопилась записать и жену пасынка. Кара не разубеждала ее. Втянув свои коготки, кошка с удовольствием играла партии, всего за неделю надежно потеснив особенно приближенную королеве «фею».

     Считать королеву дурой действительно было бы великой неосторожностью, прав был Фаррину. И именно сейчас Каре очень нужна была помощь Ларисы. Чтобы Мари перестала осторожничать и начала добиваться кошки не столь неторопливо и уверенно. Кара должна заставить королеву начать делать ошибки.

     – Чем же его разорвать может? – мозг Сермуша начал огрызаться, отказываясь переваривать слова его жены.

     – Бабьими заговорами, милый, – обворожительно улыбнулась Кара. – Пойдем спать, у меня... свидание с королевой завтра.

     ...Оба Фаррину напрочь отказывались верить словам кошки. Дурб медленно мерил комнату шагами, а Лариса вливала в себя уже третий кубок воды; кружек в апартаментах не нашлось.

     – Я не пойду, – икала Лара.

     – А я не позволю тебе ее принуждать, – угрожающе посмотрел на кошку Дурб. – Это вообще дурная затея!

     – Я не толкаю Ларису в чужую кровать, – прошипела Кара. – Я говорю только о нескольких прогулках со мной в парке!

     – И мне они не нравятся! – отрезал Дурб.

     – Значит, тебе нравится ждать развязки и спать с мечом у кроватей сразу двух королевичей? – спокойно спросила кошка.

     Лариса снова икнула и осушила кубок единым махом.

     – Бабьи заговоры никогда не проливают кровь столь активно, как ты пытаешься это представить, – убеждал сам себя Фаррину.

     – А ты много их видел? – усмехнулась Кара.

     Начиная разговор в присутствии Дурба, кошка искренне надеялась на его поддержку: речь шла о судьбах королевичей. И совершенно не ожидала встретить его же непонимание. Летун был готов ждать опускающегося меча на голову двоюродного брата, но не убеждать жену совершить несколько прогулок по уже морозному садику вокруг паласа.

     – Ладно, господа и дамы, – Кара соскочила с подоконника. – Пойду искать ту чертову «фею», что уже готовит для меня яд. Начну, наверное, с апартаментов Серинска. Он у нас спец в этом вопросе, – усмехнулась и захлопнула за собой дверь.

     Лариса посмотрела на мужа в упор:

     – Раз она не хочет рассказывать все, может, ты это сделаешь?

     Дурб шумно вздохнул и выскочил вслед Каре, тут же наткнувшись на лакея: личный отряд приказано поднять в воздух, на учения. Сермуш собирался выбить первый дух из отобранных для брата двенадцати молодцев с помощью своих летунов.

     Своим провожатым Кара сделала первую попавшуюся служанку на гостевом этаже, по пути рыкнув на дворецкого, заикнувшегося было, что та увиливает от обязанностей. Когда девушка указала на комнату запрошенной «феи», кошка нарисовала милейшую улыбку и распахнула двери без стука. Служанки след простыл: «фея» была известна своим весьма вздорным характером.

     Завидев соперницу, девушка сначала опустилась в реверансе – королевна, как-никак, затем измерила ее презрительным взглядом, а потом швырнулась пудреницей; содержимое оной осыпало Кару с ног до головы.

     – Безмерно рада видеть вас снова, ваша милость, – улыбнулась кошка, снимая шляпу и сдувая с нее пыльцу.

     Румяна с глухим стоном ткнулись в стену, и Кара сократила расстояние до баронессы, прижав прелестницу к стене.

     – Вижу, вы тоже очарованы мной, – улыбнулась кошка и впилась в губы девушки.

     Когда Дурб выскочил на плац, его единорог был уже оседлан, а хмурый Сермуш ожидал только его, чтобы подать команду подниматься в небо. Кивнув королевичу, Фаррину поднялся в седло, а когда единороги покинули пределы замковых стен, летун сошелся в поединке с новобранцем с таким рвением, что через минуту Сермуш разорвал их дуэль, приказав Фаррину спускаться.

     – Я не давал команды убивать их, – Сермуш вытащил его из седла.

     – Я в порядке, Серм, – пытался отдышаться Дурб. – Разговор с твоей кошкой малость из колеи выбил. Я в порядке.

     Первые секунды баронесса даже пыталась сопротивляться. Но кошка играла свою роль хоть и первый раз, однако талантливо, а стальная хватка отговорила прелестницу отбиваться очень быстро. Впрочем, будь Кара истинно лесбийской натурой, она могла бы праздновать победу уже через минуту: баронесса сдалась неимоверно легко и с удовольствием. Последовавшие далее слезы, сопли и слюни кошка встретила со вздохом облегчения, утешая девушку то уговорами, то вином, то приторными словами и сладким голосом. Теперь было главной задачей вытащить дурочку на глаза королевы, пока баронесса не вспомнила, зачем люди создали кровати...

     – Что теперь? – процедил Сермуш, не давая другу прыгнуть в седло.

     – Все в порядке, – Дурб восстановил, наконец дыхание. – Просто ее идеи меня порой... в жар бросают.

     – Выкладывай подробности, граф.

     – Вот жену свою и спрашивай о подробностях, – огрызнулся Дурб и оседлал единорога, поднявшись в небо.

     Около Мари истинно никто и никогда не видел мужчин. В основном потому, что они интересовали ее очень мало. Хотя, справедливости ради стоит отметить, что супружеский долг королева исполняла без отвращения и даже с присущей ей искоркой. Она даже умудрилась отвадить мужа от фавориток на какое-то время, было дело. Но время взяло свое, и несмотря на то, что Мари выглядела гораздо лучше своих лет, Неополь уже посещал ее все реже и реже, снова возвращая в свою постель молодость. Королева не опечалилась. В отличие от мужа, она никогда не избавлялась от своих фавориток.

     О пристрастиях Мари ходили сплетни, слухи и истинные сказки. Назвать подобное изменой язык не поворачивался, как относиться к жене, собственноручно уводящей у него фавориток, Неополь понятия не имел, а между тем он уже не один раз «совершенно случайно» заглядывал в покои жены в самый неподходящий момент, так и оставаясь в малиннике до утра. Пока здоровья хватало на оный. В последние годы, вот, уже не хватало, и Мари была оставлена им в покое, в одиночестве нежась среди своих «фей».

     Разговаривая с Ларисой, Кара чуть из окна не выпала. Женщина краснела, бледнела и сбивалась, и кошке стоило немалых усилий выдавить из нее истинную причину отказа примыкать к свите королевы. Потом Кара долго смеялась, а потом – задумалась. И, разговаривая с королевой о погоде за их первым обедом, сделала все возможное, чтобы Мари запомнила ее и захотела новой победы. Желание пришпилить королеву к стене за присланную кормилицу очень резко отошло на второй план, когда открылась совершенно прямая дорога к помыслам и сердцу столь ненавистной кошкой «коровы».

     Вытащить молодую баронессу в сад удалось лишь через час, и Кара вела девушку дорожками под окнами ее величества, развлекая сущими глупостями и совершенными небылицами. Расчет кошки был до одури прост: все бывшие очень любят мстить, не подумав о последствиях, а не одержавшие победы начинают суетиться и совершать необдуманные поступки. Судьба баронессы трогала Кару меньше всего, и как королева избавится от нее – не волновало. Кошке нужна была ревность Мари.

     Юное создание было счастливо и ликовало: королевна неожиданно метнулась к ней, оставив королеву с носом. Кара не разубеждала. Слушая чириканье девушки, она посматривала на окна Мари, улыбнувшись лишь краешками губ, когда в них промелькнула тень. А чтобы у королевы не осталось и мимолетного сомнения, приобняла девушку за плечи, склонившись к ее уху.

     На ужин с королевой Кара не опоздала.

     Вернувшиеся на плац единороги подняли крыльями небольшой ураган, подгоняя конюхов принять животных и побыстрее завести в стойла. Сермуш удалил из строя новобранцев двух бойцов, через них же отдав капитанам приказ о новых списках. А когда он покачнулся, найдя опору в плече Дурба, всегда стоящего рядом, Фаррину разогнал всех единым рыком, уведя королевича в палас.

     Лично убедившись, что работать Сермушу не с чем, Дурб силой втолкнул брата в спальню, пригрозив привязать к кровати, если тот не уляжется по доброй воле.

     – Ты хотя бы об ужине распорядись, – попросил королевич, стягивая сапоги. – Вся эта суета вокруг моей головы уже бесит.

     Рамор не просил о многом на самом деле, по крайней мере с его точки зрения. Вином Сермуш не злоупотреблял, физических нагрузок было хоть отбавляй, да и излишним весом не щеголял. Все, что молодой лекарь требовал от столь несговорчивого больного – больше отдыха. Заикнулся как-то про наследственность, но ткнулся в хмурый взгляд Дурба. И пока больше не возвращался к этой теме, решив поговорить подробнее после вылазки за травами: у него оставалось не так много времени, чтобы пополнить свои гербарии поздними растениями перед зимой.

     Отослав стража за ужином, Дурб тут же скользнул в коридор, перехватив Кару, и утянул ту на балконы.

     – Завтра мы должны выдвинуться в твой мир, – Фаррину протянул кошке утреннюю депешу, о которой совершенно позабыл, слушая сумасбродные идеи королевны относительно своей жены.

     – Замечательно, а с чего такая секретность? – не поняла Кара, облокачиваясь о высокие каменные перила.

     – Серму стало плохо на плацу, а Рамор у черта на рогах... Да не рыпайся ты, – перехватил он ее руку, возвращая кошку на балкон. – Так что о своих интригах с королевой молчи пока. Придумывай, что хочешь, но я тебя из окна выкину, если Серм начнет нервничать еще и за твой зад.

     – Мой зад в полной безопасности, Фаррину, – хмыкнула Кара. – А вот за тыл наших братиков не поручилась бы. Рамора-то найдешь? Рискованно выдвигаться без него нынче.

     – Да, кстати, – сбавил тон Дурб, – Рамор спрашивал о батюшке Серма... Точнее, говорил, а не спрашивал... Ему нужно знать...

     – Не при Сермуше хоть... говорил? – опустила голову Кара.

     – Нет пока. Я вот думаю, как с Рамором поговорить поосторожнее. А то ведь ляпнет чего...

     – Да сказать надо все Серму, и вся недолга, – кошка снова подперла перила. – Пока поздно не стало. Не юнец, чай, на короля не попрет, если о матери догадается. А нам проще будет, и Рамору – первому.

     Дурб молчал, пальцами выстукивая нехитрый мотивчик о камни.

     – А молчать будем и дальше, – продолжала Кара, – и Сермуш уже все узнает в ходе игр за трон. И лучше ему быть готовым.

     – Мари знает? – повернул к ней голову Дурб.

     – Знала бы – вокруг меня не вилась бы, – улыбнулась кошка. – Не знает она ничего. Вопрос, к кому бумаги Курима попадут. Я весь его чертов кабинет перерыла, их нет.

     – Конечно, нет, – рассмеялся Фаррину. – Зря я с ним разговаривал, что ли.

     – И где же они? – прищурилась Кара.

     – В тайнике короля, где же еще. Туда Мари не дотянется.

     – А ты, никак, на ужин к королю приглашен, а, Фаррину? – кошка пнула летуна ногой.

     – Вот избавь меня от своих методов, – фыркнул Дурб, провожая столик на колесах глазами, плывущий по коридору в покои брата.

     – Дуй за Рамором, он около леса, – вздохнула Кара. – Обещаю, сегодня Серм будет отдыхать.

     Забрав у Дурба депешу, кошка скрылась в покоях.

     Играть на эмоциях Мари оказалось намного интереснее, чем Кара предполагала. К сорока годам, как кошка уже успела убедиться на примере ведьмака, люди, все-таки, еще не готовы подключать к процессу размышлений голову, а с поражениями и вовсе не согласны. И, дразня королеву, кошка только надеялась, что овчинка будет-таки стоить выделки в будущем. Покидая покои Мари, Кара делала ставки, что из мебели останется целым. А завтрашний поход на несколько дней только на руку сейчас сыграет: кошка вернется в Сомонию к совершенно изголодавшей по ее обществу королеве.

     Сермуш стоял над столиком в полной задумчивости и растерянности. Кара закусила губу: Рамор успел побывать на кухне, в корне изменив рацион его высочества, по полной используя статус личного лекаря. Любитель восхитительно жирных бараньих косточек...

     – Это что? – вопросил Сермуш, не сводя глаз с вареного постного мяса, утопающего в овощах и сдобренного морской капустой.

     – Судя по времени суток, ужин, – улыбнулась кошка.

     – Кара, – повернул к ней голову королевич, – я хочу еду, а не... это.

     Подцепив овощ, Кара отправила тот в рот, изо всех сил стараясь сделать вид, что это – вкусно. Сермуш пинком отправил столик в сторону, плюхнувшись в кресло.

     – Серм, я не согласна становиться вдовой в тридцать один год, – разом взяла вину Рамора на себя кошка. – Когда ты запирал меня здесь отдыхать, я послушно подчинялась. Какого черта ты так настойчиво залезаешь в гроб! Как дите неразумное, черт побери.

     Столик занял свое законное место перед креслами, повинуясь пинку ноги Кары. Сермуш снова окинул взглядом содержимое объемного подноса.

     – А если ты и отдыхать по полдня не будешь, я начну поить тебя снотворным, – кошка уселась в кресло напротив мужа. – Заодно узнаешь на себе, что испытала я, когда ты был полон решимости запихать меня в колодец, – мстительно прищурилась, припомнив события давно минувших лет.

     – Замечательно, – заключил Сермуш, подцепляя вареную морковку, – и что же со мной... господа лекари? Боже, какая гадость! – он бросил остатки наиполезнейшей морковки обратно на поднос.

     – Советую начать с мяса, – улыбнулась Кара.

     – Да я лучше вообще перестану жрать!

     – Яду принести? Так быстрее.

     Матерясь на все лады, Сермуш пытался втолкать в себя «ужин», все еще не веря, что все вокруг совершенно искренне надеются заставить его изменить рабочий ритм и пищевой рацион. Кошка терпеливо ждала, когда гнев уляжется, прокручивая в голове предстоящий разговор.

     – Серм, как умер воевода? – наконец, спросила она.

     – Насколько я знаю, он жив, здоров и, скорее всего, сейчас пьян, – королевич перекинул ноги через подлокотник кресла, попивая вино.

     – Предыдущий воевода, – уточнила кошка. – Который тебя... учил бою.

     – Кажется, сердце. Спроси Серинска, он тогда уже служил в замке.

     – Сердце, – эхом отозвалась Кара, нахмурившись.

     – А с чего такой интерес вдруг?

     Кара посмотрела на мужа. Можно отговориться любопытством и увести разговор в другую сторону. Можно вообще сморщить носик и ляпнуть что-нибудь, Сермуш не заострит внимания. А можно использовать подходящий момент и снять как минимум половину предстоящих проблем. То, что очень скоро все и так откроется, сомневаться уже не приходилось.

     – Рамору знать надо твою... наследственность, – прочистила горло Кара.

     – А чего ее знать, вон – опять кабинет в свою спальню перетащил, – махнул рукой Сермуш. – Надо еще какую войну ему нашептать, чтобы умирать передумал. А лучше – свадьбу.

     – Я сказала «наследственность», а не здоровье Неополя, – тихо уточнила кошка, отставляя кубок; Сермуш посмотрел на жену в упор.

     Плохо, когда тайны начинают ходить по рукам, словно гулящие женщины. Но еще хуже, когда есть бумаги, тайну подтверждающие. Воевода купил жизнь сына своей откровенностью, хотя Сермуша, собственно, трогать и не собирались. Поспешил воин, очень поспешил. Но Курим тогда нажал, время играло против... И архив сыщика принял в себя очень плохую исповедь. И предстоящее отречение королевича от трона уже не играло никакой роли: ему никто и не дал бы усесться в кресло монарха, такие роли не для бастардов.

     Жизнь текла своим чередом, сам же Неополь не отослал не-сына от себя, заткнув много знающих советников своим же нежеланием видеть Сермуша на троне... Но очень скоро те начнут нервничать. И Кара очень не хотела, чтобы муж узнал все из десятых рук, или даже от самого Неополя.

     Да и не будь тех пресловутых бумаг в коллекции Тео, знающих людей уже слишком много, чтобы Сермуш отмахнулся от их слов, списав на грызню за трон.

     Опустившись перед креслом мужа, Кара тихо заговорила, раскрывая тайны не ее мира.

     Она была готова к гневу, растерянности, неверию...

     Она специально выбрала сегодняшний вечер, пока Дурб прочесывает опушку леса в поисках Рамора.

