Максимов Алексей Анатольевич : другие произведения.

Странствующие в Долинах. Часть 15

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    продолжение Станствующих в долина. "Там, где из жара восточного края ввысь поднимается красное солнце, там за степями бескрайней равнины в чаше лежит светозарное Эви. Люди тугетов кочуя по краю, здесь табуны свои поют водою. В месяц "отар" собираясь на праздник, в жертву приносят коня и барана. В годы войны иль повального мора деву дают головастому такру..."
  * * *
  
   Солнечный диск поднялся еще выше, заставив тонкую водную нить на горизонте стать ярко-желтой. Здесь, в верховьях, Седая еще узка и извилиста. Стекая с Вишневых гор у Перевала, она быстра и порожиста. К югу от Валора Седая делает небольшой поворот направо и, попадая в скальную расщелину, образует водопад высотой тулонов десять - двенадцать - место загородных прогулок и пикников. Около Тореса Седая становится шире и полноводнее, при этом, не теряя своей стремительности и бурливости. У каменного перешейка, где Седую и Корлайн разделяет всего сотня тулонов, лет сто назад была построена часовня. Сперва там заправляли секиты, потом обосновалась община букатов, теперь лет пятьдесят, с начала "трехдневной войны", часовня стояла заброшенная, заросшая диким виноградом и ежевикой.
   После трех дней пути Хоко решил передохнуть. Спускаясь по течению вдоль левого берега Седой, кроме Тортеса, который он увидел в полдень второго дня на противоположном берегу, других поселений Хоко не встретил. Несколько брошенных рыбацких хуторов, развалины виллы какого-то богатея в еловом бору, да пастушеский шатер, с десятком коз и овец, которые паслись вокруг него. Хоко отдал пастуху монетку, которую нашел в кармане куртки, и выпил большую кружку козьего молока. Пастух был угрюм и неразговорчив, и Хоко пошел дальше. Тропа то выходила на скалистый берег Седой, то пряталась в зарослях папоротников и дикой малины. Но и не видя реки, Хоко постоянно слышал шум бурлящей воды. В тени берез и осин было прохладно и сыро, на каменистых полянах у берега - тепло и солнечно. Юркие ящерицы прятались под камнями, как только его тень касалась их тонких изумрудных спинок. Птицы своим гомоном и свистом порой перекрывали шум порогов. За три дня Хоко основательно намял босые ноги. Идти по теплой пыли лесной тропинки было приятно, но когда она выходила на берег - нужно смотреть под ноги: камни, острые ракушки, сухие сучья. Чтобы хоть как-то сберечь ноги, Хоко оторвал у суконной куртки рукава и обмотал ими ступни. Общий вид получился диковатый, зато идти стало легче. К вечеру на изгибе реки он увидел, как два потока, Седая и Корлайн, стремясь друг к другу, яростно грызут серые скалы перешейка. За спиной алое солнце уже почти касалось вершин Двуглавой, белая вершина Остроконечной пылала, как огромный язык пламени. А впереди, среди темной хвои сосен, виднелись руины часовни. Букаты начали, а годы лихолетья продолжили разрушение здания, сложенного из, необычного для этих мест, светло-желтого кирпича. Увидев развалины, Хоко начал быстро спускаться по прибрежной тропинке к опушке соснового леса. Ночевки в лесу Хоко не любил. Пусть какое-то, но жилье. Ночной лес пугал его. Жизнь ночных существ была непонятна и загадочна. Именно ночью, в тени лесных деревьев появлялись призраки. Одни были похожи на слабые голубые огоньки, другие - на бледно-зеленые качающиеся столбы. Но кроме бестелесных ночная мгла прятала и других - наделенных плотью, жестоких и опасных. Они были быстры, как ветер, вездесущи и неуловимы, как лунные блики на шевелящейся ночной листве. Их движение нельзя услышать, но можно почувствовать. Слабые мерцающие полосы среди стволов черных деревьев - это следы их стремительного движения. Даже лежа у ночного костра Хоко чувствовал легкие касания и едва уловимый стылый запах подземелья. "Они ничего не могут мне сделать! Их сила вне плоскости нашего мира! Они пугают меня, чтобы питаться моим страхом". Он подбрасывал в костер сухие ветки, плотнее заворачивался в тряпье одежды и пытался заснуть, зная, что во сне ночные существа обретут страшное обличье и попытаются снова овладеть его мыслями, проникнуть вглубь его воспоминаний, срастись с ним, обрести новое тело, спрятать свою чужеродную суть, стать сильнее и опаснее. Хоко понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Глаза сами собой закрывались, дремота окутывала покоем и теплом прогоревшего костерка. " Ну, и бес с ними! Пусть. Так хочется спать, что их рожи уже не кажутся такими страшными". И существа, скользя где-то на грани яви и ночного обморока, воспринимаются уже как-то обезличенно, как нечто пустое, не стоящее внимания. Но Хоко знает, видимость безопасности - это ловушка для его безвольного сознания. Выждав удачный миг, вся притаившаяся нечисть, визжа и завывая, кинется в черные дыры его широко открытых глаз, вцепится в хрипящее горло и заставит стонать и биться, пытаясь сбросить с себя ночной морок.
