Аннотация: В соавторстве с Григорием Панченко на "Крещенский вечерок-2" (сайт "Лито-сфера"). Второе место, арбитры - М. и С. Дяченко.
Опубликован в журнале "Реальность фантастики" (2005, N 4) и сборнике "Звездный портал" ("Азбука", 2005).
На основе рассказа написан был литературный киносценарий "Экзамен", вошедший в пятерку победителей и получивший почетный диплом на конкурсе "Хроники Мегаполиса"
С утра небо было васильковое, летнее, даже редкие космы облаков на нем казались клочьями тополиного пуха. Часам к десяти они, правда, сгустились, и Ксана, выходя, захватила с собой зонт. Первые капли ударили прежде, чем она добралась до метро, но зонт Ксана раскрывать не спешила, уверенная, что дождик только шутит. Выйдя на станции Университетской, увидела прежнее, утреннее небо над головой и - мокро-черный, будто из шланга политый асфальт.
Прохожих почти не было.
Ксана стояла на мокрой улице одна и смотрела на многоступенчатую громаду университета, думая, что делать дальше. Внутри она по-настоящему была два года назад, когда прорвалась на областную олимпиаду. Тогда их, девятиклассников, чинно встретили перед главным входом, провели через вестибюль - и в зал, на второй этаж...
Этот зал она, конечно, нашла бы и сейчас. Но документы принимают не там.
- Скажите, где здесь пятый корпус?
Смуглый парень пристально глянул на Ксану. И вдруг улыбнулся:
- Туда так просто не пройдешь. Давай за мной.
Ксана смутилась - но он уже зашагал куда-то в обход главного корпуса, явно уверенный, что девушка следует за ним. Пришлось следовать.
Они долго шли вдоль боковой стены, потом свернули куда-то через арку - похоже, машинный въезд, перегороженный решетчатыми створками; крохотную пешеходную калитку в этих железных воротах Ксана сперва просто не заметила. Теперь перед ними был совсем не университетского, скорее хозяйственного вида двор. Ничего похожего на вход в корпус тут не наблюдалось. Ксана уже собиралась решительно остановиться - когда увидела, что ее спутник сворачивает за угол. И там, за углом, действительно есть какая-то дверь: наверно, черный ход.
Ксана ускорила шаг и поравнялась с парнем на площадке узкой лестницы.
- Совсем недавно у нас, вижу? - провожатый опять скосил на нее взгляд.
- А ты-то сам - давно?
- Один - ноль! - он хмыкнул. - Ну, мне в подвал сейчас, а...
- А мне - нет! - Ксана явственно поставила точку, она это умела.
- Понятное дело, что нет, - он снова хмыкнул. - Пройди вон по коридору, там спросишь, куда нужно.
Спрашивать, как оказалось, было не у кого, хотя откуда-то доносился гул голосов. Ксана потрогала одну дверь, другую - заперто. Прошла по пустому коридору в еще более пустой холл и там наконец-то увидела первую живую душу.
- Извините, это пятый корпус?
- А, да, деточка, да, - уборщица елозила по паркету шваброй, на Ксану даже глаз не подняла.
- Где тут приемная комиссия, не подскажете?
('А ведь вполне может и не знать. Ну, почему у них никаких стендов не...')
Женщина повернулась к ней - и Ксана вдруг отшатнулась. Да нет, обыкновенная уборщица. Но - в капюшоне, лица не разглядеть. В капюшоне и с... да, со шваброй.
- Вон туда, деточка, и по лестнице. Этаж четвертый вроде.
Лифт здесь оказался почти такой же, как она помнила по девятому классу, и лестница выглядела узнаваемо, что Ксану сразу успокоило. Хотя... Пешком на четвертый? Они тогда до зала два лестничных пролета поднимались, один этаж - но пролеты были длинные-длинные. Это, конечно, во всех корпусах так.
Интересно, а лифт у них только по летнему времени не работает, или эту громадину здесь совсем не запускают?
Ксана машинально нажала кнопку вызова, и та зажглась. Правда, гула спускающегося лифта не послышалось... может, он беззвучный? Или просто слишком далеко сейчас, на одном из верхних этажей.