     Она не зря выдавила из летуна признание, чтобы убедиться, что тот не отречется от брата. И их с Куримом разговор слушала, ловя интонацию Фаррину, а не озабоченная судьбой исповеди воеводы.

     Сермуш слушал молча, лишь хмурился. Отвечая на незаданные вопросы, Кара описывала события, давно ею восстановленные и с его же слов, и со слов Дурба, и глазами Тео... Крепко держала руки мужа, размышляя, как не дать ему сорваться с места, считая секунды, когда в кабинет ворвется...

     – Кара? – распахнувшиеся створки приняли Франциска; кошка замолчала, опустив голову.

     «Зачем??» – ведьмак поймал взгляд полукровки.

     «А ты хочешь, чтобы это плюнули ему в глаза советники?»

     «Он же уступает мне трон!»

     «Они будут страховаться, Франки».

     Сермуш снялся с кресла, выскочил в коридор, рыкнув оседлать белоснежного.

     – Довольна? – взвился Франциск.

     – Оставь его, – кошка поднялась на ноги. – Ему в небо надо.

     А она будет сидеть на крыше паласа, снова наблюдая, как белый, до рези в глазах, единорог выписывает петли над плацем. За этим же занятием найдет брата и Дурб, возвращающийся в замок с Рамором за спиной... И проклянет кошку, которая пообещала, что этим вечером королевич будет отдыхать.

     – Если забить его единорога, он сам крылья отрастит? – протянул Рамор, выглядывая из-за спины летуна.

     Скинув юношу на посадочной площадке на крыше паласа, Фаррину снова поднялся в небо, перехватил белоснежного под уздцы и опустил на землю.

     – Тебе тоже есть что мне рассказать? – хмурился Сермуш; Дурб чертыхнулся.

     Кошка спустилась на подоконник кабинета мужа лишь когда Фаррину закончил свою часть рассказа. Задумался ли он, что она все слышит, – не важно. Человеку проще исповедоваться, когда ему не мешают говорить.

     Никогда не рвавшийся в монаршее кресло, Сермуш лишь пытался осознать, что тридцать семь лет жил не своей жизнью в окружении людей, то ли вравшим ему, то ли оберегающими – сам пока не понял. Кошка с Тором вычислили бастарда еще на подступах к Кружевам – в их мире таких «недопониманий» не бывает, когда ведьмак при дворе. Дурб был приставлен, их поединок на отборе не играл никакой роли: Фаррину мог охранять самого короля, как воевода натаскал его. Франки узнал, что брат не родной еще на первом же году обучения у Тора... И все молчали.

     – Почему именно тебя-то... приставил, Фаррину? – Сермуш снова уставился в огонь камина.

     Кара метнула на летуна взгляд, поерзала в кресле. Дурб обходил тему родства, как мог, а снаружи стало слишком холодно, чтобы обнимать камни на крыше. И если Фаррину сейчас отговорится какими глупостями, она не заикнется – это уже не ее дело.

     Франки потянулся к кувшину; его Дурб не просил обождать снаружи, ведьмак был полезен, на случай если Сермушу вздумается покрушить что-нибудь... Или навестить кого.

     – Неужели просто выбрал... кого поспособнее, а? – королевич усмехнулся, посмотрев на Дурба.

     Фаррину перевел взгляд на кошку; та отвела глаза. Франки с любопытством ждал ответа правой руки не-брата. За малостью лет он еще не успел научиться задавать правильные вопросы и сейчас только дивился: а правда, почему именно Фаррину?

     – Ты же не дурак в такое поверить, – опустил голову Дурб, – чтобы отец приставил к тебе кого стороннего.

     Сермуш усмехнулся, спрятал лицо в руках, все еще размышляя, то ли обложили, как волка, то ли и правда оберегают. Только скажи ему кто все это лет десять назад, жизнь повернулась бы иначе. И к королю в покои ворвался бы, и Курима разорвал бы, но исповедь отца выбил бы, и в Сомонии его сейчас не было бы.

     – Дядькой мне воевода был, – Франки подавился вином.

     – Брат, значит, – растер виски Сермуш. – Ну а сейчас-то с чего вас всех на откровенность потянуло?

     – А вот это ты у своей жены спрашивай, – процедил Дурб.

     – Спокойно, Фаррину, – протянула кошка, – я двенадцать лет молчала и еще сотню глотку не напрягла бы без причины.

     – Ну что ж, вещай, – подтолкнул ее Сермуш.

     Пока был жив Ирбин, судьба трона была решена: старший королевич – наследный, ему и монаршество принимать у отца. Остальным детям дорога либо в герцоги, либо в мужья-жены в соседние королевства, либо в монастырь... Сермуш увильнул ото всех этих судеб, оставшись при войсках отца. Неополя этот факт печалил недолго: и воевода вдруг хорошей памятью хвастаться начал, и женить можно будет, на ком надо, вырезав лишних свидетелей со временем. Если понадобится-таки.

     Но со смертью Ирбина все покатилось кувырком. Отречение Сермуша уже не имело никакого значения: старшие отрекаться не могут. И сколь бумаги не марай, силы иметь документы не будут, если больше некому принять трон. Взор пал на двенадцатилетнего Франциска. Вот если теперь уже старший брат отречется в его пользу... Да заварилась история с оборотнем... со способностями младшего королевича... с бегством братьев в Балью. Голова Неополя разрывалась на части, а советники начинали нервничать.

     Видеть бастарда на троне никто не хотел. И если поначалу родословную Сермуша знали лишь некоторые чины совета, то вскорости сие стало уже притчей во языцех. Правда, дальше совета слова не уходили: король сам нервничал, мог и прибить кого ненароком с подачи «песиков» Курима.

     Идея сжигать ведьм тут же отошла на задний план, все дружно забыли, что Франки – ведьмак, и стали ждать возвращения будущего короля с обучения. Потому что либо кровь сог'Коранету на троне, либо, прости господи, солдатня.

     – Ну а чтобы никому не пришло в голову рыпаться, – прошлась по кабинету Кара, – Тео очень бережно хранит бумажки. Обнародованы они могут быть только в случае... непониманий, или же со смертью короля, чтобы убрать тебя, Сермуш, из замка навсегда. Не нравишься ты ни советникам, ни мачехе. При всех твоих талантах.

     – А матери-то какое дело? – не понял Франциск.

     Дурб усмехнулся. Этому парня его учителя не обучили.

     – Твоя маменька особа очень своенравная, Франки, – посмотрела на юношу Кара. – И очень не глупая, при всех ее... фривольностях и кажущейся вечным праздником жизни. Не она ли выгуливает тебя чуть ли не каждый день нынче? Безумно радостная, что сын домой вернулся...

     Игра Мари была проста и совершенно понятна: у нее всего несколько лет, чтобы расположить к себе сына. А, может, даже и меньше. Неополь и правда уже на ладан дышит. Грызня за трон начала набирать обороты. И оппозицией сыну Ларунье очень отчетливо видела Сермуша. А кошка так до сих пор и не разузнала, кто реально играет против Франки.

     – Ну так я же буду в кресле, а не она, – все еще не понимал королевич.

     Сермуш улыбнулся брату, не находя в себе сил пускаться в долгие и неприятные рассказы о жизни марионеток.

     – Ты, ты, Франки, – кивнул и снова подпер голову руками, уставившись на огонь.

     – Если я узнаю, кто уберег Курима от гнева короля, когда он не дотянулся до нас в Балье, – размышляла кошка, – я найду, кто играет против Франки сейчас.

     – Не обманывайся, что это одни и те же люди, – покачал головой Дурб. – Нас тут не было шесть лет. Все могло измениться.

     – Тоже верно, – легко согласилась Кара; как же ей не хватало Тора за спиной сейчас...

     – Утром двигаем к двери, – завернул совещание Сермуш. – И всем надо отдохнуть.

     Сказать, что у Тореля не возникло никаких проблем с возвращением в Кружева, значит, не сказать ничего. Место придворного ведьмака занято не было не просто так: территория Нарье. Молодой король был обречен либо договариваться с семьей ведьм, служившей еще его предкам, либо оставаться без оных вообще.

     Еще навещая родной замок, Тор, морщась, слушал сестру, которая загибала пальцы, считая, сколько раз приходил гонец из королевского замка по душу ведьмака. Торель пытался спросить об отце, но сестра лишь отрицательно качала головой: тот вовсе не собирался возвращаться в родные земли, поди уже семьей какой обзавелся на чужбине. Оно и понятно, не сидеть же ему три сотни лет в одном замке: дети выросли, жена давно в земле... Тор сам снимется с места со временем, оставив земли наследнику-ведьме.

     И когда граф Нарье с супругой ступили в кабинет молодого короля, тот разве что не прыгал от счастья, что блудный ведьмак вернулся в Кружева. Посмотрел на Ноллу, перехватил весьма красноречивый взгляд Тореля и тут же перешел к делу.

     Комната ведьмака была, конечно же, пуста. Но Нарье отказался от нее, пожелав как минимум три помещения. Да и в той башне жил совсем другой ведьмак, а его окно слишком часто занимала кошара. Воспоминаний о прежней жизни Тору не хотелось: слишком все тогда было идеально и беззаботно, разве что финал подкачал.

     Пока молодая графиня располагалась в новом «доме», Торель обсуждал условия возобновления торговли. Был готов уже убедить по-своему, но молодой король неожиданно проявил очень большой интерес, особенно к факту, что говорит с ним житель его же мира. Пришлось поделиться кое-какими подробностями – не особо обременительными, чтобы его величество не испугался ненароком. Всплывшее имя Карины поль-Горон повеселило монарха: кошку Гонта будет помнить еще не одно поколение Кружев.

     – А что, ваше сиятельство, сейчас тоже посоветуете какого... оборотня? – развеселился Нарим те-Малье Турессу.

     – Место Кары незаменимо, ваше величество, – покрутил кубок в пальцах Тор. – Разве что вы сами с кем из перевертышей договоритесь.

     Графу очень не хотелось других оборотней. Кожей чувствовал: не подпустит близко, а работать в паре лишь как с боевой единицей... Грустно слишком.

     Нарим усмехнулся, назначив день, когда он ожидает представителей Аубердинии лично. И сейчас, морозясь на кружевном балконе, ведьмак довольно улыбался: к замку галопом приближался отряд сог'Коранету, наплевав на традиции подходить к крепостным стенам чинно. Называться графом было уже по крайней мере глупо. Молодого короля навестит его высочество. Поздоровавшись с полукровками, Тор покинул балкон, выхватив из рук лакея меха: первый снег не теплил.

     Спешившись, Кара бросилась на шею ведьмаку, тот чудом устоял на ногах, обозначив, что Сермуша в объятиях видеть, все же, не желает. Балью путники обошли стороной: нечего им там делать нынче, и жизнь резиденции поддерживать тоже не к чему. Замок Турессу теперь их пристанище в этом мире.

     Представления, поклоны, заверения и прочая лабуда заняли с час, как и обычно. Нарим сверкнул глазами в сторону Кары, даже не подумавшей облачиться в платье: маскарадов ей только в родном замке и не хватало. Опустив голову в легком поклоне, кошка усмехнулась. От этого королевича она оттаскивала большую часть дев двора, его младшему брату доставались не многие прелестницы. А когда Сермуш с Тором и Дурбом скрылись в кабинете молодого короля, Кара оставила Рамора скучать в обществе придворных дам и вывела Ноллу на балконы паласа.

     Воспоминаний – хоть отбавляй, разве что сами камни могут посоперничать с памятью кошки.

     – Что за история здесь случилась? – спросила Нолла, кутаясь в меха.

     – А Тор разве не рассказал? – улыбнулась Кара, подпирая стену балкона.

     – Тор соврал, – ответила на ее улыбку Нолла.

     – Он не умеет врать, – заверила Кара. – Иначе я не узнала бы, кто был моим отцом.

     Нолла вздохнула: кошка не скажет.

     – Не тревожь призраков, сиятельство, – искренне посоветовала Кара. – Оставь нашу с Тором прошлую жизнь только нам. Ее не вернуть, а к настоящему и будущему она не имеет никакого отношения.

     – Неужели не осталось свидетелей?

     Кара вздохнула, щурясь на заходящее солнце. Вспомнит ли кто имя молодой баронессы у ног Гонта в его покоях? Сколько их было-то, король и сам со счета сбился. И насколько будет упорна Нолла в своей скуке, разыскивая в замке этих самых «свидетелей» с хорошей памятью.

     – «Свидетели» – только мы с Тором, Нолла, – ответила кошка. – И мы не хотим воскрешения призраков.

     Проигнорировав ужин, Кара с ведьмаком ушли-таки в круглую комнату их прошлой жизни, в высокой башне на периметре паласа. И кошка опять без спросу уселась в окне, выловив из воздуха кубок с вином.

     – Я помню, что ты ставил заслон, когда мы мяли друг друга на балконе, – без предисловий заговорила Кара. – Но все же... Найди сам случайных людей с хорошей памятью на имена. Жена твоя очень скучает.

     – Это первое, на что я всех уже давно проверил, – улыбнулся Тор, усаживаясь на пыльной кушетке. – Мне лишние проблемы ни к чему. Если всплывут ненужные подробности, убийцей Гонта может оказаться не тот оборотень, знаешь ли. Как Франки?

     Кара повернула к ведьмаку голову:

     – Не думала, что ты будешь скучать по парню, – усмехнулась. – В порядке твой Франки, обласкан матушкой с ног до головы.

     – Я не назвал бы это «порядком».

     – Твоя правда, ведьмак, но я подстрахую его, не переживай. А если что, пришлю весточку. Курт заглядывает?

     Тор поморщился. Волчик приходил в замок пару раз. И оба раза ведьмаку приходилось самому спускаться за ним: напуганные стражи наотрез отказывались открывать калитку.

     – Здесь не замок Коранету, мост не опускается на весь белый день... А Курт не может находиться на замковой территории, сама понимаешь. Так что наш серый веселится от души, заглядывая ко мне на кубок вина.

     – Что же ты боевой единицей не обзавелся до сих пор? Выпросил бы у Курта кого из бойцов. Тебе же спокойнее было бы.

     Тор метнул на нее быстрый взгляд, пальцем подманивая кувшин с вином.

     – Не буду я никого просить, кошка. Здесь полтора заговора, и те уже присмирены. А десятка Нарима слишком шумно броней лязгает для уха перевертыша. Вот вернешься домой, тогда я и подумаю.

     Кара запустила в Тора пустым кубком:

     – Один раз твой дурной язык уже накаркал, ведьмак.

     Рассмеявшись, граф поймал кубок, наполнил его и пустил по воздуху к полукровке.

     – А ты чего Рамора с вами притащила? На кой ляд он-то тут нужен?

     – На всякий случай, – нахмурилась кошка. – Для Серма.

     Кубок качнулся в воздухе, и Кара поспешила выловить его, пока вино не расплескалось на пол.

     – Он отказывается выполнять предписания парня, и оставлять Серма на руки человских лекарей я не в настроении. Домой раньше времени не тянет, – передразнила ведьмака.

     Тор присвистнул, потребовав полного отчета. Воин, намеревающийся окончить жизнь под сорок лет не на поле брани – не каждый день такое встретишь.

     – Ну так натрави Франки на него, – смеялся Тор, когда кошка закончила рассказ. – Вмиг дела свои позабудет и начнет гулять в саду счастливый, вареные овощи пожевывая.

     – Ну и на хрена нам кукла? – насупилась Кара.

     – Зато живой, – продолжал веселиться ведьмак. – Ладно, не кручинься, я перехвачу вас завтра перед отъездом. Будет тебе и не кукла и более сговорчивый.

     – Тор, в замке Коранету намного больше несговорчивых, – протянула Кара. – А ты помнишь, кого я к трону прикую, если Франки на него не усядется?

     Ведьмак поперхнулся вином, легонько качнув кошку в окне струей воздуха.

     – Помощь понадобится – сорвешься на пару дней? – она ухватилась за подоконник, чтобы не вывалиться.

     – Да куда ж деваться. А то ведь Кружева разберешь по камню, – усмехнулся Тор. – Кто там бузит-то?

     – Вот если сама все узнаю, тогда и не приглашу, – пообещала Кара. – Но пока там как-то очень уж все напряжены. Одни боятся Серма, другие – Франки. А я понять никак не могу, с кем воевать. Не на того замахнуться боюсь.

     Кошка проследила движение руки ведьмака: выставил заслон на комнате.

     – А Серма-то чего бояться? Бастард ведь.

     – Ну так потому и боятся, Тор. Знают сие от силы три десятка.

     – Вырежи к чертям и все дела.

