Хуже нет, чем заблудиться в ноябрьском лесу... Про то, что мы видели этот лес впервые в жизни, я даже врать не буду; видели уже очень много, исходили вдоль и поперек, просто Кот опять погнался за каким-то глюком, путь свой ничем не отметил, следы на упругом матраце листьев не сохранились, а память у нас обоих была, мягко говоря, незавидная. Все это в совокупности стало причиной того, что мы бродили по холоду и сырости, сопровождаемые промозглым ветром и котовьими комментариями. Он, конечно, литератор, но комментирует совсем нелитературно...
- Кот, - вмешалась я в его монолог, - заткнись, пожалуйста! Лучше бы попытался что-нибудь вынюхать.
- Что я вынюхаю, кроме капель в нос? - ответил Кот; вытащил из кармана носовой платок и шумно высморкался. - Поищи ты. Обычно предлагают то, что сами могут прекрасно сделать...
- Ну тебя! - буркнула я, пытаясь уткнуться в отсутствующий воротник. - Сам меня сюда притащил, а вытаскивать - опять я. Ты бы хоть карту выходов начертил, столько раз терялись, что можно было бы что-то запомнить.
- Можно было бы, - трагически перекосился Кот, - но не запоминаю. У меня врожденный склероз. - Он уже собирался предложить роль запоминателя мне, но я опередила его криком:
- Кто тут выучил три языка?!
Пушистый полиглот надулся, как воздушный шар - того и гляди, улетит!.. Я испугалась:
- Ладно, кош, прости. Ты, думаю, себя недооцениваешь... мм... иногда.
- У меня нормальная самооценка, - тут же расшифровал сообщение Кот, надуваясь еще сильнее, и выразил свою оценку меня словами: - Ты злющая. Особенно с холоду.
- С холоду, - кивнула я, - и ты - не подарок.
Таким образом согласовав (в который раз) свои мнения друг о друге, мы вошли, как раздвоившийся Тесей, в лабиринт страшно колючих кустов и зачем-то полезли дальше именно этим путем, ворча, плюясь, изъясняясь междометиями и предвкушая (говорю за себя) долгую процедуру поиска и вытаскивания колючек из котовьей шубы (она проходила с участием лупы, пинцета и валерианки для обоих участников). Это была долгая дорога, как и все неприятные вещи в мире, но преодолевшие ее были вознаграждены. С лихвой.
- Я же говорила, что ты себя иногда недооцениваешь! - провозгласила я, тихонько добавляя: - Как бы удивительно это ни звучало... - Но Кот шпильку даже не заметил (возможно, из-за обилия более реальных колких предметов в разных местах шкуры). А мы стояли прямо перед невысоким домиком, похожим на охотничье зимовье и пастуший шалаш одновременно.
- Он не развалится? - спросил Кот, осторожно стуча по стенке когтем. Домишко выдержал приветствие, и мы, осмелев, вошли.
Так как здесь сто лет никто не жил, температура от внешней ничем не отличалась, только воздух был потяжелее и пах дровами. Кот немедленно обеспокоился поиском печки, жаровни, камина или, на худой конец, кострища; для этого он обежал всю единственную комнатушку три раза. На четвертом круге споткнулся и упал носом в угли, после чего долго чихал.
- Какая разница, где пека, - грустно сказала я, глядя в окошко на темное небо, - если жечь нечего? Это строение сейчас может быть важным только как крыша над головой, потому что ночью пойдет дождь.
- Пфхри! - ответил Кот, пыля угольной пылью. - Не согласен! - растолковал он свой неологизм.
- Почему?
- Пф... сть! что! топить... То есть, есть, чем топить, - и он опять взялся сморкаться.
Больной Кот на мою голову... когда он эти простуды только цеплять успевает!
- У меня с собой, - более-менее внятно заговорил он по завершении процедуры, - есть одна рукопись, совсем неудачная, листов на триста... Бери и жги на мое здоровье!
- Коша, я, конечно, тронута... но рукописи, как сказал классик, не горят. Придется, как обычно, ночевать в моем пальто, а утром чесать отсюда.
Но Кот запротестовал:
- Я простудился и схвачу...
- Воспаление легких, - подсказала я.
- Воспаление легких! - молниеносно согласился он, - если меня не согреют. А твое пальто, извини, состоит только из дырок на вате, его даже сторож не наденет, потому что у него воротника нет.
- Нормальное у меня пальто, - фыркнула я, загораживая локтем особенно крупный образец дырки обыкновенной. - Можно подумать, твоя шуба лучше.
- Что естественно - то хорошо, - сообщил Кот. - Давай сюда спички. Я нас спасать буду.
