Влюблена в зиму. Безнадёжно. Без задних ног. И без передних.
Сквозь уютный комфорт и безопасность невидимого стекла, наблюдать за падением с одинокого неба заколдованной в снежинки влаги - дикое удовольствие. На рассвете зима завораживает безумным блеском нагло упавших наземь крохотных, с любовью огранённых божественным рукоделием, бриллиантов. Невообразимо чудесно находиться у окна, укутанной в мягкие домашние ткани и восхищаться холодной картиной за окном, пребывая при этом в тепле и безопасности. Снежинки, падая гурьбой на дорогу, перекрашивали город в атласно-белый, согревая спящую душу земли своими невесомыми телами, застилая мой город романтикой и покоем посленовогоднего января.
Праздничное зелёное дерево в моем зале, неуклюже приуныло, явно намекая упавшими на ламинат иглами на исход новогодья. Странное настроение ушедшего праздника и наступления новых, в винегрете со старыми забот, которые украл январь у робко ушедшего декабря. Сказочное состояние оцепенения от оптического торжества озорной забавы природного явления на фоне моих бесноватых галлюцинаций, постепенно улетучивается и я вяло возвращаюсь в возможную реальность, теряя (или намеренно разбрасывая) свои мысли, мечты и возможности, не жалея и не желая уже ни о чём и ничего.
Праздничный стол не хотел покидать мой зал и я, не взирая на намеки календаря о конце января, все продолжала подрезать оливье и маслят, обнадёживая или обманывая себя, тем, что праздник ещё не закончился.
Так страшно было за завтра, и за сейчас. Отсутсвие планов на будущее и всепоглощающее безразличие ко всему вокруг, оцепеняло и сковывало. Лень околдовала меня, связав по рукам и ногам моё никчемное тело. Противно было даже двигаться. Казалось, я "по-маленькому" готова уже ходить в постель, которую не меняла с прошлого новогоднего одиночества. Я отдаляюсь от своей жизни настолько, насколько это возможно страдающему то кошмарами, то бессонницей, то беспробудным сном человеку без веры, любви и надежды. Я просто есть. Ем, пью, курю, молчу и смотрю в окно на снег.
Пачка дешёвых сигарет без фильтра, отдала мне последнюю одинокую бумагу с граммом в душе, гадкого на вкус табака, звонко зажженного любимой серебряной ZIPPO.
- Кажется ухожу, - выдохнула порцию никотинового облака, ещё месяц назад молодая, а теперь неопределённого возраста вдова и мать покойного ребёнка.
- Я усыпаю или просыпаюсь? - выползло из под моих пухлых, сухих и слипающихся губ.
Уже привычный запах пропитанной потом желтоватой подушки, сверлил запутавшееся в яви и мираже усталое сознание. Чувствую, что превращаюсь. Оно в меня, или я в него.
Снег чернеет... Неспешно, как фотобумага в проявителе, под красным светом жадного на свет фонаря... Стекло, что разделяло по ту и сию стороны миры, плавилось и стекало с подоконника, заполняя своей плазмой дно моего захудалого жилища, угрожая заполнить пространство пустоты своей стекольной молчаливостью... Чувствую как сворачивается моя кровь и мой биодвигатель, мощностью в одну конскую силу, задыхается от высокооктанового топлива, повращающегося в тротил... Часть меня, забившись под сто тонное оделяло, откусывало от стыда и гнева остатки нестриженых ногтей, другая же паучьей поступью двигалась в заоконье, жадно слизывая раздвоенным пятиметровым языком, дохлые от падения снежинки, чьи крохотные тела замерли в предсмертных гримасах... Мои девятьсот двадцать шесть рук-ног, шарили по опустевшему от смысла подобию земли, в поисках лунного света, который смешавшись с солнечным, раскрасил мою реальность в жестокий ультрафиолет... Мёртвые изнасилованные дети, были кем-то искусно сложены в стены, а стены в небоскрёбы, что затмевали время и царапали облака своим безумным архитектурным величием и ядовитой болью кое-где ещё живых "кирпичиков"... Мумии древних Богов безмолвно веселились на разрушенных не игровых площадках, неистово раскачивая свои пепельные души на шумных цепях ржавых качелей... Древние улицы мёртвого города, наполнились шумом шёпота вымерших народов и ритуальным танцем триллионов ядовитых питонов под саркастическую песнь серебряного саксофона... Мой дом сложился внутрь в сто тысяч сложений, уместившись в колоду Таро, что высшими арканами разместилась на моей многолико-безликой морде... Я рвала пространство лезвиями-клыками, вдыхая вихрями исполинских ноздрей, живые ещё души спасённых и безымянных разлагающихся тел... Бокор и Аббадон выпивали чокаясь океаны, закусывая континентами, готовя ракетки для пин-понга Землёй... Пылало пространство и время, извергая вечную чёрную зыбь и бесконечную пустоту, окутывало Всё и Ничто болью и страданием...
И вот затрещало бытие и небытие, и из раскола между прошлым и будущим выползло Чудовище с ожерельем из тысячи Солнц, на жилистой и мощной шее... Без глаз и без пасти, Оно мотало головой из стороны в сторону, меняя время и пространство, создавая и уничтожая сознание и разум этносов и эпох... Его тело из пятиста спин и тысяч хребтов, несло в себе горе и небытие всему живому и не рождённому... Мёртвые стали дрожать от страха и боли в оголенных костях, от ужаса вони и диких вибраций, что несло с собой Это... Боги и Божества бежали в страхе и были повешены на его седых от вечной старости и могущества, волосах-канатах... Семь тысяч сердец размером во всю доисторическую мудрость, алчно бились в разнобой, разрушительными волнами, ломая формулы и структуры вселенский мирозданий, этих и потусторонних миров... Небо ревело навзрыд, заливая слезами-дождями затопленные кровью пространства... Всё, что рождалось - корчась от боли, тут же сдыхало... Всё, что однажды издохло - ломая могилы и память о них, всходило наружу, отравляя видом и смрадом своим, живое и тому обратное... Оно ело всё, что имело вес, место и очертание... Тварь рвало и рвоту эту Оно жрало-рвало желудком, что имел пасть в миллионы рядов алмазных акульих резцов...
Начало конца положено... Конец начала близок... Тварь эта, Всё и Ничто безнадежно дожирает, оставляя за собой кислотные океаны слизи и неисчислимую бесконечность своих личинок, с лицами погребённым и сожжённых некогда, за всю историю мира людей...
Я так сплю и не сплю постоянно. Литр вина с горла, да к нему две пачки отвратного табака и уже неизбежный психоделический трип от Бромо-стрекозы. Я умираю. Прямо. Косвенно. Душой. Телом.