Аннотация: Первый рассказ из безвременно почившего цикла "Излом"
Когда играли на обочине, пыль облепляла их с ног до головы. Ли любил теплый покров пыли, а особенно - в тот момент, когда чумазые и отчаянные, они спрыгивали в лесное озерко с нависших ветвей деревьев, и теплое пыльное одеяние сменялось ласковыми объятиями прохладной лесной воды, еще не успевшей замутиться "зеленкой", поднятой со дна обратным водоворотом ног. Далин и Ли часто потом зацеплялись ногами за ту же самую ветку и висели, покуда хватало мочи, по выражению Далина "чтобы просохнуть".
Родители, черные шевелюры которых пробивались неутомимо растущими серебристыми прядями, относились к пыли по-разному. Мать была моложе и мягче характером. Кроме того, она росла в послевоенное время и не помнила Излома. Отец же не мог забыть и простить. Пыль его родного города давно скрылась под новым асфальтом, но осталась на его волосах, потерявших навсегда свой природный вороной блеск, ставших пятнисто-серыми.
В итоге после разудалых поскакушек приходилось каждый раз плюхаться в озерко, против чего никто и не возражал, если не считать странной женщины, жившей в аккурат на противоположном берегу. Легкий домик, как судачили, собранный за неделю приезжими архитекторами из Араказану, сверкал ослепительно белым, только в дождь отдыхая под матовыми водяными потеками. Если купаться в дождь, то радуга возникала как раз за домом, где-то в саду камней, где песок был необычно серым и без блесток слюды, как везде в окрестностях. Ли никогда не отваживался сосчитать камни в этом саду.
***
Пинии цвели и неумолимо пахли. Несмотря на задернутые шторы и закрытые окна, запах преследовал Ли. Если есть в этом мире две вещи несовместные, то это я и пинии, подумал он. Нова - паренек из соседней палаты, страдающий редким генетическим заболеванием, при котором атрофируется память, начиная с первых пяти лет пубертатного возраста, каждый раз при встрече удивлялся этой психологической аллергии, но никак не мог заставить Ли согласиться на сеанс гипноза. Не то, чтобы Ли не доверял Нове...
- Нова, плюнь. Тебе сначала бы вылечиться, а ты заботишься об моей пустяковой проблеме.
- Нова парировал: - Ага, плюнуть и растереть. А потом ты начнешь сторониться камфарных деревьев, а потом перестанешь есть суши, а потом пристрастишься к искусственной еде, а потом забудешь запах леса, а потом вставишь себе импланты, а потом позабу...
- Эге-гей, я это уже пару раз слышал. - улыбаясь, говорил Ли и контратаковал: - Стоит ли пить боржоми, когда почки уже отвалились? Вот вылечат мою болезнь, тогда и будем говорить об остальных мелочах.
- А ее вылечат? - спросил Нова. В который раз спросил, и в который раз Ли обреченно вздохнул и сказал:
- Должны вылечить. Неизлечимых болезней нет.
И Нова, который слыхом не слыхал об Изломе, обычно соглашался.
А иногда нет.
Ли болел той же болезнью, от которой умер его отец. Той же болезнью, от которой умерли все пережившие Излом, а также их дети. Эта болезнь называлась - быстрый распад нервных клеток (БРНК) и напоминала по некоторым своим симптомам проказу: то же равнодушие к боли, и странная маска восково-неподвижного лица. Нервы, которые постоянно использовались, умирали последними, примерно через полтора года после начала болезни. Доживших до этого этапа кормили через трубочки и старались не разговаривать с ними, ибо запертому в клетке мозгу было практически все равно, а вот медсестрам встречать взгляды этих обреченных глаз... воистину, лучше смерть, чем жизнь такая. Ли оставалось около трех месяцев до потери подвижности. Пока что он ходил, и даже играл в пинг-понг с молодыми медсестрами, стараясь игнорировать странное покалывание в локтях и коленях, напоминавшее: еще немного, подожди еще немного, смертный, и Излом возьмет тебя. Когда начинались перебои в сердце, он отлеживался, закрыв изнутри дверь в палату. (Ему это позволяли, поскольку лекарства от Излома еще никто не придумал)
***
Женщина всегда носила только белое. Эта странная привычка воспринималась пацанами, как должное - раз белый дом, то и белая одежда. Доходило до того, что ослепительно черный цвет ее волос принимали за хитрую краску.
