Аннотация: Наблюдения автора о том как выглядит Россия на общеевропейском фоне.
АНАТОЛИЙ МАНАКОВ
П Я Т Ы Й Э Л Е М Е Н Т
ВНУКУ СВОЕМУ ПОСВЯЩАЮ С НАДЕЖДОЙ,
ЧТО ОН ПРЕОДОЛЕЕТ ТО, ЧЕГО МНЕ
НЕ УДАЛОСЬ ПРЕОДОЛЕТЬ
СОДЕРЖАНИЕ:
ПРЕЖДЕ, ЧЕМ В ВОДУ СОВАТЬСЯ
ЗАБРОДКА ПЕРВАЯ: ПРАВДЫ НЕ ПЕРЕХИТРИТЬ
ЗАБРОДКА ВТОРАЯ: ИЗВИЛИНАМИ ШЕВЕЛИТЬ
ЗАБРОДКА ТРЕТЬЯ: СОБЛАЗНАМИ ОВЛАДЕВАТЬ
ЗАБРОДКА ЧЕТВЕРТАЯ: ИДОЛОВ ОСТЕРЕГАТЬСЯ
ЗАБРОДКА ПЯТАЯ: ЕСЛИ УЖ ЛЮБИТЬ
ЗАБРОДКА ШЕСТАЯ: ИДТИ ДАЛЬШЕ
ЗАБРОДКА СЕДЬМАЯ: И ВЕРИТЬ
ПРЕЖДЕ, ЧЕМ В ВОДУ СОВАТЬСЯ
Хочется землянам того или нет, но одна вполне научная гипотеза предлагает считать их общим местом происхождения район, где сейчас находится Эфиопия. И первой женщиной - не Еву, а Люси, как окрестили палеонтологи общую прародительницу. После нее бог знает сколько лет прошло, сменились многие тысячи поколений, разбрелись наши дальние предки кто куда, потеряли связь между собой, а потом уже стали выдумывать свои, отдельные родословные.
Углубляться столь далеко и, задержав там дыхание, извилинами своими шевелить не входит в мои намерения. Мне больше хочется посмотреть, что же получилось после всех переселений и взять для наглядности хотя бы осевших на жительство в местах, называемых Европой. Разумеется, не пытаясь выделить их в какую-то особую категорию родственников одной большой семьи народов.
В ходе многовекового общения между собой, склад мышления у европейцев становился все более общим, даже крылатые выражения зазвучали одинаково. К примеру, язык мой - враг мой. Что посеешь, то и пожнешь. Не так страшен черт, как его малюют. Из опыта житейского выводили они сентенции, которые легко становились общим достоянием. Типа, игра не стоит свеч и на всякого мудреца довольно простоты.
Все это отнюдь не исключало местного колорита. Если на Руси напоминали, что без труда не вынешь и рыбку из пруда, то в Англии указывали на кота, который в перчатках мышей не ловит, в Германии - на награду, что без прилежания не дается. Восток или Запад, дома лучше всего - это у англичан, а у немцев - в гостях хорошо, а дома еще лучше.
Из века в век бились русские как рыба об лед, англичане тащили дьявола за хвост, испанцы били молотом по холодному железу. В России вилами на воде писали, в Германии на звездах, в Англии на воздухе. Русский и немец обычно водили кого-то за нос, француз водил кем-то словно корабликом, англичанин махал перед чьими-то глазами шерстяной тряпкой. Катались как сыр в масле тоже колоритно: француз - словно петух в мармеладе, а немец - как червячок в сале.
В любом стаде обнаруживалась паршивая овца, только звали ее черной. Русские и немцы называли вещи своими именами, англичане - меч мечом, французы - кошку кошкой, испанцы - хлеб хлебом, а вино вином. Немцы и русские, если обещали слишком много, то золотые горы. И повсюду ловили рыбку в мутной воде, рубили сук, на котором сидели...
Писатель Джером К. Джером не только европейцев, но и весь род человеческий сравнивал с петухом, который воображает, будто солнце восходит каждое утро лишь для того, чтобы услышать его кукареку. По наблюдениям англичанина, не добродетели, а недостатки, вроде непомерного тщеславия или сумасбродства, заставляют людей сближаться. Во всем же, что в нас есть лучшего, мы сильно расходимся.
Чего-чего, а тщеславия действительно хоть отбавляй: нам даже известно, о чем думают петухи при восходе солнца. Но сколь же часто, выставляя себя свершителями великих дел, мы выдаем за откровение затасканные банальности. Многие наши претенциозные обобщения на поверку выходят упрощенными схемами, в которых отсутствуют интерактивность связи, перспектива, прерывистость и многое другое. Не вписываются в подобные схемы и личности, которые не публично, а наедине с собой рассуждают так, будто под коркой у них не все в порядке...
Наций, добровольно соглашающихся в мирное время на ограничение своих материальных запросов, история не знает. Да и кого из граждан нынешнего общества массового потребления увлечет перспектива пожертвовать привычным житейским комфортом, пусть даже энергетические ресурсы для его обеспечения неудержимо сокращаются и дорожают. Отнюдь не в ограничении таких запросов, а в их возрастающем удовлетворении видится им смысл жизни. И все было бы нормально, если бы при этом не покушались на чужое добро, в том числе за пределами собственного государства.
Как правило, претензии на осуществление радикальных социально-экономических преобразований сопровождаются метаморфозами. Взять хотя бы демократизацию государственного устройства. На практике и в конечном итоге, такое устройство вынуждено соответствовать и особенностям человеческого материала, из которого состоят занимающие в государстве высокие посты правления индивиды и те, кто голосует за них на выборах. Потому не удивительно, что рано или поздно высокопарные лозунги реформаторы предают забвению не в ущерб своим личным интересам.
