Покинуть гостеприимную лавку купцов Кулибиных сразу мы не смогли: пришлось дожидаться, пока упакуют всё, приобретенное Машей. А когда наконец дождались...
Мы удивленно, я бы даже сказал с благоговением, уставились на маленькую девочку с игрушечным медведем в руках. Медведя ей, кстати сказать, дали там же, в лавке, на пристрелочном стенде. Как приз за поражение абсолютно всех целей.
За девочкой выстроились четверо дюжих носильщиков, навьюченных, я так понимаю, покупками. Тут было два продолговатых кейса, в каких богатые господа хранят винтовки. Три баула, набитые чем-то угловатым и, судя по позам носильщиков, невероятно тяжелым. Одна крупного калибра труба, чертовски смахивающая на гранатомет...
- А пулемет они сами доставят, с почтовым дилижансом, - скромно пояснила Маша, прижимая медведя к груди. - Таракан описается от счастья.
Лумумба только хрюкнул, пробежав взглядом длинную ведомость, но подмахнул и царским жестом отпустил приказчика. Тот, скривившись всем телом в подобострастном поклоне, протянул визитку.
- Скидочка-с, двадцать процентов... В любом филиале нашей фирмы...
Маха проворно выхватила квадратный клочок и сунула в карман курточки, любовно застегнув его на пуговку.
- Зачем тебе всё это? - зачарованный масштабами девичьего шоппинга, только и мог спросить я.
- Патронов много не бывает, - в глазах напарницы светилось совершенно детское, ничем не замутненное счастье.
Что характерно: сразу на квартиру мы не пошли. Лумумба, хоть и грозился тут же, не сходя с места, наворотить великих дел, сначала решил пройтись по магазинам - благо, что заведение купцов Кулибиных находилось аккурат в начале здешнего Променада.
- У нас же все вещи в прошлой кампании сгорели. К тому же, послушаем, о чем в городе судачат...
В одной лавке наставник приобрел себе дюжину шелковых белых рубашек. В другой - черный шелковый цилиндр и трость с собачьей головой вместо набалдашника, в третьей - узконосые, с белым верхом, штиблеты... Я только хмыкал. Всегда так: накупит барахла, а я сундуки таскай. К тому же, чисто по опыту: ни один, купленный в дороге гардероб еще де дожил до размещения в шкафу Московской квартиры.
Потом бвана взялся за меня. Оглядев подгоревшие по краям джинсы и мою самую любимую ковбойку, он решительно приказал всё это выбросить, и тут же, не отходя от кассы, переодеться во всё новое. Новое состояло из колючих чесучовых брюк, бумазейной рубахи и приличного пиджака в ёлочку. Безропотно переодевшись, я даже в зеркало смотреть не стал: по Машкиному хихиканью догадался, что выгляжу чучелом огородным. Пиджак, кстати, мгновенно треснул на спине... А потом понеслась: мы заходили в каждую лавчонку, не пропуская даже те, в которые вели узкие, пахнущие кошками лестницы. И в каждой, недолго поговорив с хозяином, что-то покупали. В крупных магазинах Лумумба обязательно примерял новый наряд, беседуя в это время с приказчиками или управляющим на самые разные темы: почем нынче хлеб и сахар, трудно ли купить в Мангазее жилье, сколько было приезжих в этом году по отношению к прошлому, чем славятся народные ремесла и много ли выловили рыбы в Заливе... Нам оставалось только зевать в кулачок да бессмысленно пялиться на витрины: систему учителя создавать впечатление о новом городе я еще не постиг. У меня всё базируется на подсознательных впечатлениях...
Машка, кстати сказать, ни к каким девичьим увлечениям интереса не проявляла. Ни воздушные бальные платья, ни туфли на высоких шпильках, ни шеренги флаконов духов и помад не вызвали у нее даже слабенького вздоха восхищения. Зато от витрины с армейским обмундированием девочку пришлось отрывать силой...