- Да не, блондинка она! - горячо убеждал Ли.
- Вот подсмотришь, как она красится - тогда и говори. - возражал Далин.
Ли было нечего возразить, но и сдавать своих позиций он не собирался. Как-то раз он даже попытался поглядеть в одно из окон дома, чтобы увидеть - а вдруг старуха там красится?
Так или иначе, все кончилось плачевно: Ли в громким воплем отскочил от окна и неделю просидел дома. Удивленные родители уговаривали его прогуляться, но Ли только мрачно смотрел исподлобья и не менее мрачно отвечал: - Не-е, я дома лучше...
И еще с тех пор он полюбил просиживать в горячей ванне очень долго, дольше даже, чем его отец, который (по его выражению) <парил старые кости наново> не менее часа, то и дело подливая кипяточку. Он прибегал в ванну первым, дожидался отца и они долго лежали вместе. Ли иногда поглядывал на пепельные волосы отца и молча жалел его. Это позволяло на секунду забыть о холоде, который царил внутри белизны, внутри белых одежд, внутри снега дома. Постепенно родители приучились лезть в воду только <после-после обеда>, чтобы к ужину выгонять Ли из обманчивого влажного тепла, которое не спасало.
Далин удивлялся, но не задавал лишних вопросов. Он был умницей, Далин. А кроме того, он уже заглядывался на дочь Синкана, рыжую - Синкан Эли, которая ловила бабочек и любила сахарную вату. А Ли сжимался ночами под одеялом, стараясь выгнать холод зеленых глаз, темной чешуи, которые посмотрели на него из белизны. - Наверное, у нее тоже зеленые волосы. - думал он, старательно надыхивая ночное тепло в маленькое пространство между грудью и подбородком. - Зеленые, как средняя звезда в Ожерелье. - думал он, старательно заглушая непрошеное: - Зеленые, как и тот, чешуйчатый, который живет внутри.
Долани-сан лежала тут же, в этой же клинике, в отделении геронтологии. Ее состояние описывалось одним словом - старость. Теперь мы сравнялись - иногда думал Ли, навещая ее.
- Теперь я не чувствую холода, Долани-сан. Странно, но мне теперь тепло. Это забывчивость или что-то другое, не знаю. Может быть, болезнь...
- Ли, это просто время. Не такой уж там был холод, по себе знаю. Что новенького нынче на этажах?
- Старый Хала умер. Приезжали родственники два часа назад, забрали тело для погребения. Я видел его, проходя мимо - лежит себе с ехидной улыбочкой. - не то сострадая, не то завидуя, тихо говорил Далин. - Вилиара отправился домой после очередного курса лечения, всем рассказывая, как он заставит кричать от наслаждения молодую жену. Женщины огорчаются - не над кем больше хихикать...
- Да, Вилиара умел травить байки...
Долгое молчание двоих, прерываемое почти неслышными шагами по коридору - врач или медсестра. Шаги скрыты ковровой дорожкой и мягкой больничной обувью, но все равно слышны. Если бы это был, к примеру, Нова - слышно было бы издалека, ибо все пациенты бессознательно стараются шаркать и топать погромче, чтобы хоть как-то отличаться для лежащих в палатах хотя бы по звуку.
Шаги прошелестели мимо.
- Долани-сан...
- Ли, я знаю, об чем ты хочешь спросить. Любопытство в тебе не умерло даже после заглядывания в чужие окна. - Долани хихикнула и взяла Ли за руку.
