Глава вторая

  

Несколько километров мглы, пирамиды и паровоз Монстр

  

  

  

   Мир вокруг стал серым.

   Я сделал несколько шагов и замер. У любого страха -- дерзкая прямота. Возникло ощущение, словно я мышка, идущая в пасть кошке. Мои конечности вдруг отяжелели. К горлу подступил комок.

   Закрыв глаза, я втянул ноздрями воздух, задержал дыхание и напряг слух.

   Тишина. Ничего пугающего.

   Сердце начало тяжело громыхать -- его заряжал адреналин. А в голове сразу раздались несколько гулких мыслей:

   Нельзя тут долго стоять.

   На это нет времени.

   Ты должен идти.

   Иди. Не медли.

   Я подождал, зажмурившись, еще секунд пять, не больше, а когда снова открыл глаза -- туман никуда не исчез.

   Что ж, на шизофрению не похоже. Но от напряжения разболелась голова. Казалось, будто гаечный ключ медленно поворачивал в ней ржавый болт.

   Призрачная дымка клубилась вокруг меня, словно дышала, шевелилась и двигалась, как живое существо, хотя ее ничто не тревожило -- ветра не было, ни малейшего дуновения. Все это выглядело жутковато. Кроме шуток, мгла будто сужала свои невидимые глаза, присматривалась ко мне. Почувствовав очередной укол страха, я перекрестился, держа в руке фонарик, точно некий символ добра и света, и мысленно обратился к Богу с просьбой выбраться отсюда живым. Признаюсь, давно ни у кого ничего не просил.

   В тумане звук разносится далеко -- до ушей опять долетел одинокий удар колокола. Внезапно появилось желание закричать, позвать на помощь, но я вовремя остановился, осознав, что могу привлечь внимание вовсе не людей, а какой-нибудь фантастической твари, вроде той химеры, на которую наткнулся ранее. А она сюсюкаться со мной точно не станет. От этой мысли по коже пробежал холодок. Жизнь тут -- по цене десятка яиц, и гадать не надо. Рисковать не хотелось. Старушка Земля, несомненно, и без меня продолжит дальше крутиться, однако лучше помереть от старости, чем от клыков зверя.

   Овладев собой, я не спеша пошел сквозь туман, светя под ноги фонариком, ставшим в этом мире действительно волшебным. Священным. Каждое мое движение было осторожным, слух заострился, а взгляд стал напряженным. В разум вторгались всякие видения, назойливые и цепкие. Страх до конца не отпускал и держал меня когтями. От любой опасности, от любого блеска хищных глаз, я приготовился отскочить в сторону как в консольной прыгалке.

   В незнакомом и пугающем месте, когда не хочешь лишний раз подогреть страх, главное правило -- не оглядываться назад. Во-первых, становится не так боязно. Во-вторых, так проще не сбиться с пути, не пойти по кругу или в обратную сторону, ибо если это произойдет, то и проблемы начнутся куда серьезней. Но, скрывать не буду, иногда я бросал взгляд за спину.

   Свет фонарика рассеивал мышиную мглу всего на несколько шагов. И еще было настолько тихо, что сердцебиение отдавалось в ушах. Может, это густое и бурлящее марево не такое обычное, в существование которого можно поверить, а напротив -- гасило все звуки? Нет, вряд ли -- колокол, как я уже писал, слышался издалека еще до моего вхождения в туман. Однако и расстояние в нем могло искажаться странной акустикой, делая близкие звуки далекими и наоборот.

   Сомневаюсь, будто хищные твари, если такие тут обитали, полагались во время охоты только на зрение, скорее всего они использовали если не слух, то обоняние. Ну а стойкое бензиновое амбре, исходившее от вязаной шапки, им точно незнакомо, а потому не понравится и не позволит как следует принюхаться, дабы различить меня как живое существо, потенциальную добычу. Я на это очень надеялся и в то же время понимал: бродившая у дороги химера, которую сбила моя машина, вполне могла чуять выхлопные газы и привыкнуть к ним. Да и незнакомый запах может сыграть злую шутку -- привлечь зверя, а не отпугнуть.

   Температура в тумане ощущалась значительно выше той, что за его границами. И даже воздух, несмотря на прохладу, сырость и влажность, пах не зимой, а дождливой поздней осенью. По крайней мере, обнадеживало одно: не доведется замерзнуть насмерть.