Лично моё внимание привлекла только одна лавка. На затейливой вывеске значилось: "Джон Серебро. Заморские редкости." Я еще подумал: в городе, набитом, как мешок крупой, золотым песком, довольно смело заявлять о его, так сказать, антагонистичной ипостаси...
- Зайдем? - спросил я у бваны.
- Пожалуй, - кивнул тот.
В витрине крутилось небольшое, метра полтора, колесо обозрения. В гондолы были усажены крохотные люди. Выглядели они совсем как живые: тонкие личики, шелковистые волосы, модная одежда... Дамы держали сумочки и крошечных собачек, кавалеры курили трубки и читали газеты. Машка с восторженным писком кинулась рассматривать кукол, я облегченно вздохнул: хоть что-то человеческое ей не чуждо...
Я пошел вдоль полок. Больше всего это было похоже на старинные супермаркеты, которые я видел в кино. Длинные ряды ярких упаковок с чаем, кофе, сахаром, шоколадками в ярких фантиках... За рядами с продуктами - бытовая техника. Тут я побродил с искренним удовольствием и восхищением. Электрические кофемолки, пылесосы, кухонные комбайны... Поразил настенный телевизор. Толщиной в палец, шириной экрана он превышал размах моих рук.
У нас в Москве тоже продавалась уцелевшая техника. Но, пожалуй, на весь город её набралось бы меньше, чем в этом магазине - электричества в столице было мало, и, как это ни смешно, стоило оно на вес золота.
Я восхищенно потрогал гладкую пластиковую панель холодильника с сенсорным управлением. Неужели есть люди, которые запросто покупают и пользуются такими вещами? Мы с Лумумбой, например, зимой устраивали морозильную камеру за окном, на подоконнике. А летом просто старались не покупать скоропортящихся продуктов... Да и вообще, если подумать: зачем нам такие роскошества? Появляемся дома пару раз в год.
В самом конце была запертая на замок витрина с мелкими диковинами. Я опознал только крошечные, с пуговку, видеокамеры и подслушивающие устройства - их мы проходили в академии. Остальное, в мешанине проводов, с блескучими экранчиками и множеством кнопочек, мне было незнакомо. На отдельной полке, как бриллианты в короне, сияли яркими красками детские игрушки. Там были красная радиоуправляемая "Феррари" и почти что самый настоящий вертолет. От этой витрины я отошел, только сделав над собой усилие. Не уподобляться же Машке...
По улице слона водили... - это точно про нас. Вообразите: впереди, отмахивая полированной тросточкой, шествуют господин наставник. В шелковом, расшитом золотыми рыбками жилете, цилиндре и жемчужного цвета фраке, он похож на знаменитого певца или циркового распорядителя. Дальше я, в новом порванном пиджаке и с железной птицей на плече. Птица, кстати сказать, даже не думает прикидываться ветошью. Она активно скачет по моему плечу, комментируя всё происходящее вокруг громким лязгающим голосом и задирает прохожих.
Дальше, держа мишку за лапку, идет Марья-искусница. Вот она: гордая владелица винтовок, пистолетов, боевых метательных ножей и даже одного гранатомета. Идет ни на кого не глядя, задрав нос так, что иногда даже спотыкается...
За Машкой следует целая вереница носильщиков из разных лавок и мануфактур. Они, как ломовые лошади, нагружены сумками, коробками, пакетами и корзинами. Такое чувство, что мы прибыли в Мангазею с одной-единственной целью: обогатить местных купцов.
Вспоминая слова бваны о том, что не стоит привлекать к себе внимание раньше времени, хочется заметить, что он добился абсолютно противоположного эффекта. Лавочники, завидев длинную вереницу носильщиков, теряли голову: такие клиенты бывают раз в год, а то и реже. Нам сигналили автомобили: переходя улицу, наш кортеж останавливал движение. Нам свистели и улюлюкали мальчишки - когда еще на такую развлекуху нарвешься? Словом, когда мы наконец-то добрались до квартиры, которую нашла для нас умная птица Гамаюн, у меня все нервы кончились и восемь потов сошло, а жрать хотелось так, что еще чуть-чуть, и я действительно начну глодать камни...