     – Экий ты прыткий, – усмехнулась Кара. – Бились бы за кресло – даже не задумалась бы. И Рамора к Неополю тогда не таскали бы. Проблема в том, что почему-то кому-то очень хочется видеть именно Сермуша наследным королевичем.

     – Ты умом повредилась, – заверил кошку ведьмак. – Скорее уж кому-то очень хочется самому на трон вместо обоих братьев.

     – Тоже возможно, – откинулась в проеме Кара. – Вот видишь, сколько напрягов, – улыбнулась. – А я пока только вопросами располагаю. И Франки слишком юн и не опытен, чтобы в паре со мной сыграть, как ты.

     – Да я вообще уникален, – рассмеялся Тор. – Вызывай, кошара, помогу, только постарайся уложиться в неделю. Чтобы жена по мне не заскучала.

     Кара усмехнулась, уставившись на луну. Ведьмак разжег угасающий камин, метнул огоньки в несколько свечей и снял заслон, завершая разговор о делах. Ночь они проведут в пустой беседе ни о чем – их супругам придется смириться с этим фактом. А на утро ведьмак щелкнет пальцами, снова вылавливая кошку из окна – подоконник до одури узкий в бывшей комнате Тора.

     Франциск слушал мать с вежливой улыбкой, разговор поддерживал, как и подобает, не запираясь и не показывая нервозности. После разговора в кабинете брата наследному королевичу начали очень не нравиться прогулки с Мари. Королева проявляла интерес, как сын устроился в новых покоях, как успешно он перенимает дела отца, что он думает о предстоящей зиме и новых траншах... Франциск делился подробностями, не скупясь, и каждый раз, когда всплывало имя Сермуша, Мари лишь улыбалась и кивала: истинно, старший брат Коранету делает много для своего... королевства.

     Постепенно сведя разговор только на торговлю с мирами, королева слушала сына, кожей впитывая его интонацию и размышляя, что на самом деле стоит Сермуш для Франциска. И признавалась самой себе: пока старший королевич рядом, она в проигрышной позиции.

     Неополь то грозился помереть не сегодня-завтра, то вдруг оживал с подачи юного лекаря, и Мари только кусала губы, когда муж снова выплывал из покоев, готовый «служить своему народу». Она уже давно склонила его величество, что Сермуш никак не может быть регентом брата: обозлившийся на старшего сына, Неополь согласился с доводами жены очень легко, будто и сам уже давно пришел к такой мысли.

     Заветная бумага, обозначающая преемника, спала в тайнике короля.

     А рядом лежал и подготовленный свиток о новом короле и его регенте, на всякий случай. И королеву вполне устраивало имя регента.

     Однако сейчас, слушая сына, Мари признавалась самой себе: если Сермуш будет под боком, голос регента будет тише шепота.

     Как только Франциск оставил покои матери, королева разметала переплеты на столике, освободив место для папируса, и принялась за письмо. Она очень не хотела прибегать к помощи брата, но упустить трон из-за «двора Сермуша» ей хотелось еще меньше.

     Франциск ужинал в одиночестве в своем кабинете, просматривая очередной отчет с давнишнего совета двадцати. Ему нужно знать все прецеденты, а их слишком много, чтобы охватить все разом. И Неополь не противился желанию сына оставаться в одиночестве вечерами, а не спускаться в столовую. Мари же скрипела зубами: ее сын повелел смастерить такой же столик, как был и у Сермуша, на колесиках.

     Не отвлекаясь от папирусов, Франки дернул шнур, не обращая внимания на суету лакеев, вывозящих столик с остатками ужина, прошел в спальню, стягивая камзол... Снова перевернул лист. Служанка юркнула мимо королевича, разжигая свечи. Проводив ее взглядом, Франки улегся поверх одеял. Так вскоре и уснул, сминая листки на груди.

     Разбудил ведьмака стук ставен. Ночью начался дождь, ветер ворвался в спальню, сняв не прочно защелкнутый запор. Огонь в камине нервно дрогнул, требуя еще дров. Франки растер лицо, отбросил пергаменты с кровати на пол, перекатившись на перине, чтобы закрыть окно – и замер. По спине предательски забегали мурашки, а сердце упало куда-то вниз. Молния, озарившее небо, словно требовала от ведьмака второго голоса выкинутой руки в ответ на раздражитель.

     Медленно повернув голову, Франциск сглотнул и зажмурился: в метре от кровати, подвешенный за потолочные балки, раскачивался уже гниющий труп.

     Огонь камина снова дрогнул, угрожающе треснув, королевич вздрогнул от порыва ветра и распахнул глаза. Сверкнула молния. Крик не шел, и Франки замер на краю кровати, провожая глазами раскачивающегося висельника. А потом выкинул дрожащую руку, и спальню озарил факел. Огонь лизнул веревку, труп ухнул на пол, грозясь перекинуться на кровать.

     Не чувствуя ног, Франциск протиснулся в кабинет, распахнул двери, пинком отсылая стража за Куримом. Остаток ночи королевич провел в кресле, снова и снова рассказывая Теодору о пережитых минутах наедине с висельником. Кого подвесили определить было уже невозможно: огонь ведьмака превратил труп в пепел.

     Кара мягко перехватила Дурба, утром шествующего в комнаты Сермуша, и пихнула его к кружевным балконам – свежим воздухом подышать. Отдала меха, чтобы летун не замерз. Тор, поймавший взгляд Фаррину, подмигнул, улыбнувшись, и скрылся в комнате, плотно прикрыв дверь. Вскоре Кара почувствовала заслон: ведьмак не собирался делиться подробностями их с королевичем разговора.

     – Что происходит? – нахмурился Дурб.

     – Убеждаем больного быть посговорчивей, – успокоила его Кара. – А ты чего какой нервный?

     Не поверит кошка, что Фаррину ведьмаку и ей не доверяет.

     – Не бери в голову, – Дурб отвернулся к кружевному окну, накидывая меха.

     Тор распахнул двери спальни, разжег затухающий камин и открыл окно, впуская утро в комнату. Сермуш недовольно поморщился и пульнул подушку.

     – Невеселая служба у твоего графа, – хохотнул ведьмак, отводя мягкий снаряд в сторону.

     Распахнув глаза, Коранету застонал:

     – А тебе-то чего здесь надо?

     – На жену твою пришел жаловаться, высочество, – веселился ведьмак, – Она меня всю ночь спаивала.

     Сев на кровати, Сермуш дотянулся до одежды.

     – А ты, никак, сопротивлялся?

     – Но не активно, – согласился Тор. – С Наримом договорились, или еще останетесь?

     Молодой король и хотел торговли, и побаивался. В основном, боялся сам же не выполнить договоренностей. А методы отца «улаживать» конфликты его не устраивали. Он вообще не ожидал, что аубердинцы снова захотят каких-то отношений после давнишней истории. И, выпроводив ведьмака с Дурбом, очень долго беседовал с королевичем тет-а-тет. Присутствие в замке кошки сомнений не оставляло: резкие движения Нарима не приведут ни к чему хорошему.

     – Еще останемся, – Сермуш прошел к лоханке с водой, умываясь.

     – Помочь? – Тор подал королевичу тряпку.

     – Да не надо, – поморщился тот. – Когда уедем только приглядывай за своим королем, нерешительный он больно.

     По чести сказать, этот мир не особо интересовал Сермуша с точки зрения торговли: три дверки обеспечивали Аубердинию всем необходимым. Нариму транши были нужнее. И если бы не Франциск да Тор, Коранету закрыл бы эту дверь без сожалений.

     – Пригляжу, – с улыбкой отозвался ведьмак. – А сейчас – не откажешься погулять со мной, а, королевич?

     Сермуш бросил на Тора любопытный взгляд: что он, красна девица, что ли.

     – Жену выгуливай, – бросил от двери, но ведьмак вернул его в спальню.

     – Сермуш, неужели старому Тору откажешь в милости?

     Королевич послушно уселся в кресло около окна, ведьмак пристроился на подоконнике, уже тронув сознание Коранету.

     – Ты ведь понимаешь, что кошара домой не рвется, – мягко говорил ведьмак, откинувшись на камень проема. – Да и молода она, вдовой-то оставаться. В обоих мирах всех вырежет от горя, – усмехнулся, корректируя сознание королевича. – А состарится боевая единица, и силенок на два мира уже не хватит, – отвернулся в окно, оставшись довольный результатом. – Ты если о себе не думаешь, хоть о ней подумай, дурной ты наш...

     И запнулся, наткнувшись на полный хаос, нахмурился. Тут же щелкнул пальцами, и Сермуш вздрогнул.

     – Рассказали, значит.

     Коранету опустил голову. Тор вздохнул: не будет он корректировать еще и это. Точно кукла получится. Убедить Сермуша побольше отдыхать – дело не сложное, всего пару упрямых извилин приструнить. А вот выстроить по стойке «смирно» полголовы королевича, воли лишая, – не дело.

     – Сюда тоже сунешься? – спросил Сермуш.

     – Дураком ты никогда не был, – улыбнулся Тор. – Ты же понимаешь, что ко мне она пришла от безысходности уже.

     – Ну так успокой ее, Франки сейчас на себя оттянет половину моих забот.

     – Не кипятись... королевич. Но если кошара снова пожалуется – куклу из тебя сделаю, помяни мое слово.

     – Я вот только знаешь, что не могу понять, Тор, – Сермуш поднялся из кресла, пройдясь по спальне, – чего вы все в меня так вцепились, а? То Рамор с его проповедями, то... Фаррину, с неба стаскивающий... Кара и вовсе... вареной морковкой силком кормит. А теперь еще и ты в мозгах копаешься!

     Тор закончил свой «сеанс», но сейчас у него руки чесались вернуть все на свои места.

     – Не думал, что о тебе могут просто по-человечески беспокоиться?

     – Не много ли чести сыну воеводы!

     Ведьмак снял себя с подоконника, закрывая ставни и снова разжигая камин. Нехороший хаос в голове королевича, и по каким полочкам он разложит его в своей голове, очень большой вопрос.

     – Да нам все равно, чей ты сын, Сермуш. Хоть самого дьявола. А раз молчал Фаррину все эти годы, значит, резон был.

     – А никому не пришло в голову, что я мог бы другой путь выбрать!

     Ведьмак усмехнулся, выйдя в смежную комнату и разливая вино по кубкам.

     – Если говорить сегодняшним днем, Сермуш, то, выбери ты другой путь, еще не рожденный первый ведьмак в твоем мире погубил бы полкоролевства и себя. А новый родившийся погрузил бы всю твою Аубердинию в такую пучину, что оставшаяся половина жителей сами повесились бы.

     Тор уселся в кресло, ведя королевича глазами.

     – Кошка, скорее всего, умерла бы от руки отца, потому что ни ко мне ни к волкам за помощью не пошла бы. А меня уже рядом не было, чтобы снова остановить ее.

     Допив вино, отставил кубок. Сермуш так и крутил посудину в пальцах, не пригубив.

     – Фаррину, как мне видится, оставил бы свое небо, так никогда и не встретившись со своей женой, и умирал бы в отцовском замке, не имея никакой возможности разыскать неожиданно обретенного двоюродного брата. А воевода не остался бы жить, откупившись исповедью. Ну и я бы в твой мир вряд ли когда ступил.

     Сермуш посмотрел на ведьмака исподлобья.

     – И всему этому цена – королевская жизнь бастарда?

     – Гораздо больше, на самом деле, – покачал головой Тор. – Если бы кошара не оказалась тогда вмешанной в активные действия первого ведьмака, стараясь спасти твой же зад, она не привела бы его ко мне. И мы снова возвращаемся к точке «уничтоженная Аубердиния».

     Сермуш прошелся по комнате, пытаясь уловить смысл слов ведьмака.

     – Ты не мог выбрать другой путь, королевич, – улыбнулся Тор. – Никто не может пройти не свою дорогу. Ты не зря встретил кошку, она не просто так оказалась заперта в твоем мире, а дверь не закрывается не от прихоти. Как ты уже, наверное, понимаешь, нет никакой цены. Потому что мы все – цепи мироздания, пишущие историю своими жизнями. Мы можем обманывать себя, находя причины и следствия своих поступков, можем стараться подкорректировать события... Но свернуть с пути нам никто не позволит. И если сейчас все повернулось так, что тебе стало все известно, не спеши делать резких движений и отказываться от своих друзей.

     – Как у тебя все ладно получается, – усмехнулся Сермуш, пригубив, наконец, вина. – Самому-то не тошно? Плыви по течению, все равно за тебя уже все определено...

     Тор рассмеялся.

     – Да нет, это ты погорячился. Мы все задаем немало работы создателю своими выпадами. Да и за примерами далеко ходить не надо, – прищурился он. – Своенравный и, давай говорить откровенно, малость взбалмошный королевич неожиданно зацикливается на полукровке, а через три года и вовсе на создателя замахивается, не желая отпускать ее от себя.

     Сермуш метнул на ведьмака быстрый взгляд и усмехнулся.

     – А независимая кошара, в Кружевах болтающаяся только потому, что ей здесь весело было, неожиданно становится верной женой одному-единственному мужчине. Да и я сам хорош, вставая между Франки и Ноллой... Никто не плывет по течению, Сермуш, мы все стараемся украсить свой путь розами, садясь задницами на их же шипы.

     – Сделай меня куклой, Тор, – неожиданно посерьезнел королевич. – Буду жрать вареную морковку и счастливо улыбаться своим... друзьям. А то вдруг замысел твоего мироздания испорчу.

     Ведьмак снова рассмеялся, сползая с кресла.

     – Все проходит, Сермуш. И это – пройдет. А свой хаос ты уж сам рассовывай по полочкам. Я уверен, ты не наделаешь глупостей, не юнец, чай.

     Кара выхватила глазами фигурку Ноллы в саду и потянула Дурба за рукав, покидая балкон. Тот бросил взгляд на дверь в комнаты королевичей, но кошка только усмехнулась: створки не поддадутся, хоть взламывай. Вздохнув, Фаррину поплелся к лестницам вслед Каре.

     – Барона Польска разыщи, – бросила кошка первому попавшемуся лакею; тот учтиво кивнул, лихорадочно соображая, кто это такой. – Из сопровождения его высочества Коранету, – смилостивилась Кара.

     А когда они с Дурбом вышли на крыльцо паласа, уловила стук колес повозки и резко обернулась, тут же напрягшись. Герб на дверце повозки заставил кошку нервно икнуть: этот гость замка вряд ли будет обласкан придворным ведьмаком...

     Облокотившись о колонну и скрестив руки на груди, Кара терпеливо ждала схождения барона те-Пар Шанод на камни замка. Оправив сюртук, мужчина нацепил шляпу и замер, ткнувшись в глаза полукровки. Сглотнул.

     – Доброе утро, ваша милость, – усмехнулась Кара.

     Дурб непонимающе осматривал пришельца.

     Высокий светловолосый мужчина лет сорока замер, как истукан, словно призрака увидел. Метнул взгляд на Фаррину, ему не знакомого, снова перевел глаза на кошку и, наконец, улыбнулся.

     – Бог мой, Карина, вот уж не ожидал застать!

     – Могу ответить тем же, ваша милость. Какими судьбами снова в Кружевах?

     Барон сократил расстояние до полукровки, учтиво поклонившись. Снова посмотрел на Дурба, явно имевшего отношение к бывшему телохранителю Гонта.

     – Знакомьтесь, ваша милость, граф Фаррину, из сопровождения его высочества сог'Коранету, – барон склонился ниже перед графом; тот ответил кивком головы. – Граф, это барон Настьен те-Пар Шанод. Старший брат Изабель.

     Барон вскинул глаза на Кару, усмехнувшись, предложил ей руку, и кошка вернулась в палас, весьма условно опираясь о руку Шанода. Дурб словно эстафету принял от барона, замерев на крыльце.

     – Я не частый гость Кружев в последние годы, ваша милость, – говорила Кара, – не мне судить об обитателях замка. Но, право слово, очень удивлена, что вы здесь.

     – Служба, ваша милость, – учтиво отвечал Настьен.

     – Да что вы говорите, – улыбнулась кошка. – Неужели снова в казначействе Турессу?

     Барон притворно-разочарованно вздохнул, чуть разведя руками, кивком головы приветствуя стайку дам в коридоре. Когда прелестницы минули их, задал свой вопрос:

     – А как же вы-то тут, ваша милость? Или молодой король принял эстафету своего отца, зазвав вас снова в тень трона?

     – Что вы, – рассмеялась Кара, – не пристало королевнам в телохранителях бегать.

     Барон тут же бросил руку полукровки, низко склонившись перед королевной, подметая пол пером на шляпе. Снова взяв его под руку, Кара двинулась вперед. Принесла же тебя сюда нелегкая... б...арон.

