Я помню День, Когда Всё Случилось. Помню его очень хорошо. Впрочем, не сказал бы, что единственный могу похвастаться этим - из нас из всех наверняка каждый его помнит слишком хорошо.
Родителей своих я не знал, но в этом нет ничего необычного. Даже наоборот - было бы очень странно, если бы кто-нибудь из нас неожиданно бы вытянул свой длинный и тонкий стебель, указал им на кого-нибудь и громко бы произнёс:
- Я тебя знаю, я часть тебя!
Как бы поступили с подобным смутьяном? Навряд ли причинили бы серьёзный вред - скорее всего, просто перестали бы его замечать - способ простой, действенный, проверенный поколениями с древнейших времён.
Я очень смутно помню свои первые дни жизни - возможно, всему виной было то, что в этот период мы слишком быстро тянулись вверх, и то, что мы видели перед собой в течение одного дня, могло радикально перемениться, стоило наступить дню следующему. Впрочем, однажды движение прекратилось, наши стебли-тела обрели устойчивое положение, а взорам открылись совершенно новые горизонты.
Наш мир нельзя было назвать очень большим - со всех сторон он был окружён стенами теплицы, а небо скрывал от пытливых взоров решётчатый матовый потолок - Белый Купол, как мы назвали его между собой.
Никто из нас никогда не выходил из теплиц, также, как никто и никогда не видел воочию источник яркого света, иной раз заставляющий их сиять так, словно они были отлиты из свитков чистого серебра. Старейшины говорили, что тот, кто осмелится раньше Срока выйти Наружу, мгновенно погибнет, но как, почему и когда наступит этот самый таинственный Срок - на эти вопросы не знали ответа даже они. Так что нам оставалось лишь верить им на слово.
Как и всех моих друзей, у меня не было имени, да в нём и не было особой нужды. Когда видишь каждый день одни и те же лица, и имеешь достаточно времени для того, чтобы познакомиться с новоприбывшими, необходимость как-то узнавать друг друга отпадает сама собой. А когда настанет Срок, она и вовсе перейдёт в категорию вещей, не имеющих никакого значения, в этом я был уверен.
- Но когда настанет этот Срок? - то и дело спрашивал стоящий рядом со мной. Ему не было нужды повышать голос - старейшин отделяло от нас только два ряда, однако по какой-то только ему известной причине вопрошающий решил, что чем громче будет звучать его вопрос, тем быстрее он получит на него ответ, поэтому каждый раз, когда любопытство окончательно брало над ним верх, и в тишине раздавался неровный взволнованный крик, все вокруг принимались с неодобрением коситься на наш ряд.
- Когда мы сможем узнать, что Снаружи? Когда нам не придётся узнавать друг друга? - выкрикивал слово за словом мой неспокойный сосед. Отовсюду доносились недовольные шепотки - стоял поздний час, многие уже спали. И теперь крайне неохотно соглашались прерывать свои сновидения ради удовлетворения, как им казалось, праздного любопытства взбалмошного глупца.
- Скоро. Уже совсем скоро.
- Вы постоянно так говорите! А мне нужно знать прямо сейчас!
- Эй, успокойся уже! Не мешай спать!
- Но...
- Замолчи!
И мой неспокойный сосед смиренно замолкал.
Я же предпочитал не реагировать на это - просто стоял рядом, делая вид, что сплю слишком крепко, чтобы что-то услышать. Не люблю и никогда не любил выделяться. Тем более, мне и без этого было чем себя занять.
Ещё с первых дней жизни я почувствовал, что от моих более взрослых соседей исходит странный запах. Вначале едва различимый, он становился всё более явным по мере того, как я вытягивался вверх. Запах сгущался, запах манил. Крепкий, сладкий, он пронизывал, охватывал всего меня от начала и до конца. Описать это трудно, объяснить на словах - и того сложнее. Оставалось лишь молчать. Не произносить ни единого слова, позволяя аромату всё больше и больше завладевать мною.
Я не знаю, сколько это длилось - счёт времени среди нас не вёл никто, а самые точные измерения касались только смены дня и ночи, - пока в какой-то момент чей-то тихий, но твёрдый и спокойный голос вывел меня из этого странного забытья. Я открыл глаза, чувствуя, как на лице по-прежнему играет блаженная улыбка, и перевёл взгляд на окликнувшего меня соседа.
- Ты чего это? Всё хорошо?
- Конечно, - я и сам не мог понять, почему говорю вполголоса, на одном дыхании. - Этот запах... ты чувствуешь его? Откуда он, ты не знаешь?