А вообще-то странно, что здесь НАСТОЛЬКО пусто. Судя по тому, какой у них конкурс, от желающих отбоя нет. В прошлом году не было, и в позапрошлом...
'- Оксаночка, я очень рада, что ты сделала такой выбор. Когда закончишь обычный медицинский, спрос на врачей уже упадет, это же видно невооруженным взглядом. А факультет фундаментальной медицины - да. Врачей-теоретиков не хватает, я узнавала. И через пять лет будет не хватать.
- Через шесть, мама. Это хотя при университетском биофаке, но срок обучения как у медиков.
- Ну, через шесть. Все равно лучшие места еще не будут заняты, наверняка. Я же говорю, Оксаночка: ты совершенно правильно поступаешь. Лет через десять-пятнадцать Максим, глядя на тебя, локти кусать будет!'
Ксана пристукнула кулачком по алюминиевой панели рядом с кнопкой. Ну, где же лифт?!
Вот так. Теперь, если поступлю, буду хорошо зарабатывать. И через пятнадцать лет троюродный брат Максим, простой терапевт, начнет кусать себе локти. Довольна, мама?..
Внезапно коридор наполнился людьми. Ксана даже удивилась: звонка на перемену не было. Но, наверно, здесь оно иначе, чем в лицее. Тем более, как раз время экзаменов.
Все-таки это походило на перемену. Ребята и девушки громко переговаривались, смеялись, кто-то торопливо перелистывал конспект, кто-то бежал по лестнице. Рядом с Ксаной сразу собралась толпа человек в десять, шумно и нетерпеливо ожидающая.
Значит, лифт работает.
Ксана украдкой огляделась по сторонам: сговорились все, что ли?! Хотя нет, должно быть, просто мода такая. Весь последний год Ксана провела, уткнувшись носом в учебники, да и вообще она за модой не очень внимательно следила, следила мать. Вот мама и купила ей эти серьги.
Но - даже у ребят, надо же! Во всяком случае, у этого, рыжего. Правда, в одном ухе. Может быть, у тех двоих тоже... хотя у них патлы, как говорил Сергей Леонидович, 'до воротничка'. В своем лицее Сергей Леонидович такого по-старорежимному не допускал.
- Привет, адреналинщики! - высоченная девица (Ксана едва доставала ей до мочки уха, украшенной... да, такой же точно серьгой) врезалась в группу ожидающих и немедленно очутилась в первом ряду. Одета она была кричаще: пляжного вида бермуды, пестро-яркая блузка, короткая, открывающая пупок. Ксана подумала немного и решила, что уж к этому клоунскому наряду такие серьги, серебро с черным, точно не подходят.
В кабину Ксана втиснулась одной из последних. Ткнула в клавишу с номером '4', но она почему-то не сработала. Пока Ксана раздумывала, как быть, высоченная с бесцеремонно развязным весельем протиснулась к панели и нажала кнопку 'Ход'.
Створки сомкнулись - и тотчас загорелось табло над панелью с клавишами. 'Странное табло, четыре цифры', - Ксана приподнялась на цыпочках, чтобы выглянуть из-за плеча высокорослой соседки. На самой панели одиннадцать кнопок, и нажата лишь верхняя, десятка. Нуль - это, должно быть, подвал...
И тут сама собой вдавилась кнопка '5'.
- Пять, - громким шепотом сказал кто-то. Теперь только Ксана заметила, что все в лифте напряженно молчат.
'И лифт странный. И кнопки... Да что за жара здесь - хуже, чем на улице!'
- Четыре, - хриплым голосом произнесла высокорослая, распрямляясь. Ксана за ее спиной окончательно встала на цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть. Действительно, пятая вернулась в нормальное положение, и вместо нее вдавилась '4'.
'Стоп, мне же на четвертом...'
Но лифт не спешит останавливаться. А вместо четвертой кнопки...
Один.
Как на табло! Там четыре цифры: 5419. Или, может быть, 5479: верхушки у 'пятерки' и 'девятки' словно бы срезаны - значит, и 'единица', возможно, не 1, а 7.
Тишина в лифте стала плотной, замороженной, страшной. Ни вздоха.
А потом сработала кнопка 'ноль'.
- Слава богу! - выдохнул кто-то в глубине лифта.
