Аннотация: Сестра моя, где ты? Где ты, сестра моя, для которой в этой суетной жизни важно Ничего?
- Да, матушка, конечно, я надену Ники шапочку... Да, матушка, конечно, сегодня солнце жарит прямо с утра, и ему может напечь головку... Да, матушка, я не стану его слишком баловать сладким. Да, матушка! Матушка, мы опоздаем в храм...
Старческие брюзжания все еще продолжались, когда молодая женщина решительно захлопнула тяжелую резную дверь и стремительно заскользила по длинному коридору, надевая на покрасневшее от раздражения лицо милую улыбку. Утреннее солнце, стекая через частые переплеты окон, составлявших одну из стен коридора, контрастно освещало цветущую, статную красавицу - в меру высокую, полногрудую, с тонкой костью и тяжелыми локонами цвета свежевылупившегося каштана.
На миг улыбка сползла, обнажив иные чувства, а синие глаза блеснули стылой морской гладью, когда снизу раздалось:
- Хозяяяййкааа, хооозяяйкаа, господин уже вас обыскалииися, а маленький хозяин снова плааачет...
Вопли служанки почти перекрыл басовитый рев "маленького хозяина".
Красивая хозяйка быстро сбежала по лестнице, снова скрыв привычной улыбкой... Что?
- Лотти, где ты пропала?! Успокой, наконец, Ники, нам пора. Иначе мы снова опоздаем на богослужение! - повысив голос, чтобы перекричать сына, почти прокричал немолодой, высокий и, пожалуй, все еще красивый мужчина. Оглядев супругу, принимающую из рук няньки двухлетнего толстого карапуза, он отметил, что новое бледно-лиловое платье, обильно выложенное черным и серебряным шнуром, стоит потраченных денег, и в храме его прелестная супруга снова станет предметом всеобщего восхищения и зависти. Решив для себя, что требуется проявить супружеское внимание, он небрежно мазнул губами по гладкой щеке, на что жена, ответив милой гримаской, сказала:
- Не понимаю, Вальди, для чего твоей маменьке стоило очередной раз менять няньку, если и эта не в состоянии справится с Ники, - тон был прохладным. - К тому же ты прекрасно знаешь, что именно твоя матушка задержала меня очередными наставлениями, которых у нее особенно много как раз перед службой.
Цветущие губки поджались, а нежные руки встряхнули малыша, пожалуй, чуть сильнее, чем было полезно для его спокойствия.
Легкая коляска со всем семейством тем временем двигалась в сторону близкого храма...
- Моя дорогая, матушка желает тебе только добра, ты же знаешь, - недовольно произнес супруг. - К тому же, ты совершенно не умеешь справляться с прислугой.
При этих словах мужчина, подкрутив ус, проводил взглядом особо привлекательную талию в модном наряде цвета "пепел розы".
- Спасибо, дорогой, что ты так чудесно заботишься о моем влиянии на прислугу прямо в ее присутствии, - мило прощебетала красавица Лотти, решительно передавая хнычущий ворох сливового бархата и белых кружев в руки развесившей уши няньке. - Это особенно трогательно в свете того, что перед сегодняшним выходом твоя маменька битых полчаса повествовала мне о недопустимости личных бесед в присутствии слуг.
Улыбка юной жены стала настолько приторной, что муж, вначале раздраженно вскинувшийся, после ее слов осекся, бросил быстрый взгляд на няньку и, отворачиваясь, поспешил оставить за собой последнее слово: - Лотти, мы поговорим об этом дома.
- Непременно, милый, - супруга все-таки перехватила инициативу и, в свою очередь отвернувшись, заскользила заинтересованным взглядом по витринам модных лавок.
Повисшее молчание, однако, долго не продлилось - показался храм, и начались привычные хлопоты и церемонии. Необходимо было раскланяться со знакомыми, определиться с ноющим наследником, перекинуться парой слов с друзьями и прочее, и прочее...
Наконец, капризный Ники с сопровождением был отправлен гулять в крошечном храмовом садике, рука супруга была, как положено, предложена и принята, сияющие улыбки подготовлены, и чета переступила черту, разделяющую яркость летнего утра и прохладный сумрак храма.
Вливаясь в людской поток, карие глаза успели перехватить многообещающий взгляд пылких черных очей, а синие блеснули из-под шляпки в сторону прозрачных и жадных серых.
Растекаясь к своим местам, людская масса вынудила супругов на миг прижаться друг к другу, и многие, многие запомнили их такими - близкими, освещенными золотистыми лучами витража. Его - высокого, мужественного, черноволосого, украшенного первыми нитями седины, и ее - юную, цветущую, бесконечно женственную...
"Такая прекрасная пара" - эти слова еще целый сезон звучали на приемах и в будуарах... "Такая прекрасная пара"...
Началось, наконец, богослужение, и каждый из супругов привычно погрузился в свои мысли.
Вальдемар, поглядывая по сторонам
"Лотти стала невозможна... Она постоянно пререкается со мной, как какая-то торговка... Маменька была права - не стоило жениться на бесприданнице... У них, верно, и на приличное воспитание денег недоставало... Но зато какая красавица... Три года, как поженились, а мне до сих пор завидуют... Да, красавица... Красавица... Пикантная штучка эта Аннель, даже, пожалуй, жаль, что из актерок... С ней решительно невозможно нигде показаться... Эх, прокатить бы ее в коляске по Гранд-парку - то-то был бы скандал! Но какой темперамент... Да, темперамент... Но сколько шампанского... Это решительно неприлично, когда дама столько пьет... Не то, что Лотти... Лотти... Новое платье на редкость удачно подчеркивает ее тело... Но темперамент... М-да... Зато Аннель... Эти ее панталончики... Платье... У Лотти новое платье - может, на время прекратит капризы? Дамы любят новые туалеты... Но сегодня она была совершенно невыносима... Поговорить, все же надо с ней поговорить... Хотя эти ее слезы и придирки... Нет, потом... Вечером к Аннель... Намекнуть ей на то изящное колье... Ах, какой все же темперамент...."
Лотта, искоса взглядывая на мужа
"Хоть бы комплимент или настоящий поцелуй, так нет... Стоило только шить это дурацкое платье... Хотя Лиззи так смотрела... Да и другие.. Но Вальди... Он так холоден, а ведь всего три года, три года... Ах, как хороша я была тогда в белом... Белый мне определенно к лицу... Может, новое бальное заказать белым? Нет, осудят, осудят... Выскочка в девичьем наряде... Все же белый мне определенно к лицу... Но такой маркий... Ники снова испачкал кружева, а после прогулки их разве отдать прислуге... Нянька положительно невозможна... Грубая девица и наверняка маменькина наушница... Ох, эта его маменька... Если найду у себя седой волос, так это ее вина... Все ей не так, все не то... Наберет слуг непонятно где, а потом пятна на скатертях, и столовое серебро каждый раз пересчитывай... И эти ее бесконечные нотации... Ники сладким не корми... А сама-то каждый раз ему сует то пастилку, то мармелад... То-то сын такой толстый... И капризный... Ноет-ноет - никак не успокоить... А няньки? Одна другой хуже... И Вальди хоть бы раз поддержал не маменьку, а меня... А ведь говорил, что любит... Любит... О, этот несносный Эрни... Снова сегодня пожирал меня глазами... Ах, поедемте в галерею поглядеть портреты... Знаю я эти портреты... Там рядом номера... Интересно, Вальди был в этих номерах? Да что я себе лгу - был, конечно... Интересно, с кем..."
Отстраненные благостные лики богов снисходительно взирали на людскую суету. Мягко, ласково, обещающе... Что они могли пообещать ей - и ему?
Витражи, вместившие божественные лики, тянули в себя летнее солнце, копили его... Зачем?
В стенах храма это солнце не имело силы - впитывалось, гасло, терялось в тенях.
Зачем же этот съеденный свет?
Затем, чтобы в самом конце богослужения сжаться, сфокусироваться - и осветить одну-единственную фигуру, непонятно как появившуюся внутри храма...
В обнажившемся, освободившемся пустом пространстве она не возникла, нет... Всегда, всю вечность была, существовала здесь она - немыслимо хрупкая, бесконечно сильная, до боли родная и абсолютна неземная женщина.
И все неверящие, все суетные, все не имеющие связи с божественными ликами - о, как они отшатнулись от нее, светящейся - так, словно от прокаженной...
Ужас, беспросветный, кромешный ужас посеяла она в сердцах - она, существующая вне зла и добра, за пределами их вещного, сиюминутного мира...
О, нет, их пугали не снежные одеяния, не белесые волосы - их обращали к богам ее невозможные, жемчужные глаза, которые не смотрели - но видели слишком хорошо...
А голос, ее голос взлетел над всеми, словно круговерть метели, и этот голос произносил страшные слова: - Сестра, ты звала меня? Где ты, сестра моя?