Рука Долани была холодной, но не так ошеломляюще, как это могло бы показаться. Усохшая почти до скелета, обтянутая кожей, настолько морщинистой, что стала почти чешуйчатой, с синими пятнами перекрестков вен и коричневыми пятнами пигмента. Обычная человеческая рука. На ощупь казалось, что все лишнее ушло из этой конечности, выветрилось, было сметено песчаной бурей - остались только кости и вены, зябко пульсирующие синим дороги, по которым вестники гнали изморенных коней по очередному кругу, доставляя жизнь, а песчаные корабли под серыми парусами...
Ли стряхнул навязчивую череду образов и понял, что пропустил первые слова Долани - тихие и спокойные, устремленные даже не к нему - к плотной шторе, отгораживающей палату от солнечного буйства и цветов пиний.
- Люди до сих пор думают, что я как-то связана с демонами. Уж воистину, вселенская мудрость. Самый страшный демон здесь - это старость, от которой не убежишь.
Демоны - это искажение.Но что для людей искажение? Многие умы знают, что этот вопрос - ловушка. Когда демон задает тебе этот вопрос - ответ всегда неправилен. Но когда этот вопрос задаешь себе? - Долани прервалась и поерзала, чтобы улечься поудобнее. -
Если этот вопрос задаешь себе? Что ответить?
Многие не задают вопросов и считают демонами всех непонятных и непохожих. Вообрази себе чужака с Континента, увидевшего Тотору. Или еще хуже - восьмирукого Агаку, праведника из детских сказок. В лучшем случае он кинется бежать. В худшем - атакует и убьет, если сможет. А вот Изломщик мы все видели на фотографиях - ящик как ящик, каких полно на заводах радиоаппаратуры. Воистину, нет хуже демонов, чем люди...
Долани прокашлялась, тряхнула Ли за руку и осипше сказала. - На сегодня достаточно. Я устала. Иди, молодой Ли.
***
Ли часто благодарил неивестных архитектора и дизайнера парков, которые расположили клинику на склоне холма. Рельеф местности, вкупе с ручьем, искусно разведенным по десяткам искусственных лож и водопадов, давали достаточно возможностей, чтобы с успехом избегать чьего-либо общества. Медсестры не искали его, ибо к самоубийству он не стремился, а лекарств ему не прописывали. Ужин для него оставляли в палате, и Ли был только рад этой бесшумной предупредительности.
На этот раз он был не один - в просторном кармане халата покоилась книжка, прихваченная из библиотеки.
Ли был начитанным с детства и легко понял, что хотела сказать Долани. Разбуженное любопытство на этот раз не остужалось холодом изнутри, и он взял ту самую книгу, которую в детстве бросал на одной и той же странице около десяти раз, сдерживаемый холодом. А читать книги в горячей ванне - наносить оскорбление автору. Да и не верил Ли, что ванна поможет.
<...Нам не очень нравится мысль о том, что в соседней деревне живут точно такие же люди, что и мы...
...Они живут своей жизнью, и мы не можем понять, что заставляет их действовать так, а не иначе. Они могут иметь разум, они могут действовать сознательно, но нам не дано их понять....
Ли засунул руку под миниатюрный водопад и пошевелил пальцами, ощущая биение песчинок, меняющих места под напором падающей, ослепительно холодной воды. Пальцы сжались воедино, зацепив горсточку песка. Она, как живая, зашевелилась и вылетела, прочертив запястье невидимыми следами, так что на влажной руке, раскрывшейся под солнцем, осталось только несколько окатышей серого крупного песка, прикрывшихся куполами водной пленки от палящих лучей.
***
Далин был отчужден уже давно, и поэтому Ли не обратился к нему, хотя мог бы.
***
Долани лежала на том же месте, как будто прошло не пять дней, а полчаса с тех пор, как они разговаривали. Она открыла глаза и улыбнулась Ли.
- Маленький братец Ли пришел. Садись, маленький Ли. Какие новости в клинике?
