Аннотация: Один из моих старых. Занял третье место на конкурсе молодых авторов, проходившем в Харькове во время "Звездного Моста-2002". Победителей определял Николай Чадович.
Это прозвание сопровождало меня всю жизнь. "Бесчувственный" - дразнили в школе. С первого класса. "Бесчувственным" и "пустышкой". А когда я вырос, дразнить перестали, во всяком случае, словами. Но в глазах окружающих я читал все тот же приговор.
Что делать. Бедняку суждено быть бесчувственным. И вечно ощущать свою вину, вместе с тем зная, что ни в чем не виноват.
Так вот в чем была она, моя первая беда, - в том, что никогда не удавалось выбиться из нищеты.
А вторая беда - в страсти к игре. Она началась, когда я был еще мальчишкой. Случилось так. Я шел из дешевенького магазина и нес в коробочке радость. Это была так себе, захудалая радость. Минуты на три, не больше. Я купил ее на деньги, которые удалось скопить за последний месяц. В детстве у меня почти никогда не бывало карманных денег: отец работал как проклятый, а ведь он был болен, ну, а мать умерла так давно, что я ее совершенно не помнил.
Я вошел в пыльный и скучный двор-колодец, держа в руках розовую блестящую коробочку. Что ее лучше было бы нести в кармане, я, конечно же, не додумался. Мальчишки, сгрудившиеся в углу двора, где они играли в камешки, обернулись и меня увидели.
- Привет, парень, - сказал Джаб, старший среди них, довольно-таки дружелюбно.
Я обрадовался, что ко мне обращаются как к нормальному, не бесчувственному человеку, и подошел поближе. Джаб нравился мне. Он был старше меня на несколько лет, был силен и верховодил среди мальчишек двора.
- Я вижу, у тебя приобретение, - сказал он, кивая на радость. - Хочешь сыграть?
Я ответил, что никогда не играл прежде. Джаб заверил, что это пустяки. Все очень просто: у стены лежит камень побольше, нужно по очереди швырять в него мелкими камушками, и кто первый попадет, тот выиграл.
- И будет у тебя две радости, - сказал Джаб. - Представляешь?
Я молчал.
- А не хочешь - тогда по-другому: я ставлю против твоей радости свой ужас, - он вынул из кармана желтую коробочку.
Я энергично затряс головой. Я был неприятно поражен.
- Ты не понял, чудак! - засмеялся Джаб. - Этот ужас ты сможешь наслать на кого хочешь. У тебя есть враг?
- Да, - сказал я, вспомнив Мида, который больше всех дразнил меня в школе. Это было так соблазнительно - увидеть, как трясется в ужасе Мид!
Позднее я узнал, что это был обман, что нет чувств, которые насылаются на другого человека, я имею в виду дешево стоящие чувства, которые можно поставить против трехминутной радости. Я не знаю, что подсунул бы мне Джаб вместо ужаса. Может быть, какую-нибудь дрянь. А может быть, просто еще одну радость.
Но все это не имеет значения, потому что я, конечно же, проиграл.
С тех пор я время от времени приходил к Джабу и играл с ним на купленное чувство - радость, смелость, восхищение, беззаботность и прочее - все, конечно, кратковременное (на несколько минут) и малокачественное. Иногда, впрочем, я использовал покупку по назначению - если мне удавалось не наткнуться на Джаба. Когда же у меня не было на что играть - а не было девятнадцать дней из двадцати или и того чаще - Джаб словно не замечал меня.
Школу я не окончил: отцу становилось все хуже и хуже, и пришлось идти работать на завод. Тогда у меня стало гораздо больше денег, но в основном они уходили на еду и на лечение отца, а на чувства и на качества не оставалось почти ничего. Очень тяжело видеть, как люди относятся к тебе с пренебрежением, а вдвойне тяжело это тому, кто еще очень юн.
Я - пустышка. Во мне нет оригинальности. Мои мысли и чувства серы и бесцветны. Всего хуже, что я и сам готов себя презирать...