- Что, хороша фатера? - хвастливо встопорщилась птица Гамаюн, важно входя в предназначенную для нас комнату.
Просторная. Стены белены известью, как и печка, которая занимает весь дальний угол. На окнах расшитые крестиком занавески, обширная кровать застелена пуховым одеялом, изголовье её украшено пирамидой из подушек. На полу - вязаные полосатые коврики, а сами доски пола чисто вымыты и даже блестят.
Ворона, тяжело подпрыгнув, устроилась на спинке кровати.
- Тут и ванная с горячей водой есть! - похвасталась она так, будто лично проектировала здание.
- Тебе-то зачем вода? - спросила Машка, проходя мимо и, как бы невзначай, толкая птичку локотком. - В воду упадешь - язык заржавеет.
- Куда ставить-то? - натужно возопил первый из носильщиков, втаскивая в комнату гору коробок. Моя напарница, спохватившись, принялась распоряжаться.
Я устало плюхнулся на диван. Был он добротный, обтянутый настоящей кожей, с подлокотниками красного дерева. Ажурную полочку над диваном украшали деревянные резные слоники.
Задрав ноги, чтобы не мешать ходить грузчикам, я принялся смотреть в окно. Рама была распахнута, и со двора доносились голоса Лумумбы и нашей новой хозяйки. Старуха говорила сильно окая, глубоким, чуть надтреснутым басом.
- Постель два целковых: электричество подорожало, а воду грей, стиральную машину заводи... Харчи - полтора за всех.
- Девушке - отдельную комнату... - тоном ниже басил наставник.
- На раскладушке поспит, за шторкой. Пятьдесят копеек будет. А ежели колдовать надумаете...
- Не надумаем. Говорю же: Пыльцы нет.
- Дак и я об том. Надумаете - обращайтесь.
Возникла пауза.
- Вы серьезно? - наконец переспросил Лумумба.
- А чего? Наш товар - ваш купец. Продукт чистый, лицензионный. Все налоги уплочены. А ежели вам экзотики какой - Бразилия, Гуанчьжоу, остров Пасхи... - тогда только к завтрему ожидайте. На доставку время требуется. Желаете дегустировать?
- А то! - оживился наставник.
Я вздохнул. Знаю я его: сам вмажется, а мне, как обычно, фигу с маслом...
- Тогда пройдемте в лабораторию, - деловито предложила старуха, и голоса стали удаляться. - Соглашение о ненападении подпишем...
Старик со старухой ушли, но во дворе было еще много чего интересного. Например, дуб. Кряжистый, расщепленный молнией и обмотанный в несколько рядов якорной цепью - видать, чтобы совсем не развалился... Цепь толстенная, не от какой-нибудь там мелкотравчатой яхты, а, по меньшей мере, от сухогруза. Она тянулась через весь двор от дуба до громадного, выше меня, камня, валявшегося здесь, судя по всему, со времен ледникового периода. Цепь крепилась к массивному кольцу, наполовину погруженному в камень, и была увешана чистыми выстиранными рубахами и подштанниками.
Еще был колодец. Высокий, срубленный из толстенных почерневших бревен. Вот вы мне скажите: городу от силы пятнадцать лет, а колодец выглядит так, будто стоит тут не меньше двухсот... Колодезный сруб был накрыт железной, в потеках ржавчины, крышкой, придавленной сверху мельничным жерновом.
Птица Гамаюн, неожиданно снявшись со спинки кровати, левитировала через комнату и устроилась рядом со мной, на подлокотнике дивана.
