Это случилось в городе на берегу моря, городе, давно утратившем свое название в шорохе волн и прошедших веков. Дожди приходили на его улицы и площади почти каждый день, и море с небом сливались в единый серый цвет воды, тревоги и ожидания.
Городом и всей страной правил король, похоронивший свою жену слишком скоро после венчания, чтобы ее лицо и голос запомнили горожане. Принцесса далекой страны, где весь год солнце высоко и ярко, море ласково, люди темноволосы и быстры в движениях, она слишком тосковала по дому, чтобы прожить долго. Но долг перед страной превыше всего, и она подарила королю наследника, прежде чем уйти навсегда.
Другой супруги король себе не взял, сердце его замкнулось словно железным обручем, став ледяным и надменным. Даже к сыну он никогда не был ласков, даже свою темноволосую королеву не вспоминал добрым словом, считая, что жена нарушила венчальные клятвы, позволив себе тосковать и оставив семью и страну так рано.
Узкая изломанная полоса рыбачьей деревни лежала под городской стеной. Каждый день мужчины деревни выходили на лодках в море, каждый день женщины ожидали их, и вдовьи платки слишком часто покрывали волосы, не успевшие поседеть от прожитых лет. Море умеет брать свою цену, и цена эта высока - ведь оно выбирает лучших, не ошибаясь.
Словно в объятия Бога с одной стороны и дьявола с другой заключена была деревня. Чуть справа от нее на скальном берегу стояла часовня Марии Морской, называемая еще часовней Двух Марий в память о месте, где причалила когда-то к берегу лодка Богоматери и Магдалины. Слева же от домов стояла лачуга деревенской ведьмы. Никто не знал ни имени ее, ни возраста. Волосы ведьмы были белы, как морская соль, душа же чернее волны в бурю. В час прилива она входила в воду по грудь, простирала руки к морскому дьяволу, смеялась и звала его по тайному имени, и голос ее становился нежнее воркования голубки, но и страшнее погребального колокольного звона. Она умела призывать бурю и говорить с морскими рыбами, вдыхать жизнь в умирающих, но и причинять смерть любому, кому вздумается. Бродя по ночам, она метила углем двери домов, куда на следующий день приходила беда, и могла отвести беду за плату, какую назначала сама - и плата эта была высока. Ее боялись больше, чем самого морского дьявола, ведь всякому известно, что женщина, предавшаяся злу, страшнее и коварнее любого злодея-мужчины, и грех ее едва ли не больше, чем грех Люцифера.
Самого короля и жители деревни, и священник, и даже епископ просили помочь им избавиться от ведьмы, но все напрасно - король называл рассказы о ней выдумками и глупыми страхами перед безумной старухой и считал ниже своего достоинства обращать на нее свое королевское внимание.
Однажды холодной и ветреной ночью, в самый глухой час ее, стук в окно поднял с постели деревенского священника, и кто-то, чьего лица не разглядеть было в темноте, позвал его к смертному ложу старой ведьмы.
Он исповедал и причастил ее, и за ночь плечи его сгорбились и волосы поседели от услышанных слов умирающей - слишком велик и страшен был груз свершенного ей за всю жизнь. Но в смертном страхе ведьма просила о прощении грехов саму деву Марию, а ведь всем известно, что Богоматерь сострадательна даже к последнему грешнику, если слова его искрении, и только ей по силам вырвать из рук дьявола уже похищенную им душу. Всю ночь волновалось море, всю ночь голос оттуда звал ведьму на неведомом языке, но она впервые в жизни не ответила на этот призыв. И когда наступил рассвет, душа ведьмы спокойно отлетела, и священник закрыл умершей глаза и зажег свечу в изголовье.
Когда же он выходил из дома, у дверей снаружи ему встретилась юная девушка, босая и одетая в лохмотья, но с осанкой и взглядом принцессы. Ее волосы длиной почти до земли были белее морской соли, а глаза чернее волны в бурю. Священник спросил ее:
- Кто ты, дитя? Я знаю всех и каждого в этой деревне, но тебя вижу в первый раз.
И девушка ответила:
- Я дочь той, чью душу слушал ты с полуночи до рассвета. Мой отец не позволял мне выходить к людям, пока мать жив. Он дал мне имя Маринелла.
Священник спросил, кто же ее отец, но девушка лишь молча покачала головой.