Мой собеседник расхохотался. Его ярко-жёлтое лицо плыло перед глазами, может быть, поэтому я не запомнил ни одной его черты и так никогда и не смог найти среди десятков других.
- Откуда, говоришь? Да от тебя же, глаза разуй!
И с этими словами он, усмехнувшись напоследок, отвернулся и пропал из виду.
Не знаю, с чем можно было сравнить то ощущение, с которым я приходил в себя - должно быть, так чувствуют себя те, кто после долгого погружения неожиданно оказываются на поверхности. Исчезает медлительность движений, исчезает обволакивающий тело водяной покров. Дышать становится легко, но отвыкшие от дыхания лёгкие упорно отказываются впускать в себя воздух. Впрочем, длится это всего лишь несколько мгновений - нечасто, но нам выпадает шанс очень быстро и легко отказаться от привычного в пользу нового. Секундное замешательство - и всё встаёт на свои места. И вот ты уже смирился с тем, что что-то ушло навсегда, грустишь, но понимаешь - жизнь продолжается.
С того момента запах, ещё недавно будораживший моё сознание, стал восприниматься как что-то совсем обычное, я бы даже сказал, неотделимое от реальности. Разумеется, сразу осознать это не получилось, но постепенно я так привык, что потерял его среди сотен других. А среди этих сотен других были и такие, кто, как оказалось, был достоин не меньшего внимания.
Отовсюду, казалось, исходили самые разные ароматы и, сливаясь друг с другом, они переполняли меня, носились вокруг, дразнили и издевались, старались заманить в незримую ловушку. И, возможно, раньше бы это у них получилось, но, наученный горько-сладким опытом, я не позволил себе поддаваться.
- Взрослеешь, - сказал мне как-то один из старейшин. Я перехватил его задумчиво-ухмыляющийся взгляд, и, по-видимому, выражение моей физиономии показалось ему в этот момент очень забавным.
- Я не понимаю...
- Ароматы тебя уже не берут, это похвально. Твоё детство закончилось.
- Но как вы?..
- Наша Основа общая, никогда об этом не забывай. А скоро ты поймёшь это и в другом смысле.
Его ответ ещё больше разжёг во мне любопытство. Вопросы лились из меня, как некогда из моего беспокойного соседа. Но на все у старейшины был только один ответ - косая ухмылка и тихий смешок.
- Почему нельзя просто сказать? - сдавшись, в сердцах бросил я напоследок, затем развернулся. Однако слова старейшины ещё долго не выходили из моей головы.
Окружающий мир тем временем преображался на глазах. Тянулось к Белому Куполу новое пополнение: боязливо озираясь вокруг, эти юнцы готовы были прийти в ужас от любого громкого звука, а уж при малейшем резком движении в их сторону - и вовсе лишиться сознания. На их счастье, подобные вещи здесь были не в почёте, но всё равно эта наивная робость, причудливо соединённая с неистребимым любопытством, умиляла меня до глубины души. Бросая украдкой взгляды на молодняк, я то и дело усмехался про себя: неужели когда-то и я был таким? Быть этого не может!
А потом для этих зелёных юных душ настала новая пора. Пока они вытягивались вверх, все мы были для них небожителями, но стоило им занять одну с нами высоту, как взрослые в их глазах тут же теряли то незримое преимущество, что заставляет безропотно подчиняться в первые, короткие и длинные, мгновения жизни. Однако нам повезло, ибо отношение повзрослевших к нам строилось на каком-никаком, но равенстве. Чего нельзя было сказать о старейшинах.
Тут я буду вынужден сделать небольшую поправку, чтобы не запутать вас ещё больше. Старейшинами в данном случае я называю не тех, кого увядающими застали ещё мы - для них День, Когда Всё Случилось, хоть и с опозданием, но всё же наступил. Длинные сияющие лезвия палачей отделили их стебли-туловища от Основы, и это было в последний раз, когда мы видели наших отцов-наставников живыми. Когда настала ночь, мы собрались вместе и решили назначить новых старейшин, которыми стали самые зрелые из нас, а на случай, если их Срок наступит раньше, чем это было положено, мы также избрали и их заместителей. Это была очень распространённая практика, спасающая нас от полного безвластия, поэтому все мы не сомневались, что и на этот раз она сработает.
Из всей нашей молодёжи я смог сблизиться только с одним. Он был моим соседом, поэтому такой исход событий следовало ожидать. Мы много времени проводили в разговорах друг с другом, мне очень нравился этот молодой пытливый ум. Возможно, потому что и я в его дни был таким же, хоть и старался не показывать другим своего любопытства. Его же восторг от окружающего нас мира скрыть было очень трудно.
