- Входите, - прогудел профессор Могумбе, не оборачиваясь. - Кто там ещё за вами?
- Никого, - Артём затворил дверь и уставился на заросли герани у окна. Что-то раньше здесь такого не было.
- Ну, что я могу сказать, - профессор оторвался от компьютера. - Не справились, Артёмий. Что называется, мимо. В который раз уже?
- Бронеслав Симбыч, - заныл Артём, - ну можно, я ещё раз попробую?
- Можно, - профессор затрещал кнопками, снял трубку телефона и заговорил на суахили.
Артём мялся у стола. Могумбе закончил разговор львиным рыком и поглядел на студента:
- Так на чём мы... Да. Да. Можно. Ступайте домой, а завтра...
Артём, хоть и надеялся на такой исход, в глубине души опасался, что профессор вернёт его. Но Могубме было не до того. Плевать ему было на студента.
В троллейбусе Артём расслабился. Прикрыл глаза, откинулся на спинку сиденья.
- Капабланка! Дрыхнешь!
Кто-то пихал его в плечо, называя старым школьным прозвищем. Артём захлопал глазами. Алик Гликберг, с горшка приятель, с первого класса в школе - но ты посмотри, на кого похож! Всегда был такой непутёвый, актёрствовал, театр драмы на свалке организовывал, - а теперь выглядел, как делец.
- Узнал! Как жив? - И, не дожидаясь ответа, затараторил, - а я, знаешь, отлично. А всё Вандерфуд! Слушай, ведь это же как тебе повезло! Слушай, ты же не торопишься?
Артём и отбиться не успел: "А что?", "Да нет", "Ты что?" - как был вытащен из троллейбуса, отведен куда-то дворами и усажен настырным до невозможности Аликом в потёртое кожаное кресло перед сценой в каком-то полуподвальчике.
От несданного и опять отложенного зачёта внутри сделалось томно, и организм не очень-то сопротивлялся: сначала длинному рекламному фильму о девушке, которая всё никак не могла похудеть, а потом стала принимать какой-то Вандерфуд с потрясающим результатом, потом лекции с предъявлением фотоснимков, потом общему пению гимна "О Вандерфуд!". Артём даже подпевал. И поглядывал - справа позвякивала бубенчиком на шее полная девица со страдальческим выражением лица, слева вдохновенно раскачивался на сидении зеленолицый Гликберг - или это освещение тут такое?
Видать, пел Артём с душой - дама-лекторша именно его вытащила на сцену. "Продукт сертифицирован!" - настойчиво звучали голоса в динамиках. - "Продукт нельзя купить в аптеках! Только у нас! Проба бесплатно!". И пробовал - из баночек, из тюбиков, в таблеточках и в капсулах, в порошке и в виде мази... И соседка с колокольчиком ходила следом, глотала, нюхала, мазалась - а потом вдруг вспыхнула факелом до потолка...
Потолок был синенький. В мелкий цветочек. Обои. Радужный свет, режущий глаз. Естественно, первый вопрос: "Где я?"
И почему же мне так хреново?
- Мне тоже, - жалобно произнесла женщина. Звякнул колокольчик на пухлой шее.
- Вы кто? - прохрипел Артём.
- Корова.
- В каком смысле?
Глаза у женщины были вполне коровьи - тёмные, с поволокой. И слезой тут же наполнились - через край.
- Ева. Ева Корова я...
- Хэ... ну, а я вот Бык. Будем знакомы...уууй!
- Наглец!
- Ничего не наглец... чокнутая... Артём я Бык, фамилия такая... Драться...
- Ах!
И Корова тут же прижала Быка к груди. Артём вдохнул глубоко.. а выдохнул в совсем другой воздух. Комната с синим потолком оказалась наваждением. Они с Евой плюхнулись враскоряку в густую траву. Сверху струились лесные ароматы, и на плечо Коровы упала тёзка - божья коровка. Хор козявок одобрительно стрекотал им марш Мендельсона. Артём и Ева в садах Едемских...
- Встать!
Привычка, приобретённая в училище, вознесла Артёма не хуже пружины. Марш Мендельсона по-прежнему звучал - из телевизора, в котором как раз международный террорист собирался поджечь из базуки свадьбу нефтяного магната. Телевизор стоял себе под кустом, а с другой стороны из помятых трав вырос милицейский лейтенантик.
- Товарищ полковник! Задержаны нарушители общественного порядка!
Артем оглянулся. Полковник - правда, совсем не товарищ, а господин - в телевизоре недовольно оглянулся. Лейтенантик мешал ему преследовать террориста.
- Штраф! - рявкнул он и нырнул в канализационный люк.
- За что?
- За слона, - отвечал милиционер. - И за отправление сексуальных потребностей в общественном месте...
Пышные груди Евы уже мерцали в его зрачках, ноздри зашевелились.
- Бежим! - Корова дёрнула Артёма за руку. Артём скакнул и резво помчался, про себя дивясь не штрафу за слона и телевизору в лесу, а той прыти, с какой далеко не худая Корова мчалась сквозь подлесок.
Впрочем, и подлесок скоро кончился, и лес оказался небольшой полосой-посадкой посреди городского массива. Да только город был какой-то странный.
- Держи-держи-держи!
Артём и Ева пробежали ещё метров сто - навстречу волной катились из дворов многоэтажек волосатые люди в шкурах. Встали, еле дух переводя, оглянулись - из посадки рыжими муравьями неслись такие же троглодиты.
- Слава Герцевне! - заорала толпа. Еву потащили в сторону, она не сопротивлялась, Артёма -в другую, хоть и упирался. Оком моргнуть не успел - накрыли под деревьями столы, Еву с рыжим идиотом усадили далеко, Артёму сунули в руки лук - не стрелять, а играть, за тетиву дёргать. Музыка получалась так себе, да тут ещё и сирена взвыла за домами. Артём пригнулся, сосед по столу больно кольнул под лопатку.