Под воздействием жестких экономических условий демократия может выливаться и в диктатуру бесноватых, приводить к захватническим войнам. Когда под угрозой оказываются сырьевые источники развития экономики, шовинистический психоз подталкивает массы довериться своим лидерам, обещающим преодолеть трудности самым эффективным путем - путем грабежа других стран и народов.
В глубинах капризных побуждений человеческих, или того, что является пятым элементов в схеме Леонарда да Винчи после земли, огня, воды и воздуха, даже великие провидцы терялись, особенно когда пытались найти истину с помощью двойного стандарта морали к себе и другим. Правда, обычно вынуждены были приходить к заключению: любой смертный, если его "прижать", способен сделать пакость, а негодяй или циник может вырасти и в благовоспитанном семействе.
Скептически восприниматься может даже эволюция живых организмов. Происходит ли эта эволюция на самом деле и есть ли бесспорные доказательства биологического свойства считать человека совершеннее любого животного? К примеру, у червей столько же ген, что и у нас, хотя в пропорциональном отношении в пять раз меньше ген контроля и регулирования других ген, направляющих развитие ткани. В том же биологическом плане, человек почти ничем не отличается от мыши, а если и отличается, всего лишь разными формами возгорания и угасания генов. Доведись животному получить нужное 'образование', оно способно не только предвидеть опасности, но и угадывать мысли человека.
Достаточно интересной кажется также идея немецкого философа Фернана Броделя. По его наблюдению, карты в истории раздаются не один раз, но козыри обычно липнут к одним и тем же рукам. Привлекают и суждения лауреата Нобелевской премии, португальского писателя Жозе Сарамагу, который в поиске подлинных причин человеческих напастей обнаруживает, что ответственность за происходящее в мире несут прежде всего государственные деятели, но столь же безответственно ведут себя и рядовые граждане. 'Посмотрите ТВ! - предлагает он. - Лучший пример того, что все мы живем под угрозой потери умственного здоровья в любой момент'.
Сколь ни приукрашивай большую политику, чистоплотностью ее деятели не отличаются. Честный, бескорыстный политик? Такой на свет редко является. Высокие государственные чины, протягивая на публике кому-то руку, имеют обыкновение смотреть в сторону другого, следующего по цепочке: подержался, мол, и отваливай.
Похоже, все это верно, как верно и то, что всегда находятся люди равнодушные к престижным, доходным местечкам с бонусами, льготами и привилегиями. У них уже есть своя интересная, приносящая им моральное удовлетворение работа...
- Куда вы конкретно клоните? - перебивают меня и правильно делают.
Это я просто начинаю свое очередное интерактивное расследование. Только на сей раз все действо мне очень напоминает рыбалку "взабродку" на быстрине незамерзающей Реки Времени.
Словом, пора и в воду.
ЗАБРОДКА ПЕРВАЯ: ПРАВДЫ НЕ ПЕРЕХИТРИТЬ
Коли уж называть вещи своими именами, так называть: ведь обманул Создатель Адама и Еву, запретив им срывать плоды с древа познания. Пообещал покарать их смертью сразу, как только осмелятся. Они осмелились, но обещания своего не сдержал и просто их из рая выгнал. Построенный на этом догмат о первородном грехе был заложен в основу христианского вероучения. Причем, все еще можно сомневаться, не попал ли впросак сам Вседержитель, понадеявшись на безропотное подчинение ему людей, созданных по его образу и подобию?
Восьмая заповедь в Ветхом Завете, что характерно, отнюдь не призывает говорить правду в качестве свидетельства, а лишь требует не свидетельствовать ложно против ближнего. Там же, в Пятикнижии Моисеевом, дается понять: совсем не обязательно говорить правду тем, кто не имеет права ее знать. Это, мол, и передал Всевышний Моисею на встрече с ним с глазу на глаз. Вот только не мог ли пророк слегка преувеличить свою роль или даже пойти на обман из благих намерений?
Теологи пытаются сгладить нестыковки в Священном Писании и разъясняют, что нельзя все понимать буквально, что некоторые вещи надо рассматривать в аллегорическом свете. Главный теолог христианства Святой Августин, например, учил, что обман зависит от намерения души. В своем трактате о лжи он пояснил: 'Можно говорить не то, что есть, и при этом не обманывать, если веришь в истинность сказанного, даже когда оно противоречит действительности'.
Что ж тогда получается? Обман бывает зловредный, но бывает и праведный, во спасение. Это подтвердил другой известный теолог христианской церкви Фома Аквинский. Назвав обман 'грехом против правды, но не против справедливости или благоговения', он предложил разделять его на полезный, невинный и опасный, а также отличать от других форм неискренности - притворства, лицемерия, хвастовства...
Сентенция Фомы Аквинского уже напоминает сказку Льюиса Кэролла 'Зазеркалье', где один забавный персонаж по имени Пустик-Дутик, когда что-нибудь говорит, то придает своим словам каждый раз новое значение как ему заблагорассудится. На вопрос, разве можно это делать, он, не моргнув глазом, отвечает: 'А разве я своим словам не хозяин?' Оказывается, словам этим еще и приплачивает за лишнюю работу.
С первого дня своих мытарств на земле люди прибегали к обману как бы инстинктивно, для защиты себя от своих же соплеменников или для нападения на них, дабы предварительно отвлечь их внимание и нанести удар первым. Обманом города брали, без обмана даже рыбка не ловилась. Престол и алтарь тоже с правдой не уживались: на неправде у них и суд стоял.
