Аннотация: О том, что бывает, когда теряется грань между сном и реальностью. Приключения водителя-дальнобойщика.
- Это можно сделать, в этом нет ничего сверхестественного. Он брал себя за волосы и тянул вверх. Сам себя. Понимаешь?
Когда же кончится этот бесконечный подъем? Запах горелого масла, перегретого пластика, бензиновых выхлопов, асфальта, пота и соли.
-Это главное условие. Ты должен помочь себе сам.
Даже темные очки не спасают от раскаленного блеска песчаных холмов. Цепляешься взглядом за какой-нибудь камень, сухой куст у дороги и смотришь, как он приближается, проплывает мимо. Рев двигателя на одной нескончаемо-унылой ноте. Вой уставшего одинокого зверя.
-Чего все мы ждем? Вот я. Злой на весь свет. Будто кто-то виноват в том. Будто все мне чем-то обязаны. Я испортил жизнь себе.
Пять или шесть МАЗов с фурами, КамАз на повороте. Стоят с упорами под колесами. Ловят раскаленными ртами сухой воздух, пытаясь остудить перегретые потроха. Ничего, ночью будет легче. Дорога пойдет вниз. Там, за перевалом - пустыня. Трасса прямая, как стрела. Никакого жилья на сотни километров вокруг. Тягач разгоняется до скорости пушечного ядра. Огоньки отраженного света в глазах животных пустыни. Веер "галогенок" на крыше. Свист ветра на кромке лобового спойлера, хлопанье ремней по тенту.
- Я только и смотрел, кому бы повесить на шею свою жирную тушу. Чтобы кто-то, заметь, не я, а кто-то занимался моими проблемами.
Маленький камень, который лежал на вершине тысячи и тысячи лет. Вдруг что-то происходит. Он скатывается вниз. Увлекает за собой другие камни, ещё и еще. Камни, лежавшие неподвижно веками, вдруг срываются с места, катятся, вздымают пыль, сталкиваются, подпрыгивают, крутятся в воздухе. Их становится больше, они становятся крупнее, и вот уже каменная река, сметая всё на своем пути, с грохотом сползает в долину. Можно сказать, что причиной тому был один лишь камень, маленький камень. Но это не так. Тот первый камень - часть целого. И всё явление от своего начала до своего конца, когда еще не утих грохот перекатывающих глыб, не осела пыль и тяжкая дрожь еще сотрясает окрестные скалы, не может не произойти. Не тот, так другой. Неизбежность предопределенного. Это должно было произойти и это произошло.
- Он моя последняя надежда. Но я верю, он поможет. Я справлюсь, я готов на все. Он знает, что мне необходимо.
В Оазисе надо будет заправиться. Имей на ночь полный бак. Деньги в сумке. Толстая пачка. А курить как хочется!.. Ничто не должно держать тебя в этом мире. Ни влечений, ни привязанностей. Ничего и никого. Только так ты по-настоящему свободен. Да, это полная свобода. Как у того хищника, что кружит над острой вершиной скалы. Солнце, камни и ветер.
- От меня ушла жена, работу я потерял, дом продал, пока были деньги - каждый день, как карнавал в Рио. Друзья, шлюхи, кабаки. На дурь подсел. Понимал, что качусь куда-то вниз, но не мог остановиться.
Первые секунды всегда интересны. Раз-два-три. Это уже началось. Слова проходят мимо. Что он говорит? Смотришь на то, как он говорит: его руки, глаза, веки, губы. Этого достаточно. Другое дело, что лживость, дурные помыслы, скверный характер - не причина для...
Местная FM-станция к вечеру пообещала усиление ветра и, небывалый по этому времени года, дождь. В горных районах туман. На участке между Колодцем и Нефтегорском ведутся дорожные работы. На 300-ом километре нападение на бензовоз. За Серноводском сожгли машину на стоянке у поста ДПС. Концы в воду.
- Что там за коробки у тебя? Лекарства? Таблетки что ли?
Встречные машины идут с юго-востока. Через Таможенные ворота. Пропускной пункт. Если есть время - можно помыться, поесть. Местные со своими мангалами облепили стоянку. Дыни, арбузы, ковры, посуда. Дым, запах мяса, крики водоносов.
- Девушка хочешь, начальник. Пери, сладкий ханум, персик, инжир. Вай!
Оборванные мальчишки в тюбетейках шныряют под машинами, высматривают, что можно скрутить. За 10 секунд колесо снимают. Поймаешь за ухо. Шипит, плюется. Губы коростой изъедены. Бросишь монетку. Стоит, смотрит. Только отвернешься - крик, топот. Сцепились, в пыли катаются. Ноздри друг другу рвут, царапаются, визжат, как шакалята. Местные смеются, разевают беззубые рты. Раньше там блестело золото. Глаза черные, как дыры на плоских желтых лицах. Женщины в черных балахонах. С прорезью для глаз. Тащат на плечах кувшины, канистры с водой. Голые грязные дети. С раздутыми животами. Согнутый дугой старик. Рой мух на миске с чем-то. С какой-то едой. Ест, запуская скрюченные пальцы до самого дна. Ногти грязные, с фиолетовыми пятнами. Все жуют жвачку. Нас. Сидя кружком на корточках курят анашу. Духовный путь от факра к зэкру. Они здесь все суфии.
- Слушай, давай остановимся. Жарко - воды много пью, сам понимаешь... Ну, ладно. Давай дальше, где можно будет. Когда же этот хренов подъем закончится? Гляди, опять пограничники. Ловят кого?
"Воистину говорю вам. Есть три формы знания.
Первая - интеллектуальное знание. Оно суть есть лишь сведения, собрание фактов.
Вторая - знание состояний, таких как эмоции и чувства совокупно с особым состоянием бытия, в которых человек - полагает, что он постиг нечто высшее, но не может сам в себе найти доступ к нему.
И третья - реальное знание, называемое знание Реальности. В этой форме человек может воспринимать истинное за пределами ограничений мысли и чувства".
- Мне приятель рассказал. Давно... Знаешь, как бывает. Услышал что-то, забыл вроде, не обратил внимания. А оно это самое, запало, зацепилось. Такие семена есть, с крючочками. Вот, а время пришло - проросло. Однажды проснулся. День уже. Башка гудит. Квартира пустая, лежу на голом матрасе. И тут на стене, как неоновая реклама, бегущая строка: "Саид Нурбеков. Поезжай к нему". Это в голове у меня. В мыслях. Знак! Я написал письмо. И, представляешь, он мне ответил! "Я мертвецов не лечу".
Когда сегодня утром взял попутчика, заметил. "Нива". Километров тридцать на хвосте висела. Хотя от Каменного Брода до Шахты трасса была хорошая. Шел километров восемьдесят в час. Или показалось?
"Схоластики и ученые концентрируются на первой форме знаний. Люди эмоций привлекаемы второй. Иные пытаются пользоваться в сочетании или поочередно. Но истины достигают те, кто знает, как связаться с Реальностью, лежащей за пределами этих форм знаний. Это истинные Суфии, Дервиши, Которые Достигли".
Приятное чувство. По спине к затылку побежали слюдяные муравьи. Мир вогнулся, заключая белое полотно дороги в длинный вращающийся туннель. Машина легко оттолкнулась от земли и, не снижая скорости, скользнула в марево спиральных линий. Это повторилось снова. Одни называют это "интуицией", другие "внутренним голосом" или еще как-то. Это то, что нельзя логически структурировать. И в тот раз, я понял это сразу, это началось. Вот оно. Сверкающей капелькой ртути стекает по тяжелым бархатным складкам. Есть то, чему ты отдаешься сразу, не раздумывая, принимая все, как есть. И оно входит в тебя, свободно, страшно, безраздельно. Последние ошметки самости, онемев от ужаса, растворяются в искрящейся круговерти. И ледяной вал предчувствия настигает, заполняет тебя, скручивает, уничтожает.
- Ну вот, так-то лучше.
Раскаленное солнце, как багровый паяц, кривится в разноплотных слоях перегретого воздуха. Шевелятся сучья сухих кустарников. Стайки темно-бурых птичек собирают на дороге битых мошек. Скоро Оазис. Колодец с солоноватой водой, черная грязь лужи, истыканная острыми копытами овец, и два-три саманных дома, больше похожих на кошары, чем на жилые дома. Рядом ржавый остов ветряка, качающего воду из глубин песков, свежевыкрашенная голубая будка поста ДПС, антенна на растяжках и сидящие на ней голуби.
- Тебе когда-нибудь бывало по-настоящему страшно? Так, чтобы - все. Не отвечай, погоди, сам угадаю. Молчишь, слова лишнего не скажешь... По тебе видно, были такие случаи. Наверное, в аварию попадал. Ничего, что я об этом? Некоторые не любят, когда в машине или там, в самолете - об авариях, о катастрофах... Сильно разбился?
Километров через тридцать "Нива" отстала. Вдоль трассы с севера, щелкая лопастями, ревя двигателями, пролетели два пограничных вертолета. Боковым зрением наблюдал за рыхлой, потной фигурой. Еще когда разглядывал его, стоящего на обочине, заметил - нездешний. Лицо бледное, сырое. Взять-не взять? Забрался.
- Командир, ну и жара тут у вас.
Губы сырые, дрожат. Рубашка с длинными рукавами. Блестящие глаза. По виду - опийный наркоман. Года два назад их здесь было много. Со всей страны приезжали. Кого-то привозили родители, кого-то мужья и жены, кто-то сам, одурев от ломок, добирался автостопом. Сейчас все дело поставлено на поток. В аэропорту прилетевших встречает автобус лечебницы. Только по пригласительным билетам. У человека со стороны шансов попасть к Учителю почти нет. Может и этот, получив отказ, потратив все деньги, распродав вещи, осядет где-нибудь у придорожного базара, их здесь тысячи, за жратву, за дозу став рабом какого-нибудь местного "бая".
"Знание может быть врожденным и приобретенным. Приобретенные знания (постигнутые посредством разума) возникают в процессе Духовного пути под руководством учителей, которые должны научить ученика фекру (созерцанию), моракебе (медитации) и мохасебе (самоанализу). Учитель - это совершенный человек, прошедший все этапы Пути. Ученик в своем развитии проходит два этапа. На первом он решает свои психологические проблемы, научается контролировать свои психические процессы, приводит их в гармонию, состояние равновесия и покоя. На втором - достигается просветление и происходит приобретение к Божественным Атрибутам и Божественной Природе".