- А тебя когда-нибудь выберут старейшиной? - спросил он меня однажды, в один из дней, когда лезвие палача лишило Основы самого почтенного нашего предводителя. В великом ужасе все мы наблюдали, как обмякшее, сжимаемое в огромных, цепких пальцах тело удаляется от нас, и через несколько мгновений растворяется в яркой белизне портала, распахнувшегося в стене теплицы.
Придя в себя, я повернулся к своему другу, и, похоже, ответ был написан на моём лице, потому что он кивнул и тихо произнёс, понурив голову:
- Извини, что так бестактно...
- Все мы когда-нибудь лишимся Основы, - сказал я, и сам же удивился, насколько у меня спокойный, абсолютно не подходящий к моему внутреннему состоянию, голос, - так было заложено Богом. И мне кажется, не важно, в каком виде ты встретишь этот День, старейшиной или нет.
Мой друг поднял взгляд. Глаза его горели огнём любопытства. Однако, предвидя, к чему это приведёт, я поспешил добавить:
- А теперь извини, мне надо побыть одному, - и с этими словами отвернулся и закрыл глаза.
В последние мгновения я вспомнил, где видел это лицо. Старейшина, которого лишили Основы.
"Откуда, говоришь? Да от тебя же, глаза разуй!"
Сколько вопросов я мог бы ему задать, сколько интересного наверняка мог бы услышать...
Если бы вовремя узнал его. Если бы он остался с нами.
Но его лишили Основы. И я уже больше ничего у него не спрошу.
Время шло, солнце вставало и садилось. Старейшин сменили их заместители, а на смену заместителям избрали новых. В том числе и меня.
- Круто, это значит, что когда-нибудь и тебя изберут предводителем! - восклицал в те предрассветные часы мой друг. В ответ я смотрел на него и лишь усмехался. Для него всё было просто, для него всё было "круто". Он уже успел забыть, что чем главнее становится кто-то, тем беспощаднее к нему лезвия палачей.
Впрочем, его восторг не шёл ни в какое сравнение с тем потрясением, которое испытывал я. Заместители входили в совет старейшин, но не обладали даже совещательным голосом. Им положено было прислушиваться, вникать, мотать на ус и помалкивать. Обучение проходило без отрыва от управления, и считалось, что будущие предводители смогут постигнуть всё сами.
Время шло, все в моём окружении убеждали друг друга и самих себя, что узнали уже достаточно, хоть и никто из них ни разу не проронил при старейшинах ни единого слова. Я же ощущал себя не умнее той ночи, когда стал заместителем, но не мог ничего противопоставить этой всеобщей просветлённости.
Я решил, что не буду молчать - по крайней мере, точно не в своих мыслях - и старательно вёл диалог с самим собой. Вопросы приходили и уходили, с лёгкостью решаемые, раздражённо отбрасываемые - но чаще всего остававшиеся без ответа. Наверное, потому, что единственный мой собеседник был не сильно умнее меня. И неизвестно, сколько времени это ещё могло продолжаться, если бы в какой-то момент привычный ход вещей не был нарушен.
День, Когда Всё Случилось на первый взгляд не отличался от всех остальных дней. В стене уже привычно распахнулся портал, и в ярком свете появились палачи, а в руках у них поблескивали лезвия. Старейшины ожидали своей участи, покорно склонив головы и потупив взоры; наверное, именно для этого мы их и избираем, в мгновение пронеслось в моей голове. Однако на этот раз всё пошло по-другому.
Прозвучали слова неизвестной речи, лезвия сверкнули и лишили Основы нескольких молодых братьев, которых ещё не успели избрать даже заместителями. Шок охватил всех нас, шок вперемешку с ужасом. Кричать и сопротивляться не было смысла - наша природа отвергала саму идею сопротивления, и всё же самые юные из нас не смогли сдержать эмоций. Впрочем, палачи не обратили на это никакого внимания.
- Что же это? - прошептал мой друг, поражённо наблюдая, как в очередной раз сверкнуло лезвие, на этот раз в опасной близости от нас двоих. Цепкие сильные пальцы перебирали тех, кому не повезло. - Как это возможно? Они же не старейшины!
Голос его, вначале спокойный, всё же сорвался на крик. А когда Основы лишили его самого, из глубин зажатого в руках тела раздался душераздирающий вопль. Я закрыл глаза, потому что понимал, чья очередь следующая. И не ошибся.