Еще на заре цивилизации ложь вызывала негодование, но ее могли также восхвалять или использовать для утешения. Наиболее же дерзкие и не искушаемые ложью предпочитали пребывать в сомнении, нежели идти у нее на поводу. И, конечно, никогда бы не выжить обману без готовности общества воспринимать его неизбежным, уживаться с ним.
При всех их достоинствах, древние греки правду не особо почитали. Невысоко ценили они и правдивые свидетельства, предпочитая факту поэтическое воображение. То была культура метафор и фантазий на службе у государства. Вот и Сократ уважал больше хитроумных мудрецов, нежели честных и откровенных, которые, по его мнению, ничего кроме правды сказать не могли, поскольку им просто знаний не хватало. Еврипид причислял к идиотам любого, не способного скрывать своих чувств. Право на обман оставлял за политиками и Платон, чьи идеи развил позднее Макиавелли, подсказывая правителям, как разыгрывать из себя натур добропорядочных и тем самым пудрить мозги своим подданным.
Свою оценку обмана дали философы-классики. Шопенгауэр рассматривал его под углом зрения 'законной защиты от агрессии', усматривая зло не столько в обмане, сколько в его зловредных намерениях. Кант считал ложь пагубной для самих основ общества, которое должно опираться на общие договоренности по соблюдению этических норм. По его мнению, обман есть зло, совершаемое против человечества, деяние вне закона, включая любой, даже 'праведный обман'. Признавая же его целесообразным, люди разрушают основы морали и этики.
Ницше находил жалким и смешным человека, который мнит себя центром мироздания и предпочитает жить этой иллюзией. Люди стараются избегать не лжи, как он полагал, а ее пагубных для них последствий и хотят правды тогда, когда она обещает им нечто приятное. Стоит же им не почувствовать грозящей опасности, обычно выбирают 'праведный обман' благостного для них мифа и реальной считают лишь жизнь, переделанную воображением в нечто прекрасное. Философ пришел к заключению, что к концу пребывания своего на земле любой смертный неизбежно начинает считать себя обманщиком.
Старая мудрая черепаха из итальянской сказки про Буратино предупреждала насчет обмана, который сразу выявляется, поскольку бывает двух видов - с короткими ногами и с длинным носом. Это в сказке. На самом деле обман мог относительно легко срабатывать, представляя собою симбиоз из фактов, легенд, мифов и тщательно скрываемой лжи.
Недавно в своем научном трактате "Фальсификация истории" итальянец Джулио Каро рассказал о некоем монахе-доминиканце, жившем в XV веке. Звали его Джиованни Нанни. Слыл он человеком эрудированным, начитанным полиглотом, но была у него особенность ловко расставлять ловушки и ненавязчиво заставлять других приходить к его заключениям. Брат Джиованни, к примеру, искусно сочинил документ, написанный якобы за четыре столетия до Иисуса Христа египетскими священниками. В частности, довольно красочно описал Иберийский полуостров после Всемирного потопа, где благодаря усилиям внука капитана ковчега Ноя возникли алфавит, поэзия, философия морали и монархическое государство.
Египетские фараоны, кстати, очень любили украшать стены символами своих подвигов, которые были явно ими преувеличены. Примерно тем же занимался и Наполеон, всячески поддерживая авторов публикаций, выставлявших его фигурой божественного величия. Рассказы о личностях, сыгравших значительную роль во Всемирной Истории, насыщались легендами, мифами, фантазиями в самых разных целях, но при этом всегда страдала истина.
В науке принято считать, что любая теория остается в силе, пока по ходу эволюции наших мыслительных способностей не будет апробирована более совершенная. Взять хотя бы происхождение человека. В 1856 году в одной из шахт неподалеку от Дюссельдорфа (Германия) были найдены человеческие останки, тут же признанные некоторыми экспертами новым человекообразным типом. Назвали его неандертальцем - по названию местной долины Неандер. Профессора Боннского университета, однако, вскоре опровергли гипотезу и доказали, что речь идет об останках русского воина, погибшего там в бою сорок с лишним лет назад. Чуть позднее, в начале XX века, в Англии откопали череп, а группа экспертов тут же признала в нем отсутствующее звено переходного этапа от обезьяны к человеку. И только ближе ко второй мировой войне увидели в находке подправленный кем-то череп орангутанга, дабы больше походил на homo sapiens. Автор археологической подделки до сих пор не известен.
Меньше всего человеку хотелось принять факт того, что он не является Венцом Творения. В третьем рейхе обладателем такого венца признавали арийцев, а всех других - недостойными существования. Подобно тому, как раньше в Испанской империи высшей расой считали католиков, а низшей - мусульман, иудеев, еретиков и американских аборигенов. По этому случаю можно вспомнить о том, как в 1755 году "милостью божьей король Великобритании и Ирландии, защитник веры" Джордж II потребовал от своих подданных-колонизаторов "использовать любые возможности для преследования и уничтожения индейцев".
К фальсификации и обману быстро привыкали, в результате чего все это превращалось в тривиальное социальные явление. Ко всему прочему добавлялся и другой опасный для общества элемент - безответственность правителей. Их высказывания, опять же, становились тривиальными настолько, что, по сути, никто из них уже не отвечал за сказанное или сделанное ими не в ладах с правдой...