По накладным груз - лекарственные препараты и медицинское оборудование. Пункт назначения. Банковские реквизиты фирмы. Местные полицейские почти не останавливают. Что с меня возьмешь? Это не "гуманитарку" по фурам тырить. Трасса проплачена. А погранцы точно кого-то ищут. Вон БТР за поворотом стоит. Спугнет ли это? Вряд ли. Все решено, видимо, давно. Интересно, что там в этих коробках. Не за моими же "бензинными" деньгами они охотятся.
- Что за природа, тоска. Глазу зацепиться не за что. Камни, песок и солнце. Несет, как из духовки. Сейчас бы пива. Пару бы запотевших бутылок. Первую бы залпом, так, чтобы в нос шибануло. Любишь пиво? Холодненькое!
Жизнь полна соблазнов, в некотором смысле и жизнь - тоже соблазн. Что заставляет человека так цепляться за нее, страх смерти? Как можно бояться неизвестно чего. Может быть - это благо? И умереть - не так уж и плохо. Праведным - рай. Заблудшим и грешным - адовы муки. Вечное, изощренное мучение. Кому-нибудь это наверняка понравилось бы. Смерть отвратительна своей грязью, неизбежным гниением. Вонючей жидкостью, текущей из всех дыр, своими погребальными ритуалами. Смерть и тлен. Из праха во прах.
"Вспомните своих сверстников, которые умерли".
После Оазиса почти до самых Солонцов не будет ни жилья, ни кошар, ничего. Опоры линий связи и электропередач спилили, поселки строителей канала, да и сам канал, поглотили пески. Перед Солонцами, километров за 30, будет база археологов. Раскапывают кладбище динозавров. По ночам над длинными траншеями раскопов кружат тени потревоженных звероящеров. Слышал, за окаменелого трилобита дают до 500$. Правда - нет? Со временем дерьмо дорожает. Раскопки финансируют то ли немцы, то ли итальянцы.
Солнце своим раскаленным диском коснулось кварцевого гребня, тонкие алые нити, как трещины, разбежались по стремительно темнеющей небесной сфере. Холодная бесконечность Космоса поглотила последние лучи гаснущего светила. Из Книг известно, что Ад - это лед и пламень, бездонная ледяная пустота, пронизанная огненными потоками звездного вещества. Устремляясь в небо, человек покоряет космическое пространство. На самом деле он отворяет ворота Ада. И это путь в бездну. Замороженные души грешников летят в пустоте мертвого космоса тысячи и тысячи лет, их подгоняет солнечный ветер, их сжимают гравитационные поля звездных гигантов, языки пламени далеких светил раскаляют, язвят, уничтожают. Их одиночество беспредельно и время этому - Бесконечность.
Скоро станет совсем темно. Двигатель стал работать ровнее. Термодинамика. Всему есть объяснение. И этому тоже.
- Слушай, ты НЛО когда-нибудь видел? Летающие тарелки или еще там чего. Прикинь, раньше люди видели летающих богов, драконов, огненные колесницы. Заметь, только то, что по их разумению было чудесным и необъяснимым. Летит по небу крокодил, огромные крылья летучей мыши, когтистые лапы, из ноздрей струится дым. Но этого мало, поэтому голов у дракона три. Такое вот наивное добавление. Или вот такое описание: тело льва, лапы орла, хвост лошади. Получился забавный генетический уродец. Где они теперь? А где тысячи, сотни тысяч ведьм и колдунов? Неужели всех пожгли на средневековых кострах? Не инквизиция их истребила, а наука и просвещение. Теперь НЛО. Прямое следствие той же науки и всеобщей образованности. В действительности же есть нечто, некое явление, продукт человеческого мифотворчества. Возможно, оно даже материально. Такое вот овеществленное Слово. Мысль, крутящаяся в миллиардах голов. Глобальная паранойя. Туман сгустился, белое облачко обрело оболочку из титановых сплавов, зажглись разноцветные огоньки (мы все верим в науку!) и вот летающее блюдо опускается на пшеничное поле, закручивает колосья, дырявит лазером коров и овец, зеленые (мы все в душе экологи!) человечки выползают из недр этих НЛО и хулиганят на дорогах. Есть над чем задуматься. Преодолеть гигантские расстояния, затратить невообразимое количество энергии, покорить Пространство и Время для того, чтобы по ночам забираться в постель к пожилой доярке, тупо так, без выдумки, насиловать ее, а потом задавать ей дурацкие вопросы типа: для чего у нее на животе пуп и что она делает в нужнике? Не веришь? Сам читал. Ладно, допустим, журналист там напридумывал кой-чего для рейтинга своей желтой газетки. Но ведь написал он именно об этом. Значит тема эта интересна. И вот уже образы, архетипы юнговские кочуют из издания в издание, из научного труда в бульварную газету, из одной головы в другую. Под кайфом знаешь, какие монстры из темных углов выползают? Реальнее чем ты вот сейчас. Где-то там внутри себя понимаешь, что это только галлюцинация, но вместе с этим какое-то одержимое стремление поверить ей, отдаться, чтоб этот кошмар накрыл тебя с головой. Может в этом причина той легкости, с которой человек готов выйти из Реальности? Может в этом нечто большее, чем просто фантазии и бред?
" Он знает, что постижение Истины возможно только для совершенного человека, поскольку в состоянии несовершенства люди не способны распознать Истину".
"Если ты не можешь обнаружить и понять тайну, о которой я говорю, это не потому, что она не существует, а потому, что ты не ищешь правильно. Если ты делаешь различия между вещами, приходящими от Бога, - ты не человек духовного пути. Если ты думаешь, что алмаз возвеличит тебя, а камень унизит, Бог не с тобой! Если ты смотришь на вещи глазами обыденного рассудка, ты никогда не поймешь, как необходима Любовь".
Дорога стала хуже. Местами дорожное полотно полностью разрушено. Здесь шли бои. Голодные люди сбивались в стаи. Врагом был тот, кто имел больше хлеба. Убивали, чтобы взять из кармана горсть риса, снять одежду. И если б была на то воля Аллаха, лет через пять здесь никого не осталось. Черные дыры воронок. Машину трясет. Попутчик мотает головой, как ватный болван. Притворяется, что спит? Им известно, что по условию контракта водителю запрещено в дороге допускать в кабину посторонних, что груз застрахован. Утром, в Солонцах, машину примет охрана. Значит, сегодня ночью. Резонансный томограф, аппарат искусственного кровообращения и дыхания, оборудование гематологической лаборатории. На кой черт Дервишу и его наркоманам томограф? Бабай у бензоколонки в Оазисе. Дал ему десятку сверху - оскалился. Протер ветошью крышку бензобака. Туземный полицейский в УАЗе ругался с кем-то по рации: "Я тебе сердце вырежу!" К машине не подошел. Местная фирма свое дело знает. "Аллах ак бар".
С опытом приходит понимание упорядоченности. Непонятное становится обыденным, неизвестное - привычным. Страха нет. Не сейчас, так завтра, не завтра, так через год. Это случится. Я это принимаю. Таковы правила игры.
- А где это мы?
Попутчик проснулся. Вроде как спал. Глаза трет, пялится в темноту.
- Да нет, выспался уже. Слушай. Так это до Солонцов нам еще часов 8 пилить? Ну, и дорога, я тебе скажу.
" Для суфия величайшая наука заключается в том, чтобы жить в гармонии с людьми. Это признак человеческого Совершенства. И наоборот, кто не способен к такой гармонии, несовершенен. С точки зрения суфия Совершенство может быть достигнуто только в обществе. Именно в этой связи используется выражение "внутреннее странствие и внешнее поведение", указывающее на то, что одно лишь внутреннее духовное странствие не способно привести человека к Совершенству. Общество для суфия - пробный камень Совершенства. Всякий раз, когда он оскорблен и укоряет людей за те их поступки, которые направлены против него, он впадает в безбожие".
Они были всегда. Они жили рядом. Они дышали со мной одним воздухом. Они смотрели на меня из темноты. Они хотели меня, они хотели моего мяса. Они приходили за моей жизнью. Их тела были так же уязвимы, как и мое. Капроновая веревка впивалась в кожу запястий. Они тоже хотели жить. Страх мешался с удивлением. Это они должны были быть сильными, они должны были топтать и душить. Роль жертвы не для них. Несправедливость, крушение устоев, измена идолов, которым они покланялись. Мутная тоска заполняла их сжавшиеся тела. Они плакали от обиды и ужаса. Законная добыча становилась их палачом. Но так сладко быть слабым! Твоя жизнь, твое существование в руках другого. И вся тяжесть решения - дышать тебе или нет - на другом. И нет этого мучительного выбора между покоем и этой нестерпимой режущей болью. Решение должно быть правильным, единственным. Голос Рока, его указующий перст. Ночные тени сгущаются, лица расплываются в серые пятна. Они падают в пустоты, голоса становятся глуше. Чаша весов качнулась в последний раз и замерла. "Ты взвешен и найден легким ".
- Ты знаешь, у меня подружка была. Хрен знает, сейчас и не вспомню - где я ее в первый раз увидел. Только помню, что она почти сразу со мной в постели оказалась. Ох, и сильная девка, я тебе скажу. Такие только в Playboy'ях водятся. И, знаешь, все у нас было классно. Она всегда со мной, я от нее ни на шаг. В то время я, правда, уже прочно сидел. Она, блин, тоже. А под кайфом! Это что-то запредельное! В глазах радужные круги, тело легкое, невесомое. В голове звуки разные, музыка сфер, будто кто-то на органе играет. Все плывет. Ее вижу, дотрагиваюсь, и будто электротоком бьет, скручивает, аж глаза закатываются, еще немного и задохнусь. И с ней то же самое, трясет ее, так ей хочется. И так - до одурения. Веришь-нет, часами такое вот состояние. С ума можно сойти! Только вот кончить - никак. А потом, то ли привык, то ли что-то разладилось. Лежу с ней, самое "fuk you", а сам телевизор смотрю или по телефону разговариваю. Надоело. Порево только кайф ломало. А однажды проснулся, а подружка моя рядом с кем-то. А я гляжу и мне глубоко " по фиг ", абсолютно. Даже интересно, что да как они там вытворяют. Встал, водички попил, вернулся, да обоих шнуром от настольной лампы. По спинам, по бокам. Этого сопляка чуть не убил. Бросил его в ванной отмокать. Вернулся - ее уже нет. Одежда - вроде на месте. Голяком, что ли, убежала? А ведь все было. Все так красиво начиналось! "Fuking beach, я хочу тебя, ты вырвала мое сердце, дрянь!"