- Появился новый больной - Параму. Он низенький и толстенький. Очень скучает по семье. Он повар, из верхних пригородов Араказану. Почти совсем уже седой. В столовой сменили шторы на окнах на новые - из красивой ткани, разукрашенной разными цветами.
- Как Нова?
- Нова все также изучает парк, каждый день заходя в него, как в первый раз. Хотел бы я иметь такую способность...
- Не мечтай о странном, а не то оно придет - слыхал такую пословицу? Долани улыбнулась и продолжила: - Я вижу, ты даром времени не терял, облазил всю здешнюю библиотеку. Небось думаешь сейчас - ой, опять старая Долани будет читать наставления. Нет. Хорошо, когда человек думает сам.
Ли вежливо молчал, ожидая окончания фразы и совершенно недоумевая внутренне.
- Не обижайся, братец Ли. Люди - странные создания, и им свойственно вгонять в замешательство родных и близких... Когда я была маленькой, и когда ты был маленьким, мы мало чем отличались, оба видели странное и боялись его. Только во мне было больше любопытства и желания разобраться. Этакая маленькая пролаза, сующая нос во все щели.
- Как ты думаешь, почему ты регулярно ходишь навещать меня?
- Ну-у... Мы жили в одной деревне... - Ли задумался.
- Не трудись, я попробую предположить сама: ты ходишь ко мне в гости из-за своего любопытства. Тебе до сих пор любопытно, несмотря на весь страх, который был испытан тогда, под окном. А я - единственный человек, который может просветить тебя, да к тому же уже далеко не такая загадочная и таинственная, какой казалась тогда. Обыкновенная старуха, постепенно умирающая в экспериментальной геронтологической клинике.
Ли попытался запротестовать, но его прервали: - Ли, только не надо красивых слов.
Он покраснел и закашлялся: - Долани-сан...
- Ну, так я угадала или нет?
- Да, вы угадали, Долани-сан.
***
В один из дней последующей недели Ли, разморенный с утра в горячей ванне, выбрался на верхний балкон клиники, откуда была видна вершина горы Тара, а с другой - северо-восточной стороны по ночам вставало марево огней Араказану. Немилосердно стрекотали цикады, неизвестно как забравшиеся на шестой этаж. Внизу говорили двое.
- Фиталара, это её право.
- Парати, но ведь так нельзя, нельзя! (подавленный всхлип) Она отказывается от лечения, хотя знает, что наши методики дают как минимум пять добавочных лет жизни. Зачем тогда она здесь?
- Это ее право, еще раз остается сказать мне, Фиталара. Она знает свой срок, знает, какая грань Излома определила его, и не хочет большего. Взгляни на братца Ли - ...
Ли мучительно покраснел от стыда и ощущения собственной неловкости. Стараясь не вслушиваться в дальнейшие слова старшей сестры их отделения, он поспешно покинул балкон. В груди шевельнулся знакомый холод. Так Долани-сан, оказывается, тоже умирает от Излома... Назавтра, по пятницам Ли обычно заходил к Долани с очередной стопкой больничных новостей. Теперь он не знал, как поступить - то ли сделать вид, что ничего не произошло, то ли во всем признаться.
***
Обитатели леса не знали людских нужд. Ли с любопытством часами наблюдал за жизнью муравьев - вперед, назад с грузом, личинок - греть на солнышке, навестить тлей... Муравейники поражали его своей кажущейся бесформенностью, которая распадалась на множество движущихся частей, как колесики в часах, стоило лишь присмотреться.
Ли смахнул непрошеных визитеров с ног и перешел по другую сторону от муравейника, сожалея, что не удастся досмотреть, как муравьи сушат своих личинок - уж больно пронырливы шестиногие стражи, сразу кусают, хотя никаких враждебных намерений он не проявлял.
- Эй, Ли! Привет!
Из-за деревьев весело махал рукой Далин.
- Пошли играть!
- Пошли! - обрадовался Ли, позабыв о муравьях.