По сути, от своих приматов люди отличаются способностью не только разговаривать между собою, но и обманывать себя или других. В коммерции по-прежнему привычно прибегают к обману, иначе конкуренты обойдут. От журналистов требуется давать и ложную информацию в угоду политическим интересам партий или государств. Врачи избегают говорить горькую правду пациентам. В суде все клятвенно обещают говорить правду, одну только правду и ничего кроме правды, однако свидетельские показания могут и не соответствовать действительности, быть предвзятыми, окрашиваться в тона мести или зависти. О мастерстве профессионального обмана адвокатов можно вообще писать трактаты. В войне обман противника - непременное условие ведения боевых действий, для чего и предназначены разведывательные и пропагандистские службы. Война всегда сопровождалась сознательным обманом с целью прикрасить ее, сделать приемлемой для тех, кто мог бы отказаться в ней участвовать, знай всю правду.
По наблюдениям психологов и психиатров, обман есть естественное проявление индивида в тех случаях, когда он ищет для себя материальную выгоду, старается удовлетворить свои желания, скрыть недостатки, придать себе вес, избежать наказания, обезопасить себя. При этом обманщик может краснеть, потеть, внутренне напрягаться. В определенных частях его мозга обычно возрастает метаболическая активность, возникают нарушения артериального давления, сердечного и дыхательного ритма.
Проведенное в Университете штата Южная Каролина исследование показывает, что импульсивные, невольные лжецы обладают меньшим объемом серого вещества и обычно получают удовольствие от сознательного введения кого-то в заблуждение. Этот "синдром Буратино" уже близок к патологии, особенно когда, обманывая себя или других, живут верой в реальность созданного их воображением мира. Считая ложь терпимой, общество погружается в некое шизофреническое состояние, при котором чуть ли не каждый обманывал бы еще больше, если бы не страх перед наказанием. Не моральные препоны, а именно страх.
Как и в стародавние времена, ныне тоже призывают 'играть честно', следовать этическим нормам. На практике же обычно выходит игра по обстоятельствам. Обмануть государство вообще считается нормальным, ибо оно само обманывает своих граждан, а если высокопоставленные чины и говорят правду, то тем самым лишь хотят произвести благоприятное о себе впечатление. Вот, смотрите, какие мы самоотверженные апостолы правды и справедливости!
Профессор Квебекского университета Жин Герваис полагает, что правительства, в качестве оправдания и для прикрытия своих неблаговидных дел, обычно прибегают к идеологическим мотивам, интересам государственной или национальной безопасности. В действительности, преимущественно речь идет об интересах личного благополучия правителей, их стремлении остаться у власти любой ценой. И всегда "любовь к родине" у них выходит на поверку прямо пропорциональной размеру их личного банковского счета.
Говорить голую правду многие не считают разумным, если она кажется слишком неприятной, вызывает не понимание, а раздражение. Вместо правды, могут больше ценить яркие, захватывающие воображение образы, больше искать не истину, а подтверждения сложившимся представлениям. Кому хочется признавать, что многое в их жизни было заблуждением! Лучше уж говорить об 'этапах на пути познания истины'. К обману или самообману подталкивает и опасение как бы самим не пасть жертвой обмана. Кто-то даже подмечает, будто правда - это мир без человека в нем.
Ребенок не рождается обманщиком. Он становится им, подражая близким, когда те говорят или поступают нечестно, наставляют его не быть простаком, иначе, мол, жить нельзя, пропадешь. Мотая себе на ус, подросток начинает увиливать от прямого ответа, скрывать правду, выдумывать небылицы о себе и других, пользоваться незаметно шпаргалками на уроках.
Обман не зависит от особенностей национального характера. Подсчитано, что нынешний среднестатистический житель планеты минимум каждые десять минут в день осознанно или неосознанно вводит других в заблуждение, говорит не соответствующее реальному положению вещей. Если же его укоряют в обмане или искажении фактов, чаще всего оправдывается своей недостаточной информированностью, наличием у него непроверенных данных или просто плохим настроением.
Согласно опросам, англичане, например, "завирают" двадцать раз в день, но это еще не мировой рекорд. Примерно половина населения Европы при заполнении анкет преувеличивает свои профессиональные заслуги, а двое из трех достают подложные медицинские справки, чтобы оправдать свой невыход на работу. Каждая третья женщина имитирует оргазм, дабы выглядеть привлекательнее в глазах своего мужчины.
Идеологи и теологи вроде бы должны упорядочивать хаос происходящего. В действительности, они подгоняют его под свои каноны и интересы. Информацию же не отличают от ее интерпретации, культуру подвергают строжайшей политической трактовке. Хотя ссылаются при этом на "надежные сведения", выводы делают под влиянием устоявшихся предрассудков, случайных совпадений или эмоций...
Итальянский историк и писатель Умберто Эко убежден, что главный долг культурного человека - "быть всегда готовым переписать энциклопедию знаний". То есть, реагировать на новые перспективы, которые могут быть неприятными и опасными для власть имущих. Это в то время, когда многие граждане предпочитают не видеть подлинной действительности, а предаваться своим сладким иллюзиям и таким образом обманывать сами себя.
Наверное, претензия на обладание истиной достойна права на существование, но не слепого почитания, ибо в жизни ничего нет только белого или только черного, есть разные цвета, оттенки. Да и сама история не является точной наукой, ибо ее творят весьма многоликие личности. Богатейшей питательной средой обмана продолжает упорно служить неугомонное воображение, ибо очень уж хочется из выдумок создать желаемую картину мира и подкрепить ее красивыми легендами.