   Серые оттенки тумана -- легкие и глубокие, вполне себе обычные. Но все-таки он был каким-то болезненным. Уродливые деревья, с корявыми черными стволами, с клочьями осыпающейся коры и поросшие у основания мхом, выглядели жутковато. Почему-то казалось, они вот-вот вытащат из земли корни и пойдут, чтобы схватить меня и обвить ветвями, подобно кольцам анаконды. Все вокруг вызывало холодное ощущение гниения. А самое главное -- дорога испарилась. Меня окружал редкий лес, а землю покрывал плотный ковер мокрых листьев.

   Ау! Куда подевалась цивилизация?

   Я шел вперед, стараясь делать как можно меньше шума, однако под ногами то и дело раздавался предательский хруст сухих веточек.

   Тишина надолго не затянулась. Не успел пройти и пятидесяти метров, как где-то вдали опять ударил колокол, будто напоминая, что все вокруг -- реальность. Решение принял мгновенно: идти на звук, используя его как ориентир, иначе можно легко заблудиться.

   Меня не покидала надежда, что звук колокола приведет туда, куда надо. По пути встречались одиноко лежащие сизые валуны, опутанные корнями трав и напоминавшие пеньки коренных зубов, выпавшие из гниющих десен великана. В одном месте заметил две сложенные из булыжников пирамиды, каждая по два метра высотой, что натолкнуло на мысль: до меня тут уже побывали люди. Через пару минут в этом довелось убедиться, наткнувшись на покрытое ржавчиной и смятое ведро, у которого вывалилось днище. Я осторожно пошевелил его ногой и по звуку догадался -- в нем что-то находилось.

   Внутри ведра оказались ржавые мастерок и кирка, которыми обычно пользуются в работе каменщики.

   Кирка приятно легла в руку -- небольшая, легкая и удобная. Кованный вручную металл, явно не заводская штамповка из Китая. Дерево немного растрескалось и обесцветилось, но сама рукоять не шаталась и плотно сидела во втулке стального основания. Скорее всего, из-за повышенной влажности вокруг. Отлично! Она могла пригодиться для самообороны. Все лучше, чем отбиваться кейсом с деньгами или перочинным швейцарским ножом. Любой стороной кирки можно наносить удары: хоть острым поперечным лезвием бей, хоть тупым бойком молотка -- легко проломишь череп хищнику. В умелых руках -- страшное оружие. Я сунул инструмент сзади за пояс джинсов и пошел дальше.

   Фонарик вспарывал снопом лучей темноту, но стоило мне пройти чуть вперед, как оставленные лезвиями света шрамы сразу затягивались. Мгла за спиной обретала не серость, а начинала чернеть как сердце дьявола.

   Вскоре на глаза попались мутная винная бутылка, насаженная горлышком на обломленную ветвь куста, и винтажный трехколесный велосипед с багажником, раму, руль и спицы которого покрывала ржавчина. Шины давно испустили воздух, отчего резина на них деформировалась и покрылась трещинами. Он почти утонул в листве.

   Рядом с велосипедом лежал огромный открытый чемодан, демонстрировавший безумную свалку полусгнивших и заплесневевших женских трусов, ночнушек, лифчиков, юбок, блузок и платьев. Дамский гардероб явно не из нашего времени, старомодный, такое носили, пожалуй, наши прапрабабушки. Из этой кучи тряпья сиротливо выглядывали: мокрый рыхлый дамский журнал, бокал на высокой ножке, перламутровая пудреница и кокетливая ярко-розовая шляпка с некогда белыми, а теперь посеревшими ленточками.

   Судя по всему, чья-то алчущая рука недавно копалась в чемодане. Бесполезная находка. И неприятная. Женщины являются одним из удовольствий нашего мира -- и в прошлом, и в настоящем, и в будущем, -- но лазить в их вещах я считал извращенным побуждением найти что-нибудь такое, к чему воспитанному мужчине лучше не прикасаться.

   В памяти всплыл сюжет моего ужасного сновидения накануне последних событий, вспомнилась ненормально большая луна на небе. Здесь кругом таилась ложь...

   В какой забытый угол мира я попал? Чей это мир?

   "Бом-м-м!" -- этот звук заставил меня вздрогнуть.

   Чертов колокол! Его звучание было подобно монструозному китайскому гонгу.

   Мои ботинки снова мерно давили при ходьбе мертвую листву. Мысли путались -- это как перемножать дроби при высокой температуре, лежа в промокшей от пота постели.