Игра в обитателей камфорного дерева затянулась до заката. Парочка и дальше бы лазила по ветвям, но вдруг страшно, незнакомо прокричала какая-то птица, и они разом вспомнили, что их давно ждут дома.
- Побежали домой.
- Побежали! Наперегонки!
До дома Ли было совсем недалеко - немножко по лесу, обогнуть озерце и еще немножко по проселочной дороге.
Резво стартовав, Ли вырвался вперед и лидировал до самого озера. Далин не отставал, но и догнать никак не мог, все что-нибудь мешало. Выскочив на берег, Ли вдруг затормозил и очарованно прошептал: - Ух ты... У входа в белый домик горели свечи. Много свечей. Вроде бы свечи горели даже внутри дома, но сказать было трудно - свечи это или все-таки закат? В открытой двери мелькнуло белое платье. Одновременно Ли и Далин ощутили страх и, не сговариваясь, кинулись бежать.
***
- Здравствуй, братец Ли. Как идут дела в нашей клинике? - дружелюбно спросила Долани, едва лишь Ли переступил порог. От такой теплоты Ли еще больше смутился и покраснел.
- Нирара вчера устроил скандал в столовой и кричал, что ему подсыпают яда в суп, поэтому он горький. Выяснилось, что он уже месяц выкидывает таблетки, которые ему дают. Парати распорядилась - перевести на этаж душевнобольных, а две молодые сиделки, обихаживавшие Нирару, теперь ходят с красными глазами и совершенно расстроены.
Долани сокрушенно покачала головой. - Бедный Нирара, ему всегда не везло. На пике карьеры залететь сюда - такое потрясение не всякий ум выдержит.
После вежливой паузы Ли продолжил: - к Кунеде приехала сестра из Нэта. На целую неделю. Кунеда на седьмом небе от счастья, повсюду ее водит, заглядывает в глаза и старается угодить.
- А у тебя что новенького, молодой Ли? Ты прямо-таки весь поглощен этой новостью. Трудно было бы этого не заметить.
Ли покраснел еще больше, припертый к стене.
- Я случайно подслушал разговор двух медсестер...
- Вот как? Ли, ты все так же любопытен без меры. - рассмеялась Долани. - И что же ты такое услышал, что гнетет тебя так сильно?
- Я услышал, что вы тоже пострадали от Излома! - выпалил Ли, чтобы избавиться от груза разом.
- Да... Хотя больше тут все-таки старости. - печально сказала Долани, указывая на себя рукой.
- И что вы могли прожить на пять лет больше, если бы лечились..
- Не пять. Четыре, скорее всего. - сказала Долани и выжидательно замолкла.
- Так почему же?! - почти выкрикнул Ли и заплакал от прорвавшейся наконец обиды.
Долани мягко привлекла его к себе и молча гладила по голове, пока рыдания не утихли.
- Видишь ли, Ли... - и замолкла.
Ли ждал. Потом отодвинулся, встал и пошел в ванную умываться. Долани задумчиво смотрела в окно, где колыхались ветви пиний под озорным утренним ветром начала осени, в полном контрасте с неподвижностью белой палаты.
Ли поколебался в нерешительности и двинулся к выходу.
- Братец Ли.
- Да, Долани-сан?
- Приходи сегодня в восемь вечера. Мы как раз успеем поговорить.
- Хорошо, Долани-сан. - сказал Ли и прикрыл за собой дверь, чувствуя себя так, словно он только что совершил гадкое, мерзкое деяние, но одновременно сбросил невыносимый груз со своих плеч.
***
Родители Ли раньше жили в Араказану, но с рождением сына перебрались южнее, в префектуру Гина, где леса были тогда практически не тронуты цивилизацией.
