Аннотация: Рассказ опубликован в журнале "Реальность Фантастики" #5, 2006
Нет, я всё могу понять, и вахты и наряды и стройподготовку, но вот торчать по восемь часов у закрытой двери бункера - зачем? Тем более, вдвоём. И даже присесть толком негде. Кузя, вон, на корточках наловчился.
- А прикинь, если наверху всё по-прежнему... - говорит он, мечтательно глядя на металлическую плиту. - Забавно мы тогда будем выглядеть. Тридцать идиотов, закопавшихся в землю.
- Слушай, не трави душу. Забыл, как тряхануло?
- Да мало ли от чего могло тряхануть?
Помолчали.
- Ну, если там всё по-прежнему, то когда вылезем - Батю под трибунал отдадут. Да и нас, может, тоже.
- Нас-то за что?
*
Разговоры, сцены, эпизоды... вспыхивают в памяти, будто цветные осколки разбитого витража. Летят вниз, мимо меня, сквозь меня... Их уже не собрать, не вернуть, не выстроить заново...
*
Я сижу на завалинке и смотрю, как баба Катя вразвалочку идёт в хлев, покачивая ведёрком. Под зачехлённой циркулярной пилой в опилках сидят куры - две белых и рябая. Греются на солнышке. Провожают ленивым взглядом хозяйку. Чуть дальше, через лужок с тремя берёзками и качелями, возле покосившегося сеновала "тюкает" Иваныч - колет дрова. Отсюда видно лишь, как фигурка в потёртом свитере замахивается, а потом - тюк! И ба-бах - чурочки отлетают в стороны. Иногда слышно, как позвякивает цепью в конуре Барон.
Рядом прожужжала пчела и уверенно полетела к палисаднику. За моей спиной заборчик, из щелей торчат ветки крыжовника, дальше высятся липы...
*
Рутина спасает. Вахты у дизеля, наряды по кухне, стирке, уборке, дежурства у пульта управления и обоих шлюзов, даже стройподготовка с пробежкой в "химзе" по тёмным коридорам...
Можно отключить память и забыть обо всём. Просто нам продлили срок службы. Спасибо экстерриториальному принципу - у всех нас родные живут далеко от Лусково. Наверняка их обошло стороной. Мы ведь так и не знаем, что же случилось там, наверху. Кто, как и почему. Кого винить и кого ненавидеть. Но так даже легче. Проще не думать. Забыть.
На обед лапша, семилетние помидоры и консервированный хлеб - на вкус дрянь дрянью, просто тесто. Иногда рыбные консервы открывают, а ещё витамины в таблетках дают. В общем, жить можно. Правда, комаров полным-полно. Чего уж только мы с ними ни делали, а всё равно живут, пищат и жалят по ночам.
*
- ...в уральских горах построили гигантскую подземную базу. - Кузя останавливается, согнувшись, выжимает тряпку, споласкивает и снова цепляет на швабру. - На шестьдесят тысяч человек, прикинь! Целый улей квартир, заводы, предприятия и даже маленькое метро...
- Интересно, а доступ в эти города платный, или как? - цедит здоровяк Туганаев, возёхая шваброй со своего конца. - На всех-то точно не хватит.
"Не хватит" - не то слово. На лектории Батя нам популярно объяснил советские планы "гражданской обороны". Оказывается, стандартные бомбоубежища, те, что под заводами и старыми домами, рассчитаны максимум на две недели жизнеобеспеча. После чего предполагалось, что людей эвакуируют. Интересно, кто? И куда? Страшно подумать, что стало с теми, кто в эти подземелья успел залезть.
Лучше уж испариться от взрыва.
- У них там, наверное, бабы есть. - бормочет Кузя, будто и не слышал Туганаева. - И курево. Всё как у нормальных людей...
*
Бомбоубежища. Архитектура, растущая вглубь. Уродливые памятники всемирной ядерной паранойе. Такие глупые и ненужные в эпоху расцвета гуманизма. Их превращали в казино, спортзалы, притоны бомжей...