По преимуществу я не любил себя за то, что у меня не было вкуса к жизни и ощущения полноты жизни. Другие люди - за отсутствие дружелюбия и какого-нибудь заметного интереса ко всему, что связано с этими самыми другими людьми. Женщины - за то, что я очень редко мог купить себе более или менее приличную страсть. Женщинам ведь нужна страсть не два раза в года, а почаще. А цеховые мастера терпеть не могли меня за то, что я все никак не мог скопить денег на качественное усердие или трудолюбие. Поэтому я часто переходил с работы на работу, и всюду мне платили меньше, чем постоянным рабочим.
Иногда я заходил в игорный дом, ставил какую-нибудь мелочь и, как правило, проигрывал. У меня все же было достаточно силы воли для того, чтобы не проигрывать слишком часто и слишком много.
А потом умер безнадежно больной отец. Я подумал, что теперь смогу выбиться из бедности. Через несколько месяцев я купил себе первосортное трудолюбие. И - судьба продолжала насмехаться надо мной - наутро узнал, что уволен. И это была моя третья беда. Причину увольнения никто мне не удосужился объяснить. Видимо, я просто-напросто всем окончательно опротивел.
Я шел по одной из центральных улиц города и от нечего делать разглядывал роскошные особняки с причудливыми балконами и карнизами. Что за счастливцы там живут! Я пытался представить себе их богатство. Я воображал себе души, переполненные всевозможными изысканными чувствами и качествами, точно комнаты особняка, обставленные дорогой мебелью. Любовь, таланты, щедрость, остроумие, а также - для особо изощренных счастливцев - зависть, уныние, гордость, тщеславие и прочие изыски. И много еще всего, во что сложно поверить. О губернаторе города, например, злые языки говорили, что у него две души. Впрочем, скорей всего, это только сплетни.
Делать было нечего. Вся жизнь - впереди, и в ней пустота... Я зашел в игорный дом и некоторое время стоял, наблюдая за рулеткой. Во мне творился хаос, и чувства смешались.
Незнакомец появился внезапно. Я хорошо запомнил его облик, он и сейчас стоит у меня перед глазами. Я видел его в первый раз и больше не встречал после того проклятого дня. Незнакомец был черноволос и смугл. Тощий до крайности и до крайности вертлявый. Довольно приличный костюм - значительно приличней, чем у меня.
Итак, он возник передо мной и сказал, понизив голос:
- Извините за бесцеремонность... вы, я вижу, человек небогатый... вероятно, я мог бы вам помочь.
- Какого черта! - возразил я громко. - С чего вы взяли, что мне нужна чья-то помощь?
- Я вижу это по вашим глазам, - сказал незнакомец все так же негромко. - Вы в скверном положении, это видно. Человек стоит, играть не играет, глаза отрешенные... Хотите счастья?
- Да ну вас, - сказал я вяло, чувствуя равнодушие.
- Не хотите? Не верю. Человеку в вашем положении остается только одно. Да знаете ли вы, что можете выиграть все, что угодно, стоит только положиться на удачу? Ну естественно, нужно знать, что для этого сделать, но я вам покажу.
И я пошел, увлекаемый его красноречием. Главным образом потому, что мне было все равно. Почему бы, в самом деле, и нет, чем черт не шутит?
Мы пришли в небольшую полутемную комнату, где на столике лежала колода карт, а за столиком сидел смуглый человек, очень похожий на первого незнакомца, но побольше ростом и массивнее. Я решил, что это, вероятно, его брат. Во мне еще оставалась крупица здравого смысла, и я подумал, что надо уйти отсюда, но не сдвинулся с места - так были во мне сильны пустота и равнодушие.
- Ахт, - сказал первый сидящему, - покажи ему, что у тебя есть.
Через мгновение на столе перед Ахтом оказалась коробка.
- Это счастье, - пояснил он и уставился на меня тусклыми глазами.
Крупица здравого смысла сказала мне, что счастье у него не может быть качественным: уж очень это дорогостоящая вещь, качественное счастье.
- Покажите остальное, - потребовал я.
Коробка исчезла. Друг за другом возникали жизнелюбие, мудрость, упорство, обаятельность и прочие ценные качества, но я требовал дальше и дальше. Под конец на стол легла гениальность.