Как описать ощущение, когда тебя лишают Основы? Часто я думал об этом, когда находился наедине с собой. Иногда мне казалось, что это ужасно больно, иногда - что, наоборот, не чувствуется ничего. В любом случае, спросить об этом мне было некого.
Выяснилось, что в обоих случаях я ошибался. Это не было болью в том виде, в каком я её знал. Но и бесчувственно тоже не прошло. Возможно, лучше всего это можно описать словом потеря. Да, действительно, мне показалось, что в тот момент, когда сверкнуло лезвие, часть моего стебля-тела - большая его часть - отделилась и перестала существовать. Странно, ведь лезвие прошло очень близко к Основе, и я почти целиком оказался зажат в пальцах палача. Возможно, всё дело в самой Основе - никто не может сказать наверняка, какая часть нас скрыта в ней, а какая - лежит на поверхности.
Всё происходящее дальше мелькало перед глазами слишком стремительно, чтобы его можно было запомнить. Вот меня и остальных выносят сквозь залитый светом портал - последние из нас уже успели понять, что кричать бесполезно - и перед глазами возникает мир Снаружи.
Первая и последняя моя осознанная мысль - здесь нет Купола. Никакого. Свет льётся отовсюду, и ничто не служит ему преградой. Становится ярко, так ярко, что глаза болят сколь бы сильно не жмурился. Слишком много цветов - таких, каких я раньше не видел. В теплице таких не было, и я не знаю, как их назвать. И, непонятно почему, но от этого становится страшно. Как? Как может напугать простая и обычная вещь? Неужели потому, что ей, такой простой и обычной, не получается придумать название?
Между тем я чувствовал, что меня куда-то несут. Очень хотелось открыть глаза и посмотреть, куда именно. Но страх так и не дал мне этого сделать. Я слышал, как переговариваются между собой палачи - или кем они были здесь, Снаружи? - и вдруг воочию ощутил, как в руках у каждого из них, сжавшись от страха, трясутся те, кому не повезло вместе со мной.
Неожиданно движение прекратилось, и я впервые почувствовал твёрдую поверхность. Это было так неожиданно, но вместе с тем, так успокаивающе, что я, наконец, решился открыть глаза.
Вокруг сгущался приятный полумрак - приятный потому, что не резал глаза. Мы оказались в странном месте с тёмными стенами и тёмным Куполом, лишь с одной стороны пробивался яркий свет, в котором я разглядел силуэты тех, кто принёс меня сюда. По доносившимся до меня приглушённой речи я понял, что они снова о чём-то переговариваются.
- Что это за место? Куда мы попали? - послышалось из-за спины, и я стремительно оглянулся.
Казалось, моей радости не будет предела - совсем рядом стоял мой друг и с любопытством оглядывался. Нас не разлучили! Нам позволили остаться вместе! Они не палачи, они благодетели!
Мне хотелось кричать от восторга, но всех сил хватило лишь на то, чтобы открыть рот и произнести:
- Я не знаю. Но мы ещё живы.
Мой друг посмотрел на меня. И этот взгляд я запомню на всю оставшуюся жизнь. Пустые глаза, приоткрытый рот, с нижней губы свисает тонкая лента слюны.
- Что это за место?
Он смотрел на меня. Но одновременно сквозь меня.
- Куда мы попали?
Его стебель дрожал.
- Что это за место?
Слюна всё капала и капала.
- Куда мы...
Неожиданно раздался громкий лязг, и наступила тьма.
Вспышка.
Яркий свет вспорол темноту, и даже закрытые глаза не могли спасти от ужасной боли. Я отвернулся, не в силах терпеть, и дальше мог надеяться только на слух. Но вскоре глаза привыкли, и я наконец-то смог осмотреться.
Под звуки непонятной речи, сквозь свет стали просачиваться фигуры, их было несколько. Каждый из них по очереди подходил к большим квадратным ящикам, в которых находились с десяток таких, как я, брал их в руки, выпрямлялся, а в следующее мгновение исчезал в ярких лучах врат. Постепенно ящиков становилось всё меньше, и вот настала, наконец, наша очередь.
Ощущение невесомости соприкасалось с ужасной тряской - несущий нас оказался очень неуклюжим. Я то и дело оглядывался, силясь понять, всех ли обитателей ящика постигла участь моего друга - за время тёмного небытия ему вроде бы стало лучше, и теперь он лишь молча оглядывался. Но в глазах его навсегда застыло выражение пустого ужаса, которое уже ничто не сможет прогнать.