В один из вечеров, когда Ли мастерил змея, сидя на крыльце дома, он вдруг обратил внимание, что цикады верещат особенно громко. Ли удивился, бросил работу и пробежался по лужайке, чтобы пристрастить непрошеных артистов. Но артисты не смолкли, а наоборот - затрещали с угрожающей громкостью, вылетая из-за яблоневых и грушевых деревьев, с любовью обихаживаемых отцом. Пять темных цикад, размером с полдома, круговой радугой крыльев отражая закат, на невообразимой доселе скорости мелькнули над распластанным лицом вверх - Ли, который не знал, куда деть свое вдруг ставшее слишком большим и неуместным тело.
Шестой вертолет пролетел чуть с опозданием, когда Ли уже прижимался щекой к старой яблоне, стараясь скрыться за стволом. Сверкнул стеклом в закате. Скрылся.
Цикады молчали.
Выползая из-за яблони, Ли впервые ощутил Излом, не как нечто прошлое, но как вневременной артефакт, тянущийся не только в привычных нам чувственных координатах, но и в полете черных цикад, в теплой вечности загородных пейзажей. По-крайней мере, так казалось Ли, когда он в первый раз слушал десять лет спустя, за год до клиники, вырезав кусок пленки и склеив его в кольцо, чтобы мелодия звучала непрерывно. Странное дело, но ни тогда, ни сейчас Ли не связывал мелодию ни с событиями детства, ни даже с Изломом. Это было скорее явление того же порядка.
Ли выключил проигрыватель и потянулся за очередным стаканом сока. Он был в палате один, закрыв дверь от всех взоров на защелку, а до вечера оставалось еще десять часов. Допив сок, он решил принять душ и, скинув халат, неторопливо прошел в ванную комнату. Постояв перед зеркалом, он окинул критическим вглядом свое спортивное, мускулистое тело. Правда, бледноват немного, но это лечится. Взгляд скользнул ниже. Ли вздохнул, отгоняя жалость к самому себе и полез под холодные, очень холодные капли воды, с силой бьющие в фаянсовое дно чужими ритмами. Говорят, у тваранов есть такие фольклорные инструменты - звучат, как шум дождя...
Развалившись голышом на кровати, Ли не спеша сох и почему-то вспоминал Синкан Эли, рыжую девчонку, любительницу сладкого. Далин впадал в стеснительность, стоило ей приблизиться на расстояние меньше пяти метров. В Ли же трепетность первого чувства начисто отсутствовала, и он резвился и буйствовал, как только может резвиться и буйствовать девятилетний мальчишка, живущий в загородных просторах и имеющий неплохую компанию для развлечений.
Эли - запятнана! - объявил Ли, с шумом сваливаясь с дерева и хлопая ее по худой спине прямо между острых лопаток. Эли для порядка презрительно хмыкнула, но делать было нечего и она, прислонившись к дереву лбом и закрыв глаза, стала отсчитывать - Уно, диа, трес, куар... - повторяя всем известную считалку-завязку очередной игры.
Ли и Далин со смехом разбежались в разные стороны. Лес пропах ласковым вечерним летом. Ли свернул вправо, влево, пробежал еще немного - и оказался на берегу озерка. За водной гладью - сто метров по прямой - белел тот самый странный дом. Ли огляделся по сторонам, не следит ли за ним кто, и, прячась по кустам, начал подбираться к дому, белые стены которого уже наливались оранжевым от наступающего заката. В две перебежки преодолев расстояние от кромки леса до стены, учащенно дыша, Ли заглянул в окно.
***
Ли аккуратно притворил за собой дверь комнаты Долани.
- Ты молодец, братец Ли. Быстро понял. Спасибо тебе за то, что ты примешь мой дар.
Голос Долани звучал в мозгу, как бесконечном пустом пространстве. Ли вздрогнул и быстро пошел, потом побежал по коридору. Если долго бежать - покалывание в суставах ненадолго проходит, вспомнил он. Нова жил на том же этаже, что и Ли, только комната выходила не в коридор, а в восточный зал, где на широких окнах росли карликовые деревья - дуб, вишня, береза...
- Нова? Ты еще не спишь?