Когда в ход идут метафорические символы вместо фактов, прошлое становится выдумкой, а о происходящем уже трудно судить здраво и объективно. Казус плексус (сложный случай в переводе с латинского) в том, что наша потребность уверовать обычно превосходит потребность узнать. Вместо же анализа новой информации мы склонны собирать такие свидетельства, которые лишь укрепляют нашу веру и отсеивают все, не стыкующееся с ней. В довесок, обильные потоки лжи выплескивают государственные и частные институты, партии, профсоюзы, спецслужбы, СМИ. В итоге, Всемирная История походит на книгу в процессе написания, составлять которую приходится каждый раз все новой когорте сильных мира сего, одерживающих сиюминутную победу и выставляющих проигравших в самом неприглядном свете.
Как тут не вспомнить такой эпизод. Когда в обескровленной первой мировой войной России произошла революция, западноевропейские правительства кинулись превозносить "ценности христианской цивилизации", призывать к защите ее от натиска "новых гуннов с Востока". Это в то время, когда Запад еще не вышел из самой кровавой бойни, в которую сам себя и завел. Разве не лицемерие? По иронии судьбы, спустя четверть века "новым гуннам с Востока" пришлось спасать мир от варваров с Запада, развязавших еще одну мировую войну.
Своей тогдашней политикой умиротворения гитлеровцев западные государства вольно или невольно способствовали созданию и укреплению фашистских режимов. В этом отношении, ни одно из них не могло считаться "безгрешным", включая США и Англию. Вот и французы, традиционно выставляющие себя свободолюбивым народом, очень не хотят признавать существование нацизма французской выделки в виде коллаборационистского режима Виши, отдавшего их страну на откуп третьему рейху.
А вот еще один пассаж. В мае 2006 года новый римский понтифик Бенедикт XVI посетил Аушвиц, где находился нацистский концлагерь. С глубоким переживанием на лице он произнес: "Господи, почему Ты терпел все это?" Ни один верующий не может ответить искренне на этот вопрос. Также не может и объяснить, почему Ватикан помогал нацистским головорезам найти убежище в Латинской Америке...
Искушение тоталитаризмом и диктатурой носит повсеместный характер. Человек вроде бы походит на разумное существо, но разумом руководствуется далеко не всегда, а потому печальных последствий своих плохо продуманных действий избежать не может. Изначально общество настаивается на ферменте символов, создающих почву для недоверия наций друг к другу. В борьбе за власть каждая из сторон навязывает свое "самое верное" понимание добра и зла, произвольно оперируя понятиями случайное и закономерное, тривиальное и значимое.
Гуманитарные и точные науки гордятся тем, что достоверное от ложного ими отличается проверкой на практике. Но и ученые совсем не обязательно оказываются разумнее или честнее других, в силу хотя бы своих клановых интересов. В результате, складывается мощнейшая форма идеологии в виде новой религии со своими богами, божествами, идолами и кумирами. Своего рода научный фундаментализм, преследующий собственные интересы, не столько сообщая об истинном положении, сколько заставляя людей поверить, что именно так оно и есть.
Подлинно демократическим может считаться государство, где достаточно хорошо информированные граждане избирают, контролируют и, по необходимости, даже отдают под суд нарушающих закон правителей. Непременное условие здесь - свобода слова, но и эта свобода еще не гарантирует безошибочности суждений. Так, например, накануне второй мировой войны вроде бы респектабельная лондонская "Таймс", в унисон с политикой своего правительства, замалчивала информацию об экспансионистских планах гитлеровского рейха. И делала это сознательно, чтобы отвести от Британии нацистскую угрозу.
Да и кто не стремится к определенности за счет подлинности? Кому не нравится наблюдать за жизнью персонажей литературы и кино, артистически четко выраженных, либо крайне плохих, либо очень хороших. В свою очередь, писатели и кинематографисты, пользуясь всеобщим желанием перекочевать в выдуманный мир, нередко берут на себя прерогативу выдумывать все, что им в голову взбредет, не неся при этом никакой ответственности за последствия деформации образов исторических персонажей и самого исторического процесса.
Правду скрывают или препарируют, когда она невыгодна либо правительству, либо владельцам СМИ, либо отдельным культовым фигурам. В странах, называющих себя сегодня демократическими, политика СМИ диктуется их владельцами. Пресса и телевидение в ущерб пристальному слежению за возможными нарушениями закона политиками невольно формируют в обществе мнения, позволяющие принимать их словоблудие за чистую монету. Для этого впечатлять должна не объективная значимость события, а в первую очередь его образность, метафорическая символика...
Наверное, редко кому из писателей удавалось столь интересно и убедительно выдавать придуманное за реальное, как Даниэлю Дефо. Его метод - обильно нашпиговать вымысел множеством конкретных увлекательных деталей. В предисловии к своему 'Робинзону Крузо', например, он выставил себя издателем книги, который якобы подтверждает, что речь идет о подлинных событиях. На самом деле, за исключением одного только факта, практически все остальное автор придумал.
Когда англичанин принялся за написание этого романа, ему было без малого шестьдесят лет. Он уже поработал корреспондентом газет, памфлетистом, коммерсантом, страховщиком и солдатом тоже послужил. Характером отличался непокладистым, а потому нажил себе массу недоброжелателей. Одни называли его патриотом и настоящим джентльменом, другие - воплощением дьявола, проституировавшим своим литературным дарованием, беспринципным и бессовестным авантюристом.
Став публицистом, Дефо вдруг посчитал своим долгом известить, что приходилось ему 'работать на Корону в различных почтенных, хоть и секретных службах'. Не важно, какая у власти стояла партия, тори (консерваторы) или виги (либералы), он оставался агентом правительственной секретной службы. Судя по его статьям и памфлетам, выступал сторонником гражданских прав, мирного разрешения социальных и религиозных конфликтов с позиции здравого смысла.