   Если он ночевал в доме - этого не происходило. Хоко понимал, что дело совсем не в месте ночевки, а в его детской вере. Дом, выстроенный руками человека, не пускает внутрь своих границ злое ночное начало. Лес сколько угодно может стонать и охать за стенами дома, ему не одолеть силу человека-творца, построившего их.
   Солнце медленно падало за горы. С востока в долину Седой потекла туманная мгла. До желтых развалин оставалось не более лиги. Хоко даже сумел различить легкий дымок из разрушенной башни, значит там есть люди. И это очень хорошо. Может быть, ему дадут поесть. Еда, которая была в его мешке, кончилась еще вчера, а банку рисовой каши с мясом он решил оставить на крайний случай.
   Почему он пошел на восток, почему выбрал именно эту тропинку? Что-то вне его, огромное и сияющее, стало вдруг различимей и понятнее. То, что с самого рождения он чувствовал, как манящую прелесть мира, его вечную силу и красоту, теперь обрело зримые очертания и даже имя - "Калларо". Узнав имя - подходишь вплотную. За гранью имени - суть непознанного. Он вышел за ворота дома и, не оглядываясь, ушел в сияние солнца, неба, жемчужных облаков, в туманную синеву лесов, долин и рек. В ту минуту он не думал о тех, других, с которыми он расставался надолго, видимо, навсегда. Он чувствовал, что они смотрят ему вслед, и тоже понимают необходимость расставания. Их глаза устремлены туда, где в небе горит их путеводная звезда. Сияние ее видно только им. И имя ее - предназначение. Им тоже предстоит пройти долгий путь. Но здесь, на вершине холма Сотиэров, начало магического преломления. Хрустальная призма отбросила радужную полосу на сетчатку прикрытых глаз. Черный дракон изогнул свою чешуйчатую шею и поднял мощные перепончатые крылья. Символы странствия явственно проступили на сияющей небесной сфере. Хоко шел и улыбался. Спокойное ощущение уверенности в правильности выбора пути, приятное тепло тропинки, веселый птичий пересвист, плеск воды - все это наполняло его душу радостью. Дымок над развалинами желтой башни обещал еду и приятный отдых. Лесная тропа повернула налево, река скрылась за густым еловым лесом, скоро затих и ее нескончаемый шум. Огромные деревья обступили Хоко со всех сторон. Толстый слой рыжей хвои делал шаги не слышными, а тропинку незаметной. И только темно-зеленые широкие листья ландышей окаймляли ее справа, не давая Хоко сбиться с пути. Перейдя неглубокий овраг, он поднялся на открытую поляну, заросшую желтыми цветами купавы. По краю, в густых зарослях молодого ельника, резвились полосатые бурундуки. Пара радужных фазанов, ловко стелясь над верхушками елок, пропала в полумраке леса. Где-то далеко раздавался стук дятла и крики потревоженной сойки. За поляной Хоко наткнулся на медленно текущий ручей, в этом месте он был широк и почти неподвижен. Упавшие деревья нависали над его зеркальной поверхностью, отражаясь в темно-зеленых зыбких струях. Оглядываясь, в поисках переправы, Хоко увидел мост. Новый, с желтыми гладкими перилами, толстыми, еще не покрытыми водорослями, сваями и ровными досками перекрытий. На другом берегу Хоко заметил скамеечку, сделанную теми же умелыми руками.
   Радуясь мосту, как доброму знаку, Хоко поднялся по склону горы и оказался на еще большей поляне. Отсюда, сверху, он теперь ясно мог рассмотреть заросшие диким виноградом развалины часовни. На этом склоне горы ели уступили место соснам. И на фоне стены золотистых стволов и темной зелени сосен развалины смотрелись почти красиво. Все здесь было уютно и ухожено. Дымок, который он видел издали, исчез, но Хоко сверху заметил крышу из желтых досок, покрывавшую уцелевший угол часовни. И это его еще больше убедило в том, что здесь кто-то живет. Поправив заплечный мешок, мальчик быстрым шагом пересек поляну и подошел к развалинам. В лачуге никого не было. Чистый дощатый пол, деревянная кровать, низкий стол, полка у дверей с нехитрой глиняной посудой. Единственное, что удивляло - это большое окно, оставшееся еще от часовни, заделанное цветными осколками стекла, бывшими когда-то витражом. Лучи заходящего солнца наискось проходили через цветное стекло и отбрасывали на кирпичные стены замысловатый цветной узор. Хоко никак не мог понять, что он изображал. За дверью послышались чьи-то шаги, и Хоко приготовился извиняться за то, что вошел без разрешения. Дверь открылась, и через порог переступил огромный полосатый енот. Он тяжело дышал, видно два ведра с водой, которые он держал в лапах, пришлось нести издалека. Хоко разинул рот от удивления.
   - Ну, что молчишь? Вошел в мой дом и стоишь, как пень.
   - А вы и говорить можете? - пролепетал ошеломленный мальчик.
   - А чего и не поговорить, раз есть с кем?
  И только теперь Хоко увидел, что перед ним стоит низенький краснолицый крепыш в короткой енотовой шубе. На голове была енотовая шапка с искусно выделанной мордой, как маской прикрывавшей пол лица вошедшего.
   - Ты кто? - хозяин лачуги посмотрел на обмотанные тряпьем ноги Хоко, на тощий заплечный мешок, на пыльную куртку без рукавов и грязное лицо.
