Я третий час слоняюсь по нашей новенькой, только-только отремонтированной трехкомнатной квартире. Яркая мебель, чудесные люстры в этническом стиле, кухня, оформленная в духе средневековой таверны - мы полгода шли к этому дню, и вот, сегодня состоялся переезд. Но я как будто не замечаю ни получившейся красоты, ни зарождающегося уюта, это существует отдельно, кажется каким-то миражом. Всю радость, весь экстаз от сбывшейся мечты затмевает одно чувство.
Я голодна. Я дьявольски, жестоко голодна. Настолько, что не могу смотреть ни на огромную, полную фруктов вазу, ни на мясо по-французски, с любовью приготовленное мужу. И красное вино в хрустальном бокале кажется отравой. Сердце колотится, как свихнувшееся, кровь пульсирует в висках, я тереблю пальцы, ухожу в дальнюю комнату, утыкаюсь лицом в одеяло.
Нет, это нестерпимо! Мне не дожить до завтра. Мне нужна настоящая еда. Сегодня, сейчас, сию минуту!
Рука Алеши легко прикасается к моим волосам.
- Девочка моя, ну что с тобой?
Я глубже зарываюсь в одеяло, его голос едва-едва пробивается сквозь удушающий голод.
- Потерпи, милая. Чуть-чуть совсем осталось. Уже завтра...
Я вскидываюсь так, что он невольно подается назад.
- Не могу! Не могу терпеть! - кричу я, и зубы невольно скалятся сами собой.
Алеша обнимает меня, прижимает к груди.
- Еще немножко. Я тоже голоден, но нужно держаться.
- Я не выдержу, - жалобно, как ребенок, скулю я. - Мне нужна еда.
- Где же я тебе найду ее поздно вечером? Ты ведь сама знаешь, в наше время это практически невозможно...
Еще с полчаса я пытаюсь успокоиться, отвлечься, съедаю дольку мандарина. Нет! Это все не то! Не то! Молнией несусь через длинный коридор, дергаю с вешалки плащ, на ходу впрыгиваю в туфли. Алеша пытается что-то сказать, но отступает, взглянув в мои бешеные глаза. Ему ли не понимать! Он старше меня, лучше владеет собой, но и ему известен этот голод, который сжигает тебя изнутри, от которого плавятся мозги, и знать не знаешь ничего вокруг, пока не наступит долгожданное утоление.
Я выбегаю в майскую ночь, пропитанную запахом цветущих абрикосов, теплым спокойствием, легкой музыкой из окна на втором этаже. Рядом с домом находится небольшой скверик, освещенный фонарями. Туда! Я срываюсь с места и бегу! Каблуки стучат по бугристому асфальту. Я мчусь в эту ночь, задыхаясь, раскинув руки, воздушный шарфик облачком летит за плечами, майская свежесть ласкается бледными лепестками, бегу по узкой аллее, тенью от одного пятна света к другому и вдруг...
Вот оно! Я резко останавливаюсь, ухватившись руками за низкую ветку яблони, чувствую, как сладкий туман заполняет голову. Жестокий голод достиг апогея - того момента, когда остается или утоление или смерть. Я закусываю губы, едва сдерживаюсь, призываю на помощь последние остатки разума, чтобы не броситься вперед.
На деревянной скамейке, рядом с криво вырезанной надписью "Люблю Аню" сидит парнишка. Молодой, с волосами до плеч, в длинном шарфе, ветровке и обтрепанных джинсах. К спинке скамейки прислонена гитара в чехле. Парень погружен в книгу, вот он поднимает руку, чтоб перелистнуть страницу, но вдруг хмурится, быстро пробегает глазами несколько строк вверх - что-то не понял! - и перечитывает заново.
А затем ночь наполняется свежим и живым шелестом желтоватого листа.
Нет, я так больше не могу! Разнимаю руки, отряхиваю ладони от остатков коры и медленно выхожу в круг фонарного света. Парнишка не обращает на меня никакого внимания. Решительно сглотнув, я улыбаюсь:
- Молодой человек, разрешите присесть?
Он мельком бросает на меня взгляд, затуманенный миром книги, и машинально кивает:
- Разумеется.
Я сажусь рядом с ним, выждав менее минуты, заговариваю снова:
- А что вы читаете?
Он нетерпеливо дергает головой, будто хочет согнать опостылевшую муху, но отвечает:
- Булгакова. Собачье сердце.
Нет, не бывает такого везения!
- А можно... - почти шепотом говорю я. - Можно я почитаю вместе с вами? Ну хотя б две странички?
Парнишка, наконец, осмысленно глянул на меня и удивленно поднял бровь. Наверное, выражение лица у меня еще то - смесь мольбы с сумасшествием.
- Ну что ж. Если так хотите...
Он чуть сдвинул книгу в мою сторону, и я вцепилась вспотевшими пальцами в хрупкие страницы, даже сквозь майское благоухание почувствовала обворожительный, ни с чем не сравнимый запах старой книги. Я глубоко вдохнула в предвкушении, и живительной пищей, волшебным эликсиром, свежайшим нектаром полилось в душу:
" В очередь, сукины дети, в очередь!.."
Оставшуюся мебель и коробки с нашими книгами грузчики привезли назавтра ровно в десять утра.