     Дурб рассеянно скользил взглядом по дворцовой площади, лихорадочно соображая, где лучше теперь укрываться: в пределах замка или с другой стороны крепостных стен... Вообще существование каких-либо братьев у Изабель было для него новостью, но какова будет реакция Тора на появление Настьена в Турессу, сомнений не оставалось. Неужто ведьмак рискнул вернуться в замок, зная, кого может тут встретить?

     Ни для кого из «двора Сермуша» не было секретом, что Нолла ничего не знает о прежней жизни мужа. И все, впрочем, были единодушно на стороне ведьмака: ни к чему юному созданию лишние знания. Не дай бог ей самой обзавестись несколькими жизнями. А не прожив их, не понять, как можно нежно хранить память о призраках и одновременно – дорожить живыми.

     – Ваше сиятельство, вам плохо? – голосок Ноллы выдернул Дурба из раздумий, и он вздрогнул.

     А когда девушка коснулась его руки, резко развернул ее и увел обратно в сад:

     – Вот если вы составите мне компанию, ваше сиятельство, мне тут же станет хорошо! – заверил ее Дурб.

     Сермуш распахнул ставни, и Тор поморщился, пуще раздувая огонь в камине. Снова разлив вино по кубкам, тронул плечо королевича, протягивая руку, бросил взгляд в окно и проводил глазами фигуры Дурба с Ноллой в саду.

     – Не знал, что Фаррину любит пешие прогулки на свежем воздухе, – протянул.

     – Не поверишь, я тоже не знал, – поднял брови Сермуш, принимая кубок.

     Сняв заслон, Тор выскочил в коридор и пошел к лестницам, где его тут же развернула кошка, снова пихая в их с Сермушем комнаты.

     – Настьен в замке, – закрыла она двери.

     Дурб застегнул меховой сюртук, осторожно взял Ноллу под локоток и мягко повернул по дорожке влево, натянуто улыбаясь ее щебетанию. Покосился на окна, пытаясь припомнить, куда выходят окна из комнат Коранету и молясь, чтобы Тор заметил их гуляющими. Фаррину даже жену выгуливал в саду редко, разве что Лариса сама вытаскивала его на свежий воздух. И уж тем более у летуна не было в привычке сопровождать в саду чужих жен.

     Когда он снова посмотрел на окна гостевых комнат, в одном из проемов сидела кошка, знаками призывая его продолжать гулять. Дурб поморщился, понимая, что Нолла сама вскорости захочет обратно в тепло.

     – Ну и что, что он тут? – не понимал Сермуш. – Не набросится же он на Ноллу с криками: «Изабель!».

     Тор усилием воли подавил желание наброситься на королевича с совсем иными криками. Сам сюда вернулся...

     – Будешь убирать его? – спросила Кара ведьмака.

     – Только больше неприятностей будет, – резонно заметил Тор. – Поговорю сперва.

     – Ты не можешь прятать Ноллу от него.

     – Прятаться вообще никогда не выход, да? – ведьмак улыбнулся полукровке. – Рано или поздно все так и так всплывет. И нечего обманываться, что камни не умеют говорить.

     – Ты сейчас себя или меня убеждаешь? – Кара заметила краем глаза, что пара двинулась к паласу: Нолла замерзла-таки. – Я перехвачу твою графиню, Настьен у казначея.

     – Ну, а мне к Нариму уже двигать пора, – подал голос Сермуш, чувствующий себя неуютно среди бывших напарников, снова решивших поработать.

     Дурб галантно пропустил Ноллу вперед под свод паласа, и та тут же выпала в руки улыбающейся Кары. Сняв с девушки меха, бросила их в руки лакея, кивнула Фаррину и повела графиню к лестницам, по пути распорядившись об обеде в свои комнаты.

     – А вы не хотите спуститься ко всем? – растерялась Нолла.

     – Что ты, я слишком соскучилась по тебе и Тору, чтобы отпускать «ко всем». Еще насмотришься на... придворных.

     На лестнице Сермуш и Торель разошлись: королевича ожидал король на обед для окончательной приватной беседы, а ведьмак заспешил вниз, в комнаты казначея. Распахнув двери, тут же выхватил глазами писарчука и вытянул того из-за столика:

     – Свистни барона Шанода.

     Когда Настьен вышел из-за бесконечных стеллажей помещения, то лишь хмуро поклонился графу, получив кивок в ответ, и рукой указал на смежную дверь. Еще только увидев Кару, барон не сомневался, что ведьмак тоже в замке: эта пара расставалась редко. Только Изабель была способна разорвать устоявшийся союз партнеров, и то лишь до очередного «непонимания» среди придворных Кружев.

     Нарим оставил прислуживать обеду только личного лакея, выслав остальных вон, и Сермуш занял кресло, как только король соизволил опуститься в свое. Разлив вино по кубкам, лакей отошел на почтенное расстояние, замерев у стены.

     – Ваше высочество, насколько я могу судить по нашей вчерашней беседе, – заговорил Нарим, отбросив пустые беседы ни о чем, – наш мир не интересует вас, как прежде. Признаться, я не ожидал, что вы согласитесь разделить со мной обед сегодня же.

     – Зато мой мир очень интересен вам, ваше величество, – не остался в долгу Сермуш. – Ваши дамы никогда не простят вам, если не заполучат шелков из Патории.

     Аубердиния не могла предложить миру ведьм что-то из ряда вон в последние годы. Зато другая дверка вполне компенсировала этот недостаток своими товарами.

     – Ваша правда, – улыбнулся Нарим. – Да и бамбук очень кстати. Но пока я не понимаю вашей выгоды, ваше высочество. Насколько мне известно, на протяжении шести лет вы использовали свою резиденцию у нас, даже не заикнувшись о возобновлении отношений.

     – Было бы странно иметь дело с вашим батюшкой, ваше величество, после той истории, – ответил на улыбку Сермуш, подцепляя мясо с тарелки.

     – Согласен, – отставил кубок Нарим. – Но я на троне все шесть лет, а не мой батюшка.

     Настьен закрыл дверь и вздохнул. Маленькая комнатка, служившая писарям казначейства одновременно и столовой, и библиотекой в минуты отдыха, содержала лишь несколько кресел, пару стеллажей с переплетами и длинный дубовый стол, отесанный на скорую руку. Барон присел на край столешницы и посмотрел на несостоявшегося свояка.

     – Чем обязан, ваше сиятельство?

     Расположившись в кресле, Тор улыбнулся.

     – Ты еще покусайся, Настьен, и я сам начну монетки пересчитывать за твоей преждевременной кончиной.

     – Да мне и не по титулу кусать графьев, – хмыкнул барон.

     Их отношения никогда не были гладкими. Желание сестры выйти замуж за графа было принято с восторгом. Но желание сестры выйти замуж за ведьмака породило очень много недовольств ее старшего брата. И кусаться мужчины начали еще с первого визита Тореля в замок Шанод. А уж когда Изабель сбежала из Кружев домой думать, Настьен указал ведьмаку на дверь с таким удовольствием, какого больше никогда в своей жизни не испытывал.

     – Вот так и продолжай думать, – кивнул Тор.

     Обхаживать сейчас барона, чтобы тот чего лишнего не ляпнул, в планы ведьмака не входило. Но и запугивать тоже было не дело. На страхе далеко не уедешь, как ни крути.

     – Здесь-то что забыл?

     – Так служба... твое сиятельство, – усмехнулся Настьен. – Сам-то, поди, тоже не на огонек заскочил.

     – Огоньки у нас с тобой разные, Настьен.

     Барон сложил руки на груди, прищурившись.

     – Ну, сестер у меня больше не осталось тебе губить...

     Тор резко поднял глаза на Настьена, покачнув того струей воздуха; барон выставил руку назад, опершись о столешницу.

     – Ты свои фокусы, Тор, придворным дамам показывай, а меня не пугай. Сам понимаешь, если новый казначей неожиданно исчезнет... О нем не позабудут, как о его сестре. Долго думал-то, пихая ее в покои короля, когда надоела?

     Озверев, Тор уже безо всякого воздуха пришпилил барона к стене, зажав тому горло.

     – Ты что несешь, скотина, – процедил.

     В дверь поскреблись, и лакей осторожно просунул голову, докладывая, что нашел-таки барона Польска. Отпихнув его в сторону, Рамор вошел в комнаты королевичей. Кара тут же подтолкнула его к столу, усадив на свое место. Она просила разыскать парня не за этим, но раз уж пришел...

     – Дети мои, – торжественно заявила кошка, – развлекайтесь, – обошла стол, поймала взгляд полукровки:

     «Держи ее тут, пока я не вернусь. Уйдет – я тебя на ужин съем».

     Рамор сглотнул.

     – А я скоро приду, – и вышла вон, прикрыв двери.

     Нолла растерянно улыбнулась Рамору, тот тут же наполнил кубки.

     Ткнувшись в грудь Дурба, Кара пихнула его также в комнату: Фаррину удержит графиню вернее.

     Дурб пододвинул к столику кресло и улыбнулся «детям», забирая из рук Рамора кубок.

     – Знаете, ваше сиятельство, – заговорил летун, – говорят, кошки – очень опасные звери. Особенно, когда охотятся на слонов.

     Нолла подняла брови, Рамор икнул.

     – А знаете, почему? – продолжал Дурб, отпивая вина. – Они раскачиваются на хоботе, пока слон не задохнется.

     Нолла зашлась смехом, Рамор подавился уже отправленной в рот порцией грибов.

     Сермуш аккуратно промакнул губы салфеткой, вернул кружевную тряпку на колени и придержал кубок, пока лакей подливал вина. Когда мужчина снова слился со стеной, продолжил:

     – Как вы теперь понимаете, ваше величество, моя резиденция в вашем мире – самое ценное, что вы можете предложить, – улыбнулся. – И пока дверь остается открытой, поддержание хорошего состояния поместья Балья – мое, считайте, единственное условие нашей с вами успешной... торговли.

     Нарим нахмурился. Он не услышал ни слова ни о первом ведьмаке на Аубердинии, ни о проблемах в семье Коранету. Сермуш поведал лишь несколько странную историю о том, как приглянулся этот мир непосредственно его жене, с которой молодой король, конечно же, очень хорошо знаком. А ради равновесия в душе любимой женщины – смысл сего, правда, пока укрывался от Нарима, – королевич был готов поддерживать связь с не особо выгодным для него миром.

     – Если ко... Карина настолько привязана к родному миру, – осторожно начал Нарим, – зачем же оставлять его?

     – Я пока привязан к своему, ваше величество, – отхлебнул вина Сермуш, – а мы не любим расставаться.

     – Ну а если дверь... закроется? – растерялся Нарим.

     – Значит, не судьба, – отставил кубок Сермуш.

     Настьен скинул руки Тора, оттолкнув ведьмака от себя. Изабель сорвалась обратно в замок уже через несколько дней, разве что не вслед ведьмаку, выдворенному от крепостных стен. Брат не бросился за ней: все это время они только и делали, что ругались, и старший Шанод только зло сплюнул, когда повозка скрылась за поднявшимся мостом. А потом неожиданно пришел гонец с дурными новостями.

     – Увлекся кем за пару недель, так хоть бы из уважения к ее чувствам развернул бы обратно! – крикнул Настьен.

     Писарчуки в соседнем помещении вздрогнули от голоса барона.

     Тор сел на столешницу, тупо уставившись на Настьена.

     Ты не мог выбрать другой путь. Никто не может пройти не свою дорогу. Потому что мы все – цепи мироздания, пишущие историю своими жизнями.

     Изабель ехала к своему жениху, замахнувшись на чужую дорогу. И даже хранитель времени – ведьмак – не смог тогда определить, что именно ее смерть положит начало длинному пути первого хранителя Абурединии. Две сотни лет мир готовился принять первую ведьму, стучась в двери и отыскивая ту единственную, которая передаст знания – и того единственного, кто достаточно силен, чтобы обучить.

     А милая хохотушка Изабель была виновна лишь в своем желании быть счастливой. Не Гонт преградил тогда путь ведьмаку к своей баронессе, само мироздание воспротивилось своеволию своего же хранителя, выплюнув девушку в покои короля, чтобы та не успела сказать свое окончательное «нет» монарху, выпив его яд...

     И оно же смилостивилось над своим сильнейшим, подарив «Изабель» снова, когда первый ступил обратно на свою землю, поклявшись оберегать.

     Тор поднял глаза на Шанода. Барону не понять все то, что знают хранители времени. И мозаика, сошедшаяся сейчас в голове ведьмака, не будет утешением брату Изабель, который потерял свою сестру в игре мироздания. Он увидит Ноллу, и его губы также прошепчут: «Изабель». А маленькая графиня узнает прежнюю жизнь мужа и разобьет зеркало, чтобы не видеть ту, которая никогда не покинет сердце ведьмака.

     Тор выкинул руку. Он найдет слова, почему новый казначей его величества неожиданно превратился в горстку пепла...

     Кара не могла остановить огонь, она сделала единственное возможное для боевой единицы, бросив барона в пол и закрыв собой. Пламя лизнуло ее бронь, и Кара, крепко обняв мужчину, перекатилась под стол. Ухватила ноги ведьмака, резко рванув на себя. Ударившись головой о стеллажи, граф потерял сознание.

     Сермуш толкнул двери в комнату, и троица тут же перестала смеяться. Натянуто улыбнувшись, королевич взял из рук Дурба кубок. Они с Наримом договорились.

     – Завтра снимаемся домой, – сказал Сермуш. – Предупреди ребят, – Фаррину молча вышел. – А где Кара?

     – Вот это хороший вопрос, – поднялся Рамор.

     – А Тор? – подала голос Нолла.

     – Так... милости и сиятельства, – протянул Сермуш, – кажется, нам пора на свежий воздух, – улыбнулся.

     – Опять? – икнула Нолла.

     Королевич протянул девушке руку, выводя из комнат. Рамор юркнул перед ними, распоряжаясь принести меха.

     Настьен сидел ни жив ни мертв, дрожащими пальцами сжимая кубок с вином. Кара не стала связывать барона, просто попросила, чтобы тот не рыпался, пока они с графом беседуют.

     Придя в себя, Тор ткнулся в кошачьи глаза, окинул взглядом все же живого Шанода и, повинуясь кивку головы полукровки, махнул рукой, утягивая себя с кошкой в морок и останавливая время.

     – Ну и что творим, ведьмак? – спросила кошка со стола.

     Тор поджал ногу, усаживаясь на полу.

     – Если я тебе расскажу – сама на него с клыками набросишься, – пообещал он. – Ты знаешь, кошара... Я уже полностью согласен с твоим мужем... Тошно жить и понимать, что балом правишь не ты. А тобой играют, как пешкой, чтобы...

     – Давай так, Тор, – спокойно перебила его Кара. – Ты сейчас корректируешь его сознание, чтобы он посмирнее стал. А я беру на себя Ноллу.

     – Корректируешь? – нервно засмеялся ведьмак. – Мне не вычеркнуть Изабель из его памяти, кошара.

     – Тор... Как человек корректируешь, – граф вскинул на нее глаза. – «Воскрешаешь» наш призрак и рассказываешь, что произошло тогда. Помнишь, как люди говорят, сиятельство? – усмехнулась она. – Вы оба потеряли ее. И никто из вас в этом не виноват. А уж кого сделаешь виновным... тебе решать.

     Ведьмак медленно поднялся и зажал кошку на столе, склонился к ее уху:

     – Боевую единицу на распятие потянуло?

     – Не дури, ведьмак, и судьбу не испытывай, – зашептала Кара, вцепившись в его камзол. – Тебе вернули «Изабель», а ты сам ее сейчас оттолкнешь, если не сделаешь Шанода своим союзником.

     Тор подался назад и посмотрел в глаза названной сестры.

     – Изабель мертва, Кара, – и снял морок, запуская время.

     Гордый, а, может, просто глупый до гордости ведьмак не собирался принимать подачек от мироздания. Хранители времени и равновесия, знающие слишком много, чтобы успеть выслужиться в человеческий век; способные слишком на многое, чтобы не быть никем удерживаемыми; говорящие со звездами, чтобы их шепот услышали миллионы миров – никто из них не поднял из пепла любимых, обманываясь фениксом.

     Нолла на секунду замерла и вдруг с силой потянула Сермуша за локоть, уводя влево по дорожке сада. Рамор резко свернул, подняв брови и переглянувшись с присоединившимся к ним Дурбом. А когда девушка неожиданно остановилась и повернулась к окнам, Сермуш поддержал ее, заметив, что та еле стоит на ногах.