Но такие бункеры, как наш, - поддерживали. Потому как "объект номер один". На "всякий пожарный" для областного руководства и "больших погон". А мы его сторожили.
*
...иррегулярные, бесконтактные, консциентальные, пуантилистские, - войны нового типа, войны, при которых от "калашей" в наших руках пользы не больше, чем от секир или булав, а от нас самих - не больше, чем от полчищ глиняных солдат в могилах китайских императоров. Наконец, - войны террористические, которые и вернули всё на круги своя.
Когда джихадники долбанули "компактными" по Нью-Йорку и Лос-Анжелесу, поначалу не слишком заботило. Что мне с того? Миллионы жертв, мировые ахи-вздохи, экономические кризисы, биржевые крахи - это по радио, а в реале всё те же дежурства, наряды, стройподготовка, ужин, отбой. Жаль, что мать по старинке деньги в баксах держала. Шубу Таньке хотела купить на день рожденья. Говорил же ей, надо было в евро перевести.
*
- ...избыточное давление, возникающее на расстоянии двух километров от наземного взрыва мощностью в одну мегатонну, способно разрушить многоэтажное здание из железобетона...
Мягкий, глубокий баритон обволакивает, вещает...
Этот же баритон, умноженный динамиками, два года назад зазвал нас в подземелье. Помню, как под натужное гудение сирены мы бежали, стуча сапогами по асфальту, а голос подстёгивал: "всему личному составу немедленно спуститься в бункер. Это не учебная тревога. Повторяю: всему личному составу..."
По крутым ступеням - вниз, в первый отсек. Перекличка. Не хватало Акопяна. Коца нервно вышагивал перед нами, поминутно цыркая и матерясь. Потом объявил, что ждать больше не будем, и стало по-настоящему страшно, даже не за Акопяна, а вообще. Помню, Пашка вызвался сбегать, поискать его, но Коца вдруг заорал, а тут спустился Батя и сказал: "Я за ним схожу", молча снял с плеча у Корня "калаш" и в два прыжка выскочил наружу.
Три минуты мы стояли, как стадо баранов, не то что говорить - думать боялись, даже Коца замолчал, повернувшись к нам спиной и глядя через вход в небо, и я тоже глядел на облака, как загипнотизированный, да и другие, наверное... А потом Батя вернулся с Акопяном и сразу крикнул:
- Закрывай!
Кто там стоял на пульте, не помню. Помню, как с глухим гулом металлическая плита выдвинулась из паза и поползла к другому краю. А я глядел, как плывёт в высоте облако, похожее на козу. Плита закрылась и посыпались отрывистые, лающие выкрики команд:
- Запустить фильтрацию! Лейтенант Свиридов, проверить запасной шлюз. Капитан Коценко, разместите людей.
"Естьканья", топот сапог, нас погнали по бетонным ступеням, вниз метров на десять, где мы попали в лабиринт, и дальше по нему - коридоры, коридоры, коридоры, приглушенный свет матовых потолочных ламп, опутанных проволокой, жутковатые тени на серых бетонных стенах...
Стали расселяться. Мне достался кабинет с табличкой "губернатор Никольской области". Кузе - "Директор департамента финансов". А Пашку в "мэра" поселили.
Офицеры себя тоже не обидели - взяли комнаты на минус третьем, возле пульта.
*
Когда человек кричит в противогазе, это очень забавно. Будто корова мычит. А если он ещё при этом мотает "хоботом", корчась среди чёрно-склизкого нагромождения обугленных стволов, так и вовсе смешно. Хорошо, что из-за "намордника" улыбки не видно. А то бы мне было стыдно - я не сразу понял, что Пашка сломал ногу.
Поскользнулся, перешагивая через бревно - и готово дело.
Теперь стоим, как истуканы, вокруг него и молча смотрим, как он мычит и дёргает головой. Карп достал откуда-то две деревяшки, Батя показывает знаками, кому что делать, и мы "оживаем". Нам с Кузей досталось держать Пашку, когда Карп накладывал шину. Дёргался Пашка сильно, а уже под конец обмяк. Сознание потерял, наверное.