- Это последнее, что есть, - объявил Ахт. - Досталась недешево. Против безделицы ставить не буду.
Я наклонился и прочел на коробке знак фирмы и знак качества.
- А что у вас? - без выражения спросил Ахт.
- У меня трудолюбие, - ответил я. - Хорошее. Купил вчера.
Одна мысль насторожила меня: а почему незнакомец привел именно меня, ведь у него были все основания предполагать, что у меня ничего хорошего нет? Мысль возникла и улетучилась. Кровь во мне загорелась: я хотел гениальность.
Ахт помолчал.
- Хорошо, - сказал он. - Только ради вас. Ставлю гениальность против трудолюбия. В треугольник умеете? - Он кивнул на карты. Я сказал: да. Мысленно я уже видел, как все, кто прежде меня презирал, преклоняются передо мной.
Быстрыми неуловимыми движениями Ахт принялся раскладывать карты. Все совершилось почти мгновенно. Я проиграл. Здравый смысл, конечно, требовал уходить отсюда с тем, что у меня еще осталось. Но я не мог остановиться. Игра захватила меня. Ценных качеств больше не оставалось, но можно было поставить против трудолюбия две или три мои старые покупки, а кроме искусственных качеств были еще мои собственные, правда, тоже немногого стоящие. Я поставил сразу гордость и влюбчивость - и проиграл. Затем проиграл любопытство, усердие, честность, совесть, тщеславие, смелость и доброту. Удалось проиграть даже злобу, трусость, ненависть и уныние - ведь они тоже могут кому-то пригодиться. Ставки падали и падали, но все равно мое состояние уменьшалось с катастрофической быстротой. В числе последних качеств я проиграл страсть к азартным играм. Но это не могло ничего изменить: я играл уже из равнодушия, оттого, что мне теперь и вправду больше ничего не оставалось. Вскоре я был пуст. Абсолютно пуст, за исключением тоски: с ней приключилось что-то труднопредставимое, и она отказывалась отсоединяться.
Молча я смотрел на Ахта и его товарища. Я не был способен злиться на них, во мне шныряла лишь одинокая тоска.
- Все, - произнес я.
- Сочувствую, - бесцветно сказал Ахт. - Но у вас есть еще шанс.
Я пожал плечами.
- Он не понимает! - Юркий приятель Ахта завертелся рядом. - Неужто не понимаете? Против этого Ахт мог бы поставить штук десять ваших прежних качеств... - И поскольку я по-прежнему молчал, он подскочил ко мне вплотную и зашептал, округлив глаза: - Душа! Вот ваша ставка, ваше последнее сокровище...
Я не знал, что такое бывает, но не удивился. Почему бы и нет? Без души или нет - какая разница? Какая разница в этом холодном, пустом мире? Я согласился.
И вот странно: через несколько недель после того, как я вышел из игорного дома, вышел опустошенный, без чувств, без души, с одной тоской, треплющейся, как тряпка на ветру, - так вот, через несколько недель я получил по-настоящему хорошую работу. Я выдавал себя за человека с чувствами. Я играл в чувства, как играет актер, и играл неплохо: нужда заставила. Вскоре я начал продвигаться по службе. Теперь я состоятелен. У меня дом, жена, дети.
Меня считают милым, добродушным, чувствительным человеком. Никто не знает, что я пуст, как мяч, заполненный воздухом. Я хожу среди людей и приветливо им улыбаюсь, я, чудовище, я, бездушный человек. Был бы у меня страх, я б боялся, что меня разоблачат. А так - так только тоска. Я давно уже понял, что это не просто тоска. Это тоска по заполненности, тоска пустоты. Тоска мертвеца, соскучившегося по чувствам, которыми обладал когда-то, по той самой, единственной, безвозвратно потерянной душе... Да, я не человек. Разве может быть человеком тот, в ком холодная, мертвая пустыня - на миллионы миль, на миллионы лет, потому что для бесчувственного нет времени, его жизнь нескончаема... Я хожу и мило улыбаюсь, мысленно крича: помогите мне, люди! Помогите отыскать душу, заполнить пустоту... Я кричу, а пустота эхом откликается в ответ.