- Нет, Ли. Не сплю еще. Что случилось?
Обычно Ли избегал встречаться с Новой на закате, зная, что тут же после разговоров и впечатлений Нова ляжет спать - и все забудет... Сегодня же выбора не было.
- Нова, я хотел бы.. - Ли замялся. Нова изумленно ждал.
- Нова, я хотел бы взять тебя с собой. У меня сегодня будет важная встреча, и я хотел бы взять тебя с собой.
Нова удивленно кивнул и начал переодеваться из пижамы в спортивный костюм.
Когда они прошли мимо дремлющей медсестры в парк, Нова не выдержал: - разве встречи проходят обычно не в холле больницы? - к нему как раз сегодня приходил его брат и он хорошо запомнил, что звали его именно в холл.
- Эта - нет, Нова. Эта встреча пройдет в лесу.
- А.. далеко?
- Не очень. Минут пятнадцать ходьбы.
Труднее всего для Ли оказалось разыскать в лесу нужное дерево. Когда наконец древесный долгожитель был найден, они успели перецарапаться о кусты и промочить ноги в вечерней росе. В темном стволе чернела щель.
- Нова, нам туда.
- Ли, ты это серьезно?
- Нова, я прошу у тебя прощения. Но нам туда... - отчаянно произнес Ли, взял Нову за руку и решительно втиснулся в щель.
Внутри ствола было темно и ароматно. Шуршали нанесенные ветром сухие листья. А впереди светлела еще одна щель, в которую Ли и протиснулся в очередной раз, крепко держа за руку Нову. Они стояли на склоне леса. На знакомом склоне. На склоне холма, за которым лежало то самое озерце.
- Ли, где мы? - Испуганно сказал Нова, не отпуская Ли.
На прогалинах вели брачные хороводы светлячки, неслышно плетя песню неоновых цветов. Вспугнутые, под ногами, они гасли, оставляя темную полосу вслед пути. Ложбина расступилась и озеро темной массой проявилось впереди.
Дом остался таким же белым, но потерял целостность. Некоторые окна отсутствовали, песчаная дорожка успела зарасти травой. Ли выпустил руку Новы и остановился перед дверью.
- Это здесь, Ли?
- Да...
- Нам надо внутрь?
- Да. (Наверное. - прибавил Ли про себя)
- Тогда давай быстрее зайдем и сделаем, что нужно. Давай... - жалобно произнес Нова.
- Да...
Ли толкнул дверь и она совершенно беззвучно, как бывает в снах, отворилась. Внутри было темно.
Шагнув за порог, Нова ахнул. Дома не было. Они опять стояли в лесу, но на этот раз из-под ног вперед уходила тропа. А сзади было темно.
- Ли, это все так и надо?
- Да... (Наверное. - опять прибавил про себя Ли, тоже совершенно сбитый с толку. Все было не так, как он видел в окне тогда, совершенно не так.)
Светлячков не было. Зато через пять минут из-за облаков величаво выплыла огромная серо-желтая луна, которой полагалось отсутствовать в новолуние. Под ногами сначала стало пружинисто, потом захлюпало. Наконец, развезло окончательно и Ли с Новой начали продвигаться вперед по шагам, высоко задирая ноги, чтобы вытащить их из склизкой, жадной болотной почвы. Нова тяжело дышал, но вопросов никаких уже не задавал, чему Ли был несказанно рад.
Неожиданно буквально за несколько метров пути почва опять стала твердой, а тропинка - широкой. Нова встал, как вкопанный.
По обеим сторонам пути, полуприкрыты сумеречными тенями Луны, лежали два чешуйчатых многохвостых зверя. Красные точки глаз неподвижно светились в темноте.
- Ли, они же нас сейчас.. - отчаянно зашептал Нова, оттягивая Ли за рукав, но был взаимно схвачен Ли и увлечен вперед, на тропу, светлевшую путеводной нитью.