   Больной лес умирал, дышал в мою сторону тленом, мороком, распадом. Лишайники, словно зловещее кружево, висели на иссохших деревьях. Кора паразитировала струпьями на стволах. Едкий запах наполнял его изнутри -- казалось, будто крыса вгрызается в гниющее мясо этого мира. Проклятущий туман лениво полз навстречу, а обеспокоенное воображение с каждым шагом рисовало всякие жуткие картинки. В пятне света от фонаря, метавшегося туда-сюда, то и дело возникали изогнутые чудовищные тени, подкрадывающиеся ко мне...

  

   ***

  

   Спустя какое-то время блуждания в туманной мгле, я начал привыкать к происходящему и немного успокаиваться, открывая новые двери восприятия окружающего мира, и это несмотря на то, что все рациональное быстро рушилось в голове.

   Зачастую прожитая жизнь -- это суматошное мелькание кадров. Мысли каждого человека часто плывут туда и обратно по волнам прошлого и настоящего, а будущее всегда маячит на горизонте. Мой мозг был загружен прошлым словно мул. Не знаю почему, но мне вдруг вспомнилась Прага, пахшая мокрым булыжником и горячей сдобой, с ее тихими утренними кофейнями, открывающимися фруктовыми и мясными лавками, и радостно щебетавшими воробьями на умытой майским дождем брусчатке, от которой веяло прохладой. Какую глубокую печаль или радость вызывают порой в нашем сердце воспоминания. Эх, как же мне захотелось снова оказаться там, в весенней Праге, а не в этом сыром и гниющем лесу, задыхавшемся в тумане.

   Я приостановился и посмотрел на наручные часы, прикинул более-менее точное время моего пребывания в тумане. И задумался.

   Что-то здесь не так.

   Я залип в этом тумане, как муха в подвесной клейкой ленте.

   Шел ведь уже довольно долго, и давным-давно должен миновать низину, да и чертов туман, сожравший ее. Простая арифметика. Логично. Помнится, светящиеся окна домов, которые виднелись вдали, находились не более чем в трех километрах. Хотя, возможно, это были и не они? Что, если там горели глаза каких-нибудь ужасных зверюг размером с доисторического взрослого мамонта или кого покрупнее?

   Да что за фигня тут творится?

   Куда я попал?

   Почему сегодня все пошло наперекосяк? С самого начала. С того момента, как проснулся.

   Мне вдруг захотелось снова увидеть луну. А лучше -- чистое небо и сияющее солнце.

   Ход мыслей прервал колокол. Удар. Еще удар. Прежде он никогда не звонил дважды. Будто поторапливал меня и говорил: "Шевели батонами, Макс!"

   И опять воцарилась тишина.

   Во мне тлело какое-то скрытое внутренне раздражение от происходящего. Я старался быть честным с самим собой, поэтому понимал, что вляпался в нечто более зловещее и непредсказуемое, чем встреча с бандитами на трассе. И то дурное предчувствие, когда сегодня запирал дверь своей квартиры, тоскливо всплыло в памяти.

   Нужно сохранять хоть какое-то подобие способности рассуждать, иначе можно реально свихнуться от окружающей чертовщины. Надежду нельзя потерять, нужно идти дальше. И тут будто кто-то веером махнул перед лицом -- меня обдало свежим воздухом. Но он был холоднее льда.

   Я остолбенел и затаил дыхание. Прислушался, напряженно всматриваясь в туман.

   Неожиданно вспомнились строки из поэзии Эдгара По: "Глубоко во мрак взирая, все стоял, от страха тая..."

   Мой взгляд продолжал сверлить мглу так, будто в этот момент мои руки на ощупь искали выключатель в незнакомой темной комнате.

   Все нормально.

   Я снова продолжил путь, и на этот раз ускорил шаг.

   Примерно через полчаса снова услышал колокол.

   Дынь-дынь-дынь!

   Время на долю секунды остановилось.

   Этот звук от прежнего отличался, потому как раздался со стороны, правее, и больше напоминал лопнувшие по очереди звонкие струны -- он потерял свою властную силу, колокол явно меньшего размера. Это озадачило.

   Я нахмурился, нырнув в омут мыслей:

   Что происходит?

   Нужно изменить путь?

   А если это обман?

   И все же думать пришлось недолго, решил свернуть вправо.

   Через сотню метров заметил, как туман из серого стал грязно-желтым, мерцающим, будто впереди, издали, его озаряли всполохи. Мне это напомнило стробоскопический свет мигалки патрульной машины. Однако вряд ли там полиция, да и сирены не слышно. Чтобы понять важность увиденного, не потребовалось много времени. Нужно отправляться туда.

   Спустя пять минут, снова почувствовалось легкое дуновение ветра на щеках. И опять с мраморным холодом.