- Кому? - с усмешкой переспросили слева от Ксаны (это был тот же рыжий: серьга в ухе вдруг сделала его похожим на пирата). И немедленно в кабине опять стало шумно.
- Черт их побери! - неожиданно взъярилась рослая соседка Ксаны. - Не могут табло починить! Стоишь вот, кстати, и думаешь, один сегодня или семь...
Сразу же перейдя от ярости к телячьему восторгу, она, хихикнув, ткнула Ксану локтем в бок (получилось - почти в плечо):
- Вот попали мы с тобой, адреналинщица! Одна цифра оставалась, и... Девять на десять шансов, представляешь?
- Или девятнадцать на двадцать, - спокойно уточнил рыжий.
- И что? - робко поинтересовалась Ксана.
Девица передернула плечами:
- Ты чего, подруга, вообще? Зачем же села, кстати? Кататься?
Двери открылись. Как долго он ехал, этот лифт!
Все вывалили наружу и немедленно разбежались по сторонам, исчезли. Прямо напротив лифта - широко, как ворота, распахнутая дверь в огромную аудиторию. На площадке не по-летнему темно, несмотря на большие окна. И пыльно.
- Пожалуйста, не могли бы вы мне объяснить... - Ксана успела робко тронуть высоченную соседку за локоть. Та мгновенно, судорожным движением обернулась, испугав Ксану окончательно. И, кажется, сразу все поняла.
- Ты не студентка?
- Я в приемную комиссию.
- Она на четвертом этаже. А лифт здесь ездит на десятый, без промежуточных... Вот, кстати, чувырлы! Даже про лифт тебя не предупредили, да?
- Я уж думаю, стоит ли мне идти...
- Не пугайся. Все это только поначалу страшно кажется. А мне, кстати, тоже спускаться - на шестой этаж. Зовут меня, кстати, Дора.
- Я пойду одна, - извиняющимся тоном проговорила Ксана. Почему-то рядом с этой самой Дорой ей было жутковато.
- На здоровье. Только серьги сними!
Ксана машинально кивнула, уже спускаясь по лестнице. Навстречу ей сейчас шла стайка студентов, не обративших на нее ни малейшего внимания. Пропустив их, Ксана внезапно осмелела. Оглянулась через плечо. Рослая Дора все еще стояла на полпролета выше.
- А что было бы, если бы кнопки совпали с табло?
Дора посмотрела на нее, как на первоклассницу. И вдруг выразительно провела рукой по горлу.
- Следующая остановка - подвал! - объяснила она. - Когда поступишь, подружка, не тусуйся с адреналинщиками. Ходи по лестнице!
Именно по лестнице Ксана и пошла.
Вдруг она снова оказалась одна. Девятый этаж по виду почти не отличался от десятого, был темноват и пылен, но пуст. Какая-то тень быстро метнулась под потолком. Летучая мышь - разве в университете они водятся?
На восьмом этаже ряд дверей вплотную друг к другу. Тихий шепот из-за них, скрежет. Ксана прибавила шагу.
Пролетом ниже она встретила группу студентов, но, толком не успев успокоиться, вновь осталась в одиночестве.
Седьмой этаж. Он весь - огромный зал, белый, с колоннами, уходящими к потолку высокому, как в крытом стадионе. Стен не видно. В зале никого, совсем тихо.
'Я сейчас пойду домой. Просто спущусь вниз - и домой. Впрочем, я ведь сплю сейчас. Но все равно страшно'.
Шестой этаж уже обычный, серый и скучный. На стене студенческая газета. В треть полосы рисунок: улыбающийся парень за руку со скелетом. Надпись: 'Студент! Помни, что, помогая им, ты помогаешь человечеству!' Висят плакаты - словно в поликлинике: полушария мозга... глаз в поперечном разрезе... печень... сердце...
На пятом - вплотную к лестнице решетка из толстых ржавых прутьев. За решеткой коридор. Темный.
Два лестничных пролета Ксана преодолела бегом. Наконец четвертый этаж, там тоже коридор, но без решетки. Ну их всех, здесь она учиться не будет. Еще несколько ступенек вниз - и остановилась: вдруг стало темно.
Окна кончились.
Ксана спустилась еще ниже, остановилась на промежуточной площадке. Внизу - черным-черно. Вверху (Ксана обреченно оглянулась) очертания лестницы и четвертого этажа виднеются зыбко, как в тумане.