Оглядевшись в очередной раз, я понял, что рассудок покинул не только моего несчастного соседа - почти на всех лицах было написано одинаково отрешённое, испуганное выражение. Я смотрел на них - и с каждым мгновением страх всё больше завладевал мной. Похоже, я остался последним в сосуде, кто смог ещё сохранить сознание. Но как это могло произойти? Чем отличаюсь я от всех остальных? Почему перст безумия коснулся всех, кроме меня? Или это мне только так кажется, и на самом деле безумен здесь только один, и это я? И всё это сделали они. Они не благодетели, они палачи!
"Куда нас несут? Что они собираются делать?" Все эти мысли носились в голове, наотрез отказываясь покидать сознание. Я попытался взять себя в руки, найти хоть что-то, что помогло бы успокоиться. Я ещё жив, отсутствие Основы не убило меня, как и появление Снаружи. Что бы там ни говорили старейшины, эти две истины оказались ложными.
Хоть немного, но это помогло, и я стал чувствовать себя поспокойнее. Теперь настало время собраться с мыслями и подготовиться. К чему подготовиться, я не знал Но чувствовал, что что-то обязательно должно было произойти. А если произойдёт, то к чему все волнения? Это может только навредить в дальнейшем...
Ощутимый толчок вывел меня из задумчивости. Странно, на какие-то несколько мгновений я совершенно забыл, где нахожусь и кто меня окружает. А стоило лишь задуматься, чтобы страх отступил. Я окинул взглядом соседей. Теперь при всём желании я не смог бы различить среди них своего друга - слишком одинаковыми все стали. И вновь по стеблю пробежал холодок.
Ведь все они лишились рассудка. И среди них мог оказаться я. Но я остался в сознании. Остался для того, чтобы осмыслить происходящее. Чтобы попытаться найти выход. И кто знает, возможно, мне удастся это сделать, ведь смог же я преодолеть страх, погрузившись в себя, найдя в своих мыслях ответ на то, как правильно поступать. И я останусь жив, тогда как все они погибнут. От этой мысли внутри разлилось обжигающее тепло, и я даже почувствовал, как лицо моё расплывается в улыбке. Приятно было осознавать, что ты единственный из всех ещё способен что-то сделать, а все остальные могут лишь бездумно пялиться в пространство и нести чушь, про себя считая её осмысленной.
От дальнейших размышлений меня прервал очередной ощутимый толчок. Свет, к которому я уже давно привык, начал медленно меркнуть, а вскоре вокруг меня вновь сгустилась почти абсолютная темнота. Мне не было страшно, пусть я теперь и не мог видеть и слышать происходящее вокруг. Ведь я по-прежнему мог мыслить, мог думать и осознавать. А это важнее всего остального.
Я не знаю, сколько времени провёл во тьме, наедине с собой. Возможно, что даже и несколько дней. Вначале размышления переполняли меня. Мыслей было так много, что в какой-то момент у меня появилось непонятное желание их все записать. Зачем? Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь когда-нибудь смог прочесть всё то, что было у меня в этот момент в голове и восхититься написанному, хотелось так, как никогда до этого.
С этими мыслями смириться было трудно - ежесекундно они беспокоили меня, требовали выхода, появления наяву. Но я не мог дать им даже этого - вокруг не было ничего, на чём можно было бы их записать. Осталось лишь запоминать их, слово в слово. Всё это занимало меня какое-то время.
А потом произошло ужасное.
Неожиданно я почувствовал, что слабею. Я не мог понять, с чем это связано - внешне ничего не изменилось. Однако силы начали оставлять меня, с каждым часом всё сильнее.
Мне стало страшно: боли не было, но то, что я чувствовал, было ещё хуже. Мой стебель словно терял твёрдость, подкашивался, потянулся к земле. Я понимал, что если упаду, то уже не поднимусь, но не мог ничего поделать. В редкие моменты, когда я едва ли не силой заставлял себя вернуться в реальность и оглядеться по сторонам, передо мной проносились измученные лица моих безумных соседей. Силы оставляли всех, все страдали, и, возможно, даже понимали, что им осталось недолго.
Мир всё больше погружался во тьму, звуки затихали. В какой-то момент я понял, что слышу лишь жалкие отголоски, да и то только если очень сильно напрягу слух. Как помешанный, я вцеплялся в них, в последнее, что ещё держало меня на этом свете... и внезапно почувствовал, что меня взяли в руки и куда-то несут.
Бьющий в лицо ветер.
Мерное покачивание из стороны в сторону.
Внезапно мы остановились, а в следующее мгновение я ощутил, как ко мне возвращаются силы. Темнота отступала, едва различимый гул становился отчётливым и понятным. И вот я снова могу видеть, чем тут же воспользовался, принявшись яростно оглядываться, силясь понять, что произошло и куда я попал на этот раз.