Тем временем люди, узнавшие о смерти старой ведьмы, уже собирались вокруг, лишенные привычного страха перед ее лачугой. Страх во все времена порождает злобу, и вот кто-то крикнул уже:
- Спалим дом ведьмы, да и ее отродье заодно! Ясно же, что зачать дочь могла она лишь от самого дьявола, которому отдавалась меж землей и водой в час прилива, и не будет нам покоя, пока средь нас жива плоть от плоти ее!
И слышно было, как яростно завыло море, и засмеялась Маринелла в ответ. Засмеялась и крикнула:
- Скажу лишь слово - и ни одного из ваших домов не останется на берегу! Скажу лишь слово - придет с моря кровавая лихорадка и убьет каждого в деревне и каждого второго по всей стране! Скажу лишь слово - и вот, подойдет к берегу корабль с мертвецами у руля и весел, чтобы забрать всех мужчин и посадить на весельные скамьи, освободив прежних гребцов! Только над часовней Двух Марий да священником нет власти моей, ибо живет в них мне неведомое - любовь и милосердие.
Сдвинулась толпа, и неведомо, что возобладало бы в ней - страх или гнев. Но священник встал между дочерью ведьмы и теми, кто угрожал ей, и сказал:
- Господь учил нас любви, а не гневу сердца. Грех убивается раскаянием, а не злобой и беззаконием. Разве вольно дитя выбирать, в чьем доме и у каких родителей явиться на свет? Разве виновен не знавший истинного крещения в том, что свет божественной мудрости не озарил его душу? Я сам стану просить за Маринеллу перед королем, чтобы он позволил мне стать ее наставником, крестить ее и передать под опеку монахинь, которые помогут ей отвернуться от прошлого и найти убежище в чистоте и свете.
Жители деревни нехотя обещали не творить зла дочери ведьмы, и священник, исполняя обещание, отправился к королю.
Король вовсе не расположен был вновь слушать историю о деревенской ведьме, но все же согласился принять священника из уважения к его сану. Выслушав, он сказал:
- Что ж, пора прекратить эти глупые сказки невежественных людей. Я не вижу, почему стоит уделять столь много внимания дочери безумной рыбачки, рожденной никак уж не от морского дьявола, а, верно, от бродяги или пьянчуги-рыбака. Но раз уж без этого не обойтись, я сам взгляну на девку с языческим именем и решу ее судьбу. Пусть ее приведут на площадь перед моим дворцом!
Королевское повеление исполнили, и Маринелла в своем рваном платье, окутанная распущенными волосами, словно русалка или дриада, встала перед королем. Тот заговорил было с обычной своей ледяной надменностью - и сбился смущенно, глядя на лицо девушки с лисьей линией скул и темно-алыми, как вино, губами, на холодную белизну ее кожи и мягкий очерк груди под линялым холстом платья. Трижды пытался он договорить - и трижды умолкал, пытаясь поймать темный взгляд Маринеллы из-под крыльев ресниц. А дочь ведьмы молчала, ждала и все больше казалась не деревенской девчонкой, а принцессой, переодетой в лохмотья, прекраснейшей из принцесс.
И вместо того, чтобы огласить заготовленное решение о передачи девушки под опеку монастыря, король сказал наконец:
- Тебе не место в деревне, Маринелла, не место среди монахинь, тем более не место здесь, под взглядами всякого сброда. Пойдем со мной.
Тогда, так ничего и не сказав, дочь ведьмы подошла к королю и вместе они скрылись под сводами дворца. А на следующий день король объявил Маринеллу своей женой и королевой и тотчас издал указ о предании жестокой смерти всякого, кто осмелится сказать о ней дурное слово или просто косо взглянуть в ее сторону.
Сам епископ, укоривший короля за то, что Маринелла не крещена и не венчана, а значит, союз ее с королем перед Господом не более чем блуд и мерзость, был немедленно выслан из столицы. Деревенского же священника не допустили к королю и королеве более ни разу.
А Маринелла, рожденная на земляном полу деревенской лачуги, носила теперь шелка, рубины и золото, ее красота с каждым днем сияла все ярче, и все росла любовь к ней короля, поздняя любовь, пряная и горькая, как ветер осени. Она танцевала для невенчанного мужа своего, как Саломея для Ирода, она пела ему песни на неведомом языке, и в них звучали крики чаек и плеск волн. Девочка и женщина сразу, морской дух и саламандра, она была невыразимо прекрасна, но что-то темное и злое проступало сквозь эту красоту.