     Тор поднял барона с кресла, отбросив бокал с вином в сторону, подвел к окну... Можно и убить Настьена, истинно так. Можно вообще весь замок Шанод вырезать, и кошка даже поможет ему, оберегая тайну названного брата. Только ведьмак, поддавшись первому порыву, сам же и остудил огонь, выплюнутый рукой. И не успей полукровка защитить Шанода, пламя не лизнуло бы его.

     Прятаться – никогда не выход.

     – Наша Изабель умерла, Настьен, – тихо заговорил Тор. – Она последовала за королем в его покои, чтобы сказать «нет», но яд заговорил за нее первый. Я не успел тогда.

     Кошка закрыла глаза, сжав пальцами края столешницы; костяшки побелели.

     – А год назад, Настьен, умерла другая девочка, чтобы воскреснуть в нашем с тобой мире. И только ты сейчас можешь решить, мстить ведьмаку за то, что любил твою сестру, и погубить девочку уже здесь... Или оберегать ее, как оберегаю я.

     Налетевший ветер скинул с головы Ноллы капюшон, разметав белокурые волосы. Настьен вздрогнул, попятившись. Споткнулся о кресло, найдя опору в спинке мебели, снова глянул в окно. Сермуш пытался воевать с ветром, снова укутывая Ноллу, а та стояла, словно изваяние, ни на что не реагируя. Она ждала приговора.

     Барон встретился с глазами кошки Гонта, посмотрел на ведьмака...

     – Я не успел тогда, Настьен, – повторил Тор.

     – Но мы успели спасти ее, – Кара кивнула в сторону окна.

     Сметая мебель, Настьен кинулся вон из комнат... Перепрыгивая через две ступеньки, сбежал со второго этажа... Выскочил из паласа, расталкивая лакеев... И остановился в шаге от Ноллы, все еще не веря своим глазам.

     Тор закрыл глаза и опустил голову. Кара положила руку ему на плечо, сжав пальцы. Ведьмак предпочел распять себя, чтобы не погубить полукровку.

     – Мы не были представлены, милорд, – улыбнулась Нолла.

     Настьен метнул взгляд на Сермуша, смутно припоминая его лицо.

     – Ваше сиятельство, – откашлялся Дурб, – позвольте представить вам, его милость барон Настьен те-Пар Шанод. Ваша милость... – Фаррину перевел взгляд на мужчину. – Ее сиятельство графиня поль-Лазан... Нарье.

     Сермуш положил руку на эфес меча.

     Сглотнув, Настьен, наконец, вспомнил о манерах, склонившись перед высшим титулом и принимая ее руку, дрожащими губами касаясь пальчиков своей Изабель.

     – Это честь для меня, ваше сиятельство, – просипел барон, выпрямившись. – Ваш... супруг не зря прятал вас от двора... – Дурб сделал шаг к барону, готовый встать между ним и Ноллой. – Вы напоминаете мне... ангела.

     – Надеюсь, вы вспомните эти слова, когда я состарюсь, – засмеялась Нолла, принимая руку барона.

     Сермуш поднял голову, зажмурился на неожиданно показавшееся солнце и увел Дурба с Рамором к паласу, кивнув жене в проеме окна на втором этаже.

     – Выдохни, ведьмак, – кошка хлопнула Тора по плечу, все еще прислушиваясь к разговору Настьена и Ноллы. – У нашей девочки теперь аж два хранителя.

     Кошка открыла двери в круглую комнату в башне по периметру паласа и покачала головой: барон и граф уже уговорили два кувшина вина, то вспоминая свою вражду, то выбирая время, когда им удастся намекнуть молодому королю на охоту, чтобы, наконец, посоревноваться в меткости.

     – Расслабьтесь, господа, – полукровка пульнула шляпу на кровать, выбросила кинжалы в стену и взяла из рук Тора кубок с вином; тот поманил пальцем еще один фужер. – Меня пока никто не переплюнул.

     Она уселась в окне и еле удержалась, когда ведьмак послал в ее сторону струю воздуха.

     Сермуш вышел из паласа, поднимая воротник мехового сюртука. Тут же подбежал лакей, спрашивая, не желает ли чего его высочество. Сермуш только отрицательно покачал головой, отсылая мужчину махом руки. И самому стало смешно: сыну воеводы и безродной стоит отвыкать от манер королевича.

     Через три года Франциск будет совершенно и полностью готов занять трон отца. Он будет готов еще и раньше на самом деле: мальчик он способный, Сермуш не зря нагнал тогда в Балью «армию учителей», как ворчал Торель. Максимум за год Франки освоится в замке Коранету... Старший «брат», конечно же, поможет. А Рамор постарается не отпустить Неополя на тот свет раньше времени – чтобы лишних проблем не случилось.

     А потом...

     Сермуш исчезнет из замка не-отца, заточив себя в мире ведьм и оборотней, управляя торговлей уже из Бальи. Он верил в своего Франки – тот будет достойным королем своему народу. А начнет закрываться эта дверка... Сермуш присмотрит еще какой... мирок... И воцарятся в замке Коранету мир, покой и равновесие, королевич-бастард больше не будет мозолить глаза совету, вызывая ненужные шепотки и раздирая головы знати, как бы не заполучить на трон солдатню.

     Ведьмы живут долго, у Франциска будет пять жизней, чтобы привести Сомонию в новую эру...

     – Серм?

     Коранету обернулся на голос Дурба, чуть улыбнулся, кивнув головой. Он не знал, как теперь держаться с Фаррину. Следуя тенью за своим принцем, брат уберег его не один десяток раз, переняв эстафету у воеводы. Ни словом ни вздохом не намекнув. Они стали друзьями, но Дурб всегда был «графом», а Сермуш – «его высочеством». Уберег и сейчас, конечно же, поддержав Кару в ее откровенности: от своих узнать проще, чем от... совета. Только переосмысливать жизнь в тридцать семь лет оказалось сложнее, чем им всем виделось.

     Не сын, не брат по крови, Франциск был для Сермуша родным.

     А брат по крови так и остался телохранителем.

     Луна снова показалась из-за облаков, скупо осветив дорожки сада. Смахнув со скамейки листья, Сермуш присел.

     – Я выторговал у Нарима Балью в обмен на транши, – заговорил он. – Караваны отсюда будут очень условными. Пока дверь открыта, поместье будет жить ресурсами Кружев. Вот, думаю... как теперь это совету представить. И объяснить.

     Дурб присел рядом с королевичем, вздохнув.

     – Хотя... наверное, уже надумал, – грустно улыбнулся Сермуш. – Они будут счастливы.

     – Не рано хоронишь себя?

     – Брось, Фаррину, – поморщился Сермуш. – Ублюдкам не место в королевских замках. По чести, мне даже титул барона был бы велик.

     – Твой отец был графом.

     – Да признавать уже некому, – отозвался королевич.

     Откинувшись на каменную изгородь позади себя, прикрыл глаза. Рамор тоже будет счастлив: у Сермуша очень резко поубавится забот, он вообще вытащит стол на улицу и будет составлять свои отчеты, сметая снег со столешницы.

     – Франки сбережешь? – спросил Сермуш, поворачивая голову к графу.

     – Что это ты надумал? – откашлялся Дурб.

     – У тебя сын, Фаррину, тебе о семье думать надо. Останешься при королевиче – и Миха будет не просто маркизом... умирающего рода, а уже при дворе. Я попрошу Франки за него – Миха сможет ваши земли поднять, когда вырастет... У вас же есть родовой замок, Дурб... Отстроит заново...

     – Отсылаешь, значит, – Фаррину тоже откинулся на камни, скрестив руки.

     – Меня уже не от кого охранять, Дурб. Скоро будет не от кого.

     Поднявшись, пошел в палас. Холодно уже для долгих прогулок, так неимоверно ему полезных.

     Замок Коранету, казалось, был перевернут с ног на голову: не было ни единого человека, не бегающего по паласу. Дворецкий уже давно охрип, командуя слугами, придворные матерились, пытаясь привести лакеев в чувства, чтобы те, наконец, помогли одеться, накрыли столы и вообще перестали мешать жить. Король, снова неожиданно вернувшийся к жизни даже без Рамора под боком, буйствовал на совете, постоянно вскакивая со своего кресла. И только Франциск был меланхолично-спокоен, изредка зевая: этой ночью он также не смог выспаться.

     Висельников в этот раз не было. Но на одном из подносов на столике королевича за ужином обнаружилась огромная мертвая крыса, активно истекающая кровью прямо на листья салата. Выпихав чудо на колесиках в коридор, ведьмак тут же поджег «ужин» и ворвался в комнаты Курима, выпихав того из кровати. А пока господин придворный сыщик морщился над обугленной тушкой, королевич дремал в кресле.

     Летуны хлопнули единорогов по крупу, отсылая в стойла, и спустились с посадочной площадки по винтушке. Кара тут же отскочила от лакея, с сумасшедшими глазами куда-то торопящегося. Дурб присвистнул, заспешив в свои апартаменты. Поймав служанку за руку, Сермуш потребовал ответа, где его отец и брат. Пискнув, что в зале заседаний, девушка тут же торопливо скрылась.

     Юркнув в покои мужа, Кара дернула шнур, расстегивая камзол. Чтобы слуги прибежали на зов, ей пришлось истерзать шелковую веревку. Рыкнув приготовить купальню, кошка переоделась и заспешила вниз.

     Дурб тщетно пытался добиться от Ларисы, что произошло, пока их не было. И когда Кара, без стука раскрывшая двери, развернула его жену к себе, утопая в ее глазах, только зубами скрипнул. Впрочем, знала Лара не много. Лишь вершину айсберга о висельнике и свежезарезанной крысе. Оставив блондинку на руках мужа, кошка убежала к Куриму.

     Тео уже ждал ее. Было бы странно, не приди Кара именно к придворному сыщику в свете последних событий. Даже кубок вина уже ожидал на краю стола. Коротко кивнув вошедшей королевне, Теодор указал на кресло.

     – Не назову это охотой, – тут же начал сыщик. – Но кто-то поигрывает на нервах королевича.

     – Кто?

     Тео развел руками. Его рассказ не изобиловал какими-либо интересными подробностями. Он сам видел только горстку пепла да обугленную крысу... Да и Франциск мог сказать не больше. Кара прикрыла глаза, желваки заходили.

     – Тео, тебе не кажется, что время тайн прошло?

     – Все мои тайны вам известны, – усмехнулся сыщик. – А новыми я пока не разжился.

     – Кто играет против семьи Коранету!

     – А с чего вы взяли, что против? – поднял брови Тео. – Все очень хотят Франциска на троне. И сам король – в числе жаждущих.

     – А висельники с крысами – это коронация? – взвизгнула кошка.

     – Я бы сказал – выбивание почвы из-под ног, – задумался Тео.

     Кошка отставила кубок и прошлась по кабинету сыщика. Не здесь сейчас искать ответы. Курим и сам в полном замешательстве. А если что и знает... Даже в глазах не прочесть, пока он свой хаос в голове не приструнит.

     – Семью укрыл? – неожиданно спросила Кара.

     Тео покачал головой. Он еще после висельника отправил жену с детьми в родовой замок. Как очень многие придворные, впрочем. Грызня за трон – не веселое представление.

     – Тео, узнаю, что ты не с той стороны... Они вернутся к твоим похоронам.

     Не посмотрев на сыщика, кошка вышла из кабинета. Теодор вздохнул.

     Запутавшись в камзоле, Кара пнула дверь в купальню. А отбросив материю, удрученно вздохнула: в лоханке уже нежился Сермуш.

     – Там травы для ее высочества, – мстительно улыбнулась кошка и только сейчас заметила листки, выброшенные из воды.

     Освободив ворот рубахи, Кара присела на край ванны, трогая теплую воду.

     – Франки в порядке?

     Сермуш утвердительно кивнул, закрывая глаза.

     – Курим сказал что... вразумительное? – задал свой вопрос.

     – Курим укрыл семью, – вздохнула Кара, провожая взглядом служанку с дровами; подкинув паленья в камин, девчушка скрылась, не поднимая глаз.

     – Тебе тоже следует забрать Ларису с Михой и составить компанию Тору, – протянул Сермуш. – А я пришлю за вами, когда все... уляжется.

     – Да ну? – улыбнулась Кара. – Долго думал-то, прежде чем предложить?

     Сермуш открыл глаза и посмотрел на жену в упор:

     – А если я скажу «пожалуйста»?

     Кара склонилась к мужу и усмехнулась, коснувшись губами его губ.

     – Даже ведьмак не может убедить оборотня, высочество, а тебе и вовсе не посчастливилось родиться человеком.

     Сермуш дернул жену за руку, утягивая женщину в воду.

     «Курятник» улегся только к вечеру. Постояв в раздумьях в своих покоях, Франциск развернулся на каблуках и вышел вон, хлопнув дверьми. А когда вошел к брату, кошка только усмехнулась. Не двенадцать лет тебе уже, друг сердечный, прятаться под одеялом Сермуша.

     – Я не могу отдыхать в своей спальне!

     – Зато я знаю, где можешь, – протянула Кара, выводя юношу из комнат.

     Если не Курим и не совет затеяли игру на нервах Франки...

     – Ты с ума сошла? – хмурился парень, пока кошка вела его под локоть в покои матери.

     Кара вывела его на балкон и развернула к себе:

     – Ты сейчас приходишь к маменьке и кидаешься ей на... корсет, прося, моля и требуя защиты. Понял? Говори, что хочешь, но она обязана быть уверена, что единственная, кому ты доверяешь, в кого веришь и убежища у которой просишь.

     Франки дернулся, но Кара держала его крепко.

     – Если ты останешься сегодня в покоях брата, завтра начнется охота на Сермуша.

     – Кара, это бред!

     – Но если королева узнает, что Сермуш – бастард, я тебя съем на завтрак, – улыбнулась кошка. – И усом не поведу на твои молнии с огнями.

     Франки сглотнул.

     – Расскажи мне все, или я никуда не пойду.

     – Нечего рассказывать, парень, – встряхнула его Кара. – Сейчас мне нужна твоя слепая вера. А будешь упираться, и себя и Серма погубишь. Двигай... к маменьке!

     Кошке и правда рассказывать было пока нечего. В основном потому, что говорило только чутье и какие-то смутные догадки. Мари будет сегодня счастлива... А следующие шаги Кара нащупает уже с утра.

     Как только кошка шагнула с балкона, к ней бросилась девушка, повисла на камзоле, сквозь слезы и слюни пытаясь что-то сказать. Франки уже скрылся за поворотом, и стражи на этаже были единственными любопытствующими сей сцены. Взяв девушку за руку, кошка отступила обратно на балкон. Откинув капюшон с головы рыдающей, сминающий ее камзол, узнала ту самую «фею», что она выгуливала под окнами королевы... И шумно вздохнула. Ну а ей-то что надо?

     Свистнув, повелела кубок вина, встряхнула баронессу, подперев ею стену. А когда лакей протянул фужер, тут же шикнула на него, отсылая.

     – Рассказывай, – обратилась кошка к девушке, когда та, наконец, немного успокоилась.

     Мари пожелала избавиться от собственной бывшей фаворитки весьма даже «фееричным» способом: отравив прелестницу. Чтобы другим не повадно было. Узнала сие молодая баронесса очень вовремя и тут же бежала из своих комнат. А тут и Коранету прибыли из мира ведьм. Улизнуть из замка – затея не хитрая. Если баронесса больше не появится в свете, Мари не будет охотиться на нее, но девушка решила попытать удачу у королевны...

     Кара не то вздохнула не то всхлипнула... Она потому и хотела помощи Ларисы: на графиню Мари не замахнулась бы. Как бы ни был силен сейчас голос королевы, летуны личного отряда и их семьи для нее – неприкосновенны. Да и весь гнев Ларунье вылился бы только на кошку, а не на Ларису.

     Окинув баронессу взглядом, Кара взяла ее под локоть и толкнула к лестницам. А когда Сермуш открыл было рот в немом вопросе, только выставила руку, требуя тишины.

     – Ну и что сие означает, ваше высочество? – прищурился королевич, отбрасывая бумагу и устраиваясь в широком кресле за столом поудобнее, когда Кара пихнула прелестницу в спальню и плотно прикрыла дверь.

     Пройдясь по кабинету, кошка уселась на столе мужа.

     – Что она сегодня переночует у нас.

     – Сначала ты отправляешь Франки ночевать к королеве, – Сермуш отбросил перо. – Теперь ты... подселяешь к нам... кого-то. Мы все меняемся покоями, или я что-то упустил?

     – Мы все меняем монарха, – поправила Кара мужа. – А этот процесс неизменно вносит коррективы в жизнь замка.

