Аннотация: Мы вошли в просторное помещение, похожее на храм Двенадцати Тысяч Создателей.
--
3. Быстрый суд и долгое наказание
--
???
--
Мы вошли в просторное помещение, похожее на храм Двенадцати Тысяч Создателей. В высоких арках так же стремительно бежали облака и пробивались яркие лучи солнца. Только стены и пол здесь не украшены иероглифами озарений и узорами. На одной стене разместились массивные объёмные иероглифы, означавшие "Обвинение и Правда".
Вдоль стен рядами стояли деревянные скамейки. Мои родители уселись рядом друг с другом. Отец взял ладонь матери в свою. Оба с тревогой уставились на меня.
Кроме нас в зале присутствовало несколько стражников, один из которых откровенно дремал, сидя на скамье и свесив голову. И десятка два незнакомых людей разного возраста, одетых в разнообразные туники, плащи и халаты. Я не слишком вглядывался в их наряды, но подметил, что никто не носил штаны.
Особенно выделялся многослойный халат одного толстого господина, украшенный таким количеством золотых узоров, что блестел в лучах солнца, как диско-шар на танцполе, отбрасывая на стены дрожащие солнечно-золотые отблески.
Стражник поставил меня в центр площадки и ушёл. Тут же передо мной выросло два огромных плоских камня. Мало того, что они походили на высокие надгробия, так и появились из каменного пола со скрежетом и скрипом. Я в испуге отскочил, что вызвало насмешки зрителей.
Кто-то рассмеялся:
"Первый раз, что ли?"
На первом камне со скрежетом проступил объёмный символ "Обвинение". Под ним, с едва слышим шорохом, вылупились ряды иероглифов, описывающие моё преступление.
Я перевёл взгляд на второй камень. На его гладкой поверхности торчал символ "Правда" без какого-либо пояснительного текста.
Между камнями встал пожилой и лысый мужчина, облачённый в тёмно-синюю тунику, усыпанную мелкими узорами из символов Обвинения и Правды.
-- Меня зовут Салуин Коут, -- объявил он. -- Моё предназначение: Помогающий Богам. Я буду вершить уравнивание Обвинения и Правды на Пути Самирана, сына Похара Те-Танга и Мадхури Саран.
Из этого я понял, что лысый -- мой судья.
-- Ты впервые на пути Обвинения и Правды, лениво, -- сказал Салуин Коут. -- Поэтому я должен спросить, знаешь ли ты, как вершится правосудие?
-- Не очень... Я ведь впервые тут.
Судья недовольно вздохнул и пояснил:
-- В Прямом Пути произойдёт сравнение твоих утверждений и мыслей с утверждениями и мыслями тех, кто обвинил тебя в преступлении.
-- А кто меня обвинил? -- спросил я. Хотя на самом деле было интереснее узнать, как можно вообще сравнивать чьи-то мысли?
-- Четыре родственника погибших недавно людей, и небесный стражник, поймавший тебя на воровстве "уходящих граней".
-- Что такое уходящие грани? -- спросил я.
Лысый заметно удивился:
-- Грани умирающих людей.
-- То есть, грани можно забирать у других?
Судья то ли ужаснулся, то ли рассердился:
-- Мальчик, не пытайся заболтать простое дело, -- наставительно сказал судья. -- Ты попытался отнять грани через грязное колдовство. Но доблестный небесный стражник Илиин вовремя прервал тебя.
Суть моего страшного преступления стала чуть яснее: меня обвиняли не в воровстве, а в попытке воровства.
-- Ну, -- с безразличной нетерпеливостью спросил судья. -- Ты ознакомился с обвинениями?
-- Да, -- ответил я. -- В свою защиту хотел бы сказать, что...
Властным взмахом руки судья прервал меня:
-- В твою защиту будет говорить Правда. А ты помолчи.
Откуда из зала я услышал нервный смешок:
-- Молодёжь уже вообще перестала уважать традиции предков.
-- Воспитание молодых -- обязанность взрослых, -- ответил другой голос. -- Обвинять надо не парня, а его родителей, которые не воспитали его в уважении к Создателям.
-- Верные слова, уважаемый.