   - Я путник.
   - Понятно, а я думал - ты бродяга. А раз ты путник, значит, у тебя есть свой путь, цель пути, начало пути и все такое... Это могло бы сойти за объяснение.
   - Я ищу Калларо, -- вдруг выпалил Хоко. Этот человек-енот не показался ему опасным.
   - Калларо?...Никогда не слышал такого слова. А что это? Город, поселок, река?
   - Не знаю.
   - Тоже ответ, не хуже и не лучше любого другого.
   - А вы кто?
  Человек-енот хитро прищурился, даже хихикнул в полосатый воротник.
   - А я тот, кто с тобой разговаривает.
   - Хороший ответ, не хуже и не лучше многих других.
   - Все дело в том, что ты движешься, а я остаюсь на месте. Как может показаться. Ты - путник, я - обитатель этой норы, но мы оба находимся в движении...
   - Я издали приметил дымок над вашим домом. Прошу вас о ночлеге. Правда, денег у меня нет и мне нечего дать вам.
   - Мне не нужны деньги. На что, по-твоему, я мог бы их потратить? В поселке я не бываю, все необходимое мне дает лес и река.
   - Но почему вы живете один?
   - Чтобы слушать тишину. Фу, уж и не помню, когда я так много болтал! О ночлеге не беспокойся, будешь спать здесь.
   - Меня зовут Хоко.
   - Кто зовет?
   - Тот, кто меня знает. А как мне вас называть?
   - Тот, кто меня не знает, зовет Семиром Куном. Но ты зови меня - Енот. Это мое настоящее имя.
   - Хорошо, уважаемый. Могу ли я просить вас о еде? Я целый день ничего не ел.
   - Конечно, можешь попросить. Но я и так накормил бы тебя.
  Енот положил в очаг поленья. Сухие дрова вспыхнули, и комната наполнилась веселым потрескиванием и свистом тяги в трубе. За разговором Хоко не заметил, как село солнце и цветной узор на стене погас. Окно потемнело, налилось темной зеленью сумерек. Енот, что-то бормоча себе под нос, принес деревянную коробку, большую глиняную миску и пару ложек.
   - У меня были серебряные ложки, но их растащили сороки. Сделал деревянные, -- и он постучал ими друг о друга. На стук из - под кровати послышалось злобное фырканье, и из темноты показался колючий еж. Хоко испугался, он решил, что свирепый зверек кинется колоть своими иголками его босые ноги.
   - Кому-то спать пора, а кто-то еще только проснулся.
  Еж важно прошествовал до порога и исчез в темноте. В коробке лежали сухари, а в миске - овсяная каша. Видимо, в еде Енот был так же неприхотлив, как и в остальном. Хоко вздохнул и достал из мешка банку консервов.
   - Люди из поселка хранят в таких банках свою еду. Что это?
   - Каша с мясом.
   - Так ты мясоед? Ешь трупы убитых животных?!
  Хоко не знал, что ответить.
   - Убери это немедленно, или уходи из этого дома.
   - Я не хотел вас обидеть.
   - А я и не обижен. Просто в этом доме никто не ест мяса, даже еж ест своих мышей за его порогом... Если ты не заметил, это часть часовни. Раньше, очень давно здесь был храм секитов, но они не знали нужного слова, и лес прогнал их. А часовня осталась. Сосны и ели вышли на поляну и своими корнями разрушили фундамент. Башни рухнули, витражи разбились. Секиты ищут истину в книгах, а она в сердце просветленного. Простые слова сильнее книжной мудрости.. Я не знаю их бога, но чту их веру. Поэтому я и не ем здесь мяса. Убийство - тяжкий грех. Ты различаешь мою мысль, путник?
   - Да, уважаемый. Я понимаю.
   - Понимать, это совсем другое. Понимать - означает облекать чужую мысль в одежды собственной, а это мешает постижению истины. Я прошу лишь различать мысли, а не понимать их.
   - Откуда тогда ваша енотовая шуба? Сомневаюсь, что звери просто так сняли их, без посторонней помощи.
   - Все очень просто. Я пустил духа енота в свою телесную оболочку, а он отдал мне свою шубу. Зимой здесь бывает холодно.
  Хоко не стал далее расспрашивать Енота. На огне вскипел котелок. Каша была залита молоком и кипятком. В оставшуюся воду брошены сухие травы, и через десять минут ужин был готов.
   - Люди, которые здесь живут, верят в колдунов, духов и все такое. А ты встречался с чем-нибудь подобным?
  Рот Хоко был набит кашей, и он отрицательно мотнул головой.
   - Вот и я не видел ни одного колдуна. В старых книжках много чего написано про это. Магия, волшебство, ворожба. Когда я был моложе, ну вот, как ты, мне в каждой женщине виделась колдунья. Хотя, единственное, что отличает ведьму от обычной женщины - это умение летать на прялке.