     – Надеюсь, ты уложишь ее между нами? – сверкнул глазами Сермуш и тут же получил по лбу.

     В распоряжение баронессы отвели кушетку: заодно и испытает новшество, мастеровыми собранное по приказу его высочества еще много лет назад. С тех пор было некого подселять на ночевку. А утро замок Коранету встретил совершенно привычной суетой слуг, и Курим смог, наконец, выспаться. Что нельзя сказать о Франки.

     Королевич бросился на корсет матери, по завету кошки, с большими глазами и испуганным взглядом, разве что ей под юбку не забрался, дрожа от страха и моля об укрытии. Мари, поначалу растерявшаяся, уже через минуту была совершенно счастлива и заставила служанок суетиться весь остаток вечера, устраивая его высочество.

     Пыталась Ларунье и выведать, кто подсказал сыну укрываться у нее, но тот только лепетал, что сам пришел к матери: где ж еще искать отроку защиты... Мари сделала вид, что поверила, Франки с облегчением вздохнул. Но всю ночь лишь дремал, постоянно просыпаясь.

     А к полудню кошка снова приняла из рук секретаря мужа заветный конвертик. Баронесса, заточенная в покоях королевичей, бросила на бумажку взгляд, тут же отведя глаза. Кара хмыкнула, посмотрев на нее от окна.

     – Скоро за тобой придет граф Фаррину, – заговорила кошка. – Расскажешь ему, куда тебя отвезти.

     Баронесса бросилась к королевне, умоляя оставить при себе.

     – Милое дитя, – Кара подняла ее голову за подбородок, – я без понятия, почему ты решила, что можешь остаться в замке после той... прогулки. У меня нет в планах удочерять тебя.

     Сермуш распахнул двери и поднял бровь, удивляясь, что девушка все еще в его покоях. Заметив его высочество, баронесса бросилась уже к нему. Кошка отвернулась в окно.

     – Ну, мне-то вообще все равно, – притворно протянул королевич, сверкнув глазами в сторону жены.

     Разозлившись, Кара кивнула головой, и баронесса тут же скрылась в спальне королевичей, прикрыв двери.

     – Ну и как долго ты собралась ломать комедию? – тихо спросил Сермуш, подходя к жене.

     Конечно же, ей пришлось рассказать мужу... почти все. Быть выброшенной в окно с подачи Дурба кошка не торопилась. Но и узнав даже часть игры, затеянной его женой, Сермуш нервно смеялся, подпирая стену балкона. Зачем ей нужна его мачеха, пока оставалось для королевича тайной.

     – Пока не уведу Мари далеко на задний план, – прошептала Кара.

     – Да она Франки на руках на трон вынесет, – усмехнулся Сермуш. – Не на того ты скалишься.

     Двери без стука распахнулись, впуская Дурба.

     – Погоди пока, – улыбнулась ему Кара. – Наша баронесса как-то уж очень не хочет со мной расставаться.

     Фаррину нахмурился, кошка подмигнула зеленым глазом. Поманив Серма из покоев, летун скрылся. А Кара неожиданно дернула шнур, пинком в спину отсылая служанок в гардеробную и повелевая заточить себя в корсет...

     Кара выплыла из покоев мужа... Опустилась в реверансе перед Сермушем и Дурбом, подняв глаза на мужчин... Граф опустился на колено, склонив голову... Королевич поклонился жене и подал руку, поднимая с поклона.

     – Все самое красивое, ваше высочество, вы всегда оставляете для других, – смеялись глаза Сермуша.

     – Ну что вы, ваше высочество, – рука Кары выскользнула из его ладони, – право видеть мою истинную красоту – только за вами.

     Подмигнув Дурбу, кошка заспешила на обед к королеве.

     Сермуш бросил взгляд на друга:

     – Давай договорим позже...

     – Не о чем... договаривать, Серм, – покачал головой летун. – Это мое последнее слово.

     Кара терпеливо дождалась, когда лакей чинно доложит о ее прибытии, не менее чинно раскроет перед ней двери, и вплыла в покои королевы. Брови Мари взлетели вверх. Опустившись в реверансе, ее высочество замерла, ожидая, когда ее поднимут с поклона...

     Кошке опять удалось удивить.

     Сермуш снова вышел на балкон, подставляя лицо ноябрьскому дождю, остужая голову. Разговор с Дурбом был напряженным и неприятным. Никогда не обсуждающий приказы своего принца, в этот раз граф проявил характер по праву двоюродного брата. И телохранителя. Может, и прав был Фаррину. А, может, и нет.

     Кара уселась напротив Мари, поддерживая разговор ни о чем. Лакей пристроил салфетку у нее на коленях, облегченно вздохнув. Зажгли свечи, прикрыв окна ставнями. Разлили вино. Кошка стянула длинные перчатки, подняв свой кубок.

     Сермуш разворошил бумаги на столе и дернул шнур: работать было не с чем. Скользнувший в кабинет секретарь низко поклонился и начал собирать папирусы, повинуясь приказу его высочества убрать все в архив. А когда он вышел вон, баронесса подняла глаза на королевича, чуть улыбнувшись. Делать ей в покоях было ровным счетом нечего. Ответив на ее улыбку, Сермуш также вышел из кабинета, повелев седлать белоснежного. Дождь спутал планы, новые поединки с претендентами в личный отряд Франки придется отложить. А молодой лекарь очень хочет видеть королевича гуляющим побольше. И раз Кара на обеде с Мари, он выгуляет своего единорога, пожалуй.

     Кошка не могла обойти тему, будоражащую весь замок в последние дни, и сама заговорила о висельнике и крысе. Мари охала, ахала и кивала, рассказывая, как был напуган Франциск, нашедший в ее покоях тот самый заветный покой. Кара сочувственно поддакивала, вспоминая, что в эту ночь парень также не выспался, опасаясь собственной матушки еще больше, чем трупов под потолком...

     Курим поднял глаза от кресла у камина, наблюдая, как отходит ниша потайной двери. Когда шпик протиснулся в кабинет, сыщик молча вытянул руку, забирая аккуратно сложенный листок. Развернув, внимательно прочитал. Перевернул листок... Отметил подпись и снова перечитал содержание. Поднявшись, Тео открыл ящик стола, отдав шпику небольшой кошель, и опять начал изучать письмо, словно сложенные буквы не устраивали его своим смыслом.

     Сермуш поднял белоснежного в дождливые облака, закладывая вираж. Ухнув вниз, единорог резко взял влево. Королевич отстегнул от седла арбалет, вложил две стрелы; обе ушли в мишень на плацу, поразив десятку. Снова перезарядив, Сермуш бросил единорога в сторону, уходя от невидимых стрел противника. Боевой дракон в стойле около тюремного городка поднял голову, фыркнув. Франциск замер в кресле около отца на совете двадцати, повернув голову к окну.

     В этот раз Кара наигралась с огнем гораздо раньше отведенного королевой часа на обед. Понимая, что очень скоро ей уже не удастся уйти, не разочаровав Мари, кошка неожиданно согнала с лица всю краску и упала на ковер, разве что не перестав дышать. Возгласы: «Лекаря!» – сорвали Рамора из варочной господина Серинска.

     Сермуш защелкнул арбалет на седле и резко дернул поводья, опуская единорога на землю. Приняв животное, конюх начал расстегивать ремни, когда выбежавший из паласа лакей доложил о бесчувственной королевне.

     – Рамор, убери свою дрянь от моего носа! – Кара отпихнула руку парня, и тот с облегчением вздохнул.

     Распахнувший двери своего кабинета, Сермуш тут же набросился на жену.

     – Я пока не страдаю желанием оказаться в постели ее величества, – огрызалась кошка, стягивая платье.

     Расшнуровав корсет, Сермуш развернул Кару к себе:

     – Какого черта тебе вообще от нее надо!

     Баронесса тихонько всхлипнула, никем до сих пор не замечаемая.

     – И убери эту куклу отсюда, наконец! – прошипел королевич.

     – Оставь свои истерики, – поморщилась Кара, скрываясь в гардеробной; Рамор тут же скользнул вон из покоев. – Ваша милость, вы достаточно набездельничались? – спросила она, показываясь в кабинете, уже облаченная в камзол.

     Девушка опустилась на кушетку, зайдясь слезами. Сермуш прикрыл глаза, убеждая самого себя не пихать прелестницу в покои мачехи на растерзание.

     – Поспокойнее, дамы и господа, – улыбнулась кошка, наливая себе вина. – Развязка скоро.

     Франциск плотно закрыл двери своего кабинета, повелев его не беспокоить, «даже если небеса свергнутся». Разжег камины и свечи, растолкал мебель за аркой и стянул камзол, оставшись лишь в рубахе и брюках. Усевшись на шкуру медведя, закрыл глаза, разминая шею. И потянулся нитями сознания до первого проводника...

     Тор увел жену из женской компании, как всегда, галантно и отшучиваясь от дам: графа пытались заполучить многие прелестницы Кружев, и все неизменно терпели фиаско, довольствуясь его насмешливым взглядом и шутками. А кто особенно был настойчив, больше не рисковали даже смотреть в сторону ехидного ведьмака. За одну из своих прошлых жизней Торель нагулялся на все оставшиеся.

     Франциск скользил своими щупальцами по замковой территории, разыскивая того единственного, кто покидает стены. Найдя, плотно зацепил его сознание. И остановил в пути, повелев колесу повозки треснуть, как только нашел следующего проводника. Тот принял в себя щупальце, поведя его дальше, а первый проводник так и копошился над повозкой, обеспечивая ведьмаку надежное первое пристанище – чтобы нить не оборвалась.

     Нолла куталась не то в мехах, не то в объятиях мужа, гуляя по саду, а потом мягко увела его к стройному ряду высоких, аккуратно подстриженных деревьев. И когда снова заморосил дождь, ведьмак выставил над головой щит, спешно увлекая жену в палас.

     Франки не торопил своего второго проводника. И также притормозил мужчину, поняв, что тот сворачивает с дороги. Этому несчастному пришлось пережить падение с рысака и очень долго усмирять взбунтовавшееся животное – пока не подоспел третий проводник. А как только щупальце ведьмака перекочевало, коняшка и вовсе начал издеваться над своим хозяином, бегая кругами. Второе пристанище было обеспечено, а третий проводник подвел ведьмака, наконец, к ходу в мир ведьм.

     Торель распахнул двери своих комнат, утягивая жену за собой, на ощупь дернул шнур, вызывая слуг – и замер. Франциск усмехнулся. Ответив ученику, Тор снова дернул шнур.

     Сменное колесо повозки, наконец, поддалось, став на место, а коняшка присмирел, сам идя в руки матерящегося хозяина: больше молодому ведьмаку пристанища не нужны.

     Неополь выдворил всех слуг еще раньше, чем монаршее тело было готово ко сну. Нервы сдавали, а подбирающаяся смерть разве что не строила гримасы, подталкивая короля в семейный склеп. И как бы ни был зол его величество на сына, что тот привел «еще одного человека оттуда», Рамор был частым визитером королевских покоев: Неополь очень боялся оставлять трон регенту Франциска... При всей его любви к этому самому регенту.

     Осторожно прикрыв створки, молодой лекарь снова начал свой осмотр, заведя разговор тихим голосом. Рамор не мог помочь старику больше, чем уже делал. Но тому было спокойнее, если барон неизменно оставался подле него. И полукровка не смел противиться. Тем более что и кошка очень желала видеть короля среди живых.

     Скользнув из покоев его величества, Рамор замер на пороге, раздумывая. А потом скромно улыбнулся стражам и быстро пошел по коридору, тут же юркнув в окно, одевшись в бронь, как только оказался в «мертвой зоне» для лишних глаз. Он уже давно облюбовал нишу над камином, ютясь в ней днем и ночью. Разве что, за отварами приходилось спускаться к Серинску...

     Кара заметила тень на стене, улыбнулась и сползла с окна, притворив створки. Ткнувшись в личико баронессы, вздохнула: до прелестницы только что дошло, во что она оказалась втянутой. И то, что она сама не попросилась в седло графа Фаррину, чтобы единорог отвез ее в родовой замок, Каре очень не нравилось.

     Сермуш посмотрел на жену поверх переплета и смял шляпку свечи, когда та опустилась рядом с ним на кровать. Склонившись к уху супруга, кошка зашептала:

     – Что бы ни произошло, лежи тихо и не мешай мне.

     – Только если твои действия будут направлены на меня, – подмигнул ей Сермуш.

     Франциск вздохнул, затушив все свечи разом, и ушел в спальню. Он так и не отменил свой приказ, и никто не побеспокоил его остаток дня. Щит выставлять не стал, рухнув на кровать поверх одеял: эту ночь он вряд ли проведет в приятных сновидениях.

     А когда вздрогнул, проснувшись, лишь склонил голову на бок, рассматривая уже двух висельников и прямо над своей кроватью. Прикрыв глаза, тронул сознание Кары. Так и дождался ее, лежа, раскачивая головой в такт покачивающимся трупам. Кошка тихонько присвистнула, показавшись в окне.

     – Ну, что разлегся, – прошептала полукровка. – Давай, начинай вопить, звать Курима... Ну и так далее. Маменьку обрадовать не забудь.

     Ведьмак тихонько колыхнул ее в окне струей воздуха, кошка показала ему язык и снова скрылась в окне, юркнув в кабинет мужа. Баронессы на кушетке не обнаружилось. Сняв бронь, Кара распахнула двери спальни, встретившись со взглядом мужа; тот молча указал на невидимую дверку тайного хода.

     – Теперь мне можно поспать?

     – Да хоть обоспись, если сможешь, – смеялись глаза Кары.

     Замок снова встал на уши.

     Заспанный Курим матерился, проклинал всех вокруг и огрызался на лакеев и стражей. Отослав одного из них за своими «псами», Тео вошел в покои Франциска, потирая лоб. Сыщик отметил уже пятьдесят дней рождения, и все эти ночные скачки по этажам паласа очень угнетали его здоровье. Королевич постоянно икал, отпивался вином и дрожащим голосом рассказывал Куриму о висельниках. Поджигать в этот раз он их не стал, и Тео повелел показавшимся в проеме двери «псам» снять трупы и отнести в его кабинет.

     – И этого... Ра... Ра...

     – Рамора? – подсказала Кара, входя в покои королевича.

     – Ну да, его самого, – согласился Тео. – Рамора к трупам приставьте! Пусть... изучает.

     – Отличная идея! – оценила кошка. – Рамор у трупов – это то, что надо! – разве что не выкрикнула она, прекрасно зная, где парень сейчас и молясь, чтобы он успел добежать до своей комнаты после ее возгласа.

     Курим поморщился от ее голоса и снова повернулся к Франциску:

     – Это все, ваше высочество?

     Парень закивал головой, посмотрев на кошку и еще больше округлив глаза. Как только сыщик скрылся в его спальне, стягивая сапоги и забираясь на кровать, Франки быстрым шагом вышел из кабинета, полный желания «обрадовать маменьку».

     – Ты, никак, научился, на три метра вверх прыгать, сыщик? – смеялась Кара.

     – А вам, никак, доставляет удовольствие все, что в замке происходит, ваше высочество? – спросил Тео, осматривая веревку.

     – Слезай, Курим, шею еще свернешь...

     Одевшись в бронь – «псы» разом напряглись – кошка пружинисто подпрыгнула, уцепившись за балки, да так там и осталась, изучая бечевку. Перекинута та была через перекладину всего один раз, а конец надежно закреплен за ручку двери в купальню. Сработана же веревка оказалась грубо. И не прочно. Не проснись Франциск «вовремя», под утро трупы ухнули бы прямо на него.

     Спрыгнув, Кара склонилась над ручкой двери в купальню и осторожно тронула ту... Нахмурилась.

     – Тео... – позвала она. – А потяни-ка веревочку, а.

     Сыщик кивнул одному из «псов», и тот, ловко вскочив на кровать, ухватился за остатки бечевки. Кошка снова тронула ручку. Узел соскочил с металла, и мужчина ухнул на королевскую кровать, не ожидая подвоха. Брови сыщика поползли вверх.

     Смотав веревку, Кара спрятала ту в карман камзола и быстро пересекла купальню королевича. Там, у самого окна, – широкое круглое отверстие для подачи воды снизу. Потянув канаты на себя, кошка спустилась по ним вниз: «колодец» был забран камнем вплоть до нижнего этажа. Вверху же – купальня Сермуша.

     Выпав на огромной кухне, кошка снова нахмурилась. Все правильно, здесь – ближе всего к колодцу во дворе. И подъем воды для купания осуществляется очень быстро и незатейливо. Когда королевские особы велят приготовить ванну для омовения, к веревкам цепляют лоханки с водой, поднимая вверх. В гостевых комнатах – такие же «колодцы», но они уже значительно дальше от замковых источников воды.

