Проснулся я от того, что за окном кто-то жутко шумел. Это в три-то часа ночи! Сначала я решил, что какая-то гопота забрасывает шиферную беседку камнями, но потом усомнился в этом - что-то больно много камней у них было, да и интенсивность забрасывания подразумевала никак не меньше взвода забрасывающих. Вылезать из теплой постели совсем не хотелось, и я начал перебирать в уме все звуки, которые могли бы хоть как-то походить на то, что я слышал. А за окном все трещало и рокотало. И тут я понял, что это может быть - хлопающие в костре патроны! Вздохнув, я все же вылез из под одеяла, и подошел к окну. По началу я подумал :''Ну, так и есть.'' Через прогал между домами мне ясно было видно яркое багровое свечение, словно где-то за домами развели огромный ''пионерский'' костер. Но почти тут же я понял свою неправоту. Разубедил меня язык пламени, выпрыгнувший в небо из-за черных громад домов. Я еще толком не осознал увиденного, но огонь, едва пропав, возник снова, и теперь уже не исчезал. Где-то пылал дом. Тот шум, что так мешал мне спать, был далеким треском огромного костра. С минуту я неподвижно стоял и смотрел на зарево далекого пожара, на языки пламени, пляшущие в черном осеннем небе, на ветви далеких деревьев кажущихся черными на фоне мерцающего, рыжего небосвода. А потом я понял, что должен это увидеть.
Горел старый трехэтажный кирпичный дом, аж 1912 года постройки. К тому моменту, когда я подошел к нему огонь уже не взвивался в ночное небо огромными языками, но лишь потому что крыша уже сгорела. Вместо этих языков теперь было просто зарево. Это было первое, что я увидел. Воздух над домом словно бы перестал быть прозрачным - теперь он был оранжевым. Навсегда, наверное, для меня огонь теперь будет не красным, не рыжим, а именно оранжевым. Это было как аура, как нимб, как нечто осязаемое, и в этом оранжевом мареве взлетали языки пламени, кидаясь в мерзлое небо. А потом я поднял взгляд чуть выше, и увидел то, что намертво впечаталось мне в память - сотни тысяч, миллионы искр, взмывающих из оранжевого свечения. То же самое можно видеть и над обычным костром, и это красиво, но здесь я впервые понял, что такое настоящая красота. Искры, словно маленькие духи огня, разлетались по ветру, и прямо в темный шатер неба тянулась широкая, огненная дорога. Искорки метались, гасли и загорались снова, и это гипнотизировало, заставляло смотреть и смотреть. И я смотрел. Стоял, прислонившись к какой-то березке, и смотрел в огненное небо, развернув для удобства бейсболку козырьком назад.
Встав напротив окон, я смог увидеть, что творилось в квартире второго этажа, и это надолго приковало мое внимание. Казалось, в доме горит сам воздух. Иногда мне удавалось разглядеть стены и предметы мебели, но в большинстве своем я видел лишь пламя. Причиной, скорее всего, был дым, но мне казалось, что через окно я гляжу не в квартиру, а прямо в Ад, где кроме огня ничего нет. Где-то, когда-то я то ли услышал, то ли прочитал, что ''огонь яростно бросался на стены''. Это неправда. Огонь лениво перекатывался по комнате, словно был густым и вязким. Так переливается сигаретный дым, если напустить его в пустую пластиковую облатку от сигаретной пачки. Вал огня лениво пучился и перетекал, переливался, перекатывался от одной стены к другой, то и дело выбрасывая свои языки в окно.
Выражение ''Огонь лизал потолок'' я, естественно, слышал давным-давно, но свидетелем довелось быть лишь сейчас. Это очень точное слово - 'лизал'. Языки пламени, выглядывающие из окон третьего этажа, в буквальном смысле этого слова облизывали карниз крыши, по-другому и не скажешь. Лениво, даже как-то медленно, огонь дотягивался до деревянного карниза провалившейся крыши, на секунду другую расплескивался по доскам, и отступал, что бы все повторить сначала. Завороженный, я смотрел, как раз за разом огонь, словно леденец, облизывает деревянный карниз, и никак не мог отделаться от впечатления, что это действо преисполнено огромной нежности, и какой-то особо трогательной ласки.
Почему-то не было никакого, так любимого авторами, ''рева всепожирающего пламени'' или ''опаляющего жара''. Дом горел почти в полной тишине. Разбудившие меня хлопки были, судя по всему, хлопками лопающихся стекол, газовых баллонов да треском горящего рубероида, и давно уже прекратились. Звуки пожара заглушались гомоном людей, пожарными сиренами, и шумом воды, бьющей из пожарных брандспойтов. Жара я тоже особого не почувствовал - в двух-трех десятках метров от меня пылал дом, а мне было холодно. Это было как-то дико - мерзнуть в двух шагах от огромного костра, но это было.
К пяти утра я вернулся домой. Горизонт все еще освещался заревом пожара, но спать уже ничто не мешало. Спал я без сновидений, и проснулся лишь во втором часу дня. А дом сгорел дотла.