Она сделала шаг, другой... И на третьей ступеньке чернота, рывком придвинувшись, поглотила ее.
- Э-эй!
Никто ее не услышит здесь. Уже в двух шагах голос истаивает, превращается в писк.
Едва удерживаясь на самом краю нерассуждающей паники, она развернулась. Преувеличенно спокойным шагом поднялась на четвертый этаж. Вот же, все видно: лестница, ведущая вниз. И окно там есть, никуда не делось!
Но стоит спуститься на... раз, два... шесть ступенек - и открывается поджидающая внизу тьма.
...На четвертом этаже был один-единственный коридор: слева - двери, справа - окна. И стрелка-указатель на стене 'К приемной комиссии'. Все правильно, не волнуйся, Оксаночка, ты ведь за этим сюда и пришла, да?
Вот только двери вскоре закончились, остались лишь окна по другую сторону. Ксана долго шла вдоль голой стены, потом побежала, успела сбить дыхание, снова перешла на шаг - а коридор, прямой, без поворотов, все длился и длился, бесконечный.
'Мне не страшно. Мне совсем не должно быть страшно! Не должно! Нет!'
'На окно снаружи села птица. Ксана совсем маленькая, ей шесть лет, она сидит за столом и болтает ногами.
- Вон смотри: голубь, - говорит тетя Надя.
- Давай его покормим.
- Сегодня пойдем на улицу и возьмем крошек. Голубей кормить хорошо. Может быть, голубь - это душа умершего человека.
- Мам-Надь! А что значит - человек умер? - Ксана уже знает, что люди иногда умирают, но ей совершенно неизвестно, как это происходит.
- Не называй меня 'мам-Надь', а то мама обидится.
Мама - в смысле, Ксанина. Мама не любит тетю Надю, потому что это сестра не ее, а папы.
Лучше бы мама домой никогда не приходила, думает Ксана. Лучше бы жила отдельно, а мы с мам-Надей отдельно'.
Она тряхнула головой. Да вот же выход из коридора, почти рядом!
Ксана подошла, взялась за ручку и открыла дверь.
...И открыла дверь.
...И открыла дверь.
...И открыла ее еще раз.
...И снова взялась за ручку и открыла дверь.
...И открыла...
Голос над ухом произнес:
- Не надоело? Давай помогу.
Это та девица, Дора. Шагнула к двери и потянула за ручку. Створка открылась, за ней лестница - узкая, пустынная.
Ксана разлепила губы, толком не зная, что скажет, но Дора ее опередила:
- Молчи пока. Если заговоришь сейчас - опять встрянешь в кольцо, вытаскивай тебя потом, кстати...
Ксана и не была уверена, что может выговорить хоть слово.
- Я уж и сама беспокоилась, как ты, - пояснила Дора на лестнице. - Пошла за тобой на четвертый этаж. Кстати, нельзя помогать, это против правил, так что ты об этом не трепись, ладно?.. Ну вот, пошла... и вижу - ты застряла.
Они спустились на этаж ниже. Ксана достаточно пришла в себя, чтобы осознать: они в университетском здании, в пятом корпусе. Идут по коридору, такому же, что и перед... перед ловушкой. Унылые стены, двери слева, окна справа. Тишина, никого. И еще эта кобыла из лифта, как ее, идет рядом, говорит не переставая... о каком-то 'кольце'... о том, что нельзя помогать... о...
- И угораздило же меня сюда поступить! Неприятное заведение... Нет, вру. Весело здесь, хотя и жутко. Эти лифты еще проклятые. Мне сестра старшая, когда звала поступать, сказала: одна вероятность из миллиона. Ну что ж, я подумала: оно и в жизни так бывает, кстати. Идешь по улице, споткнулась, сломала шею - один из миллиона... Хрен тебе - из миллиона! Цифр-то четыре! Из десяти тысяч, это совсем другой расклад. Вот двери - да, из миллиона. Они только в миллионном случае кого-то прищелкивают... ну, придавливают... ну, ломают... Не эти двери, ты не думай. У этих особая закавыка. Другие, которые обычные. Которые в аудиториях.
Ксана опять было открыла рот, но Дора прижала палец к губам.