     Обладая достаточной сноровкой, можно и подтянуться на канатах до верхних этажей... И подтянуть трупики, чтобы подвесить... Только вот не нашуметь очень сложно.

     Курим склонился над отверстием, свистнув. Кошка подняла голову:

     – Пойдем к трупам, – крикнула она, и эхо отскочило от стен, разнося слова по этажам паласа; Кара усмехнулась.

     Рамор стоял над столом Тео, теперь уже безнадежно испорченным висельниками. Сыщик тут же пнул лакея за мастеровыми: как только парень закончит, те заменят обивку столешницы.

     – Три дня как откинулись, – сказал лекарь, как только кошка с Тео вошли.

     – Это я и без тебя сказала бы, – Кара заткнула нос пальцами; Курим последовал ее примеру.

     – Ну а чего ты от меня тогда хочешь? – меланхолично спросил полукровка.

     Кара посмотрела на него очень выразительно, и парень вздохнул. Склонившись к шее висельника, осмотрел веревку... борозды на шее... подбородок...

     – Не от повешения помёрли, – выдал, наконец, Рамор. – Следы совсем не четкие, дай бог час провисели. На подбородке нет следов трения о веревку... То есть висели себе мирненько, и бечевка их совсем не беспокоила.

     Оно и верно, покойников такими вещами уже не удивить.

     – А от чего? – подал голос Курим.

     – А вот это я не могу сказать, – улыбнулся лекарь. – Явно не от старости. Ну, и никаких следов кинжалов-мечей-ножей или других повреждений. Так что остается только яд.

     – Три трупа за несколько дней, – протянула Кара. – И никто никого не «потерял», вроде бы?

     Курим только пожал плечами: он заведует только знатью замка.

     – Но если бы начали исчезать или внезапно помирать кто из прислуги в замковой территории, – заметил сыщик, – я уже знал бы, конечно.

     – Значит, из городка, – заключила кошка.

     – И что, их травят и никто вони не чует? – усмехнулся Рамор.

     – Твоя правда, лекарь, – закусила губу Кара.

     Курим махнул «псам», приказав избавиться от трупов, и все вышли на свежий воздух, не желая мешать мастеровым приводить стол в порядок.

     – Ну, что, Курим, кому нужны нервы королевича в плохом состоянии? – тихо спросила кошка.

     – Тому, ваше высочество, кто останется при нем, если наш король неожиданно скончается... не вовремя.

     – Вооо, – протянула Кара, уводя сыщика в садик; Рамор скрылся в паласе: его скоро вызовет к себе Неополь, солнце уже просыпаться изволит. – И кто же у нас регент младого короля? – смеялись глаза кошки.

     Тео вздохнул, посмотрел на королевну.

     – Давай, давай, сыщик, кайся, – Кара подтолкнула Курима, кивнув.

     – Ее величество, – опустил голову Теодор.

     – Ну что ж, Курим. Мы нашли нашего демона, а?

     – Только нужно что-то повесомее, ваше высочество, чем наши с вами догадки, – заметил сыщик, поеживаясь. – А то демоном может оказаться совсем не тот... человек.

     – Тогда я поговорю с дядькой своим, – рассмеялась Кара, – сатаной, – Тео вздрогнул. – Я же сама – нечисть, ваша милость.

     Кара нацепила принесенные для нее меха и вскочила на покатистую крышу около посадочной площадки единорогов. Сермуш опять выбивал дух из телохранителей для Франки, но сейчас – над замковым плацем, поднимая в воздух пару за парой. Наблюдая за танцем единорогов, кошка раздумывала, куда подевалась баронесса посреди ночи.

     То, что ушла сама, подтвердил Сермуш, которому она строго-настрого запретила спать, пока Франки не позовет на смотрины трупов. И куда же девушка подевалась? Сама же боялась два дня носа казать из покоев. Варианта было два: либо она будет следующим трупиком над кроватью Франциска, либо... Либо больше никто и никогда ее не увидит. Первое выдаст Мари с головой. По крайней мере, перед кошкой. Второе – вернее.

     Только вот роль баронессы в нынешнем спектакле теперь уже не прознать. Если только... Кара соскочила с крыши от неожиданной догадки и тут же повернулась в сторону опущенного на день моста: слух оборотня уловил стук копыт и до боли родной голос, проклинающий стражей, которые пытались выспросить цель визита одинокого путника на рысаке.

     Пронзительно свистнув, кошка привлекла внимание мужа на высоте и указала рукой в сторону. Опустив единорога на площадку, Сермуш подал Каре руку, повел животное к мосту: Тор уже оттеснил щитом всех стражей, ворвавшись на территорию замка.

     – Отведи рысака к двери в мой мир, – Кара выцепила первого попавшегося солдатика, когда ведьмак спешился. – Твое сиятельство, ты здесь какого черта? – обняла она Тора.

     – Я тоже очень рад тебя видеть. Соскучился, вот...

     – Никак, жена надоела, что сорвался от нее прям-в ночи?

     – Кошка, я голодный и на нервах, – признался ведьмак. – Прям-сейчас можешь начинать рассказывать, что здесь происходит. И о завтраке-полднике-обеде распорядись. А то я тебя съем. Это он так... выгуливается? – задрал голову к небу, наблюдая, как Сермуш, снова зависший в паре метров от дуэлянтов, матерился и недовольно морщился на очередного новобранца, фехтующего с одним из его телохранителей.

     – Что-то вроде того, – протянула Кара. – Ну так ты чего здесь?

     – Франки позвал, – улыбнулся Тор, сам утягивая кошку к паласу.

     ...Пока граф уплетал завтрак-полдник-обед, Кара сидела в кресле, рассказывая подробности последних событий. И чем больше она говорила, тем мрачнее становился Тор.

     – В замке ведьмак и боевая единица, – протянул граф. – И заговорщики до сих пор имеют место быть?

     – В замке – королевна и неопытный юнец, – поправила его Кара. – У меня нет полномочий телохранителя, Тор. А у Франки нет твоего опыта. И все, что я встречаю, – препятствия, когда пытаюсь что-то сделать.

     – Давай с другого бока тогда, – граф развалился в кресле. – Я могу прощупать замок поверхностно. Потом проверим сомнительных...

     – К свадьбе внуков Франциска – точно управимся, – усмехнулась Кара.

     – С учетом того, что я здесь, – прищурился ведьмак, – есть план получше?

     – А то, – улыбнулась кошка, доставая аккуратно сложенный конвертик и протягивая Тору.

     – А кто у нас... Мари?

     Приезд Тора был очень кстати. Кара уже подумывала и правда послать гонца за ведьмаком, но Франциск очень вовремя опередил ее, устав от бессонных ночей и полной чертовщины. Пока что кошка старалась не думать о том, что их с Тором методы не могут быть предъявлены ни королю, ни совету. Пока что нужно было убедиться, что все догадки верны. А потом... будет очень мало времени, чтобы найти способы все обнародовать.

     К королеве на обед опять пришел кавалер. Разочарованно вздохнув, Мари жестом пригласила невестку в будуар, где уже были прикрыты ставни и горели свечи. Краем глаза Кара заметила в приоткрытую в спальню дверь широкую кровать, усыпанную лепестками роз... Усмехнулась... И очень мило улыбнулась, когда Мари присела в свое кресло.

     Чуть дрогнул воздух в дальнем углу; Кара сцепила пальцы, поставив локти на стол... И тут же зарубила разговор о висельниках и погоде на корню. Сегодня кошка сама поторопит ее величество, поманив ту, наконец, к себе.

     Когда Кара заговорила, ведьмак нервно сглотнул, чуть не раскрыв себя. И только поражался, насколько изобретательны могут быть порой... кошки.

     Здесь нельзя нырять в сознание королевы открыто. И даже завуалировано. По сути, Кара пообещала ведьмаку, что Мари будет полностью открыта и готова принять его в свое сознание – если он сумеет подменить кошку одной из фантазий королевы. Тору еще тогда не понравился план Кары, но другого выхода все равно не было.

     – Ляпнешь что Нолле – в небе распну, – пригрозил ведьмак, когда они проговаривали план действий.

     По такому сценарию они работали впервые. И оба нервничали.

     Как только лакеи, призванные обслуживать обед, были отосланы, Кара протянула Мари руку, отведя себе роль ведущего. А когда сознание королевы уже замутилось, хамелеон прикрыл глаза, отлепляясь от темного угла и мягко заменяя руки кошки. Подхватив Мари, ведьмак опустил ее на усыпанную лепестками роз кровать, уже полностью в ней растворившись. Присев около кровати, Тор не отпускал руки женщины, заставляя ту верить в свою фантазию. Кара прижалась к стене, боясь нашуметь.

     А когда Мари погрузилась в сон, ведьмак ушел тайным ходом, а кошка осталась ждать пробуждения королевы. Когда та проснется – у нее не останется сомнений в том, что невестка отныне принадлежит ей.

     Физическое влечение всегда остается самым слабым местом любого человека. И самым загадочным для его же сознания. На своем веку телохранителей, ни кошка ни ведьмак еще не встретили ни одного чела, которого нельзя было бы раскрыть, сыграв именно на влечении. У каждого свои пристрастия и фантазии. И обманывая людей реальностью происходящего, Кара с Тором никогда не знали поражения в своих действиях.

     Впрочем, в прошлом они оба предпочитали фантазиям реальные действия, если те не были им противны – так вернее и надежнее. Наверное, именно поэтому напарники по службе так никогда и не сошлись в единой постели, прочно оберегая более прочные отношения между собой.

     Когда Тор влетел в кабинет Сермуша, хозяин оного оторвался от писанины и чуть улыбнулся.

     – Вы где оба пропали?

     – Уж лучше бы она... шахматами увлекалась, – процедил Тор, бросаясь к вину. – Твоя жена, Сермуш... такая... изобретательница.

     – Уж тебе ли не знать, – рассмеялся королевич. – Что на этот раз?

     – Не-не-не-не! – поднял руку ведьмак. – «Что на этот раз» – спрашивай у кошары. Кстати, а кто такая... баронесса Нардок?

     Сермуш резко перестал смеяться:

     – Где имя раздобыл?

     – Не важно, где, – отмахнулся Тор. – Важно, что эта милашка в колодце.

     Королевич присвистнул.

     – Там три этажа вниз, – проникновенно поведал он ведьмаку. – Где «в колодце» конкретно?

     – Вот иди и проверь, – хохотнул Тор. – Я только мордашку видел да имя знаю. Мордашка, кстати, очень напугана.

     Курим маялся около зала заседаний уже битый час, а король все не переставал бушевать, затягивая совещание, как никогда. Показавшаяся в коридоре кошка заставила Тео нервно вздрогнуть.

     – А что, господин сыщик, приемная его величества для вас нынче закрыта? – усмехнулась Кара, облокачиваясь о перила.

     – Приемная гораздо дальше от моего кабинета, ваше высочество, – поклонился Тео. – Года, знаете ли...

     – Главное, чтобы их было еще немало, – согласилась кошка.

     Окинув взглядом небольшую толпу, также ожидающую его величество, королевна двинулась по лестнице наверх. И с чем же Курим... ожидает?

     Неожиданно распахнувшаяся дверь заставила всех и каждого вздрогнуть. Кара остановилась на ступенях, повернувшись: из зала быстрым шагом вышел Неополь. Толпа упала в поклонах-реверансах. Выхватив взглядом Франциска, кошка еле заметно кивнула. Монарх нервно всхлипнул, рявкнул об обеде в его кабинет и махнул Теодору рукой. Толпа послушно двинулась за ним, готовая снова ожидать.

     Кара очень не хотела торопить события. Но в ее планы совершенно не вписывались висельники и подорванные нервы Франки. А парню придется играть неврастеника, если так и будет продолжаться дальше: чтобы ненужных подозрений не вызывать. Молодой ведьмак не собирался забиваться в угол и дрожать от страха, за что стоило, конечно, очень поблагодарить природу ведьм. Но обычный человек не может так себя вести, даже взрослый... Что уж говорить о восемнадцатилетнем безусом юнце.

     Пихнув Франки в кабинет Сермуша, Кара прикрыла створки.

     – Рассказывай, – велела она Тору, плюхнувшись в кресло.

     Колокола в замковой церкви надрывно запели, погружая королевство в траур: король скончался. Их звон подхватили в городке, требуя второго голоса ото всех деревень разом. С донжонов поскакали солнечные зайчики, разнося весть по всем землям Сомонии от замка к замку вассалов...

     Личные слуги усопшего короля освободили тело монарха от одежд... Подвязали челюсть... Закрыли глаза покойного... Шепча молитвы, окунули тряпицы в теплую воду, крестообразными движениями омывая...

     Облачив в чистое, сложили руки почившего на груди. Небольшой костер во дворе оповестил, что одежды, в которых Неополь скончался, сожжены. А на следующий день Иерий, в ночь привезенный в замок по небу, отслужил отпевание, мысленно вымаливая и свои грехи за святотатство...

     Советники долго стояли перед своими креслами, опустив головы. Они собрались в зале заседаний вовремя, как и обычно, но королевичи «запаздывали», давая им время еще раз проститься со своим монархом и подготовиться присягнуть новому правителю.

     Когда лакей распахнул двери, мужчины повернулись и опустились на колено: в зал вошла королева в сопровождении Сермуша и Франциска.

     По завету Неополя на его отпевании присутствовали только члены семьи. Когда служба закончилась, Франциск взял мать под руку, выводя на воздух. Юркнувший в церковь Рамор так и остался ею незамеченным. Посмотрев на Сермуша долгим взглядом, Иерий тяжело вздохнул и утянул диаконов в помещения за алтарем: сын хотел проститься с отцом перед тем как крышку гроба закроют...

     Мари опустилась в кресло в стороне, откинув черный шелк с лица. Сермуш и Франциск остались стоять подле нее. Когда советники расположились за столом, лакей кивком головы пригласил в кабинет распорядителя последней воли короля. А назначил им Неополь... Курима.

     Каменный гроб несли силами десятерых молодцев, от натуги покряхтывающих. Даже при большом желании те не могли двигаться быстрее, и длинная процессия из придворных, слуг и членов семьи тащилась за гробом в семейный склеп, по счастью отстроенный в огромной замковой территории. Как только камень коснулся еще накануне приготовленного возвышения, молодцы тут же ретировались, тяжело дыша. Кара сжала руку мужа.

     Теодор уселся в кресло во главе стола и распахнул объемный ларец, извлекая бумаги. Отложил в сторону завет с именем нового короля и прочистил горло, готовый оповестить имена нового короля и его регента. Раз почивший король успел озаботиться такими вещами до своей кончины, совету уже не выбирать ни того, ни другого.

     Фаррину тихонько постучал в заднюю дверь церкви, и диакон тут же распахнул ее, уведя графа темными коридорами наверх. Иерий снова вздохнул, перекрестился и подтолкнул летуна в соседнее помещение, где его уже ждал Рамор со своим подопечным.

     Когда Курим оповестил имя Франциска, советники, словно по команде, прикрыли глаза и все разом облегченно вздохнули. Но когда назвал имя регента, тут же и сложив листок, глаза королевы гневно сверкнули, а губы не сдержали: «Измена».

     – А что, ваше величество, уже есть кому изменять? – прошелся по залу Сермуш. – Я уверен, что граф Нардок сможет быть очень хорошим подспорьем молодому... королю.

     Он преклонил перед братом колено, первый ему присягая.

     Кара открыла дверь в колодцы, повелев пред ее очи Фрадза. А когда детина поклонился, нашептала имя, кого вывести. Начальник стражи, вроде бы, попытался противиться: баронессу определила в колодцы сама королева. Но нашел клыки кошки, все же, очень убедительными.

     – Ее не помяли? – спросила Кара, когда двое стражей убежали вниз.

     – Так собирались уже, – вздохнул Фрадз, – да король скончался, не до девки стало, видимо.

     Кара понимающе покивала: смерть короля перевернула вообще все планы замковой знати. Посмотрев на испуганную до одури девушку, кошка вздохнула. Были – ваши, стали – наши.

     – Ваша милость, – не стесняясь стражников и Фрадза заговорила кошка, – я даю вам выбор: исповедоваться перед советом, или остаться здесь и ждать свою королеву.

     Ноги юного создания подкосились, и та рухнула на пол, зайдясь слезами.

     – Я так понимаю, вы выбираете первое, – догадалась Кара.

     Курим вежливо дождался, когда Сермуш произнесет последние слова, и выудил из ларца следующую бумагу.