   Впереди расплывался по сторонам молочный полупрозрачный свет.

   Добрый знак. Я облегченно выдохнул.

   Итак, паника оказалась ложной. Ни одна ужасная тварь рядом не материализовалась. И туман передо мной теперь напоминал опустившееся на землю облако, белое и яркое, слегка мерцающее.

   Я ожидал там увидеть снег на земле и яркую луну в небе, но столкнулся с нечто другим.

  

   ***

  

   Короче, все происходившее дальше, это что-то необъяснимое. Чертова магия и рядом -- вполне реальные вещи.

  

   ***

  

   Как только я вошел в апокалиптическое белое испарение, за правым глазом появилась тусклая пульсация -- там зарождалась боль, нараставшая с каждым моим шагом, с каждым вдохом и выдохом. Кроме того, чувствовалось легкое головокружение.

   Туман находился в постоянном мягком движении, но уже не клубился, а приобрел тягучесть сладкого сиропа, стекающего по стенкам бутылки. Мир скользил и искривлялся. Я оказался в каком-то проходе, ведущем через шелестящий тоннель старых дубов. Под ногами хлопали желуди. Земля -- каменистая и мшистая. А над головой перемежались ветви, накрывая меня точно аркой.

   Нет, мне не показалось -- пространство изгибалось и сужалось, превращаясь в узкий тоннель.

   Пройдя десяток метров, я осознал -- это не дубы шумели листвой. Со всех сторон шипел белый шум. А в промежутках между ветвями деревьев и листьями папоротников мерцали статические разряды, покрывая все вокруг рябью светящихся частиц.

   С каждым шагом рев белого шума нарастал, достигая сводящей с ума интенсивности. И приступ боли в голове тоже. Пульс стучал по глазным яблокам, которые, казалось, вот-вот взорвутся изнутри.

   Язык почувствовал отвратительный вкус крови.

   Шмыгнув носом и сплюнув образовавшийся во рту неприятный сгусток, я рукой дотронулся лица, отер ноздри и заметил, как ладонь и пальцы стали красными от крови. Только этого не хватало!

   Опят зазвонил колокол. Три коротких удара -- и тишина.

   За деревьями уже мелькали статические молнии. Там разразилась настоящая буря. Меня накрывал поток шипящего света. Он звучал беспрерывно. Проход впереди неумолимо сужался. Пространство сформировывало некую метафизическую пуповину, которая вот-вот могла быть отрезана. Вот так попал! Без докторов Фрейда и Юнга тут точно не разобраться. Но и без них становилось очевидным, что за всем этим последует.

   Если этот туман решил меня свести в могилу, то хрен он угадал. Не сдамся. Дудки.

   Засунув в карман джинсов фонарик, я крикнул:

   -- Это неправда! Это нереально-о-о!

   На этом слова закончились.

   Я просто заорал и бросился вперед.

   Бежал очень быстро, уже не смотря под ноги и не боясь споткнуться. И даже не заметил, как пробкой выскочил из тумана.

   Все звуки разом пропали с мягким хлопком. Небольшим, но резким. Будто кто-то позади меня захлопнул дверь. Но в голове он раздался взрывом и ударил изнутри по барабанным перепонкам. В спину дохнуло потоком промозглого воздуха, пахшего озоном. Останавливаясь, я по инерции сделал еще несколько шагов, поскользнулся, потерял равновесие, упал и кубарем покатился вниз с крутого склона.

   Было невероятно больно. Кейс потерял сразу -- тот полетел, кувыркаясь, вниз, в темноту. Плевать на деньги. Закрыв глаза, я пытался защитить голову руками, ударялся обо что-то, пытался за что-нибудь схватиться, но неумолимо продолжал падать.

   Я цеплялся за траву, тянулся к корявым стволам низкорослых деревьев, но пролетал мимо. И понимал, что не остановлюсь, пока не столкнусь с чем-то большим. И вероятнее всего это меня убьет.

   Сухая трава неистово хлестала меня по лицу и рукам.

   В замерзшей темноте раздавался мой отчаянный крик.

   Но самого плохого не произошло. Я замедлил падение лишь тогда, когда попал в кювет, сильно приложившись плечом о землю, а затем по инерции взлетел вверх, на насыпь, и скатился обратно.

   Не знаю, как не свернул шею.

   Лежа на спине, я открыл глаза. Грудь поднималась и опускалась в такт участившемуся дыханию.

   Небо снова стало гаванью темноты и звезд, а в центре всего этого дремала луна. Она заливала все вокруг белым светом.