Потом пришлось соорудить носилки. Отыскать среди окружающего гнилья подходящие палки - та ещё задачка. Справились. Затем я, Карп, Кузя и Туганаев поползли дальше, с Батей, а Корень и Акопян - обратно, потащили Пашку.
Мудро он поступил. После я ему не раз позавидовал.
*
Водку мы теперь не пьём, шашлыки не кушаем, кружку чая навернём - и майора слушаем. По средам и пятницам Батя проводит общий инструктаж по вопросам радиационной безопасности. Кроме этого лектория, от обычной "срочки" наше подземное бытие отличается, пожалуй, лишь наличием индивидуального жилья вместо "родных" казарм.
Это только звучит круто: "губернаторский кабинет". А на самом деле - каморка на десять метров, стол с двумя древними телефонами без дисков, пара стульев и жёсткая тахта в углу. Ах да - и карта области на стене. Всё.
Впрочем, был один сюрприз. В столе оказалось несколько туристических проспектов. Испания, Греция, Китай, Египет, Сицилия... Интересно, кто их здесь забыл? Наверное, тётки-лусковчанки, что работали тут, пока нас не перевели. Или специально положили, чтобы губернатора развлечь? В общем, загадка.
Но вещь классная. Картинок много потрясных. Текста мало, но всё равно интересно. Пейзажи стран, где я вряд ли побываю. А если и побываю - вряд ли увижу такими же.
Как-то Кузя "застукал" меня с ними. Показал ему, куда деваться. Тот начал листать "Испанию", и сразу впился в пляжные фотки с девками в бикини.
- Слушай, дай мне, а?
- Ладно. Только не болтай никому.
- Санёк, отвечаю!
Разболтал, конечно. Потом Коца у меня остальные проспекты изъял, "для библиотеки".
*
Батя нам так никогда ничего толком не объяснил. Кое-что и так было понятно, а что-то между собой пацаны болтали. Говорили, что Батя получил приказ в течение сорока минут принять областных шишек и "больших погон". А ещё говорили, будто за народными избранниками увязалась чуть ли не колонна машин тех "незапланированных", кто прознал про эвакуацию. И, вроде как, мы должны были пропустить первых и задержать вторых с "огнём на поражение". Ну а Батя рассудил иначе, и ждать гостей не стал. Предоставил, так сказать, народным избранникам разделить одну участь с избирателями.
*
Закрываю глаза, представляю... Легче всего почему-то приходят луга у подножия сицилийских гор. В том буклете, про Сицилию, был даже рассказ о путешественнике, который при виде этой красоты упал на колени в траву и разрыдался.
Картинка и впрямь неплоха, особенно контрастом сочной, изумрудной зелени со снежными вершинами тёмно-серых гор на фоне лазурного неба, но... рыдать-то зачем? Чудак какой-то, честное слово.
Интересно, что там сейчас, в сицилийских краях? Может, пыль да гарь, или затоплено всё, или... Да какая, собственно, разница? Пока я думаю об этом пейзаже, он ведь в каком-то смысле существует, разве нет? Хотя бы в моей голове, моей памяти... Может, ерунда это всё, но для меня - достаточно.
*
Вам часто приходилось бегать по коридорам в химкомбезе и с "калашом" наперевес? Нам - каждый вторник, четверг и субботу. Пот застилает глаза, стекло запотевает, мышцы трещат, лёгкие на каждом вздохе готовы разорваться... Тяжело в учении - легко в очаге поражения. Старая шутка, ещё "доударная".
Да, крепко нас Батя готовил к тому, что когда-нибудь придёт время выйти на поверхность.
И оно пришло.
*
Нас построили в спортзале. Спустился сначала Коца, потом - Батя. Стал перед строем, пристально оглядел, словно в каждого впиваясь взглядом и сухо заговорил своим "отеческим" баритоном:
- Появилась информация, что в ста километрах к северо-востоку от нас расположена зона с пониженным уровнем радиации. Есть даже сведения, что она жилая, и с сохранившейся инфраструктурой. На совещании офицеров было принято решение отправить разведгруппу. Группу поведу я. Добровольцы - шаг вперёд.