Рвани рубашку за ворот и пуговицы посыплются, как горошины. Где-то должна быть коробка с разным сердечным хламом. Фотографии, старые письма, какой-нибудь билет в зоопарк. Раннее, влажное утро того, первого дня. Что там было потом, днем, уже и не вспомнить. А вот эта нежная розоватость облаков, тихое движение воды и беспредельная, бездонная тишина - остались. Или тот полдень, когда ты был молод и земля была молода. Тугие от темно-зеленого сока травинки лесом вставали перед глазами. И разогретая солнцем земля обдавала щеку теплом и покоем. Запахи, шорохи, кружение световых пятен. Тонкие, прозрачные мартовские снежинки, весеннее солнце, снега почти нет. Смех, крики, кто-то принес ящик пива, запах шашлыка, блинов, сосновой хвои. "Эй, где папарацци! Снимите меня на фоне этого горящего идола!"
"Среди опасностей - эгоизм, ложные видения, обращение к различным веществам для вызывания мистического опыта, и нередко тревожность и нездоровье".
"Суфию нужно освободить свое сердце от всего, кроме Бога, забыть даже самого себя и полностью сфокусировать внимание на Боге. Суфий во время зэкра должен противоборствовать происходящему, какое бы состояние ни снизошло на него, будь то духовное сжатие или расширение, болезнь или здоровье, удовольствие или боль. Он равно приемлет любые состояния, никогда не отвергая Бога".
В прошлом году здесь было землетрясение. С левой стороны вдоль русла реки почва просела. Асфальт на дороге ходил волнами. Ишаки орут, беженцы - старики, дети женщины. Вой страшный. "Алла- Алла". Полезли на машину. На кабине, сверху на тенте, повисли на подножках, с боков свисали гроздьями. Думали, что рядом с машиной они спасутся. Так овцы жмутся к волкодаву, когда вокруг кружат волчьи тени. Через полминуты подземный гул прекратился, земля замерла. Все живое оцепенело. Дорогу сильно поломало. Как плитку шоколада - на кубики. Четыре дня потом выбирался. Ехали по пустыне солончаками. В кабине сидел старейшина рода в белой чалме имама, все четки перебирал. Я спросил: "Отец, сколько тебе лет?" Ничего не ответил, даже не посмотрел на меня. И в этом не было ничего обидного или оскорбительного. Он уже принадлежал Вечности. Сколько ему лет? Да, не все ли равно. Песчинка в океане великой пустыни. У входа в долину из-за каменой осыпи вышли трое. Перегородили дорогу. Автоматы на руках, как грудные младенцы. В платки закутаны по-бабьи. Сторожевой пост кого-нибудь Асланбека. Когда подошли старик сказал два или три слова. Не глядя на них. Бойцы повернулись и тихо исчезли в камнях, будто их и не было. На тенте сверху женщины сидели, одна по дороге, как я потом узнал, родила. Ни крика, ни стона. Так рожают животные. Покорные своей судьбе, не понимая, что с ними происходит, не осознавая ни рождения, ни смерти. Ни страха, ни радости. Приятие своей природы, как данности. Что может быть достойнее? Природа любит своих детей.
Ладно, что мы имеем. Оружия на нем вроде нет. Мешок его, когда он на заправке в Оазисе выходил, я перетряхнул. Так, ничего, мыло - полотенце. Новые, еще не затертые джинсы, носки. Книжка "Возвращение к себе". Как-то видел по телевизору ее автора - двух слов связать не может. А туда же - книги пишет. Истинный суфий, Дервиш, Который Достиг. Восемь лет жил в Непале, в буддийском монастыре, постигал свою Шамбалу. Закрытый, заоблачный мир Абсолюта, где Будда Просветленный пересыпает с ладони на ладонь алмазы тибетских восьмитысячников, где яки обмахиваются священными метелками своих хвостов и белесый дым золотых воскурений пахнет сандалом и опием.
не думаю, что все восемь лет он провел сидя лицом к заросшей мхом скале. Вполне возможно, что все эти восемь лет уместились в одну турпоездку по Индии, в краткий ознакомительный курс какой-нибудь интегральной йоги в модерновом ашраме, открытом специально для богатых бездельников из Европы. С туристами покрутил барабанчики в буддийском высокогорном храме, послушал горловое пение монахов, попил зеленого чая с маслом из молока яков. Одним словом, приобщился. Я думаю, что это именно так по очень простой причине. Человеку, постигшему дзэн, видевшему восходы и закаты в гималайских ледниках, дышавшему Чистотой и Покоем - воздухом заоблачных вершин, такому человеку должна быть абсолютно безразлична идея материального обогащения. А этот дервиш делает деньги буквально на всем. "Я знаю, будет трудно. НаркоманИя - мировое зло. Я не остановлюсь на полпути. И если мы пойдем, то пройдем весь путь. От начала, до конца. Вместе". Хитрый, расчетливый азиат. И "деньги" - ключевое слово его учения.
- Вон, гляди, опять мелькнуло. Кто-то включает и отключает фонарь. Подает сигналы. А что? Караван с героином идет через горы и пустыни. Восемь ишаков с огромными тюками. Устали люди, устали животные. Чтобы пройти незамеченными через границу они идут ночами. А идти ночью по горным тропам - это почти самоубийство. Неверный шаг и сорвешься в пропасть, запросто. Погранцы перекрыли все пути. Но и они тоже люди. Они тоже устали. Устали всматриваться в темноту, устали прислушиваться к ночным шорохам. а кое-кто - очень любит деньги, он просто закроет глаза. Подаст сигнал, что проход свободен и закроет глаза... Ты что в моем мешке искал? Деньги? Ну, нет у меня денег. Удовлетворил свое любопытство? Все? Ну, блин, интересно. Я что, произвожу впечатление человека, которому есть, что скрывать? Нет, друг, я без двойного дна. Я не в обиде. Машина твоя, ты меня везешь - имеешь право знать кого. Я тебе, вообще, благодарен, что ты остановился. Взял меня. Просто так, без денег. Не всякий бы так поступил. Места здесь безлюдные. Мало ли что этому наркоману придет в голову. Я и к Нурбекову еду с открытым сердцем. Сделаю, что угодно, чтобы он взялся за меня. Я отработаю, стану его слугой, рабом, если он захочет. Он для меня - последний шанс. Понимаешь? Жить, как жил прежде, я не хочу. Я не буду так жить. Я так ему и скажу. А за добро я отплачу добром. Не одними же деньгами измеряется благодарность.
Пограничники, точно, кого-то ловят. Но, конечно, не героиновый караван. На той стороне реки очередной неурожай. Засуха, голод, эпидемии. Дети целыми днями раскапывают норы сусликов, чтобы взять зерно их запасов. "Непримиримые" сбиваются в банды. Богатые единоверцы снабжают оружием и деньгами. Они переходят реку, они приходят по ночам.
"Вспомните своих сверстников, которые умерли. Вспомните почести и славу, которую они имели, должности, которые они занимали, прекрасные тела, которыми они обладали, - а ныне все это стало прахом.
Вспомните, что они оставили вдов и сирот, их богатство растаяло, их дома превратилась в развалины. От них не осталось ничего, и тела их лежат в темных ямах под землей.
Представьте их лица, и размышляйте.
Не надейтесь на богатство, не просмейтесь всю уходящую жизнь. Вспомните, как они ходили, и как теперь их члены разбросаны; язык, которым они так легко говорили, съеден ныне червями, и зубы разъедены. Они, глупцы, думали об обеспечении на двадцать лет вперед, а им не осталось жить и дня. Они не ждали, что смерть придет к ним в столь нежданный час..."
Смерть приходит всегда. Мне нравится, что она есть. Я бы не смог жить, если б поверил, что жить предстоит вечно. Без смерти не было бы того, что люди называют радостью жизни. Без смерти не было бы любви. Великое человеческое Предназначение без смерти теряет всякий смысл. Смерть - это божественный дар. Только обладая им человеческий разум отрывается от земли и устремляется в небо. Я видел, как люди гнили заживо, они страдали, вместе с гноем и кровью жизненная сила покидала их, очнувшись от морфия они молили еще об одном дне жизни, еще об одном часе страха и боли. Дышать липким воздухом, пропитанным запахом карболки и гниющего мяса, смотреть в пустые глаза родных и друзей, которые уже похоронили тебя. Одиночество, страх, чернота разверзающейся пропасти. А жизнь, еще вчера, неделю, месяц назад казалась вечной.
Многие так думают, они тоже так думали. Волк и волчица. Они не боялись смерти. Они не верили в нее. Хоть и не раз видели смерть в глазах жертвы. Они думали, что так будет всегда. Ворон взлетел, задел крылом ветку березы, упали холодные капли. Это было осенью. Было сухо. Листья шелестели, хрустели, шептались под ногами. На каждый шаг они отзывались шелестом. Мертвые деревья, вцепившиеся скрюченными сухими ветвями в ближайших соседей, и уже съеденные гнилью на земле, под желтым саваном из сухих листьев. Пахло опятами, мокрой корой, сыростью и неминуемым дождем. Небо затянула серая пелена, ветер стих, птицы смолкли. Если бы не та осень! Можно думать об этом, стараясь найти причину, но я не стал. Не в этот раз, так в другой. Хотя, конечно, интересно, как все сложилось, если бы я не остановил машину на выезде из... Забыл название. Неужели забыл? Думал, никогда не забуду. Психоаналитики с видом авгуров согласно закивали бы головами. Вытеснение в подсознание. Классический случай. Скоро он об этом ничего не будет помнить. Поэтому прошлое не то, что было на самом деле, а то, что удержано памятью. И тут начинается самое интересное. Память - это не последовательность каких-то картинок, фотоснимков или видеоизображений. Это некий набор зрительных, слуховых, осязательных образов, реже запахов, но и они есть, порой очень яркие. И вот из этой мешанины мозг и выстраивает мир прошлого. Они для него как ключевые пункты, отправные точки. Вот детство. Пространство мира огромно. Оно пронизано теплом и солнцем. Листья деревьев, трава, цветы - все яркое, сочное. Шмель в лиловом цветке львиного зева. Рыжие муравьи под крашеной скамейкой у забора. Деревянная горка - сосредоточие всех зимних забав, сейчас стоит серая, рассохшаяся, с блестящими сетями пауков между перилами. Корни тополей вспучили асфальтовую дорожку, мешая как следует разогнаться лихому велосипедисту. Но таким ли он был, мир детства? Уверен, у моего приятеля, отец которого сидел, а мать, если не была пьяна, постоянно орала на разные голоса, ругаясь с соседями, у него детство, воспоминания о нем другие. Но самое интересное не это. Многие люди помнят то, что с ними никогда не происходило. Память - фантом. Раз придуманная история, повторяемая время от времени, обрастает подробностями, наполняется чувствами, эмоциями. А через годы она уже неотличима от реальности. Она ярче, интереснее, значимее. Авгуры опять закивали своими париками. Да, кстати, о них. Дочерям одного примерного отца психоаналитики внушили, что в детстве они подверглись сексуальным домогательствам с его стороны. Инцест - Ведь это так интересно. Психологи же твердо убеждены, что все проблемы имеют сексуальные корни. А то, что девчонки ничего не помнили, то и это не беда. Налицо вытеснение события в подсознание под воздействием психологической травмы. Было время обо всем этом прочитать. Литература всегда была под рукой. Вот я и читал.