Ответ на второй вопрос пришёл гораздо раньше: опустив взгляд, я с удивлением обнаружил, что моё тело погружено в воду. Конечно, я ни раз уже имел с ней дело, однако никогда бы не мог даже подумать, что она могла придать так много сил. А между тем сознание прояснилось окончательно, и я, наконец, смог понять, где нахожусь.
Это был небольшой стеклянный сосуд, доверху наполненный водой, а помимо меня, в нём находилось ещё с два десятка моих новых соседей. Я вгляделся в их лица, силясь понять, те ли это самые лишившиеся рассудка мои товарищи по несчастью. Но тщетно - никого из них мне не удалось узнать. Впрочем, осматривались по сторонам они вполне осознанно, и глазели на меня, а не сквозь, как те, кто был со мной до этого.
- Это не Основа, - неожиданно послышалось из гущи толпы. Мы все разом повернулись к нарушителю тишины. Тот стоял почти в центре сосуда, окидывая нас недоумённым взглядом. Выглядел он старше всех остальных, и, похоже, вода не смогла вернуть ему всех сил, так как его лицо и тело по-прежнему выглядели осунувшимися и вялыми.
- Это не Основа, - повторил он. Снова оглядел нас, спросил: - Вы чувствуете что-нибудь?
Мы обменялись недоумёнными взглядами, и, не сговариваясь, отрицательно покачали головами.
- Нам конец, - произнёс нарушитель спокойствия. Он сказал это тихо, невозмутимо, почти вяло, но от его слов все мы пришли в ужас.
Я вновь погрузился в себя - ещё по прошлому разу я убедился, что в таких ситуациях это самое лучшее, что можно сделать. Все вокруг меня обсуждали услышанное - почти все не сомневались, что это были пророческие слова.
- Ты ведь тоже ему не поверил? - голос, неожиданно раздавшийся у самого уха, мгновенно вернул меня в реальность. Всё в нём - и как он звучал, и как он раздался - поразили меня своей необычностью. Я перевёл взгляд на своего нового собеседника.
- Я... Не верю?.. - да, со стороны это звучало глупо, и выражение моего лица наверняка располагало к тому, чтобы принять меня за безумца. О чём, похоже, она и подумала.
- Жаль, - только и произнесла моя собеседница, понуро опустив взгляд, - я думала, ты нормальный.
Она уже хотела было отвернуться, когда...
- Нет, стой, подожди! - слова сами слетели с языка. - Я нормальный, я думаю и понимаю.
- Вот как? - она вновь повернулась ко мне, и впервые улыбка озарила её красное лицо. - Ну слава богу. А я уж было решила...
Мы разговорились. Конечно, имени у моей знакомой не было. Но зато оказалось, что до Дня, Когда Всё Случилось, она жила в такой же теплице, как и я. Удивительно даже, что ни разу до этого я её не видел.
- А ты думаешь, что теплица только одна? - насмешливо спросила она, когда я поделился с ней своими мыслями.
- Конечно, - ответил я на это, - ведь за ней, Снаружи, мы бы не выжили.
- Ну, сейчас мы Снаружи, и, как видишь, пока ещё живы.
Спорить с этим было бессмысленно - она оказалась права. Значит, теоретически, таких теплиц, в которой вырос я, могло существовать ещё великое множество.
- А куда мы попали? - я вспомнил вопрос, с которым она обратилась ко мне. Когда ещё держала меня за безумного. - Ты сказала, что не веришь тому, который...
- До того Дня, - ответила моя новая знакомая, подозрительно косясь на всё ещё переговаривающихся за моей спиной остальных обитателей сосуда, - когда мы были в телице, однажды к нам попал...
И она рассказала мне такое, во что бы я до этого никогда не поверил.
Однажды под их Куполом оказался некто Снаружи. Его принесли палачи, запихнули в сосуд с водой и вышли, оставив медленно восстанавливать силы. Всем было любопытно расспросить пришельца, кто он такой и как здесь очутился. Но тот был настолько обессилен, что до того момента, как вновь смог говорить, успел пройти целый день. Но вот он, наконец, пришёл, в себя, и вопросы посыпались один за другим.
Когда-то и он жил в теплице. И для него также когда-то настал День, Когда Всё Случилось. Лишённый Основы, он ощутил себя в руках палачей, затем оказался в тёмной комнате, окружённый впавшими в безумие соседями.
- То же самое! - сорвалось с моих губ при этих словах. - Всё то же самое!
- Подожди, - мгновенно остудила мой пыл рассказчица, - это ещё не всё.