И я шагнул. Не раздумывая даже. Почему-то казалось, что шагнут все, - но нет. Ещё Акопян, Пашка, Кузя, Корень, Туганаев и Карп. Остальные остались.
Батя снова осмотрел нас, придирчиво так, будто соображая чего-то, и потом кивнул:
- Достаточно.
*
Утром нам вкололи какую-то химию, затем проинструктировали и выдали снаряжение. Не стандартный химкомбез, а новейшие скафандры СЗО-2, их вообще считанные десятки выпустили. Многодневные. Честно скажу, - я таких прежде не видел. Оказалось, весьма удобная штука, хотя и тяжёлая, как сто свиных шкур.
По команде опустили на шлемах светофильтры, чтобы не ослепнуть с непривычки наверху, и вышли в шлюзовой. Дверь за нами закрылась, и почти сразу начала отползать металлическая плита. Та самая. А минуту спустя Батя скомандовал подниматься. Мы зашагали по ступеням, задрав головы и - будто лицом в мутную лужу ухнули, когда открылось взгляду серое небо с низкими бурыми облаками. Комки рыхлой грязи, нависающие над нами.
Мы выползли на растрескавшийся асфальт, из трещинок которого блеклыми пучками торчала трава. Бетонный забор кое-где обвалился, особенно у КПП. Странное чувство: вроде бы всё знакомое, но одновременно и какое-то чужое... После узких коридоров и кабинетов от такого простора неуютно и зябко.
Прошли до покосившейся "вертушки", за ней - мёртвый лес с высохшими стволами деревьев, ветви - будто скорченные в агонии пальцы. Слева - обугленный остов машины, а дальше ещё два, в бампере зияют дырочки - пулевые отверстия. Выходит, не брехня это была про народных избранников. Кажется, что-то темнеет в салоне... нет, лучше не приглядываться.
Батя взмахивает рукой, показывая направление. Двигаемся прочь от Лусково, спиной к Никольску...
*
К вечеру вышли на бурелом. Навалы обугленных деревьев, куда ни глянь. Чёрное и серое - маренговый цвет господствует до горизонта. Видно, огневой шторм прокатился. Батя смотрит на радиометр. Нам, как обычно, ничего не объясняет. Не положено. Взмахом руки задаёт направление - двинулись прямо. Осторожно, где переступая, где перелезая, а где нагибаясь под поваленными стволами. Скользя, спотыкаясь, хватаясь за сучья. А внизу чавкает бесконечная мутная лужа, скопившаяся от долгих дождей.
Пытка.
Один раз я чуть не свалился, как Пашка. Но Батя успел подхватить. В итоге - у меня шишка на затылке, у него - косая чёрная отметина на рукаве от обугленного сучка. Типа, второй раз меня спас. Но когда ты уже измочален, чувства поневоле тупеют. Чувство благодарности в том числе.
*
Всё правильно. Поделом. Батю можно понять, а вот нас-то? Мы-то кто теперь? Если бы остались там, наверху, со всеми, и разделили общую беду, тогда... тогда, может, и был бы шанс. Как бы безумно это ни звучало. А сейчас... вроде, я такой же, как эти старики, но вместе с тем - бесконечно чужой. Необратимо и справедливо.
*
Почему-то старая жизнь почти не вспоминается. Так, если поднапрячься, всплывут блеклые образы - будто и не со мной это всё было, а просто по телеку когда-то смотрел. А вот будни в бункере, да ещё картинки эти, из путеводителей, почему-то наоборот, так и стоят перед глазами, особенно когда дают "похимарить" - отдохнуть, не снимая скафандра. Лежу сейчас между двух поваленных стволов, сверху темнеет смурое небо, ноющие мышцы дёргаются от напряжения. Надо спать, а сон не идёт. Впечатления распирают изнутри, бередят. А ребятам сегодня рыбу должны давать... Обломаются этой ночью комарики, что в моём "губернаторском" обитают. Попостятся...