- Ты молчи пока, молчи. Что-то я тебя напугала. Это все ерунда. Ну, Плата такая, понимаешь? Оно того стоит. Главное - вступительные сдать, а остальное приложится. О, пришли, кстати.
Снова лестничная площадка. Они поднялись на этаж и остановились перед новой дверью.
- Теперь говори, - разрешила Дора, и Ксана сразу закричала:
- Я не хочу поступать, я не сюда шла, это все сон, я хочу наружу!
Она почти не сомневалась, что вот-вот с ней приключится самая настоящая истерика, со слезами. Но как-то обошлось. Или нет?
- Не реви, кстати. (Это голос Доры: значит, не обошлось.) Все так говорят сначала. Еще скажи, что тебе дорогу в этот корпус не показывали.
- Показывали, - прошептала Ксана.
- Вот то-то. И дорогу показывали, и Знак наш у тебя... Да и коридор бесконечный ты, кстати, пройти сумела, а это случайно не бывает. Как тебе это, кстати, удалось?
- Я увидела: за окном голубь - и подошла... А тут...
- А тут - дверь. Тоже, скажешь, случайно? Теперь слушай, подруга. Остается одна ловушка. Я здесь тебе не помощница, ты как-нибудь сама. Назад абитуриентам все равно уже, кстати, хода нет, поверь на слово - только вперед. Запомни: что бы ни случилось, не иди... не беги назад, понятно? И через окна вылезать не бойся.
Ксане не было понятно, но она кивнула. Спорить или хотя бы переспрашивать - совсем жутко.
- Ну, бывай, подруга! Кстати, зовут-то тебя как?
- К-ксения. Ну, Оксана.
- Тоже подходит, - Дора одобрительно кивнула. - Ой, да, забыла: спрячь серьги, было же тебе сказано!
Она потянулась к уху Ксаны, намереваясь снять. И от этого прикосновения Ксана вскрикнула, отскочила на шаг, схватилась за лицо.
- А... - Дора, кажется, лишь теперь вспомнила о чем-то важном. - Нашла чего бояться, дурочка. Это и не Плата вообще, это следствие. Кстати, мелкое и побочное, ерунда.
Ксана продолжала пятиться, нащупывая дверь за спиной. То, что случилось сейчас, было всего страшнее, она даже понять не могла почему.
- Не бойся, говорю! - прикрикнула Дора. - Люди мы здесь, люди, только взгоряченные. Иначе нельзя, если с холодными общаешься.
Ксане показалось, что от Доры идет пар. Выйдя из оцепенения, она метнулась через порог.
Маленькая комнатка, в ней полутемно. Справа окно, в окне деревья и голубое небо. Кто-то заворочался и странно зашипел, застонал в углу, вырастая на глазах, видимо поднимаясь из лежачего положения. Свечение от его кожи разгорелось в темноте: синий, страшный...
Встал. Утвердился на шатких ногах. Качнулся навстречу.
Мертвенный холод идет на три шага впереди него - острый, как нож.
Ксана закричала. Мертвец двинулся к ней. Стоя возле окна и даже сквозь этот ужас полусознательно помня, что нельзя идти назад, Ксана распахнула створку и вскочила в проем. Перешагнула на внешний подоконник, думая: что же делать, четвертый этаж ведь...
...Там оказались не земля далеко внизу и деревья, а опять маленькая полутемная комната. До пола, правда, высоко (Ксана очутилась чуть ли не под потолком), но ничего, спрыгнула.
Шипение еще доносилось из-за окна позади. Ксана метнулась к следующему окну, напротив в стене, - открыла, запрыгнула и, пригибаясь, шагнула через подоконник. Снова комнатка внизу, на длине ее роста, и окно. Нельзя останавливаться, за спиной мертвец, ему тоже окна не преграда, он стонет сзади, его неуверенные, ковыляющие шаги странно быстры. А каждое следующее окно меньше предыдущего. С трудом поддается засов, с трудом открываются створки, все труднее и труднее пролазить... Последнее окно - почти как форточка.
Ксана, задыхаясь, протиснулась в него - и вскочила, оправляя платье.
Большие окна. Ярко освещенная, просторная комната. Напротив входа - подобие длинного стола, составленное из парт; за столом толстяк в хорошем костюме.
