Аннотация: Многие люди не видят снов. Или не запоминают их. Но есть счастливчики, для которых мир снов - это всё равно, как паралельная реальность. Причём ничуть не менее красочная и увлекательная, чем та, в которой мы живём.
Сон Первый. Арай.
...Что может быть более шумным и весёлым событием, чем воскресная ярмарка? Ещё далеко до полудня, а прилавков и лотков с товарами, шатров, машин, кафе, аттракционов уже видимо не видимо. Но больше всего на ярмарке, конечно, людей. Их сотни. Нет, тысячи!
Теперь я даже рада, что мои друзья не пошли со мной. Мы бы уже раз двести потерялись. А так - сама себе хозяйка, иду, куда хочу. Точнее, куда хочет толпа.
Меня несёт огромный людской поток. Я не вижу, куда, но мне и не важно. В воздухе пахнет праздником, и потому душу захлёстывает ощущение невероятного счастья. Перед глазами мелькают чьи-то разноцветные куртки, кофты, шляпы, сумки.
Наконец, устав плыть по течению громадной человеческой реки, я старательно гребу локтями и прибиваюсь к ряду прилавков, на которых разложены самые разные вещи: от шёлковых платков и рубашек с вышитыми узорами до таинственных деревянных амулетов. Торговцы шумно расхваливают свой товар. Прямо рядом со мной молодой мастер заигрывает с симпатичной девушкой, которая заливается мелодичным беззаботным смехом. Неподалёку от них идёт ожесточённый торг за коралловое ожерелье между тощим, как фонарный столб, шельмоватым продавцом и полной низенькой дамой, которая сжимает в руках сумку с таким свирепым видом, будто её пальцы сошлись на горле злейшего врага. "Тут ещё неизвестно, кто и как кого обманет" - улыбаюсь я про себя, протискиваясь сквозь гурьбу детишек, которые с горящими глазёнками разглядывают резные фигурки.
И вдруг - крик. Испуганный, жалкий, беспомощный женский крик, лезвием прорезавшийся сквозь гул и смех толпы. Не задумываясь, я прорываюсь в сторону звука.
Как неожиданно увидеть пустое место прямо в середине базара. Но не так неожиданно, как мужчину азиатской внешности, который привселюдно рвёт старую поношенную блузку на груди у судорожно всхлипывающей девушки, грязно матерясь при этом и отвешивая ей почёщины по заплаканному лицу. Я неверяще озираюсь по сторонам. Люди вокруг меня оживлённо болтают, смеются, торгуются, не глядя на отвратительную сцену. Дёргаю рядом стоящего парня за рукав:
- Здесь есть хоть один мужчина или все - трусливые шакалы? Какая-то скотина посередине ярмарки насилует женщину, и всем плевать?
Не глядя на меня, парень отвечает:
- Здесь есть мужчины, но нет безумцев. Никто не пойдёт против Арая. Пусть он пьян, как тысяча чертей, но он лучший боец в этой стране. Он знает триста и три вида боевых искусств. К тому же никого он не насилует, эта девчонка - его сестра. Он просто преподаст ей урок. Он ненавидит женщин. Одна когда-то его бросила...
Я больше не слушаю его и подхожу ближе. Блузка сорвана прочь. Большая, молочно белая грудь прикрыта трясущимися руками, хрупкие пальцы которых плетут рыболовную сеть. Девушка больше не кричит и не сопротивляется, её плечи приподняты и дрожат, антроцитово чёрные волосы в беспорядке упали на лицо. Она скулит, как зверь, как собака, и этот звук так страшен, что я снова замираю на месте. Её брат пьяно бормочет: " Вот так, не смей прятать красоту от мужчин".
В моих руках только сухая тонкая палка, заменяющая мне дорожный посох. Я ниже Арая раза в полтора, а уж насколько слабее, даже и представить нельзя. Невольно пересыхает в горле.
- Ублюдок. Мразь. Сын свиньи, - произношу отчётливо, но тихо. Толпа внезапно замолкает. В полной тишине, громко: - Сын свиньи!
Где-то я слышала, что это ругательство считается самым оскорбительным для индийцев. Ничего, для азиатов тоже должно сойти. Ударяю палкой по прилавку с такой силой, что она ломается напополам, презрительно сплёвываю в сторону ошеломлённого мужчины и иду дальше.
Удар сбивает меня с ног. Быстро переворачиваюсь и как раз вовремя - в мою сторону летит заострённая рогатина. Уворачиваюсь. На мгновение встречаюсь взглядом с Араем - у него нет ни капли хмеля во взгляде. Лишь сосредоточенность и глухая ярость.
Он владеет триста трёмя боевыми исскуствами, я же знаю только два удара: один в нос, другой в пах. И ни один не могу осуществить. Меньше чем через минуту моя шея прижата рогатиной к земле. Что-то острое упирается в живот. Становиться трудно дышать и я хватаюсь за рогатину обеими руками.
- Извинись, - карие глаза излучают ледяную злость.
- Ты сын свиньи и трусливый ублюдок, Арай, - произношу я, задыхаясь, и моментально чувствую жжение в животе.