     – Смею несколько отложить присяги, господа, – откашлялся Тео, – ныне усопший король, с совета его сиятельства графа Нардока, успели также озаботиться и первыми постами при дворе.

     Франциск махнул рукой, уже по праву короля разрешая Куриму продолжать. И тот начал зачитывать новые имена казначея, камердинера, коего никогда не было при самом Неополе, канцлера... и даже личного секретаря графа Нардока и молодого короля. Мари закрыла глаза, выпав с кресла.

     – Лекаря... – вздохнул Сермуш.

     Распахнув двери в зал заседаний, Кара пихнула в помещение чумазую баронессу. Хамелеон отлепился от стены и забрал комнату в заслон, запечатав двери. Теперь собрались все.

     Истинная дочь своего мира, Мари потратила без малого год, чтобы собрать свою группу, втянув в нее добрую половину чинов из совета мужа. Развлекаясь в саду, нежась среди своих «фей» и очаровывая короля, Ларунье терпеливо ждала, когда настанет ее час.

     А, дождавшись, встретила непосильных человеку соперников: боевую единицу да ведьм, живущих по своим законам, людям не понятным. Для нее так навсегда и останется тайной, на что способны нелюди и что ими движет. Как и для первого хранителя времени Аубердинии будет не понятно, почему любовь к власти может пересилить материнские чувства.

     Дабы Мари не пропустила начавшуюся склоку между советниками и исповедь собственной фаворитки, ведьмак безжалостно щелкнул пальцами, а Сермуш помог мачехе занять ее место. Требовать воды было бесполезно: двери запечатаны, и Тор сам проявил милость, протянув королеве сотворенный кубок с жидкостью. Правда, на поверку ею оказалось, все-таки, вино...

     Баронесса Нардок, постоянно косясь на старшего брата, заговорила скороговоркой; секретарь Курима еле успевал записывать, а сыщик развернулся с вопросами, на ходу импровизируя. Кошка обещала ему очень много интересного и не обманула.

     Игра Мари была, на самом деле, совершенно невинной и вполне понятной умам придворных. Добиваясь регентства над сыном, Ларунье не вызывала у мужа ни капли подозрений: и ее стремление посадить сына на трон, и ее желание опекать Франциска в монаршем кресле – норма вещей, в принципе. Уже понимая, что совет отбился от рук и не имея сил одному противостоять своим же людям, Неополь метался, как загнанный зверь в клетке.

     Под старость лет король остался один, никому не доверяя и всех опасаясь. И Ларунье, казалось, была единственная, кто способен уберечь Франциска и сохранить трон за Коранету. Мелькнувшая мысль о Сермуше опечалила монарха еще больше: оставшийся старшим сын только отваживал брата от родного королевства. Сермуша Неополь начал бояться, аки дьявола.

     О том, что за Мари стоит ее брат в соседнем королевстве, король старался не думать. Вплоть до того дня, когда Курим предъявил ему...

     – Ваше величество, – Тео неожиданно повернулся к Мари, – как вы можете объяснить вот это письмо?

     Господин придворный сыщик протянул королеве ее же рукой отписанный листок, перехваченный бдительными шпиками Курима еще на землях Сомонии. Объяснять, впрочем, было мало чего: Мари ожидала брата в замке Коранету ко дню кончины своего супруга... тогда еще вполне здравствующего.

     Когда баронесса Нардок перешла к роли брата в совете, граф бросился на нее разве что не с кулаками. Девушка взвизгнула и спряталась за креслом Мари, ведьмак качнул головой, кидая графа в пол.

     – Ваше величество, примите мои искренние поздравления, вы... усопли, – Фаррину чуть склонился перед бывшим монархом, стараниями Рамора уже приведенным в сознание. – С днем рождения.

     Неополь сверкнул глазами на летуна и нахмурился.

     – И нам пора, – продолжал граф, – темнее уже не станет.

     Сермуш склонился к мачехе:

     – У вас очаровательная... фея, ваше величество. Просто кладезь.

     Кошка и сама не ожидала, насколько полезна окажется баронесса. Остановившись на ней, когда Лариса наотрез отказалась гулять в саду, Кара делала ставку на саму Мари, но ведьмак лишь разочаровал кошку: королева сама марионетка. В сознание баронессы он нырнул уже с разбегу, как только вошел в камеру девушки. И усмехнулся боевой единице: «А вот и то, что нам надо».

     – Стареешь, кошара, – веселился тогда ведьмак, – могла ведь упустить прелестницу.

     Баронесса оказалось сестрой демона, которого Курим и сам пытался отыскать все последние недели. Приближенная к королеве и к брату, девушка случаем воли оказалась в самом эпицентре событий, не стесняясь узнавать все больше и больше с каждым днем. И не убеги она тогда из покоев королевича к Мари, искренне желая вернуть расположение той, открывая истинные намерения кошки, демон так и остался бы необузданным.

     Бросив бывшую фаворитку в колодец, не поверившая ей Ларунье отложила расправу до более спокойных времен... А тут ведьмак со своим купанием в мозгах королевы встрял – уж больно навязчиво билось имя Нардок в сознании Мари...

     Курим вздохнул и посмотрел на секретаря: все успел записать? Тот еле заметно кивнул и приготовил чистые листки, отложив исписанные в бюро столика.

     Сермуш встретил отца легким поклоном головы, когда тот вошел в дом Иерия в замковом городке. Тяжело вздохнув, почивший король опустился в кресло у стола и уронил голову в руки. Он остался один, когда сам отвернулся от не-сына и погубит Франциска, если сейчас отпишет неверные заветы. Посмотрев на Сермуша в кресле напротив, покачал головой.

     – Как само провидение не позволило мне отказаться от тебя тогда.

     Бастард спасал имя Коранету, оставляя трон за не своей семьей.

     В зале заседаний стало уже очень шумно. Исповедь баронессы выдала всю группу Мари, ею же и играющую. Королева, вжавшись в кресло, терзала кружевную тряпку: после сегодняшнего дня она сама последовала бы за мужем вскорости, советники не собирались видеть семью Ларунье около себя. На брата ее, конечно, не замахнулись бы, война не нужна никому. Он первый шел бы за гробом сестры, глотая слезы...

     Франциск сжал руку матери, грустно улыбнувшись. За последние несколько дней мальчик повзрослел на целую жизнь.

     Пронзительно свистнув, Сермуш закончил балаган и кивнул Куриму.

     – Прошу всех занять свои места, – тихо попросил Тео, опускаясь в кресло во главе стола и выуживая из ларца бумаги – на этот раз подписанные рукой короля. – Его величество, ныне почивший, король Сомонии Неополь сог'Коранету пожелал видеть своим преемником своего сына по крови Франциска сог'Коранету. За малостью лет короля, назначил ему двух регентов: свою законную жену Мари Ларунье сог'Коранету и своего старшего сына Сермуша сог'Коранету... признавая его родным по крови.

     А королей – не судят. Тем более, почивших.

     Неополь отписал заветы со слов Сермуша, лишь вздрагивая, когда сын произносил имена для фарса. Хотел уже подмахнуть – по привычке, но Сермуш вовремя выдернул папирусы из-под его пера.

     – Ваши истинные заветы вы отпишите сами, ваше величество, – улыбнулся королевич. – Сами запечатаете, – пододвинул воск с печатью и ларец из тайника. – Как и все прочие, я всё услышу из уст вашего распорядителя.

     И вышел на воздух, не желая мешать монарху принимать правильное решение.

     – Он сейчас... отпишет, – буркнул Дурб.

     – Не суетись, – поморщился королевич, – у нас с ним общая цель: уберечь Франки. Он не ошибется.

     Курим сглотнул, перечитал последние строки, поднял глаза на враз побледневшего Сермуша и только сейчас заметил, что ларец пуст: исповедь воеводы сгорела с вещами «почившего» короля.

     Сермуш нахмурился и снова перечитал отчет представителя Аубердинии из соседнего мира. Правитель с Аркании подобрел. Еще бы, Сермуш запихал туда, считай, двойной транш, в качестве компенсации за ту неделю. Облегченно вздохнул: Сомония переживет зиму. Недавно состоявшаяся казнь заговорщиков очень резко поубавила число советников, и Франки постоянно теребил брата о новых именах. А Сермуш метался между крепостными стенами и кабинетом, сам выпуская караваны. И больше у него пока ни на что не хватало времени: как только солнце касалось горизонта, Кара отыскивала его в любой точке замка, выпихивая на свежий воздух.

     Дурб распахнул двери кабинета королевича, с порога докладывая, что только что выбил сотый дух из отряда для Франциска.

     – Есть потери: убрал еще троих.

     – Ну вот сам и отбери новых, – отозвался Сермуш, не отрываясь от следующего отчета. – Или Кару на них натрави, пока она не запугала Мари до смерти.

     Дурб положил перед королевичем исписанный лист. Пробежав содержание, Сермуш поднял глаза на телохранителя:

     – Это что?

     – Ты, никак, читать разучился? Прошение об отставке.

     Коранету шумно вздохнул и откинулся в кресле: летун не позабыл своей угрозы.

     – Я тебя предупреждал, что не буду состоять в отряде Франки? – спокойно спросил Фаррину.

     Кара поднялась на верхний этаж паласа и заторопилась в покои мужа. Замедлила шаг, увидев одиннадцать телохранителей королевича, маявшихся в коридоре. Натоль мягко увел женщину на балкон.

     – Что происходит? – кошачьи глаза недобро сверкнули.

     – С его высочеством граф Фаррину. Просили не беспокоить...

     Сермуш скомкал лист и пульнул в камин.

     – Ты хоронишь свою семью, прося об отставке в сорок два года.

     – Ну так не твою же, – резонно заметил телохранитель.

     – И оставаясь со мной – тоже.

     – Я уверен, Михалка поймет своего непутевого отца, когда вырастет, – качнул головой Дурб, усаживаясь на место королевича и начиная писать по новой.

     – Не дури, Фаррину, – вырвал у него перо Сермуш. – Через три года меня уже не будет в замке...

     – С чего такая забота о телохранителе, Серм. Я не в рабстве, у меня служба наемная. Не по нраву – могу и отставку попросить.

     – Также, как я могу и не принять.

     – Дело твое, тогда ее подпишет уже Франки, – поднялся Фаррину.

     Сермуш был очень недоволен новобранцами. Состав нового отряда заменился уже полностью и не один раз... А Коранету только матерился и на земле и в воздухе. Этих детей самих защищать надо, а не телохранителями ставить. Брать опытных и старших бойцов не позволял рассудок: личный отряд, устоявшись, должен оставаться при своем королевиче как можно дольше, иначе смысл в нем отпадает. И Сермуш отписал на днях двенадцать приказов, отдавая брату всех своих летунов единым махом: так у него появляется время натаскать людей для Франки. Да и бойцам при молодом короле будет намного лучше, чем при королевиче, который, все же, твердо решил исчезнуть из жизни замка, как только Франциск будет готов потерять его из виду.

     И ни один из двенадцати летунов не были согласны с решением своего королевича. Ухнув на стол еще одиннадцать прошений, Дурб пошел к дверям.

     – Это заговор, – истерически рассмеялся Сермуш. – Бунт! Вы что, все с ума посходили! – рявкнул, вставая на пути телохранителя.

     Кара, нагло подслушивающая с балкона, вздрогнула, распахнув кошачьи глаза. Летуны вздохнули.

     – Ты стал мне братом, Серм, не когда дядька к тебе приставил, а когда из огня и воды друг друга вытаскивали, – свистящим шепотом заговорил Фаррину, обхватив шею королевича. – А у меня нет привычки менять братьев ради титулов и родовых замков.

     – А я не могу видеть в личных телохранителях собственного брата! – снова повысил голос Сермуш; Кара опустила голову: уж лучше бы Фаррину соврал тогда, по всей видимости.

     Летуны обернулись на шаги, уже готовые увести на балкон еще одного пришельца – и тут же упали на колено: к покоям спешил молодой король. Кара усмехнулась, чуть склонив голову. Она вряд ли сможет привыкнуть опускаться в поклоне перед Франки. Распахнув двери, тот жахнул ими, захлопывая; стражи не успели перехватить створки.

     – Ты с высоты упал? – потребовал ответа юноша.

     – Пошел вон, твое величество, – процедил Сермуш, – не мешай мне разговаривать с братом!

     – Какие, к чертям, телохранители для ведьмака! – Франциск ухватил королевича за отворот камзола.

     Пока Сермуш тешился, раздавая тумаки новобранцам, Франки только вздыхал, махнув рукой: если ему так хочется, пусть будут. Потом стало уже не до отряда. Но когда на стол молодого короля попал список телохранителей, рукой брата подписанный, Франциск отпихнул ни в чем не повинного секретаря и вот – пришел разбираться...

     – Ведьмаком ты будешь, Тора навещая, – рявкнул Сермуш, – а не на Аубердинии!

     – Да ну! – взвился Франки. – А три столетия живучи – я челом вдруг стану?

     Фаррину рухнул в кресло, не то смеясь, не то всхлипывая; Сермуш закрыл глаза, прокляв тот день, когда вообще на свет появился. «Три столетия» они все упустили из виду.

     И сжигать будут челов, потому что ведьму – не взять.

     – Хранители пришли, Сермуш, и ты сам уберег меня, – заговорил Франциск, – чтобы Аубердиния не прошла путь мира кошки, когда первый появился там. И теперь уже не тебе и даже не мне решать, кто на троне Сомонии: чел или ведьмак.

     Ты не мог выбрать другой путь.

     – Мы хороним любимых и дорогих нам людей и проживаем пять жизней ради чертового равновесия в жизни челов, – разозлился ведьмак, – а не для того, чтобы наши подопечные тратили свои неполные сотню лет, отказываясь от друзей и братьев!

     Наш мальчик вырос.

     Франциск забрал себя с Сермушем в морок, остановив время, и подошел к брату вплотную.

     – И если ты, скотина, под сорок лет начнешь вдруг делать неверные шаги, на чужой путь замахиваясь, да погубишь себя и всех, кому дорог, я из тебя чучело сделаю и к стенке прибью, – на Сермуша смотрел хранитель времени, достойный своего учителя: сына сильнейшего из мира ведьм; королевич только сейчас понял, что у ведьм вообще нет возраста.

     – Ты и править угрозами собрался?

     – Нет, что ты, – улыбнулся Франки, – они все только в твоем распоряжении. Мне очень хочется прожить полные три сотни, Серм. А путь, на который ты сейчас ступишь, ото всех отрекаясь, погубит и меня.

     – Не находишь это эгоистичным? – усмехнулся Коранету.

     – Нахожу, – согласился юноша, сложив руки. – Но ты для меня больше, чем ступенька к трону. Иначе меня здесь сейчас не было бы.

     Не нравилось Тору, зачем двенадцатилетний Франциск захотел научиться контролировать себя, и, обуздывая парня, битый год воевал с темнотой в его душе, прежде чем начинать учить хоть чему-то. И молился, чтобы у самого сил хватило тягаться с демонами. Впрочем, когда Франки бросился спасать брата, Тор, все-таки, сам себе признался, что малость переборщил... наверное. Как бы парень уже по воде не начал ходить от своей святости...

     – Тебе же Тор все объяснил, – сбавил тон Франциск. – Или ты все еще веришь в случайности?

     – А во что веришь ты, ведьмак?

     – В своего творца, Сермуш, – улыбнулся Франки. – И это – ты. Тор последует за кошкой, куда бы она ни пошла, и найдет ее снова, сколько бы раз дверь ни закрывалась. Потому что она – начало его пути. А я последую за тобой. Оберегая всех, мы связаны только со своим творцом. И на сегодня – ты единственный из них, кто это знает.

     У каждого свой бог.

     – Понял, Сермуш? – Франциск хлопнул брата по плечу и снял морок, тронув земную ось.

     По воздуху пустил братом подписанный список телохранителей в огонь камина и быстрым шагом вышел вон, поморщившись, когда летуны снова синхронно упали на колено: ему еще долго привыкать к приветствию королевских особ. Сермуш склонил голову на бок, окинув взглядом свой отряд.

     Всё как-то разом стало на свои места: и почему Тор так настырно сестру названную оберегает, и почему Франки его, своего не-брата, всегда чувствует. И даже почему молодой ведьмак сам о кошке печется уже.

     – Обложили, – усмехнулся Сермуш, когда стражи мягко закрыли двери, – как пить дать – обложили, как волков.

     И его, и Кару.

     – Отпускай новобранцев к их капитанам, Фаррину, – вздохнул королевич и тут же навис над братом, зажав того в кресле. – Но еще раз рыпнешься обсуждать приказы своего принца, жене на ужин скормлю. Всех двенадцать!

     Декабрь 2012 г. Португалия, Вузела