Однажды моего соседа, дядю Колю, показывали по телевизору. Одутловатое лицо бывшего сапера-диверсанта засветилось по всем каналам. Маленький человечек с умными и внимательными глазами выслушал сбивчивый рассказ о мыканьях по земельным конторам другого маленького человечка, и пообещал помочь, сказал, что будет дяде Коле его вожделенный гектар землицы, на котором тот пусть посадит картошку да морковку. Полковник майора всегда поймет. Умно-внимательноглазый полковник ушел из президентов в премьер-министры, а дядя Коля до сих пор ждет своего гектара. Вера - это главное. А верить дядя Коля умеет здорово. И заразить этой верой может многих.
Вот, например, ощенилась однажды у дяди Коли его рыжая собака. Сосед долго и пристально рассматривал помет - двух серых, крупных и мохнатых щенов. И после недолгого осмотра решил, что это - будущие алабаи. В отцы, недолго думая, дядя Коля записал огромного кавказца, самого страшного пса нашей деревни, которого никогда с цепи не спускали. На вопрос - как? - он клялся и божился, что сам видел, как его рыжая подстраивалась под бронепоезд, откликающийся на кличку Абрек.
-А-алабай, - дядя Коля после неудачного эксперимента с минами где-то в Индонезии чуть-чуть заикается. - Нас-стоящий алабай.
-Во-вот такой будет, - костлявые руки размахиваются на два метра. - Вот такой, мне по горло. Пасть - во! Лапы - во! Смотри! Ты только смотри!
И вправду, в возрасте одного месяца щенки были толсты, пушисты и зубасты. Плотные, ходить не могут, только скачут - потому что пузики большие, а лапы короткие. Не то что наши замухрыги - качали головами почти все жители деревни.
-Руфина! - наставлял дядя Коля. - Бери себе. За сто рублей отдам. З-знаешь, что вырастет? У-у-у! Алабай! Кличку уже подобрал... ты бери!
Восьмидесятилетняя тетя Руфа думала долго. Год назад ее верную Чебурашку сбила машина, а без собаки в деревне никак. Ну уж больно страшно было на старости лет заводит эдакого алабая.
-Он поди и жрет, как теленок, - сопротивлялась она.
-А ты как хотела? Да ты б-бери, не сомневайся. Д-дом твой аккурат около дороги, в-всех этих, воров, пополам перекусает. Ты главное цепь потолше...
-Ладно, беру, - решительно прошамкала она, и подхватила одного пузана под мышку. Второго тут же забрал заезжий молодец. Ведь чудо какие красавцы!
-Голиаф! - решительно крикнул вслед старухе дядя Коля.
Времени с той поры прошло больше года. Проезжая мимо дома тети Руфы, я неоднократно восхищался громадной будкой, которую сколотили внуки соседки под будущего алабая. Цепь толщиной с руку взрослого мужчины ясно доказывала, что монстр вырастет с теленка. Огромный тазик для выкорма завершал картину. Самого алабая пока видно не было. Но желания подойти-посмотреть у меня по понятной причине не возникало. Ну их, этих алабаев. Может, они из засады охотятся?
Но как-то раз мне все же повезло.
Напрягая все жилы, волоча за собой неподъемную, не иначе якорную цепь, на середину двора выполз Голиаф. Щенок за прошедший год не вырос вообще. Мордочка его осталась такой же пушистой, а вот тельце пушистость потеряло, и стало гладким и тощим. Ошейник занимал всю шею и здорово сковывал передние лапы. Алабай несколько раз звонко тявкнул, и на звук поспешила тетя Руфа, с блюдечком в руке.
-Ах ты, мой Голиафчик, - сказала она ласково. Потом увидела меня, стоящего у ограды, и смущенно добавила. - А ласковый-то какой!
***
Дядя Коля верит, что когда-нибудь кто-нибудь вспомнит, и выделит ему кусок земли. Руфина верит, что Голиаф еще подрастет, ведь Николай сказал, что они растут всю жизнь. Никто ни на кого не в обиде. Более того, при встрече они здороваются еще теплей, чем раньше, и долго стоят, разговаривают о чем-то своем, стариковском. Два, а то и три раза в год, с утра, дядя Коля бредёт к Руфине с корзинкой, в которой кто-то повизгивает. Руфина встречает бывшего диверсанта, накрывает Голиафа коробкой, и вытаскивает из сарая широкую фанеру. Дядя Коля оставляет корзину на скамейке, выходит на трассу, и долго возится, так и эдак подпирая свой рекламный щит. Иногда машины останавливаются, очередной покупатель внимательно смотрит внутрь корзины, спрашивает, и тогда две старческие руки указывают на другую сторону дороги, где в диких конвульсиях, едва сдерживаемый цепью, беснуется Абрек. Покупатель удовлетворенно кивает, и протягивает деньги.
Вечером, распродав выводок, дядя Коля убирает с обочины фанеру, на которой крупными корявыми буквами написано: