У моей тети обнаружили рак. Это всегда кажется далеко, нереально, неправда, пока не касается близких тебе людей. И тогда ужасаешься, когда узнаешь, сколько людей вокруг сталкивается с этой страшной болезнью. И, несмотря на статистику, надеешься, что именно твой близкий человек выживет, выкарабкается.
У тети не было своих детей, потому с самого детства я была окружена вниманием, заботой и лаской. Моя тетя - 'мировая женщина'. Я люблю ее почти так же, как маму. С тетей я могу обсуждать все, что угодно. Мы тайком курили с ней на кухне, когда она узнала, что я делаю это уже год. Мы танцевали с ней в людных клубах и устраивали подушечные бои вечерами. Ели мороженое, пока не перестанешь чувствовать небо кончиком языка. Она прятала у себя найденных мною на улице бездомных котят и потом устраивала их судьбу. Я доверяла ей столько своих секретов! А мама, зная тетин характер, только качала головой, смеялась и все нам прощала.
Теперь моя тетя лежит в онкологической больнице, а я в очередной раз бреду по аллее после лекций, чтобы ее навестить.
Здание центра для раковых больных новое, недавно отремонтированное - вокруг аккуратно высажены деревья, есть тихие беседки и удобные скамеечки. Но многим здесь все это уже не важно. Я не была здесь неделю. С каждым разом, с каждым днем мне становилось все тяжелее. Веселые глаза тети потускнели и погрустнели, а уголки рта обиженно тянулись вниз. Она похудела, осунулась, пожелтела. Я не знала, как себя вести с моей новой угрюмой родственницей, которую я видела вместо любимого человека. Я чувствовала себя виноватой, потому что не знала, чем помочь, и укоряла себя, что не заставила ее вовремя обратить внимание на свое здоровье. Я не знала, что я должна сказать. Мне хотелось каждый раз кричать: 'Пожалуйста, живи, живи, не умирай!'. Но это было бы неправильно. А как правильно, я не знала.
Смерть, смерть, смерть в каждом уголке новой больницы, которая уже пропахла лекарствами. Смерть на мягких бесшумных тапочках медсестер и в глазах врачей. Безысходность.
Неделю назад я почти поссорилась со своей тетей. Когда я пришла в прошлый раз, она по-деловому стала показывать бумаги, которые она оформила с нотариусом. Завещание в мою пользу. Как она может думать о таких вещах! Я кричала на нее и ненавидела себя за это. Но если раньше она потрепала бы меня по щеке и ответила шуткой, то сейчас она лежала и не смотрела мне в глаза. А потом тихо безучастно произнесла: 'Я все равно умру'.
Я выбежала из душной палаты и, сдерживая всхлипывания, скрылась в деревянной беседке, и плакала так, будто весь мир разрушен. Но кто-то потрогал меня за плечо. Пожилая женщина, в деловом костюме, но с легкой косынкой на голове. Понимающие глаза и легкая улыбка. 'Пойдем со мной. Я знаю, кто тебе поможет'. Ничего не спрашивая, я последовала за ней. Подумала, что эта женщина знает доктора, который помог ее родственникам, а теперь он поможет моей тете. Я была настроена решительно - прикидывала в голове, сколько денег мы с мамой могли бы достать. Я была немного не в себе и надеялась на какое-то чудо. Но женщина вела меня мимо корпусов центра, по дорожкам и аллеям.
Мы вышли к больничной часовне. Я уже к тому времени почти успокоилась. Ведь у меня была надежда на какого-то чудо-врача. И теперь я чувствовала, будто меня обманули. 'Как? Как это?!', - растерянно спросила я женщину. 'Я думала, что вы мне врача покажете!'. Она улыбнулась: 'Он - лучший врач. Зайди, попроси. Мне помог когда-то. Я пообещала, что буду приводить сюда всех нуждающихся. Вот и ты пришла. Иди, тебе нужно это сейчас'.
Я задумчиво поднялась по ступенькам, рука сама перекрестила меня, а я подумала 'Надо же, не разучилась!'. С икон смотрели добрые лики. Я вдруг почувствовала, что пришла домой...
Теперь прошла неделя. Долгие семь дней и каждые из двадцати четырех часов я чувствовала как годы. Я думала. Я решала. И вдруг сегодня я успокоилась 'будь что будет'.
И теперь снова шла по коридорам, пахнущим смертью. Помедлила перед знакомой палатой. И вдруг оттуда выскочил пацаненок, подросток лет четырнадцати, бритый наголо, в чистой белой футболке и спортивных штанах. Было видно, что здесь он чувствует себя как дома. Я посмотрела ему в лицо. Что это было за лицо! Его карие глаза смотрели так ласково и ободряюще, а рот был такой, что казалось - он улыбается, хотя, вроде, серьезен. Мальчишка посмотрел на меня и вдруг насмешливо подмигнул. Я открыла рот от неожиданности, возмутившись такой фамильярности, хотела что-то сказать, но он уже исчез, будто его тут и не было. Что бы ему тут делать? Он казался единственным живым в этом доме смерти.