- Теперешняя Мангазея выстроена на месте староверского хутора Белокаменка, - произнесла она лекторским тоном. Наверное задумавшись, про колодец я спросил вслух, и птица приняла вопрос на свой счет. - Великий Князь, тогда еще простой геолог Игорь Романов, умирая, вышел на скит из тайги. Жители хутора выходили его и выкормили...
- А почему крышка придавлена? - проводив наконец грузчиков, Машка устало рухнула рядом со мной.
- А чтобы не лазил никто. Ни туда, ни обратно. - на пороге стояла старуха. Высокая, с абсолютно белыми, собранными в пучок на затылке волосами, в белом же, с кружевной стойкой вокруг горла, кисейном платье. Лицо у старухи было суровое, коричневое, со множеством мелких морщинок, а синие, без белков и радужки глаза сверкали совершенно по-бесовски. Зато руки у нее были молодые, изящные, с длинными, как у пианистки, пальцами.
- Вот, дети... Прошу любить и жаловать: наша хозяйка. Арина Родионовна Горыныч, - Лумумба бочком протиснулся мимо старухи в комнату. Глаза его светились точно так же, как и у хозяйки. Я обиженно отвернулся: на двоих, значит, вмазались. Ладно-ладно... - Арина Родионовна, - продолжил учитель светским тоном, повернувшись к хозяйке, - Познакомьтесь с моими...
- А не надо, - старуха сложила руки на животе, под фартуком. - Сама вижу: Иван да Марья. По лугам, по полянам, дружат Марья с Иваном. Тут любовь без обмана...
- Без дружка, без Ивана, жить и Марья не станет, а зачахнет, завянет, - упрямо закончила старуха.
Было это похоже на детский стишок или считалочку, но я всё равно почувствовал, как от шеи на щеки переползает душный жар. Только хотел уточнить, что же она всё-таки имеет в виду под "зачахнет-завянет", но тут раздался душераздирающий крик.
- Убивают! Режут! Хулиганы зрения лишают!
Мы с Махой оживились.
На подоконнике, обернув лапки в белых носочках толстым, как полено, хвостом, сидел кот и лениво изучал нашу птичку.
- Че орешь, дурында? Не боись, сегодня я уже завтракал, - сказал кот и вальяжно спрыгнул на пол. Один глаз мурзика пылал неугасимым синим пламенем, другой был черен и пуст.
- О! Говорящий котик! - Маха плюхнулась на пол и запустила пальчики в шерсть. - Котик ты мой котик, тёпленький животик. Бархатная спинка, шелкова шерстинка... - кот затарахтел, как хорошо смазанный дизельный движок, подставляя под её руки пухлые хомячьи щеки.
Я закатил глаза. Нужно как-нибудь научить её различать магических животных. Наша птичка, например - безобидный вестник. Одушевленное письмо, ходячая энциклопедия. А вот бабкин кот...
- Мотя, на стол пора подавать, - строго напомнила старуха.
Дернув хвостом, котофей удалился, по пути ненавязчиво обтершись сначала о мои ноги, потом о ноги наставника. Ростом он был мне по колено. В холке.
- Поаккуратнее с ним, - предупредила Арина Родионовна. - Тот еще проказник.
По-моему, она его немного приревновала...
Я прыснул в кулак, чем заработал неодобрительный взгляд наставника.
Освежившись, мы наконец-то уселись пить чай. Чай у Арины Родионовны состоял из огромного пирога с осетриной, миски маринованных с луком груздей, вареной, исходящей паром, молодой картошечки, заправленной топленым маслом и посыпанной зеленым лучком, ватрушек с творогом и изюмом, халвы, двух видов меда - цветочного и гречишного, и морошкового варенья.
Распоряжался кот. Как заправский официант, он вкатил в комнату двухэтажную, нагруженную снедью, тележку, затем внес на вытянутых лапах раскаленный самовар. Споро расставил блюда, чашки, тарелки, разложил салфетки и приборы, обмахнул полотенцем табуретки и уселся рядом, скроив умильную рожу.