- Знаешь, это как на болоте. Провалился - все. Замри, не двигайся. Осмотрись. Начнешь биться - засосет. А еще лучше - положись на интуицию. Прислушайся к себе. Чего же ты хочешь на самом деле. Ведь страшно и жить хочется. Ну, все, это последний раз. Господи, думаешь, в этот то раз, пронеси, не дай пропасть, помоги найти дозу, а там я завяжу. Сам соскочу. И слезы текут и слюни. Соскочу с иглы. И всегда каешься. Это только под кайфом тебе на все наплевать. На бога, на черта. А когда приходит сухая ночь, когда луна не мигая смотрит в твои пустые глаза, а струны от пяток к затылку натягиваются все туже и туже. Спиритическое состояние, скажу тебе. И маленькие стеклянные муравейчики начинают шнырять по телу, забираются под кожу. Свербя, щекочут. Грызут что-то там внутри.
Попутчик поскреб небритую шею. Снова уронил голову на грудь. Наблюдает за мной. Ему что, самому интересно все это? Бред какой-то. В роль вошел. Создал образ. Верю тебе, верю. Заткнись только. Хочешь меня завести? Разозлить? Ведь я уже твой. Посуди сам, куда я денусь? Сейчас на спуске выкатит тягач. Бортом поперек дороги. Ты подстрахуешь, не дашь сманеврировать. А там - вытащат из кабины, тут же хлопнут. Бросят в кювет. Через неделю одни кости останутся - шакалы чисто обгложут. А костей здесь вдоль дороги после войны - пойди разберись. Поиграй, поиграй. Здесь я, здесь. Рядом. Весь твой. Ничего не подозреваю. Не вижу, как ты мысленно внутри своей головы уже трогаешь холодный ствол автомата, уже передергиваешь затвор. Не слышу, как ты сглатываешь слюну от кислоты жгучих льдинок, вдруг наполнивших твой рот, когда ты мысленно жал на спусковой крючок и втягивал носом серный запах пороховой гари. У тебя интересные планы на мой счет. Тебя позабавило бы мое удивление. Я именно то, что тебе нужно. Подойди ко мне еще ближе. Рассмотри меня со всех сторон. Я нравлюсь тебе? Очень рад. Помечтай, как ты прострелишь мне голову от переносицы до затылка. Ведь ты это любишь. Паскуда, и я тоже люблю тебя. Ты просто красавец, ты - моя удача. Веришь? Нам будет очень хорошо. Нам обоим.
Тогда я не успел всего объяснить. Не приготовился. Все прошло как-то само собой, спонтанно. Импровизация хороша при свободе выбора времени и места. Когда число попыток ограничено до одной - импровизация обедняет ощущения. Сбоев быть не должно. Я выжму из этого все. До капли.
- Кофе, вот хорошо. Кофе - это в самый раз.
Сейчас дорога свернет направо и метров через триста на высоком склоне, если б не темнота, можно было бы увидеть минарет полуразрушенной мечети. Построили ее еще при Советах. Во время войны в нее угодила чья-то ракета. Рассказывают, что поселок почти не пострадал, но жители все равно ушли из него. Потом в нем обосновалась банда Садуллы. Здесь готовили подрывников, торговали героином. Отсюда Садулла ходил на левый берег угонять скот. После двухлетнего перемирия, когда правительственные войска подошли к перевалу и стали обстреливать поселок из минометов - банда ушла. Но штурмовики еще долго, когда не удавалось отбомбиться по намеченным целям, делали крюк и долбали базу Садуллы. Так что сейчас - это гора щебня, битого кирпича, шифера, разбитая мечеть и красная стрела минарета. Темно и ее не видно. А днем, дорога делает крюк, обходя мечеть слева, потом идет спуск, новый железобетонный мост через горную речку, вверх и, километров через тридцать этот минарет снова можно увидеть, только с другой стороны. Поселок Дружбы народов. Кажется, он так назывался.
"Ты наг и сир. И нет у тебя времени оглянуться назад и обозреть годы прожитые тобой. Твое тело истомлено, оно хочет еды и тепла. И сущность твоя только в теле твоем. Только оно тебя заботит, о нем мысли твои. Насытить и согреть его, дать ему отдых и мягкое ложе, усладить вином, умастить благовониями, одеть в прохладные шелка жарким полднем и теплую шерстяную накидку холодной ночью. Сыт ли ты, тучен ли скот твой? Хороши платья твои и все они из двойной ткани, крепок кошель твой и в нем полновесное золото. Меха с вином отменным и все они новые. Ступаешь ты по мягким коврам, ешь с серебра и золота, пьешь из хрустальных кубков, не счесть твоих рабов и наложниц. Так ли это? Ты - пожираемый факром, беднее последнего нищего! И жизнь твоя пуста и скудна, как безводная пустыня. Пойди прочь, закройся в своем дому. Этот край не для тебя, ибо ты слышишь только голос своего тела".
- Однажды я к кришнаитам попал. Они столовую открыли, типа того. Бесплатно кормили. Рис там, овощи, булки. Есть можно, но знаешь, с большой голодухи. А я тогда, вообще, упал. Прикинь, на вокзалах спал, в отстойниках, где вагоны железнодорожные моют, ремонтируют. Нас там человек пятнадцать было. Люди разные, но все с каким-нибудь "приветом". Один все Библию цитировал, к месту и не к месту, другой горбушки не ел. А еще один - профессор, в столице, в северной столице, блин, в университете каком-то преподавал. Умный мужик, но вонюч страшно! Ну, и этот кришнаит. "Кришна рама, рама Кришна". Как есть стало нечего - туда. Руки вымыли, кругом чисто. Эти, бритоголовые, в оранжевых балахонах. Зима, а они в шлепанцах! Оркестр у них там: один в барабан бьет, другой в медные тарелочки, третий играет на дудочке. Поют, пританц3овывают, Кришну славят. Сидим на корточках, с плошками в руках. Все уже подъели. Тут выходит их главный: голова бритая, в ушах штук двадцать колец, серег всяких. Говорит: "Возлюбленные братья мои. Откройте для себя "Бхагавадгиту". Любой вопрос, что годами мучил вас, имеет свой ответ в этой мудрой книге". Ну, и дальше: о кармической предопределенности, о божественной любви. Тот, что горбушки хлебные не ел, расчувствовался, плачет, смеется, кришнаитам подпевает. "На поле дхармы, на поле Куру, сойдемся для битвы, Что совершили наши, также Падавы, Санджая?" Тут поднимается профессор с набитым рисовой кашей ртом и, дико вращая глазами, орет. Даже оркестр кришнаитский смолк. А профессор встал в позу, рис изо рта валится: "Что это вы о любви говорите? Вы, недоучки. "Бхагавадгита", Песнь Господня - песнь о братоубийственной войне". "Что сказал Арджун перед битвой темнокожему Кришне?" И начал декламировать: "Стоять я не в силах, мутится мой разум. Зловещие знаменья вижу, не нахожу я блага в убийстве моих родных, в сраженье, Кешава... Что за радость нам будет? Мы согрешим, убивая грозящих оружьем. Не надлежит убивать нам кровных сынов Дхритараштры, Ведь погубив свой род, как можем счастливыми быть, Мадхава?" Замолк Арджун и с глазами полными слез отбросил свой волшебный лук". В столовой тишина. Кришнаиты рты пораскрывали, остолбенели. А профессор разошелся, наседает: "И что же ему ответил ваш Кришна, он же Кешава, Мадхава, Говинда, Мадхусудана, Джанардана, это эпическое воплощение бога Вишну, этот славный победитель демонов?" Гляжу, бритоголовые опомнились, забегали, руками машут, к профессору подбираются. А он глаза закатил, обличает: "И сказал Кришна Арджуну, это воплощение Абсолюта. Долг воина - сражаться, не смеет никто нарушить свою дхарму. Высшая доблесть кшатрия - встретить свой смертный миг в сраженье с врагом". Тут они его и схватили. Кричат, как свора баб в оранжевых балахонах. Затолкали профессора в угол. Начали одежду на нем рвать, очки стащили, растоптали. А профессор, настоящий боец, ворочается как медведь, облепленный собаками. "Вы,- кричит, - американское отродье, агенты ЦРУ. И на вашего Прабхупаду, блин, управу найдем, гомосексуалисты бритые". Тут они его повалили, начали ногами топтать. Здесь я не выдержал. В Кришна раму вашу мать! Врезался в самую гущу. Наши подтянулись. Ну, дали мы им! Бежали, только шлепанцы заворачивались. Ну, они ОМОН вызвали. Все куплено! Здорово нас тогда дубинками. Два дня разогнуться не мог. Вот тебе и "Общество сознания Кришны", джайнизм, непричинение вреда и принципы ахимсы.
