Аннотация: Нечто. Наверное, это экзамены на меня так повлияли. Что-то типа городского фэнтези, но лишенное всякого фэнтезийного намека, больше напоминающее некую спецефическую философию.
А в венах - огонь...
Я никак не мог привыкнуть к тому, что она молчит. Постоянно. Сначала мне казалось, что она и вовсе неживая: не ест, не пьет, не дышит вроде, - но потом стал с удивлением замечать на себе ее взгляд. Пустой, равнодушный, бесчувственный, но стопроцентно уверивший меня в том, что никакой она не труп и тем более не биоробот, как я сперва подумал.
Я так и не понял, зачем меня поставили на эту должность. В энергетике я разбирался так себе, только те азы, что в нашу спецгруппу вколотили на ознакомительных лекциях. Потом пошли профильные, индивидуальные занятия, и физика как-то отошла на второй план. Вообще, меня натаскивали на международное и межрасовое общение, собираясь потом сдать куда-нибудь поближе к власти, а на практику отправили сюда. Дивлюсь я юмору нашего декана.
Нет, работа была несложной и совсем необременительной - тут подкрутил, там подправил и весь день свободен. Хочешь - кроссворды разгадывай, чтоб мозги окончательно не окостенели, хочешь - долбай местный комп, в который некий гений закинул парочку доморощенных игрушек, а хочешь - предавайся блаженному безделию. Вот только одно но - все эти действия можно совершать лишь в четко ограниченном квадрате десять на десять метров, под прицелом четырех камер, направивших из углов на тебя свои глаза-линзы, и под разъедающим кожу взглядом единственной несменной обитательницы лаборатории.
Я все пытался выяснить, как ее зовут, но редкие доктора, изредка наведывающиеся на мой пост, только пожимали плечами и начинали нести околонаучную ахинею, сбиваясь на конструкторские модели и шифровые обозначения. То ли и сами не знают, то ли старательно вешают мне на уши лапшу. Со временем мой интерес как-то сам собой затух, но что-то подсказывало, что по наущению этих самых профессоров мне добавили кой-чего в кофе, которым я заливал желудок ежечасно, потому как мое любопытство сошло на нет сразу во всех областях - перестали интересовать новости, друзья и девушки, что совершенно для меня нетипично.
В этот самый момент я сидел, подперев подбородок ладонью, сделав упор локтем на столешницу со множеством мелких перемигивающихся приборчиков - регистраторы давления, влажности, температуры, относительной массы воздуха с процентным содержанием в нем кислорода и азота и многие другие, отдаленно знакомые и совершенно неизвестные. Сидел, маялся бездельем и проникал взглядом сквозь железобетонную стену, ожидая окончания рабочего дня. На смену я зашел уже пять минут назад, поэтому уже долгие, тянущиеся часами минуты мечтал о долгожданном отбытии из лаборатории. Едва вошел, скрупулезно проверил данные на мониторах, прощупал трубки и провода на предмет повреждений и дефектов, поставил фирменный росчерк в лабораторном журнале и блаженно откинулся в кресле. Часы на стене ехидно изменили одну-единственную цифру.
Первые недели, помню, сидел, рассматривая эту девушку напротив. Сейчас же в ней не осталось ровным счетом ничего, чего я бы не увидел за месяц практики. И все-таки я не удержался, скосил на нее глаза. И как обычно встретился с нею взглядами.
Ее глаза, очевидно бывшие некогда зелеными, потускнели и посветлели, сливаясь с белком. Узкие, почти вертикальные зрачки сверлили мой лоб. Она вся была бледная, невыразительная, а уж на фоне белой стены в свете люминесцентных ламп походила на натурального призрака. Волосы - светлые до седины. Кожа - тонкая, молочная. Губы - растрескавшиеся, иссушенные до черноты. И узкое тело, сплошь в торчащих из-под кожи трубках, по которым туда-сюда сновала бледно-розовая жидкость - некий заменитель крови для этой живой энергобазы.
Я считал, что иных давненько не видно на улицах по той лишь причине, что они старательно прячутся от властей, опасаясь исследований их природы, а, как оказалось, смелые предположения журналистов об опытах над не-людьми имели не просто долю правды, а полностью соответствовали действительности. Эта девчонка (хотя, ей вполне может быть и лет сто-сто двадцать - иные живут раз в десять дольше обычных людей) - ходячий блок питания. Ее тело состоит из разрушительной энергии, которую периодически следует откачивать, иначе... стоит сказать, что нашли ее несколько лет назад на пепелище собственного дома. Под расплавленным от немыслимых температур бетоном, среди изувеченных до неузнаваемости тел бывших жителей многоквартирной пятиэтажки. Пришла в себя она уже в лаборатории, за городом, далеко от места трагедии, но - вспомнила. Все. До мелочей. И как, разозлившись на измену приятеля, прожгла плазменным шаром обои в комнате, и как, неистовствуя, билась в конвульсиях на полу, пытаясь совладать с бушующей внутри энергией... и как ее железная воля все-таки дала трещину, выпустив разрушительную силу на волю. Все это она рассказала осматривающим ее людям и замолчала, за последующие года не произнеся ни слова.