- Отведайте, гости дорогие, чего хозяйка послала, со мной переслала... И обо мне, служивом, не забудьте. Мур.
- Садись, коль не шутишь, - пригласил кота бвана. Тот проворно вскочил на табурет, и, придвинув ближайшую чашку, принялся наливать чай.
Птица Гамаюн, спрыгнувшая было на стол и уже цапнувшая ватрушку, ретировалась за печку и оттуда возмущенно закаркала:
- Эй, чего вы этого хищника за стол пускаете! Да он родную маму за пятачок на базаре продаст! Ему верить - себя не уважать...
- На маму наговаривать не позволю, - строго одернул ворону кот. - Я сирота. С тех пор, как дорогая родительница в осьмнадцатый раз замуж выскочили.
- Бедненький... - пожалела кота Маха, усаживаясь рядом. - А какой работящий! Не то, что некоторые, - она кинула уничтожающий взгляд на птицу Гамаюн.
- Я еще крестиком вышиваю, - потупился пушистый хвастун. - И на машинке... тоже... - Машка вовсю чесала ему шею.
- Тук, тук! Можно к вам? - на пороге материализовался старичок в косоворотке, лаптях и с румяной лысиной, по краям опушенной седыми волосками.
- Просим! - махнул рукой подобревший после вмазки бвана. - Будьте, как дома... Матвей, не сочтите за труд, поставьте гостю чашку.
Кот, приподняв одну бровь, зыркнул на стол и на скатерти материализовался новый чайный прибор. Красный, в крупный белый горох. Лумумба уважительно присвистнул, Машка взвизгнула от восторга. Я фыркнул и отвернулся, но тут же подумал, что становлюсь слишком похож на ворону, и сделал вид, что закашлялся.
- Просыпаюсь после дежурства, чувствую - русским духом запахло. Дай, думаю, зайду, узнаю у новых постояльцев: от дела лытают, или правду пытают... - тарахтел старичок, влезая на лавку между мной и Машкой. - Агасфер Моисеевич. - он протянул узкую, но крепкую ладошку сначала учителю, потом нам. - Можно деда Фира.
- А мы... - начала Маша.
- Слухами земля полнится, - отмахнулся дедок, вгрызаясь в здоровенный кус пирога, подсунутый котом. Зубы у него, кстати, были как у молодого. Здоровенные и белые, будто из Мейсенского фарфора.
- А откуда? - не выдержал я. - Вот и Арина Родионовна...
Дедок, осторожно дуя на горячий чай, только флегматично пожал плечами.
- Хозяйка пасьянс раскладывала. - пояснил кот, а потом многозначительно покосился на бвану и процитировал: - "И Придет Сатана: ликом черен и прекрасен".
- Согласно книге пророка Захарии, - высунулась из-за печки неугомонная птица Гамаюн, - Сатана выступает обвинителем на небесном суде...
Машка запустила в неё кренделем, а Лумумба поспешно сменил тему, обратившись к Агасферу Моисеевичу:
- Вы говорили, что вернулись с дежурства. Что за служба у вас в Мангазее, если не секрет?
- Воздушный дозор, - фыркнула птица Гамаюн, споро проглотив угощение. - Тоже мне, летучие отряды выискались.
- Ты там на печь случайно не какни, от избытка чувств, - поддел её кот. - Завидуй молча...
- Это те, которые на воздушном шаре? - перебила кота Маха. У нее горели глаза. - Я на пляже видела, и еще над городом...
- Глазок-смотрок у красавицы, - усмехнулся дед. - Они самые и есть. В каждом дозоре - три боевые единицы.
- И для чего такие нужны?
- А для всего. За болотами да тайгой приглядывать. За приисками - худой народец на караваны засады устраивает, так сверху-то всё-ё-ё видать. За морем следим - какие корабли в гавань входят, какие на рейд становятся. По-над городом, опять же... Воздушный дозор князь Игорь учредил, - дед тяжело вздохнул. - Больших талантов человек был.