Он оказался в тёмной комнате, окружённый впавшими в безумие соседями. В какой-то момент ему самому уже начало казаться, что и сам он близок к потере рассудка, но тут неожиданно явились палачи и, взяв его с несколькими соседями, вновь куда-то понесли.
Он оказался в странном месте. Не в телице, но свет, казалось, лился отовсюду. Над головой было так ярко, что ему пришлось зажмуриться - так сильно болели глаза. Какое-то время он лежал на гладкой деревянной поверхности, не видя ничего и различая лишь приглушённые звуки болтающих сами с собой соседей. Затем вернулся палач и окутал их всех странной прозрачной плёнкой. Через неё было видно всё вокруг, а, если приглядеться, то можно было даже различить собственное отражение. Тем временем палач обвязал эту плёнку в районе его пояса и поднял связанных высоко над деревянным столом.
- И тут, по его словам, произошло что-то странное, - продолжила моя собеседница. - К этому палачу подошёл ещё один. Некоторое время они о чём-то переговаривались, а затем его схватили за горло, вынули из связки и положили обратно на стол.
- Но как тогда...
- Он сказал, что пролежал там очень долго, но сам не знал, сколько: нельзя было различить, когда начинается и кончается день. В какой-то момент он ощутил, что силы начали уходить, и, по его словам, был уже почти мёртв, когда вновь почувствовал, как его взяли в руки и куда-то понесли. Очнулся он уже в нашей теплице.
Я смотрел на свою собеседницу. Как я уже сказал, ещё недавно я бы посчитал всё это глупой байкой. Но разве не нечто подобное произошло сейчас с ней, со мной, в конце концов, со всеми нами?
- А что было потом? Он так и стоял в сосуде с водой?
В ответ она покачала головой.
- Потом произошло невероятное. Расскажи мне кто, я бы ни за что в такое не поверила. - она улыбнулась, довольная своей способностью заинтриговать, и, коротко вздохнув, сказала:
- Через несколько дней к нам пришли палачи. Они взяли его из сосуда и поместили к нам.
- Что!? - вот в это уже я не мог поверить.
- Я видела это своими глазами, - прошептала моя собеседница. - Он появился в нашей Основе. Вначале ни он, ни мы ничего не чувствовали, но прошло несколько дней, и наши мысли стали общими. Он стали одним из нас! Это было что-то невероятное.
Раздался грохот - в помещение кто-то вошёл. Мы резко повернулись, но большая тёмная тень мелькнула и пропала где-то вдалеке.
- Получается, - сказал я, снова поворачиваясь к своей собеседнице, - получается, что после этого он так и жил с вами?
Она кивнула.
- Да. Пока его не лишили Основы снова.
Я на мгновение отвернулся и зажмурился. Невозможно. Я не мог поверить, что у кого-то может два раза произойти День, Когда Всё Случилось.
- Силы почти оставили его, - объяснила моя собеседница. - Он и когда обрёл Основу, выглядел как наши старейшины, поэтому все понимали, что его День снова близок, даже он сам.
Я вновь повернулся и посмотрел на соседку. Коротко кивнул, хотя с каким трудом давался мне этот кивок.
- Понимаю, - собственный голос показался мне чужим. - По-другому и не могло быть.
Я не знаю, сколько прошло после этого дней - счёт времени я потерял. Кто-то из наших соседей предположил, что ночь наступает, когда гаснет свет, но другой тут же вступил в спор, доказывая, что между этим и тем, когда его снова зажигают, успевает пройти слишком мало времени.
В какой-то момент все находящиеся в сосуде решили голосованием определить, кто из двух спорщиков прав. Победил первый, и несколько дней мы высчитывали время по его системе. Однако вскоре критиков его идеи появилось гораздо больше, и мы снова провели голосование. На этот раз победил главный оппонент первого, который предлагал ввести систему подсчёта времени по тому, как появляются и исчезают в комнате палачи.
- Они заходят ровно в начале дня, их всегда двое, и включают свет, - объяснял второй, когда были оглашены результаты голосования. - А потом, в конце дня, возвращаются и свет выключают.
- И чем тогда твоя система отличается от той, которой мы измеряли время раньше?
- Тебе-то какое дело? - неожиданно резко отозвался на вопрос новоизбранный. - Работает главное, а на остальное плевать.
Возразить на это было нечего, и мы стали считать время по-новому. Между тем я стал замечать, что некоторые из нас выглядят всё более и более осунувшимися. Связи с Основой не было - мы не могли слышать мысли друг друга - однако вода поддерживала в нас жизнь. И вот в какой-то момент я сам стал ощущать, как силы вновь начали покидать меня.