Я уже смелее шагнула в палату, все еще не зная, что сказать в первый момент. И даже если бы знала, то тут же забыла, потому что на кровати лежала моя прежняя любимая тетя, с живыми глазами, смеющаяся, радостная, прокричала: 'А! Это ты! Явилась! Экзамены, что ли, были? Лови!' - и бросила мне яблоко, которое я умудрилась поймать. Другим яблоком с аппетитом уже хрустела сама. Я тут же включилась в игру, я знала, как себя вести с ней, потому что теперь она вовсе не казалась умирающей. Моя душа пела, я радовалась, у меня появилась надежда, что все образуется, будет по-прежнему.
Под конец визита я, вспомнив о забавном мальчишке, спросила:
- Это что, сын какого-нибудь врача? Что он тут делал?
Тетя вдруг посерьезнела и посветлела одновременно и с особым чувством произнесла так, как будто это что-то для меня могло обозначать:
- Да нет....Это - Саша.
- Хм...
Но она молчала. Я недоумевающе спросила:
- И что?
- Понимаешь, он помогает всем. Он и мне помог.
- Но как?
Тетя беспомощно улыбнулась.
- Саша тоже болен. У него рак.
Я почти крикнула:
- Не может быть! Этого просто не может быть! У него такие веселые глаза! Да он здоровее меня!
Но это было не так. У мальчика была последняя стадия опухоли мозга, и он жил и сохранял здоровое сознание только благодаря лекарствам. Тетя рассказала, что этот пацаненок делает обходы всех палат, как доктор - каждый день. Просто заходит, разговаривает со всеми, рассказывает что-нибудь веселое, приносит свою удивительную улыбку и заряд бодрости.
- Он помог мне, - снова повторила она.
Теперь я поняла, о чем говорит моя тетя.
- Он обязательно выкарабкается, - уверила я ее.
- Ну да, конечно. Такие всегда впереди планеты всей, - у тети тоже не было сомнений.
Она попросила купить для нее что-нибудь похожее на турецкий халат и домашние туфли с длинными загнутыми носами. Продолжалась химиотерапия и она знала, что потеряет волосы. У нее появилась идея носить чалму и соответствовать образу. Она снова шутила всем бедам назло, как раньше.
Еще месяц пробыла тетя в центре. Я бывала в больнице каждый день, и почти каждый день встречала там Сашу. Он с упоением играл в морской бой и улыбался своей чудесной светлой улыбкой. Мы подружились с ним. Впрочем, он дружил со всеми. С ним можно быть веселой и говорить о серьезных вещах.
Однажды я рассказала, как странная женщина привела меня в храм. Мальчик очень задумчиво посмотрел на меня и сказал:
- А ты обещала что-нибудь Богу?
Саша не стал продолжать, но и так было ясно, о каком обещании и за что он говорит.
- Обет? - уточнила я.
- Ну да. Ты же уже взрослая. Почти взрослая, - насмешливо уточнил он, улыбаясь только глазами. - Ты уже должна знать, что за все нужно платить.
- Не знаю точно...Я могла бы отдать свой первый гонорар за статью на храм. Что я могу? Я всего лишь студентка журфака.
- Не путай понятия 'платить' и 'отплатиться', если ты хорошая студентка, - серьезно уточнил мальчик.
Я растерялась. Саша не переставал меня удивлять. Подумала: 'Надо же, а говорил, из деревни его сюда привезли...'
Саша продолжал изучающе смотреть на меня. Я смутилась и пробормотала то, о чем боялась признаться даже сама себе.
- Знаешь, я училась в школе с медицинским уклоном, параллельно даже получила медсестринское удостоверение, что-то вроде диплома. Потом я увлеклась журналистикой, поступила в университет. Я ...Могла бы, к примеру, поработать месяц здесь, в центре, - я замолчала, боясь поднять взгляд на мальчика, чувствуя себя неудобно и смущенно, будто делилась сокровенным с младенцем.
Но Саша вдруг воскликнул:
- Да-да! Это - самое то! Ты молодец! - и похлопал меня отечески по плечу.
Я покраснела от похвалы. Почему-то мне было очень важно его одобрение.
Он смотрел на меня весело, и глаза его, как обычно, светились особенным тихим светом. Саша засмеялся:
- Может, когда-нибудь, ты передумаешь быть писакой и станешь врачом?
Он махнул на прощанье, и поспешил дальше по своим необычным мальчишеским делам - утешать страждущих и вытягивать сокровенное из человеческих душ.
Разговор происходил на лавочке в больничном парке - Саша догнал меня уже тогда, когда я уходила из Центра. Мне стало стыдно, что я увиливала от этого все время. Моей тете стало гораздо лучше, мама достала очень хорошее лекарство. Тетя шла на поправку, и я сделала вид для самой себя, что забыла ту странную историю с церковью - этот день, женщину, иконы с добрыми лицами. С того дня все изменилось, я чувствовала. И теперь этот бритоголовый мальчишка с карими глазищами напомнил то, о чем я старалась не думать. Вдруг вспомнилась строчка из Евангелия '...и волос не упадет с вашей головы без воли Бога...'. Или что-то в этом роде.