Плита с символом "Обвинение" снова зашуршала. Иероглифы, описывающие моё преступление, стёрлись. На их месте выросли новые:
ОБВИНЕНИЕ САМИРАНА,
СЫНА ПОХАРА ТЕ-ТАНГА И МАДХУРИ САРАН.
? ГРЯЗНОЕ КОЛДОВСТВО. ОБВИНЕНИЕ ОТ ПРЯМОГО ПУТИ.
? ОСКВЕРНЕНИЕ ХРАМА. ОБВИНЕНИЕ ОТ СОСЛОВИЯ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ "ПОМОГАЮЩИЕ СОЗДАТЕЛЯМ".
? ВОРОВСТВО ГРАНЕЙ. ОБВИНЕНИЕ ОТ РОДСТВЕННИКОВ ТЕХ, ЧЬИ ГРАНИ ОН ПРИСВОИЛ.
И последний пункт обвинения, который снова напомнил мне нашу родную судебную систему:
? СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРИ ВЗЯТИИ ПОД СТРАЖУ. ОБВИНЕНИЕ ОТ НЕБЕСНОГО СТРАЖНИКА ИЛИИНА РАТТАРА.
"Сука, Илиин, -- подумал я. -- Сам избил меня, да ещё и обвинил!"
-- Ты можешь отвергнуть последнее обвинения, -- сказал вдруг судья. -- А так же выдвинуть своё. Хочешь обвинить небесного стражника Илиина в нанесении побоев?
Я задумался. Стоило ли усложнять дело? При том, что я понятия не имел, как будет доказываться точка зрения каждой из сторон.
-- А как я докажу, что Илиин меня избил?
Снова волна шёпота зрителей за моей спиной.
-- Этот паршивец считает Помогающих Создателям дураками! -- отчётливо произнёс кто-то.
Чей-то одобрительный смех, сопровождаемый дребезжаньем металла, поддержал его. Кажется, смеялся тот толстый и золотой господин.
-- Доказывать ничего не надо, -- пояснил судья. -- Твои слова и слова Илиина будут сравнены с Правдой.
-- Звучит обнадёживающе, но что это значит?
Судья монотонным голосом проговорил:
-- Линия Морального Права, которую ты можешь увидеть своим Внутренним Взором, сохраняет каждый шаг, каждое озарение и поступок в любой момент бытия прирождённого жителя Дивии. Все следы остаются на Всеобщем Пути. Любые слова и утверждения могут быть сравнены с Правдой и оценены.
-- Вы хотите сказать, что Всеобщий Путь и так знает, что произошло в храме Двенадцати Тысяч Создателей? -- изумился я. -- К чему же суд?
-- Как к чему? -- удивился судья. -- Ты же творил грязное колдовство.
Не сказать, что мне стало намного яснее, но я не мог отделаться от ощущения несуразности происходящего. Конечно, в разных культурах приняты свои судебные нормы. В некоторых мирных культурах моего времени вообще принято побивать камнями без суда и следствия.
"Офигеть! -- подумал я. -- Меня будут судить неизвестно как и неизвестно за что, опираясь не на факты, а на какое-то моральное право".
-- Самиран, -- спросил судья. -- Разве родители не нанимали тебе учителей? Почему ты не знаешь ничего? Ведь Прямой Путь и его бесстрастное и неподкупное суждение -- это одно из множества великих отличий между нами, прирождёнными жителями Дивии, и всякой грязью, которая живёт в тени нашей летающие тверди!
Я лишь пожал плечами: откуда мне знать, чему учился Самиран.
-- Ты готов сравнивать Обвинение и Правду?
-- А давайте, -- заявил я. -- Чего время тянуть?
Лысый приободрился:
-- Правильный ход мыслей, мальчик.
--
???
--
Тут со скамьи поднялась мать Самирана. Опять я залюбовался ею. Кажется, все мужчины в зале залюбовались.
-- Я обвиняю небесного стражника Илиина Раттара, в том, что он причинил побои моему сыну, а так же ложно обвинил его в сопротивлении. Путь знает, у кого правда.
Лысый судья тяжело вздохнул: судилище затягивалось.
-- Уважаемая Мадхури Саран, вы уверены? Может, не надо? Дело-то ясное... Грязное колдовство не сдуть каким-то там обвинением в побоях.
-- Делайте свою работу, уважаемый, -- ответила мать.