- А почему три? - не унималась Машка.
- Двое дружинников и маг. Мы, звезда моя, сугубые индивидуалисты. Только по-одному и можем.
- А почему тогда вы напарники? - живо повернулась она ко мне.
- Темных всегда двое, - опять встряла птица Гамаюн. - Ворон ворону, как говорится...
- Кто постоянно на Тот свет ходит, да с душами людскими дело имеет, обязательно в страховке нуждается, - пояснил деда Фира. - Это не то, что мы, светлые: магия слова, фокусы-покусы с психополями...
- Ученик клятву на крови дает, что учителя в спину не ударит, - ехидно прокаркала птица, а я поморщился: без этих подробностей можно было спокойно обойтись...
- Это правда? - Машка пытливо уставилась на Лумумбу. - вы вместе только из-за какой-то клятвы?
- Неправда, - вместо учителя ответил я. - Я за бвану горло кому хошь перегрызу.
- Вот и я об чем, - беззлобно хихикнул деда Фира. - Маги - что твои хищники. Агрессия у нас в крови. Или, по науке этологии, врожденная высокоранговость вкупе с высокопримативностью...
Все замолчали. Видимо, задумались, каким местом этология стыкуется с магией.
- А вы? Давно служите? - наконец нарушил молчание Лумумба.
- Да с месяц, наверное, - старик, скривившись, помассировал поясницу. - И если в скором времени перемен не будет, как есть все кости выстужу. Верхние ветра - не чета поземельным. Иной раз так дунет, душа в теле еле держится. Чертов Душегубец... - он передал пустую чашку коту и тот мигом её наполнил. Чай, кстати, был индийский, байховый. Такой и в Москве не вдруг купишь. - Таланты у меня не совсем в боевой области лежат, - продолжил дед Агасфер. - Раньше-то я при порте служил, на таможне. Суда на контрабанду проверял... Но пришлось мобилизоваться, учитывая прошлый, до Распыления, военный опыт. Пехота - матушка пехота... - глаза его мечтательно затуманились.
- А что случилось в городе? - спросил я. Подумал: может, таким образом и об убийстве Игоря разузнать удасться...
- Серийный убийца случился, - вместо него ответил кот, шумно отхлебнув из блюдца. - Вот Сварог и ярится. Дружина три месяца под ружьем, маги нервное истощение в вине топят... Сыщики доморощенные.
- Сварог своё дело знает, - одернул кота дед Агасфер. - За то время, что облава идет, десятка два малин накрыли. Почитай, всех воров да разбойников извели.
- Главный-то упырь на свободе, - не сдавался кот. - На той неделе свежий труп был.
- Труп? - как бы невзначай уточнил Лумумба, намазывая медом булочку.
- Да и не труп вовсе, а так... недоразумение сплошное, - махнул рукой дед. - Кусочек уха, клок волос... Ну, и кровищи ведра три. Почерк у него такой: на всех местах преступлений - только кусочки. В одном тереме даже отрезанная коса нашлась.
- Это где дочка купца Толстопузова пропала? - уточнил кот. Агасфер кивнул, а кот непочтительно фыркнул. - Пусть на Веселой улице поспрашивают.
- Что ты мелешь, рыжий? - насторожился дед.
- А то, что жадничать меньше надо. Дуньку Толстопузову проезжий немец свел. Косу отрезал, да в свиной крови вымочил, чтобы на Душегубца похоже было. Дурища по воле папеньки, в девках засиделась, выгодного жениха дожидаючись. Вот и бросилась на шею первому, кто пальцем поманил. Немец ею натешился да и продал в веселый дом. Хорошие деньги взял: купцова дочка налитая да гладенькая, на чистом сливочном масле воспитанная... Не чета приблудным кошкам с торговых кораблей.
Дед ухватил кота за ухо. Раздался звериный мяв.
- Ах ты паскуда! Ты почему об том, что знаешь, раньше не сказывал?