Страх перед мертвецом уже кажется каким-то нереальным.
Толстяк, жарко-багровый, пьет из стакана, отдуваясь. На парте перед ним здоровенная бутыль с газировкой.
Ксана оглянулась. Конечно, позади не окно, а самая обыкновенная дверь.
- Ты как ловушки-то прошла? - Толстяк поставил стакан, взглянул на Ксану. - Подсказал кто?
- Н-нет, никто, - выдавила из себя Ксана.
Она все еще стояла от него слишком далеко, однако была уверена: этот человек горяч, как Дора, даже горячее. Но уж лучше такое, чем...
Отважно приблизилась к столу - и тут же пожалела об этом: от толстяка действительно несло жаром. Отступила на шага два-три. Ну вот, теперь не чувствуется.
- Так уж и никто! - возразил толстяк. - И временные петли сама прошла? И действующую модель покойника? Послушай... извини, я забыл спросить, как тебя зовут...
- Оксана.
- А я - председатель экзаменационной комиссии. ('Экзаменационной? Приемная ведь должна быть! Или здесь это одно и то же?') Доктор наук, доцент. Имя-отчество Валентин Палладьевич. Ты не удивляйся, что я с тобой этак по-панибратски. Уж очень редко к нам способные абитуриенты приходят. Особенно в последние годы. Тем более - без предуведомления. Правда, те, кто так пришел, обычно учатся лучше прочих... Леонора! Аида Никоновна!
На зов доцента впорхнула тонкая, изящная женщина лет двадцати пяти-тридцати. Загар у нее был красноватого оттенка, что теперь вызывало нехорошие ассоциации. Следом вошла маленькая сморщенная старушка, смешно встряхивающая снопом волос вокруг головы.
- Смотрите, к нам новенькая пожаловала!
- Я хочу домой, - в волнении сказала Ксана. - Я не к вам! Я вообще на факультет фундаментальной медицины поступать хотела.
- Он тоже пятый, - сказала Леонора. - Пятый корпус. Но без 'а'.
- И кто же тебе, девочка, сюда дорогу указал? И откуда у тебя, невнимательная, вот это? - Валентин Палладьевич кивком указал на серьгу, не ту, что каким-то чудом оказалась в кулаке у Ксаны, а на вторую, так и не снятую. - Знаешь, что это такое?
- Я не... - пролепетала Ксана. - Камушек в серебре... Мне мама подарила...
- 'Камушек в серебре'... Как он, камушек, называется - тебе, конечно, неизвестно?
Ксана лихорадочно перебирала в памяти названия камней. Вспоминать ей было как будто нечего: никогда не интересовалась по-настоящему. Но ведь это очень важно - вспомнить! Именно сейчас!
- 'Кошачий глаз'?
- Почти. 'Мертвый глаз'. А в сочетании с серебром... В общем, такие серьги - знак нашего факультета. Ох, новенькая, кто-то тут совсем не прост. Либо твоя мама с этим подарком, либо ювелир, который его изготовил... либо все-таки ты. Или все вы трое. А скорее - то, что стоит за вами.
Старушка неодобрительно покачала головой:
- Вот вы смеетесь, а девочка в ситуацию попала. Между прочим, корпус ее пропустил. А для тех, кто миновал все ловушки и пришел сюда... сами знаете. Может быть, Леонарду позвонить?
- Ага, - сказал Валентин Палладьевич, - это правило так просто не обойдешь. Леонарду... Его сегодня с утра нет и до поздней ночи не будет. Беспокоить Люка не стану - я с ним давно уже не связывался...
- А может...
- Не может. - Председатель комиссии равнодушно и вместе с тем как-то окончательно качнул головой. - Нет, не может. И тем лучше. Раз уж прошла, то она - наша.
- Мне это не нравится, - заявила старушка. Молодая Леонора только плечами пожала.
Ксана почувствовала, что не в силах противиться. Она шагнула вперед, прямо в волну жара.
- Слушай. Ты уже наверняка догадалась, что попала не в медицинский корпус, а совсем наоборот. Впрочем, это как посмотреть. Здесь учат тех, кто ответствен за связь умерших и живых. Это очень, очень важное и интересное дело. Лучше и полезней, чем быть врачом. Поняла?