   Масло в светильнике затрещало, и длинный язычок пламени лизнул копотью латунный отражатель. За витражным окном стояла мертвая тишина, но Хоко знал, ночная жизнь наполнена движением и звуками. Надо только внимательнее приглядеться и прислушаться. Вот качнулась ветка от взлетевшей с нее ночной птицы, зацокал, запел сверчок в щели каминной кладки. Напившись земной влаги, в полях шевелятся травы, деревья разминают загрубевшую кожу коры. В реке прожорливый сом притаился у края омута, чтобы стремительно броситься и оглушить тростниковую лягушку ударом хвоста. Хоко думал об этом и мысленно представлял себя то совой, то сверчком, то пучеглазой рыбиной. Не сразу он заметил, с каким холодным интересом Енот следит за ним из угла кельи. От этого пристального взгляда ему вдруг стало не по себе. Как тогда, в доме фоэрской колдуньи. Но мужчина хитро усмехнулся и, выпучив глаза, отправил в рот черный сухарь.
   - Я вижу, ты устал. Располагайся на кровати, а у меня еще кой-какие дела.
  И в самом деле - три дня пути. Хоко устал, и выспаться на мягкой кровати было пределом его мечтаний. Обильный ужин согрел его. Дрова в очаге потрескивали, угли переливались, синие струйки дыма поднимались к черному своду. Заваренные в котелке травы пахли солнцем и ветром. Уже засыпая, Хоко видел, как хозяин что-то делал в углу, доставал бутыли и чашки, переставлял посуду. Но то, что он еще не спал, Хоко помнил точно, Енот, вдруг неожиданно ловко перевернувшись через голову, обернулся огромным полосатым зверем. Он посмотрел в лицо притворившегося спящим Хоко и, переваливаясь с боку на бок, вышел из кельи. Дверь за ним медленно закрылась.
  "Это ли не чудо!?" -- думал засыпающий Хоко.
  "Может быть, мне это только показалось или приснилось, может быть все, что произошло в доме Сотиэров тоже только сон, а я сам все еще лежу в ледяной пещерке на заснеженном перевале?" Эта мысль не очень понравилась ему. Раз так, то в конце сна он должен будет умереть. Или умереть во сне невозможно? И каждый миг сна становится вечностью. Может быть, и после смерти сон продолжится, уводя душу, обретшую свободу, к новым сияющим высотам, в необъятные, неведомые края?" Успокоенный этим, Хоко глубоко вздохнул и, наконец, заснул по-настоящему.
  
  
  * * *
  
   Холодная злоба обжигала мозг. Он снова и снова вспоминал последние недели перед приходом Стока. Да, уже тогда он должен был почувствовать приближение опасности. Наверное, нужно было быть осторожнее, а он шел к своей цели, не считаясь ни с чем. Порой ему не хватало терпения, хитрости, выдержки. В то время ему улыбалась удача, труды многих лет начали приносить свои плоды. Его вес в Круге избранных был настолько велик, что ни одно сколько-нибудь значимое дело не решалось без его участия. Огромные ресурсы сосредотачивались в его руках. Его люди были повсюду. Через них он реально учувствовал в управлении этой страной. То, что его так ловко провели, не стоит переживаний. Это часть жизни. Пирр не мог понять причин своей злобы. Червь неудовлетворенности и днем и ночью точил его ожесточенное сердце. Он жив, он свободен, с ним его верный друг, он полон сил и энергии, он сможет переломить ход истории! Пирр не предполагал, что может испытывать такую яростную ненависть. Ему хотелось уничтожить всех, кто стоит не его пути. Хотел не просто победы, а разрушительной победы. Его раздражал плетущийся сзади командор. Порой он думал, что зря связался с ним. Дружба дружбой, а его великое предназначение стоит выше простых человеческих чувств. О Доме, и времени в нем проведенном, он старался не думать. Это вызывало новую волну озлобления. Пирр считал это время потерянным. Упущенная возможность исправить, что-то предпринять, или даже, взять реванш. "Какого черта! Почти четыре месяца помрачения рассудка, слезливого самопознания, бессмысленных поисков истины!"
   Теперь их путь лежал на север. Там, на территориях контролируемых херуллами, их не смогут найти ищейки СЧ, а без них координаторы глухи и слепы. Оттуда они начнут свое победоносное возвращение. Первоначальный план действий безнадежно устарел. Время упущено. Те, кто верил в него, частью отстранены от дел, частью нейтрализованы. Иерархи Побережья наверняка одолели иерархов Столицы, поделив между собой сферы их влияния. Ступень координаторов усилилась новыми властными полномочиями. Обласканные благосклонностью стареющего Экцеленса, они окончательно воцарились в Круге избранных.
  "Старый маразматик! Выживший из ума старик. Он - как бревно на пути. Гнусный, развратный ублюдок. Вина его бесспорна, возмездие неотвратимо". И волна холодной ярости окатила Пирра. Теперь им нельзя появляться на Побережье. В каждом городе, в каждом поселке, в долинах Зеленой, Вишневой и Песчаной его ищут, его стерегут и ему не спрятаться. Входы в Подземную страну охраняют наиболее тщательно, памятуя о том, что с ним сам командор Чичо. Но они должны уйти. Под землей Чичо соберет своих сторонников, он же укроется в своем убежище. Это надежное место. О нем не знает никто. И оттуда он нанесет ответный удар.
  После дома Сотиэров командор сильно сдал. Не такого соратника хотелось бы иметь Пирру. Что-то надломилось внутри старого воина. Но не время для сомнений, надо собраться, преодолеть уныние и растерянность. И месть его будет страшной. Ни страха, ни жалости. Он начнет сначала, с нуля. Как магнит притягивает железные опилки, так и он соберет вокруг себя молодых, преданных людей. Воспламенит их сердца идеей обновления. Из праха старых догм и законов он выстроит здание новой веры. И только действительно избранные войдут в новый Круг. Старое отжило свое. Ему пора на свалку, в выгребную яму, в катаверную, в крематорий. Ему ли, потратившему не один год на изучение истории расколов, не знать его движущих сил. Жажда власти, а еще лучше - всевластия. Но ему не нужна власть здесь, на земле или под землей. Есть цели куда более значимые. Он станет первым и единственным. Вне времени, над миром. Он сделает этот шаг, превратит Круг избранных из тайной секты в инструмент познания пределов. Стараясь уберечь жалкие крохи утерянных знаний, что они называют Заповедями, тупые ублюдки и корыстолюбивые негодяи объявили себя единственными носителями благодати. Узколобые невежды, они считают, что достигли пределов, познали истоки, изведали бесконечность Абсолюта, приложились к родникам Истины. Они знают меньше, чем я забыл! Из многих сотен учеников, из сотни мастеров, из нескольких десятков иерархов не наберется и пяти человек, кто понял абсурд такого толкования Заповедей.
  Пространства беспредельны, они словно струи в речном потоке, пронизывают друг друга, пересекаются, сплетаясь и объединяясь. Надо только знать места их соприкосновений. И тогда... Пирр глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сердце в груди стало вдруг большим, как надутая резиновая подушка, дыхание перехватило. По инерции он еще сделал два шага, потом ноги подкосились, и он упал ничком на камни тропинки. Огненные миры пылающими спиралями кружились в его голове, холодные губы шептали бессвязные слова, он пытался понять смысл того, что хотел и не мог сказать. Но смысла не было, и он успокоился. В черной немоте, раскинув руки, он летел, подобно огромному ворону. Глаза его сияли, как два сапфира, и клюв его отливал синей сталью. Пирр знал, что лететь придется очень долго. Намного дальше, чем он сможет прожить. Крылья за спиной рассекали клубы белого тумана. Он становился то гуще, то вдруг редел. И тогда далеко внизу Пирр видел огненные знаки. Он понимал - путь верен. Это придавало новые силы, и полет продолжался. Густой туман вдруг начал превращаться в комья беловатой слизи. Холодными блестящими лентами она опутала его плечи, руки, крылья, залепила глаза, рот, нос. Дышать стало нечем. Ветер свистел в ушах. Пирр понял, что он падает. И что падение будет продолжаться сотни лет, пока в его мозгу есть хоть одна клеточка, объятая страхом, неуверенностью, неверием. Потому что он остался человеком: слабым, неуверенным, сомневающимся. С высоты тонкой, будто стеклянная игла, башни он видел свое падение. Черный ворон, заломив назад крылья, медленно падал в черноту бездны. И не было ни сил, ни желания остановить падение, или наоборот, дать телу, наконец, достичь усеянного острыми камнями дна. Пирр понимал, что именно сейчас он может сделать этот шаг, и выйти из реальности своего мира, но не было того, кто приказал бы ему сделать это. Его бесчувственное, вялое тело лишилось своей воли. "Отсутствие воли - вот причина из причин",-- равнодушно подумал Пирр. Не осталось ничего другого, как вернуться туда, откуда был начат этот полет. И, по мере того, как в темноте и тумане растворялись очертания стеклянной башни, огненных знаков и того, что Пирр видел, но не смог понять и определить, не него накатилась безмерная усталость, острое сожаление, тяжелая тоска по тому невыразимо прекрасному миру, легкий силуэт которого ему удалось на миг разглядеть. Пирр закусил губу и, замотав головой, глухо застонал.
  - Ничего-ничего, сейчас станет легче...
  Пирр увидел над собой обеспокоенное лицо командора.
   - Лежи, не двигайся. Что, стареем, брат? Сердце прихватило...
  Пирр хотел сказать Чичо, что он ошибается. Отрицательно мотнув головой, он вновь попытался увидеть ускользающее видение, но не смог, и по щекам его потекли слезы.
  
  * * *
  
   Сван вошел в Валор перед тем, как колокола на башне ратуши пробили полдень. Было жарко. Зимние кожаные сапоги летом смотрелись очень занятно. На Стекольной улице он зашел в ломбард. Седой старичок, с пегой всклоченной бородкой, близоруко прищурился, разглядывая его зимний наряд.
   - Входите, уважаемый. Простите за навязчивость, но я все же рискну предположить, что смог бы вам помочь в подборе соответствующего гардероба... О, чудные зимние сапоги. Совсем новые, каблуки с набойками, хороши, просто загляденье - две монеты. Меховая безрукавка с ремнями и пряжками, мех густой, не вытертый, сукно сверху местами порыжело, но, вцелом, превосходная вещь - две монеты. Меховая шапка с оторочкой из песца, как вы сказали? Из волка? Никогда бы не подумал! Настолько он хорош. Совсем новая, теплая, удобная. Незаменимая вещь для дальних зимних дорог - две монеты. Кожаная куртка...
   - Довольно, уважаемый. Я вижу, у вас на все одна цена. И весьма скромная. Куртку я, пожалуй, оставлю себе.
   - Жаль, не куртка, а просто произведение искусства. Я знал только одного мастера, который делал подобные вещи. Мастер Брюк, что жил у дороги на Перевал. Вот он понимал толк в коже!