- Чувствуешь? - спросила меня моя собеседница. Я посмотрел на неё, взглянул ей прямо в глаза. И понял без всяких слов. Говорить не хотелось, поэтому я лишь коротко кивнул.
- Как думаешь, на этот раз всё закончится?
- Ты же сама говорила мне, что не веришь в нашу скорую смерть, - усмехнувшись, напомнил ей я. - А теперь, получается, разуверилась?
- Знаешь, - тихо произнесла она и после этого надолго замолчала. Я уже хотел было окликнуть его, но тут она закончила сама, - знаешь, мне кажется, что тогда я была неправа.
- В каком смысле? - спросил я, но договорить не успел. Раздалась уже знакомые звуки непонятной речи, и в помещение, ломая всю нашу систему подсчёта времени, вошли двое палачей. Они приблизились к нашему сосуду, а я следующее мгновение я понял, что меня снова взяли в руки и, вынув из воды, куда-то несут. Прошло ещё несколько секунд - и я осознал, что на этот раз я был не один. Руки палача сжимали тело моей соседки, и теперь она смотрела на меня полными удивления глазами. Я хотел было сказать ей что-нибудь, как-то приободрить, но понял, что в голове нет совершенно никаких мыслей.
Дальнейшее я помню смутно, словно через густой туман. Как нас положили на гладкую деревянную поверхность, как обволокли прозрачной плёнкой, как обвязали верёвкой у пояса и вновь куда-то понесли. Всё это время я не сводил с неё взгляда, а повернуться самостоятельно, будучи связанным, у меня не было никакой возможности.
Не знаю, сколько прошло времени. Я очнулся, ощутив, что лежу на чём-то холодном. Приподняв голову, я понял, что так оно и есть. Моё тело покоилось на гладком чёрном камне, на котором были вырезаны непонятные мне золотые символы. Холод от камня был такой, что не спасала даже плёнка, но зато стягивающие наши стебли верёвки как будто ослабли, так что я смог повернуться и посмотреть на свою соседку. Она лежала лицом ко мне и улыбалась.
- Ты, - нерешительно начал я. - Ты что?
- Я была права, - спокойно ответила она. - Похоже, это конец.
При этих словах мне стало страшно. Я попытался выпрямиться, пошевелиться, сделать хоть что-то, но всё было тщетно. Верёвка ослабла, но никуда не делась. И теперь уверенно тянула меня и мою соседку в могилу.
- Ты боишься? - спросила она, по-прежнему улыбаясь. Только на этот раз в её улыбке промелькнуло что-то... похожее на снисхождение. Не знаю, как ещё можно это назвать. - Не надо бояться. Так было заложено Богом. Вспомни, что говорили твои старейшины.
Я не хотел слышать этого. Я хотел спорить, сопротивляться, сделать хоть что-нибудь. Но в конце концов понял - всё бессмысленно. И почти сразу же после этого почувствовал, что силы будто бы начали уходить ещё быстрее.
- Как думаешь, что будет после? - спросил я шёпотом свою соседку. На разговор полным голосом сил не оставалось - прошло слишком много времени.
Она смотрела на меня - всё это время она не отводила от меня взгляда - и прошептала в ответ:
- Я не знаю, что будет после, но я знаю, что происходит сейчас.
- И что же?
- Сейчас я счастлива.
- Почему же?
- Потому что последнее, что я увижу в жизни, будет твоё лицо.
Я медленно подался вперёд, она также медленно подалась вперёд в ответ. Мы обнялись, сцепили слабеющие стебли. Я ощутил её дыхание на моей щеке, а через мгновение наши губы слились в поцелуе.
Она умерла на следующий день. Когда я позвал ей, она не ответила. Я попробовал ещё раз, считая, что она просто не расслышала, но потом понял, что она больше никогда не сможет меня услышать.
Не знаю, сколько времени мне осталось, но сейчас, глядя на её увядающие листья, я жалею только об одном - что у меня нет сил и нет возможности что-либо на них записать. Остаётся только фантазировать, представлять себе, как на них появляются буквы, буквы, становящиеся словами, слова, становящиеся строчками, строчки, складывающиеся в историю, ту самую историю, которую вы сейчас прочли, ту самую, которую я уже давно хотел вам рассказать. Ведь если подумать, никто никогда не может сказать, когда пробьёт его час, и поэтому стоит заранее подготовиться и, если на уме есть какие-то важные вещи, которыми стоит или хочется поделиться, то, как мне кажется...