   Все ж таки выбрался!

   Полагаю, я покинул опасные воды, как говорят моряки, и вернулся в привычный мир. Поскорей бы добраться до душа, стать под приятные горячие струи, а затем завалиться на кровать, укутаться в одеяло и хорошенько выспаться. Плевать на Новый год. Буду дрыхнуть словно обколотый лидокаином кот. Блин, я смертельно устал от всего этого.

   Боль в теле стала агонизирующим разрывающим ощущением. Но кости, кажется, уцелели. Я с трудом поднялся, охая и постанывая. Пару раз грязно ругнулся, дотронувшись ушибленной поясницы и левого плеча. Однако -- вот беда! -- кирка где-то выскочила из-за пояса при моем падении. Короче, как пришла, так и ушла. Жаль.

   Теперь сразу вставал заковыристый вопрос: куда идти дальше?

   Я вдохнул полной грудью. Свежий воздух оживляет. Ценить его начинаешь тогда, когда целый день просидишь взаперти или того хуже -- вдоволь надышишься в тумане какой-нибудь гнилостной дрянью, напоминающей по запаху пары из приоткрытого канализационного люка.

   Вынув из кармана фонарик, я переключил свет на "дальний" и поводил узким лучом по сторонам, озирая незнакомое место.

   Никакого тумана. Словно его никогда и не существовало.

   Снег вокруг там-сям растаял, и островки черной земли были похожи на косметику, размазанную на глазах плачущей девушки.

   Кейс с деньгами отыскался в пяти метрах у подножия холма, в чахлых кустах. Целехонький, но поцарапанный и грязный. Я невозмутимо ковырнул пальцем пулевое отверстие в нем и задумался.

   На душе было скверно. Зачем тормознул на трассе? Дернул же черт! Подыскивать себе оправдания поздно.

   Мне очень захотелось размахнуться и выбросить подальше проклятый чемоданчик. Но с одним условием -- пусть все вернется назад. Никаких больше сумеречных кошмаров и вооруженных бандитов. Я сижу за рулем в теплом салоне "форда", а Алиса дожидается меня к новогоднему столу. Как ей теперь все это объяснить? Подумает, будто я или нагло ей вру, или действительно лишился рассудка. Одно другого не лучше. Но для начала нужно к ней вернуться, а тогда и поговорить.

   Стоп! Негоже морщить лоб, тратить время на лирику и бессмысленные мечтания. Пора показать этому миру, кто тут хозяин.

   Не прошло и полминуты, как я взобрался на насыпь и рассмеялся, но этот сухой и пугающий звук не имел ничего общего с весельем.

   На вершине насыпи обнаружилась железнодорожная колея. В кошмарном состоянии. На путях вымахали сорняки, рельсы покрывал толстый слой ржавчины, а шпалы прогнили от плесени и обросли уродливыми грибами, скорее всего ядовитыми. Молодые деревца по пояс спускались вниз по насыпи с обеих сторон, готовые со временем образовать в этом месте редкую рощицу.

   Я ни на йоту не сомневался в том, что железнодорожная ветка заброшена. Может, когда-то она использовалась исключительно как запасная, но очень-очень давно.

   Пейзаж вокруг удручал.

   За насыпью поднимался точно такой крутой холм, как и тот, со склона которого я скатился. На него вряд ли выйдет забраться -- для этого достаточно взгляда со стороны. А вот упасть можно запросто. И в следующий раз такого везения могло и не быть. Единственное, что мне оставалось -- найти верный путь.

   Я посмотрел наверх, налево и направо, проследил взглядом вдоль железнодорожного пути, и быстро смекнул: меня окружали не одинокие холмы, а две вытянутые гряды, возвышавшиеся по обе стороны над узкой выемкой, в которой я находился. Минуту назад верилось, будто дела мои пошли на поправку. А оказалось, жизнь способна еще на многие мелкие гадости. Как говорится, до свидания, и бон вояж!

   -- Отвратительное место... -- пробормотал я, нахмурившись. -- Это что, какая-то игра?

   Рельсы уходили в бесконечность.

   Не хватало закадрового голоса и саундтрека.

  

   ***

  

   Я решительным шагом двигался в направлении, откуда периодически раздавался тонкий звон колокола -- потерянный, зовущий. Да-да, тот самый "дынь-дынь-дынь", благодаря которому посчастливилось выбраться из чертового тумана. По дороге не попалось ни одного путевого знака. Но появился и повод для небольшой радости -- у меня открылось второе дыхание. Чувствовалось, как приятно пульсировала и разгонялась по мышцам теплая и густая кровь. Я был готов идти, пока не упаду в изнеможении.