Слева шорох. Поворачиваюсь. Кто-то подползает, поди разбери, в зеркальном "наморднике" все на одно лицо. Точнее, все одинаково без лица. Прислоняется шлемом к моему, слышу тихое:
- Слышь, Санёк, - Кузя, ну конечно, кому ещё быть, - а я вот думаю: откуда Батя мог узнать про зону? Когда утром выходили, я глянул на спутниковые тарелки - они все вывернуты. Может, у него от пульта управления с другими бункерами связь есть, как думаешь?
- Кузя, не грузи. Поспи лучше.
То, как я думаю, тебе не понравится. Ниоткуда Батя узнать не мог. Он и не знает наверняка. Просто понимает, что всю жизнь в бункере не просидишь - консервов не хватит. Вот и решил сделать вылазку. Разведка - так ведь и сказал. Да какая, в сущности разница?
- А всё же интересно... - опять бубнит своё. - Как думаешь, когда до зоны дойдём? За буреломом вроде нормальный лес, должно быть полегче. Дня три-четыре ещё, прикинь, и мы дома! Батя сказал: цивилизация. Бабы. Блин, скорее бы...
*
Ночью снилось, будто мы с Батей вдвоём сидим за столом посреди того поля и молча хлещем самогон из алюминиевых кружек. А вокруг - неподвижные тела в скафандрах.
*
За буреломом потянулись мёртвые леса, идти стало действительно легче. Попадались перелески, полянки. Трава, как ни странно, живая. Хотя блеклая, но кое-где с васильками и даже ромашками. Меж цветов мошки какие-то летают и ползают... Если смотреть только под ноги - то будто всё, как прежде. Только вот ноги в спецсапогах и серой композитной ткани скафандра. Словно мы высадились на другой планете.
- Это от того, что трава и насекомые более стойки к радиации, чем деревья и животные, - бубнит Карп, хотя его, кажется, никто не спрашивал.
Химарим, лёжа на поляне, и задрав ноги на стволы, чтобы кровь быстрей оттекала. А Карп продолжает болтать, заставляя морщиться. Что толку умничать? И так понятно, что здесь заражение запредельное.
Туганаев смотрел через плечо Бате, когда тот в очередной раз с радиометром сверялся. 390 бэр в час. Аккурат смертельная доза. Облучение с летальностью до пятидесяти процентов.
*
Сегодня мы шли по полю. Настоящему, с клевером, ромашками и дикой травой. Позади три дня и три ночи, я не знаю, сколько осталось идти. Можно бы насладиться видом, но успели вымотаться, пока выходили из леса. Поэтому я просто "отключался" от внешнего вида и представлял сицилийские луга у подножия гор, песчаные греческие пляжи с плетёными зонтиками, разноцветных рыб среди коралловых зарослей Красного моря, захоронения древнекитайских императоров с полчищами глиняных солдат, шведские ледяные гостиницы...
А потом вдруг застучало из подлеска. Недалеко. И мой безликий сосед, что слева шёл, споткнулся. Кто-то крикнул: "ложись"! Тело само среагировало, миг - и я уже в траве. А из подлеска всё так же стучат. Стреляют! По нам! Справа загромыхал "калаш", кто-то из наших отвечает. Я достаю свой, щёлкаю предохранителем, перекатываюсь влево...
*
Высунуться - очередь - лечь - перекатиться - высунуться... Не помню, сколько это продолжалось. Но рожок я сменил только один раз. А в какой-то момент сообразил, что из подлеска уже не отвечают, и перестал. Остальные тоже, хоть и не сразу.
Мы лежали в высокой траве и слушали через шлемовые мембраны тишину, да стрекот кузнечиков. А потом кто-то из наших опять стал долбить по подлеску, короткими, а Туганаев, - его и в скафандре можно опознать по здоровенному росту, - побежал, пригнувшись, на ту сторону. Но оттуда уже не стреляли.
Наконец я встал и обернулся к остальным. Среди примятой травы двое наших склонились над третьим. Неподвижная фигура, кровь на серой ткани скафандра, косая чёрная отметина на рукаве...
Умер майор Митяхин.
Батя.
Отец.