В одном из своих агентурных сообщений шефу королевской разведки Даниэль Дефо, под псевдонимом Александр Голдсмит, указывал на целесообразность создания по всей Британии сети тайных информаторов, дабы правительство доподлинно знало о происходившем в каждом городе и графстве. Именно ему и было поручено заняться этим. В Шотландии он стал резидентом под журналистским прикрытием и успешно способствовал ее объединению с Англией. Там же узнал о происшествии с моряком Селькирком, оставшемся в живых после кораблекрушения и четыре с половиной года прожившем на необитаемом острове.
Скончался он в полном одиночестве, скрываясь от своих кредиторов во второразрядной лондонской гостинице. После себя, помимо дюжины книг, оставил и поэму, где есть такие строки:
Да пусть звучит средь ваших дум:
Возьмись за ум! Возьмись за ум!..
Не в укор будь сказано другому всемирно известному писателю, тот столь же охотно выполнял специальные задания в качестве тайного агента. Мигель де Сервантес Сааведра достаточно успешно справлялся с возложенными на него испанской Короной разведывательными поручениями на севере Африки, в Италии и Португалии. Только неизлечимая, полученная в бою рана руки заставила его оставить секретную службу, заняться исключительно литературной деятельностью и создавать своего "Дон Кихота".
Любопытно, откуда у писателей интерес к миру тайных операций? Обычно художественное произведение строится на том, чтобы соблазнить читателя путем придумывания того, чего реально не было. Сам же автор выступает в роли иллюзиониста, выдающего кажущееся за подлинное. И, разумеется, считает, что не обманывает, а выдумывает никак не менее реальное, нежели сама реальность. В этом смысле, писателя и разведчика роднит также двойной образ жизни - явный и скрытный. Но этого еще мало. В конце концов, кого это не роднит.
Разведчик сообщает свои впечатления от встреч с людьми узкому кругу лиц, писатель - широкому. Но заранее оба обычно не предупреждают собеседников, что собираются переложить их рассказ на бумагу, открыто не называют источников, придавая им либо псевдонимы, либо вымышленные имена. От одного требуются факты и их трезвая, непредвзятая оценка. От другого - запоминающиеся образы и метафоры. Прирожденные наблюдатели за действительностью и за тем, как у них работает воображение, каждый создает свои версии этой самой действительности.
Еще со времен приснопамятных миры писателей и разведчиков соприкасались и соприкасались весьма плотно. Первым образом разведчика, выведенным в художественной литературе, можно считать Улиса из гомеровской 'Одиссеи': тот облачался в нищенское одеяние, чтобы добыть информацию в одном из троянских городов. Да и, видно, сам автор в шпионском деле знал толк.
Иногда разведчики встречались с писателями неформально и доверительные отношения между ними складывались сразу, причем прочные, полезные для обеих сторон. В других случаях между ними ничего не получалось даже со второго или третьего взгляда. Так или иначе, по мотивам разного свойства писатели все же решались пробовать себя и на разведывательном поприще.
После четверти века службы во внешней разведке я очень хорошо себе это представляю. В силу невозможности для писателя и разведчика быть непревзойденными мастерами в своем ремесле, они не чувствует себя полностью гарантированными от провала. Оба стремятся завербовать на свою сторону: один - читателей, другой - носителей государственных тайн. Для этих целей им нужны глубокие знания природы человеческой, уверенность в себе еще до превращения ее в самоуверенность, способность увидеть мир глазами другого человека и многое чего еще.
Работа тайного агента правительства вроде бы должна наложить какой-то отпечаток на творчество писателя. При желании, его можно действительно обнаружить, но не в самом тексте, а в авторском раскрытии темы. Во всяком случае, такое впечатление складывается при чтении произведений Дефо, Сервантеса, Кеведо, Бомарше, Вольтера, отметившихся на стезе агентов разведок своих правительств.
В ХХ веке писателями с опытом работы по тайной казенной надобности больше всех отличилась Англия: Сомерсет Моэм, Эрскин Чайлдерс, Ян Флеминг, Грэм Грин, Джон Ле Карре - если называть только получивших наибольшую литературную известность. Все они в своих романах так или иначе касались второй древнейшей профессии с ее играми в перевоплощение, однако делали это осторожно, дабы не пострадать от закона, запрещавшего бывшим сотрудникам разведки разглашать тайны их прошлой профессиональной деятельности.
В той же Англии возник впервые жанр шпионского детектива. Его мэтр - Дэвид Джон Мур Корнвель (литературный псевдоним Джон Ле Карре). Сегодня на Западе нет таких авторов, кто мог бы сравниваться с ним своей компетентностью по этой части. Не понаслышке, а на основании своего личного опыта он описывает противоречия, возникающие у человека и общества по отношению к тайным операциям. Знание им разлада между политикой и этикой дает ему основание выходить за пределы детективного жанра и считаться политическим романистом. Любопытно, отец писателя не прочитал в своей жизни ни одной книжки и, в конце концов, попал за решетку по обвинению в мошенничестве, но перед тем, как оказаться в тюрьме, позаботился, чтобы сын получил хорошее образование. Мать же просто бросила его на произвол судьбы.
В разведку Джона завербовали в годы его учебы в Оксфорде. Работал он под дипломатической 'крышей' в Бонне и Гамбурге. Еще до ухода в отставку опубликовал свой первый роман с главным героем, контрразведчиком Джорджем Смайли. Вскоре бестселлером стал его 'Шпион, который явился с холода'. Оставив это поприще, Ле Карре не распространялся о своей прошлой работе и еще меньше пытался придать ей веса. На все попытки журналистов разузнать у него об этом отвечал в свойственной англичанам иронической манере, что сделанное им не было важным и не изменило мирового порядка. Иногда даже говорил, будто работа эта наскучила ему своей монотонностью.