   Однако погода хмурилась -- насылала ветер и тучи. Луна то исчезала, то появлялась на небе. Повезло, что аккумулятор фонарика оказался полностью заряжен, иначе бы мне пришлось время от времени погружаться в кромешную тьму.

   Поднявшийся ветер противно дул в лицо, отчего замерзшая кожа на скулах натянулась так, будто стала мне мала. Я старался смотреть под ноги, для того чтобы не споткнуться, и одновременно оглядывался по сторонам. Ничто не должно застать меня врасплох.

   Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мой взгляд остановился на старинном механизме. В отличие от железнодорожного полотна, выглядел он, как ни странно, не таким ржавым и запущенным. Должно быть, благодаря краске. Не знаю, достаточно ли он был смазан, но черно-белый окрас на нем сохранился довольно хорошо.

   Любая вещь, выбивающаяся из общей картинки, всегда вызывает диссонанс. Мне на глаза попалась как раз такая штуковина. Передо мной был ручной стрелочный перевод с дымовым дефлектором -- флюгаркой, как романтично окрестили этот фонарь-указатель железнодорожники. Благодаря черному "грибу", торчащему подобно печной трубе, этот прибор чем-то напоминал прямоугольную бутылку сорокашестиградусного "Хиллрок Солера", моего любимого ароматного бурбона. Сейчас такие устройства редко увидишь, ведь их использовали еще в паровозную эру, а встречались они до сих пор разве что на старых магистралях с очень низкой интенсивностью движения поездов. Или в станционных музеях под открытым небом.

   Но самое главное заключалось как раз в том, что если мне попался этот стрелочный перевод, то недалеко должна обязательно находиться железнодорожная станция. На противовесе балансирного рычага чернел номер "8".

   Примыкающий путь уходил от главного влево и скрывался в темном зеве тоннеля, пронзившего лысый и бледный от снега холм.

   Куда же идти? Прямо или налево?

   Брысь, черти! Брысь!

   Быть может, стрелочный перевод подскажет правильное направление? Ведь для этого, по сути, он и служил.

   Я внимательно обследовал литую станину и станцию механизма, сигнальный фонарь сверху, обе его рукояти и переводные штанги тяг, соединенные с подвижными частями рельсов. Разобраться с принципом работы оказалось несложно.

   Дефлектор был развернут ко мне узкой стороной корпуса, белой, и лампа, вставленная внутри флюгарки, не горела. Да и в этом не было ничего удивительного -- откуда тут возьмется стрелочник, который дольет в лампу керосин и зажжет ее? Рычаги перевода и балансира, тоже отдельно окрашенные в белый цвет, указывали в противоположном направлении от ближнего рельса главного пути, в кювет, а остряк подвижного рельса к ней не примыкал. Проследив до самой крестовины железнодорожной колеи, я понял: стрелочный перевод сигнализировал мне прямой путь, а не боковой, то есть вел не к тоннелю.

   О'кей, прямо так прямо.

   Едва стрелка осталась позади, как послышался противный скрежет и скрип. Я испуганно оглянулся.

   В рот пароход! Опять?!

   Прямо на моих глазах снова начала твориться чертовщина.

   Рычаги перевода и балансира медленно приподнялись, будто невидимая рука схватила рукоять двухпудового противовеса, и, одновременно провернувшись на своих осях, тяжело рухнули вниз, заняв теперь положение, при котором тяги примкнули остряк к рельсу главного пути. В тот же момент дефлектор, повинуясь усилию фонарной тяги, развернулся на девяносто градусов, представ ко мне широкой стороной, а его выпуклый "глаз" ярко вспыхнул желтым огнем.

   Опупеть можно!

   Теперь флюгарка указывала другой путь. По меньшей мере, механизм мне помогал, а не чинил препон. Иных объяснений я не находил.

   Вывод один: так или иначе, пощекотать себе нервы еще придется и история моя еще не закончена.

   Я был в бешенстве, в страхе, в панике, потому и заорал:

   -- Да что за херня тут творится! -- и далее, уже не сдерживаясь, со всем ораторским мастерством разразился отборным матом на всю округу.

   Слова мои развеялись эхом.

   Колокол предательски молчал.

   В голове у меня смешались противоречивые мысли. Но делать нечего -- я направился к тоннелю. Пора положить этому конец.

  

   ***

  

   Кирпичный рот арки заглотил меня, словно библейский кит Иону.