Я почти бежала в часовню, а в голове бессвязно кружились мысли: 'Пожалуйста! Спаси их! Ее и его! Я сделаю то, что сказала! Я сдержу обещание! Только не ее! Только не Сашу!'.
В церкви я купила самую большую свечу, зажгла ее, поставила. И просто смотрела, как она горит, роняя горячие восковые слезы. Такие же горячие, как катились по моим щекам. У меня не было больше слов, не было мыслей. Я уже все сказала этому мальчику, я дала ему обет перед Богом. Неожиданно возникла странная мысль: 'Он скажет Богу, я знаю. Он передаст мои слова'.
А через несколько дней неожиданно разрешили выписать мою тетю из больницы. Мама работала, и поэтому я, сбежав с лекций, спешила в больницу, оставив дожидаться вызванное такси. У меня было очень хорошее, светлое настроение. Тетя была слаба, но страшное теперь позади. Теперь она будет дома и не будет больше для нас этих страшных больничных коридоров. Все будет хорошо. Надо найти Сашу и сказать, что он самый замечательный человек, самый светлый из всех, кого я встречала. Он поймет меня правильно, он всегда всех понимает.
Я шла по аллее, потом поднималась по знакомым ступенькам, проходила по знакомым коридорам, пахнущим болью. Моя улыбка давно потухла, потому что почти все, кто встречался мне на пути, плакали. Я не могла понять, что здесь произошло. Что здесь происходит?! Плакали пациенты в палатах, опухшие лица были у медсестер и уборщиц, у посетителей больницы. Даже врачи прятали глаза. А ведь врачи уже привыкли к чужой боли.
Я вбежала в палату тети, задыхаясь от тяжелого предчувствия. Она сидела с поникшей головой на кровати, с отсутствующим видом рассматривая упакованную сумку. И ее лицо было в красных пятнах от слез. Я бросилась к ней.
- Что случилось?! Почему ты плачешь? Почему все плачут?
- Саша умер.
Тетя снова начала плакать. Сквозь всхлипывания, рассказала:
- Он попрощался вчера со всеми, понимаешь? Прошел по всем палатам - веселый, счастливый. Все, как обычно. Все, как всегда. И сказал просто: 'Я завтра ухожу'. Я так была рада за него, подумала, что его выписывают. Сказала еще, что попала сюда раньше, а уходим в один день. И ведь все подумали, что он уезжает домой, пожелали ему всего хорошего. А он умер ночью. Тихо, даже доктора не позвал. Ушел, и все. Как это может быть? Как?! Он стольким людям помог, очень многим, как мне. Я выжила благодаря ему, и не я одна. И вот...
Я молчала, не в силах прийти в себя. Молча взяла сумку и взяла тетю за руку. Мы пошли к выходу. У лестницы стоял главврач, неловко протирая очки, стараясь скрыть слезы. Рядом стояли мужчина и женщина, уже пожилые, скромно одетые, простоватые люди.
- Сашины родители, - шепнула мне тетя.
Мы замедлили шаг, не зная, как поступить, что сказать, но прошли мимо. Что скажешь родителям, потерявшим сына? Женщина была на удивление спокойна, сказала, немного растерянно, врачу:
- У нас их семеро, хозяйство большое. Но он особенный. Всю жизнь такой. Он ангел, - она говорила о Саше в настоящем времени.
И мне вдруг показалось, что мальчик и сейчас ходит по больничным палатам, даря надежду практически неизлечимым больным. Многие родители переоценивают своих детей. А в этот раз я мысленно согласилась с этой простой женщиной. Но я не нашла в себе силы подойти и сказать ей это.
Сашин отец, почти старик, сурово нахмурившись, мял кепку в руках. Мельком взглянул в мои глаза, полные слез, и снова опустил взгляд. Саша внешне был очень похож на своего отца. Так, наверное, он когда-нибудь мог выглядеть. Если бы не умер. Если бы не ушел. Тихо, как ангел.
Моя тетя поправилась. Мы снова с ней лучшие подруги. Мы можем говорить обо всем на свете. Только одну тему мы не затрагиваем никогда. Мы не говорим о Саше.
На летних каникулах я отработала бесплатно в онкологическом центре. Два месяца: за тетю и за него. В тот же день, когда он приходил прощаться с моей тетей, он просил передать, что я что-то обещала, и что я должна это сделать.
Я не стала врачом, потому что не смогла выносить боли, смерти, беспомощности и безысходности - вечных спутников этой профессии. Я работала с улыбкой, старалась утешить и ободрить больных, быть похожей на него. Но приходила домой и плакала, жалея этих людей, лежащих в палатах. Может быть, он тоже не был всегда спокойным и безмятежным, как его знали все? Может быть, он тоже плакал ночами, жалея тех, к кому приходил днем? Но я не верю в это. Потому что Ангелы не плачут.
Я не стала врачом. Я стала 'писакой'. Но я верю, что и так можно помогать людям.