И после этих роковых слов они - все они, на миг оказавшиеся вне сословий, ринулись в немыслимое, невероятное сражение. В битву взглядов и сердец, в битву, в которой не было победителей - только проигравшие.
Лотта, застывшая кристально-чистым столпом, оказалась вне. Она судорожно, лихорадочно пыталась понять, зачем, ради чего эти, в общем-то, случайные люди бьются, меряются друг с другом бескровно и насмерть.
И когда до ее скованного условностями разума достучались роковые слова - "где ты, сестра моя?", она порывисто вскочила со скамьи, сунула мужу ненужный молитвенник и, оттолкнув супруга, устремилась к этой светящейся, белой, единственно важной фигуре.
После ее безутешный супруг много раз рассказывал, как пытался задержать жену, вцепившись в складки пышной юбки. Но эти складки выскользнули из его пальцев, словно облитые маслом.
Она, неожиданно для себя, заволновалась и закричала: - Я здесь, здесь!
И как-то сразу оказалась подле светящего женского силуэта, породившего настоящую битву душ внутри подсвеченного летним утром храма.
Лотта ощутила себя стоящей за бесплотным стеклом, глядя на белую женщину одновременно решительно, испуганно и вызывающе.
Но странная белесая особа не спешила заключить ее в объятия.
- А верно ли ты сестра моя? - спросила она.
Лотти растерялась и потому ответила честно: - Не знаю...
- Тогда ответь мне, что ты из себя представляешь?
Перед глазами юной женщины замелькали картины ее прошлого. Вот она, совсем кроха, на уроках этикета. Вот ее изящные пальчики бездарно терзают инструмент на уроках обязательной музыки. В ту же копилку легко вместились ее неловкие вышивки, ее принужденно-грациозные танцы, ее свадебные поцелуи и неумелые ласки, ее неутешительный опыт супруги, хозяйки и матери.
- Ничего. Ничего я из себя не представляю!!! - непристойно завопила она, глядя в прозрачные лики богов.
- Загляни в свою теперешнюю жизнь и ответь мне, что в ней нужно и важно тебе?
Перед глазами Лотты словно картинки в альбоме, пролистнулись ее дни, наполненные мелочной житейской суетой - и холодные ласки мужа, и почему-то именно свадебное платье, и кровавый кошмар родов, и новые аметистовые серьги в изысканном белом золоте, и плохо вычищенное столовое серебро, и пошловатые ухаживания сероглазого Эрни, и хнычущий сын, и перебранка с экономкой... И иные изображения, промелькнувшие слишком быстро, чтобы их можно было разобрать. Над всем этим витала мрачная холодная тень ее вечно недовольной свекрови.
- Ничего! Ничего из этого мне не нужно!!! - казалось, ее вопль мог растереть в стеклянную пыль божественные лики, но боги взирали на свою странную дочь все так же тепло и снисходительно.
- Погляди вокруг - все, что ты пожелаешь, тотчас станет твоим. Не важно, вещная или духовная то будет сущность, не важно... Так чего ты желаешь?
Странным, новым, невыносимо чужим взглядом она прошлась по знакомым и незнакомым лицам, по знакомым и незнакомым вещам. Отметила, что у четы Дебенхем прелестная умница дочь, что бриллиантовые серьги мадам Орни затмевают ее аметистовые, что изысканный алый туалет незнакомой дамы слегка вульгарен, но чувственен и явно превосходит ее новое бледно-лиловое платье, что нить любви между супругами Отелон сияет заметно ярче, чем их богами данная связь с мужем, что духовная близость между младенцем Артои и его няней затмевает своим светом утреннее солнце...
Многое успела заметить эта уставшая молодая красавица... Заметить - и оценить то, что ничего родного, близкого, единственно необходимого нет среди этих обильных чувств и вещей.
- Ничего! - возопила она. - Ничего!!!!!!
И великолепные витражи богов дрогнули, всколыхнулись - и рассыпались стеклянной крошкой.
В возникшей тишине так страшно, так громко и четко прозвучал голос светоносной женщины: - Ты моя, моя сестра, сестра Ничего!
И померк сконцентрированный свет, и исчез женский силуэт... Нет, два силуэта!
И боги, осыпавшиеся битым стеклом, нашли в этих женских тенях свое равновесие...
И еще целый сезон испуганные, потерянные, подавленные личности по всем салонам и приемам разносили одну-единственную пошлую фразу - "Такая пара была", "Ах, такая пара"...