Отгремела первомайская демонстрация, отцвела черёмуха, ударили заморозки. Божена шла по траве, и ей казалось, что под ногами чья-то седая голова -- былинки серебрились от инея. В сумке через плечо лежала книга, завёрнутая в тряпицу. Ещё дома, у зеркала, Божена приподняла сумку, охнула и закусила губу: может, ну его, может не нести никуда? Но дома такие вещи хранить опасно. Такие вещи сами притягивают неприятности. Уж это-то она знала.
Здание университета казалось янтарным в свете зари. Божена сбавила шаг, стянула сумку, опустила её на дорогу, крепко держа за ремешок. Лепнина на портике главного корпуса, казалось, ожила: фигуры задвигались и начали насмешливо тыкать в неё пальцем, по колоннам словно побежал электрический ток, а стёкла стали совсем прозрачными, будто веки поднялись, будто исполин ожил, стряхнул многолетнее оцепенение, и тогда... Божена ударила себя по щеке. Не сметь, не сметь думать о таком! Вообще ни о чём не думать, пока рядом книга.
В такую рань до охраны не достучаться, а консьержки спят. Это и хорошо. Андрей, наверное, уже заждался. В девятой аудитории обвалился кусок потолка, и теперь там шёл ремонт. Только найди дураков, которые будут работать в такую рань.
Где Андрей научился отпирать закрытые двери, Божена старалась не думать.
Так и есть, стоило ей подойти к окнам и тихонько свистнуть, створка приоткрылась.
-- Залезай живей, пока не засекли, -- прохрипел Андрей, отвернулся, закашлялся.
-- Опять ночью песни орал? -- подкусила его Божена, передавая сумку.
-- Язва. Ничего себе, -- буркнул парень, принимая ношу. -- Там кирпичи что ли?
-- Помолчи! Помоги лучше...
-- Недотёпа!
Божена перелезла через подоконник и с досадой посмотрела на ободранную коленку.
-- Кто тебе доктор, -- проворчал Андрей, -- если таскаешься в юбках? Знала ведь, что здесь ремонт. На вот, -- он протянул носовой платок.
-- Надо же, -- фыркнула Божена. -- Да ты прямо кавалер.
-- Божка, кончай язвить. Показывай уже своё сокровище.
Она зло зыркнула на парня и открыла сумку. Хуже "Божки" может быть только "Божия коровка". Никогда родителям не простит, что такое имя дали.
Андрей притащил два стула.
-- Ты, главное, у окна не светись. Отойди, тебе говорят! Двигай в угол. Что, никогда яблок не воровала?
-- Никогда! -- вскинула подбородок Божена.
-- Да-да, я и забыл, что ты божий чело... -- Андрей осёкся, увидев, что было завёрнуто в тряпицу. -- Откуда она у тебя?
-- Дрон, пообещай мне...
-- Да обещаю, обещаю. Что это такое и как оно к тебе попало?
От весельчака Дрюни не осталось и следа. Божене передался его страх, она схватила книжку, как пушинку, и прижала к груди.
-- Ты чего? -- растерялся Андрей.
-- Это... это моё! -- стала задыхаться Божена. -- Моё, ясно? Книжка ничего тебе плохого не сделала!
-- Ладно, ладно... Я верю. -- Андрей сел на стул, чувствуя, что ноги не держат. Когда лез в драку, где пятеро друзей были против пятнадцати, не дрожал, а тут...
Божена тоже села. Опустила книгу на колени. Руки повисли, как плети.
-- Прости, -- она виновато посмотрела на друга. -- Хочешь... -- закусила губу, но потом твёрдо закончила: -- Хочешь посмотреть?
-- Давай, -- кивнул Андрей без особого энтузиазма. -- Тебе её не подкинули хоть?
-- Нет! Нет, конечно, -- с жаром ответила Божена. -- Это... это подарок.
-- Угу. Подарок, -- хмыкнул Андрей, принимая на руки семь кило. -- С таким подарком и руки накачаешь. Медь! -- цокнул он языком, гладя блестящий переплёт. Открыл книгу, нахмурился: -- Слушай, но это же... ерунда какая-то! Кто будет делать из листов меди -- книгу? И выгравировывать события года на каждом. Так, погоди, всё начинается с 1920-ого...
-- Ну да, с года моего рождения, -- кивнула Божена. Ей так хотелось, чтобы Андрей сам обо всё догадался, но не подталкивать его она не могла.
Андрей провёл рукой по странице, и даже его загрубевшая кожа почувствовала тепло и характерную шероховатость строк. Он открыл последнюю страницу -- 1995 год, -- затем примерился к середине, распахнул книгу и похолодел.
-- Это что ещё за хрень?! -- вскочил со стула и с отвращением швырнул книгу в кучу тряпья на полу.
-- Дрон! -- взвилась на ноги Божена.
-- Германия не нападёт на нас! Так сказал Сталин!
-- Дрон, посмотри 39-й, там всё совпадает!
-- Не буду я ничего смотреть! Ты представляешь, что будет, если кто-то... -- его голос упал до шёпота, -- если о книге узнают они.
-- Дрон, ты не понимаешь...
Но он не дал ей договорить.
-- Это ты не понимаешь. А я видел. Ясно? Был -- и нету. Раз! -- и всё. Так что я забираю её, и дело с концом.
-- Дрон!
-- Я сказал, забираю. И переплавлю к чёртовой матери! Ты мне живой нужна.
Андрей хотел что-то добавить, но запнулся и покраснел. А Божена подошла, погладила его по щеке и тихо-тихо сказала:
-- Не выйдет.
"Ещё как выйдет!" -- хотел рыкнуть Андрей, но не смог. А Божена гладила его по щеке, по проклюнувшейся щетине, убирала волосы, прилипшие к потному лбу, и смотрела на него так, как никто ещё не смотрел. И Андрей вспомнил, что где-то всё же видел такое выражение глаз. А когда понял, где видел, вздрогнул. Его бабушка прятала в подполе икону Божьей матери. Икона была чудная: нарисованы были только лица Марии и Иисуса и их руки, остальное же -- нимбы и одеяния -- ажурное серебро. Эта воздушная красота покоилась в раме со стеклянной крышкой. И икону бабушка тоже заворачивала в белую тряпицу...
-- Не выйдет, Андрюша,-- повторила Божена. -- Не получится. Нельзя так. Но я тебе кое-что покажу. Ты только не выдавай меня, ладно? Поклянись, что не выдашь!
Андрей только и мог, что кивнуть.
-- Смотри...
И Божена раскрыла книгу на 45-ом годе, послюнявила палец и провела по верхней строчке. Строчка исчезла.
Андрей во второй раз за утро почувствовал, как ноги становятся ватными.
-- Мы победим. Ты мне веришь? Дрон, веришь?
Лицо Божены становилось всё мягче, оно будто светилось изнутри, и Андрей почти что видел, как ажурное серебро ложится на плечи его подруги, как охватывает голову, как всё её тело превращается в мягкий мерцающий кокон. Андрей закрыл глаза рукой. Отошёл на шаг. Ещё на шаг. Прижался спиной к стене.
-- Дрон?..
А книга лежала в тряпице на ветхой парте, и строительная пыль серебрила столешницу.
-- Ты мне нужна, -- сказал он, отводя глаза от книги, и упрямо повторил: -- Ты мне нужна живой.
-- Ты что задумал?.. -- нахмурилась Божена, и ажурная серебряная взвесь, которая всё ещё будто окутывала её, стала чернеть.
И Андрей понял, что прав. Схватил книгу, рванул к окну и перемахнул через подоконник.