Так страна легла к ногам дочери деревенской ведьмы. Настало время терпения и страха. Всякий, дерзнувший сказать о королеве хоть что-то, кроме слов восхищения и почтения, предавался смерти в тот же день, до заката солнца. Страна жила по воле короля, король - по воле Маринеллы, повинуясь ее шепоту и смеху, он карал и миловал, назначал и свергал, возводил и разрушал, одаривал и разорял.
Но вот настал день, когда всегдашнее веселье Маринеллы вдруг сменилось тоской. Она без улыбки бродила по дворцу в одной неподпоясанной сорочке, растрепанная и бледная, с сухим и больным взглядом помешанной. Много раз король пытался доискаться, что же случилось, королева лишь качала головой. Придворные молились о том, чтобы их король не счел виноватыми, ведь казнь была бы неотвратимой и жестокой.
Наконец Маринелла сказала своему мужу:
- Обещай исполнить мою просьбу, какой бы она ни была, не возражая и не спрашивая, для чего мне это понадобилось.
- Обещаю и клянусь - ответил король.
- Выстрой для меня башню на берегу моря и отделай ее по слову моему, - сказала Маринелла. - Не освящай ее, не подпускай к ее стенам ни священника, ни монаха, ни старухи-богомолки. Разреши мне уходить туда и оставаться одной или с кем я пожелаю, каждый раз, когда это будет нужно. Не спрашивай меня ни о чем и никому не позволяй спросить. Тогда я снова буду весела и ласкова к тебе.
Король исполнил сказанное быстро и в точности, как всегда исполнял любое желание Маринеллы. Маринелла же в ответ исполнила свое обещание - тоска ее прошла, она снова плясала и пела для короля, снова смеялась, как русалка в ночь полнолуния. Но вот что стали шептать за спиной королевы: с каждой ночью все ненасытнее она на брачном ложе, и любви короля уже не хватает е телу, белому, как морская пена. И потому Маринелла затворяется порой в своей башне на берегу моря, отсылая слуг. Туда, в башню, призывает она к себе любого мужчину, на котором остановила взгляд, будь он герцогом или конюхом, проводит с ним ночь до рассвета, а с первым лучом солнца вонзает кинжал ему в сердце и сбрасывает тело в море, во владения морского дьявола, отца своего и возлюбленного. Но даже близость смерти не страшит избранников ведьмы - так влечет их взгляд Маринеллы, взгляд, где страсть и смерть сливаются воедино.
Все громче и увереннее становился этот страшный слух, ведь он был правдив, как сама правда. И будто от ужаса перед деяниями королевы-ведьмы подвластная ей земля не плодоносила более, и в стране наступил голод, а за голодом уже близилось моровое поветрие. Хуже того, женщины перестали зачинать и рожать детей, и ясно стало, что грядут времена для всей страны последние. Солнце, темное, как спекшаяся кровь, не уходило с неба даже ночью, мертвый свет лился на землю, где хозяйничали голод, мор, отчаяние. По пустеющему городу и ночью, и днем бродили призраки, иные в лохмотьях, иные в бархате и золоте, метили углем и золой дома тех, куда скоро должна была прийти смерть.
А король ничего не хотел видеть и знать. Он затворился во дворце, пил вино с придворными, а может, с призраками их, и смеялся чему-то, что слышал только он сам. Безумие стало его уделом, страсть к ведьме выжгла разум и душу.
Маринелла же, одетая в красное платье, с короной на распущенных волосах, плясала на пустой городской площади, и ложе ее в башне пахло мускусом и кровью. А море смеялось.
И вот пришла ночь, когда по зову Маринеллы в башню к ней пришел юный принц, сын ее супруга-короля. Он был красив, и Маринелла смотрела на него благосклонно, но, не увидев в его глазах ни страсти, ни страха, спросила со смехом:
- Неужто я не кажусь тебе прекрасной и желанной? Этого не может быть, ведь мой дар - власть над мужскими сердцами, и дар этот невозможно отнять.
И принц ответил:
- Ты прекраснейшая из женщин, каких рождала эта земля, ты совершенней розы в цветении ее и притягательней лучшей жемчужины морских глубин. Но за красотой твоей - пустота сердца без любви и души без Бога, а потому я думаю о тебе с печалью и ничем иным.
Снова ведьма засмеялась ему в лицо:
- Ты говоришь, как старик или монах, чья кровь по-зимнему холодна. Сегодня последняя ночь твоей жизни, не трать ее на слова благоразумия и наставления. Или ты не знаешь, королевский сын, что ждет тебя с первым лучом солнца?