- Нет, - ответила Ксана. И добавила вяло, уже не чувствуя ничего, кроме усталости: - Отпустите меня домой!
Валентин Палладьевич проигнорировал ее слова.
- Скажи, есть ли у тебя из близких кто-нибудь умерший, кто был тебе по-настоящему дорог? Может и не быть - ты же еще, по сути, совсем ребенок.
- Есть. Тетя...
- Нет-нет, не говори. Сейчас ты пройдешь одну маленькую проверку. Собственно, это и будет экзамен. Он определит, можешь ты учиться на нашем факультете или нет.
- А если я не пройду?
Валентин Палладьевич коротко взглянул на нее.
- Тогда я тебе не завидую...
В комнату вошел высокий и тощий, как жердь, парень, лопоухий и с устало-безразличным выражением лица.
- Аполлинарий! - сказал Валентин Палладьевич. - Ты как раз вовремя. Оксана, это наш лаборант. Аполлан... ч-черт, всегда запинаюсь... проводи ее в подвал.
Ксана покорно вышла вслед за Аполлинарием в маленький тамбур. Они оказались на лестнице, теряющейся во мраке.
- Спускаемся, - буркнул лаборант.
На стенах горели самые настоящие факелы, в их свете колебалась под непонятно откуда взявшимся ветром паутина. Идти рядом с лаборантом было жарко.
'- ...Кстати, зовут-то тебя как?
- Ксения. Ну, Оксана.
- Тоже подходит...'
Подходит к чему? Она где-то читала... Словарь 'Имя твое', кажется. Ксения - 'гостеприимная'. Или, наоборот, 'чужестранка'. Странница. От 'ксенос', 'внешний мир'. А 'Дора'? Не вспомнить. Валентин Палладьевич... 'Валентин' - тоже не вспомнить, 'Палладий' - 'защитник', относящийся к Афине Палладе, ее функция. 'Леонора' - что-то вроде 'милосердная'. А старушку как звали? Анна Николаевна?
Ксана давно миновала ту стадию, когда действовал страх. Теперь пробудилось любопытство.
- А чему здесь учат? - спросила она. - И зачем нужна связь с...?
Аполлинарий оглянулся через плечо.
- А ты как думала, о них забывать полагается? Носишь на кладбище цветочки, ухаживаешь за могилками... Этого хватит, по-твоему? Это только полумеры... Представляешь, что будет, если все они наружу полезут? Чтоб такого не случилось, и нужно разговаривать с ними. Успокаивать, то да сё...
- Куда мы идем? - спросила Ксана с растущим напряжением.
- У нас в подвале один из входов... Или выходов, если хочешь. Это смотря с какой стороны... Ладно, не забивай себе голову.
Ксана помолчала. Они все шли и шли, лестница так же тянулась и тянулась.
- А почему лестница не сворачивает? Мы ведь уже давно за пределы корпуса вышли.
- Мы и есть за пределами. Давно, - ответил Аполлинарий не совсем понятно.
Именно на этих словах они вошли в проем.
Огромный зал, почти нет освещения. Весь пол заменяет горизонтальная решетка, а вокруг - как бы идущие по гребню тропки, выложенные кафелем или мрамором. За решеткой шипит, стонет, хохочет и взвывает сине-белая шевелящаяся масса. Иногда Ксане кажется, что она различает отдельные силуэты. Хотя это, наверно, только кажется.
Она и лаборант стояли на одной из таких тропок. Ксана отшагнула было назад - но никакого 'назад' нет.
- Вот, будоражатся... - сказал Аполлинарий. - И надо им чего-то, и надо. И бродят, и носятся. И рты задирают, как рыбки в аквариуме. Вроде корма им нужно подсыпать. Не разумнее, чес-слово.
Уверенно шагая по мраморной вымостке, Аполлинарий стал огибать решетку. Ксана шла за ним, точно привязанная.
У противоположного края стоят трое людей - темно, толком не разглядеть. Один наклонился, уперев руки в колени.
- Практиканты, - пояснил Аполлинарий.
Дальняя стена зала. Несколько дверей. В одну из них вошли Аполлинарий и Ксана.