- Молчи! - процедил Ли. Нова почувствовал, как держащая рука стремительно холодеет и дрожит, словно в лихорадке.
Звери-стражи не шевелились. А впереди опять лежало озеро. Точнее, озерце, небольшое зеркальце темной воды, отражающее все ту же вездесущую луну. Тропа уходила в воду. Не кончалась на берегу, а именно уходила в воду, словно отмечая хорошо известный брод.
- Пошли. - Дрожа, как одержимый, тянул Ли Нову вперед.
- Но там же вода!
- Д-да... Н-нам над-до т-туда. Пр-рости, Нова...
Вода тихо всплеснула под четырьмя стопами, холодной каймой скользнула вверх, к щиколоткам, голеням, коленям, паху, пупку, груди... Ли вдохнул, услышал сбоку поспешный вдох Новы - и сделал еще шаг. Луна разбилась на тысячи отражений и расплылась, отделенная. Потом стало темно...
Последний всплеск затих и двойница-Луна начала собирать себя из осколков на поверхности. Еще минуту она неспешно восстанавливала округлость, наконец удовлетворенно замерла.
Ли принял дар той, тело которой сейчас лежало без признаков жизни в тихой палате, а монитор на столе у дежурной сестры пронзительно пищал, моля "нет, нет, нет, нет, нет..."
Водную поверхность вспорола стремительная продолговатая тень, изгнав даже намеки на отражения в водяном вихре. Мелькнула чешуйчатая лапа, сжимающая два человеческих тела, деревья прошумели в ответ на стремительный прыжок, разбег, полет... И опять тишина. Наконец, устав от безделья, где-то на берегу застрекотало ночное насекомое: чриик-чррк-чриик-чррк-чриик-чррк. Ему ответил нарастающий многоголосый хор: чри-чрр-риик-ррк-чрр...
***
Утром Ли и Нова подошли ко входу клиники. Одежда их, хоть и мятая, была относительно чистой, так что все бы было хорошо, если бы не одно обстоятельство: Ли выглядел старше на несколько лет.
Сам он ничего не замечал, а Нова не стал сообщать Ли эту новость, поскольку по сравнению с пережитым страхом и потрясением она выглядела ничтожной. Ли устало сел на скамью у главных дверей вестибюля. Нова подумал и уселся рядом.
- Нова, ты вернешься к родителям?
- Да, наверное... - несмело сказал Нова. - Надо еще проверить...
- Да, конечно, - сказал Ли отсутствующим тоном, потом вдруг вскочил и почти что бегом ринулся на четвертый этаж. Нова проводил его понимающим взглядом, откинулся на спинку скамьи и с облегчением вздохнул. Через минуту он уже клевал носом, а вскоре просто уснул сидя, благо дежурная медсестра куда-то отлучилась и некому было наводить порядок...
Ли бежал на четвертый этаж, забыв о лифте, а в голове у него царил полный сумбур. Единственное четкое чувство было - благодарность. И еще, непонятно за что, вина. Вылетев с лестницы в коридор, застеленный ковровой дорожкой во всю ширину, он в два прыжка преодолел десять метров до двери палаты - и чуть не сбил с ног выходящую медсестру.
- Уже дошла телеграмма? - удивленно спросила она - молодая женщина, совершенно незнакомая до этого Ли.
- Какая телеграмма? - опешил Ли.
- Вы же родственник?
Ли смог только кивнуть. Слов не было.
- Понимаете, она отказывалась от лечения по своей воле. Кризис случился неожиданно, ночью.
Ли медленно обогнул медсестру и начал открывать непослушной рукой дверь в палату.
- ...такое впечатление, что она постарела за ночь на пять лет. Извините... - смутилась медсестра.
***
В вестибюле, на скамье, Нова чуть не упал на бок и проснулся.
Широко зевнув, он помахал рукой приближающейся дежурной сестре, почти ровеснице, с озабоченным видом прикидывающей, что в очередной раз придется представляться, объяснять Нове, где он находится и как пройти в свою палату...