Волжская вода омывает пляж.
Я сегодня здесь случайно, право.
Город как мираж. Этот город наш -
маленький, простой, без громкой славы.
Где-то облака задевают лес
и за горизонт белый парус скрылся.
Хорошо, что здесь виден город весь,
тот, который мне два года снился...

Осень

Снова осенью сад насытился,
листья золотом зацвели.
Гуси-лебеди в небо кинулись,
в небо кинулись журавли.
А по берегу лодки замерли,
и пастух уже не поет.
В воду кануло солнце-зарево
и с утра его лед запрет.
Станет серое небо синее,
в сон опустится тихий пруд.
Мир, окутанный нежным инеем,
встретит завтра нас поутру.
Снова осенью сад насытился,
листья в золоте отцвели.
Гуси-лебеди нас покинули,
нас покинули журавли...

***

Мне удачи не надо -
я судьбы не боюсь.
Я способен на радость.
Я способен на грусть.
Я могу не уидеть.
Я могу позабыть.
Я могу ненавидеть.
Я могу полюбить.
Больше дров - дальше в лес.
Углубляться на буду.
Я живу без чудес,
но способен  на чудо!

Цветы

Какое одиночество! Но втайне
ее, наверно, просто удивило
уснувшее созвездие в стакане -
она зажгла настольное светило.
Цветы спокойно спать могли бы
или следить за нежным переливом лунным,
но непонятно, как они влюбились
в горячие вольфрамовые струны.
Им скучно было, может быть, и только.
И тонко тень на скатерти рисуя,
они всю ночь на свет свечи настольной
тянулись на ожог от поцелуя.

***

Где выцвело лето - охапками листьев
упала тропинка в холодные лужи.
Приснится ж такое - появятся птицы,
и в небе измятом закружат, закружат,
закружат мне голову черными крыльями,
и я улететь захочу вместе с ними,
и руки мои мне покажутся сильными,
чтобы взмахнуть на прощание ими...

Джордано Бруно

I

Он вчера на костре сожжен!
Но шаги... Почему шаги.
По походке конечно он.
Джордано! Сюда иди.
Почему вы объяты страхом?
Почему запотела лысина?
Нет, не он это! Стал он прахом.
А шагает сюда истина.
И напрсано зовете стражу.
Стража истину не осилит.
Ветер прах разметал сожженнный.
И гуляет Джордано где хочет...

II

Еретиков зола -
расплата за идеи.
Земля еще была
ошибкой Птолемея.
Для старых теорем
все новое - забвенно.
Он первый крикнул всем:
Земля - не центр Вселенной!
Открытий на заре
печальна галерея:
Джордано на костре,
колени Галилея...
Но вертится Земля
по правилам планеты.
...А что ей должен я
пока живу на свете?

***

А в этом доме смотрят окна весело,
кроме того, где меркнет свет оранжевый,
гдя я вонзился в старенькое кресло
на пятом этаже пятиэтажного.
Где на бумагу клеится по строчке
мечты творенье, брошенное в вечность.
Пусть кое-где еще зияет прочерк -
он более похож на антинечисть.
Пусть начинаю мысль снова, заново -
мечта все та же, так же блещет радугой.
Поет, поземкой снежною раскована,
моя душа чуть-чуть повыше пятого...

***

Я по аллее шел с тобой, 
рукой твоей руки касаясь, 
в глаза печально улыбаясь,
где отражался голос мой.
Кружили листья в темпе вальса,
и я сказал тебе: смотри!
Был вечер, но глоток зари
еще не выпитым остался, 
и клен печально осыпался,
и зажигались фонари...

Стихи на стекле

Мне остается лишь простое -
тетрадку отодвинув прочь,
сквозь ветки пыльного алоэ
смотреть в окно. И видеть ночь.
Но в этом полусонном виде
я обречен из-за стола
смотреть и ничего не видеть
сквозь запотевший лист стекла.
И - приподнявшись осторожно
я на окно бросаю жест.
С той стороны он сделал то же.
И тоже выложился весь!
Там также замерли шаги.
Что это? Вдох иль вдохновенье?
Иль неопознанной строки
неосторожное движенье?
Он молча смотрит на меня
с той стороны. Свисают стяги
штор. Боже мой! О как давно
я приковал его к бумаге,
а следовало бы - к стеклу!
К зеркальному скольженью взгляда,
где ночь похожа на золу,
на маленькую сценку ада.
...И непонятно, кто из нас
жил в жалком образе поэта,
как позабытый персонаж
из позабытого сюжета.
Но - за окном уже светло.
Я тайны больше не нарушу.
И вместе с ней уйду в стекло,
рождая собственную душу.

Робинзон Крузо

I

Тяжелые ритмы. Белые рифмы.
Мне трудно от их монотонности серой.
Корабль огромный бросает на рифы!
И высохло море.
Бывалые люди такого не помнят.
А я не бывалый - не помню тем более.
Но вижу: в табун собираются люди
и прыгают с судна, и гибнут без боли.
На высохшем береге рваные снасти,
а всех рыбаков разбросало по свету.
На береге в пропасти высохли кости,
но радости нету...

II

Разбит корабль. Скалистый берег стал нам могилой.
И днище судна на дно скатилось 
под тяжким грузом.
Я сразу вспомнил, что это где-то когда-то было.
...И я стал Крузо.
Сожрали  волны все без разбора - ром и дукаты.
И только трупы снесло на берег плевками шторма.
Но не герои лежат на камнях - лежат пираты.
...Как я все воры...

Игорю Лазареву

Или украсив словом тишину,
или испортив тишину словами -
звучащее пространство между нами
впитается в бетонную стену.
И все, что перехватывает глаз,
и тени, что качаются лениво,
и это - жигулевского разлива -
за разговором превратится в нас...
Так в памяти блуждают имена...
Их свойство - отражаться от сознанья -
растянуто и требует признанья
в иных пространствах или временах...

***

Ограничено небо во мне.
И мечта - не взлететь, а разбиться.
Пусть звезда проползет по стене
траекторией раненной птицы.
Отклоняется в аут рука.
Но не страшно - в замедленном жесте
умирает всего лишь строка.
А слова остаются на месте.

***

но,
завершая последний штрих,
я каждый раз
замечал вдруг -
первое,
что приносил стих -
страх,
образованный в звук...
и по ступеням -
душа вниз -
к берегу,
где засекреченны сны,
туда,
где еще напевает бриз
блюз
новой волны...

***

Позабыв, что музыка глуха,
я кричал: не уходи, не надо!
Все равно не скрыться дальше ада, -
отзывалось эхо свысока.
Потерял я музыку свою,
и она мне не идет навстречу,
а мои стихи читают свечи -
так себя огню я предаю.
Только душу грешную мою
подхватили ангелы за плечи...

***

Когда луна опускается на дно пустого бокала,
а ты танцуешь свое любимое танго,
я олицетворяю собой средь шумного бала
черное перо на крыле ангела.
И хотя это не мой имидж,
быть другим я не мог ни разу -
ты все понимаешь и все видишь,
и прощаешь мне эту паузу...
А когда вокруг срываются маски
и все просвечены сквозь фонари,
ты приглашаешь к себе такси,
чтобы я отвез тебя на свою территорию...