*
Зашуршала трава сзади - вернулся Туганаев с оторванным солдатским медальоном в руке. Тупо отчитался, глядя на батино тело:
- Убит. Один. Наш. В смысле, российская армия. Сержант Степанюк. - рука в перчатке покачала медальоном. - В обычном химкомбезе был. На лице язвы, кожа сухая, с трещинами. Лучевуха третьей стадии.
- Только один? - глухо спросил левый скафандр голосом Карпа и сел на землю, держась за грудь.
- Да.
- За что? - спросил правый скафандр голосом Кузи.
- За что... А ты видал, чтобы в нашей армии кто-нибудь в СЗО ходил? - ответил Туганаев, засовывая медальон в нагрудный карман. - Наверное, принял нас за тех, кто всё это развязал.
Помолчали.
- Что теперь?
- Возвращаться надо. - сказал Туганаев.
- Ты что, сдурел? Тут до зоны километров двадцать осталось!
- Нет никакой зоны. - здоровяк нехотя нагнулся и, поковырявшись, вытащил из рюкзака Бати радиометр. - Вот, гляди: здесь 340 бэр. А три дня назад, на буреломе, было 390. Сможешь сам посчитать, сколько переть до области с нормальным уровнем? Если такие вообще остались.
- Так что же мы, зазря сюда пилили?
- Не зря. Отрицательный результат - тоже результат.
- Да ну тебя на хрен, Тугай, с твоими результатами! - взорвался Кузя. - Надо пройти ещё хотя бы сутки. По плану. А вдруг и вправду через двадцать километров нормальная жизнь?
- И бабы, да?
- Слушай, не зли меня! Я хочу жить, как человек, а не как подвальная крыса! Это раз. А ещё у нас есть приказ. Это два.
- Мужики, я, похоже, не смогу дальше идти. - качает шлемом Карп. - Этот Степанюк мне в броню попал. Кажется, ребро сломано.
И показал прострел на груди. Уже залепленный пластырем.
Кузя повернул ко мне лицевой щиток, словно чтобы я мог насладиться собственным отражением.
- Санёк, ты - старшина. Что скажешь?
Туганаев и Карп тоже повернулись. С трёх зеркальных щитков на меня смотрел я сам - маленькое чучело в скафандре. В этот миг я вдруг почувствовал себя Батей. Странное ощущение.
- Скажу, что сначала майора надо похоронить. И сержанта этого... тоже. А потом рядовой Туганаев сопроводит раненого рядового Карпова в бункер. Я пойду дальше на северо-восток. А ты, Кузя, сам решай, что делать.
*
Господи, какая же радость была, когда мы нашли! Лезли на очередной холм, скользя по опавшей хвое и цепляясь за мёртвые ели. Кузя вылез первый, помню, как я поднимался и смотрел на его застывшую наверху фигуру. Будто памятник. А потом вышел сам и тут мне открылось... Живые леса, чуть колышащиеся на ветру кроны, зелень, такая яркая, словно нарисованная, а вдалеке - хуторок, хатки, ещё дальше - церковка с голубым куполом... Пролетел грач...
Мы постучали друг друга по плечам, а потом обнялись. Я услышал, как рыдает Кузя. И сам рыдал. А раньше никогда не понимал, как это можно - плакать от радости. Как тот чудак-путешественник. То была не просто радость. Настоящее счастье.
Очень хотелось сбежать вниз с холма, наперегонки, но пошли осторожно. Было бы глупо свернуть себе шею в двух шагах от зоны. От спасения.
*
Кузя отшвырнул радиометр и в бешенстве начал топтать одуванчики. Подбежал к берёзе и пнул её ногой. Потом сорвал с плеча "калаш", передёрнул затвор и с грохотом разрядил рожок в окружающие заросли.
- Хватит! - ору, - Хорош, я тебе сказал!
- Всё! Всё накрылось! Подстава! За что? За что, блин? Ненавижу! - ломает ближайшую ветку, и машет ею, пытаясь открутить и оторвать совсем, сдаётся. - Пошли, Санёк. Уходим отсюда!
- Надо дойти до хутора.