   Я не знал, какова длина тоннеля и куда он ведет. Но когда вошел в него, показалось, будто меня от волнения вот-вот удушит биение собственного сердца. Холодный едкий воздух обдувал кожу. Впереди -- ни проблеска света.

   Здесь оказалось на несколько градусов холоднее, чем снаружи. Своды тоннеля не внушали доверия. Железные дуги верхняков и стоек крепежных рам, установленных параллельно друг другу на небольшом расстоянии, сильно проржавели, а деревянная затяжка кровли выработки прогнила -- во многих местах зияли щели, либо доски вообще отсутствовали между рамами, обнажив глыбы серой породы. Из темных углов раздавался пронзительный писк летучих мышей.

   Гадкое местечко.

   Я поежился и слегка втянул голову в плечи.

   В тоннеле осязался запах старого прогнившего дерева и пыли, смешанный с вонью мышиной мочи. Слишком много мерзости за один день.

   Летучие мыши, как и крысы, у большинства людей вызывают зачастую не страх, а дрожь омерзения. Я слышал их копошение, шуршание перепончатых крыльев, а особенно как двигались цепкие лапки существ -- словно царапание иглы на старой виниловой пластинке. Однажды дома мне довелось убить ковровой выбивалкой одну из этих ночных тварей, впорхнувшую в открытое окно. Перед самой смертью, уже серьезно раненая, она заорала так, будто ее рубили живьем на куски. Звук надолго запечатлелся в памяти, оставив неприятный осадок.

   По обе стороны от железнодорожной колеи располагались лотки для отвода воды, а справа находился узкий дощатый настил пешего перехода. Вначале я зашагал по его старым и скрипучим доскам, которые могли в любой момент проломиться подо мной. Запросто вывихнешь или сломаешь ногу. Поэтому решил не рисковать и продолжил путь, перемещаясь по шпалам. Летучие мыши проснулись от света фонарика и кружились вокруг, наполняя тоннель писком и шумом крыльев.

   Бр-р-р! Ну и мерзость!

   Приблизительно через сто метров я миновал поворот и увидел хвост поезда, зловеще устроившегося на рельсах этого темного царства. Странное дело, его будто доставила сюда некая неведомая сила прямиком из музея. К древнему паровозу был прицеплен тендер, где хранились запасы угля и воды, а за ним -- три синих трехосных вагона, чем-то напоминавшие длиннющие почтовые дилижансы.

   Вагоны были без тамбуров, с большими фигурными окнами, запотевшими от конденсата, отдельными дверьми в каждое из четырех купе и ступенями под ними. Корпус этих "экипажей" закруглялся книзу, дабы подножка, тянувшаяся вдоль всего вагона, не выходила за его габарит.

   Я по очереди распахнул и захлопнул дверь каждого купе, но все они пустовали. Ни проблеска жизни. Однако внутреннее и наружное убранство вагонов поразило меня роскошью. "Сапсан" реально курил в сторонке. Умели же раньше строить. Похоже, вагоны предназначались исключительно для особ высочайшего двора, либо для очень состоятельных граждан.

   Рамы окон и дверей были из красного дерева, сиденья-диваны обиты шерстяной тканью цвета бордо, похожей на бархат, а ручки, поручни и рукояти сверкали начищенной бронзой, латунью и медью. Внутри еще сохранялось тепло, пахло деревом и лаком от стен, отделанных под ясень, а также копотью сальных свечей и калеными кирпичами от железных коробок, стоявших прежде у чьих-то ног. Казалось, вагоны совсем недавно громыхнули буферами при торможении и их вот-вот покинули пассажиры.

   Но куда они ушли? Куда делась поездная прислуга? Почему все сошли с поезда посреди тоннеля, а не на станции? Неужели и паровоз бросили?

   В голове у меня роились догадки, но конкретного ответа не находилось.

   Я облизнул пересохшие от волнения губы и прошел немного вперед.

   Иссиня-черный паровоз и клепаный четырехосный вагон-тендер с конрбудкой меня заинтересовали куда больше. Обычно, насколько я помнил из интернета, пассажирские паровозы окрашивались в зеленый цвет, а грузовые были черными. В чем подвох?

   Никогда ранее мне не доводилось видеть таких огромных паровозов. Поэтому мысленно сразу окрестил его Монстром.

   Нужно обследовать паровоз.

   Вначале я забрался по лесенке в будку машиниста. Затем сходил в вагон-тендер и вернулся обратно. Внутри никого не отыскал -- ни машиниста, ни его помощника, ни кочегара. Они будто испарились вместе с остальными людьми этого демонического поезда.