- ты чего?
- Стреляй! - сосед сунул Артёму стрелу с пластмассовым наконечником.
Над ними тяжко пролетал птерозавр. В когтях билась и вопила на живот Ева Корова.
- А если я попаду в неё?
- А если не выстрелишь, так он пообедает!
Артём хотел возразить, что птерозавры - не хищники, но сосед вырвал лук, пустил стрелу. Птерозавр закурлыкал, сложил крылья и рухнул в озеро.
- За Дуньку не волнуйся, - откуда ни возьмись, среди гостей оказался Гликберг в шкуре белого медведя. - Плавает, как тюленя! Вон, уже вылезалет.. ну, ходу, ходу! Чего сидишь?
И они рванули. Свадьба, как водится, кинулась догонять. Вопли: "Держи! Хватай!", тупые стрелы в зад, бешеная прыть Коровы, украшенной белыми цветочками...
- Отставить!
Это снова вышел из пространства бравый лейтенант, а за ним катился на подставке телевизор с полковником.
- А вы таки задержаны за нарушение общественной морали!
Пока ехали в зарешёченной машине, настроение у Артёма упало - дальше некуда. Одно только утешало - Евдокию сунули туда же, так по пути хоть прислониться было к чему, поплакать горько о загубленной судьбе.
Везли долго, да и привезли - не в отделение. Артём и Ева, дрожа онемевшими в пути коленками, выбрались из "воронка", таращились на высокие стены, на кирпичные башни.
- Доставил, - сказал лейтенант странной фигуре в тёмном дверном проёме, откозырял и укатил прочь.
Фигура пошлёпала в дом, оттуда пахло зверями и сыростью. Артём с Евой робко пошли следом.
Проход вывел их в огромный каминный зал. Тяжёлый стол, высокие кресла, всюду на полу бумага, огрызки, шкурки от бананов. За столом сидел - как на календаре - шимпанзе в модном костюме, у левой лапы щёлкал клешнями здоровенный краб. Фигура оказалась гамадрилом в мундире. Собакоголовая тварь замерла у выхода, скаля жёлтые зубы.
- Зверушки, - выдохнула Ева. - Ой...
Шимпанзе заверещал. Сверку слетел большой попугай ара, сел на край стола и заходил туда-сюда, неловко качая тяжёлым хвостом.
- Бык Артём Кузьмич, - проскрипел он. - Корова Евдокия Герцевна. Клянётесь ли говорить правду и только правду?
Шимпанзе вынул телефонную трубку и заугукал в неё. Явился, шлёпая плоскими ступнями, орангутанг в белом халате. Принёс сантиметр, коробки с картинками и конструкторами, часы и напольные весы. Пока Артёма и Корову обмеряли и взвешивали, шимпанзе за столом трудился - чесался, шлёпал печати на бумажки, подсовывал крабу, тот резал клешнёй и совал в почтовый ящик на тумбе стола.
Правду пришлось отвечать всю, в том числе и на странные вопросы, вроде: "Что бы вы предпочли смотреть - концерт или научно-популярный фильм?" Смотря какой концерт, и какой фильм, опять же... Или вот правдиво отвечать на вопрос о гусях, что летят себе - стая туда, а полстаи навстречу...
И от этого мысли путались, а тут ещё попугай заорал: "Свидетель Филипс!", и в зал тут же вкатился давешний телевизор, показывавший зелёную рожу Алика Гликберга, и начался допрос по всем правилам, после Алика пошли соседи, сослуживцы Коровы и однокурсники Быка, потом - реклама и "Филипс" насильно выдворили из помещения.
Артёму не понравилось, что на Еву обезьяньи учёные глядели уж как-то вовсе плотоядно. Оно, конечно, шимпанзе всеядны, но чтобы так уж вот...
Их, конечно, есть не стали. Посадили в клетки, каждого в свою, и с неделю показывали каким-то другим высокоучёным обезьянам, крокодилам в котелках, медведям в бриджах и лисицам в перьях. Заставляли решать кроссворды и играть в шахматы. Ева мудрой игрой не увлекалась, её потому скоро выпустили, но не на волю, а так - гулять вокруг открытой площадки, словно кота-баюна вокруг дуба. А к Артёму приставили тощего носача - игрока, который чуть что не так - хватал обоих ферзей и сматывался на ближайшее дерево.
Однажды, когда так сидел Артём, пригорюнясь, в клетку просунул голову воистину вездесущий Алик.
- Мат? Чего сидишь?
- А чего?
- А вот чего, - страстным жарким шёпотом отвечал Гликберг. И рукой указывал в сторону, а там жалась к земле слоноподобная Евдокия, потому что на неё, будто танк, катился "Филипс" с полковником на экране, а в руке у полковника дымился чудовищный фаллический "магнум".
И сам швырнул что-то в "Филипс", и кинулся в чёрную дыру, и исчез, а зловещий телевизор - отрада едоков картофеля и зубной пасты - наступал снова, и настал черед суперсжигателя, и...
И Артём очнулся, пощупал конечности, протёр глаза. Тяжёлая дверь профессорского дома ожидала звонка.
Он позвонил, и дверь открылась, и он вошёл - в который раз? - в комнату, где ослепительно чернокожий профессор мелогвистики Могубма должен был принять распротреклятый зачёт.
- Что же вы, курсант Бык, всё мимо ходите? - попенял профессор. - Ладно уж, садитесь, будем работать над ошибками.
Включил компьютер, вынул счёты и окунул гусиное перо в чернильницу.