Кровь на снегу. Она медленно расползается вверх, теряя свой цвет, становится желтоватой. Ее запах витает в воздухе, горячая кровь огромной рыбы-солнца. Выплывая из-за горизонта, оно задевает острые пики гор брюхом, и на снежных шапках появляются пятна крови. Солнечной крови.
Холодный воздух без преград врывается в комнату, теребит короткие волосы, проникает под одежду. К этому можно привыкнуть, и к этом тоже, ко всему.
Край солнца еще не показался меж острых вершин, но это должно вот-вот произойти. Часовой медленно поднимается по ступеням у противоположной стены. Стена темно-серая, почти черная, и он тоже одет в серое. Он - один из "спитых". На вершине лестницы его ждет огромный гонг, который пробьет время завтрака.
Она неотрывно следит за узкой щелью меж горных вершин. Сверкнет ли солнце раньше гонга, или спитой будет первым? А, быть может, одновременно?
Он идет в тени стены, медленно. Солнце тоже не спешит. Оно вообще никогда не спешит.
Яркая вспышка ослепляет, нет сил смотреть прямо на нее. И нельзя, но она продолжает сквозь слезы. Гулко разносится по крепости звук гонга. Пора.
Она выходит в коридор, не спеша, но и стараясь не отстать. В очередной раз ей не дали взглянуть на то, как солнце полностью выйдет из-за гор. Впрочем, кажется, она этого никогда и не видела. Уклад в замке не меняется никогда и не изменится.
Все выходят из своих комнат - мужчины, женщины, дети, спускаются вниз по лестницам. Она среди других, таких же, как она, одетых в коричневое, босых. Холода не чувствуешь, ко всему можно привыкнуть.
Оно внизу, беснуется, воздух пропитан его голодом, дрожь предвкушения передается камням брусчатки, она чувствует ее босыми ногами. Зверь.
Становятся в круг, в центр выходят люди в белом, белые. Вокруг них словно тени бродят черные, о чем-то говорят, дети Зверя. Такие как она остаются безгласной массой вокруг. Еда не должна разговаривать или мыслить. К молчанию тоже можно привыкнуть, со временем забываешь даже звук собственного голоса.
Она оглядывается вбок, где маленькой группкой столпились зеленые. Совсем еще дети. Быть может, кто-то из них станет Белым и ему будет все дозволено. Или Черным, чтобы верно исполнять волю Зверя. Но большинство станет как она. Просто пищей.
Пора. Снова бьют в гонг, и все поднимают руки, ладонями вниз. Холодное прикосновение, словно ладонь легла на острое лезвие. Боль пореза, это зубы зверя впиваются в руку, это не по-настоящему... нельзя думать, нужно забыть себя, раствориться... этого нет, так не может быть... больно... нет, оно есть. Смириться, забыть себя, меня нет, раствориться в боли, и она исчезнет, как исчезает все на этом свете. Потому что оно поглощает тебя, и поглотит с твоей душой и боль.
Вдруг вскрик, режет по сердцу. Распахивает глаза. Боль, которая сильнее всего. И не шелохнуться, не измениться в лице. Нельзя даже подумать. Он лежит на камнях, скорчившись от безумной боли. Он ошибся. На его белых одеждах проступают алые капли крови.
Черные приходят в движение, отводят в сторону остальных белых. Коричневые пятятся тоже. И она отходит со всеми. Потому что оно уже не держит, и зубы уже не впиваются в ладонь. Ему не нужна их сила, сегодня он сожрет одного, но без остатка.
Он ошибся. Когда? Кто-то заметил тот мимолетный взгляд, что он дарил ей время от времени? Или кто-то предал? А может, зверь просто почувствовал? Он ошибся, бежать нельзя.
Белый - значит лучший, самый сильный. Он стоит десятка таких как она, и потому даже в замке может иметь все что пожелает. Он не работает никогда, потому что должен беречь силы для Зверя. Но он и не живет долго, зверь быстро сжирает лучших. Коричневые же живут, выживают. Со временем превращаются в спитых и перестают выходить в круг под звуки гонга. Но продолжают служить, уже не имея своей воли и своей души. Впрочем, воля - это призрак. У коричневых редко она остается, ее отнимают вместе с правом говорить и думать.
Только белый мог попытаться уйти, только он мог этого пожелать. Он тоже не помнил себя "там", до замка. Но он был не таким как другие. Он помнил свое имя. И теперь она, которая своего имени не знала, могла сказать "Умер Лэс". Впрочем, сказать не могла. Могла лишь подумать, если никто не заметит. Когда у тебя есть имя, есть хотя бы возможность того, что тебя вспомнят.
Она смотрела не отрываясь, смотрела, как когти невидимого зверя рвут его тело. Нет, он не станет "спитым", он не забудет себя, чтобы остановить пытку. Она почти физически ощущала, как он хватается за свое имя, за то единственное, что у него было в этой жизни. Он был белым, но ничего никогда не просил у черных. У него было то, чего ему дать не могли.
Взгляд, последний, взгляд умирающего. Он подарил его ей и только ей. Последний выдох, последняя его мысль: "уходи". И в голове, словно вспышка, вдруг мелькнуло видение - теперь она знала, где спрятано все для побега: теплые вещи, запас еды в дорогу. Она знала, как покинуть замок, знала куда идти. Роковой перевал - там, где проходит граница владений Зверя, там, где впервые становится видна спина золотой рыбы-солнца. "Уходи". Его спина выгнулась дугой, глаза вылезли из орбит, и изо рта фонтаном брызнула кровь. Она не шелохнулась, не отвела взгляда, ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Вперед вышли несколько спитых, утащили его тело прочь. Женщин в сером осталась в центре, чтобы вытереть кровь. Зверь был уже не голоден, пришла пора покормить людей.