Небольшое помещение, тоже полутемное. Решетка маленькая, под ней, как и в зале, - живая волна. Неживая. Хохочут, визжат, нечленораздельно вскрикивают. И трясут решетку.
- Смотри на них. Боишься? - лаборант, не дожидаясь ответа, достал из кармана связку ключей. И (Ксана вскрикнула) заскрежетал замком.
- Да что ты вопишь, - сказал Аполлинарий, - они сами решетку не поднимут, на ней Печать. Главное, чтобы ты им не помогла. Не поднимешь?
Теперь он глядел на Ксану пристально, выжидающе. И Ксана спросила:
- Это и есть последнее испытание? Ну, экзамен?
Лаборант молча кивнул.
- Конечно, не подниму. Отчего бы я вообще стала им помогать?
- Все так говорят. - Аполлинарий уже смотрел как бы сквозь Ксану, без любопытства. - Это только кажется просто... Ну, ты предупреждена. Я сейчас выйду на десять минут, ровно на десять. Стой, наблюдай, не двигайся с места. Когда начнется - держись.
Он вышел, бросив:
- И помни: не выдержишь...
Не договорил. Дверь за ним захлопнулась.
А эти двери, которые здесь, они с закавыкой? Или... или из 'один шанс на миллион'?
Ксана сказала себе, что на решетку и тех, кто за ней, смотреть вообще не будет, ни за что - и тут же прикипела взглядом, уставилась в ледяной водоворот. Зрелище отталкивало и завораживало. Чем дальше, тем легче было различать отдельные силуэты... лица с размытыми чертами... Ксана наклонилась и тоже, как делали практиканты, уперла руки в колени; потом присела на корточки. Мертвые поют - слитным хором, в странном ритме. Они о чем-то просят? О чем?
И вдруг этот ритм нарушается, рвется круговорот пляшущих движений, распадается хоровод. Отступают синие и белые силуэты, что-то вклинивается между ними - давно, щемяще знакомое. Ласковый, тихий голос, запах трав, голубые глаза...
- Тетя Надя! Мам-Надь!
Ксана бросилась и неловкими, трясущимися руками стала поднимать решетку; отыскать зазор было трудно - сломала ноготь, но подняла.
И сине-белое поглотило ее.
Наступила тьма.
* * *
Метро, поезд. Ксана прижата к дверям; монотонно выстукивают колеса. Усталость затыкает уши, давит на веки - а глаза прикрыть нельзя. Да, никак нельзя, думает Ксана.
Сквозь усталость, точно сквозь вату, слабо доносятся голоса.
- ...Около минуты на Холоде - это да, уже опасно. А секундные контакты - нет...
- ...А я уж волноваться начал...
- ...Ничего не случилось. Да и случиться не могло. Пойми, Аполлир... всегда запинаюсь... не зря же я спустился туда вслед за вами. Не зря стоял за дверью и тебя держал на подхвате...
Да что она, в самом-то деле? Как будто не едет домой; как будто снова в факультетском медпункте - лежит на кровати, уставившись в потолок, и глаза застилает туман, и едва слышны голоса. Нет, неправда это - они ушли, голоса, больше не вернутся.
- Это был сон, - твердит Ксана, - сон... Забыть, и хватит.
- Что вы говорите, девушка? - вклинивается кто-то из этих, в метро. Участливый. - Может, вам лучше присесть?
Ксана помотала головой.
Вернется домой - ляжет, уснет... но как же спать-то с открытыми глазами? Потому что под веками, стоит зажмуриться, - они. Синяя масса воет, хохочет, кипит и вспучивается буграми.
- Факультет отпускает тебя, - сказал Валентин Палладьевич там, в медпункте, когда Ксана уже способна была сидеть и нормально разговаривать. - Ты не пригодна, - добавил с горечью. Словно подвел черту, приговор прочитал. - Можешь идти на свой медицинский.
- Она умерла от рака, - прошептала Ксана.
- Что ты сказала?
- У тети Нади вовремя рак не обнаружили. Я хочу быть врачом. Врачом, понимаете?
Валентин Палладьевич кивнул, как если бы и вправду все понял...
- Врачом, - повторила Ксана черноте за дверным стеклом. Добиться своего - это не так уж сложно, стоит захотеть.
А мертвецы под веками - с ними она справится. Забудет рано или поздно.