   - Как вы сказали!?
   - Да-да, уважаемый, печальная история. И весьма загадочная!.. Если не желаете продавать свои вещи, могу вам предложить обмен на изумительные одежды, совсем новые, по сезону. Тряпичник немного понизил голос, -- с доплатой!
   - А что произошло с мастером Брюком?
   - Вы явно не из наших краев. В конце зимы на тихий и мирный, во всех отношениях, Валор напали херуллы. Тысячи, десятки тысяч головорезов! Стрельба, грохот, разрушения страшные! Почти весь центр поселка сгорел. Бой длился около недели. Валор переходил из рук в руки. То херуллы хозяйничают, то солдаты. Херуллы, те в основном занимались грабежом и поджогами. Хотя, и солдаты, я вам скажу... Так вот, более трех недель здесь шли ожесточенные бои. Горы трупов! И в самом начале того дня, когда все это только началось. Да утром... Или все же ближе к обеду - стук в дверь. Душа ушла в пятки! Сердце оборвалось! Думал все - херуллы пришли. Но нет. Стучат культурно так. С выдержкой, да и не сапогами. Жена кричит: "Лемус! Не открывай!"
   - А с Брюком-то что случилось? - Сван начал терять терпение.
   - Так ведь это и был он. Правда, я его сперва и не узнал. Со страху, знаете ли. Жена кричит: " Лемус! Кто так!?" А я и сказать ничего не могу.
  Сван уже был готов схватить старьевщика за воротник и хорошенько встряхнуть, но он сам остановился.
   - Это был мастер Брюк. Искал кого-то. Говорит, двое должны были ко мне зайти. Клиенты. Какие клиенты! Вокруг все горит, взрывается. И это на протяжении целого месяца! Да, - старьевщик увидел нетерпеливый жест Свана - это, собственно говоря, и все. Потом он спустился по наружной лестнице. А там его арестовали военные. Да-да! Будто он херульский шпион какой-то! В стекольной лавке, напротив, у них что-то вроде штаба было. Но только сдается мне, что это не солдаты были. Эти ребята покрепче, да и по виду, - старичок потрогал свою бороденку, -- Не иначе, как Секретная часть! - сказал и будто испугался сказанного. Глаза его забегали, а сухая желтая ладонь легла на рот, будто пытаясь удержать произнесенные слова. И, видя, что ничего не произошло, он, сбиваясь и путаясь, поведал Свану, как через окно угловой комнаты видел Брюка, сопровождаемого двумя великанами. Хозяин стекольной лавки ему под большим секретом рассказал, что Брюка обвинили в государственной измене, и после допроса отправили в Сотес. Оглушенный этой новостью, Сван едва смог обменять свои зимние вещи на одежду старьевщика и вышел на улицу.
   - А куртку, уважаемый! - неслось ему след, -- даю пять монет! Пять полновесных монет!
   На пороге ломбарда сидел Повелитель блох. Он исхудал, шерсть линяла и висела клочьями. Увидев хозяина, пес одним прыжком оказался рядом и прижался к его подогнувшимся коленям.
   - Ну, здравствуй, друг. Как я по тебе соскучился.
   - И я тоже.
  Сван опешил. Рот приоткрылся, он замер, не веря своим ушам.
   - Это ты сказал?
  Пес хитро посмотрел ему в лицо и лизнул ладонь. "Надо же, показалось, что со мной разговаривает мой пес!" Какое-то смутное воспоминание пронеслось в его голове. Сван обнял голову собаки и поцеловал его в черный мокрый нос.
   - Ах ты, черт! Где же ты пропадал!?
  Пес вырвался и начал скакать вокруг вновь обретенного хозяина. Его громкий радостный лай переполошил всех обитателей тихой Стекольной улицы.
   - Опять мы вместе, друг. Пора в путь!
   - А куртку, уважаемый! - в дверях ломбарда показался старик-старьевщик, -- шесть монет! Хорошие деньги. И еще в придачу - чудесный намордник для вашей собаки.
  Повелитель блох презрительно поднял вверх верхнюю губу, обнажив острые белые клыки.
   - Нет, спасибо. Похоже, он возражает.
   - Можно, я загрызу его?
   - Он спрашивает разрешения перекусить вам горло.
  Старьевщик неуверенно захихикал.
   - Я понял, все понял. Счастливого пути. Будете в нашем поселке - заходите еще.
  И он скрылся за тяжелой дубовой дверью ломбарда.
   - Что такое происходит? Не схожу ли я с ума? Ты со мной разговариваешь?
   - Я всегда умел это делать.
   - Постой, приятель. Мне это надо переварить.
   - Не беспокойся, я буду это делать не часто.
   - Но этого не может быть!
   - Просто ты научился понимать меня.
   - У меня жар, я в горячечном бреду!
   - И не только меня, но и всех остальных.
   - Это ты о ком?
   - О тех, кого вы люди называете животными.
  Это выглядело более чем странно. Высокий чернобородый мужчина находу разговаривает с бегущей рядом собакой. За оживленной беседой они не заметили, как вышли на южную окраину Валора и направились по горной дороге в Сотес.