   Паровоз не изрыгал из своей трубы клубы дыма и не пускал деловито пар по сторонам, однако поверхность парового цилиндра при прикосновении оказалась теплой, будто живой. Я досконально не разбирался в анатомии паровых машин, знал об этом немного, но большие сцепные колеса и застывшие в нетерпении мощные шатуны, кривошипы и ползуны механизма, скорее всего, говорили о том, что паровоз мог развивать достаточно высокую скорость.

   Я спустился вниз и отошел чуть в сторону.

   Жуткий паровоз, созданный сумрачным гением. В его сонном молчании было что-то ужасное, выбивающее твердь из-под ног, вызывающее слабость и беззащитность у тех, кто смотрит на него. Похоже, этот странный мир Монстр коптил уже не одно столетие. С таким шутки плохи. Я отчего-то был уверен: на нем никогда не облупится краска и не потускнеет отполированная медь.

   Я обвел паровоз лучом фонаря. Настоящее вампирское рыло графа Дракулы, оскалившееся, как акула. Острозубая передняя решетка паровоза, выкрашенная вместе с колесами в цвет венозной крови, и огромная черная труба, напоминавшая высокий цилиндр на голове джентльмена, перед которой был закреплен ацетиленовый химический прожектор, вселяли необъяснимый страх.

   Безусловно, поезд не хотел делиться своими тайнами, замшелыми как попкорн в заброшенном кинотеатре. Значит, пора двигать дальше, решил я и пошел вперед, отмеряя шагами тоннель.

   Свет фонаря озарял расступающийся мрак. Звук потревоженных летучих мышей сопровождал меня весь путь -- казалось, словно ловкий фокусник рассыпал в воздухе колоду игральных карт. Я как щитом прикрывался кейсом, чтобы одна из тварей случайно не вцепилась в лицо.

   Через пять минут, выйдя наружу, я набрал полную грудь свежего воздуха и очистился выдохом от тошного запаха тоннеля. Почувствовал себя гораздо лучше, увереннее, особенно когда увидел впереди еще один железнодорожный стрелочный перевод. Тот указывал прямой путь -- в окошке дефлектора флюгарки горел молочно-белый огонь. Причем сразу подметил, что здесь, возможно, раз в сутки с рельсов сдирали ржавчину колеса поезда.

   Я посмотрел вверх -- полная луна показалась мне глазом мертвеца, облаченным в пленку катаракты. Тучи висели рядом с ней клочьями, как струпья прокаженного.

   "Дынь-дынь-дынь!" -- снова ожил колокол.

   Радостный звук. И раздавался близко.

   Я пружинисто зашагал вперед.

   Едва подошел к стрелке, как за спиной раздался оглушительный хлопок. Он был такой силы, что земля содрогнулась. У меня аж колени подогнулись от неожиданности, я едва не брякнулся наземь. В ушах заложило -- звук пронзил барабанные перепонки, а режущая боль дошла до самого желудка. Казалось, реактивный самолет преодолел надо мной звуковой барьер.

   Когда я оглянулся, то обнаружил, что тоннель поглотил сам себя, хотя несколько секунд назад был материален. Холм тоже бесследно исчез, перестал существовать, точно воздушный шар, проткнутый иголкой. Само собой разумеется, рельсы теперь ныряли в темно-фиолетовый ночной мрак -- цвет подбоя вампирского плаща.

   Так, кажись, я слегонца испугался. Или не слегонца?

   Я закрыл глаза, думая: пусть этот кошмар прекратится. Выждав пару минут, пошел дальше.

   Дул ветер. Погода стояла промозглая.

   Вскоре показались размытые в ночи силуэты строений железнодорожной станции. Я решительно направился к ней, с колотящимся не хуже боксерской груши сердцем. Черт знает, что там найду и кого встречу. Сплошные догадки. Но, возможно, там есть кофеварка, которая приятно журчит и булькает, выплевывая черный напиток в стаканчик. Безумно хотелось кофе.

   Наконец станция подступила ко мне вплотную, выпроставшись из темноты.

   Я остановился перед зданием вокзала и вслух прочитал название станции:

   -- Междумирск. -- И голос мой дал трещину, а сердце пропустило удар.

   Все бы ничего, но в этом слове была десятеричная "i" на старинный манер и твердый знак в конце.

   -- Вот дерьмо... -- пробормотал я.

   Вокзальный колокол болтался у входа, как повесившийся самоубийца.