Километров через пять будет пост. После него дорога пойдет через горы, слева стена, справа обрыв. Если нас ждут, то ждут именно там. Места там глухие. Груз перебросят на другую машину или просто унесут в горы до поры, а меня с машиной - под откос. Когда все сгорит. Кто будет разбирать эту груду обгоревшего металла? Перед самым мостом есть съезд на грунтовку. Это то, что осталось от старой трассы. Ее проложили через перевал еще в начале прошлого века, до первой мировой. Можно попробовать съехать на нее. Бак полон, небо чистое, звезды ясные, тумана на перевале не будет. Затем спуск, каменное русло высохшей реки, холм над могилой местного курбанбаши, зарубленного конниками Буденного в двадцать первом году. Потом дорога почти пропадает, километров пять по песчанику, камням и ямам. Затем вновь начинают появляться ее приметы. Короче, к концу ночи мы окажемся около лагеря археологов, а там до Солонцов - рукой подать. Когда он поймет, что мы идем другой дорогой, ему придется снять маску и показать зубы. А поймет он, когда мы будем подходить к перевалу, дорога там очень плохая. Левым боком почти трешься о скалы, а правые колеса крайними скатами крутятся в воздухе над пропастью. И вот тогда. Тогда он захочет все исправить. Он будет взбешен, он ничего не заметил. Я буду осторожен. Я буду слушать его дыхание, ловить движения его глаз. Буду следит за дрожью его губ. Большая белая акула сделала первый разворот, грудные плавники опущены, глаза пусты и холодны, как оловянные пуговицы. Легкая рябь на поверхности воды, острое лезвие спинного плавника, хищное подрагивание краев жаберных щелей и острые многорядные зубы. Где-то читал, что в год в Калифорнии 150 человек попадает акулам в зубы. Интересно, каково это, барахтаться в воде и чувствовать, что тебя пожирает подводное чудовище. Особенно часто они нападают на сёрфенгистов. Очертания досок напоминают им тюленей. Видимо, эти ребята понимают толк в жизни. Именно тогда живешь, когда по-настоящему рискуешь либо разбиться о донные камни и утонуть, либо быть съеденным акулами. Жизнь на пределе. Игра, приз в которой - войти в число избранных ста пятидесяти. Я буду хитрее, я заставлю его сделать то, чего я хочу. И мы сыграем в мою игру.
"И сказал Иисус ученикам своим: Нельзя не прийти искушению, но горе тому, через кого искушение приходит".
До поселка "Дружба народов" километра два. Справа показалась рыжая от многолетней ржавчины коробка сгоревшего БТРа. Попутчик проснулся, головой крутит, всматривается в темноту. А вот и поворот. Это надо сделать уверенно и быстро. Вот так. От поднявшейся пыли ничего не видно. Свет своих же фар ослепляет. Тягач мотануло, как баркас на крутой волне. Под колесами захрустели пластины сланцев. Потревоженная ночная живность ринулась в спасительную темноту, только неизвестно откуда налетевшие мотыльки забились в снопах белого света. Поднялись на гребень отвала мимо какого-то карьера с лужей соленой воды на дне. Перешел на пониженную передачу - начинается долгий подъем. Попутчик, вроде, ничего не заметил. Сидит спокойно. Что-то о себе рассказывает. Его не слушаю, смотрю на дорогу. Камни и ямы. За те несколько лет, что я здесь не был, дорога превратилась в испытательную трассу. Что же тогда на перевале? На зубах скрипит тонкая каменная пыль. В кабине дышать нечем. Попутчик замолчал, в окно смотрит.
- Слушай, а куда это мы едем? Это же не дорога, а убийство какое-то. Как же тут вообще ездят? Тут машину уделать, как два пальца.... Ну, ты силен. И что, всегда так?
Замолчал. Дорога пошла ровнее, можно оглядеться.
- Да, ты расслабься. Километра три от дороги отъехал. Не найдут. Ладно, не прикидывайся, я же все понимаю. Кого пограничники ищут. Что там в ящиках везешь. Наркотрафик. Менты местные все куплены, а погранцов ты боишься. Поэтому и поперся ночью через перевал. Я сразу понял, жареное дело. Таблетки-лекарства. Да у тебя товару в кузове на миллионы "зеленых". Скажи, я не прав. Да, ты руль не отпускай, а то кувыркнемся. А еще лучше - остановись, разговор есть... Вот так-то лучше. Руки держи на виду и не дергайся. Пристрелю...
- Да, ты не бойся. Все идет по плану. Все будет хорошо. Никто не пострадает. Мы с тобой прокатимся. Поговорим, обсудим все. Ты просто посидишь спокойно. Ответишь на вопросы, которые я тебе задам и все. Свободен. Договорились? Вот и хорошо... А теперь медленно. Сумку свою с документами мне передай. Голову не поворачивай. Предупреждаю, не делай резких движений, застрелю. Все понял?
Пистолет, наверное, к ноге был пристегнут. Как все обыденно началось. Кто кого искушает? Я его или он меня? И что я для него?
" И спросили апостолы Иисуса, есть ли кто-нибудь подобный ему на земле. " Да,- ответил он, - любой, чья речь - молитва, чье молчание - размышление и чье восприятие раскрыто осведомленностью о знаках".
Осталось немного времени. Еще минут пятнадцать - двадцать. Он и сейчас уже почувствовал, как что-то придавило его плечи. Голова тяжелая, как гиря. Падает на грудь. Язык заплетается.
- Открой окно, дышать нечем. Не так быстро, плавнее.
Куда же плавнее? Взгляд стекленеет. Рот открыт. Язык еле ворочается. Правду говорят: сон - легкая форма смерти. Сам по себе он уже не опасен. Вот только пистолет. Выставил его перед собой, как бы не поранился.
- Э, ты где? Ты... ты. Ну, ты хитрец.
Глаза закрываются. Веки тяжелеют. Я говорю, и для тебя звучит только мой голос. Тугой хлопок выстрела. Пуля пробила дверку. Запахло пороховой гарью. Стрелял наугад. Все - глаза закатились, на губах пена. Подошел осторожно. Спит, язык запал в гортань, сипит, как удавленник. Пистолет, маленький такой, как игрушка, Ствол короткий. Выпал из свесившейся руки. Ему он больше не понадобится. Почти год в бардачке вожу коробку с пакетиками растворимого кофе. Четыре в одном. Кофе, сахар, сливки и "приправа" по вкусу. Специально для такого случая. Если не разбудить - проспит всю ночь. Так, что там у него в карманах? Зажигалка, билет на автобус. В рубашке, в одном кармане магнитная карта для таксофона, в другом - почти полная пачка "Орбита". Ни документов, ни денег. И кариес ему уже не грозит. Всё, что может с ним произойти - произошло. А расклад такой. Я ему не нужен. Только товар. И тут несколько вариантов. Он может быть человеком Дервиша, сопровождающим груз. Или федеральным агентом. Может просто бандит, который грабит шоферов на трассе. Повезло парню, вместо карманной мелочи и барахла в фуре попалась настоящая добыча. Да, кто бы он ни был. Он видел во мне только инструмент, только кусок мяса, в который можно ткнуть стволом пистолета, плюнуть сквозь зубы. Он стрелял в меня, но я опередил его. И сегодня моя ночь. И какое значение имеет, что там в контейнерах? Есть там что-то или нет. Это ничего не меняет между нами. Но сначала он должен рассказать мне свою правду. Я хочу понять, почему он делает это. Он расскажет, кто были его родители, как прошло его детство. Что влекло его в жизни? Понимает ли он, что теряет? Верит ли в Бога? Верит ли он во что-то или кому-то? Завтра будет длинный день. Мы обо всем успеем поговорить. Я постараюсь запомнить все, что он мне расскажет. Это будет завтра. А сейчас нам надо пройти трудный путь. Впереди перевал. Ему хорошо, ему не о чем беспокоиться. Завтра он будет отдохнувшим и свежим.
Сгустившаяся было ночная тишина рассеяна рычанием двигателя. Включил дальний свет. Тени дернулись, зашевелились. Лунные кратеры налились маслянистой чернотой. С шипением тормозные колодки разжали мертвую хватку дисков, заскрипели трущиеся друг о друга пластины рессор, белым облаком поднялась каменная пыль. Машина, медленно объезжая россыпи острых камней, поднялась на узкое плато. Холодный горный воздух ворвался в разбитое окно. Лежит, как спеленатая мумия. Руки-ноги склеены скотчем. Мотает головой. Все отрицает. Рот открыт, губы черные, глаза закатились. Белки, как фарфоровые. На щетине подбородка комочки засохшей слизи. Красавец. Когда все поплыло, наверное, удивился, а потом испугался. Стрелял наугад. Грохот выстрела, на мгновение стекло из прозрачного стало матовым, выгнулось и рассыпалось ледяным крошевом. На перевале будет холодно. Звезды ясные, лучистые. Серые ночные облака. Ветра почти нет. И дорога вполне сносная. Пошла ровнее. Бывало и хуже. Не ожидал, что эта игрушка так громко выстрелит. В ушах до сих пор звенит. Хорошо, что он лобовое стекло не высадил. Теперь, когда игра наполовину сыграна, можно подумать о концовке. Где лучше ее закончить? Там, где решил в самом начале. Как только увидел его на дороге. Паломник с дорожной сумой. Может он и в самом деле наркоман? Узкие черные трещины змеятся поперек дороги. Следы землетрясений или весенних селей. Завалов нет, значит, дорогой еще пользуются. Легенда о двух всадниках, встретившихся на узкой горной тропе. Одному приходилось вместе с конем прыгать в пропасть. И все это на фоне горных вершин. Братство воинов, честь горцев, вековые традиции отваги и справедливости. А кто же прыгал в пропасть? Тот, кто первым не успевал выхватить из-за плеча свой карабин. "Уважаемый, разрешите пройти". "Он поступил, как настоящий мужчина. Теперь моя жизнь - это его жизнь. Так выпьем за...". Вряд ли кто-то встретится мне на перевале. Но там действительно ни развернуться, ни разъехаться. Я стоял над ним, голова его уже не дергалась, клонилась набок. И я говорил ему в самое ухо. Как он дико оскалился! Я едва успел отскочить в сторону. И тут - выстрел. В тот раз стрельбы не было. Хотя смерть подошла ко мне гораздо ближе. Ближе, чем просто рядом. Она сидела на моей шее. Когда я увидел ее, что-то произошло. Было такое чувство, будто я внутри себя согласился с тем, что должно было произойти. Сухие листья хрустели, щелкали, шептались. Они убеждали, все, что происходит - правильно.
Попутчик рядом всхрапнул, засипел. Я взял его за ухо и дернул вниз. Ухо было влажным и скользким, будто намазанное жиром. Я снова взял его за мочку и покрутил ее. Он замычал, но храпеть не перестал. Хлопнул ладонью по лбу, рот закрылся. Спит, сны ему снятся. Машину трясет, голова перекатывается по спинке кресла, подпрыгивает. Сны в его мозгу плещутся, поднимаются пеной, переплетаются, сливаются, как стекляшки в калейдоскопе, в одно целое, распадаются, вяжутся в узлы, рассеиваются, как дым. Я покажу ему сон, неотличимый от реальности. Сон наяву. Такой, что ему и просыпаться не захочется. Дорога резко повернула влево, обходя каменную осыпь. Ночная птица, потревоженная светом фар, плавно взлетела с вершины валуна и, завалившись набок, пропала в чернильном мраке обрыва. Склон не так крут и пастухи, чтобы сократить путь, перегоняют здесь свои отары к высокогорным пастбищам. Вся дорога усеяна черными орешками овечьего дерьма. Говорят, скотоложство среди пастухов - не редкость. И это хорошо. Связь с природой. Напрямую.