Я начал понимать, что с ней случилось, недавно, раскапывая архивы и читая подборки психологов. Оказывается, память иных не похожа на человеческую, они помнят все, что происходило с ними - в сознании они были и без. Помнят до самой физической смерти, даже если мечтают забыть (душевная гибель у них наступает куда раньше, все-таки человеческая природа в них еще сильна, а она совершенно не стыкуется с долголетием). Вот и она - помнит. По сей день.
А я сумел забыть. Отрешиться. По крайней мере, я сумел убедить себя в этом. И наивно полагал, что лгать самому себе я не сумел.
Я часто ловил себя на мысли, что вот-вот заговорю. Не с ней - она же не ответит - а в пустоту. Просто потому что мне нужно выговориться.
Я ведь похож на нее. Даже слишком похож. Иногда мне становится жутко от нашего сходства. Я, разумеется, не имею ввиду внешность, хотя она со стороны - невзрачная девчонка, совершенно не опасная, мирная и тихая, когда как внутри - бушующее пламя неконтролируемой силы, да и я не отличаюсь выделяющейся яркой внешностью, будучи достаточно незаурядным, скрывающим в себе все переживания и чаяния, как-то недолюбливая делиться своими чувствами с другими. Но я говорю о сходстве души, мертвой у нас обоих. Я потерял последние крохи человечности, борясь за место в экспериментальной группе. Я, как и она, сознательно отрекся от толпы, отрезав контакты со всеми не: НЕразделяющими мои взгляды, НЕуважающими мой выбор, НЕпонимающими мои мечты. Наверное, это и есть эгоизм, но я давно перестал отождествлять себя с общечеловеческими терминами. Я даже боялся, что такие как я и есть иные - иной сути, иного мышления, с иной жизненной позицией. Мы так далеки от обывателей, что не осталось ничего, что могло бы нас связывать. Моя семья давно отреклась от меня, считая зациклившимся на учебе и работе, даже не представляя и не желая задумываться о том, что мне приходится вытворять для осуществления заветной мечты. Мечты, ради исполнения которой я заложил всю свою человечность. Мечты, которая сделала меня похожим на живой труп. Мечты... а моя ли это уже мечта? Чей мир я изменяю, ежедневно приходя на работу? Что создаю, штудируя учебники, стараясь выловить информацию, могущую понадобиться мне при борьбе за очередную вершину?
- Чего я добился в этой жизни? - не выдержав, выдохнул я, ударив по столу. Проборы синхронно замигали, но я не обращал внимания даже на завывание охранной сирены. Поднял глаза, привычно встретился с понимающим взглядом иной. Растрескавшиеся губы скривились в горькой усмешке - первый жест, замеченный за ней спустя долгие годы отрешения от жизни.
И я внезапно понял, что с этим стоит кончать. Я, как марионетка, так же подвешен на нитях, за годы моего упорного продирания к мечте превратившихся в канаты и закрепившиеся на мне морскими узлами - не развязать, только отрезать с особой жестокостью, - а господин-кукловод дергает за них, направляя меня в только ему известном направлении. Хватит! Надоело!
Я вылетел из кресла с той же скоростью, с какой однажды в него влетел, не замечая ловушки. В два шага достиг двери, по памяти набрал код и стремглав помчался прочь, обрывая липкую паутину чужой воли со своего порядком загипнотизированного мечтой разума. У меня появилась новая цель - оборвать, уничтожить, растоптать последнее, связывающее с навязанной миром мечтой. Себя.
Едва тяжелая металлическая дверь вернулась на место и замок вновь заблокировался, отделяя ее от чуждой реальности, она с трудом вернула сухие губы в исходную позицию, избавившись от диковатой усмешки. Нельзя было допустить, чтобы лабораторные крысы, каждые десять тысяч ударов сердца проверяющие системы жизнеобеспечения, заметили изменения. И разумность из глаз - долой. Пускай помучаются над выяснением причины, сподвигнувшей новичка на отчаянный шаг. Шестого за время, прошедшее с переведения ее на новую базу.
Она мечтала, молила... но боги были глухи к ее мольбам. Поэтому она посылала благо людям. Тем, кто даже не достоин ее дара. В слепой надежде, что кто-нибудь увидит, заметит, поймет... Но никто не видел или не хотел видеть, что приставленные к ней наблюдатели "сгорают на работе". Или дар вновь и вновь подводил свою обладательницу.
Но она по-прежнему желала. Неистово желала того, на что посылала этих человеческих юнцов. Посылала, чтобы они насладились ее мечтой, чтобы хоть куму-то повезло в этой жизни...
А ее смерть... ее смерть - ее несбыточная мечта! - подождет. Ведь еще стольким людям надо показать истинное чудо.