Дабы никто, паче чаяния, не подумал, что его читаемые по всему миру шпионские детективы отражают подлинную действительность один к одному, англичанин предупреждал: хороший писатель ни в чем не является знатоком, за исключением самого себя, а если он еще и умный, то о подлинной работе разведки ему лучше помалкивать. Пресса все же продолжала интересоваться, почему бывший шпион избегает давать интервью и появляться на телевидении.
'Все дело в том, - объяснял он, - что описываемые мною вещи являются плодом воображения. Как свидетельствует мой опыт, художники есть обманщики. Они - шпионы. И я не представляю собою исключение. Просто для меня сочинительство стало навязчивой идеей. Потребность писать возникает у меня из потребности общения. Создавать из хаоса хоть какой-то порядок есть мое самое интимное, глубокое желание'.
По поводу 'холодной войны' Джон Ле Карре не счел нужным скрывать своего мнения: 'В эти годы мы научились объяснять происходящее понятиями заговора. И шпионский роман опирается именно на эти представления. Цинизм нынешних якобы самых правильных форм правления столь велик, что мы уже заранее ни во что не верим. Политики стараются убедить нас, будто эти наши предположения не обоснованы. Но мы-то знаем, 'что есть что' на самом деле. До тех пор пока между частной и официальной правдой не сложатся лучшие отношения, у нас есть все основания подозревать, что сокрытие и дезинформация ежедневно пропитывают новости. Мне думается, шпионские романы отражают такую озабоченность граждан'.
В своих книгах писатель избегал давать политическую интерпретацию действий персонажей, выдвигать главной одну какую-то идеологическую версию и делать выводы оставляет за читателями. Взгляды его можно было бы считать либеральными, но к либерализму он относился критически, сознавал его пределы в разрешении таких проблем взаимозависимого мира, как закулисная деятельность многонациональных корпораций, международная торговля наркотиками и оружием, терроризм.
После падения берлинской стены Джон Ле Карре посетил нашу страну. Его комментарий оказался для многих неожиданным: 'Запад обесчестил все обещания, сделанные им в годы холодной войны. Мы продолжали стоять на стороне сильных против слабых. Плохо используя мирные условия, мы упорно искали новые пути раздела мира, чтобы обладать большей безопасностью и удобнее себя чувствовать в нем. Мы одержали победу над коммунизмом, но унаследовали проблему противостояния нашей жадности и безразличия страданиям людей за пределами нашего собственного мира'.
Не замедлил он выступить и против вооруженного вторжения США в Ирак. По его мнению, 'Америка вошла в исторический период сумасшествия, самый ужасный из того, что я помню, страшнее маккартизма и Бухты Кочинос, потенциально более катастрофический, чем война во Вьетнаме'. Вскрыв обман общественности американским правительством, он заключил, что 'стародавний колониализм США вот-вот охватит железными крыльями всех нас'.
После выхода своего романа 'Абсолютные друзья' писатель позволил себе необычное и огласил главную идею: в этом мире можно уничтожать друг друга и посредством обмана, а безумие способно одержать верх даже в весьма образованных людях. 'Пока делается акцент на свободной торговле, на власти корпораций, - уточнил он, - будет расти нищета и мы будем убивать друг друга'.
Джон Ле Карре назвал себя 'прирожденным беженцем', который когда-то вошел в определенную социальную структуру, почувствовал себя в западне и счел необходимым выбраться из нее. 'Я убежал из частной школы в шестнадцать лет, - рассказывал он, - от одиночества в двадцать три, от туманного мира британской разведки в тридцать три, от моего первого брака в тридцать шесть. Эти мои шаги предпринимал инстинктивно, пытаясь сохранить при этом свои жизненные обязательства. Жившие во мне патриот и ребенок заставляли меня влиться в большие социальные институты, а художник по призванию тайно готовил чемоданы и рыл туннель под стенами замка, чтобы совершить побег'.
Сейчас писателю уже за семьдесят. Он не любит разговаривать по сотовому телефону. Не переносит толкотню больших городов, не может там пробыть и трех дней. От пишущей машинки отвык, пишет от руки авторучкой в день по несколько сот слов, жена печатает. Живет Джон Ле Карре в домике на побережье со своей семьей и еще двумя собаками...
Романист Грэм Грин тоже служил в разведке, хотя и не имел склонности заниматься политической деятельностью. По сути, его интерес к политике был больше созерцательный и вызывался потребностью поддерживать живой контакт с действительностью. О профессиональных политиках он придерживался невысокого мнения, считая их аморальными и коррумпированными типами, за исключением редчайших случаев.
Интерес к политике совмещался в нем с религиозными верованиями, а те, в свою очередь, заставляли его жить в постоянной озабоченности грехом и покаянием. Поговаривали, будто писатель сознательно грешил, чтобы потом иметь возможность покаяться. По его же собственному признанию, католической религией он как бы уравновешивал свою тягу к свободной любви, или явному нарушению шестой заповеди.
О своих пассиях Грин никому не рассказывал, считая такие откровения неэтичными. Уйдя от первой жены, так и не развелся с ней, хотя вместе они уже больше не жили. Когда же его спрашивали, католик ли он, отвечал: 'Вероятно, нет, но хочу быть озабоченным Богом'.