А был ли у него шанс? Хоть один шанс? Обычно, задавая такой вопрос, подразумевают отрицательный ответ. "Ну, конечно, нет. Он был обречен". Может быть и так. В всяком случае, мы оба плели сети, хитрили и притворялись. Но он не догадывался, кто я, а я был готов ко всему.
Груз трясет так, что даже в кабине слышно, как что-то там перекатывается и бьется о металлические стены контейнеров. "Недобросовестность автоперевозчика привела к порче перевозимого груза". Зоофилы на альпийских лугах лишь усмехнутся в ответ. Стрелок из игрушечного револьвера пропустит эту фразу мимо ушей, у него другие проблемы. Наркоманы в клинике Нурбекова загрустят, в душе желая Дервишу сдохнуть семью смертями. Но с точки зрения суфизма - это благо. Единственный, кто огорчится по-настоящему - это Заоблачный Будда, да еще этот грёбаный Арджун, который отказался стрелять в своих родственников.
Дорога вошла в ущелье. Из разбитого окна несет ледяным холодом. Пришлось надеть шапку. Небо по-прежнему ясное. Целые россыпи звезд. Приемник окончательно замолчал. Горы экранируют. Искать нас начнут утром. Когда машина не придет в Солонцы. А может и раньше. Доказательств никаких. Но что-то подсказывает мне - это не просто груз. Если он так ценен, почему меня одного отпустили на перевал? А потому что через таможенные ворота он и не должен был проходить. Груз должен пропасть здесь, в горах. Да и хрен с ним, если бы это не мешало моему делу.
От тряски тело сползло с кресла. Колени уперлись боковую дверь, как бы он не вывалился. Забота людоеда. Да, я большой и страшный каннибал. Я не хочу лишить себя ужина. Не перебрал ли я с дозой? Глаза закатились, белки полумесяцами блестят в темноте. А потом от него прет! И еще чем-то кислым. Что же он там ел в Оазисе? Здесь надо уметь есть. Знать что и когда. А главное - вода. Пить сырую воду могут только местные. Я вожу с собой бутылированную. Здесь из колодца можно подцепить такую заразу, в концентрации боевого бактериологического оружия, скрутит в минуту. Подъемы стали круче и продолжительнее. Машину трясет, как в лихорадке. Жар двигателя проникает в кабину, запах перегретого масла и горелой резины. Сейчас мы поднялись километров до полутора над уровнем моря, высшая отметка перевала - два и одна десятая. А двигатель уже задыхается, не хватает кислорода. Разрежение. И на спуске осторожнее, тормозная жидкость легко вскипает при низком давлении. Для себя я уже давно решил. Это произойдет на перевале. Темное холодное небо, мерцающие звезды, бледный горный рассвет. Небо и горы. Утро в горах. Гулкое эхо, мерцание облаков, стылое дыхание далеких ледников. Вне времени и пространства. Стремление к бесконечности. Всегда интересно, что люди думают в такие минуты. Предполагается, что это что-то значимое, сокровенное. Мысли о вечном. На самом деле - все как всегда. Страх, какая-то выморочная надежда, что все можно изменить. Даже в последние минуты жизни люди стараются отгородиться от реальности, утешиться вымыслом. И даже когда грозная Реальность начнет поедать его тело, человек будет надеяться на избавление. Тщетно. Этого не буден... По крайней мере, он выспится до утра. А мне спать нельзя. Все чаще на дороге попадаются следы камнепадов. Машина кренится набок, скрипит седло сцепки, напрягаются и хрустят болтовые соединения. Руль находится в постоянном движении. То и дело приходится объезжать валуны и каменные осыпи. По лбу из под шапки струится пот. Я спрошу о первом дне его жизни. Где родился, что помнит, осталось ли в его памяти хоть что-то из того времени. Помнит ли он любовь матери. Где прошло его детство. Где и чему его учили. Только детство, когда человек становится тем, кто он есть. Все остальное неинтересно. Значимо только начало. Первые шаги. Пока мы не стали заложниками стереотипности поведения, его сценарной неизбежности. Тени шевелятся, движутся, нависают над кабиной, дышат холодом в разбитое окно. Пятнистые черно-белые тела ночных монстров сливаются с дорожным щебнем, прячутся за камнями, в скальных расщелинах. Капельками ртути серебрится конденсат снизу ветрового стекла - это я включил обогрев кабины. По спине течет пот, а пальцы рук заледенели, не разогнуть, руля не чувствую. Где-то там, за его сиденьем лежат перчатки. Можно окно завесить чем-нибудь. Хоть старым комбинезоном, не так будет дуть. Стрелка температуры медленно но верно ползет к красной зоне. Надо остановиться, дать двигателю остыть. До вершины перевала еще километров двадцать.
Воздух прозрачный, кажется, заберись сейчас на кабину и до звезд можно рукой достать. Залезть и насшибать монтировкой пригоршни две-три. А повезет - можно и комету свалить. Если её прицельно - по кумполу. Что это я себя накручиваю? Зачем? Зачем мне нужен этот вонючий наркоман? На кой хрен мне его детство и вся его поганая жизнь. Все эти сопли-причитания. Понравилось быть десницей божьей? Что он там мычит? Ублюдок. Да он обделался! Вот откуда вонь. Вот козел! Да, с кофе я перебрал, хотел наверняка. Вот будет здорово, если он сейчас вот так подохнет. Возьмет и подохнет. И что ты ему сделаешь? Слюна с подбородка свисает карамельными тянучками. Стонет во сне или сказать что хочет? Мыслями поделиться.
Горные духи ждут своего часа. И сроки знают только они. Сойдут с горных вершин, спустятся с водой горных речек. Сгустятся туманом в холодных ущельях. Повиснут клочьями мха с нависших над дорогой скал. И будут ждать. Не пройдет ли ночной путник, не проедет ли всадник. А жажда, что гонит их к предгорьям, заставляет подходить к теплым, пропахшим дымом, человечьим жилищам - это жажда крови. И падает камень с нависающего над тропой карниза, скользит неосторожная нога на гладкой грани, острые волчьи зубы рвут хрипящее горло. И льется кровь, алыми каплями падает на мертвые камни, струится, затекает в щели и трещины. И в тишине померкшего сознания явственно слышно, как чавкают и чмокают, слизывая кровь с камней, забывшие осторожность, невидимые живому глазу горные духи. Зеленые огоньки вдоль дороги - это их глаза. Мах черных крыльев - это их полет. Тонкий писк летучей мыши - это их голос.
Часов пятнадцать за рулем. Ног не чувствую. Ночью через перевал, по старой дороге, не сошел ли я с ума? Я боюсь - это правда. Боюсь этой дороги, этих нависающих скал, ночных пляшущих теней, холодной пустоты под колесами. Хриплое вонючее дыхание и эти белые закатившиеся глаза. От крена машины попутчика бросило в мою сторону. Отпихнул локтем - замычал как глухонемой. И его я боюсь. Связанного, оглушенного наркотой, обоссаного. И еще я знаю, если пустить страх внутрь, дать ему забраться в потроха, пустить корни - и ты пропал. Он начнет управлять тобой. Найдется тысяча причин, чтобы отступить, отказаться от силы, от истинной Реальности. Обыденность существования, привычка, тело обросло мягким жиром удобств и стереотипов. Оно уютно устроилось в размеренном теплом болоте жизни. Оно не хочет перемен. Но только правда дает свободу. Свободу от всего. И от себя самого в том числе.
Сухие осенние листья лежали толстым рыжим ковром. Деревья, лишенные покрова, тянули в остывающее бледно-голубое небо голые руки сучьев. Тогда я не обращал внимания на эти простые приметы, звуки и знаки. Сонно каркнул ворон. Алая кисть рябины на сломанной ветке. Я слушал хриплое дыхание, следил за движением синих, почти черных губ. И все это казалось мне настоящей жизнью. Сейчас-то я понимаю, что все это было только частью целого. И, видимо, не главной его частью. Листья, что лежали сверху, были сухие и ломкими. Внизу они были влажными, темно-коричневыми. Запах древесной гнили и земляной сырости. Лопата легко резала расползающийся дерн. Чернота ямы четко выделялась на желто-рыжем фоне. Как же название того поселка? Ведь правда - забыл. Но, скорее всего, никогда и не помнил. А то дерево помню. Темно-серая бугристая кора с ржавыми пятнами лишайника у основания, похожий на копыто нарост с левой стороны, толстый ствол, у вершины разделенный надвое. Я и не хотел, чтобы место это чем-то выделялось. Это получилось само собой. Черная птица взлетела с верхних веток, сделала круг над поляной и, резко развернувшись, скрылась среди черных стволов орешника.
В открытых глазах еще кружилась эта птица, а я уже видел скользящий, уходящий вниз край дороги, слышал свист, пронзительный вой тормозов. Я почти физически почувствовал, как скручиваются винтом стальные балки рамы. Руль завертелся в руках, как колесо рулетки. Кабину оторвало от земли и с оглушительным грохотом ударило о выступ скалы. Лобовое стекло вылетело в ночное небо. Свет фар плясал на оживших скалах и валунах. Каменная пыль крутилась под колесами сползающей в пропасть машины. Алые вспышки стоп-сигнала. Хруст и скрежет рвущегося, как бумага, металла. В грохоте падающих камней я не слышал своего голоса. Мою сторону кабины подбросило вверх, головой я ударился о боковую стойку и повалился на попутчика. Вывернутое рулевое колесо зажало левую ногу и я судорожно дергался, стараясь освободиться. Огненные круги прокатились по сетчатке глаз, пылающие звезды остались где-то далеко внизу. Дыхание перехватило, в голове надулся огромный малиновый пузырь и с грохотом, звенящим скрежетом лопнул, разлетелся брызгами расплавленного металла. Раскинув руки я летел в бездонной пустоте и вокруг меня с пронзительным визгом крутилась стая летучих мышей. Они впивались мне в ладони, в лицо, грызли шею, царапали коготками за пазухой, заползали в уши, в рот. Но все это промелькнуло по краю моего сознания, отстраненно, как не со мной. Я летел, погружаясь все дальше и глубже. Становилось все тише и темней. Чернота ночи поглотила меня. Свет померк.