- Я всего лишь поцарапал кожу. Извинись, или умрёшь.
- Только трусливый ублюдок бьёт женщину, - хриплю я. - Только сын свиньи оскорбляет беззащитных. Только мразь может мучать слабого. Убей меня, но помни о том, кто ты.
Арай молча смотрит на меня. Через несколько томительных секунд - убирает рогатину и протягивает мне руку. Поднимаюсь сама, игнорируя этот жест. Мужчина слегка покачивает головой.
- Дерзка.
Молчу, неотрывно глядя ему в глаза. Очень сложно стоять прямо, голова кружится.
- Я не мразь и не ублюдок, - говорит он и, повернувшись, идёт к своему прилавку. - Не трону я её больше. Ишь, защитница выискалась...
Я, спотыкаясь, иду назад в ряд, к застывшим и молчаливым зрителям нашей драки (если так можно было назвать подобное). Пробираюсь через ряд - и вот я снова среди смеющегося, улюлюкающего, трещащего, болтающего столпотворения людей.
---------------------------------------------------------------------------------------------
- Привет, - улыбается мальчик, и это короткое слово ложится на сердце исцеляющим снадобьем. В открытое настежь окно влетает прохладный бриз.
- Привет, - радостно отвечаю я и уже протягиваю к нему руки для объятия - ведь мы так долго не виделись - как внезапно замечаю отвратительные бурые пятна под белоснежной рубашкой. Первый порыв - отшатнуться, но, понимая, как больно было бы ему увидеть подобную реакцию, не позволяю своим рефлексам взять над собой верх. Парнишка сам осторожно отстранил меня:
- Не стоит.
Мы молчим некоторое время, после чего он, уже не улыбаясь, серьёзно говорит:
- У меня нашли ещё один очаг болезни.
Снова молчим, но это не грустное молчание, это просто вступление к дальнейшему разговору. Мы настраиваемся друг под друга, как настраиваются струны на гитаре. Я беру его за руку и слегка пожимаю пальцы:
- Ты, главное, не сдавайся.
- Не сдамся, - отвечает Ден твёрдо. - Никогда не сдамся.
Я верю ему каждой клеткой своего тела. В Дене удивительным образом переплелись хрупкость и непоборимая сила. Каштановые короткие волнистые волосы, оливковая кожа, нескладная худая фигура, смешливые синие глаза, нелюбовь к официальной одежде, оптимизм и эстетизм - вот он, мой старый добрый друг. В первый раз мне удалось увидеть его, когда он фотографировал капли ночного дождя в свете восходящего солнца. Как Ден потом объяснял, с немного виноватой улыбкой на лице, он не фотографировал их, а запечатлевал. Между этими двумя понятиями существует огромная разница, хотя далеко не все люди её понимают. Сфотографировать что-либо - это означает скопировать изображение какой-либо вещи. Всё равно, что напечатать изображение гениальной картины великого художника в третьеразрядном журнале на второсортной бумаге. Фотографировать фактически означает унижать красоту окружающего мира.
Запечатлеть же что-либо на фотоаппарате - это означает проникнуть в суть вещи, изображение которой ты пытаешься воссоздать, и запечатать частичку этой сути в фотографию. Снимки, на которых вещи, люди и пейзажи запечатлены, отличаются от тех, на которых всё это было просто сфотографировано, тем, что в них есть смысл. В них заключается изображение не только физического тела, но и души. Запечатлевать - означает быть творцом. Фотографировать - означает быть ремесленником.
Так вот, Ден - творец. Он никогда ничего не копирует. Он познаёт то, что отображают его фотографии. Познавал. Раньше.
Теперь Ден болен раком и у него почти нет времени на запечатлевание. Он мог бы просто делать снимки, но есть ли в этом смысл? Истинные творцы нечасто становятся ремесленниками и уж точно- не по собственному желанию.
Мы редко вспоминаем об его болезни в наших разговорах. Так настоял он.
- Видишь ли, - сказал он мне когда-то давно, - когда ты знаешь, что смерть дышит тебе в затылок, разговоры об очевидном начинают казаться пустой тратой времени.
Сейчас мы идём и болтаем о разных разностях. Я сообщаю ему всё, что у меня произошло за последнее время, он рассказывает мне о новых книгах, которые он прочитал и о тех, которые собирается прочитать. Потом мы переходим к новостям: международной политике, экономике, революциям и конфликтам. Мы забываемся в дискусcиях и обсуждениях, и когда миловидная женщина зовёт Дена "на процедуры", ещё несколько минут не можем опомниться. Слишком уж внезапно оборвали нашу беседу.
Наконец, мы начинаем прощаться.
- Ещё увидимся? - спрашиваю я.
- Конечно, - кивает он, но я с горечью слышу в его голосе неуверенность.
Мы пожимаем друг другу руки и он поворачивается, чтобы уходить. Неожиданно для самой себя, я делаю несколько быстрых шагов и обнимаю его со спины. Он вздрагивает.
- Хэй, чувак, - шепчу я, - всё будет ок.
Я не вижу его выражение лица, но знаю, что он улыбается.