- Ты что, не видел? Почти семьсот бэр! Без скафандра - мгновенная смерть! Будь оно всё проклято!
- Но ведь сам посмотри...
- Здесь никто не живёт! И мы не выживем! СЗО лишь снижают радиацию, но не на сто процентов! Мы облучаемся уже сейчас. Короче, Санёк, как знаешь, а мне жить не надоело. Буду ждать тебя на холме, если там уровень пониже.
Подобрал радиометр и убежал.
А буквально через минуту с другой стороны, раздвинув малиновые кусты, вышел Иваныч. Так он мне потом представился. Сутулый мужичок с седенькой бородкой и весёлым прищуром.
- Здоров, сынок! Чего это ты тута расшумелся?
*
Я сижу на завалинке, смотрю, как баба Катя семенит в хлев, покачивая ведёрком. Под зачехлённой циркуляркой в опилках копошатся куры. Возле покосившегося сеновала Иваныч колет дрова. Отсюда видно лишь, как фигурка в старом свитере замахивается, а потом - тюк! А справа пёс позвякивает цепью в конуре.
Рядом со мной прожужжала пчёлка и уверенно полетела к палисаднику. Человеку в скафандре пчёлка не страшна. Меня чуть подташнивает, встать даже не пытаюсь - в голове сразу мутнеет. Но и без того она тяжела, будто свинцом набита. А ещё очень жарко, и нестерпимо хочется стащить с себя эту тридцатикилограммовую робу.
Да, лучевуха. Первая стадия. Сколько мне осталось? Вспомнить бы Батины лекции, но память не слушается, подсовывая лишь винегрет из давних разговоров, сцен, эпизодов... Кажется, от нескольких дней до двух недель, так?
Я не понимаю. Ум пасует. И я устал напрягать мозги для того, чтобы вымучить очередную правдивую ложь... Зачем? Теперь-то уж зачем? И чем слабее во мне голос разума, тем сильнее голос совести. Она говорит, что всё правильно. Поделом. Если бы я остался с этими людьми, разделил с ними беду, тогда бы мог участвовать и в их невозможном, невероятном спасении. А теперь... я здесь как инопланетянин. Грешник в раю. Глубоководная рыба, поднятая на поверхность. Может, они - не люди? Или это я уже - не человек?
Я пытался узнать. Спрашивал. Иваныч отвечает охотно, он вообще мужичок говорливый - но я не понимаю. Ничего. Будто на другом языке. Хотя язык-то как раз тот же самый. Что же случилось? Мутация души?
- Сашок, что-то ты совсем заскучал. Погоди, скоро Ленка и Петька с сена придут, самовар поставим...
Поднимаю голову - он. Иваныч. Стоит передо мной, озабоченно морщит лоб.
- Иваныч... - облизываю пересохшие губы, - прошу тебя... ради Бога... скажи мне нормально... почему это всё живое вокруг? Деревья... куры... собака?..
- Дык я ж тебе растолковывал уже, - удивляется старик, - оно всё есть, потому что мы об этом думаем. Чего тут мудрёного?
- А вы, Иваныч... Ты, Катя, дети ваши... почему вы живы? Как вам это удаётся?
- Дык это ж просто... мы живы потому, что о нас кое-кто думает.
Бессильно усмехаюсь про себя. Лёгкие перегоняют отфильтрованный кислый воздух. Пугливые мысли стучатся о границы формальной логики, рикошетят... Границы плавятся, уступают, тают...
- А обо мне... он не может подумать?
- Он о всех думает. И о тебе тоже.
- Тогда почему я умираю?
- А ты подумай с ним вместе. В унисон чтобы было, как в песне, понимаешь?
Вздыхаю и откидываю голову, прислонясь шлемом к заборчику.
Улыбаюсь, глядя сквозь светофильтр на старика.
- Иваныч...
- Да, Сашок?
- Ради него, подумай обо мне...
Поднимаю руки к шее, скольжу пальцами по шву, отгибаю один, другой... раскрываю молнию. Подцепив снизу, снимаю шлем. Жмурюсь от яркого света...