Холодно. Как холодно. Голова раскалывается. Значит я еще жив. Лежу на камнях. Замерз, как собака. И где мой грузовик? Попутчик. Черт его побери! Вместе с оползнем машину потащило к обрыву. Встал, огляделся. Заметно посветлело. Наверно, уже около пяти. Дорога к перевалу залита молоком тумана. Вершин почти не видно. А вот и место откуда снесло машину. Сначала заднюю часть. Контейнеры потащили грузовик. Кабину ударило о скалы, я и вылетел. Повезло. И черт меня понес в эти горы! Здесь по склону метров пятьдесят. А то и больше. Лучше отойти от этого места. Вот так, а теперь можно и посмотреть вниз. На дне, на мокрой гальке, в мутной воде ручейка лежат два контейнера. Прицеп с разодранным тентом колесами вверх, а тягач завис совсем недалеко от края. Зацепился задним мостом за каменный выступ. Уклон градусов сорок - сорок пять. Пахнет бензином, бак пробит. Крыша смята, перевернулся бедолага. Может ублюдку тоже повезло? Начал спускаться, с камня на камень, где на заднице, где ползком. Мою дверку оторвало напрочь, с мясом. Бак пробит, топливо ушло вниз по склону. Подошел осторожно. Жив. Стонет, падла, значит живой. Кабина лежит почти на боку, до его двери не добраться. Попробую отсюда. Не дотянусь. Как его скрутило. Ноги задраны вверх, голова где-то под сиденьем. Шевелится. Осторожно залез внутрь кабины. Ухватил его за пояс джинсов. Кабина качается, камни срываются, летят вниз, подпрыгивают. А внизу разбитая фура, как туша дохлого кита, изодранная о камни прибоем. Спокойно. Руки - ноги освободил от клейкой ленты, чтобы удобнее было вытаскивать. Тяну, зашевелился. Рукой махнул.
- Пусти меня, больно.
Ожил, гад.
- Да, не тяни меня, я сам.
Пробует повернуться, сморщился.
- Больно.
Выволок я его. Оттащил от машины. Положил на плоский камень.
- Не шевелись, а то укатишься вниз.
Молчит, глаза зажмуривает, сопит носом, куда-то пальцем тычет. Сейчас мы в километрах в пяти от перевала. Жилья поблизости нет. Только он и я. Все так, как я хотел. Даже лучше. В баке еще достаточно бензина, чтобы сжечь грузовик дотла, до полной неузнаваемости, до угольной крошки. Не опознать, не найти следов, не узнать истины. Попутчик открыл слепленные глаза.
- Слушай, у тебя что с головой? Утрись.
Провел ладонью по лицу - кровь. Все лицо в крови. На темени кожу рассек. Это когда я головой о стойку. Кровь уже загустела, липкая, как смола. Приложил ладонь к камню. Остался кровавый отпечаток. Желудок толкнул свое содержимое к горлу, но я справился с тошнотой. Во рту остался привкус кислятины и горечи. Голова закружилась, надо сесть. А то скачусь вниз.
- Это что, мы врезались что ли куда?
Говорит, а губы кривятся. Надо посмотреть, что там у него с ногами, джинсы на коленях пропитались кровью.
- Больно, не трогай, не надо.
Глаза опять закатились. Знакомая посмертная маска. Даже посерел весь. Достал из кармана складной нож. Разрезал штанины снизу до колен. Не хирург, но на вид ничего страшного. Кровавое месиво, как будто на колени налепили по пригоршне мясного фарша. Лоскутья кожи, грязь, но кровь уже не сочится.
- Ты чего молчишь? Я спрашиваю, что произошло? Помню, ты с дороги свернул.
Вот теперь он начинает думать в нужном направлении. По лицу вижу, что вспомнил. И как пистолетом в меня тыкал, и как отрубился.
- Как тебя угораздило с дороги слететь?
Не буду огорчать его раньше времени. Сначала надо поговорить.
- Я знаю, кто ты.
Попутчик приоткрыл глаза, посмотрел.
- Ну, и кто я, по-твоему?
- Ты - кусок дерьма.
- Нет, ты ошибаешься, я - офицер ФСБ, а вот ты - точно, по уши в дерьме.
Смотрит, какое впечатление произвело его сообщение.
- В твоей машине деньги за героин и оборудование для лаборатории. А еще там - радиомаяк. Так что веди себя разумно. Ты поможешь мне, я помогу тебе.
- Мне все равно, что там было в контейнерах. И на то, кто ты на самом деле. Для меня ты останешься вонючим наркоманом. Пойми, это не важно, кто ты. Не важно, что ты думаешь о себе. И ты и я, мы оба хотим жить. И ты и я, мы оба хотим жить. Уверен, ты хочешь жить даже сильнее меня. Но и это не важно. Ты задумывался, что останется в этом мире после тебя? Мы оба чуть не улетели в пропасть. Мы оба могли умереть под обломками машины. А я еще раньше, когда ты выстрелил в меня.
Глаза сузились в щелки, идиотское выражение лица. Видно, он старается, но не может меня понять. Не может вычислить и это его беспокоит. Но страха нет. Это хорошо
- Ты помнишь, зачем ты выстрелил в меня? Я показался тебе опасным? Почему ты решил, что с "пушкой" в руке ты сможешь повысить свой моральный статус? Тебе все дозволено. Ты - агент на задании. Нет, ты - кусок дерьма, готовый слепиться с еще большим куском дерьма. Подумай об этом. Взвесь все это на весах реальности. И ты поймешь, что беспокоиться тебе не о чем.
- Хорошая речь. Потом ты ее воспроизведешь мне еще раз. А я послушаю, с удовольствием. А теперь, у тебя в кабине есть аптечка? Достань бинт, йод, вату, что там еще? Водка или спирт есть? Давай, перевяжи меня. И вытащи наверх, на дорогу. Скоро здесь будет вертолет. И я тебя прошу, не надо глупостей.
Блефует, даже если сигнал маяка не экранируется горами, искать нас начнут только когда машина не придет в Солонцы. Значит у меня еще часа четыре-пять.
- Расскажи, что ты думаешь о своей жизни? Где ты родился?
- Ты что, чокнутый?
- Кто твои родители? Они любили тебя?
- Ты не веришь, что я из ФСБ? Там в кармане у меня таксофонная карта, на ней выбит магнитный код, мой номер.
Попутчик цепляется за жизнь. Старается убедить себя, что он еще существует, перечисляет привычные предметы, говорит знакомые для него слова.
- Я знаю все твои данные, кто ты, где и когда работал. Знаю, что ты не в деле.
Быстрый, пытливый взгляд. Не в деле, не в деле. У меня свое дело. Свое занятие, свой интерес. Это самое интересное из того, что я когда-либо делал.
- Ты не при чем, ты просто перевозишь груз. Правильно? Что ты на меня вылупился?
- Тебе не стоило этого делать.
- Чего делать?
- Не надо было совать мне под нос свой револьвер, не надо было стрелять в меня.
- Давай забудем, все обошлось. Я же не вспоминаю, что ты сначала отравил меня, а потом чуть не убил своей машиной. Так что, мы квиты. Иди, принеси аптечку, займись моими ногами.
Хитрит, скользкий, умный, понял, что-то не так. Почуял. Не ноги его беспокоят, хочет переключить мое внимание, хочет контролировать меня, хочет манипулировать мной. Не дать мне сделать то, чего он подсознательно боится. Все-таки боится!
- Да, и голову свою заодно перевяжи, морда вся в крови.
Поиграем, порезвимся. Походим на руках, порем петушиными голосами. Он и не представляет, какими жуткими в полусне становятся клоунские маски.
- Что это за гадость ты мне в кофе всыпал?
- Ты сам его себе насыпал.
- Хороший ответ... Умный ты парень. И нервы у тебя. Чуть в пропасть не слетели, машина вдребезги, а тебе хоть бы что. А меня - просто трясет.
- Это тебя от холода трясет.
- Верно, замерз. Есть чем укрыться?
- И еще от страха.
- А чего это мне бояться? Тебя что ли?
Нет, он не так умен, как мне показалось.
- Ну, отвечай, что молчишь? Чего мне бояться?
- Ты загляни внутрь себя, если ты боишься, то причина страха внутри. Ты ведь чувствуешь его признаки?
- Не морочь мне голову. Лучше перевяжи ноги.
Рыхлое тело, серое, заросшее лицо. Хочет приподняться на локтях. Кривит свои толстые губы.
- А ты в самом деле наркоман или это такая шпионская "легенда"?
- Да нет, в "конторе" придумали.
- Очень уж правдиво излагал. С подробностями.
Попутчик лег на спину. Замолчал. Видно ему действительно худо. Сходил к кабине, отстегнул от задника сиденья пластиковую коробку аптечки. Сорвал пломбу. Так. Стерильные салфетки, йод, бинт. Все-таки втянул он мня в эту игру. Изменяет расклад сил, центры влияния пришли в движение. Ничего, это тоже часть забавы.
- Ты сам-то откуда?
Молчит. Глаза закрыты. Хочет убедить себя, что ему нечего бояться.
- Осторожнее, ты бы как-нибудь полегче.
- Давай, вытягивай ноги, что ты их под себя поджимаешь.
По грязному лицу течет пот, как вода. Выступило из всех пор. Сквозь редкие волосы на темени видны капельки пота. А по лицу - просто ручьями.
- Да, ты ляг, тебе же удобней будет.
В кабине что-то лязгнуло. Железом по камню. Пропасть тянет ее на дно. Надо выбираться наверх.
- Ну вот. Так-то лучше. Белые бинты, ослепительно белые. А сам он грязный, провонявший потом, мочой и страхом.
- Слушай, а где машинка моя?
Он поднял грязную руку и пошевелил согнутым указательным пальцем. Толстые губы беззвучно приоткрылись: "Пах-пах". Да, действительно, где его пистолет? Я его сунул его в боковой карман на своей двери. Если не вылетел при ударе, то значит там. А саму дверку оторвало, когда прицеп тащил машину по камням в пропасть. Значит она где-то выше по склону.
- Это жене игрушка. Посмотри, может в кабине где. Не шутка - пистолет потерял.
Наверно, думает, что я его припрятал, чтобы пристрелить его по-тихому. Ну, вот и ладно. Ножки покалечены - убежать не сможет. Время есть. Сроки определены.