Грину нравилось заставлять людей блуждать в лабиринтах его сознания с особыми местами там для тайн. Все это вписалось органически и в выбор им разведывательного поприща в годы второй мировой войны. Отсюда, наверное, и отношение его к своему начальнику по службе - Гарольду 'Киму' Филби, работавшему уже тогда на советскую разведку.
Даже после провала и побега Филби в СССР Грин поддерживал с ним переписку. В одном из писем ему Филби отмечал рост исламского фундаментализма в Азии, чем и обосновывал советскую акцию вмешательства в Афганистане. Оба соглашались, что СССР и США должны сотрудничать, чтобы помешать исламскому экстремизму.
Несмотря на свой преклонный возраст, Грин даже ездил к Филби в Москву, но о чем они беседовали никому не рассказывал. Может, и рассказывал, но никогда публично. Да и вопрос, знал ли он в свое время, что Филби работал на советскую разведку, оставил без ответа. Писатель считал его своим другом.
Марк Твен однажды предложил провести эксперимент и попросить какого-нибудь очень достойного человека написать хотя бы несколько страничек, о себе, а потом посмотреть, что у него получится. Получится же, считал Твен, далеко не полностью совпадающее с реальной действительностью: многие важные факты будут сознательно им опущены, дабы не портить о своей личности впечатления.
*
Пожалуй, самым грандиозным враньем в мировой истории отличались главари третьего рейха. Еще до нападения на Советский Союз главный паяц нацистов бахвалился: 'Наша роль в России после ее поражения в войне должна быть аналогичной той, какую играет Англия в Индии. Править империей через горстку людей'. Он планировал заселить всю Восточную Европу немецкими солдатами-фермерами, прослужившими в вермахте не менее двенадцати лет. На территории прибалтийских республик предполагалось разместить, 'по специальному разрешению', некоторое число датчан, голландцев, норвежцев и шведов. Поселенцам из Германии предоставлялись крупные поместья, которые должны были превратиться в 'крепости недоступные для посторонних'. Вакцин от болезней "аборигенам" не полагалось, но алкоголь и табак предоставлялись в неограниченном количестве.
В октябре 1941 года, когда немецкие солдаты приблизились к Москве, фюрер продолжал выдавать желаемое за действительное: 'Нянчиться с ними мы не будем. Мы им ничего не должны, абсолютно ничего. Единственное, что им нужно будет понимать, это наши дорожные знаки, дабы они не мешались нашим водителям. Если же взбунтуются, забросаем их населенные пункты бомбами, и дело с концом. В период сбора урожая установим рынки во всех важных центрах, где в обмен на зерновые будем продавать им наши товары низкого качества. Наши фабрики по производству сельскохозяйственной техники, транспортные компании, производители разной домашней утвари найдут там огромный рынок для сбыта своих товаров. Там же будем продавать дешевую одежду из хлопчатобумажной ткани - ярких окрасок, учитывая склонность славян к пестрым цветам'.
Рейхсфюрер СС Гиммлер Восточную Европу считал вотчиной СС. Там его части должны были полностью контролировать местное население, а оставшихся в живых свести к умеющим только считать до пятисот, писать свое имя, подчиняться властям, работать в поте лица и вести себя в соответствии с библейскими заповедями. В оккупированной Польше он уже начал осуществлять свой 'Хенеральплан Ост', пригрозив немцам концлагерем за сексуальные связи с полячками, а полякам за то же с немками - виселицей. В конце 1941 года, когда войска рейха завладели Прибалтикой, Белоруссией, Украиной и Крымом, Гиммлер отдал указание о начале заселения этих районов десятью миллионами немцев о депортации на работу в Германию двух третей исконного населения, за исключением евреев, которых было приказано уничтожать на месте...
Неизбежно возникают вопросы. Почему столь легко Гитлеру удалось лапшу на уши немцам навесить? Не оттого ли, что он обещал им 'золотые горы' и массу заманчивых социальных благ после окончания войны в качестве компенсации за временные жертвы? Бесплатное медицинское обслуживание и образование, надежное пенсионное обеспечение, санатории на черноморском побережье и, наконец, новое жизненное пространство. Разумеется, при распределении всего этих благ, должна была учитываться лояльность граждан режиму. Не здесь ли одна из главных причин массового психоза и затмения разума?
Историки до сих пор гадают, было ли конечной целью Гитлера завладеть только Европой или все же добиться мирового господства. Одни называют его 'континенталистом', другие - 'глобалистом'. В действительности, на 'континентальной европейской империи' бесноватый не хотел останавливаться. На очереди были Ближний Восток и США. Гитлеровская камарилья и командование рейхсвера разрабатывали варианты нападения на Америку с использованием баз на Азорских и Канарских островах, тяжелых бомбардировщиков и кораблей, согласно принятому 27 января 1939 года 'плану Зет'.
На пути к мировому господству Гитлер видел в США вторую после СССР сдерживавшую его силу. В 30-е годы он полагал, что еще чуть-чуть и Америка разрушит сама себя изнутри. Представителей крупного американского бизнеса из кланов Форда, Дюпона, Моргана и Рокфеллера, еще оказывавших финансовую и техническую помощь Германии, считал близкими ему по духу. На заседании Американского общества химиков один из братьев Дюпонов открыто призывал создавать 'расу суперменов' путем психологической обработки молодежи с использованием психотропных препаратов. Крупные корпорации США финансировали свои собственные группировки расистского толка, вроде 'Крестоносцев Кларка' и 'Лиги американской свободы', выступавших против 'большевистской и антиамериканской' политики президента Франклина Рузвельта. Да и сами эти корпорации выстраивались почти что по образцу французского военизированного фашистского движения "Крест веры".