-- Ладно, -- сдался лысый. -- Вносите свою правду.
Мать подошла и встала рядом с надгробием "Правда". Потом положила ладони на пустую каменную поверхность. Раздался скрипучий шорох и на поверхности начали множиться иероглифы. Растекаясь по камню, они выстраивались ровными столбцами, складываясь в осмысленный текст.
Часть столбцов она стирала и заменялась новыми. Иногда меняла их местами. Мне было ещё сложно следить за смыслом всех иероглифов, я понял лишь, что мама Самирана вдумчиво и подробно описывала состояние моего телесного здоровья, упоминая все ранения внутренних органов, царапины и рубцы, "наспех залатанные неумелой и вялой рукой".
Чем больше смотрел на мать Самирана, тем... сильнее стыдился. Она была прекрасна. Глубокие чёрные глаза, фигура, которую туника не скрывала, а даже излишне показывала, особенно ниже талии, там, где две складки сходились внахлёст. При ходьбе бёдра Мадхури оголялись, но тут же, дав ровно мгновение на созерцание их гладкости, прятались обратно.
Кстати, эту одежду я называл "туникой", потому что не знал как ещё её назвать. Вообще, look мамы Самирана напомнил мне фантастические фильмы шестидесятых годов прошлого века. В те времена сексуальная объективация женщин ещё не скатилась в пошлость девяностых и двухтысячных, но и не достигла высот псевдоцеломудренного и феминизированного маразма современности.
-- Готово, -- сказала Мадхури Саран.
Поставив последний иероглиф, она вернулась на скамью.
Формальности завершились и началось сравнение слов. То есть суд надо мной.
Оба надгробия -- Обвинение и Правда -- начали медленно и с песочным скрежетом сливаться друг с другом. Иероглифы запрыгали, меняясь местами и перетасовываясь в различных комбинациях. Некоторые испарялись за ненадобностью, некоторые наоборот, образовывали друг с другом такие сочетания, что я не мог их понять. Но такие иероглифы-мутанты исчезали, оставляя строки приговора.
Слияние Обвинения и Правды завершилось быстро. Теперь передо мною и судьёй стояла одна каменная плита. Не нужно быть самым светлым умом, чтобы понять: я признан виновным по всем пунктам.
Даже лживое обвинение Илиина прошло.
Хотя факт нанесения мне побоев признан. Илиину назначено служебное взыскание в виде дополнительных трёх дней службы вместо дней отдыха. Ужасная кара постигла небесного мента!
Справедливый суд, что тут сказать.
Лысый служитель буквы, точнее -- иероглифа закона -- откашлялся и скороговоркой произнёс моё наказание: десять дней полноценного труда в тех местах, которые укажут, сообразно нуждам Дивии.
-- Кроме того, -- продолжил судья, -- Самиран или его родители обязаны отвесить каждому родственнику потерпевших по пять тысяч граней золота...
Приглушённый вопль: "Двадцать тысяч золота. Ах ты ж..." -- прокатился по пустым стенам помещения. Я узнал голос отца Самирана.
-- ...всего двадцать тысяч граней, -- подтвердил судья. -- Кроме того, осквернённый чёрным колдовством зал храма Двенадцати Тысяч Создателей будет недоступен для Самирана, сына Похара Те-Танга и Мадхури Саран до тех пор, пока он не искупит своё богохульство таким образом, каким это сочтёт нужным сословие предназначения Помогающие Создателям, будь то золотые грани или служба. Искупление этой вины начнётся после искупления вины перед родственниками умерших.
Вокруг моей руки самом собой образовалась дымка и проявились рисунки Внутреннего Взора. Теперь там сиял красный иероглиф Прямого Пути, под которым, мелким текстом, высветился текст моего приговора.
? ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ЗА ГРЯЗНОЕ КОЛДОВСТВО: ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ТРУДА НА БЛАГО ДИВИИ.
? ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ПЕРЕД РОДСТВЕННИКАМИ УМЕРШИХ: 20 000 ГРАНЕЙ ЗОЛОТА.
? ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ПЕРЕД СОСЛОВИЕМ "ПОМОГАЮЩИЕ СОЗДАТЕЛЯМ": НА УСМОТРЕНИЕ СЛУЖИТЕЛЕЙ ХРАМА.
? ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ПЕРЕД НЕБЕСНЫМ СТРАЖНИКОМ ИЛИИНОМ: ЕЩЁ ТРИ ДНЯ ТРУДА НА БЛАГО ДИВИИ.
Я боялся, что меня отправят в местную тюрьму, на нары, в камеру, продуваемую всеми ветрами... А тут всего-то общественные работы. Зато сколько страху было нагнано этим грязным колдовством!
С радостью я посмотрел на родителей, но они почему-то не радовались. Отец закутался в шубу, будто ещё сильнее замёрз. А мать подошла ко мне положила на плечо руку:
-- Не переживай, Самиран. Двадцать тысяч золота -- это много, но мы сможем уплатить.
Отец Самирана простонал, будто не признавая наличия таких денег лично у себя.
-- Теперь ты знаешь, что грязное колдовство наказуемо? -- спросила Мадхури.
Глядя в её прекрасные глаза, хотелось честно сказать, что мне плевать и на золото и на общественные работы. Но я только согласился:
-- Да, мамочка.
--
???
--
Когда мы вышли из помещения суда на круглую площадку витой лестницы, стражник схватил меня за руку, не давая идти за родителями. Отец глянул на меня искоса, и зашагал вниз.
Мать погладила меня по голове:
-- Отец торопится к своим друзьям из сословия Помогающих Создателям. Попробует договориться, чтобы тебя не ставили на тяжёлые работы. Будешь подстригать цветы в саду или поливать деревья, а не таскать ящики и тюки на Краю.
Когда мать Самирана уходила, и я и охранники смотрели на её спину. Потом небесный мент хмыкнул:
-- Я бы прогулялся по пути к её ложу.
Меня снова повели по коридорам, потом вниз по винтовой лестнице, пока не вышли на открытую небу и ветрам площадку. В полуметре от неё висело что-то вроде омнибуса, повозки на конной тяге, которая была предшественником автобуса.
Стражник открыл дверцу в борту этого автобуса и затолкал меня внутрь.
Вдоль стен летающей повозки стояли деревянные лавки. На них, спиной к окнам и лицом друг к другу, сидело с десяток дивианцев. Среди них: Мата Дивиата, женщина в вуали и бородатый мужик, которого поймали за пьянство.
-- Сюда, Самиран, сюда, -- услышал я.
Тот парень, с которым мы сидели в местном "обезьяннике", похлопал по скамейке возле себя.
Я не особо хотел общаться. От количества непонятных слов и событий у меня уже болела голова.
-- Меня зовут Хаки Энгатти, -- сказал парень. -- А ты Самиран, да?
Я промолчал и сел рядом. Стражник закрыл дверь на деревянную щеколду.
Хаки спросил:
-- Ты ведь ещё не учился в Доме Опыта?
Снова промолчать было бы грубостью, поэтому я ответил:
-- Наверное нет.
Тут Хаки Энгатти не выдержал. Склонившись ко мне, шепнул:
-- Ты правда творил грязное колдовство?
Ответить я не успел: стены повозки затряслись, с грохотом и лязгом летающий экипаж и взмыл в небо, вдавливая нас в деревянные сиденья.
Между рядами арестантов прошёл небесный стражник, вооружённый копьём.
-- Буду говорить один раз, -- гаркнул стражник. -- Всем молчать! Ненавижу болтунов. Сидите тихо, смотрите друг на друга и размышляйте, как низко вы пали в моральном праве, раз я могу кричать на вас.
-- Кто вам позволил... -- заикнулась было Мата Дивиата.
Но стражник затряс копьём:
-- Кроме того, что я имею право повышать на вас голос, громко называя ваши имена, Мата Дивиата, я ещё могу назначать вам дополнительные дни работы. Вам -- ещё один день за неумение молчать. При всём уважении к вашему таланту.
Летели мы где-то полчаса. Потом летающая повозка резко накренилась, уходя на посадку. В окнах мелькнули верхушки деревьев и кусок горы с небольшим водопадом. Через минуту экипаж ударился дном, подскочил, снова опустился и замер.
Стражник подошёл ко мне и Хаки:
-- Ты и ты -- на выход. Ваше место работы -- свинарники рода Карехи.