- Твои? Раскололись.
Попутчик поднял часы из каменного крошева. .под оторванным циферблатом - искореженные часовые внутренности.
- Судя по солнцу - часов 7-8. А может и все девять.
Торопишься, приятель. Да, и где оно - солнце. С перевала опустился туман. Или облако сошло. Стало сыро, зябко. С вертолета нас не найдут. Даже если и будут искать. Верх дороги залило молоком. Ручеек на дне ущелья скрылся, пропал в пелене холодного тумана. Попутчик замолчал. Я взобрался чуть выше, лег за камнями. Судьба или слабая натура испытывают меня, играют, вот он - твой выбор, твое решение. Подтянись на руках, устань на цыпочки. Сделай это. Освободись. Ты сам этого хотел, что изменилось? И изменилось ли что-то? Ну не хотел он убивать меня, опасался, следил за мной, но лишать меня жизни - это не входило в его планы. Все просто, поднял руку и выстрелил. И если это было так просто для него, почему это должно быть сложным для меня? Значит причина в этом. Он слаб, он беспомощен, теперь он не опасен.
- Ты где, куда ты ушел? Эй, паскуда... Эй!
Боится, что я оставлю его одного, раненого без помощи. Опасается меня, а остаться одному - еще страшнее. Понимает, что найдут нас не скоро.
- Не ори, дурак, дай отдохнуть.
Зябкая сырость забирается в тело, проникает внутрь через дыры и поры. Леденит сердце, вяжет мысли. Ползите-ползите. От виска к виску, от темени к затылку. Что мне с ним делать? Способен ли он теперь творить зло? Я это делаю с удовольствием, а он без. Или все это не так? И злу нет места в этом холодно-стерильном мире? Я взираю на эти холодные горы, я не вижу солнца в этом холодном мире, я поднимаю руку, но нет тени от моей руки. Я призрак, я никто, я часть этого холодного тумана. Капли холодной крови на мертвых камнях. Сейчас я смог бы подняться и уйти. Вот так, просто подняться и уйти. Я мертв для всего этого, и оно мертво для меня. Я прячу глаза, я молчу, я стараюсь не думать обо всем этом. Так делают все мертвецы. Пока...
Желание все контролировать загоняет меня в скорлупу. Я привык к тесноте. Мое тело приняло форму оболочки. Я не знаю, хорошо это или плохо. Мне так удобно. Я лежу на камнях свернувшись кольцом, как змей. Колени к подбородку. Так теплее. Смотрю на серые клочья облаков, на звезды, еще видимые, но уже утратившие свой алмазный блеск. Прощальный привет с той стороны неба. Голова тихонько звенит, во рту привкус сырого мяса, запах моховой плесени, руки крест-накрест, камни вытягивают последнее тепло. Я именно то, что нужно этому миру. Я холодный и неподвижный. Почти мертвый.
От основной дороги километров сорок. До перевала - пять. А до неба - рукой можно достать.
- Наркоман, ты хочешь на небо?
Зубы сжал, глаза выпучил, на лице страдание. Скорее всего, ему действительно плохо. Но гримаса адских мук - примета плохого актерства. Хочется подойти и надавать ему по щекам. Поганый лицедей. Ползет по камням. Наверх. На меня не смотрит. Он сможет, он победит, выстоит. Он человек-кремень. Воин добра и справедливости.
Когда он сказал, что он из ФСБ, я ему сразу поверил. Потому что это правда. Когда он говорил, что он наркоман - я ему тоже верил, потому что это тоже правда. И в этом нет противоречия. Истина и Реальность не одно и тоже. Он может быть кем угодно и чем угодно. Важно, что он - часть системы " Здесь и сейчас". А то, что было "Там и тогда" - меня не интересует. Ползет, обливаясь потом, кусая толстые губы. Подошел, толкнул его ногой в зад. Он тяжело охнул и упал на камни. Глаза закрыты, под тонкой кожей век видно, как дрожат глазные яблоки.
- Отдохни, а то ведь так не доползешь.
- Слушай, ты мне не проверил, что я офицер ФСБ. Ну, ладно, допустим. Но кто же я по-твоему? И чего ты хочешь?
- Ты - вонючее дерьмо.
- Ладно, а ты тогда кто?
- А я ассенизатор. Одни гадят, другие убирают.
- Что-то я тебя не пройму. От меня-то тебе что нужно?
- Ничего. Мне достаточно тебе самого.
- Но что тебе нужно от меня?
- Ты наполняешь смыслом мою жизнь.
Попутчик быстро взглянул из под белесых бровей. В этом взгляде гадливость и любопытство. Так глядят на сумасшедших. "Да он просто придурок! Ну, да - еще и головой ударился. Спятил. Крыша поехала". Ничего-ничего. Пусть. У него своя реальность. " А водила, ну, тот, с кем я в Солонцы ехал, после аварии спятил. Да так, натурально, Начал заговариваться, рожи корчить. Насилу успокоил его. Он хоть и дурак, а жить тоже хочет".
Бинты на ногах пропитались кровью - результат ползанья по камням. Попутчик, обливаясь потом, хватая ртом воздух, тупо смотрит на эти грязно-бурые пятна.
- Доползался. Лучше уж лежи спокойно. А то придется пристрелить тебя, чтобы не мучился.
Опять быстрый взгляд из под бровей. Опасливый, испытующий.
Погода испортилась. Мелкий дождик то начинался, то вдруг переставал. На перевале лежит тяжелая серо-синяя туча, плотная, как подушка. Солнце даже не просматривается. Руки и ноги противно дрожат, во рту пересохло. Когда поднялся на дорогу сбросил попутчика со спины, как мешок. Он болезненно охнул, но промолчал. Отрастил брюхо. Заплыл жиром и дерьмом. Вонючий гад. Сердце колотится, гонит жидкую кровь по дрожащему телу. Высокогорье - кислорода не хватает. Ноги подгибаются. В глазах темно. Агент, килограммов сто-сто десять. Черт бы его побрал! Колени согнулись и я почти упал в лужу. Напился. На зубах захрустел песок. Когда взвалил его на спину, подумал - не смогу, не донести. Сделал один шаг и чуть не упал вперед между двумя валунами. И агент руки разжал, повалился назад. Упал на четвереньки и этот урод сверху, навалился брюхом. Придавил. Охает, шипит, плюется, стонет. Крикнул, чтоб заткнулся. Вон лежит на боку, мешок с требухой. Воду пьет из лужи. Головой крутит, отдувается. Будто не я, а он меня тащил наверх.
- Ну, где твой вертолет?
- А?
Понять не может, глаза пьяные, голова на руки падает.
- Где вертолет? Мы здесь уже часов восемь. Может ты насочинял все это, агент? Побоялся, что шлепну тебя? Ну, говори правду.
- Нет...
Глаза закрыты, губы толстые синие, как сливы.
- Что нет? Да не молчи!
- Не знаю. Маяк внутри контейнера. Может горы экранируют.
- А какой-нибудь запасной вариант? Должен же быть какой-нибудь запасной вариант?
- Да нет ничего. С тобой сел. Проследили, что все нормально. У Колодца, там в Оазисе, нарисовался. С той стороны перевала на трассе контроль. Времени не было все путем организовать.
- Профессионалы, в хрень вашу мать! Что, подыхать мне здесь с тобой?!
Попутчик откинулся на спину, ртом воздух хватает.
- И ты хочешь, чтобы я поверил, что ты федеральный агент?
- Слушай, дай отдохнуть, - сморщился, будто сейчас его вырвет, - замолчи.
Я встал и пошел к обрыву. Надо посмотреть, что в контейнерах. Самое время. Нет, прямо здесь не спуститься. Сперва до кабины, потом по склону метров сто вправо, там вниз еще на десять-пятнадцать метров, пересечь песчаный язык и по пологой ложбинке спуститься к ручью.
- Сходи, посмотри, я тебе правду говорю.
Спуск занял чуть меньше часа. Вода в ручье была холодная и прозрачная. Сверху он казался хилым и мелким. В действительности, в том месте, где лежали контейнеры, воды было почти по пояс. От удара один контейнер смялся, стальные листы лопнули и разошлись. Я взобрался на него и заглянул внутрь. Темно. Толком ничего не видно. Никелированные части какого-то оборудования. Листы бумаги. Битое стекло. Все это залито водой. Второй контейнер лежит на двери. Не открыть. Попробовал отжать двери первого - ничего не получилось. Их так смяло, что вскрыть можно только с автогеном. Так что - результат нулевой. Разделся, вымылся в ручье. Спину саднит. А так ничего. Обратно шел - забрал из кабины сумку с едой и спички. А левая дверь лежала почти на самом верху, у дороги. Но там ничего не было. Наверно, вылетел, когда дверца распахнулась.
Попутчик выглядел получше. Немного пришел в себя. Он сидел прислонившись спиной к камню.
- Ну что, видел?
- Ни хрена там нет. Похоже, ты обманываешь меня, парень.
- Постой, как нет!?
- Так.
- Ты все осмотрел? Оба контейнера?
- Говорю тебе. Там ничего нет.
- Как, ничего!?
- Какое-то оборудование, бумаги.
- И все? Там чемодан должен быть, сумка, ящик или что там еще. Большой ящик с деньгами!
- Не знаю. Я ничего не нашел. Есть будешь?
- Не может быть!
- А что ты так разволновался? Бабки не твои. Прилетит вертолет, все хорошо осмотрят, может и найдут.
Что так его взволновало? Смотрит в сторону. Одел мою куртку - пуговицы на животе не сходятся. Боров. Взгляд быстрый и осторожный - не вспугнуть бы. Открыл тушенку, воткнул ложку. Взял молча, ест. Опять что-то изменилось. Шестерни пришли в движение, валы провернулись и огромный маятник, набирая скорость, сорвался с высоты. Случайно ли он оказался здесь? Почему он? Таких вопросов он себе никогда не задавал. Туман сгустился, а может туча опустилась ниже. Стало сыро и холодно. Камни почернели от осевшей влаги. На каменистых склонах выступили невидимые прежде знаки.
- Ну, и что ты собираешься делать? - спросил, а сам смотрит куда-то в пустоту.
- Похоже, твоего вертолета нам не дождаться.
Звуки вязнут в тумане, пропадают, гаснут, исчезают. Сейчас кричи - в двухстах метрах ничего не слышно.
- Сколько пройдет времени, пока нас найдут, неизвестно. А если найдут не те, кого ждешь? Ты думал об этом?