- Знаю, - ответил принц. - Знаю, ведь рассказывают, будто морской дьявол приказал тебе убивать на рассвете каждого мужчину, разделившего с тобой ложе, ведь он каждый миг страшится, что человеческое возьмет однажды в тебе верх, и в твое сердце придут любовь и милосердие. В этот час ты станешь недоступна дьяволу, и он утратит тебя навек. Это он дал тебе твой кинжал, королева Маринелла, и ты не выходишь с тех пор из его воли. Вот почему ты творишь зло - от тоски по навек утраченной свободе.
Маринелла отступила на шаг и спросила в удивлении:
- Откуда ты знаешь столько о моем сердце? Знатные люди думают об охотах, золоте, женских объятиях, ты же стремишься читать знаки чужой души. Я не видела еще подобных тебе, и это пугает меня.
И принц ответил:
- Я рожден с этим даром, как и ты рождена со своим. Говорят, я унаследовал это от матери-чужеземки, чьего лица я не помню. Я вижу в тебе любимую игрушку дьявола и в тебе же вижу девочку из рыбачьей деревни, не верящую людям и боящуюся собственного сердца. Первая чужда мне, вторую я мог бы полюбить, и эта любовь стоила бы смерти на рассвете.
Слышно стало, как с ревом и грохотом море подступает к самому подножию башни. Маринелла побледнела, услышав голос волн, и подняла с пола кинжал с рукоятью, украшенной морским жемчугом. Красные тусклые искры бежали по лезвию кинжала и гасли у острия.
- Или в руке отца, или в моей руке твоя смерть, - сказала она принцу. - Мне не суждено дарить жизнь, но я говорю тебе: уходи, спасайся, пока еще не поздно. Иди в часовню - мой отец не войдет туда, его сила велика, но заканчивается у церковного порога. Не медли!
- Люди не должны спасаться поодиночке, - ответил ей принц. - Я не уйду отсюда без тебя. Часовня Марии Морской впустит каждого, нуждающегося в помощи, пойдем со мной, мы успеем еще!
И тогда снаружи донесся голос, подобный шуму бури:
- Убей его, дочь! Убей - или умрешь сама!
Маринелла взглянула в окно, потом на принца, подняла кинжал... и с силой, невозможной в женских руках, переломила лезвие пополам. Она швырнула под ноги обломки и за руку с принцем бросилась к выходу из башни.
Небо снаружи было чернее сажи, потоки ледяной соленой воды хлестали сверху и снизу, так что неясно было, где гроза, а где прибывающее море. Молнии вспарывали небо бледными сполохами, в их свете виден был приближающийся к берегу корабль без парусов и весел, на палубе его стоял человек исполинского роста, одетый с ног до головы в черное. Ветер льнул к его ногам, как собачонка, и не развевал его волос, белых, как морская соль. Таков был зримый облик морского дьявола, отца и возлюбленного ведьмы Маринеллы.
Но сквозь наступившую тьму пробивался колокольный звон. Так звала к себе часовня Двух Марий, звала сама, ведь звонарь побоялся подняться на колокольню в такую бурю. И деревенский священник с зажженным фонарем в руках стоял у дверей часовни, и как ни бушевал ветер, он не мог ни сбить с ног священника, ни даже погасить метавшийся в фонаре огонек свечи.
Принц с Маринеллой были среди тех, кто на колеблющийся свет и колокольный звон выбрались к часовне. Но уже возле самой двери самым яростным порывом ветра Маринеллу отбросило в сторону, принц не удержал ее руку в своей, и девушка исчезла во мраке. Кому-то показалось, что, бросившись со скалы в воду, она не показывалась больше; кто-то позже говорил, что видел, как она поднялась на корабль морского дьявола, и корабль отошел прочь от берега.
Как бы то ни было, королева-ведьма исчезла в ту страшную ночь, и больше ее не видели никогда.
Буря же кончилась к утру, и с рассветом спасшиеся вышли из часовни. Тучи рассеялись, небо было светло и казалось прозрачным. Города не было больше, лишь часовня стояла на опустевшем берегу. От башни Маринеллы не осталось даже подножия, будто ее вообще никогда не было.
Старый король погиб в ту ночь, как погибли все, кроме укрывшихся в часовне Двух Марий. Принц стал королем. В память об отце через несколько лет он велел отстроить дворец заново, но ни разу за свою жизнь не переступил его порога, и дворец стоял пустым и тихим, как осень.
А о морском дьяволе и его дочери долгие годы никто ничего не слышал.
Часовня же стоит и поныне. Говорят, что в дни беды ее колокола звонят сами собой.