  
  * * *
  
   Сиф Оул почесал через полотняную рубашку грудь. Становилось жарко. И так - в Сист. Он помнил этот город. В пору его молодости там находился самый престижный университет Срединной страны. Уже несколько веков все молодые отпрыски правящей династии успешно получали образование в его стенах.
   После той памятно заварухи в Городе на Побережье именно здесь Сиф Оул постигал глубины кастового образования. Здесь обучались представители знатнейших фамилий. Удивительным было то, что при таком уровне снобизма и элитарности, качество преподавания оставалось наилучшим. Тоже, кстати, одна из давних традиций. Первыми преподавателями систского университета были выдающиеся ученые и богословы Подземной страны. И до сих пор непонятно, как студент-радикал, отмеченный в списках секретной части как активный участник студенческих волнений, мог так легко перевестись в Южный университет. Сказались родственные связи и его глубокие знания. Уже тогда он подавал большие надежды. И вот он снова направляется в Сист. Но до него еще надо добраться. Предписание? Пока это его единственный документ. Только вот место назначения надо исправить. Не в Сотес, а в Сист. И сроки. Дату прибытия. Бумага от постоянного ношения в кармане истерлась и истрепалась. "Думаю, если поправить аккуратно, будет не заметно. Нужны только зеленые чернила". Правилами государственных учреждений предписывается употребление чернил только зеленого цвета.
   - Эй, уважаемый, на вашей почте используют для письма "зелень"?
   - Используют, но только не такие голодранцы, как ты.
  Начальник почтового отделения в Тортесе грозно зашевелил длинными, явно завитыми усами.
   - Хорошо-хорошо, согласен. Написать докладную записку о злоупотреблениях во вверенном вам почтовом отделении, о махинациях с почтовыми переводами можно и обычными чернилами.
  Обвинение чиновника в непорядочности сорвалось с языка само собой, будто кто-то на ухо нашептал, но по бегающим глазкам и суетливым движениям рук он понял, что попал в точку.
   - О каких злоупотреблениях ты говоришь, бродяга! Эй, служащий, гоните его вон!
   - За одну минуту вы совершили две ошибки. Подумайте хорошенько. Я попросил всего лишь чернильницу с зелеными чернилами и перо.
  Почтовик, что-то раздраженно бормоча себе под нос, скрылся за дверью и через пару минут появился с зеленым пузырьком и двумя железными перьями.
   - Внешний вид бывает обманчивым.
  "Показательный пример чиновничьей мимикрии... Стоило бросить пить и руки перестали трястись. Появилось забытое чувство уверенности в движениях. Так...Число, месяц - это легко. А вот название города..."
   - Вас погубит жадность и отсутствие осторожности.
  Почтовик злобно поглядывал из-за конторки и топорщил свои завитые усы. Сиф Оул с непонятной определенностью знал, что этот глупый мошенник напишет донос в местную секретную часть. Но разбираться поручат офицеру, курирующему работу всех почтовых отделений в округе. На все намеки о необходимости дележа чиновник демонстрировал полное непонимание. Так что его обращение послужило косвенным поводом для начала разбирательства и весьма сурового наказания. Это будет через некоторое время. Сиф Оул усмехнулся и твердой рукой исправил символы, меняя Сотес на Сист.
   - Благодарю, уважаемый.
  Ни сожаления, ни жалости.
   В Корлайне, на знакомом ему вокзале, он сидел в сазе ожидания в полной уверенности, что ни один палочник не подойдет к нему, не проверит документы. И мерное покачивание черного жезла уже не приводило его в трепет. Откуда у него такая уверенность, Сиф Оул не знал. Но, вспомнив офицера СЧ, который так разозлил его, он мысленно в один миг, в яркой вспышке света увидел вся свою жизнь. "Никогда бы не подумал, что такое возможно. Но что за бесовщина? Это действительно картинки будущего или игра моего воображения? Как бы это проверить?"
  "Я пил не переставая четыре года, бросил в одну минуту, провел четыре месяца в сумасшедшем доме в странной компании горбуна, бродяги, маньяка и революционера. Я обрел уверенность в себе, я начал новую жизнь, я предвижу будущее. Я феноменален, я достаточно безумен для этого".
   Теперь он ехал налегке. Его "бесценный" чемодан затерялся где-то между Корлайном и Валором. "Надо же, добровольно таскал на себе этот хлам. Груз прошлого не давал мне подняться и взлететь!" И действительно, Сиф Оул был переполнен ощущением новизны. Оно, как медовое вино, бурлило в его крови, наполняло все его существо теплом и надеждой. Но не той робкой надеждой, которая граничит с предчувствием провала. Нет, он был полностью уверен в спокойной, ясной силе своих действий. Он знал, чего хочет, и знал, как этого достичь. Неужели он смог нащупать ту заветную дверь?!