Я молча отдала ему спички, и началась обязательная котовья трагикомедия. Он ронял листы, собирал их, укладывая, перекладывал, мял, расправлял, рассматривал, тыкал спичками, почему-то гаснущими на полпути, потом вычитывал что-то интересное и пихал лист за пазуху; терял надежду, находил ее снова... и, наконец, пятиминутные усилия завершились появлением на тьму ночную маленького огонька. Его сияние даже в сравнение не шло с тем, что исходило от взъерошенной, с топорщащимися в разные стороны усами и колючками морды Кота. Взгляд на нее не разрешил мне припомнить вслух недолговечность бумажных костров. Я силком запихнула его под пальто вместе с ручками и ново рукописью, заняла оставшееся пространство, свернувшись клубочком и усилием воли заставила себя заснуть. Во сне запасные ручки и комки бумаги, разбросанные моим другом, не так колют бока...
...И снился мне какой-то сюрреализм.
Начался он, впрочем, вполне в котовьем духе: что-то грохнулось, что-то взорвалось; появилась лаборантка в грязном халате, посмотрела на бардак и, плюнув, полезла по стремянке на крышу. Потом в окно влез пожарник и залил все пеной.
Стало очень темно и пусто - наверное, попался зачеркнутый фрагмент сна, потому как чьи-то голоса слышались из-за темноты, как из закрытой комнат, приближаясь, пока дверь не открылась и не впустила в историю.
Там кто-то бродил по опустевшей квартире и думал, где предыдущий жилец, а жилище только уныло молчало, отчего воздух был сперт, душен, как в подвале. Человек полез открывать окно. В соседнем окне находились пожарники, тушившие пожар; они висели на лестницах с длинными шлангами, а один - с огнетушителем, потому что ему шлангов не хватило.
Человек вдруг обрел девичьи черты и пригласил его на чай.
Темнота.
Кое-кто тихонько шепчет: давайте танцевать. Давайте станцуем ритуальный вальс, стараясь не натыкаться на стены и мебель; на прояснившейся картинке все, что можно сдвинуть, сдвинуто к стенам, а в центре комнаты, на маленьком пятачке свободного пола, кружатся пожарник и девушка-жиличка. Танец длится и длится, так долго, что начинает играть невидимый музыкант, и под его музыку распускается под ногами танцоров цветок голубого пламени, похожий на лотос.
Я начала бегать вокруг и заглядывать им в глаза, но высмотрела в них столько, что сама расстроилась, бухнулась на пол, вскочила, бросилась искать огнетушитель...
- Не поможет, - сказал Кот, сидящий уж бог знает сколько в уголке, на диване, глядевший на горящие синим фигуры, стены, мебель... - Это рукопись горит.
- И тебе не жалко было? - спросила я.
- А я знал, что, если заснешь, все так будет?! - заорал он и заплакал крупными слезами. Я передумала рассказывать, что я о нем думаю.
Лотос тем временем рос. Как плющ по стене, поднимались вверх его голубые лепестки; все горело его огнем, но пока не рушилось; чего же ждут?.. Мы с Котом отказались от борьбы за этот мир, эпикурейски восседали на диване и тоскливо созерцали. Более отвратной медитации вообразить было невозможно... и тут до Кота что-то дошло. Он дернулся, заметался, побежал к окну, потом к двери, потом ко мне, в итоге же встал посреди и, уворачиваясь от танцоров, прокричал:
- Бежим отсюда, не то сгорим к!.. - даже не стал уточнять, к кому после этого попадем.
- Куда бежим? - деловито осведомилась я. Кот дал стрекача через окно... я, естественно, - за ним.
Словно древних мертвяков, вытащив себя в окно, мы вытащились в избушку... тишина звонко трещала в ушах, как сверчок, пальто кололось ручками и останками кустов; ноги мерзли, потому что Кот сидел у меня на животе, укутавшись в подол этого самого пальто, трясся от ужаса и клацал зубами. Лицо мое спросонья, вероятно, было той еще картиной - посмотрев на меня, он опять заплакал.
Огонь доедал последние бумажные листы.
- Слезай с меня, - решительно велела я. - Ты тяжелый.
- Я боюсь! - возразил Кот.
Я стряхнула его села на пол; Кот молниеносно влез обратно в пальто. Как всегда, пришлось потесниться, чтобы остаток ночи продежурить у догорающего огня.
- Я их обязательно воскрешу, - решил Кот, блестя из-под пальто глазами. - Я совершенно не подозревал, что у них столько всего внутри... и надо выяснить, к тому же, кто жил в этой квартире. Ему, наверное, очень хотелось бы быть понятым. А?
- Угу.
Бумагу можно сжечь, но написанное на ней, что бы там ни возражали, сжечь невозможно. Жизнь не так-то легко уничтожить.