Наш автобус подъехал к хлопковому полю, прямо у подножия горы, в колхозе "50 лет Октября". Это было в начале ноября. Мы поёживаясь, от утренней прохлады, вышли из автобуса. Никому не хотелось влезать в хлопковые грядки, где на кустах ещё сверкала утренняя роса, и пахло сыростью. Так было всегда, к концу хлопкового сезона. Да, и хлопка уже не было. Мы собирали "курак" (не раскрывшаяся хлопковая коробочка), и то что оставалось после комбайна. "Гузапая" (кусты хлопчатника) выглядели серыми и пустыми. Нам это не нравилось - не спрячешься, не закуришь украдкой. Наш классный руководитель построил всех, и распределил "джуяки" (грядки). Мы, нехотя, начали подвязывать к поясам свои мешки - фартуки, и лениво побрели по полю. Уже вторую неделю, мы "прописались" в этой бригаде, и нас узнавали все колхозники.
- Алишер, а как можно узнать, где ставится мягкий знак, а где нет? - услышал я вопрос Ситоры, которая собирала хлопок в соседней грядке. Ситора, тоже десятиклассница, дочь бригадира участка, где мы, вот уже десять дней собирали то хлопок, то курак. Дело в том, что она собиралась поступить в мединститут, и усиленно учила русский язык. А тут, кто то возьми, да ляпни, что Алишер, знает русский язык, и может объяснить правила. В первый день, она стесняясь и краснея подошла ко мне, когда я уже был по середине грядки, где виднелся большой тёмно-зелёной паслёновый куст, под которым уже уселись мои одноклассники, и потягивали сигарету.
- Это, ты Алишер? - робко спросила она.
- Да, а что? - удивлённо поднял я голову.
- Мне твои одноклассницы сказали, что ты можешь помочь мне с русским языком, - зардевшись произнесла она.
"Вот, блин, этого мне ещё не хватало", подумал я, но вслух произнёс:
- А что ты хочешь, именно? - спросил я её, думая, что может она хочет что то перевести, текст или ещё там что.
- Да, я собираюсь в мединститут, а тут в колхозе, сам знаешь, как преподают русский язык.
Вот так и начался наш курс "ликбеза". Надо признать, Ситора была девочка смышленая, но за десять дней язык не выучишь... тем более русский
За эти десять дней мы уже как то сдружились, и она уже, по крайней мере, не краснела, задавая свои вопросы. У неё были совершенно европеоидные черты лица, светлолицая, с большими зелёными глазами. Среди таджичек такое часто встречается.
Голова у неё была покрыта белым платком, с мелкими красно-жёлтыми цветами (почему то эти платки назывались "японскими", я слышал это от своих сестёр). Из под платка были видны пряди волос, почти рыжего цвета. Её брови, видимо, тоже были рыжего цвета, но из за того, что она густо красила их усьмой, было трудно определить их цвет.
Иногда, когда она опаздывала, мне казалось, что чего то не хватает. Мне очень нравился её кишлачный говор, и её весёлый, естественный, высокоголосый смех.
- Про мягкий знак, Ситора, есть простое правило. Если это касается глаголов, то сразу ставь вопрос: "что делать?" и "что делает?". Если отвечает на вопрос: "что делать?", то смело ставь мягкий знак.
А с существительными, будет посложнее... - деловито продолжал я, и тут я заметил, что она меня почти не слушала. Я осекся на полуслове. Я заметил, что у неё блестели глаза.
- Вы завтра не приедете к нам, да? - тихо спросила она, не глядя на меня.
- Да, завтра у нас будет репетиция к параду, в школе, - ответил я. - А после 7- го ноября начнутся уроки, - добавил я.
Она ничего не ответила, не глядя на меня передала охапку кураков, которую собрала пока мы беседовали, и повернувшись пошла в сторону камышового навеса, где готовился обед для школьников.
А я присоединился к пацанам у куста брусники, не обращая на их шутливые приколы.
В этот день она больше ко мне не подошла.
Ближе к вечеру, когда уже никто не собирал хлопок, а все с нетерпением ждали появления автобуса, я заметил, что она появилась вновь у "шипана", того самого навеса, где мы обедали и взвешивали свой собранный "курак". Вдали запылил автобус, и ребята с криками "ура", стали выскакивать из хлопковых грядок.
Все знали что, на этом осточертевший "хлопковый сезон" завершается. Всё! Я ополоснул запылившиеся руки и лицо у арыка, протекавшего рядом с полем. Арык был заросшим камышом и пахло тиной, но вода было прохладной и довольно прозрачной. Затем я направился в сторону автобуса. Я взглядом поискал Ситору, чтобы попрощаться, но не заметил её, и вошёл в автобус. Наши места, то есть места старшеклассников, в заднем ряду автобуса ни кто не занимал. Там уже сидели мои друзья , и наш "штатный" гитарист Бахтиёр, глядя на меня, специально, запел песню: "Не плачь девчонка...".
А другие пацаны, через окно автобуса смотрели в сторону навеса. И тут я заметил Ситору, грустно стоящую среди провожавших нас колхозников. Минуту поколебавшись, я вышел из автобуса, и не обращая внимания на общий смех моих одноклассников, подошёл к Ситоре.
- До свидания, Ситора. Желаю удачи, с поступлением в мединститут.
- Спасибо, - невесело произнесла она, и со словами - "на, проверь мою грамматику", - передала мне измятый клочок бумаги. Я взял бумагу, и направился в сторону автобуса. Пацаны, уже хором подхватили песню "Не плач девчонка, пройдут дожди..."
И мы поехали в сторону города, уже с включенными фарами автобуса. В ноябре рано темнеет.
А записку, я прочитал уже дома. Там, карандашом было написано: "Спасибо". Ещё было несколько строк, которые были густо зачеркнуты карандашом. Я с трудом разобрал, лишь одно слово "когда..."
Затем был ноябрьский парад, а после начались уроки, и всё как то постепенно забылось. И я больше никогда не встречался с ней.
И в этом году, когда я побывал в Пяндже, и проезжая мимо хлопковых полей колхоза "Сархадчи", я заметил, что на полях, как и прежде, работали девушки и женщины. И мне показалось, что среди них я заметил девушку с зелёными глазами, и с рыжими волосами. Но, это, скорее всего был всплеск памяти. Памяти о тех десяти днях, прекрасных юных днях, проведённых с чудесной девушкой Ситорой, когда всё познавалось впервые. И искренняя дружба, и ростки волнующих первых отношений мальчика и девочки, и необъяснимое волнение, когда наши пальцы случайно касались друг друга, во время передачи хлопка и "курака".
Это ведь юность. В юности всё бывает прекрасным. И даже осенний ноябрьский день может казаться чудесным. Что интересно, позже, у меня никогда не было даже намерения найти её.
Лишь однажды, случайно, кто то из моих друзей, на встрече одноклассников, вспомнил этот случай, и сказал, что Ситора, якобы уехала к себе на Родину, в Рушанский район Памира...
Но для меня она, Ситора, осталась там, в Пяндже, на хлопковом поле. Осталась юной, весёлой и загадочной...