   К утру следующего дня поезд, в котором он ехал, перешел арочный мост через Льдистую. Долина реки ему уже не казалась символом разрушенной жизни. Сиф Оул смотрел на горы, на зелень лесов, на белизну облаков. Когда это надоело, он пересаживался к другому окну и видел бескрайние просторы равнины, сиреневые поля клевера и серо-зеленые, отливающие синевой, поля поднимающейся пшеницы. Кое-где он замечал фруктовые сады и представлял деревья, усыпанные свежими молодыми плодами. Он знал, что там, за горизонтом, в сиянии лучей восходящего солнца, среди бескрайних степей, лежит великое озеро Эви. Берега его поросли ковылем и осотом. Табуны диких лошадей пасутся на заливных лугах у впадения Льдистой в черные воды озера Эви. Чтобы обследовать его дно, ученым пришлось использовать глубоководную технику. Местные жители, этнически близкие тугетам и свирепым хортарам, говорят, что в его глубинах обитают таинственные существа, которых они называют "такрэ сууртак" - светящиеся такры, или большеголовы. Иногда они пропадают на годы, иногда за одну неделю их можно увидеть до десяти особей. В темные безлунные ночи в глубине озера Эви появляется слабое свечение, будто облако голубого планктона поднимается со дна в более теплые верхние слои. Потом наступает тишина. Замолкают ночные птицы, не слышно храпа лошадей и блеянья овец. Пастушьи собаки жмутся к кострам и прячут морды под пологи шатров. Даже волны перестают плескаться в камнях. Вся поверхность озера, будто покрывается толстой масляной пленкой, беззвучно колышется, расходится мелкой зыбью. Затихает ветер. Огонь костра начинает хиреть и чадить. И если взять головню и подойти с ней к воде, то не увидишь отражения огня в этих странно тугих маслянистых волнах. Но лучше этого не делать, потому что именно в это время недалеко от берега, тулонах в двадцати - тридцати появляется первый такр. По форме он напоминает шар, слегка приплюснутый сверху, тело его темно-синее или коричневое, кожа гладкая и переливается ртутным блеском. Ни глаз, ни рта у такров нет. Но не так он безобиден, как может показаться. Многие любопытные поплатились за это жизнью. Если такр замечал на берегу человека или другое животное, то поднимался еще выше, повисая над поверхностью воды. Легенды утверждают, что в этот момент он начинает петь. Но звуки его песни слышны только его жертве. И, зачарованная его пением, она теряет рассудок, волю, цепенеет и начинает приближаться к зовущему ее такру. Даже если человека связать, а лошадь привязать на крепкий аркан к железному посоху, вбитому в землю, все равно - веревки и узда останутся на берегу, а человек и конь уйдут за такром в глубь озера Эви. Лишь немногие слышали песню большеголова и остались живы. Но навсегда печаль поселялась в их сердцах, потому что ни до, ни после не слышали они звуков прекрасней и упоительней. Жизнь становилась им безразлична, а смерть сладка и желанна. Только сильный колдун мог справиться с этой бедой. Сильный колдун из Вишневогорья - Отец диулей.
   Большеголовов озера Эви не нашла ни одна экспедиция, но энтузиастов это не остановило. Будто и в самом деле, завороженные пением такров, они год за годом пытаются отыскать предмет своих грез - поющего монстра озера Эви. Время от времени в газетах появляются свидетельства очевидцев, а иногда, и фотографии большеголова, но серьезные ученые относят этот феномен скорее к области мифотворчества, чем к естественнонаучной сфере.
   Сиф Оул думал о том, как охотно люди верят в чудеса, связывая магическое с неизведанным. Не находя объяснения в обыденной материальной сфере, тем охотнее они пытаются установить причинно-следственность посредством мифологизации или даже полной подменой реальности набором древнейших подсознательных образов. Проходит время и туман волшебства рассеивается, но попробуй, убеди зачарованных чудом в том, что вся магия озера Эви имеет магниторезонансную основу. Чаша озера, располагается в кратере древнего вулкана, который источает пары подземных газов, а в период микроземлятрясений, это происходит наиболее интенсивно. Сначала на психику человека воздействует поток инфраколебаний, а потом удушающее облако летучих серных соединений. Но тем и сильны древние легенды и мифы, что, не смотря на все доводы рассудочной логики, они продолжают волновать воображение, пленяя необъяснимой красотой волшебства и верой в чудо. То, что произошло с ним в Валоре - не поддается объяснению. И Сиф Оул принял это как данность. И этот ночной полет над заснеженным Валором, и необъяснимое искривление временного зеркала с частичным изменением матрицы, и тот пространственно-временной континуум, который сложился внутри дома Сотиэров, он определял как область феномена. Глядя на проплывающие за окном туманные долины и округлые, согретые солнцем холмы Загорья, Сиф Оул думал о том, что порой никакого объяснения и не нужно. Осмысленный надчувственным образом, облаченный в мистические одежды, феномен не менее реален, чем получивший научное обоснование природный акт. Миф становится частью мира, его связь с ним невероятно устойчива, взаимодействие с реальностью очевидна. А споры и несоответствия бледнеют перед ярким образным рядом, который рождает, не желающий сдаваться, миф озера Эви. Поющие такры населяли его темные воды еще во времена первых финерийских вождей. О них слагал песни сладкоголосый Митт:
   "Там, где из жара восточного края ввысь поднимается красное солнце, там за степями бескрайней равнины в чаше лежит светозарное Эви. Люди тугетов кочуя по краю, здесь табуны свои поют водою. В месяц "отар" собираясь на праздник, в жертву приносят коня и барана. В годы войны иль повального мора деву дают головастому такру..."
  И не одна экспедиция, какой бы оснащенной она не была, не закроет полностью вопрос о существовании чудовища озера Эви. Люди хотят верить в сверхъестественное. Ожидание чуда - свойство их натуры. И с этим ничего не поделаешь.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"